Текст книги "Паутина"
Автор книги: Джудит Майкл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 41 страниц)
– Но вы, дорогая Стефани, наверное, имеете в виду скорее свою сестру.
Неожиданно Сабрина стукнула кулаком по столу.
– Это одно и то же! – Она сама удивилась тому, что утратила самообладание. Николас изумленно воззрился на нее. Вообще-то она никогда еще не повышала голос во время деловой дискуссии и никогда не забывалась настолько, чтобы стучать кулаком по столу в приличном месте. Ведь я снова вернулась сюда спустя многие месяцы. Хотя возвращением это называть нельзя, потому что теперь у меня другая жизнь.
– Стефани?
– Прошу прощения, – сказала она. – Эта вспышка совсем ни к чему. Да, конечно, «Амбассадорз» создала моя сестра, но я часто ловлю себя на том, что говорю за нас обеих, особенно когда дело касается бизнеса. Как вы знаете, мы с ней были очень близки. Но суть от этого не меняется, Николас: я не потерплю малейших попыток подорвать мою репутацию или репутацию моего магазина.
– Конечно, конечно. – Склонив голову набок и прищурившись, Николас наблюдал за ней. – Простите, Стефани, я, возможно, отчасти затрагиваю личную тему, но вы, похоже, сейчас слишком взволнованы. По-моему, вы взвалили на себя слишком много. Почему бы вам не вернуться к мужу и детям – ведь вы, судя по всему, прекрасная хозяйка и мать, – а я буду управлять «Амбассадорз»? Я стану периодически отчитываться перед вами о том, как идут дела. Уверяю вас, вы будете вполне удовлетворены.
– Удовлетворение, – тихо сказала Сабрина, – мне приносит сознание того, что мы работаем как с теми магазинами, что есть у нас на сегодняшний день, так и с любыми другими, которые мы решим приобрести, что меня постоянно информируют обо всех крупных покупках и продажах в «Амбассадорз» и «Блэкфордз». Удовлетворение мне приносит доверие.
– Да, да, конечно, но, посудите сами, Стефани, нельзя же управлять предприятием из-за океана. Каждый день необходимо принимать решения, когда речь идет о тысячах, а порой – о миллионах фунтов. Это не мелкие сделки, которыми вы занимаетесь в своем магазинчике в Чикаго…
– В Эванстоне.
– В Эванстоне, да, конечно. – Подошел официант и поставил перед Николасом еще один бокал мартини. Взяв со столика бутылку вина, наполнил бокал Сабрины. – Суть от этого не меняется…
– А я собираюсь продолжать так и дальше, Николас, опираясь на вашу помощь и взаимодействие между вами и Брайаном. Как вы, надеюсь, помните, я владелица «Амбассадорз». По-моему, здесь больше говорить не о чем.
– Больше говорить не о чем?Дорогая Стефани, это уж не вам решать. – Взяв бокал с мартини, он сделал большой глоток. – Дело в том, что благодаря мне в «Амбассадорз» приходят новые, более солидные клиенты, чем те, с которыми имела дело Сабрина. Я уполномочен находить и приобретать мебель, ювелирные изделия и картины, которые принадлежат к числу наиболее ценимых в мире.
– А мне-то казалось, что дела сейчас идут не очень хорошо. Общий спад экономики и так далее.
– Даже и в неблагоприятный сезон мне удается находить хороших клиентов. А вы – не тот человек, который может вести с ними дела. У Сабрины, может, и получилось бы, но, если не считать внешнего сходства, вы ей и в подметки не годитесь. Здесь вам нечего делать. По большому счету, в Лондоне вам не место. Вам куда лучше живется в Эванстоне, в окружении семьи и друзей. Я обещаю, что вы периодически будете получать свою долю прибыли…
– Простите, Николас, – перебила его Сабрина, завидев вновь приближающегося к столику официанта, – может быть, закажем что-нибудь?
Он залился румянцем.
– Я еще не решил. Ну ладно… что вы будете?
– Салат из гребешков и жареную утку.
Он кивнул.
– Отлично. Мне тоже.
