Текст книги "Гадюка на бархате (СИ)"

Автор книги: Дина Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

– Это не может подождать до утра?

– Если только ты настаиваешь…

– Ну, говори уже, маленькая бесовка, нечего меня дразнить!

– Ты так грозен, мой господин!.. Но, думаю, ты должен знать – я жду ребёнка.

– Прекрасное известие, – Адриан остался верен себе, ничем не выдавая секундного замешательства, вызванного ответом Джины. – Я буду счастлив, когда на свет появится наше дитя.

Адриан не раз вёл подобные диалоги с женщинами, с большим или меньшим энтузиазмом выражая радость от подобных новостей и обещая – вполне искренне – заботиться о своём новом бастарде. И, всё же, пусть Адриан сам до конца не хотел признаваться себе в этом – в словах Джины для него было нечто особенное.

Он действительно хотел взять однажды на руки своё дитя от этой южной красавицы – страстной и смелой, настоящей эллианки. И, может быть, даже наблюдать, как растёт этот ребёнок… Да, решено – он не станет отсылать от себя Нуцци, после того, как её беременность сделается явной для окружающих – хоть и чаще всего поступал со своими любовницами именно так. Может быть, даже поселит Джину здесь, в особняке, или же купит для неё дом поблизости.

А Фелиция?.. Жене придётся смириться с его волей, как она делала уже не раз. Адриан никогда не будет жесток с матерью своих законных детей, но хранить верность поблекшей холодной кукле, когда рядом с ним – готовая отдаться пылкая красавица – увольте, это не для него.

Распалённый близостью юного жаркого тела Джины, рядом с которой он и сам чувствовал себя моложе, Адриан спросил у неё:

– Скажи, дорогая, какую бы награду ты хотела для себя? Ты спасла меня, а вскоре подаришь жизнь моему сыну или дочери. Можешь попросить всё, что угодно. Всё, слышишь?

Джина вскинула на него взгляд чуть раскосых зелёных глаз – больше удивлённый, чем радостный. Она бы, наверное, могла попросить о многом – ведь, в конце концов, ждать земных благ от кого-то, кроме Адриана, Джине не приходилось.

Но сейчас, лёжа в объятиях любящего мужчины, в неге и покое, Джина вспомнила ту страшную ночь, едва не ставшую для неё последней – и поняла, что дралась с яростью дикой кошки отнюдь не за всю ту роскошь, которой окружил её Адриан. Не за сытое и достойное будущее для своей многочисленной родни. И даже – в первую очередь – не за собственную жизнь, хоть и умирать, так и не отметив своего двадцатилетия, ей вовсе не хотелось.

Тогда, во тьме, полной отблесков стали, злых вскриков и запаха крови, она ужасно испугалась. Испугалась потерять – за одно мгновение, один взмах тяжёлого меча наёмника – человека, для которого была не безликой девчонкой – одной из тех, что рождаются и умирают на улицах Фиорры десятками – а любимой и желанной. Мужчину, по возрасту годящегося ей в отцы; мудрого правителя – по словам некоторых; неукротимого властолюбца, с руками, на которых никогда не высыхает кровь – по мнению многих.

И, поняв всё это, Джина сказала:

– Чего я хочу?.. Быть с тобой так долго, как это позволит милость Создателя.

***

– Ты должна мне помочь! Должна, слышишь?! Мы всё равно теперь связаны и не думай, что когда я паду, я не утащу тебя за собой!

Вилма Мейер смотрела на бледные пальцы, до боли стискивающие её широкое запястье и, ругая себя за неуместную сентиментальность, думала, что у Каэтаны были похожие руки – нежные, изящной формы, разве что – немного более смуглые. Руки аристократки, которая привыкла держать в них лишь веер, чётки да вышивальную иглу.

В какой-то момент, Вилме сделалось жаль, что Луиза – а именно она сейчас яростно упрашивала чародейку, мешая мольбы с угрозами – не родилась обладающей силой одной из Стихий. Из вдовствующей императрицы при других обстоятельствах могла бы выйти отличная соратница в борьбе за власть над Ковеном – умная и не стесняющаяся в средствах. Но, увы, сейчас Луиза была для Вилмы скорее опасна, чем полезна.

