Текст книги "Гадюка на бархате (СИ)"
Автор книги: Дина Смирнова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)
Тот, явно не ожидавший такого, с проклятьями отшатнулся от девушки.
– Забери меня Бездна, ты что – взбесилась, птичка?! – прошипел Ислейв, стирая тыльной стороной ладони капавшую из прокушенной губы кровь. – Чёрт, я люблю горячих дамочек, но это, знаешь ли, уже чересчур…
– Это ты взбесился, пёс и червь! – будь здесь любой из близких Гретхен людей, он с трудом бы узнал в этой фурии с окровавленным ртом нежную дочь императора Хайнриха, обычно державшуюся с кротким достоинством. – Я пришла к тебе от Альбрехта Кертица, который когда-то спас твою никчёмную жизнь, и которому ты клялся в дружбе. И я – законная жена Альбрехта, а, значит, ты знаешь, кто я, если только магия и пьянство не выжгли тебе последний ум!
Тревога за раненого мужа, страх оказаться в руках преследователей и усталость – все эти чувства, сплетавшиеся в тугой клубок в душе Гретхен, сейчас выплеснулись наружу такой отчаянной яростью, какой императрица и сама от себя не ожидала.
Гордо выпрямившая спину, с глазами, мечущими молнии и растрепавшимися волосами, чепец с которых сбился на сторону, Гретхен казалась Ислейву ещё краше, чем когда она воплощала собой сдержанность и неприступность. Но сейчас он начинал понимать, кто в действительности стоит перед ним.
– Вот это номер, – пробормотал Ислейв себе под нос и, опустившись на одно колено, сказал уже вслух: – Смиренно прошу простить меня за это… недоразумение, ваше величество, хоть я и не достоин вашего высочайшего прощения. Но я никак не ожидал увидеть вашу монаршую особу в своём скромном жилище.
Теперь маг выглядел куда более вменяемым, нежели пару минут назад, хотя диковатый блеск никуда не исчез из его кошачьих глаз. Гретхен поразило и даже немного испугало такое быстрое перевоплощение развязного пьяницы в льстеца, плетущего паутину из любезностей не хуже любого придворного кавалера. Но, стараясь не выдать этого, она спокойно сказала, привычным жестом подавая Ислейву руку для поцелуя:
– Прощу, если сумеете излечить моего мужа. Он серьёзно ранен и сейчас находится в деревне поблизости.
Она рассказала Ислейву всё – от бегства из столицы до ранения Альбрехта – почти без утайки, стараясь только не слишком вдаваться в детали.
Маг слушал Гретхен, не перебивая, лишь изредка хмурился или кивал головой в ответ на какую-нибудь фразу. Он понимал, что существенно отстал от жизни, избрав жизнь отшельника в лесу, но, не слишком долго раздумывая, согласился отправиться с Гретхен в деревню.
Правда, Ислейв и сам до конца не знал, почему именно он это делает – потому что не может оставить без помощи старого друга или же – ради благосклонности этой златовласой императрицы, ныне лишённой трона и могущества, но – не гордости. Он уже начинал понимать, что сегодня, так бесцеремонно лаская губы этого хрупкого создания, совершил страшную ошибку – ведь вкус этих губ будет трудно забыть, а прикоснуться к ним вновь Ислейву не позволят все законы – людские и небесные.
***
– Вот. «Вдовьи грёзы», – Вилма Мейер положила на покрытый светло-голубой атласной скатертью столик плоский овальный флакончик из тёмного стекла, заполненный примерно наполовину. – Пожалуй, лучший яд – из тех, в составе которых есть магические компоненты. Не имеет ни вкуса, ни запаха – можно добавить в любую еду или питьё и распознать отраву будет практически невозможно. А пары капель достаточно, чтобы отправить к Создателю взрослого человека.
– А что насчёт… симптомов? – Луиза аккуратно прикоснулась кончиками пальцев к такому вожделенному для неё флакону – и тут же отдёрнула руку, будто бы обожглась. – Никто не поймёт, что это именно отравление?
– Обещаю, что ни у кого и мысли такой не возникнет, – мягко и наставительно, будто учительница, увещевавшая неразумную ученицу, сказала Вилма. – Человек просто засыпает, а во сне у него останавливается сердце. Мало ли отчего такое может произойти.
