Текст книги "Паутина"
Автор книги: Джудит Майкл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 41 страниц)
– Да, чем я могу быть вам…
Перед ней стояла ее копия.
– Стефани? – сказало видение. – Ах, Стефани, слава Богу…
У Стефани вырвался протяжный крик, разорвавший полночную тишину. И свет померк у нее в глазах.
Глава 18
– Сабрина!
Услышав голос Стефани, Леон, спускавшийся по витой лестнице, бросился вниз. В тусклом свете он увидел, что Стефани лежит на полу, а над ней склонилась какая-то женщина. Лица ее не было видно из-за длинных каштановых волос. Волосы, как у Сабрины…Эта мысль мелькнула и исчезла. Он оттолкнул незнакомку.
– Отойдите от нее!
Взяв Стефани на руки, он услышал, как женщина говорит: «Леон, давайте, я помогу». «Откуда, черт побери, она знает, как меня зовут?»– снова мелькнула мысль. Он понес Стефани в гостиную и уложил на диван.
– Сабрина, любовь моя, любовь моя… – Он сел рядом, но тут же вскинул голову и посмотрел на женщину. Леон почувствовал, что тело как будто застыло от изумления. – Господи! Господи! Кто вы такая, черт… – Протянув руку, женщина дотронулась до волос Стефани. – Отойдите от нее! Оставьте ее в покое!
Оставьте насв покое, подумал он, потому что ему стало страшно. Сабрина лежала в его объятиях. Сабрина стояла рядом. Комната, казалось, закачалась у него перед глазами, он не мог заставить себя собраться с мыслями. Он приказал себе не думать о второй женщине и склонился над Стефани, не видя никого, кроме нее, и продолжая что-то шептать ей на ухо.
– Очнись, Сабрина, очнись, любовь моя. Все будет хорошо. Что бы ни…
Он вдыхал аромат ее волос, касался губами ее щеки и вскоре заметил, что ресницы ее задрожали. Леону казалось – он держит сейчас весь мир в объятиях, эта женщина для него – центр всего мироздания. В то же время страх сковал его, потому что прошлое явилось к ним в дом и может отнять ее.
Как легкомысленно он об этом раньше говорил!
Как беспечно сказал ей, что она все вспомнит, и тогда они вместе со всем справятся. Болван, болван, болван! Какая наивность! Сейчас, в этот самый момент он понял, что от прошлого нельзя взять и отмахнуться: всякий раз оно может изменять настоящее до неузнаваемости, и думать иначе может только болван.
– Любовь моя, любовь моя, все будет хорошо. – Он повторял эти слова, будто ребенок, отгоняющий от себя зловещие тени, что затаились в темных уголках комнаты. – У тебя все будет хорошо. У нас все будет хорошо. – И, словно ребенок, добавил про себя: «У нас, у нас, у нас…»
– Леон, пожалуйста, позвольте мне…
Женщина стояла рядом, но все ее тело подалось к Стефани. Она стосковалась по ней, мелькнула у Леона мысль, и он подумал, что больше не в силах сдерживать ее. Он вскинул голову.
– Вы ее сестра.
– Да.
– Она и не знала, что у нее есть сестра. К тому же вы близнецы… – Он пристально посмотрел на нее глазом художника, сравнивая обеих сестер. – Уму непостижимо! Я вполне мог бы принять вас за нее.
Она с серьезным видом кивнула.
– Многие и принимали. – На этот раз Леон не стал ее удерживать. Взяв руку Стефани, женщина нагнулась и поцеловала ее. И вдруг, коснувшись губами теплой щеки Стефани, она согнула ноги и, опустившись на колени рядом с диваном, прижалась щекой к щеке Стефани.
Стефани, Стефани… Слезы хлынули ручьем и, казалось, уже не могли остановиться. Бросив на Стефани взгляд сквозь слезы, она нежно отвела волосы от ее лица. Год назад, в похоронном бюро я сделал то же самое. Я опустила голову на крышку гроба Стефани и плакала в этом темном помещении. Мне казалось, что сердце выскочит у меня из груди. КАК ОНА ОКАЗАЛАСЬ ЗДЕСЬ?
– Не знаю, не знаю, – пробормотала она и поцеловала лоб, щеку, закрытые глаза Стефани. – Все это так замечательно… Это чудо… – Она посмотрела на Леона. – Я думала, ее нет в живых.
