Текст книги "Гадюка на бархате (СИ)"
Автор книги: Дина Смирнова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц)
– В вас говорит южная нетерпеливость, – в наступившей после слов молодого генерала тишине голос Эрнста Ритберга прозвучал весомо и бескомпромиссно, словно приговор. – Подумайте, неужели честь позволяет вам стать тем, кто начнёт гражданскую войну? К тому же, вы присягали на верность императору Карлу.
– Но вы-то ему не присягали, – парировал Маркус. – А моя честь давно уже похоронена, и новый император сам воздвиг надгробие над её могилой.
Сидевший до этого в углу комнаты молча, Георг Бренн насмешливо хмыкнул в ответ на эту фразу – его всегда забавляла страсть друга к излишнему пафосу в речах.
– Вы ведь были дружны с его высочеством Альбрехтом, – продолжал Маркус, ничуть не смущённый такой реакцией. – Неужели вы верите во всю эту чушь – что он поклонялся демонам, поджёг Крысиный Городок и похитил императрицу?
– Даже если и не верю – не я осуществляю имперское правосудие, – в словах невысокого пожилого мужчины, чьи коротко подстриженные волосы были уже почти полностью седыми, слышалась всё та же сдержанная сила. – И пусть я пока не присягал Карлу Вельфу, я не вижу альтернативы его правлению. Императрица Гретхен, возможно, уже мертва, а безвластие и хаос – не то, чего я хотел бы для Мидланда.
– Но династии не вечны, – Маркус повторял теперь куда с большей уверенностью те слова, что недавно говорил Георгу.
– О, вот даже как!.. Кого же вы видите на месте Вельфов? Уж не себя ли?
– У меня и в мыслях не было! Есть много достойных семей старой знати…
– Я, во всяком случае, здесь не помощник. Разумеется, я не стану выдавать вас властям – честь никогда не позволит мне этого. Но не ищите у меня сочувствия к мятежу – я служил и – если на то окажется воля Создателя и Двоих – ещё буду служить империи, какой бы она ни была. И, простите господа, но в моём возрасте я уже могу себе позволить быть твёрдым в убеждениях.
«Скорее – безнадёжно твердолобым», – со злостью подумал Маркус, но вслух, конечно же, ничего подобного не сказал. Распрощались они очень вежливо.
И лишь когда, пройдя пешком приличное расстояние от дома Ритберга, двое друзей сели в поджидавшую их карету, Маркус дал волю гневу.
– Чёрт и дьявол, неужели в столице не осталось людей, готовых действовать?! – воскликнул он. – Если уж Эрнст Ритберг готов склониться перед этим венценосным ничтожеством, то на кого же надеяться?
– Не знаю, Маркус, – пожал плечами Георг. – А что ты сам теперь будешь делать?
– То, что велят мне долг и совесть.
***
Эмма Триаль подумала, что ночью, наверное, опять будет долго ворочаться в постели без сна, раздражая этим мужа. В последнее время Эмму неотступно преследовала тревога, несмотря на то, что дела с ателье и прочими услугами, которыми она так ловко заправляла, шли неплохо.
Эмма радовалась тому, что переворот, затеянный вдовствующей императрицей и принцем Карлом, увенчался успехом. Если бы те проиграли, их враги вполне могли бы начать розыск сторонников заговора и, так или иначе, дойти до хозяйки ателье, которая предоставляла Луизе комнаты для встреч с чародеями Ковена.
Но все последовавшие за приходом к власти нового императора события Эмму изрядно напугали – столица вдруг сделалась очень неспокойным местом, а госпожа Триаль прекрасно понимала, что ей, пусть и прожившей в империи более двадцати лет, но иностранке, стоит больше прочих опасаться смутных времён.
Сегодня жители Эрбурга встречали Эмму учтивыми поклонами, как почтенную горожанку, но стоит кому-то бросить клич, что в недавнем пожаре или прочих бедах виноваты иностранцы – и те же любезные соседи придут громить её дом, да и саму Эмму со всем её семейством вряд ли пощадят.