Перед сидевшими в будуаре императрицы Луизой и Вилмой были разложены румяна и помады в баночках разных цветов и размеров, пудра в изящных коробочках и флаконы духов. Любой, заглянувший в эту комнату, увидел бы только двух достойных дам, занятых обсуждением косметики и притираний. А спрятать флакончик с ядом за корсажем было бы секундным делом.
Но Луизу всё равно охватывала дрожь. Если вдруг дядюшка Мориц раскроет её планы, судьба императрицы будет ужасной. Кажется, в старые времена отравителей варили в кипятке… а может и до сих пор так поступают – Луиза не больно-то этим интересовалась. На чёртовом альбрехтовом Севере наверняка варят – там любят всякие изуверства, северяне вообще – дикие варвары и недалеко ушли от своих соседей юттов, любящих потрошить врагов заживо.
Чтобы отвлечься от этих мыслей, пробирающих могильным холодом, Луиза спросила свою собеседницу:
– Так что у вас всё-таки там произошло, в Академии? Мне впору быть очень сердитой на тебя и Адденса за это – вы чуть не угробили в проклятом соборе половину эрбургской знати и нас с императором заодно!
Вилма окинула Луизу цепким взглядом – они теперь связаны клятвой и общим стремлением к власти, так что можно быть с императрицей откровенной – в определённой степени.
– Один из людей Ковена повздорил с чародеем из Академии и несколько перестарался с заклинаниями. Впрочем, я уверена, что Светлые сами его спровоцировали. О, ваше величество, вы даже и не подозреваете, насколько маги Света коварны! Я уверена, что за убийством Гюнтера Зальма стоят именно они – ведь Зальм на допросах мог пролить свет на их планы против вас и его величества Карла, раз уж имел столь близкую связь со Светлой волшебницей.
– Да, это похоже на правду, – задумчиво протянула Луиза, и, ободрённая такой реакцией, Вилма продолжила уже с большим жаром:
– Это и есть правда, уверяю вас, ваше величество! Вчера вы лично убедились, на какие ужасающие в своей разрушительности действия они готовы пойти, чтобы досадить и Ковену, и всей империи. И было бы совсем неплохо, если бы вы донесли до его императорского величества мысль о вине Светлых в убийстве Зальма, а также – во вчерашнем инциденте, который, упаси Создатель, мог обернуться и куда более ужасающей катастрофой. Его величество доверяет вам и отнесётся к сведениям из ваших уст куда как с большим доверием, чем если обо всём расскажу ему я или Сигеберт.
– Пожалуй, мне стоит сказать об этом Карлу, – уже с большей уверенностью произнесла Луиза. Она понимала, что, возможно, вина магов Света не такая уж и явная, как это стремилась преподнести ей Вилма, но та была её союзницей, а Светлые – опасной помехой, едва не разрушившей все планы заговорщиков в ночь переворота. Так что выбор для Луизы здесь был очевиден.
***
Со вздохом откинувшись на бортик большой деревянной бадьи, Гретхен едва не застонала от наслаждения, когда ловкие пальцы служанки принялись намыливать и распутывать волосы гостьи Ислейва Ньяла, одновременно слегка массируя ей голову.
Удовольствие от возможности расслабиться в горячей, пахнущей ароматными травами воде после стольких дней грязи и холода в дороге смешивалось для Гретхен с облегчением от мыслей о том, что они с мужем наконец-то оказались в безопасности, а Ислейв, к тому же, заверил её, что не пройдёт и пары-тройки дней, как Альбрехт сможет встать на ноги – всё-таки, лечебные заклятия могли очень многое.
– Вода не слишком горячая, госпожа? – поливая волосы Гретхен из кувшина, почтительно спросила служанка – огненно-рыжая веснушчатая девица, чей солидных размеров бюст чуть не вываливался из выреза платья.
– Нет, Матильда, спасибо, всё замечательно, – улыбнулась Гретхен, не открывая глаз. – У тебя чудесные руки, даже мои собственные служанки не вымыли бы мне голову лучше.
– Госпожа очень добра ко мне, – отозвалась явно довольная Матильда.