Повинуясь безотчетному порыву, Леон сжал Стефани в объятиях, словно не желая отпускать, оберегая ее от волнения, воспоминаний о прошлом. Но прошлое было здесь: оно явилось в лице этой женщины, что стояла на коленях у дивана и касалась рукой волос сестры. Она застыла, подавшись всем телом вперед, словно хотела оторвать сестру от Леона и заключить в свои объятия.
– Она что, замужем? – не выдержал он. – У нее есть дети?
Сабрина словно окаменела. Рука ее бессильно повисла вдоль тела; она словно качнулась в сторону от него. Губы ее приоткрылись, но тут же вновь сжались. Она была не в силах выговорить ни единого слова.
Стефани шевельнулась, и Леон склонился над ней.
– Любовь моя, любовь моя…
Она открыла глаза. Она не видела ничего, кроме его лица.
– Леон? Мне показалось, что здесь была Сабрина. Я увидела ее и все вспомнила… столько всего… просто сил не было вытерпеть, так все это было больно. А что, разве ее тут нет?
– Сабрина? Но, любовь моя, ведь это ты – Сабрина.
– Нет, ее зовут Стефани, – сказала Сабрина.
Стефани повернулась на эти слова. У нее вырвался сдавленный крик. Она с усилием высвободилась из рук Леона, и они с Сабриной бросились друг другу в объятия.
Два одинаковых заплаканных лица прижались друг к другу, сестры обнялись так крепко, что, казалось, сольются в одно целое. Они еще долго сидели так – без движения, обнявшись и не говоря ни слова. В доме царила безмолвная ночная тишина – было слышно лишь, как шелестят и капают на пол одна за другой слезинки.
Леон тихонько отошел в сторону и через арку прошел в библиотеку. Оставаясь незаметным, в тени, он видел, что сестры по-прежнему сидят на диване. Даже теперь он не верил собственным глазам: две изумительно красивые женщины, похожие одна на другую как две капли воды, вплоть до изгиба рук и пальцев, до дрожащих ресниц закрытых глаз и голосов, которыми они шептали свои имена, признаваясь друг другу в любви.
Стефани, подумал он. Ее зовут Стефани. Но Макс называл ее Сабриной, да и все мы тоже. И еще они говорили на английском. Но так, как говорят не в Англии, а в Америке. Без видимых усилий и акцента, Сабрина …да нет же, ее зовут Стефани…разговаривала с сестрой по-английски. Американка, мелькнула у него мысль. Бот бы никогда не подумал!
– Я люблю тебя, – сказала Сабрина. – Я не могла смириться с тем, что тебя больше нет. Я так скучала.
Лежа в объятиях сестры, Стефани задрожала.
– Я ничего не помнила про тебя. Вспоминала вещи, других людей… так, обрывочные, бессвязные воспоминания и мысли, но про тебя – ничего. Я люблю тебя, я люблю тебя, но я ничего про тебя не помнила. Но почему? Ах, Сабрина, столько всего случилось! Неужели нам с тобой удастся когда-нибудь во всем разобраться?
Сабрина засмеялась, но голос у нее дрожал.
– Начнем с самого начала. Но не сейчас. Давай пока не будем начинать этот разговор, давай просто побудем вместе…
– Нет, нам надо поговорить. Надо. Я же лишилась всего… ты знала об этом? Все это было так ужасно: такое впечатление, что бредешь словно в тумане, а вокруг – ничего,только…
– …пустота, – добавила Сабрина. – Я знала об этом, когда думала о тебе, ничего больше нет, только страшная…
– …пустота. Да, так все и было. Я знала, как называются окружающие меня вещи, узнавала, на каких языках говорят люди вокруг… странно, не правда ли? Хотя, может, и нет. Кто-то из врачей сказал мне, что я подавляю мысли о себе, потому что со мной случилось что-то вроде раздвоения личности, и я стала терзаться болью или чувством вины… – Они с Сабриной быстро переглянулись, и Стефани поспешила переменить тему. – Так что про саму себя я ничего не помнила. – Ничего. – Хотя… вообще-то, наверное, кое-что все-таки помнила, потому что мне всегда казалось странным, что меня зовут Сабрина. А потом Леон написал мой портрет, портрет, на котором я была изображена в двух лицах, и, посмотрев на него, я почувствовала себя такой счастливой… – Она покачала головой. – Не могу поверить. Все возвращается на круги своя. И как будто ничего и не было. Но я же ничего не знаю про тебя. Чем ты занималась, что случилось… Ой! Пенни и Клифф! Ты их видела? Как они?