Подошел старший официант, ведающий винами.
– Может быть, к утке подать бутылку красного?
– «Шатонеф-дю-Пап», – сказала Сабрина. – У вас еще есть вино урожая пятьдесят восьмого года?
– Да, – одобрительно произнес он. – Осталось еще несколько бутылок, мадам.
Когда он ушел, Николас всплеснул руками.
– Она что, все вам рассказала?
– Да. Кстати, вы заговорили о прибыли. И что же, вы сами будете посылать мне чеки? И никто больше не станет заглядывать в бухгалтерские книги?
– На судне один капитан, Стефани. Я позабочусь о вас, обещаю.
Сабрина рассмеялась.
– Ах, Николас, одного яйца Фаберже для этого явно маловато.
Он снова покраснел.
– Не вздумайте шутить со мной. Вы очень милая женщина, Стефани, но… жаль, что мне снова приходится об этом говорить, однако это важно… вам не достает шика и утонченности, которые были присущи вашей сестре. Вы – домохозяйка и мать, что само по себе является занятием, достойным всяческого уважения, но оно не дает вам того, что необходимо для общения с истинным богатством и величием. Вы можете носить вещи Сабрины и жить в ее доме, можете даже заказывать вино, про которое она вам рассказывала, но вы тем не менее лишь слабое подобие Сабрины Лонгуорт. У вас нет такого опыта, который был у нее, вы не так свободно держитесь в обществе, а поэтому именно мне следует взять на себя заботу о поддержании нашей репутации, и я не могу допустить, чтобы вы продолжали вмешиваться в работу магазинов, ставя все под угрозу. На карту поставлено слишком многое.
Сабрина наклонилась вперед, так что их лица оказались на расстоянии всего лишь нескольких дюймов.
– Слабое подобие? – с серьезным видом переспросила она. – А вот все остальные с трудом верят, что я не Сабрина Лонгуорт. – Она выдержала его пристальный взгляд, потом медленно покачала головой. – Бедняга Николас, вы ведь так старались. Я не буду спрашивать вас о том, что у вас поставлено на карту. Вам придется самому расхлебывать кашу, которую вы тут заварили; из-за чего так загорелись желанием избавиться от меня. Но я скажу вам, что решила сделать. Я напишу письма всем нашим клиентам, да и остальным тоже – тем самым известным людям, о которых вы упомянули, – и заверю их в том, что мы, как и всегда, готовы оказать им полный набор услуг и выступаем от их имени с момента покупки вещи до ее отправки. Это означает, что мы не допустим, чтобы та или иная вещь, неважно – больших или малых размеров, – была отправлена покупателю без предварительного тщательного изучения ее состояния и предыстории. Продажа любой вещи на аукционе зависит от ее состояния, как указано в каталоге – это известно вам, Николас, но многие клиенты об этом даже не подозревают, – и одна из наших самых важных обязанностей состоит в том, чтобы соблюсти это условие при продаже. Письма будут отправлены на этой неделе за моей подписью. Если мы собираемся и дальше оставаться компаньонами, было бы хорошо, если бы там значилась и ваша подпись.
Он залился ярким румянцем и вытаращил глаза.
– Вы не посмеете этого сделать.
– Почему?
– Это подрывает доверие людей ко мне, выставляет меня перед ними в дурацком свете.
– Разве можно об этом говорить, если на письме будет стоять ваша подпись?
– Вы не должны писать этих писем, это было бы ошибкой.
– Не думаю.
– Не стоит оправдываться перед клиентами, которые и так знают, что вы можете для них сделать.
– А, по-моему, стоит.
– Вы твердо решили сделать это?
– Твердо.
Он посидел, не двигаясь с места, потом рывком отодвинул стул.
– Тогда нам не о чем больше говорить. – Слегка заколебавшись – оставлять ли женщину одну, да еще в своем любимом ресторане, он повернулся и вышел.
Сабрина осталась одна. Старший официант принес бутылку красного вина и поднял ее повыше, чтобы она могла прочитать надпись на этикетке. Она кивнула, и он откупорил бутылку. Одна за другой тянулись минуты. Официант поставил перед ней салат из гребешков и оставил еще одну порцию – напротив того места, где сидел Николас.
