Текст книги "Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы"
Автор книги: Айзек Азимов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 52 страниц)
Здесь моя держава, не твоя.
Кому судить меня?
Акт V, сцена 3, строки 160–161
Разоблачение намерения убить мужа также оставляет ее равнодушной. Половина Британии принадлежит ей, а герцог Альбанский имеет власть только потому, что является ее мужем. Он бессилен.
Гораздо больше ее тревожит Регана, сестра-соперница, которая претендует на Эдмунда. Регане становится плохо; когда она жалуется на тошноту и рези в животе, Гонерилья бормочет:
Это и понятно. Я разбираюсь в ядах хорошо.
Акт V, сцена 3, строка 97
Отравить сестру – совершенно в ее духе.
«Боги правы…»
Но Эдмунд имеет право на суд, когда победителя определяют с помощью поединка. Если никто не захочет сражаться, сам герцог Альбанский готов выйти на поле боя. Однако в этом нет необходимости: соперник есть. Это Эдгар, все еще переодетый, но на этот раз явившийся в полных боевых доспехах.
Начинается бой, и Эдмунд терпит поражение. Регану уже увели; Гонерилья, видя Эдмунда во власти его противника, приходит в отчаяние.
Раненый и умирающий Эдмунд понимает, что все кончено. В отличие от Гонерильи он не творит зло ради зла. Когда в Эдмунде умолкает честолюбие, верх берут его положительные качества.
Эдгар называет себя и мрачно говорит:
Но боги правы, нас за прегрешенья
Казня плодами нашего греха.
За незаконность твоего рожденья
Глазами поплатился наш отец.
Акт V, сцена 3, строки 172–175
Эдмунд покорно соглашается:
Да, правда. Колесо судьбы свершило
Свой оборот. Я здесь и побежден.
Акт V, сцена 3, строки 175–176
Однако перед смертью незаконный сын успевает пережить недолгий триумф. Приносят мертвых Регану и Гонерилью, и Эдгар не может не воскликнуть:
Да, был любим Эдмонд! из-за него
Одна сестра другую отравила
И закололась.
Акт V, сцена 3, строки 241–243
Теперь нетрудно доказать, что честолюбие не главная черта Эдмунда. Он был незаконным сыном, а потому всю жизнь терпел насмешки и оскорбления, хотя его вины в этом не было. Он искал любовь и наконец нашел ее. Это была мрачная и трагическая любовь, и все же она позволяет Эдмунду умереть счастливым.
«…И разорвалось»
Эдгар рассказывает о своем путешествии со слепым отцом. Вооружаясь для поединка с Эдмундом и не будучи уверенным в победе, он наконец открылся старому Глостеру. Затем Эдгар сообщает:
Удар был слишком резок. Чересчур
Сошлись в нем вместе радость и страданье.
Их столкновенья сердце не снесло
И разорвалось.
Акт V, сцена 3, строки 198–201
Умирающий Эдмунд слышит его слова. Как бы там ни было, но отец любил его. Эдмунд говорил об этом в своем первом монологе (акт I, сцена 2):
Любовь отца к внебрачному Эдмонду
Не меньше, чем к тебе, законный брат.
Акт I, сцена 2, строки 17–18
Конечно, одной отцовской любви Эдмунду было мало, так как богатым она бы его не сделала, поскольку все наследство должно было достаться только законному сыну, но, во всяком случае, Эдмунд не забыл о ней. Когда Глостеру выжигали глаза, Эдмунда не было; возможно, он узнал об этом только от Эдгара и ощутил угрызения совести.
Когда Эдгар заканчивает свой рассказ, Эдмунд говорит:
Ты меня растрогал,
Моей душе на благо, может быть.
Акт V, сцена 3, строки 201–202
Перед тем как испустить последний вздох, Эдмунд успевает предупредить герцога Альбанского, что он велел убить Лира и Корделию. Может быть, их еще удастся спасти.
«У нее был нежный голосок…»
Увы, предупреждение Эдмунда опоздало. Его офицер повесил Корделию, но Лир, собрав последние силы, убил палача. Лир свободен, но Корделия мертва. Входит старый король с мертвой дочерью на руках. Лир не может поверить, что Корделия мертва, и в последние мгновения своей жизни пытается убедить себя, что она не умерла. Он говорит:
Корделия, Корделия, чуть-чуть
Повремени еще! Что ты сказала?
