Текст книги "Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы"
Автор книги: Айзек Азимов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 52 страниц)
«Немцы…»
Эванс и Кайюс еще не расквитались с хозяином «Подвязки» за его дурацкий розыгрыш. Теперь происходит нечто, отдаленно напоминающее месть Эванса-Каюса, но эта сцена написана в спешке и плохо согласуется с сюжетом пьесы.
Ни с того ни с сего хозяин говорит Бардольфу:
Сэр, немцы требуют у нас трех лошадей. Завтра во дворец прибудет сам герцог, и они хотят встретить его.
Акт IV, сцена 3, строки 1–3
В предыдущем тексте о предстоящем визите немецкого герцога нет ни слова; по окончании пьесы и публика, и читатели также остаются в недоумении, что это за герцог. Обычно в примечаниях указывают, что речь идет о герцоге Фридрихе I Вюртембергском (Вюртемберг – герцогство в юго-западной Германии, находящееся в междуречье Рейна и Дуная).
Фридрих I был герцогом как раз во время написания «Виндзорских насмешниц» (он умер в 1610 г.). Он был очень настойчивым малым и сумел освободить Вюртемберг из-под власти Австрии, убедив австрийского императора принять крупную сумму в обмен на независимость герцогства.
Фридриху очень хотелось вступить в орден Подвязки, куда входили только сливки общества. Он замучил просьбами Елизавету, и в конце концов та дала разрешение на его избрание; это случилось в 1597 г. Однако, несмотря на отчаянные усилия Фридриха, в орден он был принят только после смерти Елизаветы.
Если премьера «Виндзорских насмешниц» действительно состоялась по случаю чествования новых членов ордена в 1597 г. (на котором Фридрих не присутствовал), то весь этот эпизод, возможно, был написан ради того, чтобы посмеяться над несносным немцем, который был, Во-первых, иностранцем, а Во-вторых, всем до смерти надоел. Лично я не удивился бы, если бы узнал, что неполнота и незаконченность этой сюжетной линии объясняется тем, что после премьеры пьеса подверглась цензуре, чтобы избежать возникновения небольшого международного скандала.
Хозяина «Подвязки» требования немцев ничуть не беспокоят. Эти типы забронировали все номера в его гостинице, и он собирается содрать с них побольше.
«Охотник Герн…»
Тем временем миссис Форд и миссис Пейдж все рассказали своим мужьям, и Форд искренне клянется исправиться. Отныне он всегда будет доверять жене. Но может быть, напоследок сыграть еще одну шутку с Фальстафом?
Миссис Пейдж говорит:
Я вам напомню сказку прежних дней.
Охотник Герн, который был лесничим
В тенистом нашем Виндзорском лесу, —
И после смерти навещает лес.
Зимою в полночь тихую он бродит
Вокруг большого дуба на опушке.
Огромнейшие острые рога
На лысой голове его ветвятся.
Акт IV, сцена 4, строки 27–30
Это типичная средневековая легенда о духе, который причиняет людям всякие мелкие пакости – например, портит деревья, вредит скоту и так далее; примером такого духа является Пэк из «Сна в летнюю ночь». Об этих лесных духах разные народы сложили множество сказок. Правда, вполне возможно, что эти сказки являются отголосками древних языческих мифов, нещадно искоренявшихся христианством, и этот Герн – древний бог охоты, который из-за недостатка почитателей стал мрачным и завистливым.
Миссис Пейдж предлагает уговорить Фальстафа переодеться Охотником Герном и встретиться с миссис Форд под дубом. Там его окружит толпа детей, переодетых эльфами и феями, а возглавлять их будет Анна Пейдж, которая станет Царицей Фей. Они будут щипать и мучить Фальстафа за то, что он вторгся в священное для них место.
Форд соглашается в последний раз сыграть роль мистера Брука, чтобы заманить Фальстафа в лес.
