Текст книги "Гадюка на бархате (СИ)"
Автор книги: Дина Смирнова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)
Лавиния постаралась скрыть подступившие к глазам слёзы. Она многое бы могла сказать отцу – о том, что и у него были дети не от законной жены; о его любовницах, которые, не особо таясь, посещали особняк Фиеннов. О том, что сам Рихо не виновен в грехах родителей, сколь тяжкими бы они ни были. Но Лавиния отлично понимала, что такие возражения лишь разозлят Адриана, а этого она никак не могла допустить. Поэтому ответила только:
– Нет человека более верного дому Фиеннов, чем Рихо Агилар. Если бы вы знали, сколько раз он спасал жизнь вашему сыну…
– А в итоге сам же его и подставил!.. Да если б не этот бахмийский выродок, Габриэлю может и не пришла бы в голову дурацкая мысль сделаться церковным псом.
– Значит, вы плохо знаете Габриэля, отец! Это была именно его идея, пусть Рихо и последовал за ним!
Когда последнее слово из почти выкрикнутой ею фразы прозвенело в тишине богато обставленной гостиной, у Лавинии мелькнула мысль – хорошо бы никого из слуг и домашних не оказалось где-то поблизости, иначе её репутации холодной и бездушной особы, ограждавшей от многих неприятностей, придёт конец. Но она просто не могла оставаться спокойной, когда речь шла о Габриэле и Рихо.
***
– Порадуете меня ещё какими-то новостями, господа? – Карл особо и не скрывал, что вопросы, разбиравшиеся на заседании Императорского Совета, ему смертельно скучны. Расходы на восстановление столицы после пожара, донесение от наместника Лерийского полуострова – местное население жалуется на непомерные налоги и произвол имперских войск… Эти чёртовы лерийцы вечно недовольны – можно подумать, они чем-то лучше остальных жителей Мидланда!
– Из Шильдштадта сообщают, что в порт прибыли корабли с Берега Закатного Золота. Они благополучно доставили весь груз – золото, изумруды, пряности и прочие товары, – ответил императору министр торговли. – Кроме того, для вас, ваше величество, губернатор колонии прислал в подарок различные редкости…
Вильгельм Эццонен, стоявший за спиной у Карла, подумал, что министру цены бы не было, пой тот колыбельные каким-нибудь страдающим от мигреней и бессонницы пожилым дамам. Во всяком случае, монотонный голос сановника вкупе с шелестом дождя за окном заставлял капитана дворцовой гвардии искренне сожалеть, что его служебные обязанности сегодня закончатся ещё не скоро. День выдался нелёгким, но едва ли он мог быть хуже вчерашнего, когда Вильгельму пришлось расхлёбывать последствия убийства Зальма.
Карл пришёл в ярость, когда узнал о случившемся и, в общем-то, Вильгельм императора понимал – если неизвестный убийца ухитрился прикончить заключённого прямо в тюремной камере и ускользнуть, то, как знать, не изберёт ли он своей следующей мишенью кого-то из первых лиц государства?.. Но осознание всего этого не сделало для Вильгельма разнос, который учинил ему взбешённый монарх, более приятным.
– О, но это же прекрасно! – прервало рассуждения министра восклицание Луизы – вдовствующая императрица, пользуясь своим правом члена императорской семьи, тоже присутствовала здесь. – Ваше величество, почему бы не устроить небольшой бал с костюмами в духе Закатных Земель? Сейчас при дворе царит такое ужасное настроение, все так подавлены из-за последних событий. А бал помог бы всем немного развеяться. Это было бы так чудесно!
Аудитория не без удовольствия переключила внимание с министра торговли на императрицу. Что и говорить, Луиза умела привлечь внимание, в особенности – мужское. Её сегодняшнее тёмно-коричневое платье в узкую золотую полоску можно было бы назвать скромным и даже строгим, если бы не одно «но»: впечатляющей глубины декольте, открывающее прекрасный вид на ложбинку меж пышных грудей, к которой лишь ещё больше приковывало взгляды ожерелье из крупных рубинов.