Вот только страх страхом, но сегодня ей пришлось вновь рискнуть, принимая у себя человека, которого нынче искала по приказу императора и городская стража, и куда более жуткая для Эммы – Грифонья.
Идущему сейчас позади неё невысокому и полноватому господину, который в своей простой, но добротной одежде напоминал не то ремесленника, не мелкого торговца, Эмма просто не могла отказать – слишком многим была ему обязана, да и не желала злить – как знать, не вернётся ли ещё этот прохвост к мидландскому двору вместе со своим повелителем?..
Ланзо Рауш, ничуть не растерявший своего спокойствия и деловитости с тех пор, когда был секретарём принца-консорта, мелкими шажками семенил вслед за хозяйкой ателье, которая торопливо шла к одной из множества комнат в своём заведении. Остановившись перед простой деревянной дверью, Эмма обернулась к своему спутнику и взволнованно сказала:
– Она прибыла где-то минут десять назад, хорошо, что вы не заставили себя долго ждать, всё-таки – титулованная особа… Очень надеюсь, что вы оба не станете затягивать разговор – хоть у меня всегда было тихо, для вас, господин Рауш, сейчас в столице надёжных мест не осталось.
– Не бойтесь, милейшая Эмма – не в моих интересах здесь задерживаться, я и сам это отлично понимаю. Вы же окажетесь вознаграждены по достоинству, когда законная власть в Мидланде будет восстановлена. А пока что – вот, держите, в знак нашей давней дружбы, – и Рауш протянул своей собеседнице весело звякнувший кожаный кошель.
Едва дверь за Раушем захлопнулась, Эмма немедля распустила завязки кошеля и, с приятным изумлением, увидела, что он туго набит золотыми монетами.
«Ну что ж, – подумала она, несколько повеселев. – Во всяком случае, такие клиенты, как этот коротышка, позволят мне дать дочерям солидное приданое. Если только я сама раньше не окажусь на виселице».
***
Сидя в постели, уже переодетая для сна в длинную ночную рубашку, Гретхен машинально накручивала на палец свой длинный золотистый локон. Дожидаясь мужа, который должен был вот-вот появиться в спальне, она размышляла о тех событиях, которые так стремительно сменяли друг друга в её жизни.
Беглая императрица была рада наконец-то очутиться за мощными стенами замка и среди людей, на чью преданность можно было рассчитывать. Но Гретхен понимала, что на самом деле для неё и Альбрехта всё только начинается – впереди были и переговоры с северной знатью, и то, что неизбежно должно было последовать за ними – война.
Владельцы Соколиного Гнезда – Рупрехт и Фрида Фалькенберги – приняли императрицу и её мужа любезно, хоть и без особых внешних почестей – о личностях Гретхен и Альбрехта хозяева замка решили сказать лишь своим старшим, почти уже взрослым детям – Эриху и Карен, остальным же обитателям крепости прибывшая пара была представлена в качестве дальних родственников хозяйки дома.
Высокий и широкоплечий Рупрехт, чьи волосы – как и у многих жителей имперского Севера – имели светло-русый оттенок, производил впечатление человека прямодушного, уравновешенного и имеющего сильный характер. У Гретхен хозяин замка, чем-то напоминавший ей покойного отца, сразу вызвал симпатию.
А вот насчёт его супруги Гретхен, пожалуй, не смогла бы выразиться столь определённо. В молодости, должно быть, редкостная красавица, Фрида Фалькеберг и сейчас, с несколько погрузневшей фигурой – как-никак она родила семерых детей, из которых четверо выжили – и длинными цвета тёмной бронзы волосами, в которых поблёскивало немало седых нитей, оставалась весьма представительной женщиной. Манеры её тоже были безупречны – она ни в чём не уступала окружавшим Гретхен прежде эрбургским придворным дамам.
Но всё это вместе как раз и настораживало Гретхен. Да, не так уж и давно она была наивной девочкой, верящей только в лучшее в людях, но опыт – пусть и краткий – управления государством, наставления мужа и печальные события ночи переворота сделали её недоверчивой и пытающейся разглядеть под идеальными масками истинную суть окружающих людей. В случае с Фридой Гретхен пока не могла сказать об этой сути чего-то конкретного.