– Можете убрать, – заметила она. – Мистер Блэкфорд внезапно почувствовал себя неважно и уехал домой.
Официант изумленно вскинул брови. Через мгновение быстрыми шагами к столику подошел метрдотель.
– Если мадам неуютно себя чувствует и хочет уйти, мы бы не стали возражать… и не взяли бы плату…
Сабрина с улыбкой посмотрела на него.
– Я чувствую себя очень уютно. И очень хочу есть.
Он постоял еще немного, глядя на нее с недоумением: такая красивая женщина вынуждена ужинать в одиночестве в фешенебельном ресторане и при этом не чувствует себя неуютно. Однако она по-прежнему ему улыбалась, и, помедлив мгновение, он отвесил поклон.
– Если я могу быть вам чем-нибудь полезным…
– Пока что нет. – Метрдотель отошел, и она проводила его взглядом. Вообще говоря, она чувствовала себя неуютно, но по другой причине. Враждебность Николаса поразила ее до глубины души. Лондон вдруг показался ей неприятным, даже коварным городом. Она пила превосходное красное вино, но чувствовала себя угнетенно. На самом деле ей совсем не нравилось снова ввязываться в борьбу, скрещивать шпаги с людьми, которые имели свои тайные замыслы. На это уходили силы, а она терпеть не могла все это. И вот, вместо того чтобы ухаживать за мужем, обустраивать дом, воспитывать детей, любить, приходится отбиваться от нападок жадных или перепуганных людей.
Официант принес блюдо с уткой и гарниром из канадского риса, она внимательно его рассматривала. Аппетит у нее пропал, но она, пожалуй, немного поест, чтобы доказать и Николасу, и Дентону, и официантам в «Савое», что может поужинать одна где угодно. Но она скучала без семьи и без Гарта. Скучала по дому. Ей хотелось поднять голову и поймать его взгляд через стол. Хотелось услышать болтовню детей и даже немного поскандалить с ними, обсуждая, как у них прошел день. Хотелось, чтобы поскрипывал дом, скучая без нее, хотелось знать, что окна в нем плотно закрыты, а двери надежно заперты. Мне не нужны две жизни, подумалось ей. Мне нужна только одна.
Но она ни за что не позволит Николасу взять верх. Она подыщет кого-нибудь, кто согласится купить «Амбассадорз», и отойдет от участия в делах «Блэкфордз». Она и раньше знала, что такой момент рано или поздно наступит; теперь, когда он наступил, она поняла, насколько сильно в ней желание освободиться от этих уз. Но торопиться не стоит: теперь, когда она знает, чего хочет, она все сделает как надо, даже если на это уйдет не один месяц. Дом я тоже продам, подумала она. Может быть, к сентябрю продам и то, и другое.
Сентябрь. Мой день рождения. И тогда я уже вернусь домой навсегда.
Глава 12
Стефани и Леон встретились на улице Гамбетта. Взявшись за руль, она выводила велосипед из мастерской и увидела его, неторопливо идущего навстречу.
– Я искал встречи с вами, – сказал он, здороваясь с ней за руку. – Позвольте мне составить вам компанию?
Когда Стефани увидела его, сердце у нее забилось сильнее. Она улыбнулась.
– Но у вас ведь нет велосипеда.
– Он в мастерской. У нас с вами один мастер. По-моему, это добрая примета. Так можно с вами?
– Да, я не против.
– Тогда я мигом.
Мгновение спустя он вывел велосипед из мастерской, отцепил шлем, висевший на руле, и остановился рядом.
– Вы куда-то собрались?
– Я хотела посмотреть те города, что раскинулись здесь неподалеку, на холмах. Пока я видела, и то только на машине, три таких городка.
– Вы были в Фонтен-де-Воклюз?
– Нет, даже не слышала о таком.
– Тогда туда и поедем. Хотя нет, прошу прощения, я поторопился. Я хотел бы сам показать его вам. Это – один из моих самых любимых городков. Но больше всего мне хочется сегодня провести вторую половину дня с вами, так что я поеду куда угодно, только скажите.