– Ваше величество, – Вилма на мгновение опустила веки, стремясь показать, как утомил её яростный натиск спорщицы. – Я, кажется, уже говорила вам, что ничем тут не могу помочь – ещё до… восшествия на престол нынешнего императора, помните? И почему вы раньше не подумали о том, что его величество рано или поздно заведёт речь о наследнике?

– Я думала, думала! – огрызнулась Луиза. – Но надеялась как-то уладить этот вопрос позже. Что мне было делать, когда Хайнрих умер – уехать в одно из императорских имений и гнить там заживо в одиночестве?! Ты сама-то стала бы упускать власть, которая плывёт к тебе в руки?

– Не стала бы, – Вилма подпёрла острый подбородок ладонью и с любопытством уставилась на собеседницу. – Но для меня власть, слава Стихиям, не связана с возможностью производить на свет императорских отпрысков. И с чего, забери меня Бездна, ваш дядюшка надумал подсунуть вас императору Хайнриху, если вы переболели бахмийской лихорадкой?! Мориц Вильбек не такой уж идиот, он-то должен знать, что все, кто выжил после этой болезни, становятся бесплодными.

– Он не знал… Проклятье! – Луиза, нервно дёргавшая усыпанный рубинами браслет на своей руке, рванула его с такой силой, что застёжка переломилась, больно оцарапав ей пальцы. – Дядя и сейчас понятия не имеет, что я болела лихорадкой. Когда он со своими людьми приехал в наше поместье во время эпидемии, все уже были мертвы – мама, отец, братья. Слуги разбежались. Я осталась одна, но выздоровела и смогла выжить. Мне повезло – я не ослепла, у меня не осталось шрамов от язв. И когда дядя спросил меня о болезни, я сказала, что не заразилась.

– Почему?

– В деревне, рядом с поместьем… Дядя забрал меня туда, сразу, как нашёл в пустом доме. Я видела, как солдаты Вильбеков загоняли всех выживших после лихорадки в амбар, а потом подожгли его – чтобы зараза не распространялась дальше.

– Но это бессмысленно! Выжившие угрозы не представляют – это факт.

– Значит, – Луиза усмехнулась, но глаза её оставались холодными, – дядя не знал такого факта. И магов у него в отряде не было. Я помню, как кричали те люди, когда амбар загорелся. А мне было десять лет, и умирать я не хотела!.. Помоги же мне, Вилма! Есть же какая-то чёрная магия, старинные ритуалы. Неужели, среди всех знаний Ковена не найдётся ничего полезного? Говорят, вы приносите жертвы – девственниц там, младенцев или кого ещё… Не стесняйся, обращайся ко мне – я найду тебе жертв. Да хоть сама их стану резать, если нельзя иначе!

– Удивительная решимость, ваше величество, – Вилма старалась, чтобы ирония в её голосе слышалась не слишком явно. – Но лучше бы вам почаще сочетать её с благоразумием – а то, что вы пришли в мой дом, сбежав из дворца, вряд ли можно назвать разумным.

– Мне нужно было срочно тебя увидеть, а мы с Карлом, – «Чтоб его прибрали черти… Только ещё не сейчас. Не раньше, чем у меня будет ребёнок», – завтра собираемся уезжать во Флидерхоф – там будет маскарад с ташайскими костюмами и охота. Ничего, меня не хватятся, если я вернусь быстро.

– Я надеюсь на это, ваше величество.

***

Войдя в светлую комнату, пропахшую травами и ещё чем-то, имевшим резкий, но свежий аромат, Рихо на мгновение замешкался на пороге. Кардинальский порученец не боялся боли и ран, но с некоторых пор всё связанное с целительством и госпиталями вызывало у него глухую тоску.

– Да сожжёт Беспощадный твоих врагов, Рихо, – раздался из-за шкафа, отгораживавшего один из углов комнаты, мелодичный женский голос.

– Да обласкают лучи Милосердной твой путь, Алима… Хоть я и не понимаю, какого дьявола каждый раз отвечаю тебе этой языческой чушью, – пробурчал Агилар.