Скрипнувшая дверь заставила императрицу отвлечься от мрачных мыслей и с улыбкой поднять взгляд на появившегося в комнате мужа. Альбрехт выглядел похудевшим и осунувшимся после всех пережитых испытаний, но для Гретхен не было мгновений счастливей, чем те, когда она могла смотреть в его глаза. Легко спрыгнув с постели, Гретхен бросилась в объятья мужа – так резво, словно не видела его, по меньшей мере, пару недель, а не с полудня сегодняшнего дня.
Супруг, впрочем, и сам ответил на её порыв с ничуть не меньшей искренностью. В последние дни Альбрехту казалось, что они с женой бывают наедине слишком уж мало. Не то что бы они и до побега из столицы проводили вместе долгие часы – у обоих всегда оказывалось слишком много дел и обязанностей, мешавших этому. Правда тогда у Альбрехта была подходящая отговорка – их брак с Гретхен заключён совсем недавно, оба молоды, времени на чувства, любовь и нежность впереди ещё много.
Теперь подобный аргумент казался смешным. Смерть прошла от Альбрехта в одном недлинном шаге, а впереди ждала война и Трое ещё знают какие подлости со стороны узурпатора – хватило же у того ума натравить на беглецов Церковь. Много времени?.. Может быть – если он окажется достаточно везучим. Но, с тем же успехом, у них с женой могла оставаться всего пара недель – и это придавало поцелую, который из спокойного перешёл в очень горячий и почти грубый, особый привкус.
Гретхен сама развязала шнуровку у ворота своей рубашки, Альбрехт же помог супруге высвободить из-под тонкой ткани рубашки сначала её чуть присыпанные веснушками плечи, а потом – и маленькие груди, не забывая попутно избавляться и от собственной одежды.
Уже обнажённая, Гретхен выскользнула из объятий Альбрехта. Сидя на широкой кровати, она потихоньку отползала в сторону, не отрывая при этом взгляда от удивлённого лица мужа. Для Альбрехта такая непокорность Гретхен, обычно лишь послушно отдававшейся его ласкам, была в новинку, но ему нравилось игривое настроение жены.
Обхватив большой ладонью тонкую щиколотку Гретхен, Альбрехт слегка дёрнул её на себя, отчего императрица, вскрикнув в притворном испуге, опрокинулась на спину. Гретхен тихо смеялась, пока рука мужа гладила её бедро, а когда ладонь поднялась выше, действуя всё также неторопливо, смех сменили вздохи и короткие стоны.
– Пожалуйста… – наконец взмолилась Гретхен. – Пожалуйста, не медли больше… Я хочу…
Её муж заглушил эту просьбу поцелуем – и только Создатель ведал, кто из супругов впивался сейчас в губы другого с большей жадностью.
***
Всего через пару комнат от покоев Гретхен и Альбрехта находилась спальня другой супружеской четы, но настроение, царившее здесь, разительно отличалось от атмосферы в покоях императрицы и её мужа.
Летний вечер уже переступил ту границу, когда яркий свет сменяют сгущающиеся сумерки, и Фрида Фалькенберг отложила в сторону шитьё – на сегодня было довольно дневной работы.
Камин в летнее время не разжигали и, несмотря на жару, царившую снаружи, от каменного пола спальни ощутимо тянуло холодом. За долгие годы жизни в замке Соколиное Гнездо, Фрида всё же так и не привыкла к гулявшим здесь в любое время года сквознякам и с тоской вспоминала уют и роскошь столичных дворцов, в которых ей доводилось бывать в юности.
А вот её муж, Рупрехт, в стенах крепости, ныне безраздельно принадлежавшей ему, вырос и особенности местной жизни – пусть и не всегда приятные – были для немолодого мужчины естественны как воздух. В этом хозяину замка и его жене трудно было прийти к согласию – как и во многих других вопросах.
– Теперь остаётся надеяться, что нежданные гости не навлекут на наши головы большие неприятности, – со вздохом сказал Рупрехт, нарушая мирную тишину спальни. – Хотя, конечно, остановились они у нас ненадолго, но я с нетерпением буду ждать часа, когда здесь появятся братья его высочества с военным отрядом – до тех пор в случае чего нам придётся рассчитывать лишь на собственные силы.
