Текст книги "Гадюка на бархате (СИ)"
Автор книги: Дина Смирнова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)
Кроме того, Джина, и впрямь, оказалась для Лавинии неплохой компаньонкой в выборе отрезов шёлка, атласа и бархата, а также – разных прелестных мелочей, которых у обеих дам, конечно же, и так хватало, но почему же было бы и не приобрести ещё пару черепаховых гребней или зеркальце в изящной оправе из серебра и перламутра?..
Несколько утомлённые, но, в общем-то, вполне довольные своими покупками и обществом друг друга, красавицы дома Фиеннов возвращались домой и, пока их паланкин проплывал по городским улицам, плавно покачиваясь на плечах вышколенных носильщиков, сами женщины с удовольствием лакомились апельсинами со сладкой красноватой мякотью, которыми славились фиорские сады.
Пока Лавиния брала дольки фруктов по одной с таким изяществом, словно находилась на званом ужине, а не на прогулке, Джина жадно впивалась крепкими зубами в сочный плод, пачкая липким соком нежные щёки и золотисто-смуглую ложбинку, которую открывало её декольте.
Угасший было разговор, вдруг разжёг попавшийся им навстречу конный отряд Чёрных Гончих. Воины Церкви учтиво приветствовали дам, сняв свои шляпы, на что Лавиния милостиво им покивала, а Джина не удержалась, чтобы не помахать столь эффектным кавалерам рукой.
– Ты ведь скучаешь по нему, – выпалила Джина, едва всадники скрылись из виду. Она отлично заметила, как её спутница напряглась, приветствуя церковников.
– По кому? – вскинув на любовницу своего отца пронзительный взгляд голубых глаз, Лавиния произнесла это столь холодным тоном, что Джина мысленно выругала себя за несдержанность – нужно ведь было подумать, что собеседнице может быть неприятно такое внимание к её личной жизни!.. Но, отступать было некуда, и Джина продолжила:
– По Рихо Агилару, естественно! И почему ты стесняешься этого? Ох, Создатель правый, это же не шашни с каким-нибудь стражником! Агилар ведь графский сын, да к тому же эдетанец, а они такие горячие…
– У меня есть муж, Джина, – уже куда приветливей сказала Лавиния. Как бы там ни было, а эта бойкая простолюдинка скорее забавляла её, чем раздражала.
– Пф-ф, ну скажешь тоже – «муж»! – рассмеялась Джина, совершенно по-простецки пихнув Лавинию кулаком в бок. – Да замужняя эллианка, не имеющая любовника – либо святая, либо из неё песок уже сыплется! Второе – точно не про тебя, а для первого – ты слишком умна. Создателем прошу, поделись, каково это – любить Гончего Пса? Говорят, они гораздо выносливее обычных людей… Ну, а как у них с этим в постели? Поделись же!
«Каково это – любить Гончего Пса? Каково это – любить того, с кем никогда не будешь вместе?.. Пожалуй, это – словно пить божественный нектар из раскалённой докрасна чаши, держа её голыми руками», – подумала Лавиния, но Джине ответила с улыбкой:
– Перестань, дорогая! Я ведь всё равно не скажу, прости. Да и зачем тебе это, если ты всё равно уже заполучила лучшего мужчину Фиорры?
– Фиорры? – Джина задорно расхохоталась, взмахивая перепачканными в апельсиновом соке руками. – Нет уж, милая, бери выше – Эллианы, а, может – и континента!
А вот вечер этого дня оказался для Джины отнюдь не таким уж и прекрасным. Нет, поначалу она очень радовалась шансу оказаться на балу, где соберётся великое множество эллианской знати. Долго разглядывала своё отражение в огромном, почти в полный рост, зеркале, имевшемся в её спальне.
Придирчиво изучала своё тёмно-зелёное, с украшенным множеством мелких изумрудов чёрным корсажем платье, за которое Адриан отсыпал портным золота столько, сколько семье Джины в прежние времена хватило бы на несколько лет сытной жизни. То и дело притрагивалась к изысканному колье с крупными чёрными бриллиантами в обрамлении изумрудов, совсем недавно тоже презентованному ей щедрым любовником. Потом вдруг бросалась поправлять сложную причёску, в которую искусные горничные не без труда уложили её непокорные локоны. В общем – пребывала в радостном и нетерпеливом возбуждении от предвкушения возможности блеснуть в высоком обществе.