А в следующий момент послышался стук открывающейся двери и перед распахнувшей глаза Гретхен предстал Ислейв, бодрым шагом прошествовавший прямо к бадье, в которой сидела та.
Гретхен только пискнула, стараясь поглубже окунуться в горячую и уже мутную от мыльной пены воду. А вот служанка ничуть не смутилась появления чародея и, продолжая мыть волосы императрицы, сказала:
– Немножко не вовремя явились, господин. Подождали бы туточки под дверью, пока я разберусь с причёской госпожи – оно и недолго выйдет, а потом бы заглянули, а?
– Ступай вон, Матильда, – ровным тоном ответил ей Ислейв, и служанка, не посмев перечить хозяину, шмыгнула за дверь.
Ислейв же нарочито медленно и лениво уселся на бортик бадьи, не отрывая при этом зелёных глаз от смущённой Гретхен. Та же пыталась сохранить хоть какие-то остатки достоинства, оставшись абсолютно голой наедине с посторонним мужчиной.
– Вы… – наконец сумела выдавить из себя она. – Вы не…
– Что «я не»? – зло передразнил отчаянно краснеющую Гретхен Ислейв. – Опять «не смею», что ли? Я думал, императрица нашей великой державы умеет несколько яснее выражать свои мысли.
– Не могли бы вы отвернуться, чтобы я вылезла, оделась и могла продолжить этот, видимо, очень необходимый вам разговор! – сердито, чётко и громко выпалила Гретхен.
– Зачем? – скорчил удивлённую гримасу Ислейв. – Нам, кажется, и так вполне удобно беседовать, нет? Разве что – вода в вашей ванне уже поостыла? О, конечно же, я не хочу, чтобы ваше величество замёрзло и простудилось! Но это как раз легко исправить, – на левой руке Ислейва заплясали маленькие огненные язычки тёмно-зелёного цвета, а потом маг опустил охваченную малахитовым пламенем ладонь в бадью.
Вода, действительно, начала быстро нагреваться и через несколько мгновений от неё стал подниматься пар. Это было странно, почти завораживающе – и, всё же, занимало мысли Гретхен куда меньше, нежели то, что ладонь Ислейва находилась всего в нескольких сантиметрах от её бедра.
– Довольно! В суп я превращаться не желаю, – почти выкрикнула она.
– Разумеется, – ответил маг, быстро вытаскивая руку.
– Говорите, зачем пришли и уходите прочь. Это всё…
– Неприлично, ужасно, немыслимо. Знаю, – усмехнулся Ислейв. – Я всего лишь хотел сказать – надеюсь, что произошедшее между нами в самом начале вашего визита в мой дом, останется в тайне. Не стоит об этом говорить Альбрехту, вы ведь понимаете, ваше величество? Вашему мужу и без того пришлось тяжело.
– Перестаньте, – мученически поморщилась Гретхен. – Вы просто ужасный человек, Ислейв! Хорошо, я буду молчать. Но только ради Альбрехта, а вовсе не ради вашей жалкой шкуры. Вы знаете, что совершенно недопустимо ведёте себя со своей императрицей и женой своего друга?
– С императрицей без трона, армии и союзников, – жёстко сказал Ислейв, не отрывая взгляда от разрумянившегося личика Гретхен. – С женой человека, который наплевал на нашу дружбу, когда меня травили, словно зверя. И который не позднее, чем через двое суток умер бы от загноившейся раны, если б не моё искусство и… милосердие. Проклятье, в вашем положении, вы могли бы быть и полюбезнее со мной, ваше величество!
– У меня будут и союзники, и армия, – голос Гретхен чуть дрогнул, но взгляд, которым она ответила Ислейву, был полон ярости. – И я обязательно возвращу себе мидландский престол. А после этого – непременно вознагражу всех тех, кто мне помогал. Чего вы хотите, Ислейв? Золота? Титул? У вас будет всё, даю слово Вельфа.
– Но если я хочу другого?
– Чего же?
– Может… Поцелуй?
