Текст книги "Гадюка на бархате (СИ)"

Автор книги: Дина Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)

Но он уже успел привыкнуть к тому, что настроение у чародейки менялось часто и непредсказуемо, и лишь взял её загрубевшую ладонь, сказав мягко:

– Перестань, пожалуйста. Конечно же, меня волнует не один двор. Но что я могу сделать?..

– Ничего, – Стелла опустила глаза, в которых злость медленно сменялась печалью, и голос её прозвучал тихо, словно шелест сухих листьев. – Ничего, во имя всех демонов Бездны! – она подалась вперёд и оседлала колени Маркуса. Звякнул отброшенный в сторону узкий клинок, и Стелла жадно поцеловала своего любовника, с силой вцепившись рукой в его волосы.

Пальцы Маркуса пробежались по пуговицам мундира Стеллы, быстро расстёгивая их – от воротника-стойки до середины живота. Потом Маркус распустил шнуровку на сорочке Стеллы и её маленькая, чуть влажная от пота грудь легла в его широкую ладонь. Чародейка негромко и удовлетворённо рыкнула, вновь приникая к губам Маркуса, но уже через несколько мгновений отстранилась, съезжая с коленей любовника прямо на землю.

– Люди, которые охраняют тебя, – сказала Стелла и облизнула губы – медленно, со вкусом. – Они же нас видят. От твоей репутации при дворе скоро не останется и ошмётков.

– Плевать. Как будто они до этого не знали, зачем я сюда езжу. И моя охрана верна мне. В первую очередь – мне, а потом уже – трону.

– Ах, ну раз так… – Она поднялась на ноги и слегка запахнула мундир, но застёгивать его не стала. – Тогда идём со мной.

Стелла на мгновение стиснула запястье Маркуса и, сразу же разжав пальцы, направилась к приоткрытой двери склада.

Внутри было душновато, но едва Стелла пробормотала короткое заклинание, прищёлкнув пальцами, как в полузаброшенное помещение хлынули потоки прохладного воздуха, будто бы перенесённые в эрбургское лето из разгара северной зимы.

Маркус не успел сделать и пары шагов от захлопнувшейся за его спиной двери, как Стелла налетела на него вихрем – целуя жёстко и яростно, стаскивая с него мундир и обнимая. На какой-то момент Маркус победил её в этой схватке, и Стелла оказалась прижата к деревянной стене – запрокинувшая голову и постанывающая, пока возлюбленный покрывал поцелуями её лицо и шею, а потом постепенно опускался всё ниже.

Возможно, мундиры, расстеленные прямо на полу, мало напоминали мягкое ложе, но чародейка не слишком-то обращала внимание на то, как её лопатки упираются в прекрасно ощущавшиеся под парой слоёв ткани доски пола.

…Позже Стелла удобно устроилась в объятьях Маркуса – расслабленная и безвольная. Её изрядно утомили те волны наслаждения, что пару минут назад прошивали тело, побуждая извиваться его так, будто оно вовсе не имело костей, и заставляя Стеллу подаваться узкими бёдрами навстречу любовнику.

Сейчас же она лежала, опустив голову Маркусу на плечо и дыша чуть чаще, чем обычно, когда его рука спускалась, чтобы коснуться большой тёмной родинки внизу её живота.

– Думаю, нам пора уходить, – сказала Стелла. Она приподнялась, опираясь на локоть – всё ещё обнажённая и горячая – и добавила: – Мы и так уже слишком задержались сегодня.

– Да, ты права, – кивнул Маркус, принимаясь без лишних слов собирать свою одежду. Обычно после таких встреч со Стеллой становилось легче переносить столичную службу, на которой количество сладкой лести, лившейся в уши Маркуса было столь же велико, как и число желающих завершить его карьеру – без того уже рассыпающуюся на глазах – как-нибудь особенно гадостно. Но сегодня ощущение близкой беды не смогли прогнать даже жаркие объятия лерийки.

Стелла распрощалась с любовником как обычно – коротко и сухо, будто то бы и не льнула к нему покорённой хищницей всего несколько минут назад. Постояла перед раскрытой дверью склада ещё какое-то время, застёгивая последние пуговки на воротнике и слушая, как затихают вдали шаги Маркуса.