– Это вера твоего отца, Рихо, – появившаяся из своего закутка женщина – высокая и стройная, одетая в чёрное платье с глухим воротом – энергично встряхнула кистями рук, отчего в разные стороны разлетелись капли воды, – а значит – и твоя. Дети принадлежат отцам, кто бы ни были их матери.

Рихо только хмыкнул в ответ – ему нравилась Алима, достаточно непокорная и самоуверенная, чтобы продолжать молиться бахмийским богам, служа при этом Чёрным Гончим. Но иногда она становилась просто невыносима, пытаясь обратить в свою религию его самого.

– Кстати, как там Джебриль? – Алима отлично знала мидландский, как и ещё пару языков континента, но нарочно коверкала имя Габриэля на бахмийский манер – как подозревал Рихо, исключительно для того, чтобы его позлить.

– Как обычно – зарылся в бумаги.

– Он уморит себя работой, – покачала головой бахмийка, поправляя чёрный, с ярким красно-оранжевым узором, платок на голове. – Так ему и передай.

– Передам, непременно. Но, вообще-то, я пришёл взглянуть на чародея – ты ведь за ним присматриваешь?

– Я и ещё двое парней, из ваших. Ох, и не нравится им эта работка!.. Я слышала, как они говорили между собой, что этому стихийнику самое место на костре, а не в госпитале.

– Ничего, их мнение никого не волнует, пусть учатся выполнять приказы.

– Напрасно вы всё это затеяли, Рихо. Он ведь и не чародей больше – магию свою выжег, начисто – всё равно, что руку отрубить – не прирастёт больше.

– Зато мозги не выжег – а знает он о Ковене, судя по всему, немало. Проводишь меня к нему?

– Идём, что же делать.

***

Зеф Янсен умудрился уцелеть после взрыва во флигеле Академии, который сам же и устроил, затеяв поединок с одним из Светлых магов, но зато – крайне неудачно для себя – угодил в руки отряда Чёрных Гончих, первыми оказавшихся у дымящихся руин здания.

Разглядывая лежащего на узкой койке Янсена, половину лица которого скрывали бинты, Рихо подумал, что сейчас бывший маг даже мог бы вызвать у него сочувствие – если бы только сам Рихо знал чуть поменьше о том, что представлял собой Янсен до того, как угодить в весь этот переплёт.

– А-а, кардинальская шавка пожаловала, – послышался хриплый голос Зефа, начисто выжигая в сердце Агилара крупицы жалости. – Что, будешь меня пытать? Говорят, резать магов по кусочкам – твоё любимое занятие?

– Лучше подожду, когда дырки в твоей крысиной шкуре подзарастут – а то, боюсь, как бы наш разговор не вышел слишком коротким, – не остался в долгу Рихо. – И ты уже не маг – мне это сказали достаточно определённо, так что не набивай себе цену, трущобное отродье.

– Да к чему мне цену-то набивать, а, черномазый? Я, чай, не гулящая девка и под тебя не лягу. Вы меня всё едино прикончите – или в подвалах своих, тишком, или на костре – ярко и с треском! – Зеф засмеялся было, но тут же зашёлся кашлем, прижимая правую – не забинтованную – ладонь к груди.

– Вот это, – Рихо подошёл к постели раненого поближе и неторопливо уселся на стоящий рядом стул, – совсем не обязательно. Видел Алиму, благодаря которой ты, кстати, до сих пор копыта и не откинул? Она тоже чародейка, но работает на нас. Пользуется при этом уважением и даже – свободой… в определённых границах.

– Ты что, вербуешь меня, псина чёрная?

– Обрисовываю перспективы. И хватит уже собак… любой масти – а то, знаешь ли, я могу твою морду и ещё немного подправить.

– С чего мне вообще вам верить?

– А ты не верь, Янсен, не верь. Лучше надейся – на то, что всё-таки моё руководство сочтёт тебя полезным. Больше-то тебе всё равно рассчитывать не на что.