– Вот как ты рассуждаешь, дорогой? – от сарказма, полускрытого мягким тоном супруги, Рупрехта передёрнуло, но он постарался этого не выдать. – А я-то думаю, что появление монаршей четы – это наш шанс.
– Что ещё ты задумала? – сурово, но всё же с разгорающимся интересом, спросил глава семейства Фалькенбергов.
– Всего лишь дать нашим детям достойное будущее, которого у них никогда не будет в глуши. Его высочество Альбрехт скоро отправится на войну – значит, ему понадобится оруженосец. А Эрих, – голос Фриды наполнился нежностью, как и всегда, когда она говорила о старшем сыне, – как раз подойдёт для этой роли по возрасту и происхождению.
– Возможно, эта идея не так уж и плоха, – с сомнением сказал Рупрехт, усаживаясь в кресло рядом с женой. – Если только его высочество согласится принять нашего сына на службу.
– Он точно согласится – когда мы попросим должным образом, – уверенно ответила Фрида и продолжила: – Но Эрих – не единственное дитя, о чьей судьбе я думаю. Я надеюсь, что гости помогут нам также устроить будущее Карен. Не забывай, скоро в наш дом прибудут и братья его высочества.
– Неужели ты хочешь…
– О да, муж мой, думаю, ты всё верно понял, – теперь глаза Фриды горели торжеством. – Бернхард Кертиц женат, хоть и говорят, что его жена отличается слабым здоровьем. Но есть ещё самый младший из рода под знаменем чёрного барса – Стефан. У него нет ни жены, ни невесты и он станет отличной парой для Карен.
– Нет, жена, прости, конечно, но ты на кусок не по размеру замахнулась. Кертицы всегда стояли в числе первых семей империи и нам с ними не тягаться. Его высочество никогда не женит брата на нашей дочери.
– Предложи мы ему это просто так – пожалуй, не женит, – Фрида чуть понизила голос, заставляя мужа внимательно прислушиваться. – Но, подумай сам – Создатель и Двое щедро одарили нашу дочь – она не лишена ни красоты, ни бойкого характера. У любого мужчины, что смотрит на неё, начинает чаще биться сердце. А Стефану Кертицу всего шестнадцать и если юноша хоть немного похож на старших братьев, нрав у него должен быть горячий. Много ли надо двум юнцам, если они станут каждый день видеться друг с другом?..
– Ты что это?.. – Рупрехт даже задохнулся, изумлённо уставившись на жену, чьи губы украсила лёгкая улыбка. – Хочешь опозорить собственную дочь?!
– А ты хочешь, чтобы твоя дочь прозябала в этих холодных стенах или жила в императорском дворце?! – прошипела ему в ответ «покорная» супруга. – Да весь Север отвернётся от Альбрехта Кертица, если узнает, что его брат обесчестил благородную девицу, так что дело – верное! Карен станет родственницей императрицы, а Эрих – приближённым консорта, и точка.
Рупрехт только покачал головой. Пытаться помешать планам Фриды было всё равно, что становиться на пути горной лавины. Хозяин замка Соколиное Гнездо мог теперь лишь надеяться, что честолюбие жены не выйдет всей его семье боком.
========== Глава 15. То, во что мы верим ==========
Яркий свет от круглых магических ламп, установленных на серебряных подставках, позволял разглядеть в мельчайших деталях убранство гостиной, не давая теням поселиться даже в дальних её уголках.
Всё здесь – и обои из блестящей бежевой ткани, изображённые на которых узкие цветочные гирлянды перекликались с похожим узором белой потолочной лепнины, и мебель с обивкой в пастельных тонах, и даже пара шёлковых ширм с росписью в виде ярких птиц, живущих во влажных лесах Закатных Земель – говорило о том, что хозяева не только тратят на обстановку особняка солидные средства, но и не гнушаются следить за модой, которая в последнее время, с ростом состояний имперских дворян, сделалась переменчивой.