– Фонтен… Там что, на самом деле есть фонтан?
– Да, под землей. Это скорее родник, дающий начало реке Сорг. Изумительно красивое место, по-моему, даже волшебное.
– Тогда поедем туда.
Он усмехнулся, они надели шлемы и, ведя велосипеды, направились пешком к перекрестку.
– Я видел, как вы выходили из магазина. Успели позавтракать?
– Нет, не хотелось тратить время. Я захватила с собой яблоко.
– Когда мы приедем в Фонтен-де-Воклюз, у вас найдется время поесть? Мне хотелось бы показать вам «Кафе Филип», еще одно мое любимое место.
Стефани подумала несколько секунд.
– Да. Я свободна не всю вторую половину дня, но мы зайдем туда.
– Вот и хорошо. – Они пропустили женщину с детской коляской. – А где вы уже побывали?
– В основном каталась среди виноградников. На прошлой неделе съездила в Мобек, в Робьон, а потом добралась до Опед-ле-Вье.
– Там очень крутой подъем – вам не откажешь в выносливости. Не правда ли, замечательная поездка? А если проехать чуть дальше, то впереди – Менерб и Бонье. Там еще живописнее.
– Как вам удается столько ездить, да еще и рисовать при этом?
– Я почти всегда езжу на велосипеде по утрам – с семи, с шести, даже с пяти часов. Кстати, и вам рекомендую. Может, как-нибудь соберемся вместе. Машин почти нет, воздух еще не успел прогреться. Вот сейчас конец июня и довольно жарко… – Он запнулся. – Кстати… Вы недавно приехали в Кавайон?
– Да, несколько месяцев назад. А вам не кажется, что сегодня машин на улице больше обычного? – Дойдя до перекрестка, они остановились, дожидаясь зеленого света.
– Да, многовато, пожалуй, но на велосипеде я стараюсь не обращать на них внимания. У меня есть на этот счет собственная теория. Ни один водитель не хочет сбивать меня, так же как и я его. Значит, мы можем принять нужные меры, чтобы разминуться. До сих пор так и было. Сейчас перейдем улицу, поедем прямо, а после первого перекрестка свернем. Тогда машин станет поменьше. Если не возражаете, я поеду впереди.
Стефани кивнула. Она почувствовала себя молодой, свободной и безмерно счастливой. Она не видела Леона месяца полтора, с тех пор, как познакомилась с ним. Он больше не заходил в магазин «Жаклин из Прованса», и новые картины привозил на большом фургоне его друг. Разворачивая с Жаклин картины, она как-то поинтересовалась, не собирается ли Леон зайти посмотреть, как они развесят их в магазине. А может, он придет сам, когда принесет новые?
– Ах, заранее про него ничего нельзя сказать наверняка, – ответила Жаклин. – Он совершенно непредсказуем. Посмотрите, разве они не великолепны? Как это отличается от всех других пейзажей! В его работе чувствуется такая сила, словно кистью он может пронзить, как копьем, всю эту вычурность насквозь…
С тех пор Стефани больше не заводила о нем разговор. А спустя какое-то время перестала и думать о нем: ей было стыдно, что она могла искать встреч с ним. Я ведь замужем, твердила она про себя. Как можно думать о том, чтобы искать приключений с Леоном? Что это на меня нашло?
Я не должна использовать Леона или кого-то еще, чтобы окончательно порвать с Максом. Тут я должна все делать сама. Я должна научиться все делать сама. Не могу же я все время жить так, чтобы путь мне расчищали другие.
– Зеленый, – сказала Леон, улыбнувшись ей и понимая, что мысли ее сейчас далеко.
Они пересекли автостраду и покатили к обочине дороги. Мимо со свистом проносились легковые машины и грузовики. Стиснув зубы, Стефани не сводила глаз со спины Леона, приказывая себе не обращать внимания на общий шум и громыхание машин по мостовой, когда грузовики на большой скорости обгоняли ее. Мышцы были напряжены, она инстинктивно вся съежилась, каждое мгновение ожидая, что следующий грузовик отбросит ее, словно щепку, на обочину. Но ничего не произошло: они с Леоном яростно крутили педали и через несколько мгновений свернули с автострады. Теперь они были на узкой дороге, стрелой уходящей вперед и вверх, между рядами высоких кипарисов вдоль обочины.