– Как глупо и банально для премудрого чародея, – в эти слова Гретхен постаралась вложить, как можно больше язвительности, но яд в её голосе всё равно мешался с неуверенностью. Резко, обдав Ислейва горячими брызгами, Гретхен выдернула из воды распаренную ручку и протянула магу. – Целуйте, господин Ньял. И, пожалуйста, больше никогда не прикасайтесь ко мне.
Он, и вправду, всего лишь поцеловал Гретхен руку и, не оглядываясь, выскочил вон. Ей вовсе не хотелось его окликать. Но, когда в комнату вбежала Матильда, Гретхен смотрела на служанку пустым взглядом и невпопад отвечала на её вопросы.
Ислейв вприпрыжку сбежал вниз по лестнице на первый этаж, чуть не сшибив с ног удивлённого Торви. Потом маг направился по коридору к находящейся едва ли не в самом конце того двери и, войдя в неё, принялся спускаться по каменным ступеням.
Подвалы под особняком Ислейва размерами почти не уступали подземельям средних размеров замка. Здесь было сухо, хоть и прохладно, а развешанные на стенах масляные лампы давали достаточно света. Пройдя по подземному коридору, Ислейв нырнул в узкий арочный проём в стене и очутился в небольшом зале, который освещали уже не лампы, а потрескивавшие в настенных держателях факелы.
Шаги мага гулко отдавались от стен помещения, но женщина, нагнувшаяся над лежавшей у дальней стены плитой из тёмного камня, не стала оборачиваться на звук. Эта особа выглядела полностью сосредоточенной и, казалось, её ничуть не отвлекает ни холод от каменного пола, с которым она соприкасалась обнажёнными коленями, ни шипение множества болотных гадюк, копошившихся в широкой корзине, стоявшей рядом.
– Ты опять гадала, Чериса, – бесстрастно произнёс Ислейв, разглядывая лежащие на камне выпотрошенные тушки трёх змей и гадючьи внутренности, разложенные тут же в причудливом порядке. – Зачем?
– Хотела спросить у богов об их воле, – Чериса вскинула голову и её тёмные глаза, густо подведённые чёрным, сверкнули в полумраке. – И узнать, когда к моему господину придёт слава.
– Вот уж слава – последнее, чего я желаю. Но что же тебе открыли боги?
Поднявшись с колен, Чериса оказалась на полголовы ниже Ислейва, но при этом выглядела более крепкой, чем сам маг. Её зелёная туника без рукавов длиной доходила до щиколоток, но имела по бокам разрезы до середины бёдер, не скрывая мускулистых стройных ног. Шею женщины украшало тяжёлое ожерелье из белого и светло-зелёного нефрита, а оба запястья обхватывали широкие золотые браслеты. Низкий вырез туники едва скрывал её небольшие упругие груди.
Бронзово-смуглая, с резкими чертами лица, орлиным носом и чётко очерченной линией тёмно-красных губ, Чериса была красива хищной и яркой красотой, нередкой среди её народа – ташайцев.
– Кровь, – в ответ на слова Ислейва, Чериса протянула к нему ладонь, действительно запачканную змеиной кровью.
– Это я вижу и без тебя и, клянусь Создателем, твоё счастье, что я не слишком брезглив, – скривился Ислейв. – Я спрашивал про гадание!
– Но, господин, боги и впрямь говорили мне о крови, – в голосе Черисы отчётливо слышался странный акцент народа Закатных Земель, хоть ташайка уже и говорила на языке Мидланда достаточно бегло. – О крови, что зальёт империю и потечёт с юга на север…
– Чушь. Скучно и предсказуемо. Если ты подслушала мой разговор с императрицей, то знаешь, что скоро будет война и, следовательно, не обойдётся без крови. Вот только знание географии тут тебя подвело – если война и начнётся, то, несомненно, с севера – с владений Кертица и его вассалов.
– О, нет, мой господин – с юга… Но раз тебе скучно слушать об этом, может ты хочешь знать о своей судьбе? Она будет славной, но я уже плачу о ней… Или о тех двоих, мужчине и женщине, что незваными пришли в твой дом? – взгляд Черисы так и впился в Ислейва, а рука ташайки уже лежала на его плече.
– О них. Только не обо мне. Лучше – о них.