Потом запустила ладонь в нагрудный карман своего мундира и вытащила оттуда маленький кулон на тонкой цепочке – изящный серебряный овал с яркой эмалью, изображавшей зелёную княжескую корону на жёлтом фоне. Такой простой рисунок, но одно его наличие на какой-нибудь имевшейся в доме безделушке привело немало лерийцев на виселицу.

– Я люблю тебя, Маркус, – прошептала Стелла, сжимая в ладони крамольную вещицу. – Так, что сердце у меня истекает кровью. Вот только свою землю я люблю больше, – решительно закончила она, поцеловав кулон прежде, чем повесить его себе на шею.

***

Ряд тонких колонн, чьи резные капители покрывал орнамент в виде сплетённых между собой звёзд, раковин и цветов, отгораживал широкую галерею от вымощенного в шахматном порядке белой и голубой плиткой внутреннего дворика. Посреди залитого жарким солнцем пространства возвышался весело журчавший фонтанчик, его окружали лимонные и миртовые деревца в многоцветных глазурованных вазонах.

Сама галерея оставалась полускрытой от солнца, но света здесь всё равно было достаточно, чтобы нанятый Адрианом Фиенном художник мог с удобством для себя писать портрет Джины Нуцци.

Тиберий, хоть и не испытывал к любовнице отца никакой симпатии, не мог не признать, что сейчас Джина выглядела достойным украшением дома Фиеннов. Войдя в галерею и остановившись в дальнем её конце, старший сын Адриана невольно залюбовался на пару мгновений гордой позой Джины, сидевшей в массивном кресле чёрного дерева.

Длинная белая туника, украшенная узкой продольной полосой тёмно-зелёного цвета, мягко облегала грудь Джины. Тонкую талию перехватывал широкий пояс с накладками из золота и резной слоновой кости, а волосы украшал миртовый венок – мелкие белые цветы кустарника прекрасно смотрелись на фоне угольно-чёрных локонов.

На губах Тиберия появилась понимающая улыбка – заказать портрет любовницы в образе святой Делии, покровительницы Фиорры, было вполне в отцовском духе. Адриан любил повторять фразу о том, что Фиенны всегда сами решают, как именно им почитать Троих и их слуг. И Тиберий ничуть не удивлялся, что отец выкроил в череде неотложных дел время для того, чтобы лично наблюдать за написанием картины. Правда, теперь властителю Фиорры придётся всё же отвлечься от своего приятного занятия.

– Приветствую вас, отец, – сказал Тиберий, подойдя поближе. Потом отвесил короткий поклон в сторону Джины: – Госпожа Нуцци, – на что та с улыбкой кивнула. На художника – молодого черноволосого эллианца со щёгольской острой бородкой – наследник дома Фиеннов только с любопытством покосился.

– Отец, я разыскивал вас. Нужно обсудить кое-какие… свежие новости.

– Это не может подождать? – Адриан окинул хозяйским взглядом Джину, улыбка которой была куда как теплее, чем предыдущая, адресованная его сыну.

Тиберий почувствовал раздражение и нечто вроде зависти – как, чёрт возьми, отцу, который до сих пор то и дело задирает юбки первым красавицам побережья, одновременно удаётся держать в кулаке весь змеиный клубок эллианской знати?!.. Над теми интригами, что Адриан сплетал походя, не выпуская из объятий очередную прелестницу, Тиберий безуспешно ломал голову часами, и это не могло его не злить.

– Нет, прошу вас, отец, я хотел бы поговорить с вами сейчас!

– Ладно, пойдём.

В кабинете Адриана царила тишина и прохлада. Но вот Тиберию было жарко от волнения, которое охватывало его при мысли о том, чтобы начать разговор. Наследник дома Фиеннов не мог не признать, что он – женатый мужчина, имевший двоих законных сыновей и успевший прославиться на поле боя – до сих робеет перед отцом как мальчишка.

– Ну же, какие новости ты собирался со мной обсудить? – спросил Адриан.