Ах, у нее был нежный голосок,
Что так прекрасно в женщине…
Акт V, сцена 3, строки 273–275
«Мою бедняжку…»
Лир не замечает окружающих. На мгновение он узнает Кента, и Кент пытается объяснить, что, когда короля настигли несчастья, он сохранял ему верность. Он говорит:
А где слуга ваш Кай?
Акт V, сцена 3, строка 285
Видимо, так называл себя переодетый Кент, но это имя упоминается в пьесе впервые.
Лир не обращает на это внимания и остается безучастным к известию о смерти Эдмунда. Думая только о Корделии, он стонет:
Мою
Бедняжку удавили! Нет, не дышит!
Акт V, сцена 3, строка 307
Похоже, что слово «бедняжка»[20]20
в оригинале: «бедная дурочка». – Е. К.
[Закрыть] выражает его любовь к Корделии. Поскольку в английском языке существительные не имеют рода, это может значить и «бедный дурачок» (то есть шут). Нам очень хочется, чтобы Лир вспомнил шута (даже если это будет известие о том, что беднягу тоже повесили), но рассчитывать на такое прочтение не приходится. В тот миг Лир просто не может думать ни о ком, кроме Корделии. Перед смертью Лиру чудится, что его дочь ожила. Он говорит:
Вы видите? На губы посмотрите!
Вы видите? Взгляните на нее!
Акт V, сцена 3, строки 312–313
После этого Лир умирает – возможно, счастливым.
Финал «Короля Лира» считают самым жестоким и душераздирающим у Шекспира. Почему Эдмунд не заговорил раньше? Тогда Корделия осталась бы жива. Шекспир вполне мог сделать это, поскольку в «Хрониках» Холиншеда говорится, что войска Корделии одержали победу и вернули Лиру трон, после чего он правил еще два года.
Но подобное решение в корне изменило бы смысл пьесы. Для Холиншеда счастливый конец не в том, что Корделия осталась жива, а в том, что Лир вернул себе престол, после чего умер у дочери на руках.
Для Шекспира счастливый конец – это перерождение Лира. Поэтому совершенно ясно, что завершить пьесу по-другому он просто не мог.
Глава 2 «Цимбелин»
В «Цимбелине» Шекспир переходит от откровенно легендарной эпохи «Короля Лира» (написанного четырьмя годами ранее) к времени, когда благодаря приходу римлян впервые встречаются краткие упоминания о Британии в исторических источниках.
Римляне появились в Британии в 55 г. до н. э., когда Юлий Цезарь, завоевывавший Галлию, совершил первый из своих двух походов на северный остров. В результате этих походов острова не вошли в состав Римского государства, около века Британия имела собственных правителей. Именно в этот век и жил вождь бриттов Кунобелин, которого Шекспир называет Цимбелином.
По мере усиления власти Рима в Галлии, находившейся по ту сторону Ла-Манша, усиливалось и влияние римлян на Британию (по крайней мере, экономическое). Ведя торговлю с Галлией, британцы сталкивались с римской цивилизацией и все более зависели от нее. Южные племена бриттов, которыми правил Цимбелин (он не был королем объединенной Британии), даже начали чеканить на своих монетах латинские девизы.
Холиншед (см. с. 8), скудные упоминания которого о Цимбелине не ускользнули от внимания Шекспира, сообщает, что этот монарх взошел на престол в 33 г. до н. э. и правил тридцать пять лет – иными словами, до 2 г. н. э. Можно с уверенностью утверждать, что Холиншед состарил Цимбелина на целое поколение, ибо надежные римские источники указывают, что тот умер незадолго до установления постоянного господства Рима над Британией. Следовательно, можно предположить, что Цимбелин правил приблизительно с 5 до 40 г. н. э.
Если так, то среди «римских» пьес Шекспира «Цимбелин» занял бы место сразу вслед за «Антонием и Клеопатрой» и перед «Титом Андроником», действие которого происходит примерно на пять веков позднее.