Последовала мимолетная пауза – даже сердце екнуть не успело.
– Да. Все в порядке. Да, ты права. Нам надо поговорить. Может, заварить чаю, как по-твоему?
– Ой, да, давай. Но не можем же мы остаться прямо здесь. Мне хочется все узнать. Давай пойдем на кухню. Ой, а как же Леон… – Стефани обвела комнату взглядом, ища его. – Леон?
– Да. – Он подошел к ней. В голове вертелась одна и та же мысль: Пенни и Клифф, Пенни и Клифф. Как-то раз она вспомнила эти имени и спросила, не ее ли это дети. – Что вам приготовить? Может быть, я заварю чай, а потом… – Совершив над собой усилие, он заставил себя продолжать. – …оставлю вас наедине.
На лице Стефани отразилось смятение.
– Нет. – Она встала, и Сабрина встала вместе с ней. Обнявшись за талию, они прижались друг к другу. – Ты не против? – спросила она, обращаясь к Сабрине. – Я хочу, чтобы Леон все знал.
– Если ты этого хочешь.
– Я знаю, нам надо поговорить наедине, особенно после того, как прошло столько времени…
– Да. Но мы сделаем так, как ты хочешь. – Сабрина протянула руку. – Здравствуйте, Леон. Рада с вами познакомиться.
Сквозь замешательство и страх, от которого у него по коже побежали мурашки, он почувствовала, что они понимают друг друга мгновенно, с полуслова, испытывая безграничную любовь друг к другу, и понял, что не сможет, даже не будет пытаться разорвать эту связь. Это чувство принадлежало им одним, и оно все меняло: из-за этого его жизнь со Стефани перевернулась. Но в то же время ему нравилась эта женщина: ее любовь к сестре, ее сердечность и непосредственность. Она не станет лгать и поощрять ложь в других, мелькнула у него мысль. Он пожал протянутую Сабриной руку и, уловив грустное выражение ее глаз, спросил себя: что именно в этой невероятной встрече причиняет ей боль.
– Леон Дюма, – представился он. – Но я не знаю, как вас зовут.
– Сабрина… Лонгуорт. – Она слегка запнулась, выговаривая это имя. – Но в то же время… Стефани Андерсен.
Стефани нахмурилась.
– Это было так давно… и не по-настоящему.
– Но нам сказали, что тебя нет в живых, и я не могла…
– Нет в живых?– Стефани непонимающе уставилась на нее, и внезапно все события, происшедшие в прошлом году, казалось, обступили ее со всех сторон, вставая поодиночке на отведенные им места. – Лакост… Макс Лакост. Сабрина Лакост. Но его звали Макс Стювезан, а меня звали Стефани Андерсен. Он этого, конечно, не знал; он думал, что я – это ты, так что когда он мне сказал, что меня зовут Сабрина, когда сказал, что у меня никогда не было детей и он никогда не слышал про Гарта, он сказал правду. Но он еще сказал, что мы женаты, а я никогда не выходила за него замуж. Да и как бы я могла за него выйти? Наверное, он это выдумал, когда на яхте произошел взрыв. Он изменил фамилию и сделал так, чтобы у всех сложилось впечатление, будто мы погибли. Он сделал так, что мы исчезли. Ты, конечно, думала, что нас больше нет в живых. Да и как ты могла думать иначе? А потом… – Она безумными глазами посмотрела на Сабрину. – …потом ты уже не могла снова стать прежней.
– Вы с Максом не были женаты? – спросил Леон. Из всего, что было только что сказано, он уяснил только это.
– Нет. Ах, Сабрина, значит, вот что ты имела в виду, говоря, что меня нет больше в живых. – Она поцеловала Сабрину в щеку. Они по-прежнему стояли рядом, обнявшись и не переставая поглаживать и ласкать друг друга, словно постоянно нуждались в напоминании, что это не сон, а явь. – Ты хотела сказать, что думала, будто меня уже нет в живых. Но ведь… тела не нашли. Как же ты могла подумать, что…
– Не знаю. Нам надо во всем разобраться. Но сначала я хочу, чтобы ты рассказала мне все про себя. Все. Робер хотел мне рассказать, но я…
– Ты знакома с Робером?