– Ваше величество, стоит ли сейчас быть столь расточительными? – министру финансов идея с балом по душе не пришлась. – И без дополнительных празднеств расходы на вашу предстоящую коронацию будут очень велики.
Луиза обиженно поджала губы, услышав такие возражения, придвинулась поближе к Карлу и зашептала, щекоча императорское ухо своим жарким дыханием:
– Сладкий, а ты знаешь, как выглядят ташайские жрицы во время церемоний, посвящённых их змеиному богу? Они надевают на себя множество драгоценных ожерелий, бёдра опоясывают золотыми цепочками… а больше на них ничего нет! Знаешь, я могла бы примерить такой наряд, разумеется – уже после бала, когда мы останемся с тобой наедине.
Перед глазами Вильгельма, стоявшего слишком близко, чтобы пропустить мимо ушей откровения Луизы, сразу всплыла та непристойная картина, которую он наблюдал, вломившись так некстати в императорскую спальню. Чтобы как-то отвлечься от неуместных мыслей, посещавших его сегодня уже не в первый раз, Вильгельм тоже наклонился к императору и тихо сказал тому:
– Соглашайтесь, ваше величество. Клянусь Тремя, ни один мужчина не отказался бы!
Кое-кто из сановников обменялся быстрыми взглядами – капитан гвардии в роли фаворита нового мидландского монарха их совсем не радовал. Карл же, кивнув Луизе и жестом приказав Вильгельму занять прежнее место за императорским креслом, обратился к министру финансов:
– Если послушать вас, господин Баттен, так мы скоро пойдём по миру, а мне стоит начать практиковаться в сборе подаяния, желательно – прямо у дворцовых ворот. Один скромный бал не разорит казну нашей великой империи. В конце концов, возьмите и введите ещё какую-нибудь подать в Лерии – если эти глупцы с полуострова постоянно ноют без повода, значит, просто необходимо им повод дать – в назидание всем остальным нашим провинциям!
Сидевший рядом с императором Мориц Вильбек за время этой дискуссии не проронил ни слова, лишь спокойно наблюдая за всеми её участниками.
***
Ароматный пар поднимался от круглого бассейна розового мрамора. Лёжа в горячей воде, Лавиния лениво разглядывала прекрасные мозаики с изображениями полуобнажённых нимф и фантастических животных из древних эллианских сказаний, украшавшие стены бань в особняке Фиеннов.
Чувствуя приятную расслабленность после трудного дня, Лавиния подумала, что, если современным жителям Эллианы и досталось что-то хорошее от Первой Империи, на истории которой так помешан Адриан Фиенн, то традиция устраивать в богатых домах роскошные купальни едва ли не первой стоит в этом ряду.
Лавинии всё же удалось добиться от отца разрешения отправиться на Хрустальные острова. Как сказал Адриан: «Можешь поехать, если позволит твой муж». Винченцо – такой же сильный, агрессивный и смертельно опасный, как чёрные мастифы, которых разводят в его родной Сентине. И так же неплохо поддающийся дрессировке в умелых руках.
К счастью, Винченцо всё ещё любит её, а может его самолюбие тешит то, что дочь влиятельнейшего человека Эллианского побережья каждую ночь стонет в его объятьях не хуже распутной уличной девки. И Лавиния была уверена, что сумеет убедить мужа взять её с собой в поездку. «Не отступая», – когда-то набивший ей оскомину девиз, красовавшийся на гербе рода Фиеннов. Но теперь она, кажется, сама прочувствовала его смысл и точно не отступит, пусть её сражения и проходят отнюдь не с мечом в руках.
***
– Место в Императорском Совете для меня. На постоянной основе. С правом голоса, как и у ваших министров.
В камине трещали ароматные яблоневые поленья. Хотя вечер ещё не наступил, в кабинете мидландского императора горели свечи, а тяжёлые шторы на окнах были опущены, отгораживая комнату от серой хмари, воцарившейся снаружи.