========== Глава 16. Жизни в ладонях ==========

Луиза хорошо помнила обставленный в бело-лиловых тонах будуар во Флидерхофе. Когда-то – не так уж и давно – она вынуждена была уступить комнату проклятой дочурке Хайнриха, теперь же – вновь возвратилась в эти покои как полновластная хозяйка. Эта мысль всё ещё радовала Луизу, хоть она уже поняла, что помочь Карлу захватить трон оказалось куда проще, чем пытаться сохранить власть в своих руках.

Сейчас императрица старательно разглядывала каминный экран, обтянутый тканью с рисунком из белых и лиловых кистей сирени, словно пытаясь найти в знакомой детали интерьера что-то новое – постоянно смотреть в глаза собеседнику, неторопливо излагавшему Луизе свои поучения, было слишком трудно. А ещё труднее оказалось не скашивать взгляд на стоявший перед Морицем Вильбеком бокал с красным вином – в точности такой же, как и тот, что был пристроен возле самой Луизы на белом столике с гнутыми ножками.

– Я ведь не могу прямо диктовать Карлу свою волю, дядюшка, – Луиза очень старалась, её голос звучал любезно, а не раздражённо. – Он слишком самоуверен и далеко не всегда спрашивает у меня совета.

– Умная женщина всегда найдёт способ обуздать мужчину, – продолжал гнуть своё Мориц.

«Кто бы тебя взнуздал, старый пень! – ноготки Луизы впились в её нежную кожу. – Жаль супружница твоя померла, а любовницу тебе, похоже, уже не потянуть… Хотя, вон Адриан Фиенн не намного и младше, а, говорят, пол-Фиорры к себе в постель перетаскал».

– Я буду очень стараться, поверьте, дядя. И пейте вино – оно прекрасно, – Луиза взяла свой бокал и сделала глоток, а после неторопливо облизала яркие губы. – Посланник Лутеции прислал мне его в дар.

Это как раз было правдой – лутециец действительно отправил ей, в числе прочих подарков, несколько ящиков вина.

– Лутеции? – Мориц резко отставил взятый было бокал. – Уж не крысиного ли яду он туда добавил? Да не дёргайся так, Луиза, тебе пора бы научиться понимать юмор!

– Простите, дядя. Но, разве стоит так шутить?

– Всегда знал, что у тебя, Луиза, нет ни ума, ни смелости. Можешь возносить хвалу Троим, за то, что позволили тебе дважды пролезть в императорскую постель – ни на что другое ты всё равно не годна!

Эти слова Луиза проглотила молча, и Мориц, бросив последний уничижительный взгляд на племянницу, её покинул. Но едва за ним закрылась дверь, Луиза со злобным выкриком: «Клятый старый дьявол!» отшвырнула в сторону бокал с предназначавшимся дядюшке вином, которое было щедро сдобрено отравой. Кисти сирени на каминном экране окрасились алым, будто бы цветы упали в лужу крови.

***

В кабинете пахло старой бумагой и – едва уловимо – пылью. Как бы старательно слуги ни прибирали комнату, такое количество древних – часто почти рассыпающихся на глазах – книг и манускриптов, которые кардинал Фиенн привык держать под рукой, давало о себе знать. На письменном столе тома сочинений богословов и правоведов, переплетённые в алую и чёрную кожу, лежали вперемешку со стопками донесений от Гончих, написанных на тонкой дешёвой бумаге, так что свободного места почти не оставалось.

Несмотря на то, что связь с Гончими Габриэль поддерживал регулярную, ему было заранее любопытно, зачем сегодня Штайн вызвал Рихо – обычно кардинал сам посылал того в Чёрную Крепость в удобное время. Во всяком случае, можно было рассчитывать на честный рассказ Рихо о его разговоре со Штайном – и то, что в Эрбурге у него есть человек, которому можно доверять безоговорочно, грела вечно мёрзнущего в имперских северных краях Габриэля лучше мантий из дорогой тонкой шерсти.

Кроме того, кардинал надеялся на то, что Алиме всё же удастся сотворить чудо – далеко не первое в её карьере целительницы – и вылечить Зефа Янсена. Чародей Ковена, которого, к тому же, не искало его руководство, посчитав мёртвым, попавший в руки Гончих, был для них редкостной удачей.