«За сына той вдовы…»
За исключением самого Цимбелина, в пьесе нет ни одного действующего лица или события, которое имеет отношение к реальной истории. Таким образом, «Цимбелина» следует считать чистым вымыслом.
Действие начинается с описания сложной ситуации (сюжет «Цимбелина» куда более замысловат, чем в других пьесах). У Цимбелина было трое детей, двое сыновей и дочь. Сыновей похитили, когда они были детьми, и больше о них никто не слышал. Наследница престола дочь Цимбелина Имогена.
Жена Цимбелина (мать Имогены) умерла, и король женился снова. Вторая жена, прекрасная вдова, имеет большое влияние на мужа. У королевы есть сын от первого брака по имени Клотен, у Цимбелина на него свои планы.
Первая сцена происходит при дворе Цимбелина (место не указано). Два дворянина обсуждают сложившуюся ситуацию. Первый дворянин объясняет ее Второму так:
Он прочил дочь, наследницу престола,
За сына той вдовы, с которой он
Недавно повенчался; дочь же мужа
Достойного, но бедного нашла.
Она заточена, он изгнан…
Акт I, сцена 1, строки 4–8 (перевод А. Курошевой)
Мотивы Цимбелина нетрудно понять. В полуварварском племенном обществе женщина не могла править, не имея влиятельного мужа; более того, чтобы держать в узде буйных вассалов, этот муж должен был занимать определенное общественное положение. Человек, за которого вышла замуж Имогена, для этой роли не подходит, потому что он беден и (как вскоре выяснится) занимает при дворе незначительное положение.
Однако вдова, которая стала новой королевой, и ее сын Клотен принадлежат к высшим слоям общества. Если бы Клотен женился на Имогене, они могли бы править вдвоем и установить четкое престолонаследие. Цимбелин правил много лет, и, выполняя свой последний долг перед государством, он должен оставить после себя сильного короля. Неудивительно, что он так раздосадован поступком Имогены.
Следует заметить, что на этот замысел Шекспира могла вдохновить реальная историческая ситуация, в которой оказался римский император Август (Октавий Цезарь из «Антония и Клеопатры»), который в этой пьесе является современником Цимбелина.
У Августа тоже не было собственных сыновей, которые могли бы унаследовать трон. От первого брака у него тоже была дочь Юлия. Август тоже женился на прекрасной женщине Ливии, но она была не вдовой, а разведенной и имела сына от первого брака (как вскоре выяснилось, она была беременна и вскоре родила второго сына).
Дочь Августа Юлия вышла замуж за Агриппу и родила нескольких детей, в том числе двоих сыновей. Однако ее муж умер в 12 г. до н. э. Если бы Август внезапно умер, его наследниками оказались бы двое маленьких внуков. Поэтому Август выдал Юлию замуж за своего пасынка Тиберия; то же самое хотел сделать Цимбелин, выдав Имогену за Клотена.
Конечно, между пьесой и реальной историей есть различия. В истории вступать в брак не хотел пасынок, а в пьесе этого не желает дочь. В истории план успешно претворили в жизнь, потому что к моменту смерти Августа (14 г. н. э.) его внуки умерли и Тиберий унаследовал трон на совершенно законных основаниях. В пьесе план Цимбелина провалился еще до начала действия.
«С Кассивеллауном…»
Второй дворянин резонно интересуется, за кого вышла замуж Имогена, и получает ответ:
Благодаря запискам Цезаря мы знаем, что Кассибелан – это Кассивеллаун. Во время второго похода Цезаря на Британию (54 г. до н. э.) Кассивеллаун правил территорией, расположенной непосредственно к северу от Темзы, и отчаянно сопротивлялся захватчикам.
Сицилий – слишком римское имя для бритта времен Войны за независимость; впрочем, это личность вымышленная, а Шекспир часто называл своих героев римскими и итальянскими именами даже в тех случаях, когда это было совершенно неуместно. (Впрочем, имя Клотен, которое Шекспир дал сыну королевы, вполне подходит ему. Именно так звали легендарного короля Британии, правившего за пятьсот лет до Цимбелина.)