Да и начало торжества, в целом, оправдало ожидания Джины. Когда она кружилась в танце по огромному, сияющему сотнями свечей и изукрашенному множеством гирлянд из живых цветов, залу, чувствуя, как ладонь Адриана стискивает её тонкую талию несколько крепче, чем это дозволяют приличия, Джина была готова поверить – вот он, самый прекрасный миг в её жизни!..
Но потом Адриану пришлось покинуть любовницу ради разговоров с членами Лиги, которым не терпелось обсудить с властителем Фиорры некоторые нюансы до завтрашнего официального заседания.
Вот тогда-то Джина и поняла, что она сколько угодно может быть прелестной и волнующей Чёрной Розой для фиорских горожан и даже – прекраснейшей драгоценностью в его сокровищнице – для Адриана Фиенна, но вот для эллианских дворян она остаётся всего лишь шлюхой, телом которой при случае так приятно воспользоваться, но уважать которую – ниже их достоинства. И теперь ей эту истину демонстрировали, не стесняясь.
Чёрная Роза любила многолюдные празднества, но не сейчас, когда её на каждом шагу награждали презрительными или полными ненависти взглядами, а то – и невзначай толкали, норовя наступить на подол платья и, вместо извинений, смотрели сквозь неё, как будто Джины и вовсе не существовало.
Джина метнулась было к знакомому лицу, увиденному в этом пёстром сборище – Тиберию Фиенну, которому его отец уже успел как-то представить свою возлюбленную. Но, когда она попыталась завести с ним разговор, молодой мужчина, очень похожий на Адриана как высоким ростом и статной фигурой, так и надменным выражением немного вытянутого лица, лишь наградил её равнодушным взглядом холодных серых глаз и, наклонившись к Джине, шепнул ей на ухо: «Дорогая, я конечно, неразборчив в женщинах, но не настолько, чтобы делить одну и ту же девку со своим отцом», – после чего быстро удалился, оставив ту застывшей на месте в растерянности.
Джине хотелось опрометью броситься вон из зала или истерично зарыдать прямо тут, когда, словно ангел небесный, перед ней появилась Лавиния, сама заговорившая с ней и даже взявшая своими белыми пальчиками её нервно трясущуюся руку.
– Что с тобой? – улыбнулась любовнице отца Лавиния, сменившая к вечеру свои розовые шелка на ещё более роскошные лазурные. – Здесь, вроде, ужасно душно, а ты вся дрожишь. Ты нездорова или тебя кто-то обидел?
– Они… Они! – запинаясь произнесла её собеседница, а дальше слова полились из неё сплошным потоком, так что Джина даже не заметила, как, взяв под руку, Лавиния увлекла её в укромный закуток за мраморными колоннами в углу зала.
Захлёбываясь, Джина рассказывала дочери Адриана о своих обидах, не забыв упомянуть и грубость Тиберия. Лавиния на все эти излияния лишь согласно кивала, слегка сдвинув свои тонкие светлые брови.
– О, я отлично знаю, что с непривычки тяжело стерпеть весь этот шабаш, – улыбка Лавинии превратилась в хищный оскал, но ладонь её нежно поправила локон, который выбился из причёски немного успокоившейся Джины. – Подожди-ка немного здесь, а я скоро вернусь. И, чёрт возьми, выпей уже, – герцогиня Альтьери решительно всунула в руку расстроенной красавицы бокал с золотистым вином.
Та, и вправду, в пару глотков осушила сосуд, не ощущая вкуса дорогого напитка. К счастью, ждать после этого возвращения своей спасительницы Джине пришлось недолго. И явилась Лавиния не одна, а в компании своего отца.
– Она, в конце концов – ваша женщина, так что когда эти шакалы унижают её, они оскорбляют тем самым и нашу семью, – услышала Джина из своего укрытия сердитый голос. Тон Лавинии сейчас был резким, но вышагивавший рядом с ней Адриан только озабоченно хмурился, не возражая против такой непочтительности дочери.