– Но это будет и о тебе, мой возлюбленный господин, – сейчас Ислейву показалось, что в непроницаемом взгляде Черисы он уловил глубокую печаль… а, может – хорошо рассчитанное притворство. – Ты должен будешь выбрать. Только одного из них. И его… или её ждёт извилистый путь, на котором окажется немало славы и побед, но вот ловушек, предательств и боли – куда больше.
В ответ на это Ислейв расхохотался, запрокинув голову, и грубо привлёк жрицу к себе.
– Чёрт побери, я-то думал, ты умеешь дурить головы получше уличных гадалок, Чериса! Победы, слава, ловушки – всё это есть в жизни любого, кто сидит на троне или стоит рядом с ним. И таким пророчеством не впечатлишь даже младенца. В следующий раз сочиняй свои предсказания получше, ладно, моя чёрная змейка?
– Но я ничего не сочиняю, – серьёзно сказала она, чуть отстраняясь от Ислейва. – Это всё сказали боги.
– Хорошо, боги – так боги, – ответил Ислейв, убирая с лица Черисы прядь её густых волос. – В конце концов, я шёл сюда, чтобы занять твой заморский язычок вовсе не разговорами. Ты ведь знаешь, чего я хочу, правда?
– Знаю, мой господин.
Чериса, и впрямь, порой виделась Ислейву родственной тем гладким, вёртким и опасным гадам, с которыми она проводила столько времени, которых, кажется, нисколько не боялась, но безжалостно истребляла, вопрошая о судьбах мира и людей, или просто – как казалось самому магу – теша свою извращённую натуру.
И сейчас, когда Чериса – горячая и гибкая – прижалась своим сильным телом к Ислейву, а тёмным ртом – к его рту, магу казалось, что и язык у неё должен быть по-змеиному раздвоенным, длинным и узким – ибо человеческий просто не может быть способен на те штучки, что Чериса выделывала, целуя его и позже – вновь опустившись на колени, но уже не для своего жуткого гадания, а чтобы распустить шнуровку на бриджах Ислейва и обхватить губами его член.
Потом Ислейв подхватил Черису на руки и, прижав её спиной к стене подвала, холода которой они оба, распалённые, ничуть не ощущали, вошёл в неё, давно уже влажную и готовую разделить с ним страсть. Стройные ноги Черисы обвивали горячие бёдра мага, пока её пальцы, всё ещё испачканные змеиной кровью, блуждали по его спине, то царапая, то гладя.
Губы Ислейва, между тем, не отрывались от смуглой шеи и ключиц ташайки то вылизывая, то покусывая смуглую кожу, а Чериса хрипло постанывала, с каждым толчком чуть двигая бёдрами и глубже принимая в себя умелого любовника.
Гадюки, словно бы ощущая происходившее в двух шагах от них, шипели всё громче, двигаясь в корзине, словно единая и обладающая общим сознанием пёстрая масса и, наконец, выползая на каменный пол, чтобы там вновь переплестись, будучи охваченными ровно тем же порывом, который удовлетворяла человеческая пара.
Ислейв и Чериса были слишком увлечены друг другом, чтобы обращать внимание на такой «аккомпанемент» их страсти в исполнении чешуйчатых гадов. Лишь когда одна из змей подползла вплотную к парочке, Чериса голой ножкой равнодушно откинула гадюку в сторону, чтобы всего через пару мгновений разделить с Ислейвом пик их общего экстаза.
– А что же ждёт другого… того, кого я не выберу? – спросил у Черисы маг, немного отдышавшись и приводя в порядок свою одежду. – Боги открыли тебе его судьбу?
– То же, что и всех нас – в конце пути, – сейчас Чериса казалась умиротворённой и счастливой. – Смерть.
========== Глава 11. Семейные связи ==========
Несмотря на ранний утренний час, эллианское солнце уже раскалило стены особняка семейства Фиеннов. Но в спальне хозяина дома в это время ещё царила прохлада, сберегать которую были призваны и плотные шторы на окнах, и толстый камень стен – в жаркой Фиорре возможность надёжно укрыться от летнего зноя воспринималась как ещё одна привилегия богачей и знати.