– Лерийское восстание, – не стал долго переходить к сути дела Тиберий.

– И с чего бы это вдруг тебя взволновали имперские проблемы?

– Имперские проблемы вполне могут дать нам новые возможности!

– Кому нам – нашей семье? Фиорре? Жемчужной Лиге?

– Всем! Отец, лерийские порты – единственные у империи на Хризолитовом море. Недаром когда-то Мидланд так торжествовал, отбив Лерийский полуостров у Лутеции…

– Может, моя память уже не так хороша, как раньше, – хмыкнул Адриан, – но я ещё не забыл ни историю, ни географию. Так что если хочешь мне что-то сказать про Лерию, побыстрее переходи к сути дела.

– Отец, прошу, позвольте мне взять часть войск Лиги и поддержать лерийцев! – Тиберий так и пылал азартом. – Подумайте сами, если Лерия сумеет получить независимость и после этого вступит в Жемчужную Лигу, мы будем контролировать почти всё северное побережье Хризолитового моря. А значит, и сможем прибрать к рукам почти всю морскую торговлю с Зеннавией и султанатом. Останется только Эдетанна, но эдетанцы ни черта не смыслят в торговле, да и сейчас их куда больше волнуют владения за океаном. Это потрясающие перспективы!..

Ответом наследнику дома Фиеннов послужило лишь повисшее молчание и внимательный взгляд отца, под которым Тиберий сразу почувствовал себя неловко.

– Я думаю о том, – после затянувшейся паузы произнёс Адриан, – как хорошо, что убийцы, нанятые моими придурковатыми родственничками, всё же не смогли меня прикончить.

– Это, безусловно, милость Создателя и Двоих. – Тиберий со вполне искренним чувством осенил себя знаком звезды, но на лице его было написано недоумение. – Вот только, отец, к чему…

– К тому, что мне рано оставлять этот мир – стоит задержаться хотя бы до тех пор, пока мой… законный наследник не научится проводить хоть сколько-нибудь продуманную политику. А не ввязываться в авантюры, которые могут привести только к краху!.. Даже если мидландцам придётся теперь воевать ещё и на Севере, их армия всё равно остаётся сильнейшей на континенте. И не забудь прибавить сюда Лутецию – она не оставит без внимания наше вмешательство в дела полуострова, который до сих пор считает своим. В этот кипящий котёл ты хочешь отправить своих людей?! Втянуть Эллиану в войну, которая очень скоро может перекинуться на наши собственные земли?!..

– Но, отец, такой шанс, как теперь, может не выпасть нам и через сотню лет!

– А может тебе просто надоело сидеть в Фиорре, обходя по третьему кругу местные бордели и нарываясь на драки? Захотелось новой войны, где бы ты мог блеснуть своими талантами? – прищуренные глаза Адриана смотрели скорее изучающее, чем зло, но Тиберию сразу сделалось не по себе. – Но уж поверь мне, пока ты не поймёшь, когда нужно действовать, а когда – выжидать, я и не подумаю передать тебе власть!

– Поступайте, как знаете. – Тиберий понял, что – уже в который раз – надежды удивить отца удачной и смелой идеей, не оправдались. Это всегда лучше удавалось среднему из сыновей Адриана. – Можете и вовсе изменить своё решение и отдать Фиорру Эмилю, когда он станет чуть постарше. Мне хватит моих собственных земель. И возможности вести армию Лиги в бой… когда вам это всё же понадобится. В конце концов, я всегда знал, что вы хотели видеть на моём месте Габриэля.

Лицо Адриана осталось почти бесстрастным, но в глазах на мгновение мелькнула какая-то тень – не то удивления, не то затаённой боли.

– Можешь радоваться – Габриэль тебе точно больше не соперник, – голос властителя Фиорры прозвучал глухо, без обычных силы и напора. – А Эмиль ещё слишком мал, чтобы говорить о чём-то подобном.