За участие в войнах против римлян Сицилий получил и второе римское имя. Его прозвали Леонатом (что значит «Рожденный львом»).
Два сына Сицилия погибли на этой войне. Сицилий не перенес такого горя и умер, когда его жена была беременна. Она родила ребенка уже после смерти мужа. Как объясняет Первый дворянин,
Король младенца принял под защиту;
Его назвал он Постум Леонат,
Взрастил, к себе приставил…
Акт I, сцена 1, строки 40–42
«Постум» по-латыни означает «последний». Ребенка, родившегося после смерти отца, называли так, поскольку он действительно был у этого человека последним. Сына, родившегося после смерти отца, римляне часто называли Постумом. Когда дочь Августа Юлия осталась вдовой после смерти Агриппы, она была беременна. Поэтому родившегося сына назвали Агриппой Постумом; таким образом, в пьесе вновь слышатся отзвуки ситуации, сложившейся в семье Августа.
«В Риме…»
После выяснения семейных обстоятельств начинается действие. Входит королева с Имогеной и Постумом, которому она выказывает фальшивую симпатию и сочувствие. Постум, которого осудили на изгнание, печально прощается с Имогеной и сообщает ей свой будущий адрес:
Остановлюсь я в Риме у Филарио:
Он дружен был с отцом моим…
Акт I, сцена 1, строки 97–98
Вполне естественно, что тех, кого высылали из стран, находившихся на окраине Римской империи, влек к себе Рим. Там было средоточие власти, и сенат (а впоследствии император) мог не только вернуть изгнанника на родину, но и возвести его на трон.
Что же касается исторического Цимбелина, то его сын (а не зять) Админий действительно был по неизвестной причине отправлен в ссылку. Это случилось в 40 г. н. э.
«…В Британии»
Действие перемещается в Рим, однако при этом происходит скачок не только в пространстве, но и во времени. Внезапно мы оказываемся не в Риме времен первых императоров, а в Италии эпохи Возрождения, наступившей только через 1400 лет. Само имя Филарио, в доме которого собирается поселиться Постум, скорее итальянское, чем римское. В пьесе до конца продолжается смешение Рима времен Августа с ренессансной Италией.
Шекспир заимствовал этот «итальянский эпизод» из «Декамерона» Джованни Боккаччо, но проявил небрежность или лень и не придал ему подлинного римского колорита.
В Риме Филарио и его друзья беседуют о Постуме. Один из друзей говорит:
Поверьте мне, я знал его в Британии.
Акт I, сцена 4, строка 1
Реплика принадлежит Якимо; это один из многочисленных вариантов имени Яков (в английской версии – Джеймс)[22]22
Автор ошибается. Якимо – это один из вариантов греческого имени Гиацинт (Иоахим, Жоашен, Хасинто, Иакинф, Аким и т. д.). В Италии употребительна его форма Джоакино. (Примеч. пер.)
[Закрыть]. Якимо – тоже имя не римское; оно характерно для средневековой Италии.
Еще один из сидящих за столом дворян (обозначенный в списке действующих лиц как Француз) говорит:
Я знал его во Франции…
Акт I, сцена 4, строка 11
Конечно, во времена Цимбелина не было ни Франции, ни французов. В пояснениях перед началом сцены сказано, что в ней принимают участие также голландец и испанец, однако это роли без слов. Присутствие испанца возможно, если считать его представителем кельтских племен, заселявших полуостров, который римляне действительно называли Испанией. Однако голландец невозможен так же, как и француз.
Когда прибывает Постум, француз приветствует его и напоминает о предыдущей встрече:
Сударь, мы встречались с вами в Орлеане.
Акт I, сцена 4, строка 36
Что верно, то верно: во времена Цимбелина галльское поселение на месте современного Орлеана уже существовало. Его захватил и разрушил Юлий Цезарь в 52 г. до н. э. Позже римляне восстановили город и назвали его Аурелианумом (в честь императора Марка Аврелия); Орлеан – это искаженное Аурелианум.