Адриан Фиенн расположился в обитом бархатом кресле рядом с кроватью, венчавший которую снежно-белый с золотом балдахин пришёлся бы впору любому королевскому трону. На столике возле этого пышного ложа стоял серебряный поднос, наполненный спелыми персиками и кистями винограда, но властитель Фиорры не столько уделял внимание фруктам, сколько наблюдал, как девушка, сидевшая на постели скрестив ноги, неторопливо общипывала гроздь крупных сине-фиолетовых виноградин, не отрывая при этом взгляда от лица Адриана.
Жгучая брюнетка, уделявшая сейчас поровну внимания сладким ягодам и самому Адриану, была полностью обнажена, но держалась при этом столь расковано, словно бы могла, и глазом не моргнув, выйти в таком виде на главную площадь города.
Всё в девушке было отчаянно броским – очень смуглая кожа, большие ярко-зелёные глаза в обрамлении густых ресниц, тугие и непокорные завитки длинных чёрных волос, чересчур пухлые губы. Пожалуй, такая красота могла бы показаться несколько вульгарной – но только если бы любовнице Адриана не были присущи естественность и грация, сквозившие в каждом жесте и движении.
Джина Нуцци, которую уже успели прозвать Чёрной Розой Фиорры, даже не принадлежала к дворянству, а была всего лишь горожанкой самого что ни на есть простого происхождения. Но однажды, танцуя на городском празднике, привлекла внимание Адриана и сумела вытянуть свой счастливый билет, став его очередной фавориткой. Многих женщин приводили в покои властителя Фиорры – но редко какая из них оставалась здесь дольше, чем на пару ночей, а Нуцци делила ложе с Адрианом уже почти полгода и сумела ему пока что не наскучить.
Всё так же продолжая смотреть в глаза Адриана, Джина встала и, ленивой походкой приблизившись к креслу, опустилась на пушистый ковёр возле ног своего любовника.
– Хочешь? – Джина протянула Фиенну гроздь винограда, но, сразу же, отдёрнула руку, отщипнув одну виноградину, и, взяв её ртом, потянулась к Адриану. Тот принял ягодку из губ Джины, а потом поцеловал её – неторопливо и властно. Она же ластилась к нему, словно холёная кошка, вспрыгнувшая на хозяйские колени, и зажмурила изумрудные глаза, когда широкая ладонь Адриана соскользнула с её тоненькой талии на крутой изгиб смуглого бедра.
– Нет, не сейчас, – с сожалением покачал головой Адриан, отрываясь от губ Джины и мягко отстраняя её руки. – Я бы с удовольствием провёл с тобой ещё час-другой, но, увы, дела не ждут – к завтрашнему совету Жемчужной Лиги нужно многое подготовить.
– Жаль, – протянула Джина, покорно склоняя голову, но уголки её рта оставались приподняты в хитрой улыбке. – Мой господин опять покидает меня так скоро…
– Мы увидимся вечером – на приёме в честь съезда представителей Лиги и, я уверен – ты будешь достойным украшением этого торжества, – Адриан усмехнулся про себя – о, как станут негодовать аристократы, собравшиеся в доме Фиеннов, когда увидят на празднестве его любовницу-простолюдинку!.. Но негодовать они будут про себя или, максимум, шёпотом – потому что он сам крепко держит в кулаке всех членов Лиги – кого щедрыми посулами будущих благ, кого деньгами, а кого-то – и угрозами.
– Благодарю тебя, Адриан. Ты так добр ко мне, – Джина потёрлась щекой об его ладонь, глядя на властителя Фиорры скорее лукаво, чем подобострастно.
Это нравилось Адриану в Джине больше всего – она не лебезила и не заискивала перед ним, как многие другие. Не говорила о любви, но когда смотрела на него, в глазах её горела неподдельная страсть. Не клялась в верности, но была искренне благодарна – за то, что с фиорской улицы попала во дворец и за то, что для её семьи нищета и непосильный труд сменились почётом и достатком. И за это отсутствие фальши Адриан был готов одарить Джину очень многим.
***
Замок Сосновый Утёс – одна из самых больших крепостей имперского Севера – действительно возвышался на скалистом основании, да и сосен в окрестностях хватало, хоть вблизи от самого фамильного оплота рода Кертицев деревья и были вырублены давным-давно.