***
– Позор! Позор и бесчестие теперь вечным клеймом лягут на Карла Вельфа! – эти слова Стефан Кертиц, не удержавшись, почти выкрикнул, отчего его собеседник лишь с досадой поморщился. Сам Бернхард уже успел немного свыкнуться с мыслью, что в стране произошёл переворот, а его старший брат, совсем недавно бывший вторым лицом в империи, теперь в бегах, вместе с венценосной супругой, и просит у своей семьи помощи.
– Оно может и так, но прежде Карл должен лишиться престола, а до этого пока далеко.
– Поверить не могу, что в столице никто не выступил против узурпатора! – продолжал возмущаться Стефан, на что Бернхард только пожал плечами. Он-то как раз не был юнцом, всё ещё непоколебимо верящим в дворянскую честь и благородство, и отлично понимал, что эрбургской знати не хотелось подставлять себя под удар, да ещё в такой ситуации, где не очень ясно, где правые, а где – виноватые. Кто-то вполне мог поверить в совершённый Альбрехтом поджог и похищение императрицы – северянам в столице до сих пор не слишком доверяли.
Зато у столичных дворян, подумал Бернхард, был хотя бы какой-то выбор – вступать в борьбу с чёртовым кузеном императрицы Гретхен или нет, а у самого Кертица такового больше не оставалось – ведь примерно за сутки до письма старшего брата, к нему пришло послание из Эрбурга, обвинявшее Альбрехта в измене и – какая потрясающая чушь – демонопоклонничестве, а самому Бернхарду и Стефану предписывающее приехать в столицу «для разбирательства».
На этот призыв «императора» Карла Бернхард пока что ничего не ответил, но не думал, что любой ответ, кроме – «да, немедленно будет исполнено, ваше величество», может прийтись Вельфу по вкусу. А, значит, нужно как можно скорее собирать вассалов, рассылать приглашения соседям и думать о том, как подготовиться к возможной встрече треклятого Альбрехтова шурина, который теперь может появиться в родных для Кертицев землях не как сюзерен, а как захватчик.
Но сперва, конечно – отправиться на встречу со старшим братом в Соколиное Гнездо. Ведь, в конце концов, именно Альбрехт втравил их семью во всю эту кашу – как будто без неё жизнь на Севере была лёгкой и спокойной! Вот пусть теперь сам и думает, как вернуть своей жёнушке престол, который та столь бездарно выпустила из нежных ручек.
***
Неслышно скользнув в дверь библиотеки, Ислейв застыл на пороге. Полускрытые от него шкафом из красного дерева, двое склонились над широким письменным столом, на котором была разложена большая карта Мидланда – весьма подробная, с указанием всех – даже самых мелких – поселений и границ владений имперских феодалов.
– Хеннеберги нас наверняка поддержат – как-никак, они моя родня по матери, да и размолвок у них с нашей семьёй никогда не было. А вот Эррейны… Клянусь Тремя, понятия не имею, – говорил Альбрехт, водя пальцем по карте. – Их помощь нам очень бы пригодилась, но этот род всегда был слишком гордым и замкнутым…
Гретхен стояла рядом, чуть склонив голову к плечу, и внимательно слушала мужа. Осанка её, как всегда, была безупречна, а высокая причёска открывала тонкую белую шейку над воротником строгого серого платья. Солнечный свет, лившийся из высоких окон библиотеки, окутывал мягким сиянием золотистые волосы Гретхен, превращая их в подобие драгоценной короны. Что-то показывая Альбрехту на карте, императрица придвинулась к тому поближе, и его рука крепко обвила её талию. Гретхен в ответ тихонько засмеялась, склоняя голову на плечо мужа.
В этот момент Ислейву стала невыносима его роль молчаливого наблюдателя, и он забарабанил пальцами по дверному косяку, привлекая внимание счастливой парочки.
– Господин Ислейв! – удивлённо и немного растерянно воскликнула Гретхен, обернувшаяся на стук. – Простите, мы вас и не заметили.
– Не страшно, я видел, что вы были очень увлечены… делами государственными, – ответил Ислейв с ухмылкой, заставившей Альбрехта, не терпевшего неуважения к своей жене, нахмуриться.