Хозяйка этой роскошной обители – баронесса Амалия Герварт – сейчас сидела в одном из кресел, обтянутых персиковым атласом, и с вежливой улыбкой внимала голосу девушки, которая – под аккомпанемент игравшего на клавесине немолодого мужчины – развлекала собравшуюся публику пением.
Певица – черноволосая, некрасивая, с приплюснутым носом и слишком большим пухлогубым ртом, но обаятельная, благодаря юности и непринуждённым манерам – выбрала для своего дебюта в доме покровительствовавшей людям искусства баронессы длиннейшую балладу об императоре Рудольфе и его подвигах.
Этот достойный представитель династии Вельфов уже почти четыре столетия как покоился в пышной гробнице, а при жизни имел шевелюру огненно-рыжего цвета, что и позволило сочинителю баллады проводить не слишком изящные, но зато куда как очевидные параллели с нынешним монархом.
– Славный голосок, но песня, песня!.. Какая же скучища, спаси Создатель, – шепнула на ухо Амалии Сабина Иззен, сидевшая по соседству с ней.
– Потерпите, дорогая, – так же тихо ответила та. – Думаю, следующим номером Камилла исполнит для нас что-нибудь более романтичное. Сами понимаете, лояльность власти нынче дорогого стоит…
– О, конечно, Амалия, душечка, вы совершенно правы, – закивала та. – Что за ужасные времена настали – даже мы, женщины, страдаем от политики! – и, довольная тем, что изрекла такую глубокомысленную фразу, Сабина принялась обмахиваться веером с золочёными кружевами.
Баронесса слегка наклонила голову, в знак того, что согласна с подругой, но про себя подумала, что её совершенно не волнует репертуар Камиллы – начни девчонка исполнять непристойные трактирные песенки, Амалия, наверное, заметила бы это только по возмущению гостей. Ей было страшно и, как ни гнала она от себя впивающуюся когтями в сердце тревогу, пытаясь сосредоточиться на выступлении певицы, получалось скверно.
Сейчас, в окружении улыбающихся разодетых гостей, в светлой и уютной комнате, странно было думать о казнях и пыточных застенках – и, тем не менее, мысли Амалии постоянно возвращались к невесёлой теме. Может потому что теперь она всего этого, несомненно, заслуживала, горько усмехнулась про себя Амалия.
Одних суток вполне хватило, чтобы придворная дама и светская красавица превратилась в государственную преступницу – исключительно по собственной вине.
Зачем она согласилась два дня назад увидеться с Ланзо Раушем, хотя и знала, что он объявлен в розыск? Зачем собралась помогать ему, сделав свой шумный дом местом для встреч сторонников Гретхен – тех, кто всё ещё надеялся увидеть её живой и считал, что Карл Вельф восседает на мидландском престоле незаконно?
Амалии то казалось, что для всего этого у неё множество причин, то – что среди всего списка нет ни одного весомого аргумента. Это выглядело даже в чём-то эгоистичным – рисковать не только собой, но и жизнями мужа и детей, ради призрачной надежды вернуть власть юной императрице, которой, возможно, уже не нужны никакие блага мира живых.
Но отступать было поздно – и Амалия в этот вечер улыбалась танцевавшим с ней кавалерам особенно обольстительно, понимая, что в тот момент, когда она исполняет роль любезной хозяйки, Рауш в одной из комнат её особняка уговаривает кого-то из недовольных правлением Карла дворян встать на сторону тех, кто остался верен прежней власти.
***
Тёмные камни хорошо притягивали лучи полуденного солнца, и парапет, на который облокотился Рихо Агилар, ощутимо нагрелся. Стоя на крепостной стене, кардинальский порученец лениво наблюдал за тренировавшимися внизу на плацу Чёрными Гончими.
Чёрные Крепости – оплоты церковного воинства во множестве городов континента, а с недавних пор – и в Закатных Землях – строились со стандартной планировкой и схожим до мелочей внешним обликом. Но эрбургская «Псарня» – так частенько сами Гончие именовали эти мрачноватые обиталища – осталась для Рихо чужой. Он заглядывал сюда лишь ненадолго, проводя куда больше времени в кардинальском особняке или сопровождая Габриэля в его поездках.