«…В Итоне»
Пейдж одобряет этот план; ему приходит в голову, что Слендер может сыграть на этом маскараде особую роль. Анна Пейдж будет в белом платье Царицы Фей.
Итон – маленький городок, расположенный на северном берегу Темзы, напротив Виндзора. Он знаменит на весь мир своим закрытым учебным заведением, основанным Генрихом VI в 1440 г. Итон закончило большинство английских аристократов.
«…Три доктора Фауста!»
Внезапно хозяин «Подвязки» получает страшную весть. Немцы, требовавшие трех лошадей, ускакали на них, не заплатив. Как говорит Бардольф,
Все трое пришпорили коней и умчались прочь, как три немецких дьявола, три доктора Фауста!
Акт IV, сцена 5, строки 61–69
Перед нами еще одна ссылка на «Доктора Фауста» Кристофера Марло. В этой пьесе рассказывается о сделке Фауста с дьяволом, поэтому непосвященному легко спутать одного с другим.
Возможно, это еще одна пощечина Фридриху Вюртембергскому, значение которой забылось. Дело в том, что во время визита 1592 г. в Англию у Фридриха возникли проблемы с почтовыми лошадьми. В результате недоразумения у Фридриха произошла ссора с важным французским дипломатом. Конечно, никаких лошадей Фридрих не крал, но француз обвинил герцога в таком намерении. Разразился небольшой скандал, воспоминания о котором еще сохранились во время премьеры «Виндзорских насмешниц».
«…В Рединге, Мейденхеде, Кольбруке»
Видимо, кража лошадей как-то подстроена Эвансом и Каюсом в отместку хозяину гостиницы, но об этом остается только догадываться, потому что либо Шекспир слишком торопился и не успел свести концы с концами, либо пьеса подверглась цензуре.
Как бы там ни было, но Эванс и Каюс приходят порознь, чтобы позлорадствовать над несчастьем хозяина, и делают вид, что хотят по-дружески предупредить его о готовящемся мошенничестве. Так, Эванс насмешливо говорит:
Один из моих приятелей, который только что прибыл в город, рассказывает, что три мошенника немца обобрали всех содержателей гостиниц в Рединге, Мейденхеде, Кольбруке; выманили у них деньги и угнали лошадей.
Акт IV, сцена 5, строки 74–78
(Английское выражение «cozen-german» означает «немец-обманщик»; оно созвучно выражению «cousin-german», то есть «двоюродный брат», так что перед нами игра слов.)
Рединг, Мейденхед и Кольбрук (точнее, Колнбрук) – города, расположенные по соседству от Виндзора. Мейденхед расположен в 10 милях (16 км) выше по течению Темзы, а Рединг – примерно в 40 милях (64 км); Колнбрук находится не на Темзе, а в 10 милях (16 км) к востоку от Виндзора.
Таким образом, Эванс и Каюс полностью отомщены, и даже Фальстафа слегка утешает мысль о том, что зло подшутили не только над ним одним.
«…Голиафа с палицей»
Интрига продолжает развиваться. Пейдж собирается одеть Анну Пейдж в белое, чтобы Слендер мог узнать ее и похитить. Миссис Пейдж собирается одеть дочь в зеленое, чтобы ее мог узнать Каюс. Тайком друг от друга они предупреждают дочь. Однако та собирается провести обоих и бежать с Фентоном.
Фентон обещает хозяину «Подвязки» возместить потерю почтовых лошадей, если тот найдет священника, который тайно обвенчает Фентона с Анной и согласится быть свидетелем церемонии.
Миссис Куикли удается еще раз уговорить Фальстафа пойти на свидание. Когда появляется Форд, переодетый Бруксом, Фальстаф тут же рассказывает ему, как было дело, и объясняет, что он не дал Форду сдачи, потому что был переодет женщиной. Это единственный эпизод в пьесе, где мы видим намек на прежнего Фальстафа. Старый рыцарь говорит:
Голиаф – это, конечно, великан-филистимлянин, которого сразил Давид. В Библии говорится, что он имел рост в шесть локтей и пядь (больше девяти футов, то есть 270 см) и был вооружен чудовищным копьем, древко которого было «как навой у ткачей» (1 Цар., 17: 7).