Случись Янсену выжить, Габриэль сделает всё, чтобы известная тому информация стала достоянием Церкви – пусть даже придётся самому допрашивать мага. А после… Габриэль рассчитывал, что Янсена рано или поздно удастся склонить и к более долгому сотрудничеству. Кто как не маг-стихийник сможет научить курсантов Обители Терновых Шипов распознавать грязные уловки его собратьев по Ковену?..

И если знания Янсена спасут жизни паре-тройке молодых обалдуев – таких же, какими Габриэль и Рихо были несколько лет назад – покидающих Обитель вроде бы отлично обученными, но всё равно слабо представляющими, с чем им придётся столкнуться в реальном бою, то кардиналу совершенно плевать, что его обвинят в заигрывании с магами, от которых Церковь предписывает держаться на солидном расстоянии. В конце концов, такие разбирательства длятся долго, а через пару-тройку лет Габриэлю будет уже всё равно. Неоспоримая привилегия мертвецов – их невозможно вызвать на допрос в Журавлиную Башню.

Теперь же перед Габриэлем стояла… или скорее всё-таки – сидела на стуле для посетителей иная проблема, правда тоже имевшая непосредственное отношение к Стихийному Ковену. Эулалия Осорио – уж Габриэль-то знал её настоящую фамилию – дочь одного из аристократических родов Эдетанны, наделённая немалыми способностями к управлению водной стихией.

Разумеется, от запятнавшей знатное семейство дочери поспешили избавиться, отдав её людям Ковена. Но с собой из родного дома девушка – на момент проявления магического дара Эулалии уже исполнилось пятнадцать – унесла лютую ненависть к магам и страстную веру в Создателя и Двоих. Габриэль признавал, что стремление Эулалии служить Церкви было для последней весьма полезно. Вот только меры – в любви к Троим и ненависти к собственной сути – чародейка не знала.

Сейчас большие чёрные глаза Эулалии горели яростью и мукой, а её хрипловатый голос – в другое время способный одной лишь интонацией привести любого мужчину в приятное волнение – звучал отчаянно:

– Прошу вас, ваше высокопреосвященство, – Эулалия склонила голову так, что распущенные волосы тёмной блестящей волной скрыли её лицо. – Прошу, разрешите мне сделать это!.. Я уверена, что у меня получится убить Сигеберта!

– Главу Ковена? – уголок рта Габриэля дёрнулся не то в усмешке, не то в гримасе. – Я понимаю, что ты – весьма способная ученица, но неужели ты превзошла Адденса в магическом искусстве всего за три года?

– Есть разные способы, – жарко зашептала она. – Заклятия, которые уничтожают всё вокруг, но сами не требуют большой силы… если, конечно, при этом не накладывать защиту на себя. Но я готова!.. Готова умереть за дело Церкви! Может, это позволит мне хоть немного искупить мои грехи…

Уже в который раз, Габриэль подумал, что Тирра совершила крупную ошибку, признав магов неугодными Троим существами. Святой Престол обладал огромной властью над умами жителей континента, вот только обладать – не означало грамотно распоряжаться. Кому бы было хуже, если б обычные люди не шарахались от магов, а сами чародеи не копили злость на весь мир, будучи не допущены в «приличное общество»?.. Вот только Тирра не желала и на полшага отступить от древних догматов, закосневшая и безмерно гордая.

– Я – грязь и мерзость перед лицом Создателя, я это знаю, – между тем продолжала Эулалия, прижимая ладони к груди, едва прикрытой канареечно-жёлтым шёлком – сегодняшний наряд чародейки не отличался скромностью. – Но я смогу, ваше высокопреосвященство!.. Смогу послужить Троим, пусть и своей смертью!

У Габриэля начинала гудеть голова от сбивчивых фраз Эулалии. Но с девчонкой определённо надо было что-то делать – слишком уж упряма та была в своём желании пострадать за веру. А умирать ей пока что рано, как и Сигеберту Адденсу – хотя, последнего Габриэль бы с удовольствием прикончил собственными руками, но – всему свой срок.

– Значит, грязью себя считаешь? – Габриэль быстро сдёрнул с шеи звезду Троих и аккуратно уложил её на стол перед собой. – Хочешь послужить Создателю, поскорее представ перед его троном?.. Как это очаровательно, право же! – в его голосе появилась злость.