Услышав за спиной шаги, Рихо быстро обернулся и отвесил поклон поднявшемуся на стену Ортвину Штайну. Глава мидландских Чёрных Гончих появился в одиночестве, и Рихо понимал, что это обстоятельство – как и выбор места для встречи – далеко не случайно.
– Да благословят вас Создатель и Двое, командир, – в соответствии с уставом поприветствовал Штайна Рихо и, получив в ответ небрежное: «Как и тебя, Агилар», выжидательно уставился на высокое начальство.
Массивная фигура командира – своим ростом тот выделялся даже среди мидландцев, которых никто бы не назвал низкорослым народом – на миг заслонила Рихо от солнца, и Штайн пророкотал звучным голосом:
– Наблюдаешь, верно? – за этим последовал короткий взмах командирской руки в направлении плаца. – Ну и как тебе наши ребята, Агилар?
– Имеете в виду этих? – Рихо в свою очередь указал на двоих юношей – рыжеволосого и брюнета, слаженно отбивавшихся от наседавших на них с обнажёнными мечами троих Гончих постарше. – Новое пополнение из Обители Терновых Шипов?
– Оно самое. Но ты не ответил на вопрос.
– Когда я, – Рихо сделал после этих слов короткую паузу, прямо и бесстрастно глядя в глаза командира, – увижу их сражающимися против демонолога с его свитой или, допустим, против Несущих Истину с их безумными убийцами – я вам отвечу, непременно. А так, – он бросил взгляд на всё отбивавших и раздававших в ответ удары парней, – я могу сказать только, что они выносливы, весьма. Случается, это что-нибудь да решает.
– Хороший ответ.
– Возможно. Но, надеюсь, вы меня сюда позвали, не для того, чтобы обсудить новичков?
– Мог бы проявить и побольше почтительности, Агилар. Формально ты ведь мой подчинённый… Ладно, оставим. Говорить мы с тобой, и вправду, будем не об этих парнишках. Лучше побеседуем о нашем кардинале.
Ни тени волнения не промелькнуло на лице Рихо, но внутренне он весь подобрался. Штайн хочет выведать какие-то секреты Габриэля? С чего бы и зачем?
– Узнав, что покойного кардинала Грото, да приблизят к себе Трое его душу, сменит средний сын Адриана Фиенна, я, признаться, поначалу этому вовсе не обрадовался, – пригладив свои светлые густые усы, начал рассказ Штайн. – Ибо ожидал увидеть капризного юнца, для которого церковный сан означает лишь возможность проводить дни в разврате и безделье. Но выяснив, что новый кардинал и прославленный Габриэль Глациес, Ледяной Меч Церкви – одно лицо, я, конечно же, изменил своё мнение. Хоть и удивился, с чего бы одному из лучших офицеров Гончих в столь молодом возрасте оставлять боевой пост…
– На то были веские причины, – прозвучал ответ Рихо – слишком резкий для того, чтобы не выдать эмоций.
…Всё помнилось как сейчас – самодовольство, проступавшее в мальчишески звонком голосе Габриэля, и собственные насмешливые слова:
– «Глациес»? «Лёд»? Что-нибудь менее выпендрёжное ты не мог придумать, а, гроза врагов Церкви?
– Завидуй молча, Рихо. Если уж я не могу вступить в ряды Чёрных Гончих под своей фамилией, то выберу такое прозвание, какое захочу. Будет забавно, если того, кто отправляет вероотступников и чёрных колдунов на костёр, станут называть Глациесом.
– Хоть одного-то колдуна сначала поймай, Ледышка!
– Уж побыстрее тебя поймаю, не сомневайся!
Им обоим было тогда по четырнадцать лет, и неудивительно, что дело в итоге закончилось потасовкой. Но помирились они после этого быстро – при участии Лавинии, которая, будучи на три года младше мальчишек, всё равно оставалась для них непререкаемым авторитетом.