– Благодаря ему я тебя и нашла. Я все расскажу тебе после того, как ты расскажешь мне обо всем, что с тобой было… или мы будем говорить по очереди, но…
– Только не здесь, в гостиной. – Леон чувствовал, что ему нужно что-то сделать, что-то сказать, чтобы обрести вновь утраченное было ощущение реальности происходящего. Он чувствовал, что теряет Сабрину… нет, мелькнула у него мысль, не Сабрину, а Стефани. Я должен помнить, что ее зовут Стефани. Ему казалось, что она ускользает от него, растворяясь в сестре, что они сливаются одна с другой. Тем временем их голоса, их совершенно одинаковые голоса перебивали друг друга, и они еще теснее прижимались одна к другой, словно ничто на свете больше не могло их разлучить. А то, что они сейчас говорили, было просто уму непостижимо.
– Пойдемте, сейчас приготовим чай, и вы сможете обо всем поговорить. Если хотите, я могу остаться.
На этот раз Стефани заколебалась и в нерешительности бросила взгляд на Сабрину.
– Может быть, лучше, если мы поговорим наедине.
Леон снова ощутил прилив страха, но ограничился легким кивком головы.
– Так я и подумал. – Он направился в кухню – длинную, узкую комнату с высокими деревянными буфетами, потертым деревянным полом и высоким угловым окном. Под окном стоял простой деревянный стол и четыре стула с плетеными сиденьями. Щелкнув выключателем, Леон включил висевший над столом судовой фонарь и направился к плите.
– Леон, я сама. – Стефани, наконец, заставила себя оторваться от сестры и, подойдя, обняла его и положила голову на плечо. – Извини. Я люблю тебя и не хочу причинять тебе боль. Но сейчас столько всего… все так запутано, что я не могу тебе всего рассказать, во всяком случае, не сейчас… хотя, может, нужно… Ах, я просто не знаю, что делать!
Леон молчал, опасаясь привести ее в еще большее смятение. Черт побери все это, мелькнула у него мысль. Ведь нужно еще совладать со страхом, охватившим его, попытаться сохранить достоинство при виде такой близости сестер друг к другу, в которой было даже что-то таинственное и непостижимое. Он заключил Стефани в объятия.
– Я люблю тебя. А ты любишь меня. Мы это не выдумали; мы не гнались за несбыточной мечтой. Мы ухватились друг за друга, как за соломинку в отчаянии. Мы с тобой вместе по собственной воле, и мы отдали друг другу все, что у нас было, самих себя. А то, чем мы были раньше, не имело значения. С того момента, когда к нам пришла любовь, наше прошлое перестало иметь власть над жизнью, которую мы начали строить сообща. Мы понимали, что будем меняться, и что наша жизнь тоже будет меняться, но мы сами этого хотели.Оттого мы и были счастливы. Хочу, чтобы ты это не забывала.
– Не забуду, – серьезно ответила Стефани. – Да и не смогла бы забыть. – Вскинув руку, она провела пальцами по его лицу. – Я люблю тебя. Но все так сложно… Я расскажу тебе обо всем попозже, обещаю. Расскажу все от начала до конца. Но нам с Сабриной надо разобраться в своей жизни, причем разобраться наедине, и я не вижу, чем ты можешь нам помочь.
Наблюдая за ней, он видел, что она меняется прямо на глазах, становясь сильнее, решительнее, увереннее в себе. Это потому, что теперь она вернула себе свое я,подумалось ему. То, что она обрела память, а рядом с ней теперь сестра, помогло ей заполнить пустоты, с которыми мне, даже при нашей страстной любви, справиться было не под силу.
– Я буду наверху, – сказал он, поцеловал ее и ощутил на губах ответный поцелуй, в который она вложила ту же страсть, с которой целовала его ночью, несколькими часами раньше, и, уходя из комнаты, он унес с собой эту страсть, которую – если только в мире есть справедливость – никто и ничто не может у них отнять.