Шум автострады мгновенно стих, словно за ними захлопнулась дверь. Воздух здесь был недвижим и тих. Стефани слышала мягкое шуршание шин, пение петуха вдалеке, постепенно затихающие голоса пролетавших птиц, что так отчетливо вырисовывались на фоне серебристо-голубого неба. Напряжение ушло, она расслабилась и догнала Леона. Тот сбавил скорость и ждал ее.
– Ну как, здесь лучше? – спросил он.
– Намного. И здесь очень красиво.
Они ехали дальше молча. Но вот кипарисы закончились, и они покатили среди виноградников. Ряды виноградных кустов, покрытые нежными листочками, расходились безукоризненно прямыми линиями от дома в центре фермы. Солнце уже пекло вовсю. Стефани вытерла пот со лба, достала флягу с водой и на ходу сделала глоток. Ей нравилось, что Леон молчит и улыбается, когда они встречались с ним взглядом; нравилось ни о чем не думать и впитывать в себя все звуки, запахи, краски: изогнутые дугой струи воды дождевых установок, ярко блестевшие на солнце; заросли тимьяна с крошечными бледно-фиолетовыми цветочками вдоль дороги; розовые цветы на кустах розмарина среди его хвои, так похожей на сосновую; приветствия идущих по дороге фермеров в простых рубахах и черных штанах, что спадали складками на башмаки; грозди зреющих вишен, просвечивающие сквозь густую листву; маленький, словно игрушечный, почтовый фургон, без устали колесивший по деревенским проселочным дорогам… Она чувствовала себя сильной и здоровой – плотью от плоти земли. Казалось, что все вокруг исполнено умиротворением и покоем, что в мире больше никого нет, кроме нее и Леона. Я счастлива, подумала она и поняла: все ее прежние чувства – к Максу и Роберу, к мадам Бессе и Жаклин, – все это было не то.
Дорога стала шире, появились машины. Невысокая каменная ограда вдоль дороги, опоры линии электропередач, фонарные столбы – все указывало на то, что впереди город. Стефани с Леоном докатили до поворота дорога и увидели прямо перед собой огромный каменный мост с высокими сводами. Не сбавляя скорости, они пронеслись под ним, проехали мимо высоких темно-серых скал с глубокими пещерами – и въехали в Фонтен-де-Воклюз.
– Велосипеды можно оставить на площади, – сказал Леон и спросил первого же полицейского, где стоянка. – Дальше пойдем пешком. – Они обогнули заполненную людьми тенистую площадь и не спеша пошли по длинной, шедшей под уклон аллее. С одной стороны к ней подступала река, а с другой – сгрудились палатки с сувенирами для не в меру доверчивых туристов. Дойдя так до улицы, где были кафе, они остановились у входа с вывеской «Кафе Филип».
– Минутку. – Леон бегом спустился по крохотной каменной лестнице и тут же вернулся. – Я заказал столик, через полчаса можно будет пообедать.
Они продолжали прогулку. А когда аллея кончилась, у Стефани от изумления перехватило дыхание, она двинулась дальше одна, словно забыв про Леона. Как завороженная она медленно подошла к запруде с зеркально-спокойной поверхностью. В воде отражался огромный, причудливой формы утес, что высился поодаль. Но спокойной вода была только здесь, рядом, а там, с краю, где земля обрывалась, она низвергалась вниз грохочущим водопадом и с ревом неслась, поднимая брызги, пенясь и образуя водоворот там, где путь преграждали валуны. Дальше, внизу река становилась широкой и быстро катила свои воды по равнине. Вдали было видно ее широкое русло и волны, искрившиеся на солнце. Вдоль берегов вода свивалась в серебряные ленты, вспенивалась крохотными водопадами, но чем дальше, тем все размереннее становилось течение Сорг – одной из самых великолепных рек Прованса.