– Радоваться?! Проклятье, Габриэль может быть каким угодно спесивым идиотом, но он мой брат!.. Вот только, отец, вы разрешили Лавинии возглавить делегацию, отправленную на Хрустальные острова, да ещё и Ксантоса с ней отпустили… А меня держите на коротком поводке! Вы и вправду считаете это разумным? Хорошо же, наверное, примут гиллийцы посольство, состоящее из женщины и ублюдка!

– Попридержи язык – Ксантос тоже мой сын, а не только твоя любимая игрушка!.. И если бы ты потрудился хоть что-то выяснить о гиллийцах, то узнал бы, что они вообще не делят детей на законных и незаконных. А Лавиния куда более сведуща в дипломатии, чем ты сам.

– Очень мне нужно изучать обычаи варваров, – фыркнул Тиберий. – Что же касается сестрички, то я отлично знаю, что она может и дракона заставить лизать себе руки. Но, чёрт возьми, это не значит, что я за неё не переживаю!

– Как и я, Тиберий, как и я. Я всё же рассчитывал, что она отправится на острова вместе с мужем. Но жизнь постоянно заставляет нас менять планы… Кстати, о планах. Сегодня я обедаю с фиорским епископом, так что если у тебя всё, то…

– Конечно, отец. – Тиберий быстро встал со своего кресла. – Не буду больше отнимать ваше время.

***

Епископа Адриан принимал в малой столовой на втором этаже своего особняка. Высокий потолок оформленной в бело-золотых тонах комнаты украшала фреска, изображавшая Фиорру в виде светловолосой пышнотелой молодой женщины, выходившей на скалистый берег из морских вод, а большие окна обрамляли золотисто-бежевые портьеры.

Обед был подан на серебре и привезённом с далёкого востока нуашийском фарфоре – тонком, словно лепестки лотоса, а разнообразие блюд вполне бы удовлетворило и самый прихотливый вкус. Адриану не хватало разве что музыкантов или пары-другой зеннавийских танцовщиц, которые могли бы усладить его слух и зрение во время еды, но властитель Фиорры понимал, что его сотрапезник вряд ли одобрил бы подобные развлечения.

Возраст Клода Лавелло – далеко не последнего лица в церковной иерархии Эллианы – приближался к пятидесяти годам. Время обошлось с ним милостиво, хоть и не в той степени, как с его нынешним собеседником – про Адриана сплетники любили украдкой рассказывать, будто он продал душу Князю Бездны в обмен на неиссякаемую молодость и жизненную силу.

Лавелло же представлял собой среднего роста мужчину с широким благообразным лицом и тёмными, не тронутыми сединой, но уже начавшими редеть волосами. Фигура епископа – скорее полноватая, чем худощавая, весьма представительно смотрелась в церковном облачении, а его манера держаться отличалась надменностью.

Адриан относился к Лавелло с презрением, но, к великой досаде, вынужден был терпеть этого ловкого церковника в своём городе и даже – как сейчас – принимать в собственном доме.

За обедом Адриан беседовал с епископом на разные ничего незначащие темы вроде необычайно жаркого в этом году лета или предстоящих церковных праздников. Властитель Фиорры был очень любезен со своим гостем и лишь усмехался про себя, глядя на массивный перстень с белым янтарём на правой руке у того. Подобные талисманы якобы защищали от ядов, и Адриана очень забавляла «предусмотрительность» Лавелло, надевшего украшение к обеду в доме Фиеннов.

Когда же прислуга унесла последнюю перемену блюд, оставив на столе лишь вазы с фруктами, собеседники перешли к обсуждению насущных дел.

– Те самые… донесения из Эрбурга, о которых я говорил вам, – не особо скрывая самодовольство в голосе, Лавелло выложил перед собой на столик, инкрустированный светлой яшмой и розовым родонитом, несколько измятых листов бумаги. – Разумеется, это только копии.

– Разумеется, – кивнул ему Адриан, принимаясь за чтение. Ирония в голосе властителя Фиорры была слишком уж тонкой, чтобы епископ сумел её уловить.

Едва Адриан пробежал глазами первый из листов написанного убористым почерком текста, Лавелло вновь подал голос, интонация которого теперь была покровительственной:

– Конечно, никто, кроме меня, не получил эти сведения и теперь, я думаю, они уже не попадут в Тирру. Хотя и действия вашего сына не могут вызывать у меня, как у смиренного служителя Троих, опасений…

– Вот как?