Потупив взгляд в притворном смущении та, которую через несколько лет назовут Белой Львицей, заявила, что у Габриэля, когда он сердится, глаза становятся «как красивые льдинки с северных гор», а значит и новое имя ему очень подходит. С таким мнением Рихо и не подумал спорить…
Теперь от этих воспоминаний хотелось выть. Не удержал рядом с собой одну, не уберёг – другого. Что ты вообще можешь, сын неверного, воин Церкви, кроме как сожалеть об ошибках?..
– О, я ничуть не сомневаюсь, что причины были, – голос Штайна вернул Рихо к действительности. – И, несмотря на свою молодость, его высокопреосвященство уже успел прекрасно проявить себя. Но вот в последнее время… Агилар, я не привык к вашим дворянским увёрткам и спрошу прямо – что, чёрт возьми, задумал кардинал?! Мы имеем почти неопровержимые доказательства вины Сигеберта Адденса. И ещё ладно – подозрения в поджоге Крысиного Городка. С этим всё очень непросто, из-за того, что здесь замешаны… высокие круги. Но, обвинения в тёмной магии!.. А кардинал просто отмахнулся, когда я приехал к нему с докладом на эту тему и заявил, чтобы я даже и не думал об аресте чародейской мрази.
– Я спрашивал его высокопреосвященство о господине Адденсе.
– И?..
– Могу только передать вам слова кардинала. Он сказал: «Мне нужен Сигеберт».
– Но это же… Нет, не измена, но…
– Я скорее поверю в то, что Князь Бездны постригся в монахи, чем в то, что Габриэль Фиенн предал Церковь, – надменно заявил Рихо. И тут же добавил, уже спокойным тоном: – Кстати, когда его высокопреосвященство узнал, что я поеду сегодня к вам, он попросил меня выяснить, как там наш «подарочек»? Не отправился ещё к праотцам?
– Жив, не беспокойся. Хотя, по мне так было бы куда милосердней – и разумней – сразу его прикончить. Но можешь зайти к Алиме и узнать подробности.
– Так я и сделаю, – сказал Рихо, уже собираясь уходить, но Штайн остановил его:
– Послушай, Агилар. Я-то не сомневаюсь в верности решений его высокопреосвященства, но вот у Тирры – длинные уши… и руки. Если в Священном Городе узнают о действиях кардинала, далеко не всем они могут понравиться.
– Там сейчас другие заботы. Наш досточтимый понтифик болен и дряхл, так что скоро грызня кардиналов за его место развернётся в полную силу. Бахмийский султан молод и жесток и теперь, когда он расправился со своими братьями, его мысли неизбежно устремятся к новым завоеваниям. Хорошо бы он стал, как его предки, отщипывать кусочки от Зеннавии. Но что, если его взгляд обратится на запад?.. Это не угроза для континента, но для Священного Города, который отделён от земель султаната лишь Ханийской пустыней – как минимум, проблема. А в Лутеции младший брат короля почти открыто сочувствует еретикам. Да Тирра и носа не повернёт в сторону империи, пока деньги отсюда исправно поступают в казну Святого Престола.
Рихо не так уж и рассчитывал на то, о чём говорил. Нет, тот расклад сил, что он пасьянсом разложил перед своим командиром, существовал на самом деле. Но предугадать действия Тирры, исходя из этого, вряд ли было возможно. Оставалось лишь надеяться на золото Адриана Фиенна, щедро льющееся в карманы приближённых тиррского понтифика, да – как и пару десятков раз до этого – верить в ум и хитрость Габриэля.
Но Штайн лишь кивнул в ответ на эту речь – должно быть, командиру Гончих доводы показались достаточно убедительными, а, может, он попросту не хотел продолжать этот разговор.
***
Спокойные времена в Эллиане были редки. Но, хотя снаружи могли бушевать войны и плестись заговоры, а люди – умирать, от клинка и яда – так же часто, как от старости или болезни, по вечерам Адриан Фиенн с неизменным удовольствием отправлялся на отдых в свои просторные покои.
И даже недавние ночные события ничуть не сказались на любви Адриана к домашнему уюту – он учёл ошибки – хотя, пожалуй, главной ошибкой тут стоило счесть неверный выбор мужа для дочери – усилил охрану дома; возблагодарил Троих за удачу, принеся щедрые пожертвования в фиорские храмы, а в остальном – положился на судьбу, которая до сих пор щадила своего баловня.