– Мы уже закончили с делами, – не замечая, а, может – не желая замечать – никакого подвоха, продолжила разговор Гретхен. – Так что вы ничуть не помешали.
– О, я очень рад слышать, что никому не мешаю… в своём собственном доме, – Ислейв, в отличие от императрицы, явно был не настроен вести любезную беседу. Гретхен на секунду замешкалась, раздумывая, что же ей сказать в ответ на это хамство, как вдруг вмешался Альбрехт:
– Ислейв! Что с тобой такое, в конце концов? Немедленно извинись перед моей женой!
– Ах, ну, конечно же, Альбрехт, – нарочито растягивая слова, сказал маг. – И, разумеется – прошу меня простить великодушно… ваше величество. Я мало приспособлен для светских бесед и редко бывал в приличном обществе, так что…
– Ничего страшного, – уже куда более сухо ответила Гретхен. – Извинения приняты. Думаю, вам точно есть о чём поговорить с моим супругом, так что, пожалуй, я вас ненадолго покину.
В молчании пронаблюдав, как, шелестя юбками, императрица удалилась из библиотеки, двое мужчин упёрлись друг в друга тяжёлыми взглядами, едва дверь за Гретхен закрылась.
– Нам действительно есть что обговорить, так, Малахит? – медленно произнёс Альбрехт. – Ты то прячешься от меня по всему дому, то грубишь императрице. Какая муха тебя укусила?
Ислейв дёрнулся, как от пощёчины, услышав старое прозвище, которым называл его Альбрехт в далёких Закатных Землях.
***
В просторном зале, чей потолок украшали сияющие чистыми и яркими красками фрески с сюжетами из легенд Первой Империи, а на стенах, в золочёных рамах, висело множество картин лучших эллианских и лутецийских художников, сейчас царила утренняя прохлада и тишина, которую, впрочем, трудно было назвать безмятежной.
Впрочем, восседавший во главе длинного стола из тёмного дерева, Адриан Фиенн казался совершенно спокойным, в отличие от собравшихся в зале членов Жемчужной Лиги. Перешёптываясь, они бросали удивлённые взгляды на кресло, стоявшее по левую руку от властителя Фиорры – обычно там располагался старший сын Адриана, но сегодня Тиберий с каменным лицом застыл за спиной у Фиенна-старшего. В кресле же, гордо задрав увенчанную рубиновой диадемой голову, восседала никто иная, как Джина Нуцци, облачённая в платье из пурпурного бархата.
Сегодня в глазах любовницы властителя Фиорры не было и тени вчерашних страха и растерянности. Когда её унизанная кольцами ручка лежала в большой ладони Адриана, Джина могла бы без трепета предстать перед любым из монархов или даже самим тиррским понтификом.
Вчера поздним вечером, Адриан не позвал, как обычно, Чёрную Розу к себе в спальню, а сам явился к той в комнату – с диадемой, что сейчас украшала причёску Джины и извинениями. Пока Джина – польщённая, но всё ещё расстроенная – любовалась игрой света на гранях кроваво-красных рубинов, Адриан, касаясь рукой чёрных локонов своей возлюбленной, шепнул ей на ухо: «Конечно, эти камни, пусть они и прекрасны, не смогут искупить моей оплошности. Но завтра я смогу предложить тебе кое-что получше – месть».
И вот теперь для Джины настал час, которого она, с замиранием сердца ждала всю прошедшую – почти бессонную – ночь.
Наконец, Адриан поднялся со своего места. После обычных слов, о том, как он рад видеть здесь членов «прекрасного и осенённого милостью Троих союза», властитель Фиорры обвёл взглядом внимающую ему публику и, так же спокойно, сказал:
– Думаю, всем вам не терпится перейти к обсуждению дел Лиги. И мы, разумеется, сейчас приступим к этому. Но прежде я бы хотел, чтобы сначала вы все поприветствовали присутствующую здесь даму. Тиберий, ты первый, – кивнул он сыну, и старший отпрыск рода Фиеннов послушно опустился на одно колено, целуя руку Джины. Потом, всё с тем же непроницаемым выражением лица, вернулся на своё место за спиной у отца.