Нельзя сказать, чтобы Клод Лавелло был человеком робким – в конце концов, сан возносил его над простыми смертными на огромную высоту и позволял держать в руках множество человеческих судеб. Но сейчас тон Адриана Фиенна заставлял епископа страстно желать очутиться где-нибудь подальше от этого роскошного дома, а главное – от его непредсказуемого владельца.

– Послушайте-ка внимательно то, что я вам скажу, ваше преосвященство. Во-первых, я советую тщательней проверять, что всё-таки собирают ваши подчинённые в имперской столице – слухи или достоверную информацию – прежде, чем приходить с этими сведениями ко мне. А во-вторых – Габриэль, конечно, мой сын, но вот для вас он не кто иной, как кардинал и архиепископ Эрбургский. «Его высокопреосвященство». Ясно?

Ответом властителю Фиорры послужил взгляд, полный едва скрываемой злости. Адриан, впрочем, чего-то подобного и ожидал. Он отлично знал, что Лавелло, который шёл к епископскому сану долгие годы, отчаянно завидует Габриэлю, ставшему кардиналом не отметив и тридцатилетия.

– Но ваш сын, – Лавелло не собирался так просто отступать, – и раньше высказывал весьма опасные идеи об использовании магии!.. И ему сходило с рук то, что никогда не простили бы другому офицеру Гончих. Понятно, почему!

– Может быть потому, что он принёс куда больше пользы Тирре, чем другие? – теперь Адриан уже не скрывал насмешку в голосе.

– Не смейте разговаривать со мной в подобном тоне, господин Фиенн! Не у одного вас есть связи и возможности!

– Тут я с вами полностью согласен, ваше преосвященство, – Адриан неторопливо поднялся на ноги и подошёл к окну столовой, жестом приглашая Лавелло последовать за собой. Тот нахмурился, но подчинился хозяину дома.

Посмотреть и вправду было на что – из возвышавшегося на скалистом берегу особняка Фиеннов открывался прекрасный вид на залив Шести Святых и фиорский порт – как всегда, оживлённый и полный кораблей из самых разных уголков света. Воды Хризолитового моря, вдоль северного побережья которого и вытянулись земли Эллианы, были тёплыми, а кроме того – спокойными большую часть года, что весьма благоприятствовало судоходству.

Адриан окинул благосклонным взглядом один из источников богатства своей семьи, а потом сказал:

– Конечно же, мы с вами оба имеем связи и возможности, ваше преосвященство. Как и оба этих судна, – рука Адриана парой взмахов указала сначала на одну из рыбацких лодок, а потом – на входивший в порт галеон под эдетанским флагом, – имеют паруса и держатся на плаву. Но только одно из них способно пересечь океан. И вам, ваше преосвященство, лучше оставаться в подходящих для вас водах.

– Я не силён в таких низких вещах, как мореходство, – буркнул Лавелло, хоть и прекрасно понял намёк Адриана.

– Жаль, оно приносит немалый доход… А вашу просьбу о новых… пожертвованиях на благо Церкви, я всё-таки выполню, – эти слова Адриан произнёс благодушно и немного рассеянно, но уже в следующий миг его голос зазвучал куда жёстче: – Вот только на будущее учтите, епископ – я никому не позволю меня шантажировать! И вам не стоит думать, что я поверю всякому бредовому навету на Габриэля, лишь из-за того, что он умеет мыслить чуть шире, чем замшелые святоши из Тирры.

– Это уже оскорбление Церкви!

– …Которая всё равно останется ко мне благосклонна, и вы это знаете.

Глядя в глаза Лавелло, который тщетно пытался скрыть под угодливой маской ненависть к нему и всей его семье, Адриан не чувствовал ничего, кроме омерзения. Хотите славы моего сына, ваше преосвященство? Его исключительного положения? Интересно, вы хотите этого вместе со всеми теми смертями, что остались у него за спиной? С проклятием, от которого не нашлось средства во всех землях континента? Если так, то впору назвать вас безумно самоотверженным человеком, епископ!..