Сегодня ветер с залива, чуть усилившийся к вечеру, доносил в комнаты ароматы цветов из пышного сада Фиеннов, играя полузадёрнутыми шторами на окнах и слегка пригибая пламя свечей в позолоченных канделябрах. И, как это бывало частенько, Адриана ждала в спальне девушка – одна в череде многих. Только на этот раз – та, которую вовсе не хотелось побыстрее сменить на другую.
Джина Нуцци сидела в кресле, поджав под себя ноги и держа на коленях большую книгу в украшенном серебряными накладками переплёте – должно быть, рассматривала гравюры, так как читать Чёрная Роза Фиорры умела с трудом. Но стоило Адриану появиться на пороге, тяжёлый том был отложен в сторону, и Джина подошла к любовнику, неслышно ступая по ковру босыми маленькими ступнями.
В платье, которое она сегодня надела, ни одна женщина – даже в вольной и распущенной Эллиане – не подумала бы выйти на люди. Тёмно-фиолетовый шёлк окутывал Джину, доходя до пят, но её грудь прикрывали только две неширокие полоски ткани, сходившиеся внизу живота, а спина оставалась полностью открытой.
Наряд был сшит лишь для того, чтобы услаждать взгляд Адриана, когда он оставался наедине с Джиной – и это тешило самолюбие властителя Фиорры не меньше, чем разжигало его желание.
Подойдя вплотную к любовнику, Джина привстала на цыпочки, чтобы потянуться к нему с поцелуем. Адриан наклонился – всё-таки она была намного ниже ростом – касаясь недавно разбитых, с едва поджившими корочками, губ своими почти невесомо, но Джина не стала сдерживаться, обращая поцелуй в куда более крепкий и глубокий.
– Я теперь уродливая, да? – спросила Чёрная Роза, когда Адриан легко провёл пальцем по её скуле, которую всё ещё расцвечивал большой синяк. – Хочешь, я задую свечи, если тебе неприятно глядеть на меня…
– Нет. Мы оставим свечи, как есть, а ты… Ты была и будешь для меня самой прекрасной женщиной Эллианы. Удивительной, – говоря эти банальные слова, Адриан поймал себя на мысли, что вовсе не лукавит.
Он видел – и держал в своих объятьях – женщин, быть может, куда более совершенных внешне. Тех, что были изощрённей в любовном искусстве, умнее и – уж точно – образованней и изящней в манерах. Но, ни одна из них не скрепляла свой союз с Адрианом кровью и сталью, ни одна не разделила с ним бой и победу.
Властитель Фиорры невольно подумал – а как бы повела себя в ту ночь на месте Джины его законная супруга?.. Фелиция – дочь семейства Корнаро, холодная и надменная. Подарившая ему прекрасных детей, но задурившая голову среднему сыну религией, хотя – Адриан мог бы поклясться жизнью – правитель из Габриэля вышел бы куда лучше, чем из Тиберия. Аристократичная и утончённая, но – ни единого раза не взглянувшая на мужа с любовью и страстью… И, как ни размышлял Адриан на эту тему, он не мог представить свою жену бросающейся на наёмного убийцу с кинжалом в руках.
Адриану было почти привычно знать, что его опять спасла случайность, но – ново и странно – что таковая предстала в этот раз в образе женщины – создания заведомо слабого, от которого можно было ждать утешения и любви, но не защиты.
Но пока что фиолетовый шёлк скользил под ладонями властителя Фиорры, обнажая нежные плечи его спасительницы, а Джина увлекала любовника на уже разостланную постель – горячая и лишённая стыда. И Адриан, лаская её, думал, что всё в итоге обернулось к лучшему – даже то, что его старшая дочь стала вдовой – как знать, не привлечёт ли она в своей поездке внимание кого-то из гиллийской знати и не станет ли это началом нового союза Фиорры и Хрустальных островов?..
– Погоди, – улыбнулась Джина Адриану, уже нависшему над её золотисто-смуглым телом, раскинувшемся на пурпурных простынях. – Я хочу кое-что рассказать тебе, мой господин.