Стефани присела на камни у края запруды, в том самом месте, где спокойная вода оглушительным водопадом обрушивалась вниз. Вокруг носились дети, они кричали, танцевали на камнях, пробовали забраться в воду, вопили изо всех сил, чтобы их было и слышно, а родители щелкали фотоаппаратами и оттаскивали детей подальше от воды. Стефани почти не замечала их. Она не отрываясь смотрела на крошечные радуги над бурным потоком, на фиолетовые, коричневые и черные утесы и чувствовала себя частью этой красоты. Она старалась перебороть ее, но будучи не в силах противостоять величию сливалась с ней. Сейчас она будто снова оказалась в больнице, окруженная туманом: нет сил не только вырваться оттуда, но даже пошевелиться; затем ей показалось, что она лежит в постели дома в Кавайоне. Раннее утро, она очнулась ото сна и тщетно пытается вспомнить, что же ей снилось, в надежде вернуть прошлое. Но вокруг нее – оглушительная, абсолютная тишина. Почему-то на эту тишину так похож был шум воды, доносившийся сейчас сбоку.
Стоя чуть поодаль, Леон наблюдал за Стефани. Она была очень красива, ему хотелось ее рисовать. Но его больше интересовала та неуверенность, которая чувствовалась во всем ее облике. Она производила впечатление неуверенной в себе женщины, не знающей, кто она, и где она находится, и как здесь очутилась. Он понимал, что это – лишь игра воображения. Но Леон доверял своему воображению, он верил в самые причудливые фантазии, подсказанные ему воображением, в совпадения и в невероятные обстоятельства, в события, казавшиеся непостижимыми или, скорее, необъяснимыми.
Он знал, что занятие искусством, как и наслаждение им, невозможно, если не будет этого необъяснимого, знал, что любить или дружить без этого невозможно, а поэтому полагался на свои инстинкты и чувства, на силу своего воображения, на наслаждение, которое получал от многообразия и противоречивости бытия, полагая, что все это, в конце концов, дает возможность хотя бы отчасти познать истину. Именно поэтому, видя Сабрину Лакост – красивую, очаровательную, умную, в минуту задумчивости он почувствовал, что эта женщина не знает, кто она, где ее дом. Он решил, что она, пожалуй, и в самом деле не знает этого. Леон не отогнал эту мысль, а поймал себя на том, что думает о ее прошлом и о том, чем он может ей помочь, если только нужна его помощь.
Профессиональным глазом художника он охватил представшее перед ним зрелище: женщина на белом с сероватым отливом валуне, а за ней – мрачный утес с деревьями, упрямо тянувшимися навстречу солнцу, безмятежная темная гладь воды. И снова – женщина в темно-синих велосипедных шортах и белой майке с расстегнутым воротом. Ее каштановые с рыжеватым оттенком волосы касались плеч, а полтора месяца назад, когда он с ней познакомился, они были короче. Ее гибкое тело, длинные ноги и поистине царственная осанка (по-видимому, ее научили так держаться в детстве, настолько естественной она казалась). Ее взгляд был прикован к пенящейся воде, и он задумался: какие ассоциации вызывает сейчас у нее этот вид. Он видел, что она сидит сжав руки и напрягши все мышцы, словно пытается переплыть в воображении бурный поток или прогнать прочь мысли.
Достав из рюкзака небольшой блокнот для эскизов и кусок угля, он принялся быстро, уверенно рисовать: сначала людей вокруг неподвижной фигуры женщины, оставив на листе место для нее, а потом и саму женщину. Сабрина, сказал он про себя. Прекрасное имя. Прекрасная тайна, которая дразнит и неодолимо влечет к себе.
Она замужем.
Но и у меня есть близкий человек, подумал Леон. Мы не женаты, но связаны отношениями, порвать которые довольно сложно. Ну что ж, мы с Сабриной не будем заглядывать слишком далеко вперед. Пока не будем.
Спустя некоторое время он подошел и положил руку ей на плечо.
– Если вы готовы, мы можем пообедать.