Из двоих собеседников, обосновавшихся по разные стороны массивного письменного стола из юттской берёзы, один от души наслаждался и окружающим его уютом, и неспешной беседой – или, во всяком случае, так казалось внешне. А второй – никто иной как сам император – опять медленно зверел от такого спокойного и мягкого тона сидевшего напротив Габриэля Фиенна. Хотя мягким этот тон можно было назвать разве что до последней фразы, безапелляционно брошенной кардиналом в ответ на предложение Карла использовать Чёрных Гончих для поиска Гретхен и её мужа.
– Довольно неожиданное условие, ваше высокопреосвященство, – только и сумел ответить император. – И, потом, разве не прямая обязанность Гончих – преследовать демонопоклонников? А Кертиц…
– А Кертиц имеет примерно такое же отношение к демонопоклонникам, как ваш новый канцлер – к праведникам. Ваше величество, вы всерьёз полагали, что никто не сумеет сопоставить магический характер пожара в трущобах и ваш указ о привилегиях для магов, изданный на следующий день после пожара? Зря.
– Альбрехт сбежал и тем самым свою вину подтвердил! Ещё и кузину мою похитил, – тихо и зло сказал Карл. – Вам же, ваше высокопреосвященство, я бы посоветовал воздержаться от таких ничем не подкреплённых домыслов. Особенно когда вы разговариваете с законным монархом Мидланда.
– Уже и законным? А императрица Гретхен разве от престола отреклась? Ах, да – её-то вы и не можете разыскать без помощи Гончих. Впрочем, извиняюсь за свою придирчивость к формулировкам, ваше… величество. Но, поверьте, я не слишком-то похожу на кумушку с базара, чтобы жаждать поделиться с вами домыслами и байками. Я отлично знаю, чем заслужил ваше расположение Сигеберт Адденс. И какие его указания так хорошо исполнила Вилма Мейер.
Алые пятна, проступившие на щеках Карла после этих слов, вряд ли можно было списать на жару от чересчур сильно растопленного камина. Умение сдерживать свой гнев определённо не относилось к качествам, которыми мог похвастаться молодой император.
– При всём уважении к вам, как к представителю Церкви, ваше высокопреосвященство, – теперь уже в голосе Карла слышалось рычание. – Вы всё равно остаётесь человеком. А все люди – смертны. Советую не забывать об этом.
В ответ на эту угрозу он ожидал от кардинала чего угодно – испуга, замешательства или, возможно, гнева и обещаний обрушить на императорскую голову все кары небесные. Но точно не широкой счастливой улыбки. На мгновение показалось, что Габриэль сейчас расхохочется, как мальчишка. Но потом он просто покачал головой, и улыбка медленно растаяла на его губах.
– Поверьте, я всегда помню об этом, ваше величество, – сталь в голосе Габриэля сменилась бархатом. – И я отлично понимаю, что благо державы иногда требует от правителей непростых решений. Но лучше, если об этих решениях не узнают те, кто может понять их превратно, не так ли?
Всё это сбивало Карла с толку. Он не мог понять, чего ещё ждать от Габриэля – только что тот обвинял его не хуже, чем какой-нибудь дознаватель Гончих – несчастного еретика в мрачных церковных застенках, а теперь – был полон почтительности, не собираясь, правда, отступать от своей цели. Карлу ужасно хотелось окоротить обнаглевшего церковника, да вот как это сделать, если сейчас нужна его помощь?.. Похоже, на этот раз кардиналу всё же удалось обыграть мидландского монарха.
***
Тёмная южная ночь уже успела опуститься на военный лагерь в окрестностях Фиорры. Винченцо Альтьери направлялся на ночлег, проходя меж палаток и костров, у которых можно было встретить как солдат, так и офицеров объединённой армии Жемчужной Лиги. Когда они замечали властителя Сентины, в его адрес тут же слышались громкие приветствия, на которые тот неизменно отвечал небрежным взмахом руки.
Едва Винченцо оказался внутри собственного шатра, где царила почти полная темнота, навстречу ему метнулся неясный силуэт. Винченцо уже успел вытянуть из ножен меч, думая, что кто-то из многочисленных врагов умудрился подослать убийцу, когда вспыхнувший свет заставил его отшатнуться.