Даже спровадив Лавелло из своего дома, Адриан никак не мог вернуть себе душевное равновесие. Словно хищный зверь, всегда легко обходивший хитрые ловушки охотников, но вдруг угодивший в самую простую западню, властитель Фиорры мерил шагами комнату.

Многие решили, что Адриан возненавидел среднего сына, после того, как тот предпочёл путь воина Церкви своему месту в доме Фиеннов. И властитель Фиорры не препятствовал распространению таких слухов. Чем больше людей считало так, тем меньше была вероятность того, что его любовь к сыну кто-то сумеет использовать.

Сам же Адриан с пристальным вниманием следил за учёбой Габриэля в Обители Терновых Шипов, а потом – и его карьерой офицера Гончих. С гордостью узнавал о его успехах. И с трудом сохранял видимость спокойствия, слыша об очередной переделке, в которую тот влипал.

Жизнь самого властителя Фиорры сложно было назвать тихой и мирной, но и он не стоял у края пропасти так часто, как его сын. Там, где сталкивались большая политика, интересы высшего духовенства, чёрное колдовство и фанатизм еретиков, уцелеть частенько не удавалось даже лучшим из лучших. А Габриэль к тому же обладал удивительным «талантом» переходить дорогу как могущественным врагам, так и – что порой было даже более опасно – высокопоставленным церковникам.

Адриан не жалел денег, лести и угроз, вытаскивая Габриэля из неприятностей, о которых тот иногда и не успевал узнать. Но ни золото, ни влияние главы дома Фиеннов не смогли отвести от его сына некромантское проклятие. И эта мысль по-прежнему не давала Адриану покоя.

Погружённый в мрачные раздумья, он не сразу заметил, как в комнату лёгкой тенью проскользнула Джина, всё ещё в том же наряде, в котором позировала для портрета. Заметив её, Адриан постарался придать лицу беспечное выражение, но Джина слишком хорошо успела изучить своего любовника, чтобы это могло её обмануть:

– Этот человек чем-то тебя расстроил, мой господин? – мурлыкнула Джина, небрежно швырнув на столик свой миртовый венок и подойдя поближе к Адриану.

– Нет, – тот ласково провёл рукой по растрепавшимся кудрям Джины, но видно было, что мысли его блуждают где-то далеко. – Те, кто меня расстраивает, очень быстро отправляются к престолу Троих.

Последние слова звучали угрожающе, но Джину испугать было не так-то просто. Она ничего больше не сказала, лишь прижалась к плечу Адриана, так и оставшись стоять рядом, пока он не заключил её в объятия.

========== Глава 20. Честь и выгода ==========

О надвигающейся войне говорили, как о страшном испытании для Севера, а Карен Фалькенберг украдкой думала, что никогда ещё её недолгая простенькая жизнь не была такой насыщенной, как в последние недели.

Прежде дни Карен состояли из тех повседневных обязанностей, что должны были подготовить её к будущей роли хозяйки дома, разнообразясь лишь перепалками с братьями, беспрестанными материнскими наставлениями в области этикета, да редкими церковными праздниками, которые отмечались в замке её семьи пусть не слишком роскошно, зато весело и от души. Теперь же Карен ощущала себя участницей пусть и грозных, но увлекательных событий и её сердце трепетало отнюдь не от страха, а от смешанного с восторгом азарта.

Всё переменилось в суровом жилище её семьи – Соколиное Гнездо наполнилось новыми людьми, занимавшими не последнее место в имперской иерархии. В стенах замка строились планы и зарождались союзы, а из высоких окон то и дело вылетали магические птицы-вестники, неся знати Севера вести о том, что их повелительница и защитница имперских границ – её величество Гретхен – ныне сама нуждается в помощи и поддержке для начала борьбы с узурпатором.

И даже матушка Карен сделалась к ней как будто бы снисходительней. Сегодня утром Фрида Фалькенберг прогнала служанок и сама принялась неторопливо расчёсывать волосы дочери костяным гребнем юттской работы. Косы у Карен были действительно роскошные – рыжие слегка волнистые пряди плащом укрывали её до середины бёдер.