Застыв с крепко стиснутыми руками, Эулалия потрясённо наблюдала за тем, как первое лицо в мидландской церковной иерархии быстро вскакивает на ноги и начинает стаскивать с себя – одну за другой – детали кардинальского облачения.

«Его высокопреосвященство сошёл с ума?! Не собирается же он меня…»

– Говоришь, мерзость? А теперь, пожалуйста, посмотри-ка сюда. Нравится?.. Красота, прямо благолепие, не так ли?

Раскрасневшаяся от смущения – как будто она имела на это право, после того, что с ней проделывал Сигеберт и не он один – и общей нелепости ситуации, Эулалия подняла взгляд на Габриэля, уже стоявшего перед ней в одной лишь нижней тунике, но и та была расстёгнута на груди.

Первая мысль, которая мелькнула у Эулалии, была о том, что кардинал, несмотря на свою худобу совсем неплохо сложен, хоть этого обычно и не разглядишь под просторной мантией. А потом Эулалия разглядела то, что, видимо, и собирался продемонстрировать ей Габриэль.

Широкая – с мужскую ладонь – тёмная полоса пролегала наискосок от его правого плеча до левого бока. Кожа на этом участке мало напоминала нормальную – да и вообще не была похожа ни на что, прежде виденное Эулалией – чёрная, бугристая, с тонкими багровыми прожилками и глянцево блестевшая на свету. Подумалось – интересно, а какова эта немыслимая шкура на ощупь – такая же, как и человеческая? Задубевшая и твёрдая? Похожая на кожу рептилии?.. Но юная чародейка постаралась отогнать это неуместное любопытство.

Габриэль же смотрел на неё с некоторым уважением – глаза Эулалии сделались просто огромными – уж точно не от восхищения – но она не визжала, не убегала со всех ног, её не тошнило в ближайшем углу. Помнится, некоторые из навещавших Габриэля в госпитале Обители Терновых Шипов церковников оказывались не столь крепки нервами, и его это очень веселило – ну или, во всяком случае, давало лишний повод сразу не лезть в петлю.

– Вижу, ты впечатлена, – вкрадчиво сказал Габриэль, принимаясь одеваться. – И, предваряя твои вопросы – это проклятие, и оно меня убьёт. Не знаю уж как скоро, но через несколько лет – однозначно. Да и в остальном штука неприятная, поверь мне.

– Но, как же так!.. Вы… Вас… – Эулалия тщетно пыталась найти хоть какие-то слова, а по её щекам текли слёзы. – Ведь наверняка можно это как-то исцелить! Я уверена, есть способ!

Вот это уже было куда хуже. Сразу вспомнилась ладонь Лавинии, гладившая его щёку, шёпот: «Мы непременно найдём способ тебя вылечить» и слёзы, блестевшие на длинных светлых ресницах сестры. Меньше всего на свете Габриэль желал оказаться причиной её горя… А сегодня он узнал, из-за кого рядовое задание по аресту, как им тогда сказали, «слабого» колдуна превратилось в адов кошмар и стало для самого Габриэля последним в карьере офицера Чёрных Гончих. И это почему-то совсем не принесло облегчения.

– До сих пор никто его не нашёл, знаешь ли, – главное, чтобы в голосе звучал сарказм, а не надрыв. Только вот на этот раз сдерживаться получалось плохо. – И я тут выплясывал зеннавийские танцы с раздеванием вовсе не для того, чтобы ты распускала сопли! Думаешь, мне не хотелось лечь и помереть, когда меня наградили этой прелестью?! Но я почему-то служу Церкви – и продолжу служить, пока проклятие меня не доконает. А, значит, и ты сможешь! Сдохнуть ради Троих – самое простое, лучше попробуй-ка помочь Их делу!..

Габриэль чувствовал, что его заносит куда-то не туда – аргументы вовсе не выстраивались в безупречную логическую цепочку, как это бывало во время проповедей или переговоров с очередной важной персоной, а гнев и боль прорывались наружу. Случись Габриэлю выступить с такой речью перед любым из своих учителей риторики – домашним или тем, что обучал будущих Гончих в Обители – он наверняка был бы обруган за «невнятицу» и «дешёвые трюки».