Несмотря на анахронизмы, по небрежности допущенные Шекспиром в этой сцене, он не делает грубой ошибки и не называет Постума англичанином. Когда входит Постум, Филарио говорит:
«…Феникс аравийский»
Сразу по прибытии Постум вступает в спор о сравнительных достоинствах женщин разных национальностей и красноречиво говорит о верности своей Имогены. (Это очень напоминает трагическое хвастовство Коллатина во время осады Ардеи, см.: Шекспир У. Лукреция).
Якимо берется доказать, что он сумеет склонить Имогену к измене. Ему нужно всего лишь рекомендательное письмо от Постума. Он ставит большую сумму денег против бриллиантового кольца Постума (подаренного Имогеной) и клянется привезти в Рим доказательство своей связи с ней.
Пари заключено, и Якимо едет в Британию. Однако при виде Имогены римлянин падает духом. Красота и явное благородство этой женщины пугают его. Якимо признается:
Коль так же редкостна душа ее,
То предо мною феникс аравийский!
Я проиграл!
Акт I, сцена 6, строки 16–18
Согласно легенде, феникс жил в Аравии. На свете существовал только один феникс; прожив пятьсот лет, он воспроизводил сам себя: построив гнездо из веток ароматического дерева, феникс сжигал его. Он умирал в пламени, исполняя мелодичную песню, а из пепла рождался новый феникс. (Может быть, это символ единого солнца, которое садится в пламя и заново появляется на следующее утро?)
Феникс – символ неповторимости, и Якимо сравнивает с ним Имогену, потому что он циник и не верит в женскую добродетель.
«Как парфянин…»
Все же Якимо намерен овладеть Имогеной, и, если прямая атака не удастся, он прибегнет к обману. Римлянин говорит:
Будь мне подругой, дерзость,
И с головы до ног вооружи!
Иль, как парфянин, отступлю я с боем,
Верней же в бегство обращусь.
Акт 1, сцена 6, строки 19–20
Было известно, что парфянская конница обычно налетает скопом, а потом устремляется в бегство. Если парфянских всадников преследовали, они вставали в седлах даже на полном скаку, поворачивались и выпускали в противника тучу стрел. Эта «парфянская стрельба» наносила врагу большой урон; парфяне использовали этот маневр, чтобы заставить противника пуститься в беспорядочную и неорганизованную погоню.
«Купить подарок Цезарю…»
Прямой штурм Якимо не удается. Он говорит, что Постум в Риме предается разврату, и предлагает Имогене отплатить мужу той же монетой. Имогена отказывается верить этому и гневно отвергает подобное предположение. Якимо тут же делает вид, что просто испытывал ее, и меняет тактику. Он говорит:
Мы, римлян несколько, и ваш супруг, —
В крыле у нас он лучшее из перьев, —
Купить подарок Цезарю сложились…
Акт I, сцена 6, строки 185–187
Если Шекспир следовал датировке Холиншеда, то упомянутый здесь римский император – это Август. Действительно, согласно Холиншеду, Цимбелин умер на двенадцать лет раньше Августа.
Однако куда более вероятно, что Цимбелин правил позже, поэтому последние годы его правления (а именно это время описано в пьесе) приходятся на царствование либо пасынка Августа Тиберия, который умер в 37 г. н. э., либо правнука Августа, Калигулы, умершего в 41 г. н. э.
«Наш Тарквиний…»
Якимо говорит, что блюдо и драгоценные камни, купленные для императора, лежат в большом сундуке, и просит позволения оставить сундук на одну ночь в спальне Имогены. Завтра он уедет обратно в Рим и заберет сундук.
Имогена соглашается, и сундук действительно приносят в ее спальню. Однако никаких драгоценных камней там нет. Когда Имогена засыпает, сундук открывается, и оттуда вылезает Якимо. Он подходит к ложу Имогены и говорит:
Так наш Тарквиний,
По тростнику подкравшись, разбудил
Невинность оскорбленьем. О Венера,
Как ложе украшаешь ты!
Акт II, сцена 2, строки 12–15
Это намек на легенду о римской матроне Лукреции, обесчещенной Секстом Тарквинием. Цитерея[24]24
так в оригинале. – Е. К.
[Закрыть] – одно из имен Венеры.