Старшая дочь семьи Фалькенбергов знала, что она красива – даже старого помутневшего зеркала в узкой серебряной оправе, которое стояло в родительской спальне Карен, хватало, чтобы понять это. Может, носик её и выглядел немного курносым, а рот – слишком маленьким, но серо-голубые омуты больших глаз казались поистине завораживающими. Если к этому добавить безупречную осанку, грациозные движения – Карен недаром обожала танцы – и нежный тон юного личика, то было неудивительно, что она притягивала множество взглядов в любом обществе, где бы ни появилась. И её мать не оставила этот факт без внимания.

– Ты стала совсем взрослой, Карен, – сказала дочери Фрида, приглаживая её волосы. Сегодня голос матери звучал непривычно мягко, и сердце Карен стучало чаще – она предвкушала нечто необычное и должное случиться совсем скоро. Предчувствие её не обмануло.

– Пора тебе – и нам всем – подумать о твоём замужестве, моя дорогая, – продолжила Фрида, отмечая, как после этих слов на щеках Карен вспыхнул румянец, а её губы украсились улыбкой.

– Да, матушка, – потупив глаза, Карен тщетно стремилась скрыть смущение. Этого разговора она ждала. Ждала, порой с трудом скрывая нетерпение – сдержанность никогда не была её сильным качеством. В душе Карен пылало пламя не менее яркое и буйное, чем-то, что расцветило её косы, и до идеала благородной дамы – покорной и скромной – ей было очень далеко.

Замужество давно уже казалось Карен едва ли не лучшим, что могло – и должно было – произойти с ней. Она так хотела, чтобы поскорее настал момент, когда она сумеет покинуть стены родительского замка и стать хозяйкой собственного дома. И вот теперь он был близок как никогда.

– Свадьба – важнейшее событие в жизни женщины, которое определяет её судьбу, – говорила меж тем Фрида. – И твоя, я надеюсь, сложится счастливо. Скажи, милая, что ты думаешь о Стефане Кертице?

– Он… – Карен замешкалась, думая, что бы лучше ответить матушке.

На самом деле, Карен наблюдала за Стефаном с того дня, как родственники принца-консорта прибыли в Соколиное Гнездо. Его старшие братья немного пугали Карен – уж больно властными и грозными они выглядели. Стефан же казался Карен истинным воплощением всех мыслимых мужских доблестей – он умел и вести светскую беседу, и прекрасно держаться в седле, и сражаться на мечах. Вот только на саму Карен Стефан бросил лишь пару равнодушных взглядов, когда был представлен хозяевам замка, а после – предпочитал проводить свободное время в учебных поединках с её братом.

– Стефан достойный и… благородный молодой человек, – наконец-то нашлась с ответом Карен.

– И он, несомненно, пришёлся тебе по нраву – иначе бы ты не стала так смущаться, – слегка поддразнила дочку Фрида. – А теперь послушай меня внимательно, Карен. Нет ничего особенного для девушки, чтобы выйти за человека, который гораздо старше её, но… такие браки далеко не всегда бывают счастливыми. Гораздо лучше иметь мужа, близкого тебе по возрасту – он куда как скорее станет уважать тебя и прислушиваться к твоим советам. Так что, – голос Фриды вдруг зазвучал куда жёстче, – ты будешь очень глупа, радость моя, если упустишь свой шанс стать женой Стефана Кертица.

– Я понимаю это, матушка, – чтобы скрыть неуверенность, которая частенько охватывала её в присутствии матери, Карен потянулась за своим платьем – серым, с очень простой отделкой, хоть и сшитым из недешёвой шерстяной материи.

– Нет, Карен, думаю, сегодня тебе стоит надеть кое-что другое, – Фрида удержала руку дочери, а потом встала и подошла к шкафу в углу комнаты.