Стефани стояла у плиты спиной к Сабрине и ждала, когда вода закипит. Леон вышел, и она почувствовала вдруг такую дрожь, что едва смогла снять с плиты чайник.
– Давай я помогу, – послышался голос Сабрины, подошедшей сзади.
Стефани не обернулась.
– Мне страшно.
– Мне тоже.
В комнате повисли невысказанные слова и вопросы. Радость, охватившая их в первые минуты встречи, постепенно перешла в душевное смятение.
Попытаешься ли ты забрать своих детей? Как поведешь себя с Гартом? Захочешь ли ты вернуться домой? Ведь теперь это мой дом, моя…
Согласишься ли ты оставить мою семью? Уступишь ли мне место рядом с ними или будешь бороться? Ведь это моя семья, мой дом, мои…
Но ни та, ни другая были не в силах произнести это вслух.
Сабрина налила кипяток в фарфоровый чайник с красным узором.
– Пакетики с чаем, – пробормотала она. Стефани открыла буфет, достала их целую горсть, потом сняла с верхней полки две кружки в бело-красных тонах, в тон чайнику для заварки.
– Ах, как все это странно! – воскликнула Сабрина. Сквозь внезапно навернувшиеся на глаза слезы она глядела на ярко расписанные кружки. – Мы теперь вместе… нам ничего не нужно бояться, нам бы сейчас только радоваться…
Но сейчас, после долгой разлуки, их слишком многое тяготило: они увязли в трясине того, что сами же придумали год назад.
Сев за стол, они крепко сжали руки и придвинулись друг к другу, почти соприкасаясь головами.
– Расскажи, что с тобой произошло, – попросила Сабрина. – Где ты была в то время, когда ничего не могла вспомнить?
– В больнице, в Марселе. Когда я очнулась, рядом был Макс, а я не знала, кто я такая. Но я не хочу говорить о…
– Тогда тебе и показалось, что кругом одна пустота. Словно туман. Такое же ощущение было и у меня, когда я думала о тебе. Мне казалось, что ты пропала в тумане, в облаке, в пустоте, в каком-то бесконечном пространстве.
– Да, да, вот именно! Все звуки были какими-то приглушенными, и мне было так одиноко.Даже потом, когда у меня бывали счастливые мгновения…
– Да, даже потом, – пробормотала Сабрина.
– Ты понимаешь. Конечно, понимаешь. Ты всегда все понимаешь. А что ты делала? Сабрина, я не хочу, чтобы у нас разговор шел только обо мне. Я хочу, чтобы ты мне рассказала про мою семью, что ты делала, где бывала…
– Я потом тебе все расскажу. Я хочу, чтобы ты рассказала мне про себя, про Леона, про магазин, в котором работала, и про все остальное. Про все – с начала и до конца.
– Нет! – Она вырвала свою руку из руки Сабрины. – Мне нужно все знать про своих детей! Как ты им обо всем рассказала? Они меня ненавидят? Они решили, что меня больше нет в живых! Решили, что я бросила их, а потом погибла…
– Так решил Гарт.
– Да, но…
– Что?
– Ему, наверное, было все равно. У нас с ним жизнь не ладилась… наверняка ты сама сразу разобралась, что к чему. Я побоялась сказать тебе об этом в Гонконге. Побоялась потому, что подумала: ты раздумаешь и не станешь меняться со мной местами, если узнаешь. Наверное, это было видно невооруженным глазом. Он почти не обращал на меня внимания, а мне хотелось поскорее уехать от него куда-нибудь подальше. А когда ты сломала запястье, и я осталась в Лондоне, то для меня это было громадное облегчение. Мне так не хотелось к нему возвращаться.
Сабрина напряглась всем телом, стараясь унять бившую ее дрожь.
– Что с тобой? – Наклонившись вперед, Стефани взяла руки Сабрины в свои. – Что с тобой? Почему ты вся дрожишь?
Сабрина покачала головой.
– Сейчас… Подожди минутку…
Но Стефани, перебирая пальцы Сабрины, нащупала кольца на левой руке. Взяв руку сестры, она расправила ее и подложила снизу свою ладонь.
– Ты замужем! И ничего мне не сказала. Мы с тобой уже столько сидим и разговариваем, а ты даже словом не обмолвилась. И кто же он?