«…Когда ты влюбился в Леду?»
«Феи» ждут, спрятавшись в овраге. Фальстаф приходит к дубу Герна в полночь, с рогами на голове. В этом заключена своя ирония; Фальстаф собирался наставить рога Форду, а теперь носит их сам.
Фальстаф утешает себя тем, что сам царь богов Юпитер (Зевс) не гнушался ради любви превращаться в животных. (когда-то той же мыслью утешался и принц Хэл в гл. 8: «Так было с Юпитером»), Фальстаф говорит:
Вспомни, старый Юпитер, тот день, когда ты сделался быком ради своей Европы. Любовь украсила и твою голову рогами. О могущественная любовь! Зверя она превращает иной раз в человека, а человека – в зверя. Ты, Юпитер, превратился однажды в лебедя – помнишь, когда ты влюбился в Леду?
Акт V, сцена 5, строки 3-7
Миф о том, как Юпитер превратился в быка, чтобы похитить финикийскую царевну Европу и уплыть с ней на остров Крит, Шекспир использует неоднократно.
Миф о том, как Юпитер соблазнил царицу Спарты Леду, известен не меньше. Он приблизился к Леде в образе лебедя и овладел ею. После этого Леда снесла два яйца, из которых в общей сложности вылупилось четверо детей. Самой знаменитой из этих четверых была не кто иная, как Елена Троянская.
«Царица Фей…»
Приходит миссис Форд; Фальстаф счастлив. Затем появляется миссис Пейдж, но Фальстафа это не смущает, он готов любить обеих. Однако внезапно раздается какой-то шум, и женщины убегают.
Надежды Фальстафа не сбываются и в третий раз: входят «феи» во главе с Эвансом, переодетым сатиром, а также Пистоль в образе хоб-гоблина (он же Робин Добрый Малый, или Пэк – см.: Шекспир У. Сон в летнюю ночь. Акт И, сцена 1). Пистоль обращается к одной из фей и в совсем не свойственном ему стиле говорит:
Можно больше не притворяться, что действие пьесы относится к 1400–м гг. и что Фентон товарищ беспутного принца Хэла. «Наша лучезарная Королева» – это Елизавета I, которая сидит в зале и улыбается, услышав намек на собственную любовь к чистоте и порядку.
«На кресла ордена…»
Затем наступает очередь царицы фей, но в этой роли выступает не Анна Пейдж, а миссис Куикли, которая тоже дает феям задания по уборке дворца:
Имеются в виду особые кресла в часовне Святого Георгия (Виндзор), которые предназначались для рыцарей ордена Подвязки; упоминание «кресел ордена» недвусмысленно указывает на то, что пьеса действительно входила в «культурную программу» (выражаясь современным языком), сопровождавшую собрание рыцарей ордена в честь приема новых членов.
Это становится окончательно ясно, когда миссис Куикли говорит:
«Honi soit qui mal у pense» (буквально: «Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает») – девиз ордена Подвязки. Согласно легенде, история происхождения этого девиза такова: около 1348 г. король Эдуард III давал придворный бал, на котором Джоанна, графиня Солсбери, умудрилась потерять подвязку. Это поставило ее в смешное и неловкое положение, но галантный король отвлек от графини всеобщее внимание, подняв подвязку и надев ее на собственную ногу. А на случай, если кто-нибудь сделал бы из этого непристойный вывод, добавил: «Honi soit qui mal у pense».