– Это возмутительно! – голос светловолосого и бледного мужчины лет сорока гулко разнёсся под высокими сводами зала. – Да как смеете вы, первый человек в Лиге, тот, с кем связаны надежды на процветание и возвышение Эллианы, требовать от нас, чтобы мы оказывали почести какой-то низкорожденной девке! Вы порочите честь моей благородной сестры!.. И всех собравшихся здесь! – произнося свою гневную тираду, Паоло Корнаро, младший брат Фелиции Фиенн, озирался по сторонам, как бы приглашая присутствующих поддержать его, но, однако, никто не торопился этого сделать.
– Честь моей супруги не должна волновать никого, кроме меня, – невозмутимо ответил на это Адриан. – А собравшиеся здесь, – он обвёл взглядом зал, – вовсе не малолетние дети и вправе сами решать за себя.
Последовавший за этим одобрительный шёпот, окончательно разбил надежды Паоло на восстановление справедливости. Пытаясь сохранить остатки достоинства, он гордо объявил, что больше не считает для себя возможным оставаться в столь «жалком» обществе, но члены Лиги не слишком-то впечатлились этим заявлением, лишь проводив фиенновского родственника внимательными взглядами, когда он спешно покинул зал.
А дальше месть Адриана за обиду его юной любовницы свершалась уже без сучка без задоринки: эллианские дворяне – молодые и старые, богатые и едва сводящие концы с концами – один за другим склоняли колени перед простолюдинкой, которую не удостоили бы и лишним взглядом, встретив на улице.
По завершении же этого ритуала, собравшиеся перешли к насущным делам Лиги и, казалось, страсти, которые всколыхнула странная выходка Адриана, улеглись так же быстро, как и вспыхнули. Джина, одарив любовника ослепительной улыбкой, грациозно упорхнула через заднюю дверь, и только опустевшее место Паоло Корнаро напоминало о произошедшем.
Когда в заседании был объявлен перерыв, Тиберий Фиенн едва ли не первым выскочил из зала – ему, воину, привыкшему проводить целые дни сражаясь и не вылезая из седла, вся эта высокая политика была ужасно скучна, но, увы, положение наследника дома Фиеннов обязывало вникать в её тонкости.
Широкими шагами Тиберий шёл по коридору, когда ему навстречу метнулась тонкая фигурка в длинном плаще с капюшоном. Удивлённый, он встретился взглядом со своей сестрой Лавинией.
– Доброго дня, дорогой братец, – задорно подмигнула она Тиберию. – Пойдём, мне надо потолковать с тобой, – и белокурая красавица, подхватив под локоть своего брата, увлекла его в сторону выхода на один из широких мраморных балконов особняка Фиеннов.
– Неужели ты попросту соскучилась по мне? – чуть насмешливо поинтересовался Тиберий у сестры, когда они подошли к ажурным кованым перилам, оглядывая расстилавшийся под балконом просторный внутренний двор.
– Почему бы и нет? Милый братик, ты совсем забыл свою маленькую сестричку и неделями пропадаешь среди солдат, где мой муж, и то, видит тебя чаще, чем я!
– У каждого из нас есть свой долг, – пожал плечами Тиберий, неодобрительно посматривая на то, как сестра уселась на край металлической ограды балкона, да ещё и принялась болтать ногами. Конечно, он знал, что Лавиния очень ловка, и могла бы, пожалуй, даже пройтись по перилам, не боясь сверзиться вниз, но расстилавшиеся под ними на высоте четырёх этажей каменные плиты двора заставляли сердце Тиберия тревожно сжиматься.
– Фу-у, долг, как скучно, братец, – надула розовые губки Лавиния, но, тут же забыв про притворную обиду, стрельнула в брата своими яркими глазами. – Скажи, Тиберий, тебе же понравилось то маленькое развлечение, которое отец устроил этим надутым индюкам из Лиги? А, между прочим, это именно я подала ему такую чудесную идею…
– Можно было догадаться, что ты. У отца-то нет времени, чтобы планировать такие дурацкие выходки.