Сабрина смотрела в темное окно и видела в отражении: вот они с сестрой – не спят в эту ночь. Она перевела дух, словно собиралась броситься с высокого утеса в бездну неизвестности. Как она могла бы скрыть или смягчить то, что собиралась сейчас сказать?
– Гарт.
Резко выпустив руку сестры, Стефани рывком отодвинула стул назад.
– О чем ты говоришь? Ты замужем за Гартом?Ты с ума сошла, этого не может быть. Тебе он даже не нравился. Прошел год. Не может быть, что ты с ним столько прожила, да еще замужем. К тому же, если уж на то пошло, с какой стати ему… – Она прерывисто дышала, лицо горело ярким румянцем. – С какой стати тебе понадобилось все это выдумывать? Ты не замужем!
– Мы поженились на прошлое Рождество. Стефани, послушай…
– Не верю. Зачем? Зачем тебе это нужно?
– Затем, что мы любим друг друга. – Дрожь у Сабрины прошла; тело ее было холодно как лед, в голосе сквозили бесстрастные нотки. Наверное, ей нужно рассказать обо всем, что произошло, а потом они как-нибудь решат, как будут дальше складываться их отношения, разберутся, как им жить дальше. Жаль, думала она, что нельзя отложить весь этот разговор до другого раза, а сейчас сполна насладиться тем, что Стефани рядом, но эти рассуждения напоминали детский лепет в надежде на то, что все образуется. – Ты же понимаешь, что я не могла снова стать той, кем была раньше. Все считали, что Сабрина Логуорт погибла, и я не могла больше оставаться ею. Поэтому я начала жизнь под именем Стефани Андерсен. Я знала, что это неправильно, что долго так продолжаться не может. Столько раз я пыталась уйти от Гарта, но всякий раз что-нибудь мешало – то университет, то дети, то поездка в Стэмфорт. Наконец, он догадался, кто же я на самом деле и… выгнал меня из дому.
– Догадался? Когда?
– Как раз перед Рождеством.
– Перед Рождеством? Авсе это время, с сентября, он ничего не знал? Даже ничего не подозревал?
– У него были причины для того, чтобы не обращать на некоторые вещи внимания, подыскивать им объяснения. Он хотел верить, что я – его жена.
Стефани вздрогнула, словно от боли. Немного помедлив, она спросила:
– А похороны были?
– Да. В Лондоне.
– Ты и тогда ничего ему не сказала?
– Я пыталась. Стефани, позволь мне все рассказать с самого начала.
– Значит, в конце концов, он все понял и выгнал тебя из дому. – Ее мысли переключились на Сабрину, и, как бывало уже не раз, у нее было такое ощущение, словно она поставила себя на место сестры. – Какое ужасное для тебя это было время! Как страшно лишиться всего, столкнуться с тем, что тебе говорят, что больше в тебе не нуждаются, знать не желают… Но ты же не лишилась всего, что у тебя было, не правда ли? Ты по-прежнему живешь с ними?
– Я вернулась. Гарт приехал…
Но Стефани снова погрузилась в собственные мысли.
– Значит, выгнав тебя из дому, он все рассказал Пенни и Клиффу, и они меня возненавидели. Да? Я знаю, они меня возненавидели. Он сказал им, что я их бросила из-за какой-то глупой авантюры, потому что они не значили в моей жизни столько, сколько…
– Стефани, он не…
– Но ведь мы думали пожить так всего одну неделю! Они же могли понять это, не правда ли? А потом, когда они решили, что меня больше нет в живых, может… может, они перестали меня так уж сильно ненавидеть.
– Он ничего им не сказал. Мы так ничего и не стали им говорить. Они ни о чем не знают.
Стефани пристально уставилась на нее.
– И что, все это время меня для них не существовало? Они что, считают тебя своей матерью?
– Черт побери, но ведь ради этого мы с тобой все и затеяли, не правда ли? Ты хотела, чтобы я убедила их в этом. Ведь ты просила, чтобы я заняла твое место. – Сабрина глубоко вздохнула. – Извини. Да, они считают меня своей матерью. Они знают,что я – их мать. Да, знаешь, я и в самом деле заменяю им мать уже больше года. А с декабря прошлого года я еще и жена Гарта. Стефани, я обо всем тебе расскажу, но, пожалуйста, позволь мне рассказать все от начала до конца и ничего не говори, пока я не закончу. Пожалуйста.