Перед ним, держа в руке масляную лампу, с которой только что был снят плотный колпак, стояла Лавиния – с распущенными волосами и в тонкой батистовой сорочке, скорее подчеркивавшей, чем скрывавшей все её прелести.
– Доброй ночи тебе, милый. Так-то ты приветствуешь свою жену – вооружённым до зубов?
– Проклятье, Лавиния! Какого дьявола тебе вздумалось так шутить?! А если б я тебя зарубил в темноте? – суровый черноволосый мужчина, выглядевший лет на десять старше самой Лавинии, сейчас казался одновременно взбешённым и обескураженным.
– Тогда, думаю, мы, как верные Создателю супруги, вскоре воссоединились бы на небесах. Потому что мой брат тебя бы прикончил. Тиберий ведь здесь? – как ни в чём не бывало спросила Лавиния, ставя лампу на складной столик возле походной кровати мужа.
– Да, я его видел с час назад. Но, чёрт возьми, прекращай свои выходки, Лавиния! Шляться в одиночку среди грязных солдат – ты и вправду считаешь это безопасным? Здесь не твой фамильный особняк!
– Я думала, ты любишь сюрпризы, дорогой. И, кроме того, для мужчин, которые могут желать мне дурного, я кое-что припасла, – правая рука Лавинии выскользнула из-за спины, и герцогиня, улыбаясь, показала мужу трёхгранный стилет. Ещё и с выложенной сапфирами звездой Троих на рукояти. «Благочестие по-фиенновски, как очаровательно», – подумалось Винченцо – клинок под рёбра и искренняя молитва – после. Наверняка подарок того её братца, который ныне кардинал в Мидланде и, говорят – на редкость коварная гадина. Но сейчас оружие было аккуратно пристроено рядом с лампой, а сама Лавиния подошла к мужу и положила руки ему на плечи.
Винченцо отлично понимал, что Лавиния вышла за него лишь из-за приказа отца и, если на то будет воля Адриана, так же легко проткнёт супруга кинжалом или поднесёт ему кубок с ядом. Но всё это не уменьшало силы его желания. Вот и сейчас он легко подхватил жену на руки, а потом почти швырнул её на постель, торопливо расстёгивая свои штаны. Следом пришёл черёд батистовой сорочки – изящный предмет гардероба Лавинии был с треском разорван почти напополам.
Когда-то, впервые извиваясь под тяжёлым телом Винченцо, мерно и яростно вколачивающего её в супружеское ложе, Лавиния думала, что будет легче, если, закрыв глаза, она станет представлять вместо постылого мужа Рихо. Но потом поняла, что это попросту невозможно – Рихо никогда бы не стал терзать её с такой злобой, в которой от любви оставалась только форма. Винченцо же нравилось то оставлять синяки на светлой коже Лавинии, то в порыве страсти наматывать на кулак пряди её белокурых волос, а порой он придумывал для жены и «ласки» поизощрённее. Но она всё терпела и даже весьма искусно разыгрывала ответную страсть – до поры до времени герцог Альтьери был просто необходим для воплощения её планов в жизнь.
Вот и теперь, дождавшись, когда супруг пресытится грубой любовной игрой, как всегда оставив на её теле болезненные метки, Лавиния обратилась со своей просьбой к нему – довольному и разомлевшему. Она отлично знала, как блестят сейчас в мягком сиянии лампы её голубые глаза, как удачно золотистый свет выхватывает из темноты плавные изгибы её тела.
Недолго думая, Винченцо дал согласие взять жену с собой на Хрустальные острова – мысль не расставаться с ней на протяжении всей поездки показалась ему соблазнительной. Уже засыпая, Винченцо пробормотал, положив тяжёлую ладонь на белый живот Лавинии:
– Надеюсь, после этой ночи ты всё же понесёшь и родишь мне наследника. Хоть вы, Фиенны, и коварные твари, я бы хотел, чтоб мои дети были похожи на вас. Сегодня днём я тренировался на мечах с твои братом и могу сказать, что мужчины вашего рода так же хороши в бою, как женщины – в постели.