– Дурацкая выходка? Ах, братик, это уже настоящее оскорбление! Я поражена в самое сердце, – состроив трагическую гримасу, Лавиния отняла руки от перил и слегка наклонилась спиной наружу, делая вид, что падает.
У Тиберия в глазах едва не потемнело от ужаса, но отменная реакция его не подвела – он мгновенно оказался возле сестры, подхватывая её в объятия.
– Чёртова идиотка, – облегчённо вздохнул он, легко, как куклу, держа Лавинию на руках. – О чём ты, демоны раздери, думала, а?!
– О том, что ты всё равно меня спасёшь, – улыбнулась девушка брату, кокетливо взмахивая ресницами.
– Когда-нибудь меня просто не окажется рядом, – тихо и грустно сказал Тиберий, вглядываясь в тонкие черты её совсем ещё юного лица. – Создателя ради, прошу – не выкидывай ничего такого на Хрустальных островах! Скажи… ты ведь едешь туда из-за Габриэля?
– Да, ты обо всём верно догадался, мой умный, добрый, храбрый братец. Наклонись пониже, – шепнула Лавиния и, когда Тиберий исполнил её просьбу, наградила его коротким поцелуем в лоб.
Дети Адриана Фиенна счастливо улыбались друг другу, не замечая, каким ненавидящим взглядом их наградил герцог Винченцо Альтьери, заглянувший в этот миг в проём балконных дверей.
========== Глава 12. Идущие по краю ==========
Чёрные пряди выбились из причёски Луизы, а голова оказалась запрокинутой на жёсткий подлокотник. Диван в будуаре был не слишком удобным, спина императрицы, затянутая в тонкий шёлк платья, скользила по атласу обивки. Луизе казалось, что ещё чуть-чуть – и она свалится на пол, увлекая за собой Карла.
Мышцы Луизы невольно напрягались, когда она ёрзала, пытаясь удержаться на узком диване, но такое неустойчивое положение придавало любовной игре своеобразную остроту, и императрица ничуть не жалела о том, что позволила Карлу овладеть ею на этом ложе.
В последнее время, она становилась всё более жадной до ласк своего любовника. Страсть была единственным, что поглощало Луизу с головой, позволяло забыть хоть ненадолго – в плотном сплетении тел, в жарких выдохах и вдохах – о том, что дела её, как, впрочем, и молодого императора, шли не слишком-то блестяще.
Эрбург пугливо притих после пожара в Крысином Городке и взрыва в Академии. По столичным улицам унылыми тенями сновали многочисленные погорельцы – пока ещё не страдающие от холода, что неизбежно настигнет их с наступлением осени, но уже – голодные и не имеющие места, где могли бы приклонить голову. Горожане, дома которых пламя пощадило, на словах сочувствовали лишившимся крова, но, в то же время, поглядывали на последних косо – понимали, что рано или поздно нужда неизбежно толкнёт тех погорельцев, что покрепче и понаглее на кражи, а то – и на грабежи.
Эрбуржцы вслух ругали треклятых магов, жить рядом с которыми становится попросту страшно, вполголоса – Альбрехта со всеми северянами в целом, и совсем уж шёпотом – нового императора, которого называли слишком юным и беспутным, припоминая и все его необдуманные указы, и практически открытую любовную связь с вдовой своего дяди.
Сама же Луиза поняла, что чувствует себя в роли хозяйки императорского дворца не так уж и уютно – сколько бы она ни бравировала тем, что ей наплевать на мнение окружающих, колючие и холодные взгляды придворных начинали её утомлять.
Внешне покорные и услужливые, окружавшие императрицу фрейлины казались Луизе насквозь лживыми и постоянно готовыми подстроить какую-нибудь пакость, стоит лишь ей ослабить бдительность. Слухи и сплетни, прежде бывшие оружием вдовствующей императрицы в борьбе против Гретхен и Альбрехта, теперь с не меньшим успехом липли к самой Луизе, а когда она жаловалась на придворных болтунов Карлу, тот лишь безразлично пожимал плечами и говорил, что после коронации и свадьбы сплетники замолкнут сами собой.