«Узел гордиев…»
Однако Якимо – не Тарквиний. Он не пытается надругаться над Имогеной; ему просто нужно выиграть пари. Римлянин запоминает подробности убранства комнаты и в качестве вещественного доказательства того, что он был с ней, снимает с руки спящей Имогены браслет. Браслет легко соскальзывает с руки, и Якимо говорит:
Так же снять его легко,
Как узел гордиев распутать трудно.
Акт II, сцена 2, строка 34
Греческий миф о гордиевом узле очень древний. Когда в IX в. до н. э. малоазийское царство Фригия было охвачено волнениями, оракул предсказал, что следующий царь скоро приедет на телеге, поэтому прибывшего таким образом крестьянина Гордия тут же провозгласили царем. Гордий посвятил свою телегу Юпитеру (Зевсу) и привязал оглоблю телеги к ярму очень сложным узлом, концы которого были спрятаны внутри.
Впоследствии возник миф, что тот, кто сумеет развязать «гордиев узел», завоюет весь Восток. Несколько веков все попытки развязать узел оставались тщетными, поэтому выражение «гордиев узел» стало означать любую сложную и даже неразрешимую задачу. Наконец в 333 г. до н. э. Александр Великий, проходя мимо старой фригийской столицы (называвшейся Гордиум), легко решил проблему. Он разрубил узел мечом и отправился завоевывать Восток.
«…Историю Терея…»
Якимо даже поинтересовался тем, что читала Имогена перед сном:
Она сейчас читала
Историю Терея; загнут лист
На месте, где сдается Филомела.
Акт II, сцена 2, строки 44–46
Видимо, это были «Метаморфозы» Овидия, написанные во время правления Августа. По представлениям Шекспира о времени пьесы они считались тогда бестселлером. Эта книга была у Шекспира настольной, а миф о Терее вдохновил драматурга на создание «Тита Андроника».
Затем начинают бить часы (тот же анахронизм Шекспир допускает в «Юлии Цезаре»), и Якимо уходит.
«Юлий Цезарь высмеивал…»
Тем временем между Римской империей и островом Британией возникают трения. Дань, которую платит Британия, запаздывает, и Август направляет туда посла с требованием ускорить выплату. Филарио рассказывает об этом Постуму и выражает уверенность в том, что бритты предпочтут заплатить, а не воевать.
Однако Постум с жаром доказывает, что война будет. Он говорит:
Британцы
Обучены с тех пор, как Юлий Цезарь
Высмеивал неловкость их, хоть гневом
Их храбрость удостаивал…
Акт II, сцена 4, строки 20–23
Цезарь узнал о Британии в ходе завоевания Галлии; выяснилось, что галлы получают помощь от своих родственников кельтов, проживающих на острове. Он решил, что бриттов необходимо как-то урезонить, но не хотел направлять туда слишком большие силы, оставляя в тылу непокоренную Галлию. У бриттов (как сообщает Шекспир устами Постума) не было такой дисциплины, как в римских легионах, но дрались они с отчаянной храбростью, как все кельты.
Через три недели Цезарю пришлось отозвать отряд, который понес большие потери, но ничего не добился. Чтобы сохранить лицо, ему пришлось подготовить второй план вторжения, на сей раз намного более обширного, оно должно было состояться на следующий год.
«…Гордой Клеопатры…»
Беседу прерывает возвращение Якимо, который заявляет, что выиграл пари. Постум ему не верит, но Якимо принимается описывать спальню Имогены:
…на обоях из шелка с серебром изображен
Рассказ о встрече гордой Клеопатры
С Антонием; там Кидн вздымает волны…
Акт II, сцена 4, строки 68–71
Речь идет о первой встрече Антония и Клеопатры в Тарсе на реке Кидн, которая произошла примерно за сорок лет до событий этой пьесы по расчетам Холиншеда и за восемьдесят лет по нашему расчету.