Эта твердыня, давно уже не знавшая осад и штурмов, всё же продолжала поражать любого, видевшего её впервые, размерами, мощью и высотой стен. Но всадники, въезжавшие сейчас в ворота Соснового Утёса, не относились к новичкам в этих местах – Стефан Кертиц и его приближённые частенько бывали в крепости, ныне принадлежавшей брату молодого человека – Бернхарду.
Стефану совсем недавно исполнилось шестнадцать лет. Он был среднего роста и неплохо сложен, хотя и не мог померяться шириной плеч и мощной статью со старшими братьями. Чёрные глаза и слегка вьющиеся тёмно-каштановые волосы делали самого младшего сына Людвига и Юлии Кертицев очень похожим на мать, которую юноша никогда не знал – она умерла, рожая его.
Спрыгнув с коня на камни просторного внутреннего двора замка, Стефан раздал короткие приказания своей свите и поспешил внутрь, по дороге живо отвечая на приветствия местных воинов и прислуги.
***
На пологе, который защищал хозяйскую постель от промозглой сырости, проникавшей в замковые покои, Ирма увидела мелкие дырочки, явно проделанные в нём молью.
«Надо б вещи госпожи Софии, упокой Трое её душу, перебрать, – думала светловолосая служанка, разглядывая следы, которые оставили прожорливые домашние вредители. – Хоть ей они больше и ни к чему, господин Бернхард, коли платья, молью битые, приметит, велит меня прутом отхлестать, как пить дать, велит!»
Бернхард Кертиц же в это время продолжал усердно трудиться меж широко разведённых ног Ирмы, то и дело стискивая своими грубыми ладонями белые груди девушки. Чувствуя, как тяжело дыша, господин приближается к финалу, служанка двинула бёдрами и издала протяжный стон – никакого удовольствия она не испытывала, но от подружек на замковой кухне успела услышать, что хозяину, мол, по душе, когда женщина в постели «выражает страсть».
«А коли он меня и обрюхатит, – продолжала размышлять Ирма, чувствуя, как господское семя наполняет её лоно. – Толку-то с того?.. Среди мальчишек, что у конюшен бегают, может, половина – от господина Бернхарда, да только что-то матери их в шелках не разгуливают».
В дверь господской спальни постучали, и Бернхард скатился со своей любовницы, по-солдатски быстро оправляя одежду. Ирма со вздохом села на постели, тоже принимаясь приводить в порядок своё платье.
– Что там случилось? – не открывая, крикнул через дверь Бернхард, застёгивавший свой чёрный дублет из потёртого бархата.
– Прибыл господин Стефан! – послышался в ответ зычный голос, и хозяин спальни, наконец, распахнул дверь.
– Передашь ему, чтобы ждал меня в зале, – сказал он вставшему навытяжку в присутствии своего господина стражнику. Потом, шлёпнув по заду успевшую вскочить на ноги Ирму, подпихнул её к двери. – И ты, давай, ступай, милочка.
«Даже пары медяков не сунул, иль бусы какие, – сердито подумала Ирма, которую, уже в коридоре, успел пару раз облапать за грудь и стражник, тоже не упускавший своего. – Скупой наш господин, ой скупой… Ну, хоть из замка не выгонят, всё лучше, чем в поле надрываться. И всё ж грех ему на душу – и пары ж недель не прошло, как госпожа София вместе с младенчиком своим померла на той самой постели, где он со мной любился. А молодой господинчик, стало быть, приехал. Ох, вот кого б я приголубила, без всяких подарочков! Что за кудри у него, на ощупь, верно, как шёлк… Да только, видно, есть у него какая полюбовница из благородных – сколько к нам ни ездит, а ни одну девку в углу ни зажал – никто б из наших, уж точно, не стерпел бы, чтоб не похвастаться».
Стефан нетерпеливо расхаживал по залу – просторному и сумрачному даже сейчас, среди бела дня, помещению, чьё убранство было довольно скудным – большой стол, находившиеся на возвышении кресла хозяев дома, да ещё – длинные скамьи грубой работы. Лишь многоцветные гобелены, да шкуры хищников на стенах несколько скрашивали это однообразие.