Но в постели Луиза по-прежнему ощущала свою безраздельную власть над императором. Сейчас, крепче оплетая ножками в лиловых шёлковых чулках тело своего любовника, Луиза запустила правую ладонь в его густые рыжие волосы, заставляя целующего тонкую белую шею Карла опуститься ниже, чтобы ласкать языком её тёмные соски именно так, как ей особенно нравилось.
Яркая, тягучая и обжигающая волна оргазма охватила Луизу одновременно со стиснувшим её обнажённое предплечье Карлом и, издав приглушённый стон, императрица вцепилась левой рукой в украшенную резными завитушками спинку дивана, чтобы всё же не рухнуть на паркет, когда её тело выгнулось, охваченное почти болезненным наслаждением.
– Хорошо, что до свадьбы осталось совсем недолго, – сказал Карл несколько минут спустя, застёгивая свой тёмно-синий камзол, украшенный двумя рядами крупных сапфиров, заменявших пуговицы, и кружевом на манжетах. – Никто не сможет заявить, что наш наследник родился слишком уж скоро после того, как мы её сыграли. Кстати, скажи… Возможно, ты скоро порадуешь меня приятной новостью, а, милая?
Карл обернулся к Луизе – та, всё ещё раскрасневшаяся, выглядела так, словно увидела призрака – её лицо превратилось в застывшую маску, а в тёмных искристых глазах читалась растерянность.
– Дорогая? Что-то случилось? Тебе нехорошо?
– Нет, Карл, что ты. Мне… даже очень хорошо, не сомневайся, – торопливо оправдываясь, Луиза заставила себя улыбнуться. – Просто… твой вопрос несколько сбил меня с толку, вот и всё. Ты же понимаешь, что пока ты не занял трон, я была вынуждена пить зелья, чтобы не забеременеть, а с тех пор, как я перестала это делать, прошло ещё слишком мало времени.
– Да? – несколько рассеянно ответил Карл. – Ну, что же, тогда – ладно… Ты готова, идём отсюда?
– Ступай, дорогой, а я задержусь – мне нужно немного привести себя в порядок. Иди, не стоит меня ждать – тебя ведь ждёт кардинал Фиенн, не так ли?..
Когда Карл покинул будуар, Луиза, приведя в порядок своё немного измявшееся шёлковое платье насыщенно-сливового цвета, тяжело вздохнула и подошла к большому окну, выходившему в дворцовый парк. Пару минут понаблюдав, как ветер треплет листья на фигурно подстриженных липах в парковой аллее, она устало прикрыла глаза и прижалась разгорячённым лбом к холодному стеклу.
По правде говоря, Луиза и сама ждала, что однажды Карл поинтересуется – когда же она подарит ему наследника? Только вот она рассчитывала, что этот вопрос будет задан гораздо позже – хотя бы уже после их свадьбы, когда Луиза будет чувствовать себя более уверенно. А теперь вот перед Луизой стояла новая непростая задача – ни в коем случае не позволить своему любовнику узнать, что детей она иметь не может.
***
Фиорская ночь пахла жасмином, глицинией и солью вод залива. В окно спальни Адриана Фиенна лился свет полной луны, а в углу комнаты неярко горела масляная лампа перед повешенной на стене большой золотой звездой Троих и стоявшими рядом серебряными статуэтками Учителя и Воина.
На постели, среди множества подушек, под лёгким пёстрым покрывалом мирно спал сам Адриан, а под боком у властителя Фиорры, примостив голову на его широкой груди, устроилась Джина.
Зеленоглазая любовница Адриана всегда спала очень чутко. Вот и в эту ночь, когда ведущая в спальню дверь, чьи петли были хорошо смазаны, отворилась, даже не скрипнув, а, скорее – еле слышно прошелестев, Джина вздрогнула и распахнула глаза.
Но с места она при этом не сдвинулась, а лишь ущипнула приобнимавшую её руку Адриана – Джина понимала, что появившийся в этот час в дверях тёмный силуэт вряд ли сулил что-то доброе. Сам Адриан тоже пока лежал неподвижно, лишь коротко сжав ладонь Джины в знак того, что проснулся и всё видит.
Проникший в комнату человек – теперь уже можно было разглядеть, что это был мужчина – мягко ступил на ковёр, который устилал пол спальни. Лунный луч серебром блеснул на лезвии обнажённого меча в руке пришельца.