Но вот нынешняя слушательница Габриэля вряд ли могла воспринимать его слова критически – всё так же рыдая, Эулалия рухнула перед ним на колени и принялась исступлённо целовать кардинальский сапфировый перстень. Габриэлю захотелось не то удивлённо присвистнуть, не то закатить глаза.

***

Луиза невольно начинала думать, что в отместку за нежданный визит Вилма навела на неё порчу – настолько дела шли в последние дни наперекосяк. Охота, затеянная молодым императором, была великолепной – но вот Луиза закипала от злости, наблюдая за тем, как её венценосный любовник второй день подряд обхаживает одну юную и – как казалось самой императрице – отвратительно наглую особу.

…Всё началось, с того, что Карл умудрился-таки застрелить из арбалета молодую косулю. Стрелком император был не то чтобы выдающимся, и поэтому, окрылённый своей внезапной удачей, так и светился от гордости, явно ожидая от сопровождавшей его Луизы восхвалений своей охотничьей сноровки.

И Луиза уже готова была рассыпаться в комплиментах Карлу – но вдруг замешкалась. Лаяли и рычали чуявшие запах крови собаки, которых с трудом удерживали егеря, застыл на месте гордо выпятивший грудь Карл, а Луиза молчала – одну минуту за другой – глядя на вонзившийся в коричневый бархатный бок арбалетный болт и потёки алой влаги, темневшие на шерсти животного.

Большие влажные очи косули медленно стекленели, и Луиза всматривалась в них, не в силах оторваться. Ей приходили на ум то такие же мертвенно-застывшие глаза молоденькой чародейки, так глупо – но с большими последствиями для самой Луизы – погибшей в ночь переворота, то карие – глупой, трусливой курицы Гретхен – вот их-то Луиза с удовольствием увидела бы потухшими навсегда. У Луизы мелькнула тщательно отгоняемая до сих пор мысль – а что если и ей самой в скором времени придётся лежать вот так – загнанной и затравленной – пусть, не псами, а людьми? Проиграть схватку за власть и жизнь и сделаться жалким трупом, который более удачливые соперники с брезгливым презрением отбросят в сторону?

…Позволив себе ненадолго отвлечься от Карла с его страстью к самолюбованию, Луиза допустила промах – и было бы странно, если б среди императорской свиты не оказалось желающих этим воспользоваться.

Юная фрейлина – достаточно бойкая и умело державшаяся в седле, чтобы не оставаться, как многие придворные дамы, возле шатров, расставленных для охотников на опушке леса, а принять участие в погоне за добычей – подлетела к Карлу, и на него обрушился настоящий шквал её громкого восхищения.

Императрице же оставалось только в досаде переминаться с ноги на ногу возле забытой «великим охотником» туши косули и бросать подозрительные взгляды на возникшую будто из-под земли соперницу. Луиза не могла не признать, что эта зеленоглазая мерзавка была недурна собой, особенно сейчас – с разрумянившимся от быстрой скачки свеженьким личиком и немного растрепавшимися светлыми кудрями. Кроме того, от внимательного взгляда Луизы не укрылось и то, что бутылочно-зелёный охотничий костюм девицы был весьма искусно сшит и отлично подчёркивал её пышные формы.

Всё это не добавило юной Эдит – именно так звали фрейлину – симпатии в глазах Луизы, а уж когда, вернувшись с охоты во Флидерхоф, Карл продолжил одаривать девицу благосклонными взглядами, Луиза готова была рвать и метать – даже наградила несколькими затрещинами «слишком медленно» переодевавших её служанок, чего обычно себе не позволяла.

Сейчас, когда всё придворное общество наслаждалось прогулкой по обширному парку Флидерхофа, Луиза тихо закипала от ярости – Карл развлекался, показывая белокурой стервочке кусты каких-то редких роз, а императорская свита обступила монарха и его собеседницу восторженно ахающим полукругом.

Стараясь привлечь внимание своего ветреного любовника, Луиза сделала пару шагов в его сторону по пружинящей под ногами изумрудной щётке газона, и её расписанный серебряными бабочками бирюзовый веер будто бы случайно выскользнул из ладони, падая почти точно у ног Карла.