– Ты лишила меня семьи. Ты украла у меня семью!
– О чем ты говоришь? Я ничего не украла. Они же не вещи на полке, они – живые, они любят сами и нуждаются в любви. Я поехала к ним потому, что ты попросила меня об этом, и осталась там потому, что…
– Потому что они были нужны тебе самой!
– Потому что я люблю их! Потому что ты считалась погибшей. Потому что они стали моей семьей!
На кухне воцарилась тишина. Они застыли на стульях, как изваяния. Обе сидели слегка подавшись вперед, словно желая дотронуться друг до друга, но ни Стефани, ни Сабрина не в силах были заставить себя сделать это – словно их разделяло неодолимое препятствие. Стефани ничего не понимала. Ведь Сабрина могла за это время допустить оплошности и ошибки. Она могла и затосковать по привычному образу жизни. Однако она сыграла выпавшую ей роль и сумела расположить к себе всю семьи, сумела заслужить любовь с их стороны. Они впустили ее в свой круг, и даже не задались вопросом: по какому праву она среди них. Нет, не имеет права, мелькнула у Стефани мысль. Она – самая настоящая самозванка. Она просто занимает чужое место.
Сверху донеслись какие-то звуки – казалось, это передвигают по полу торшер или стул. Ах, Леон, подумала Стефани, что мы теперь будем делать? Она мысленно представила себе его, как он не находит себе места, не в силах сомкнуть глаз.
– Он делает наброски, – пробормотала она. – Он принимается рисовать всякий раз, когда на душе неспокойно или не может заснуть. Тогда один лист сменяет другой: люди, пейзажи, мечты, сны…
– Ты очень любишь его.
– Больше… пожалуй, больше всех. Мы хотели попросить Робера обвенчать нас.
Сабрина вскочила на ноги и порывисто обняла Стефани, а та уткнулась лицом ей в грудь, чувствуя, как по щекам сестры струятся слезы, ощущая ее теплое дыхание.
– Я расскажу тебе все, что произошло. Пока мы с тобой обе не выговоримся, и думать нечего о том, что будет дальше. Ах, как бы мне хотелось, чтобы мы были с тобой…
– …одни. Понимаю. Нам всегда было так хорошо вдвоем. Мы снова почувствовали бы…
– …как это прекрасно. Так прекрасно, что кажется, будто ничего больше и не надо желать. И, что бы ни случилось…
– Нам ничего не надо. – Вскинув голову, Стефани посмотрела на Сабрину, и они невольно рассмеялись. – С другими все не так. Да разве с ними может быть по-другому?
– Я знаю. – Но улыбка, озарявшая лицо Сабрины, мало-помалу погасла, и, понурив голову, она встала. Потому что им ничего было больше не надо, когда они росли. А позже, когда у каждой появился свой дом, своя жизнь, они обращались друг к другу только за поддержкой и утешением. Но теперь, когда они оказались втянуты в такой водоворот, она не могла себе представить, как все может возвратиться на круги своя, так, чтобы им больше ничего не было нужно.
Стефани подошла к плите.
– Давай-ка лучше выпьем чаю. Похоже, впереди у нас долгая ночь.
Сабрина наблюдала за сестрой, пока та наливала чайник. Не успела Стефани вернуться к столу, как, к удивлению для самой себя, заговорила. Она начала с телефонного звонка Брукса. Это он сказал, что яхта взлетела на воздух у берегов Монте-Карло, и все люди, находившиеся на борту, погибли. Затем она описала похороны и свои отчаянные попытки рассказать всем, что погибла не Сабрина, а Стефани.
– Но все говорили, что у меня шок. Бедняжка Стефани Андерсен, у нее шок, она сама не своя от горя и не понимает, что говорит. Так оно, наверное, и было. У меня сдали нервы, и иной раз я сама не знала, кто я – Сабрина или Стефани. Такой Гарт и увез меня с похорон домой.
Стефани мысленно представила Сабрину на коленях у могилы. Она словно услышала ее крик: «Это не Сабрина! Это не Сабрина погибла!»,шепот собравшихся на похоронах людей, увидела Гарта, уводящего Сабрину в сторону. И все же Сабрина что-то упустила.