У входа в зал появился Бернхард, и лицо Стефана озарила улыбка, но через мгновение последний уже старался выглядеть серьёзным – как-никак он приехал к брату, совсем недавно похоронившему свою молодую жену и новорождённого ребёнка. Впрочем, сам Бернхард не выглядел слишком уж печальным, а младшего брата встретил очень сердечно, сразу же заключив того в объятья.
– Соболезную твоей утрате, – сказал Стефан негромко, когда, наконец, высвободился из медвежьей хватки хозяина Соснового Утёса. Он был вполне искренен в своём сочувствии, хотя и жалел в большей степени брата, чем умершую Софию – хрупкую молодую женщину с пышными русыми волосами, с которой никогда близко не общался, обмениваясь лишь парой формальных фраз при редких встречах.
– Всё в воле Создателя, – пожал плечами Бернхард, поглаживая свою короткую тёмную бороду. – И если ему угодно было призвать к себе моих жену и ребёнка, то нам остаётся лишь молиться за их души.
– Но, брат, ты ведь пригласил меня к себе не только из-за этого печального события? – нетерпеливо спросил Стефан. – Я бы всё равно не успел приехать на похороны…
– Да, ты верно догадался. Мне пришли очень интересные известия, которые нам нужно обсудить. Только давай лучше сделаем это в моём кабинете.
***
Покачав головой, Лавиния небрежно отстранила служанку, порывавшуюся раскрыть над головой дочери дома Фиеннов ярко-жёлтый шёлковый зонтик с золочёной бахромой. Лавинии сегодня очень хотелось хоть на несколько минут подставить лицо фиорскому солнцу, пусть даже жаркие лучи и оставят на её щеках загар, который потом придётся маскировать с помощью белил.
– Ваша светлость? Позволите вас побеспокоить? – послышался низкий женский голос и, обернувшись, Лавиния увидела подошедшую к ней Джину Нуцци.
Джина сегодня была одета в фисташково-зелёное платье с глубоким вырезом, в котором сверкала золотая, усыпанная изумрудами звезда Троих, и туго стягивающим талию корсетом, соблазнительно приподнимавшим её грудь. И даже сама Белая Львица Фиеннов – как всегда, нежная и прекрасная в своём кремово-розовом шёлковом платье и неизменных жемчугах, которые украшали её шею, волосы и запястья, никак не могла ни признать, что выбранный Джиной наряд как нельзя лучше подходит к яркой красоте той.
До этого дня Лавиния пересекалась с Джиной лишь пару раз и никак не выделяла её из вереницы женщин своего отца, всегда – красивых и юных, но, как правило, при этом ещё и глуповатых, необразованных и невыносимо жадных до свалившихся на них, по милости властителя Фиорры, денег и почестей. Но вот сегодня, похоже, Джине что-то понадобилось от дочери её господина и любовника.
– Я услышала, что вы, ваша светлость, собираетесь в город, чтобы посмотреть ткани для новых платьев. Поскольку мой гардероб тоже не мешало бы пополнить, я подумала – может быть, вы разрешите заняться этим в вашей компании? – вкрадчиво продолжила Джина.
Лавиния помедлила с ответом пару мгновений – в принципе, она могла бы и отказать собеседнице. Но Джина, всё же, чем-то заинтересовала её.
– Что ж, я думаю, места здесь хватит нам обеим, – ответила Лавиния, плавным жестом указывая на уже приготовленный к её выезду богато украшенный золотом и парчой паланкин, действительно имевший немалые размеры.
Они вдвоём неплохо провели этот день. Герцогиня Альтьери и сама не заметила, как их с госпожой Нуцци официальные обращения друг к другу сменились словами «дорогая Лавиния» и «милая Джина».
Лавиния могла бы купить любую ткань для своих нарядов в Сентине или приказать купцам привезти свой товар прямо в особняк Фиеннов – но ей нравилось бродить по узким солнечным улочкам Фиорры меж пёстрых лавочек и открытых прилавков местных торговцев, пусть даже теперь приходилось делать это в сопровождении свиты и отряда мрачных эдетанских наёмников – охраны, приставленной к Лавинии отцом, после покушения в лутецийской столице, при котором погиб её первый муж, а она сама была ранена и потеряла нерождённого ребёнка.