– Да. – Очнувшись от наваждения, она оперлась на его руку и встала.
– Спасибо, что вы привезли меня сюда. Вы были правы, это действительно волшебное место.
– Оно что-то вам напоминает. – Стараясь расслышать друг друга, они стояли так близко, что почти соприкасались головами. – Что-нибудь прекрасное… или волнующее?
– Это место захватывает само по себе, не правда ли? Воспоминания здесь ни при чем. А родник глубоко?
– Его еще никому не удалось обнаружить, хотя пытались – и Кусто, и многие другие.
– Никому не удалось обнаружить? Разве не удивительно, что никто не знает, где его начало. Он открыт нам не весь, только отчасти, а между тем в нем столько силы и красоты…
Леон с любопытством посмотрел на нее.
– Но ведь и большинство из нас открывают только часть себя.
– Да. Конечно. – Они собрались уходить, и она вновь засмотрелась на поток.
– Жаль, что приходится уходить.
– А мы не уходим. Сейчас вы поймете.
Они пошли обратно той же дорогой и спустились по каменной лестнице. Они попали в ресторан, стенами которого были огромные стекла. Миновав зал, они оказались на широкой террасе, где пол был выложен плитами. Защищенная сверху навесом, терраса слегка выдавалась вперед и выступала над водой.
– Как здесь здорово! – воскликнула Стефани, когда их провели за столик у самой ограды. Прямо под ними была река. Час был уже поздний, и на террасе лишь несколько посетителей коротали время за чашкой кофе. – На какое восхитительное место мы набрели!
– Частенько мне кажется, что на него набрела уже большая часть населения земного шара, – с улыбкой сказал Леон, когда подошла официантка и протянула меню. – Когда мне очень хочется уединения, я приезжаю сюда зимой. Тогда это место в самом деле кажется волшебным: над водой клубится пар, повсюду снег, никого нет, кроме меня. Если, конечно, не считать гномов и эльфов, которые живут в пещерах среди утесов.
– Гномов и эльфов… А вы их видели? Разговаривали с ними?
– Пока нет. Но чтобы верить в их существование, это необязательно.
Стефани оперлась подбородком на руки.
– Верить в то, что невидимо?
– Я верю, что есть вещи, о существовании которых мы можем только догадываться: тайны, волшебство, облик будущего, суть прошлого.
– А вас это не пугает?
– Напротив, очень радует. Представьте, насколько обеднела бы жизнь, если бы в ней не было тайн и чудес. Они дают мне ощущение полноты жизни, поэтому я должен в них верить.
– Вы имеете в виду живопись.
Он взял ее за руку.
– Знаете, вы первый человек, который сразу понял, что я имею в виду, говоря про чудеса. В большинстве своем люди думают, что я просто беру кисти и рисую то, что вижу перед собой. Так же, как многие считают, что писатели описывают людей, которых знают, а ученые взвешивают и измеряют то, что могут взять и потрогать руками. Ерунда! Мы рисуем, описываем и изучаем то, чего не видим. А другое – удел операторов и журналистов. Мы даже не знаем, как нам это удается. Что-то внутри нас – или вне нас, кто знает? – направляет кисть художника, перо писателя или мысль ученого, а мы никогда в полной мере не понимаем, что это за сила и откуда берутся посещающие нас образы. Да и зачем стремиться к этому? Нужно просто благодарить судьбу за то, что это есть. По-моему, официантка ждет, чтобы мы что-нибудь заказали. Рекомендую омлет с трюфелями и помидоры по-провансальски, если только вы не хотите…
– Отлично.
Леон заказал названные блюда и бутылку «Кот-дю-Рон». Пока они делали заказ и официантка раскладывала на столе приборы и салфетки, разливала вино, они отпустили руки друг друга. Когда они остались одни, Стефани взяла бокал, а другую руку опустила на колени.
Молча они смотрели на воду, и в этом молчании было понимание друг друга.
– А вы поднимались на вершину горы Венту? – спросил Леон.
– Нет. Все жду, когда смогу поехать туда на велосипеде.
– Тяжело вам придется.