Эта подробность, за которой следуют и другие, убеждает Постума. Ощущая стыд и отчаяние, он срывает с пальца кольцо с бриллиантом и отдает его Якимо, воскликнув:
«…Сатурна»
Оставшийся в одиночестве Постум тяжело переживает мнимую измену Имогены. Теперь добродетель жены кажется ему лицемерием. Он говорит:
От ласк моих законных отстранялась,
Просила воздержанья от меня;
И розовой стыдливостью могла бы
Воспламенить Сатурна…
Акт II, сцена 5, строки 9–12
Сатурн (латинский вариант греческого Кроноса) был предводителем титанов и отцом Юпитера (Зевса). Мысль о Сатурне (Кроносе), более старом, чем сам глава богов, действительно вызывает ощущение древности. В результате сходства слов «Кронос» и «Хронос» (Время), которое в конце концов побеждает всех, Сатурн (Кронос) превратился в Отца-Время и стал еще более древним, чем прежде.
Иными словами, Имогена могла бы пробудить желание даже в глубоком старике.
«…Трех тысяч фунтов Риму обязался»
Ко двору Цимбелина прибывает римский посол Кай Люций (личность полностью вымышленная) и требует уплатить дань, произнося следующие слова:
…твой дядя, Кассивеллаун, от Цезаря хвалы
Своими подвигами заслуживший,
В уплате каждый год им и потомством
Трех тысяч фунтов Риму обязался,
Ты ж прекратил ее.
Акт III, сцена 1, строки 5–10
Обложение бриттов данью возникло в результате второго похода Цезаря, предпринятого в 54 г. до н. э. На этот раз Ла-Манш переплыли восемьсот кораблей, на которых разместили не менее пяти легионов, в том числе двухтысячную кавалерию. Мало-помалу Цезарь оттеснил бриттов к Темзе, где их возглавил Кассивеллаун (Кассибелан). Он сражался очень решительно, при отступлении применял тактику выжженной земли и пытался подговорить южные племена сжечь корабли римлян. Однако ни воинское искусство, ни решимость не помогли Кассивеллауну, в конце концов он был вынужден капитулировать.
«Пришел, увидел, победил…»
Однако поражение бриттов не было позорным. Как говорит жена Цимбелина,
Что-то вроде
Победы Цезарь одержал здесь, только
Не здесь «пришел, увидел, победил»:
Он со стыдом, испытанным впервые,
Был дважды отнесен от берегов…
Акт III, сцена 1, строки 22–26
Считается, что Юлий Цезарь вторгся в Малую Азию в 47 г. до н. э., после короткой остановки в Александрии. В Малой Азии против него выступил Фарнак, правитель Понта – царства, которое сорок лет упорно сражалось с Римом. Однако силы Понта истощились, и в битве при Зеле (городе на западной границе Понта) войско Фарнака было разбито и обратилось в бегство. Юлий Цезарь отправил в Рим лаконичное послание, которое должно было продемонстрировать быстроту одержанной победы: «Veni, vidi, vici». Обычно это послание переводят на английский «Я пришел, я увидел, я победил» («I came, I saw, I conquered»), но перевод Шекспира («Саше and saw and overcame») тоже неплох. (Я придумал собственный довольно неуклюжий вариант, позволяющий передать аллитерацию оригинала: «Went, watched, won».)
И все же королева слегка льстит себе. Первый поход Цезаря действительно закончился бесславно, но второй принес ему несомненную победу, причем довольно легкую. На острове Цезарь не остался, но обложил его формальной ежегодной данью. В общем, бритты легко отделались, так как Цезарь не хотел держать в Британии постоянный гарнизон, пока Галлия оставалась непокоренной. Спустя век ситуация сложилась совсем по-другому.
«…Город Люда…»
Далее королева говорит, что Цезарь мог потерпеть полное поражение, поскольку буря повредила часть его кораблей. (На самом деле это произошло во время первого похода.) Когда это случилось, Кассивеллаун
Огнями город Люда озарил —
И бритты возгордились.
Акт III, сцена 1, строки 32–33
Город Люда – это Лондон; название возникло благодаря мифотворцам, придумавшим, что у ранних бриттов был некий король Люд, который якобы основал город на месте современного Лондона. Так, Джеффри Монмутский делает Люда братом и предшественником Кассивеллауна; в результате получается, что Лондон был основан около 66 г. до н. э.