Эдуард III считал, что поступил как настоящий рыцарь (с его стороны это действительно было высшим проявлением куртуазности), и в честь этого случая основал рыцарский орден, официально называвшийся Благороднейшим орденом Подвязки. В него входили только избранные – члены королевской семьи, некоторые иностранные монархи и их ближайшие родственники, а также двадцать пять рыцарей из знатнейших родов Англии. Это самый аристократический рыцарский орден в мире, и количество принятых в него лиц незнатного происхождения можно пересчитать по пальцам. В 1953 г. его членом стал Уинстон Черчилль.
«…Сделали осла!»
Все это время Фальстаф, испугавшийся, что феи и эльфы заколдуют его, лежит на животе, закрыв глаза. Феи делают вид, что обнаружили Фальстафа, и начинают щипать, щекотать и бить его.
Под шумок Слендер убегает с феей в белом платье, но это не Анна Пейдж; Каюс убегает с феей в зеленом платье, но это тоже не Анна Пейдж; с Анной убегает Фентон.
Приходит Форд, склоняется над Фальстафом, и тут наконец старый рыцарь начинает что-то понимать. Он говорит:
Я вижу, что из меня уже сделали осла!
Акт V, сцена 5, строка 122
Фальстаф из пьес о короле Генрихе разобрался бы во всем намного раньше.
«Угощу тебя славным кубком вина…»
Все от души потешаются над Фальстафом, но потом отпускают с миром. В конце концов, это комедия, в финале которой недовольных быть не должно. Пейдж говорит:
Поссет – стакан горячего молока, щедро приправленного каким– нибудь крепким алкогольным напитком. Пейдж собирается подшутить над женой, рассказав ей, как он устроил брак Анны со Слендером.
Но тут приходит Слендер, ведя за собой мальчика в белом платье. Он похитил вовсе не Анну. Миссис Пейдж объясняет, что она перехитрила мужа и велела Анне надеть не белое, а зеленое платье, в котором Анна только что обвенчалась с доктором Каюсом. Но она спотыкается на полуслове, когда появляется Каюс и тоже говорит, что убежал с мальчиком.
Затем входят Фентон и Анна. Они поженились; Фальстаф ехидно улыбается и утешает себя тем, что в дураках остался не он один.
Но мистер и миссис Пейдж ведут себя достойно, принимают все как должное, и все идут к Пейджам праздновать «победу жен виндзорских», так что обиженным не остается никто.
Глава 10 «Генрих V»
В 1599 г., сразу после завершения второй части «Генриха IV», Шекспир взялся за «Генриха V».
Человек, в честь которого названа пьеса, – принц Хэл, беспутный принц Уэльский из двух пьес о Генрихе IV. Принц Хэл очень обаятелен, и чем ближе мы его узнаем, тем обаятельнее он становится. Король Генрих вызывает восхищение, которое со временем только усиливается.
В пьесе отношение Шекспира к этому персонажу меняется. Нельзя писать о короле-герое так же, как писал о беспутном принце. Драматург даже ощущает некоторую неловкость (или делает вид, что ощущает) при мысли о значимости темы. Шекспир описывает величайшую сухопутную кампанию и не знающую себе равных в истории Англии победу на суше. Для этого ему приходится использовать всю мощь своего гения.
«…Генрих принял образ Марса»
Если Шекспир и не испытывал священного трепета от сложности стоявшей перед ним задачи, то чувствовал, что публика ждет от него чего-то невозможного. Повествование о славной битве и короле-герое, одержавшем в ней победу, должно было поражать своей величественностью.
Поэтому Шекспир начинает с пролога, восхваляющего короля. Он жалуется на недостаток средств, имеющихся в его распоряжении, и просит публику заполнить пробел, прибегнув к воображению:
Восполните несовершенства наши,
Из одного лица создайте сотни
И силой мысли превратите в рать,
Когда о конях речь мы заведем.
Пролог, строки 23–26 (перевод Е. Бируковой)
Если бы сцена равнялась по величине полю боя, а труппа была такой же многочисленной, как сражающиеся армии,
Тогда бы Генрих принял образ Марса,
Ему присущий, и у ног его,
Как свора псов, война, пожар и голод
На травлю стали б рваться.