– Джина, беги! – грубо спихнув любовницу на пол, крикнул Адриан. Выхваченный им из-под подушки кинжал закончил свой короткий полёт в горле у мечника. Последний едва успел рухнуть навзничь, как в комнате уже появились ещё двое мужчин, тоже вооружённые.
Вместо того чтобы последовать совету Адриана, Джина с пронзительным криком бросилась навстречу ворвавшимся в спальню людям и тут же отлетела в сторону, отброшенная к стене, на своё счастье – не ударом меча, а всего лишь тяжёлой мужской рукой.
Той пары мгновений, на которую нападавшие замешкались, убирая со своей дороги неожиданное препятствие, хозяину спальни вполне хватило, чтобы выхватить меч из руки убитого и отступить к дальней стене.
Клинки противников не замедлили обрушиться на Адриана, но тот довольно ловко парировал их удары – вторгшиеся в его покои, похоже, были не очень-то умелыми бойцами и вдобавок мешали друг другу в тесном пространстве спальни.
Тем не менее, враги были сильны и готовы к бою, а Адриан оставался всего лишь немолодым мужчиной, не слишком-то часто упражнявшимся в фехтовании, которого посреди ночи раздетым выдернули из постели. Сам он всё это отлично понимал, так что скорее надеялся потянуть время до прихода подмоги, чем выиграть эту схватку. Но шла минута, другая, а в спальне больше никто не появлялся.
Джина лежала на полу, чувствуя во рту тошнотворный вкус крови из разбитой губы и пытаясь пересилить ту жгучую боль, которой налились её правая рука и бок после удара о стену. Любовница Адриана слышала звон клинков и тяжёлое дыхание сражавшихся, поэтому постаралась забыть о своих страданиях и слегка приподняла голову, чтобы лучше видеть, что именно происходит.
Разглядев Адриана, с трудом отбивавшегося от двоих противников, Джина едва не застонала в голос от ужаса и отчаяния. Понятно, что Адриану долго против них не продержаться. Где же стражники, которых всегда было полно в доме Фиеннов? Неужели, все они предали своего господина?..
Заметив кинжал Адриана, всё ещё торчавший в шее у врага, первым ворвавшегося в спальню, Джина осторожно поползла к телу того, стараясь не привлекать ничьего внимания. Добравшись до цели, она рывком выдернула оружие из трупа.
Одним прыжком, не раздумывая, Джина подлетела к ближайшему из противников Адриана, и изо всех сил ударила молодого мужчину кинжалом в спину. Клинок соскользнул, лишь вспоров ткань камзола и кожу врага, но Джина сумела нанести ещё один удар, на этот раз – чувствуя, как лезвие глубоко проникает в плоть.
Жертва Джины ещё успела обернуться к ней, направляя в её сторону меч, но сразу после этого завалилась на бок, стремительно теряя силы. Удивлённо моргая глазами, Джина обнаружила, что отнюдь не удар её клинка стал для врага последним – меч Адриана успел вонзиться тому в грудь, а через секунду уже обрушился на другого противника, так и не успевшего использовать момент, в который властитель Фиорры несколько отвлёкся от боя с ним.
Из груди Джины вырвался короткий всхлип и, заливаясь слезами, она бросилась в объятия Адриана, который – всё ещё с мечом в руке – стоял и переводил дух над трупами двух своих несостоявшихся убийц.
***
Проводив взглядом кардинала Фиенна, чья яркая мантия быстро скрылась за поворотом дворцового коридора, Вильгельм Эццонен решительно постучал в дверь императорского кабинета и, помедлив пару мгновений, вошёл внутрь.
Карл, сидевший за письменным столом, выглядел раздражённым, что, в общем-то, совсем не удивило, Вильгельма, учитывая «тёплые» отношения монарха и кардинала.
– Он отказал мне, представляешь? – вместо приветствия объявил Карл капитану гвардии. – Эта церковная крыса!..
– Звучит несколько двусмысленно, не находите, ваше величество? – сказал Вильгельм, пытаясь полупристойной шуткой развлечь своего собеседника, но это не слишком-то ему удалось, судя по реакции Карла.