– Если на то окажется воля Создателя, я буду счастлива подарить тебе дитя, – прошептала Лавиния, сама же подумала: «Но бывают случаи, когда волю Создателя лучше брать в свои руки. Чародейки с их зельями, к счастью, пока не перевелись на Эллианском побережье, так что ребёнка я рожу, лишь захотев того сама. И – от того, от кого захочу».
========== Глава 8. Дождь и пламя ==========
– Можешь подойти поближе, – сказала Луиза застывшему на пороге её будуара Эдмонду Леманну. – Знаешь, зачем я тебя пригласила сюда?
– Никак не могу знать, ваше величество, – свежеиспечённый лейтенант дворцовой гвардии приблизился к императрице с робостью больше напускной, чем настоящей.
Из-под полуопущенных ресниц Луиза разглядывала стоявшего перед ней белокурого юношу в алом мундире. Для гвардейца Леманн не отличался особенно высоким ростом, зато природа наградила его почти по-девичьи смазливой физиономией. Манерами Эдмонд обладал мягкими и вкрадчивыми.
«Глаза у него тоже серые, хотя и светлее, чем у… Проклятье, нужно прекращать вспоминать Кертица! – подумала императрица. – Теперь, когда за ним охотятся Гончие, ему недолго осталось гулять на свободе, да и попросту оставаться в живых. А вот этот мальчик может мне пригодиться».
– Это я попросила его величество Карла повысить тебя в звании, – послала молодому человеку очаровательную улыбку Луиза. – Потому что оценила твою расторопность во время переворота. Как знать, не бросился бы на меня этот мерзавец Зальм, если б ты его не утихомирил?.. Как видишь, я умею быть благодарной. И хочу познакомиться с тобой поближе.
– Я безмерно признателен вашему величеству, – Леманн ловко опустился на одно колено, касаясь губами руки императрицы.
Луиза, чувствуя зарождающийся в теле приятный жар, подумала о том, что хорошо бы однажды заполучить к себе в постель мужчину, который окажется полностью в её власти и будет думать в первую очередь об удовольствии императрицы, а не о своём собственном. Она без стеснения представила горячие губы Эдмонда, касающиеся её груди, живота, спускающиеся ниже… да, всё это может быть совсем неплохо. Разумеется, не сейчас. Но, когда Карл будет коронован, она станет его женой, а дядюшка Мориц займёт место в фамильном склепе Вильбеков, Луиза сможет позволить себе маленькие развлечения.
Лейтенант Леманн, взиравший на императрицу с почтительной преданностью, осознал, что, кажется, в ночь переворота сумел ухватить за хвост свой счастливый шанс. И теперь намеревался воспользоваться им по полной.
***
Собор Святой Брианны тёмно-серой громадой возвышался над центральной площадью Эрбурга. Украшенный множеством скульптур и тонкой резьбой по камню, главный храм столицы выглядел впечатляюще, хотя и несколько подавлял своим мрачноватым величием. А, может, это всё никак не перестававшее исторгать из себя дождевые потоки эрбургское небо создавало тревожную атмосферу.
Державшийся за правым плечом кардинала Рихо Агилар мысленно выругал себя за так некстати одолевшие мысли о погоде и архитектуре. Может, ему и прискучила унылая и чопорная имперская столица, так не похожая на солнечные, полные кипучей жизни города Эллианы, но сейчас не время предаваться ностальгии. Его дело – охранять Габриэля, а на заполненной народом площади очень глупо было бы потерять бдительность. Конечно, любой, кто попытается напасть на кардинала, окружённого добрым десятком Чёрных Гончих, будет самоубийцей. Но фанатиков, которые не пожалели бы жизни, стремясь добраться до высокопоставленного представителя Церкви, на континенте до сих пор хватало.
Влажно поблёскивали тёмные камни мостовой, слегка покачивался в руках прислужника большой зонт, который тот держал над головой Габриэля. Фиолетовая мантия кардинала ярким пятном выделялась среди чёрных мундиров воинов Церкви, в остальном же, дождь и вечерний сумрак превращали толпу в смутную серую массу. Почему-то именно в этот момент Рихо вспомнилось его последнее лето перед выпуском из Обители Терновых Шипов.