Пролог, строки 5–8
Шекспир сразу предупреждает нас, что в этой пьесе мы не увидим принца Хэла. Прежний «воинственный Гарри» примет свой истинный облик – то есть станет воплощением Марса, бога войны.
Отражая события, происшедшие в царствование Генриха V, Шекспир сталкивается с сильнейшим соблазном впасть в шовинизм и даже откровенный ура – патриотизм, поскольку ему предстоит описать головокружительную победу, одержанную в чрезвычайно неблагоприятных условиях. Шекспир действительно был крайним шовинистом и ура – патриотом, но даже в этой пьесе дают себя знать свойственные ему пацифизм и ненависть к войне. Он мог бы написать, что Генриху сопутствуют слава и победа, но не сделал этого. Наоборот, «война, пожар и голод» только и ждут случая, чтобы вырваться на свободу.
«В одиннадцатый год…»
Сама пьеса начинается в приемной королевского дворца в Лондоне. Стоит 1414 год; прошел год после коронации, которой заканчивается вторая часть «Генриха IV».
На сцене два высших церковных иерарха – архиепископ Кентерберийский и епископ Илийский.
Архиепископа Кентерберийского зовут Генри Чичли; ему шестьдесят два года. Чичли занял этот пост после смерти своего предшественника и оставался на этом посту двадцать девять лет. Архиепископа чрезвычайно тревожит внутреннее положение страны, неблагоприятное для церкви. Он говорит епископу Илийскому:
Милорд, узнайте: вновь грозит нам билль,
Рассмотренный при короле покойном
В одиннадцатый год его правленья;
Лишь смуты и раздоры прекратили
В палате общин прения о нем.
Акт I, сцена 1, строки 1–5
Одиннадцатым годом правления покойного короля (то есть Генриха IV) был 1410–й; значит, речь идет о событии четырехлетней давности. Билль, который тогда едва не утвердил парламент и теперь снова поставленный на обсуждение, давал королю право секуляризировать (то есть отчуждать в пользу государства) земли, пожалованные церкви.
В Средние века все монархи Западной Европы испытывали такой соблазн. Не говоря об остальном, со временем владения церкви становились все более обширными, поскольку у богатых людей был обычай оставлять церкви часть своего движимого и недвижимого имущества – либо из набожности, либо в расчете, что такие пожертвования помогут им искупить свои грехи и попасть в рай. Пожертвования церковь принимала, но сулить что-то взамен не имела права, поскольку загробная жизнь была не в ее компетенции.
Во владения церкви, не платившей королю налогов, переходило все больше и больше земель, в результате чего налоговое бремя мирян, проживавших на постоянно уменьшавшейся светской территории, неуклонно росло.
Напряжение постоянно увеличивалось, и рано или поздно церкви приходилось расставаться либо с частью своей казны, либо с частью земельных владений. Естественно, церковь всегда протестовала против этого.
Для подавления постоянных восстаний, которые попортили немало крови Генриху IV, требовались деньги. Однако наложить лапу на собственность церкви королю было трудно, поскольку для этого требовалось официальное разрешение парламента, на которое в тогдашних непростых условиях рассчитывать не приходилось.
Когда с приходом к власти нового короля в стране воцарился относительный мир, пришло время снова вернуться к этому вопросу.
«И падшего Адама…»
Оба прелата мрачно соглашаются, что, если парламент примет билль, для церкви это обернется катастрофой. Но как ее избежать?
Чрезвычайно важная деталь: архиепископ Кентерберийский принимает в расчет личность нового короля. Он указывает, что Генрих – вовсе не тот принц Уэльский, которого все считали беспутным шарлатаном. После коронации принц переродился. Архиепископ говорит, что в тот момент,
Как некий ангел, появился разум
И падшего Адама прочь изгнал,
Преображая тело принца в рай…
Акт I, сцена 1, строки 28–30
Одна из наиболее известных библейских легенд рассказывает об Адаме и Еве, проживавших в саду Эдема. Отведав запретный плод, они согрешили, за что и были наказаны (вместе со змеем, который искушал их).
Адама и Еву (видимо, и змея тоже, хотя об этом в Библии не говорится) изгнали из Эдема, который после этого стал настоящим раем. То же самое, пользуясь метафорой архиепископа, произошло с принцем.
И никогда волна прекрасных чувств
Так бурно не смывала злых пороков,
И гидра своеволья никогда
Так быстро недр души не покидала,
Как в этот раз.
Акт I, сцена 1, строки 33–37
Гидра – чудовище из греческих мифов, жившее возле города Аргоса. Это была огромная змея с девятью головами, которые выдыхали яд. На месте отрубленной головы тут же вырастали две новые, а одна из голов была бессмертной.
Гидру убил Геркулес. Для этого понадобилось, чтобы помощник героя прижигал разрубленную шею. А бессмертную голову, все еще шипевшую и плевавшуюся ядом, Геркулес зарыл в землю и положил сверху огромный камень.
Несмотря на подвиг Геркулеса, ужас перед Гидрой был так велик, что люди навсегда сохранили воспоминания о ней и стали называть «многоголовой гидрой» любую неблагоприятную ситуацию, которая с каждой попыткой решить ее только усугубляется.
«Узел гордиев…»
Архиепископ продолжает свою речь, восхваляя не только моральные качества Генриха, но и его ум. Знание королем теологии и военного дела не имеет себе равных. А что касается политики, то
Затроньте с ним политики предмет, —
И узел гордиев быстрей подвязки
Развяжет он.
Акт I, сцена 1, строки 45–48
В драматической истории о гордиевом узле участвует Александр Великий, умение которого решать сложные проблемы позволило ему стать великим завоевателем (см. в гл. 2: «Узел гордиев…»).
Англия могла похвастаться тем, что из правителей нового времени Генрих V больше всех напоминал Александра Великого. Он стал королем в двадцать шесть лет (Александру в этот момент было двадцать один год); он нападал на более многочисленные народы и сражался с более многочисленными армиями в том же стиле (по крайней мере, однажды), в каком это делал Александр. И наконец, Генриху было суждено умереть в тридцать пять лет (Александр умер в тридцать три).
«Ввиду французских дел…»
Епископ Илийский спрашивает, какое это имеет отношение к биллю, и архиепископ Кентерберийский тут же отвечает:
Его величеству я предложил
От имени церковного собора —
Ввиду французских дел, о чем беседу
Я с государем только что имел, —
Внести ему значительную сумму,
Крупнее, чем когда-либо давало
Его предшественникам духовенство.
Акт I, сцена 1, строки 75–81
Короче говоря, умный архиепископ раскусил характер Генриха. Король набожен и не станет без нужды оскорблять церковь. Он стремится к военной славе и будет рад получить благословение церкви на войну с Францией.
Архиепископ должен решить, угодна ли такая война Господу и стоит ли предложить королю деньги на ее ведение. Если эта сумма будет меньше той, которую церкви придется отдать в случае принятия билля, тогда церковь только выиграет. Кроме того, если Генрих получит деньги, не ставя этот вопрос на обсуждение парламента, со всеми вытекающими отсюда неопределенностями и враждебными настроениями, он также не возбудит против себя ожесточенной неприязни всегда могущественной высшей церковной иерархии.
На самом деле современные историки не считают, что епископ Кентерберийский действительно одобрял нападение Генриха на Францию или что глава церкви действительно поощрял развязывание войны, чтобы спасти церковное имущество. Однако Холиншед в своей истории упрекает за это архиепископа Кентерберийского, а Шекспир, найдя это у Холиншеда, принял его точку зрения.
«…Салический закон»
Архиепископ сообщает, что он уже начал объяснять Генриху, почему тот имеет законные права на французский престол, но эти объяснения были прерваны внезапным прибытием посольства из Франции.
Действие перемещается в тронный зал дворца, к Генриху и его Советникам. Выясняется, что перед беседой с французскими послами король хочет поговорить с архиепископом. Предполагается, что от этого разговора будет зависеть его ответ французам. Генрих говорит архиепископу:
Ученый лорд, мы просим разъяснить нам,
Согласно праву и воззреньям церкви,
Препятствует ли нашим притязаньям
На Францию Салический закон.
Акт I, сцена 2, строки 9–12
Архиепископ отвечает:
Притязаньям вашим
Преградой служит лишь один закон, —
Его приписывают Фарамонду:
«In terram Salicam mulieres ne succedant»…
Акт I, сцена 2, строки 35–39
Салический закон (или Салическая правда) сыграл важную роль в возникновении Столетней войны, начатой Эдуардом III в первые годы его правления (что произошло почти за век до описываемых событий). Салическим этот закон назвали потому, что впервые он был принят салическими франками – племенем, жившим на берегах реки Салы (ныне Эйсел), протекающей по территории Голландии и впадающей в залив Эйселмер близ Амстердама.
Это племя стало известным около 420 г. н. э.; согласно легенде, им правил вождь Фарамонд, о котором не сохранилось никаких сведений, кроме имени. Внука Фарамонда звали Меровей. Он правил с 448 по 458 г. и дал свое имя династии, правившей после него, – так называемым Меровингам. Внуком Меровея был Хлодвиг I, который стал вождем салических франков в 481 г. Именно Хлодвиг является первым франкским монархом, существование которого подтверждают исторические источники. К этому времени салические франки занимали небольшую территорию в северо-западной Галлии. При Хлодвиге они вели успешные завоевательные войны и к 511 г., когда Хлодвиг умер, владели почти всей нынешней Францией.
Именно при Хлодвиге были впервые записаны законы франков, получившие название Lex Salique (Салическая правда); среди них был и закон, запрещавший наследование земель по женской линии. При этом права наследования лишалась не только дочь, но и мужские потомки дочери.
На первых порах казалось, что в этом законе идет речь о наследовании не столько титулов, сколько земельных владений, но от него оставался только один шаг до наследования престола. Франция неукоснительно следовала этому правилу четырнадцать веков после смерти Хлодвига. Другими народами могли править королевы, даже выдающиеся (вроде Елизаветы I Английской, Изабеллы Кастильской, Марии-Терезии Австрийской, Екатерины II в России), но во Франции это было невозможно. Более того, с X в. н. э. там не позволялось наследовать престол мужчине, который не мог доказать свое родство с одним из предыдущих королей исключительно по мужской линии; если среди его прямых предков попадалась хотя бы одна женщина, такой кандидат немедленно исключался из списка претендентов на престол.
Таким образом, именно Салический закон мешал Генриху V претендовать на французский трон, поскольку он был потомком дочери французского короля Филиппа IV (правившего с 1285 по 1314 г.).
«Пипин Короткий…»
Архиепископу остается только одно: доказать несостоятельность Салического закона, что он и делает в длиннейшем монологе, заимствованном Шекспиром у Холиншеда.
Во-первых, архиепископ указывает, что земли салических франков являются частью не Франции, а Германии (что в целом верно, поскольку во времена Генриха V Нидерланды действительно принадлежали Германии). Кроме того, он говорит, что Салический закон был принят Карлом Великим через три века после Хлодвига и был назван так в честь недавнего завоевания Карлом земель салических франков. Тут архиепископ несколько увлекается. Салический закон всегда действовал на всей территории, которой правили франкские монархи.
Затем архиепископ продолжает утверждать, что если даже Салический закон и распространяется на Францию, то в нескольких случаях французы сами нарушали его:
…свергший Хильдерика
Пипин Короткий предъявил права
На Франции корону как потомок
Блитхильды, дщери Лотаря законной.
Акт I, сцена 2, строки 65–68
К 638 г. династия Меровингов, являвшихся наследниками Хлодвига по крови и варварскому праву, совершенно выродилась. Корона то и дело переходила от одного недолговечного наследника к другому, не имевшему ни возможности, ни желания править и находившемуся под влиянием того или иного энергичного вельможи, который называл себя мажордомом, то есть управляющим дворцовым хозяйством, или министром двора.
В 741 г. мажордомом стал Пипин Короткий и возвел на трон последнего марионеточного короля из династии Меровингов, которого звали Хильдериком III (а иногда – Хильдериком Глупым).
Пипину надоело исполнять обязанности короля, не имея титула, и он убедил папу римского передать ему корону официально. Таким образом, в 751 г. Хильдерик с папского благословения был низложен, и мажордом Пипин стал французским королем Пипином I. Новую династию в честь отца Пипина Карла (или, по-латыни, Carolus) назвали Каролингами.
Для усиления законности его власти в глазах народа, которым два с половиной века правили Меровинги, Пипин возвел свою родословную к предыдущему королю Лотарю (которых в династии Меровингов было целых четыре) по женской линии. Сделать это было нетрудно, поскольку родословную по женской линии вели кое-как и ее ничего не стоило подделать.
Впрочем, являлся ли Пипин потомком Меровингов или нет, никакого значения не имело. Главным было то, что его признал папа, а по средневековым представлениям ничего другого и не требовалось. С практической точки зрения это означало, что новую династию начали, обойдя Салический закон.
Однако, как только Пипин стал королем, его наследники стали строгими блюстителями этого закона. Подобно Меровингам, которые наследовали трон исключительно по мужской линии начиная с Фарамонда, Каролинги наследовали трон по мужской линии начиная с Пипина.
Таким образом, ссылка архиепископа на Пипина как на прецедент нарушения Салического закона беспочвенна.
«Гуго Капет…»
Затем ученый архиепископ переходит к следующему прецеденту:
Гуго Капет, похитивший корону
У Карла Лотарингского, что был
Карла Великого прямым потомком…
Акт I, сцена 2, строки 69-71
Перед нами еще один случай нарушения законного престолонаследия.
Каролинги, ведшие родословную от Пипина, достигли пика славы при сыне Пипина Карле Великом (Шарлемане), но вскоре тоже выродились, и Францией начали править короли либо слишком юные, либо слишком бездарные (либо обладавшие обоими качествами). Последний из них, Людовик V (он же Луи Бездельник), умер в 986 г.
Единственным Каролингом, бывшим наследником Пипина Короткого по мужской линии, к тому времени оставался только Карл Лотарингский, дядя Людовика. Однако Карл Лотарингский правил герцогством, которое подчинялось германскому императору, а потому французская знать и слышать о нем не хотела. Пэры Франции решили выбрать короля из собственных рядов.
В то время наиболее могущественным из них был Гуго Капет. Капет сумел уговорить архиепископа Реймсского, высшего церковного иерарха во Франции, короновать его; впоследствии папа признал Капета законным королем.
«От Лингарды…»
Архиепископ Кентерберийский указывает, что Гуго Капет претендовал на родство с Каролингами по женской линии. По его словам, Капет
…стал производить свой род
(Хотя неверно в корне) от Лингарды —
От Карломана дочери и внучки
Людовика, что сыном был родным
Карла Великого.
Акт I, сцена 2, строки 74-77
Здесь Шекспир говорит о Шарлемане (Карломане) и Карле Великом так, словно это были два разных человека.
Карломан (который в этой части монолога назван отцом Лингарды) – на самом деле Карл Лысый, правивший на территории Франции с 840 по 877 г. Он был сыном императора Людовика (в исторических источниках называемого Людовиком Благочестивым) и внуком Карла Великого, настоящего Шарлеманя.