Вот только вещицу подняла рука вовсе не того кавалера, что был нужен Луизе. Улыбнувшись с едва уловимой насмешкой, Вильгельм Эццонен с поклоном протянул императрице веер.

– Благодарю, – кивнула в ответ она, с трудом удерживаясь от того, чтобы сердито скривить губы.

– Всегда готов оказать услугу вашему величеству, – улыбка Вильгельма стала шире. Передавая Луизе дорогую безделушку, он словно бы случайно стиснул запястье императрицы в своих сильных пальцах.

– Так как всё-таки называется этот сорт?.. – Карл не без усилий сорвал с куста несколько роз и сейчас, с букетом в руках, вопрошал придворных.

– «Северный Закат», ваше величество, – сказала одна из фрейлин.

– О, как символично, – хмыкнул Карл, глядя на крупные полураскрывшиеся цветки – бледно-лиловые, с тонкой оранжевой каймой по краю каждого лепестка. – Нашему Северу теперь ничего не остаётся, кроме как ждать заката славы и могущества.

Среди собравшихся послышался одобрительный шёпот, а парочка записных льстецов тут же принялась вслух превозносить остроумие и мудрость императора. Луиза же отстранённо подумала о том, что слышала сегодня от дядюшки – Бернхард и Стефан Кертицы так и не прислали ответов на повеление им приехать в столицу. И Альбрехта вместе с его бледной молью так никто и не поймал…

Война становилась уже почти реальной, но Луизу это мало волновало – Север был далеко, а империя постоянно с кем-то воевала – подумаешь, в этот раз придётся сражаться на своих землях!.. Всё равно долго это не продлится. Куда больше Луизу беспокоила юная дрянь, так бесстыдно пристроившаяся сейчас рядом с Карлом.

Император потянулся было вручить розы явно ожидавшей этого Эдит, но тут его взгляд упал на Луизу – гордую и величественную в довольно строгом для неё бирюзовом платье, отделанном тонкой серебряной тесьмой – и Карл протянул ей букет со словами:

– Надеюсь, закат Севера придётся тебе по вкусу, душа моя.

– Можешь даже не сомневаться, дорогой, – Луиза стиснула жёсткие стебли цветов так, словно бы уже держала в руках императорские регалии на коронации.

***

Когда Рихо ввалился – иначе и не скажешь – в кардинальский кабинет, нарочито громко бряцая амуницией, Габриэль сидел, сосредоточенно вчитываясь в какие-то документы, и даже не повернул головы в сторону друга. Только после того, как Рихо подошёл вплотную, и тень от его высокой фигуры накрыла лежащие на письменном столе бумаги, Габриэль поднял глаза – и Агилар по этому взгляду прекрасно понял, что тот совсем не в духе.

– Чем занят? – попытался было начать непринуждённую беседу Рихо, но в ответ услышал:

– А что, не видишь? Устраиваю оргии со страстными красотками, конечно, дабы не посрамить репутацию нашего славного семейства! Дела-то сами себя переделают! – сказав эту фразу, Габриэль понял, что прозвучала она брюзгливо, поэтому добавил уже куда доброжелательней: – А ты долго провозился у Штайна.

– О, старый пёс решил показать клыки… – Рихо быстро пересказал другу свой диалог с командиром Гончих, не забыв поведать и о встрече с Алимой и Янсеном.

– Прекрасно, – Габриэль выпрямился в кресле, стряхивая с себя тоскливое оцепенение. Дела – особенно сложные и требующие напряжения ума – отличный повод на время забыть о той тени, что теперь постоянно стоит за его плечом. – Нет, конечно, лучше бы Янсен сохранил магию, но его знания для нас всё равно гораздо ценнее. Думаешь, он скоро согласится сотрудничать?

– Куда он денется, – ответил Рихо. – Жить-то ему всё равно хочется, по глазам видно. Кстати, я виделся с Алимой – она мне заявила, что ты уморишь себя работой. И, глядя на тебя в последние дни, я готов с ней согласиться – такими темпами, ты скоро меня со стопкой донесений спутаешь.