Тогда, в имении Фиеннов у Серебряных водопадов, весь мир вокруг будущего офицера Гончих был, наоборот, отчаянно ярким – изумрудная зелень лугов, чистейшие голубые воды местных озёр и снежные шапки Иррейских гор, которые было отлично видно из любой точки в окрестностях поместья.
А ещё – почти такие же светлые, как вечные снега на скалистых вершинах, волосы Лавинии – то щекочущие лицо Рихо, когда их прядями играл налетавший с озёр ветер, то разметавшиеся по его коленям, когда юная красавица удобно устраивала на них голову. И улыбка Габриэля – беспечная, а не ледяная, как теперь. Да, тогда они – все трое – были очень счастливы. И наивны, как младенцы, думая, что такое счастье может длиться долго.
Погружённый в воспоминания, Рихо не сразу понял, что к нему обращается кардинал, а когда заметил это, лицо Габриэля уже успело приобрести хорошо знакомое его порученцу ехидное выражение.
– Я, конечно, знаю, что чудесная эрбургская погода не способствует бодрости духа тех, кто привык к жизни в краях куда как более южных. Но, умоляю тебя, Рихо, не спать хотя бы на моей проповеди. Ибо это будет очень, очень дурной пример для остальных прихожан, – выдав эту тираду, Габриэль быстрым шагом вошёл в распахнутые двери собора.
***
Солнечные лучи, пробиваясь сквозь перистые облака, весело блестели на поверхности луж, коих во дворе крестьянского дома хватало. Пегая вислоухая свинья с очень важным видом чесала свой щетинистый бок об угол сарая, а Гретхен сидела на ступеньках крыльца, размышляя о том, как же так вышло, что их с Альбрехтом побег, поначалу напоминавший прогулку в сельской местности, обернулся сущим кошмаром.
Теперь казалось, что всё началось со спора по поводу этого проклятого мага, Ислейва Ньяла. Тогда она всерьёз поругалась с мужем – хоть Гретхен и учили с малых лет, что мужчине, тем более законному супругу следует уступать в спорах, но на этот раз она никак не могла согласиться с Альбрехтом.
Гретхен всё-таки сообразила, где раньше слышала об Ислейве, и это её вовсе не обрадовало. Три года назад у всего Эрбурга на устах была только что отгремевшая война с Эдетанной. Прославляли героев сражений, оплакивали погибших, подсчитывали будущие выгоды от расширения колониальных владений… и, между делом, шептались о том, что не все эпизоды этой успешной для Мидланда кампании вошли в официальные донесения императору.
Даже в обществе придворных дам, окружавших Гретхен, между разговорами о свадьбах, детях, нарядах и нерадивости прислуги, то и дело вспыхивали осторожные беседы о том, что же происходило в Закатных Землях, и почему эдетанская сталь была отнюдь не самым страшным из того, с чем довелось столкнуться имперским солдатам. И пятнадцатилетняя наследница мидландского престола тоже украдкой прислушивалась к рассказам о таинственных силах, с которыми завоевателям пришлось встретиться на новом для них континенте.
Поначалу, слишком увлечённые присвоением богатств, на которые оказались щедры Закатные Земли, и соперничеством друг с другом, мидландцы и эдетанцы не особо принимали в расчёт местное население, казавшееся пришельцам из-за океана жалкими дикарями. Однако, когда чужаков встретили удары ташайской магии, тем пришлось начать воспринимать «примитивных» туземцев всерьёз.
Смертельные болезни; ядовитые змеи и хищники, атаковавшие захватчиков с упорством и слаженностью неприятельской армии; приступы безумия, во время которых солдаты с оружием в руках бросались на своих товарищей – всё это по милости ташайских жрецов обрушилось на захватчиков и на какой-то срок задержало вторжение.
Но было бы странно полагать, что колдовство, пусть даже самое тёмное и сильное, сможет по-настоящему устрашить выходцев с континента, где магические войны велись столетиями. Вместе с мидландскими и эдетанскими отрядами теперь в бой шли маги Света и церковники, быстро научившиеся давать почитателям змееголового бога достойный отпор. И даже чародеи Ковена, привлечённые возможностью изучить ташайское колдовство не меньше, чем блеском золота, приняли участие в захвате новых земель.
Только вот были среди магов и те, для кого искушение новыми знаниями оказалось слишком сильным – в стремлении постичь все тонкости доселе неведомой им ветви Искусства, они охотно переступали границы дозволенного Церковью и светскими властями. Одним из таких волшебников и оказался Ислейв Ньял.
Гретхен помнила, с каким брезгливым любопытством придворные рассказывали друг другу о скандале в кругу чародеев, за которым последовало изгнание Ислейва из Ковена. По фамилии мага тогда почему-то редко называли, предпочитая использовать его прозвище «Малахитовое Пламя», которое само по себе вызывало у наследницы престола жутковатые ассоциации.
А теперь Гретхен должна была довериться этому сомнительному типу! Разумеется, она не преминула выразить мужу своё возмущение этим обстоятельством, но в ответ получила жёсткую отповедь: мол, Ислейв на самом деле к запретной магии никакого отношения не имеет – чародея оболгали из-за того, что он перешёл дорогу верхушке Ковена. И, да, Альбрехт знает это наверняка, а его жене лучше не судить о том, в чём она не разбирается…
Слово за слово и ссора между супругами набрала обороты. Гретхен заикнулась было о том, что, возможно, им лучше бы отправиться в Лутецию, где, появившись при дворе, они смогут попросить короля о помощи в восстановлении законной власти в Мидланде. Но это ещё больше разозлило Альбрехта, который высказался в том духе, что не думал, будто его супруга столь глупа и недальновидна, чтобы привести на родную землю войска «добрых» соседей.
Гретхен всерьёз обиделась на Альбрехта, до сих пор не позволявшего себе говорить с ней в таком резком тоне. И из чистого упрямства устроила ему маленькую месть – заявила, что башмаки, которые муж для неё приобрёл в первый день после бегства из Эрбурга, никуда не годятся и стёрли все ноги. Поэтому ей просто необходимо в ближайшем городке приобрести новую обувь.
Альбрехт, до этого собиравшийся города объезжать стороной, скрепя сердце на просьбу Гретхен согласился. Мысленно он при этом ругал себя за неосторожность, но снова ссориться с женой ужасно не хотелось, и Альбрехт понадеялся, что в этом захолустье ещё не успели получить известия о событиях в столице. Как потом оказалось, напрасно.
– Отдыхаете, благородная госпожа? Прощенья прошу, не хотел вашей милости мешать.
– Вы и не помешали. Дождь закончился, вот я и вышла подышать свежим воздухом, – отвечая деревенскому старосте, в доме которого остановились беглецы, Гретхен постаралась придать своему лицу приветливое выражение. Почему-то этот пожилой мужчина с округлым загорелым лицом и цепким взглядом маленьких светлых глаз вызывал у неё смутную неприязнь, хотя и держался с проезжей дворянкой вполне почтительно.
– Паскудное нынче лето, смею сказать, благородная госпожа, – прогнусавил староста, осматривая свои владения и почти с любовью останавливая взгляд на успевшей плюхнуться в лужу свинье. – Ещё пара недель такой погоды, и как бы урожай гнить не начал. Ох, вот так живём, ваша милость, все в трудах, да и не знаем, не придётся ль к зиме пояса вконец затянуть!..
– Возьмите, пожалуйста, за беспокойство, – она достала из кошелька на поясе пару серебряных монет и несколько смущённо протянула их старосте. Три такие монеты до этого уже успели перекочевать в кубышку этого достойного селянина. – Мы, наверно, вас стеснили…
– Да я что же… не мог не помочь в вашей беде, вот! – заявил её собеседник, но деньги прибрал быстро. – Госпожа, позвольте узнать – муж-то ваш как? Уж второй день вы у нас…
– Думаю, ему скоро станет лучше, – Гретхен через силу растянула губы в улыбке, надеясь, что это не выглядит слишком жалко. – И мы сможем уехать.
Когда староста оставил её, отправившись по своим делам, Гретхен с трудом подавила желание уткнуться лицом в колени и разрыдаться. Четыре дня назад она сотворила ужасную глупость, и последствия этой глупости не замедлили обрушиться на их с Альбрехтом головы.
В том самом городке, где Гретхен после многочисленных примерок всё же нашла для себя удобные и красивые ботинки из тёмно-серой кожи, беглецов выследили. К счастью, на след их напала не городская стража, а просто компания каких-то не то бывших наёмников, не то попросту бандитов, решивших обогатиться за счёт обещанного за императрицу и её мужа вознаграждения. К несчастью, охотники за наградой оказались достаточно упорными и сообразительными, чтобы успешно преследовать беглецов на узких улочках города, в переплетении которых те попытались скрыться.
Гретхен и сейчас отлично помнила отчаяние, охватившее её в грязном переулке, где их с Альбрехтом настигли преследователи. Прижимаясь к дощатой стене какой-то лачуги, юная императрица в ужасе смотрела, как трое мужчин с обнажёнными клинками окружают её мужа.
Дальше для неё всё слилось в водоворот из сверкающей стали, резких выкриков и мелькающих силуэтов противников. Очнулась Гретхен, лишь когда почувствовала на своём плече руку Альбрехта, который говорил ей, что надо уходить и как можно скорее. Бросив испуганный взгляд на валявшиеся в уличной грязи тела охотников за наградой – два неподвижных и одно ещё пытавшееся делать какие-то попытки отползти в сторону, Гретхен едва не потеряла сознание окончательно, но всё-таки нашла в себе силы двинуться в путь.
В конюшне небольшого трактира, где путники оставили лошадей, отправившись в поход по местным лавкам, Альбрехт вытащил из сумки свою запасную рубашку и немного сдавленным голосом попросил жену помочь перевязать его рану. Трясущимися руками она кое-как разорвала рубашку на полосы и принялась не слишком умело заматывать ими довольно длинную, но, к некоторому облегчению Гретхен, неглубокую рану, которую прочертил на левом боку Альбрехта меч одного из нападавших. А дальше был поспешный отъезд из города и скачка по дороге, в попытке оставить как можно дальше возможных преследователей.
Ночь беглецы провели отвратительно – под раскидистым деревом в лесу, ветви которого, хоть и росли довольно густо, всё же пропускали начавший накрапывать дождь. Костёр не разжигали, опасаясь, что он будет виден издалека и привлечёт ненужное внимание. Даже закутавшимся вдвоём в один плащ и прижавшимся друг к другу, супругам было холодно и неуютно, а промозглое утро они встретили совершенно разбитыми и не выспавшимися.
Следующий день был ещё хуже – дождь так и не прекратился, а долгий путь верхом вконец измотал и непривычную к таким долгим поездкам Гретхен, и раненого Альбрехта.
Когда они остановились для короткого отдыха, Гретхен увидела, как Альбрехт заметно пошатнулся, слезая с лошади, и судорожно ухватился за луку седла, чтобы удержать равновесие.
– Да у тебя жар! – воскликнула Гретхен, подходя к мужу и кладя ладонь на его и вправду пылающий лоб. – Надо где-то остановиться и найти целителя!
– Ничего, бывало и хуже, – криво усмехнулся Альбрехт. – Нам нужно поскорее добраться до Ислейва, он меня и подлечит. До его дома не так уж далеко осталось.
Но когда вечером они проезжали мимо очередной деревни и Гретхен завела разговор о том, чтобы остановиться там на ночлег, муж почему-то с ней спорить не стал. А утром не смог подняться с постели, провалившись в полубредовое забытьё и ужаснув тем не только Гретхен, но и деревенского старосту, который с перепугу начал думать – уж не чуму ли или бахмийскую лихорадку принесли в его дом гости?..