– У меня есть приятель, который ездит туда каждую неделю. По его словам, если я буду тренироваться, то через месяц-другой вполне окрепну для такой поездки.
– А что, для вас так важно подняться на велосипеде на самую вершину?
– Да.
– Это что, победа над… чем?
– Да, пожалуй, победа… Расскажите мне о своих занятиях живописью. Вы всегда были художником?
– Да, с четырех лет. Вообще-то, я помню первый день, когда начал рисовать, первую свою коробочку с цветными мелками, которую мне подарили на день рождения. Я принес ее в комнату. После обеда я не лег спать, а принялся расписывать стены – все выше и выше. Это были изображения людей, домашние животные, звери в зоопарке, ну и, конечно, домовые и эльфы. Наверное, все они получились на одно лицо, точно не помню. Зато отлично помню, что израсходовал все мелки.
– Это вам родители потом рассказали?
– Нет, удивительно, но я все это помню сам. Больше в комнате никого не было, но потом, значительно позже я описал им свое «творение» точно таким, как они его увидели, когда вошли. Это единственный день детства, оставшийся у меня в памяти, но я так ясно все помню: восхитительную послеполуденную тишину, голые стены, коробку цветных мелков. Это мечта любого художника, и это был мой день рождения. Никогда в жизни я не был так счастлив, как в тот день.
Стефани не сводила взгляда с его лица, но, казалось, смотрела не на него, а в себя.
– Замечательно, – тихо произнесла она.
– Да, это замечательное воспоминание. – Он чувствовал, хотяи не мог выразить свои ощущения словами, что они сейчас говорят и думают о разных вещах. Но он решил, что не будет задавать ей вопросов о ней самой. Было видно, что она не станет отвечать на вопросы личного характера. Несколько раз в течение дня она уходила от ответа, и он не стал настаивать. Может быть, в следующий раз или когда-нибудь еще, позже, когда она будет к этому готова.
– Значит, вы рисовали все новые и новые наброски и картины? – спросила она. – А на спорт и развлечения времени не оставалось?
– Совсем не оставалось. Я был на редкость ленивым мальчишкой. Я рос единственным ребенком в семье, и родители возлагали на меня большие надежды. Но у меня была единственная мечта, от которой я ни разу не отступил, хотя ради их спокойствия одно время пробовал заняться медициной, правом, наукой… словом, перебрал все серьезные, уважаемые профессии. Но тщетно – я неизменно возвращался к тому, что моя мать называла «малевать картины».
– А сейчас они рады, что вы добились признания, у вас есть успех?
– Да, они очень рады моему успеху, но считают, что я пришел к нему довольно своеобразным путем: словно играючи, а не в результате изнурительного, целенаправленного труда.
Стефани улыбнулась.
– А где они живут?
– В Лионе.
– Вы тоже оттуда родом?
– Да, я родился и вырос там. – Леон откинулся на спинку стула. Подошла официантка, вновь наполнила их бокалы вином и подала заказанные блюда. – После второго класса я ушел из средней школы – путешествовал по стране автостопом, плавал на грузовых судах. Я побывал в Европе, Англии, Америке, Африке, Индии – и в конце концов обосновался в Гу, что удивляет моих друзей и наводит ужас на родителей.
– Я была в Гу, мы ужинали там в «Бартавель».
– Отличный ресторан. Вы были всего в нескольких кварталах от моего дома.
– Странное место. Город совсем крошечный и… словно призрак. Представляешь себе средневековый город, из которого ушли все жители. А мародеры вот-вот возьмут штурмом его крепостные стены.
Он усмехнулся.
– Очень тонко подмечено. По этой же причине город наводит ужас и на моих родителей. Они считают, что я заживо погребаю себя в каком-то захолустье, обнесенном каменными стенами, где в домах с закрытыми ставнями живут отшельники, отгородившиеся от внешнего мира. Вообще-то, я нашел в нем себе местечко, откуда виден весь город, но время от времени я устремляюсь вниз, чтобы успеть увидеть, схватить то, что поражает мое воображение.
– И что же занимает и поражает ваше воображение?