– Когда-то оно было моим, – с мечтательной улыбкой сказала хозяйка Соколиного Гнезда, раскладывая на постели перед Карен платье – тоже шерстяное, но из более тонкой и мягкой ткани кобальтово-синего цвета, с узким корсажем, богато расшитым серебряной нитью. Такая же вышивка широкой полосой украшала и подол. – Но я надевала его всего несколько раз, а теперь перешила по твоей фигуре. Платье чудесно подчеркнёт цвет твоих волос, милая. И прошу тебя, не будь со Стефаном слишком строгой – мужчины этого не любят.

***

Сейчас главный зал замка Фалькенбергов выглядел тоскливо и мрачно. Особенно резким был контраст по сравнению с прошлым вечером, когда здесь пылал огромный камин и развешанные по стенам факелы, а само помещение заполняли гул голосов собравшихся северных дворян и запахи подававшейся на пиру снеди.

И унылая пустота зала как нельзя лучше отражала душевное состояние Альбрехта. Север вовсе не спешил принимать беглецов из столицы с распростёртыми объятьями. Да и в целом, эта земля мало походила на тот край суровых, но благородных воинов, который Альбрехт хранил в своих воспоминаниях. Теперь он прекрасно понял, что просто сменил столичное поле интриг на другое, наполненное ничуть не меньшим количеством ловушек.

– Ну что – пойдём разомнёмся на мечах перед обедом? Или ты так и будешь сидеть здесь, покрываясь паутиной? – прервал размышления Альбрехта Бернхард, до этого наблюдавший за чем-то, происходившим по другую строну узкого замкового окна.

– Я думаю, Берни, думаю… О том, какие невесёлые перспективы у нас в борьбе с узурпатором. Чёрт возьми, половина наших гостей, которые вчера поднимали кубки за здравие императрицы, разъехались по своим владениям, не дав ровно никаких обещаний!

– А чего ты хотел – чтобы все они немедленно отправились в священный поход на столицу? Создателя ради, уж ты-то должен знать, что на Севере хватает проблем и без столичной грызни. Лето нынче дождливое и холодное, урожай, однозначно, окажется плох, если не пропадёт вовсе. Нас ждёт если не голодная зима, то уж весна – точно. А там, Трое упаси, и до крестьянских бунтов недалеко. Кому захочется уйти со своим войском далеко на юг, чтобы потом увидеть родной дом сожжённым, а жену и дочерей – растерзанными чернью?.. И не забывай о юттах, которые просачиваются через северную границу, будто рыбёшки сквозь крупную сеть!

– Но, Северная кампания…

– Северная кампания всего лишь загнала этих язычников в родные норы, но теперь они полезли к нам с новым пылом! Хорошим же ты был консортом, если так и не удосужился узнать об этом, брат! Или военными делами занималась твоя милая златовласая жёнушка?

– Проклятье, Берни, это уже слишком! – Альбрехт вскочил на ноги, сжимая кулаки. – Ты не можешь оскорблять императрицу!

– Остынь, Альбрехт. Я и не собирался этого делать. А тебе бы не стоило изображать из себя святую невинность, вроде нашего Стефана. Но, кстати, даже он проводит время с большим толком, чем ты. Погляди-ка сюда, – Бернхард указал рукой за окно.

Всё ещё злящийся на брата, но заинтересованный, Альбрехт подошёл к нему поближе. Окно выходило на замковый двор, и в углу расположенной здесь площадки для воинских упражнений обнаружилась компания юных дворянских отпрысков.

Долговязый хозяйский сын Эрих и не слишком высокий Стефан стояли с оружием в руках, внимательно слушая Карен, которая бойко что-то рассказывала. Её волосы ярко горели рыжиной в солнечных лучах, а синее платье довольно сильно обтягивало изящный стан и уже вполне развитую грудь, расходясь плавными складками от бёдер.

– Экая аппетитная рыжуля, – причмокнул губами Бернхард, когда Карен, заливаясь смехом, взяла из рук Стефана меч и тут же полупритворно скривилась от его тяжести. – Во имя Троих, я бы охотно дал ей подержаться за свой клинок беленькими ручками!

– Бернхард, какого дьявола!.. – Альбрехта передёрнуло. – Она дворянка и дочь хозяев замка, ты не можешь говорить о ней в таком тоне!