– Но раньше, еще до похорон, почему ты решила, что в гробу лежала я?
– Не знаю. В зале было темно, у меня все плыло перед глазами… но та женщина в самом деле была похожа на тебя. Я помню, как там было темно… горело всего несколько свечей… все было словно в тумане, потому что я все время плакала и плакала… но, вообще-то… я точно не знаю. Может быть, мы это выясним когда-нибудь… – Она умолкла. – Продолжать дальше?
– Да.
Она рассказала Стефани обо всем, что произошло за этот год: как она помогла Гарту утрясти скандал, чуть не стоивший ему работы: некоторые университетские преподаватели, склоняли студенток к сожительству, обещая им за это, завышенные отметки; как она получила предложение по работе от одной компании в штате Коннектикут, и они вместе с ним ездили туда; как в ней росла любовь к Гарту и к детям; как дети полюбили ее. И вот, наконец, дошла очередь до телефонного звонка Габриэль… я знаю, что говорю: я видела либо тебя, либо ее. Либо само привидение…и о своей поездке, сначала в Авиньон, а потом в Кавайон.
Когда она закончила свой рассказ, уже светало: небо над Везле окрасилось в жемчужно-серые тона, потом озарилось слабым светом. Бугенвилии заблестели розовато-золотистыми красками восходящего солнца. Наверху хлопнула дверь, послышались шаги, потом хлопнула еще одна дверь.
Стефани вздохнула.
– Поэтому ты стала меня искать и приехала сюда? Не нужно было этого делать. Ты могла бы вернуться обратно – к Гарту, Пенни и Клиффу. Ведь я могла бы так никогда и не вспомнить, кто я на самом деле.
– Ты сама не понимаешь, что говоришь. Ты же знаешь, зачем я приехала. Мне нужно было тебя найти, ведь мы с тобой – две части одного целого.
– Да. – Стефани слабо улыбнулась. – Спасибо. Как странно звучат такие слова. Спасибо, что ты нашла меня, вернула мне прошлое. Спасибо, что любишь меня.
Но что дальше? Согласишься ли ты оставить мою семью? Уступишь ли мне место или будешь бороться? Ведь это моя семья, мой дом, мои…
Они продолжали сидеть, молча, уставившись перед собой невидящим взором, и одновременно обернулись, когда в комнату вошел Леон. Он остановился как вкопанный, вновь поразившись тому, насколько они похожи – чертами лица, позой, даже тем, как они сидят, подавленно втянув головы в плечи.
– Я поеду в мастерскую, – непринужденным тоном сказал он, словно сегодня выдалось самое что ни на есть обычное утро и к ним домой заглянула привычная гостья. – Я буду там весь день, если надумаете меня навестить.
Стефани попыталась сосредоточиться на мыслях о нем. Ничто из рассказа Сабрины не имело отношения ни к Сабрине Лакост и ее жизни во Франции, ни к Леону Дюма, которого она любит и с которым собирается соединить свою жизнь. При мысли о двух своих жизнях, в каждой из которых не за что было ухватиться, она ощутила легкую тошноту. Как же мне удастся сложить эти жизни воедино?
– Приезжайте в час, вместе поедем обедать. – Он видел обескураженное выражение ее лица, и ему хотелось обнять и утешить ее. Но в то же время он чувствовал, как в нем нарастает гаев: она все больше замыкается в себе, не подпускает его, его любимая Сабрина, которая… Нет, черт, я никак не могу запомнить Стефани, Стефани, Стефани.Ему хотелось потребовать у нее объяснений, но он понимал, что она сама должна рассказать, кто она, кем была раньше, нужна ли ей помощь, чтобы сложить теперь обе жизни в одно целое. Он не мог принуждать ее. – Значит, в час, – повторил он. – Поедем обедать в «Мелани».
Мельком бросив взгляд на застывшее лицо Стефани, Сабрина ответила:
– С удовольствием. И еще мне бы очень хотелось посмотреть вашу мастерскую.
Пройдя через всю комнату, Леон подошел к Стефани и поцеловал ее.
– Я люблю тебя. – Он кивнул Сабрине. – Увидимся в час.
Они снова остались одни.
– Может быть, ты слишком устала и продолжать пока не стоит? – спросила Сабрина. – Может быть, немного обождем?