На самом деле нам известно, что Лондон был крепостью, основанной римлянами во время их завоевания острова. Это произошло вскоре после смерти Цимбелина, то есть лет через сто после псевдооснования города Людом. Кроме перенасыщенного легендами труда Джеффри Монмутского и ему подобных, нет никаких оснований считать, что на свете вообще существовал король по имени Люд (возможно, он, как и Лир, первоначально был каким-то кельтским божеством) или что Лондон когда-то называли «городом Люда».
«Мульмуций…»
Затем Цимбелин приступает к изложению славной и древней истории бриттов:
Мульмуций, Законы давший нам…
Акт III, сцена 1, строки 55–56
Согласно легендам, Мульмуций был шестнадцатым королем Британии. Он правил около 400 г. до н. э. и учредил первый свод законов. Мульмуций был сыном Клотена – того самого, имя которого носит пасынок Цимбелина.
Однако Цимбелин относит правление Мульмуция к еще более древним временам, утверждая:
…из бриттов первый
Свое чело короной увенчал
И королем назвался.
Акт III, сцена 1, строки 59–62
Если верить его словам, то получается, что Мульмуций правил до Лира, то есть до 800 г. до н. э., еще до основания Рима. Иными словами, Цимбелин претендует на то, что британская королевская власть и, следовательно, цивилизация намного древнее римской.
«Паннонцы и дал маты…»
Цимбелин не испытывает настоящей вражды к римлянам, хотя кое-какие трения между ними есть. Он говорит послу Каю Люцию:
Упоминание об этом есть у Холиншеда; конечно, под Цезарем имеется в виду не Юлий Цезарь, а Август.
Вряд ли Август посвятил Цимбелина в рыцари в средневековом смысле этого слова; известно, что у римлян был обычай воздавать вассальным королям незначительные почести. Королям это доставляло удовольствие и заставляло их хранить верность метрополии. Во время своего правления Цимбелин установил с Римом дружеские связи, и ничего не стоящие титулы наверняка сыграли тут свою роль.
Однако в пьесе Цимбелин не пытается сохранить мир; наоборот, он по-прежнему не платит дани. Им руководит не дикий шовинизм; король уверен, что может это себе позволить:
Паннонцы и далматы защищают
Свои права оружьем; если бритты
С них не возьмут пример, в них кровь остыла.
Акт III, сцена 1, строки 73–76
Паннонцами называли племена, населявшие территорию современной Венгрии к западу от Дуная. Далматы жили в центральной части нынешней Югославии и действительно воевали с Римом.
Виноват в этом был Август. Он был штатским человеком и, в отличие от своего двоюродного деда Юлия Цезаря, не блистал талантами полководца. Когда после поражения Марка Антония Август получил власть над всей Римской империей, его главной заботой стало укрепление границы, в пределах которой империя могла бы наслаждаться благами мирной жизни.
Он решил, что на севере граница пройдет по Дунаю. Однако для этого пришлось развязать откровенно захватническую войну с независимыми племенами, которые еще жили к югу от этой реки. В 9 г. до н. э. римские легионы достигли Дуная по всей его длине; эта река действительно стала прочной границей империи и оставалась ею около четырех веков.
Но упрямые паннонцы и далматы не смирились с римской оккупацией. В последние годы правления Августа они то и дело поднимали восстание, и римлянам не раз приходилось проводить карательные экспедиции. Собственно говоря, именно необходимость удерживать северную границу не позволяла Августу и его преемнику Тиберию мечтать о заморских авантюрах. Поэтому племена бриттов были в полной безопасности независимо от того, платили они дань или нет.
Ситуация на северной границе разрядилась только после смерти Тиберия, после чего стало возможно переплыть Ла-Манш и оккупировать Британию.
«В Камбрии…»
Между Римом и Британией назревает война, но обезумевший Постум помышляет только о мести. Он велит своему верному слуге Пизанио передать Имогене письмо, которое выманит жену из дворца и заставит ее отправиться на поиски. Во время этих поисков Пизанио убьет ее.
Испуганный и сбитый с толку Пизанио отдает письмо Имогене. В нем говорится, что Постум тайно вернулся в Британию, чтобы повидаться с женой, несмотря на то что, если его обнаружат, ему грозит смертная казнь. В письме указано: