355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Айзек Азимов » Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы » Текст книги (страница 22)
Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 00:17

Текст книги "Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы"


Автор книги: Айзек Азимов


Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 52 страниц)

Именно ради этого конфликта Шекспир не только омолодил Хотспера лет на двадцать, но и добавил несколько лет принцу Уэльскому (которого король называет «мой Гарри»); на самом деле во время битвы при Холмдоне сыну короля было всего пятнадцать лет.

Но столь юный возраст не помешал принцу Уэльскому принять участие в кампании, проходившей в Северном Уэльсе. С кем же? Да с самим Хотспером. Иными словами, Хотспер взял принца с собой на войну и, несомненно, заменял ему отца; для этого он был достаточно взрослым.

Хотя в реальности Хотспера и принца Уэльского связывали отношения отца и сына, Шекспир изображает их как братские; но пьеса так гениальна, что истории приходится стыдливо умолкнуть.

Шекспир обессмертил шалопая Гарри и доблестного юного Хотспера, и ничто на свете (в том числе и эта книга) не в состоянии изменить картину, созданную Шекспиром, и восстановить истину.

«…И что мое дитя зовется Перси, в то время как его – Плантагенет!»

Опечаленному королю остается только мечтать, чтобы все было наоборот. Он говорит:

Как счастлив был бы я узнать, что феи

Нам обменяли наших сыновей

И что мое дитя зовется Перси,

В то время как его – Плантагенет!

Акт I, сцена 1, строки 85Ь—88

Эдуард III был Плантагенетом, поскольку являлся прямым потомком Генриха II по мужской линии. Все потомки Эдуарда III по мужской линии тоже были Плантагенетами. Принц Уэльский был правнуком Эдуарда III и, следовательно, принадлежал к Плантагенетам.

«…Гордость молодого Перси»

Но когда король Генрих, перестав жалеть себя, переходит к более важным вопросам, выясняется, что Хотспер нарушил субординацию. Доблестный молодой человек забрал себе важного пленника, а в ту пору пленники представляли собой большую ценность, поскольку их отпускали на свободу за выкуп. (Напомним, что после битвы при Оттерберне и сам Хотспер попал в плен, а затем его выкупили за огромную сумму.)

Король с негодованием говорит Уэстморленду:

Ты слышал

Про эту дерзость? Перси не дает

Мне пленников, захваченных в сраженье,

А на словах передает с гонцом,

Что только графа Файфского уступит.

Акт I, сцена 1, строки 90–94

Видимо, король считает, что все победы, одержанные англичанином, являются победами Англии, а потому пленники принадлежат королю (сегодня мы сказали бы «государству»), а не полководцу.

Однако Хотспер отказывается подчиняться этому правилу. Согласно древнему обычаю, пленники, взятые в пограничной войне, принадлежали тому, кто взял их в плен, и он не собирается отказываться от выкупа, который заслужил, рискуя жизнью.

Перед нами пример новой феодальной междоусобицы, возникшей в стране, король которой пришел к власти также в результате междоусобицы. Знать (включая самого Генриха IV, в то время Болингброка) восстала против Ричарда II, пытавшегося присвоить себе право распоряжаться налогами. Перси возглавили это восстание; без них Генрих не смог бы стать королем. Воюя против «тирании» центральной власти (выражаясь современным языком, за «гражданские права»), Перси считали, что они просто обязаны пользоваться этими правами и что Генрих IV, которому они помогли сесть на престол, не должен мешать им.

Однако Генрих IV, оказавшись у власти, решал государственные дела примерно так же, как это делал Ричард. Ему нужно было усилить королевскую власть и добыть деньги, в которых он нуждался не меньше, чем Ричард.

Противоречие носило антагонистический характер, но следует заметить, что прав был Перси. В самом деле, Хотспер мог бы справедливо возразить, что он сделал щедрое предложение, согласившись передать королю своего самого главного пленника (Мордейка), за которого можно было получить самый большой выкуп. Отказавшись от этого предложения и потребовав всех пленников, король сразу превратился в глазах Перси в алчного тирана.

(Кстати, в эпизоде с пленниками Шекспир следует за Холиншедом, а Холиншед ошибается. Есть основания думать, что в этом споре король уступил. Но даже если и так, это дела не меняло. Конфликт между центральной и местной властью не мог разрешиться, и если кто-то уступал в одном, то тут же стремился взять реванш в другом.)

«…Школа его дяди»

Услышав о ссоре из-за пленников, Уэстморленд утверждает, что Хотспер слишком молод, чтобы быть ее инициатором. За ним наверняка стоят более опытные и хитрые люди. Он с возмущением говорит:

Его так дядя Вустер научил,

Который вам вредит, где только может.

Акт I, сцена 1, строки 95–96

Вустер – это сэр Томас Перси, граф Вустер, который порвал с Ричардом буквально в последнюю минуту (см. в гл. 6: «…Юный Генри Перси»). Он – младший брат графа Нортумберленда, а потому приходится Хотсперу дядей.

То, что Томас Перси не торопился присоединяться к остальным Перси, восставшим против Ричарда II, говорит, что он либо склонялся на сторону Ричарда, либо не любил Болингброка или не доверял ему (или не любил и не доверял одновременно) и перешел на сторону Болингброка только тогда, когда дальнейшее промедление стало опасно. Отсюда следует, что он первым из Перси готов был восстать против нового короля.

Впоследствии выясняется, что подозрения Уэстморленда в отношении Томаса Перси обоснованны, но Уэстморленд был готов воспользоваться любым предлогом, чтобы навредить сопернику. Уэстморленд принадлежал к роду Невиллов, которые также были северянами и враждовали с Перси, а потому готов был любыми способами доставлять ему неприятности.

«Ну, Хэл…»

Король решает вызвать всех Перси к себе в Виндзор, чтобы обсудить спорный вопрос. На этом первая сцена, посвященная государственным делам, выигранным и проигранным сражениям, воинам и мятежникам, гневу и опасностям, заканчивается. Действие перемещается в лондонский трактир, в котором поселился принц Уэльский.

Как и предупреждал король Генрих, здесь мы не найдем ничего общею с Хотспером, рыцарем без страха и упрека. Перед нами появляются веселый и очень живой юноша и его закадычный приятель, толстый и беспутный седой проходимец, единственное достоинство которого – остроумие, и благодаря этому он завоевал сердце не только принца, но и публики.

Старого толстяка зовут сэр Джон Фальстаф; хотя это не исторический персонаж, а почти целиком создание фантазии Шекспира, он намного ближе к людям из плоти и крови, чем любое другое действующее лицо пьесы.

Фальстаф стремительно врывается в пьесу, опережая самого принца:

Который час, Гарри?

Акт I, сцена 2, строка 1[75]75
  В оригинале: «Ну, Хэл, парнишка, какое сейчас время суток?» – Е. К.


[Закрыть]

(Поскольку Фальстаф постоянно называет Генри этим суперуменьшительным именем, еще менее официальным, чем Гарри, будущий Генрих V известен всему миру под кличкой «принц Хэл».)

Что подтолкнуло Шекспира на создание этого искрометного образа?

Одним из источников, которыми Шекспир пользовался при написании первой части «Генриха IV», была пьеса анонимного автора, называвшаяся «Славные победы Генриха V». Там излагаются события, отраженные во второй части «Генриха IV» и в «Генрихе V», но эта анонимная пьеса короче, чем любая часть трилогии. В «Знаменитых победах» отражена легенда о беспутной юности принца Хэла и его внезапной метаморфозе во время коронации.

В «Знаменитых победах» попадаются зерна некоторых событий пьесы Шекспира, но стоит сравнить соответствующие эпизоды двух пьес, чтобы понять, что такое прикосновение гения.

В «Знаменитых победах» один из спутников принца сэр Джон (Джоки) Олдкасл; Шекспир позаимствовал у него только имя, и ничего больше. У Джона Олдкасла старой пьесы нет и намека на остроумие или чего-то запоминающегося, в то время как Джон Олдкасл Шекспира был и остается одним из величайших комиков на все времена.

Но в таком случае кто этот Джон Олдкасл? Был ли человек с таким именем спутником принца, которого тот отверг, став королем (от этого удара, как нам предстоит убедиться, бедный Фальстаф так и не оправился)?

Оказывается, сэр Джон Олдкасл действительно существовал и действительно был другом принца Хэла. Однако он не был ни старым, ни толстым, ни беспутным. Исторический Джон Олдкасл был всего лет на десять старше принца; во время победы Хотспера над скоттами ему было лет двадцать пять. Он был хорошим воином, участвовал в экспедиции Хотспера в Северный Уэльс и именно там подружился с юным принцем Уэльским, который также принимал участие в этом походе.

Олдкасл дружил с Хэлом не только в бытность его принцем Уэльским, но и после того, как Хэл стал королем Генрихом V.

В 1408 г. (через шесть лет после событий, открывающих первую часть «Генриха IV»; тогда Хэл все еще был принцем Уэльским) Олдкасл женился на богатой наследнице рода Кобемов, в конце концов стал лордом Кобемом и имел полное право рассчитывать на почтенную старость или благородную смерть на поле боя.

Но у него был один изъян. Сэр Джон был иноверцем.

За тридцать лет до начала событий первой части «Генриха IV» религиозный реформатор Джон Уиклиф предложил доктрину, очень похожую на ту, которую полтора века спустя проповедовали умеренные протестанты. Несмотря на происки ортодоксов, Уиклиф остался целым и невредимым и в 1384 г. умер в своей постели, поскольку находился под покровительством пресловутого Джона Гонта, отца Генриха IV.

Уиклиф оставил учеников, называвших себя «лоллардами». Это слово – производное от голландского (следует напомнить, что движение зародилось во Фландрии[76]76
  Точнее, в Антверпене. (Примеч. пер.).


[Закрыть]
слова, означающего «бормотать»; они получили это насмешливое прозвище, потому что действительно вечно бормотали молитвы. Церковные власти сурово осудили лоллардов, и Генрих IV, из-за шаткости своего положения вынужденный искать друзей где только можно, начал преследовать тех, кого защищал его отец.

Лолларды вербовали своих сторонников главным образом среди простонародья, поэтому их движение было легко преследовать и в конечном счете подавить, но среди них изредка попадались и аристократы. Одним из таких аристократов был сэр Джон Олдкасл. Более того, он относился к числу преданных и убежденных лоллардов, которые не отреклись бы от своих убеждений даже под угрозой смерти.

К тому времени, когда Хэл стал королем Генрихом V, гонения на лоллардов достигли пика, и жизни Олдкасла стала угрожать опасность. Генрих V, который не хотел наказывать друга юности, но не мог нескончаемо сопротивляться требованиям церкви (в частности, потому, что нуждался в финансовой помощи церкви для ведения агрессивной войны во Франции), лично обратился к Олдкаслу с просьбой покориться и отречься от ереси.

Олдкасл отказался сделать это и был осужден как еретик в сентябре 1413 г. Король отсрочил его казнь на сорок дней, надеясь, что Олдкасл передумает. Но Джон упорствовал; он сумел бежать и попытался поднять восстание. В частности, в его планы входило похищение короля.

Попытка похищения была плохо подготовлена и провалилась, но Олдкасл бежал снова и скрывался в холмах Уэльса еще четыре года, затем его схватили. Наконец 14 декабря 1417 г. Олдскасла казнили по принятым тогда правилам: как еретик он был приговорен к сожжению на медленном огне, и постепенно его зажарили до смерти. Генрих V был не в силах его спасти.

Почему же сэр Джон Олдкасл, храбрый воин, видный реформатор и мученик, выступает в «Знаменитых победах» как отрицательный герой? Он был еретиком, не так ли? И изменником тоже. А автор пьесы, бездарный писака, не сумел преодолеть тогдашних стереотипов.

Однако во времена Шекспира Кобемы по-прежнему оставались знатным и влиятельным родом. Они могли не обращать внимания на то, как выведен сэр Джон Олдкасл в «Знаменитых победах», поскольку в этой бездарной пьесе ему была отведена эпизодическая роль.

Однако после премьеры пьесы Шекспира, которая тут же обрела неслыханную популярность, Кобемы несказанно обиделись за своего предка, который выступает там как один из главных героев и изображен в комическом виде. Кроме того, за прошедшие два века Англия стала в основном протестантской страной, где Олдкасла почитали как предтечу протестантов и мученика веры, а потому негодование испытывали не только Кобемы. Шекспир был гением, но при этом обладал прекрасным коммерческим чутьем. Он не собирался ссориться с публикой, а потому сразу же согласился изменить имя персонажа и сделал это еще до напечатания пьесы.

Однако современнику Шекспира лорду Кобему это не помогло. Политические оппоненты тут же прозвали его «сэром Джоном Фальстафом».

Но если Шекспир отказался от имени Олдкасл, то откуда он взял «Фальстафа»?

Когда принц Хэл стал королем, у него появился другой приятель, сэр Джон Фастолф, сражавшийся с ним во Франции и хорошо зарекомендовавший себя во многих битвах. Однако был случай, когда его заподозрили в трусости. Обвинение не подтвердилось, и в конце концов он оправдался. Однако в более ранней пьесе Шекспира «Генрих VI» (часть первая), где Фастолф играет эпизодическую роль, он изображен трусом, бежавшим с поля боя.

Ничего другого Шекспиру не требовалось. У принца Хэла был друг, который зарекомендовал себя трусом. Драматург изменил несколько букв в имени, и в результате родился сэр Джон Фальстаф.

«От выдержанных сухих вин…»

Фальстаф и принц Хэл состязаются в остроумии; обычно это состязание заканчивается вничью. Принц постоянно атакует, но, хотя Фальстаф является прекрасной мишенью (как в прямом, так и в переносном смысле), он великолепно уклоняется от ударов и дает сдачи.

Однако смысл этого обмена остротами со временем стал непонятен, не говоря о том, что за четыре века наше чувство юмора сильно изменилось. Непонятное можно объяснить в примечаниях, но соль шутки, конечно, будет при этом утрачена. Например, первая реплика принца Хэла, адресованная Фальстафу, гласит:

У тебя так ожирели мозги от десертных вин…

Акт I, сцена 2, строки 2–3

В оригинале используется выражение «old sack» (буквально: «старый мешок»).[77]77
  Напрашивается перевод: «Тебя что, пыльным мешком по голове стукнули?» Это ответ на реплику Фальстафа, спрашивающего, какое сейчас время суток. – Е. К.


[Закрыть]
Однако из контекста выясняется, что речь идет о каком-то алкогольном напитке[78]78
  смысл: «Ты что, допился до чертиков?» – Е. К.


[Закрыть]
. Но это совсем не тот напиток, который потребляют современные алкоголики (к коим мы автоматически причисляем и Фальстафа). Речь идет всего-навсего о любом сухом вине, которое по-французски называется vin sec. Таким образом, sack – это англизированное французское sec. Так называли в Англии главным образом вина, привезенные из Южной Европы – например, белый испанский херес.

Приведем еще один пример. Фальстаф начинает фразу:

Знаешь, душенька…

Акт I, сцена 2, строка 23[79]79
  В оригинале: «Клянусь Девой Марией, мой дорогой остряк…» – Е. К


[Закрыть]

Слово «marry» – обычное для Елизаветинской эпохи обращение друг к другу, которым в наши дни не пользуются. Поначалу кажется, что оно лишено смысла. Однако на самом деле это сильно сокращенное выражение «клянусь Девой Марией» («by the Virgin Магу»), аналогичное выражению «dear me», которое является искаженным итальянским dio mio, то есть «боже мой». Такие клятвы считались в порядочном обществе чем-то вроде обеззараживающего средства, которое применяли перед тем, как вступить в диалог с уважаемым человеком.

«…Старина»

Один из этих выпадов и контрвыпадов представляет особый интерес. Спасаясь от острот принца Гарри, Фальстаф пытается сменить тему и ни с того ни с сего заговаривает о трактирщицах:

А скажи, разве моя трактирщица не сладкая бабенка?

Акт I, сцена 2, строки 41–42

Принц Хэл живо реагирует:

Настоящий мед, старина. А скажи, разве не сладкая штука куртка из буйволовой кожи?

Акт I, сцена 2, строки 43–45[80]80
  В оригинале: «Как мед из Гиблы, мой старый приятель из замка. А скажи, разве куртка из буйволовой кожи – не самая долговечная тюремная роба на свете?» – Е. К.


[Закрыть]

Применяя известную поговорку (мед из Гиблы, города в Малой Азии, с древнейших времен считался самым сладким на свете), Хэл соглашается с Фальстафом, но тут же наносит следующий укол. Замок – это известный лондонский публичный дом; тем самым принц намекает на наклонности Фальстафа. Игра словами была бы еще более тонкой, если бы Шекспир сохранил первоначальное имя своего персонажа[81]81
  Олдкасл буквально означает «старый замок». – Е. К.


[Закрыть]
. Эта пикировка слабый след прежнего имени. Шекспир не стал менять этот эпизод – либо по небрежности, либо не желая отказываться от шутки.

Но потом Хэл подкалывает Фальстафа еще сильнее. Он тоже ни с того ни с сего заговаривает о буйволовой куртке (долг платежом красен). Использованное Шекспиром слово «durance» означает не только «прочность», но и «тюремное заключение». С виду принц Хэл отпускает невинное замечание о свойствах одежды, но, поскольку желтовато-коричневые куртки из буйволовой кожи носили шерифы, это намек на то, что Фальстаф кончит свои дни в тюрьме, если не на виселице.

Фальстаф понимает намек, и тут ему изменяет чувство юмора. Он злобно огрызается:

…черт побери, какое мне дело до буйволовой куртки?

Акт I, сцена 2, строки 47–48[82]82
  В оригинале: «При чем тут буйволовая куртка, чума ее забери?» – Е. К.


[Закрыть]

Принц Хэл тут же отвечает вопросом на вопрос:

А какое мне дело до твоей трактирщицы?

Акт I, сцена 2, строки 49–50[83]83
  В оригинале: «Ну, чуму не чуму, а «покс» от твоей трактирщицы подхватить можно». – Е. К.


[Закрыть]

«Покс» – это, конечно, сифилис; по мнению принца, именно сифилис ждет тех, кто якшается с трактирщицей и другими особами легкого поведения. Упоминание о сифилисе – конечно, анахронизм, но не такой вопиющий, как в «Троиле и Крессиде».

На серьезное замечание принца Хэла о нежелании иметь дело с трактирщицей следует обратить внимание. Шекспир заботится о репутации своего будущего героя.

Хэл действительно водит компанию с темными личностями, но не говорит и не делает ничего предосудительного. Далее мы увидим, что он участвует в разбое, но это всего-навсего шутка, которую можно простить. Конечно, он пьет, но никогда не напивается допьяна. Более того, никто не может обвинить его в сексуальной распущенности. В изображении Шекспира принц – всего-навсего молодой человек с развитым чувством юмора, которому нравятся грубоватые шутки. Пожалуй, единственное, в чем его можно упрекнуть, – это терпимость, с которой он относится к недостойному поведению людей, развлекающих его.

«Премудрость возглашает…»

Однако терпимость принца Хэла не означает, что он смотрит на это поведение сквозь пальцы. Наоборот, принц постоянно иронизирует над своими разгульными спутниками. Можно заметить, что он получает удовольствие от общения не столько с приятелями Фальстафа, сколько с ним самим (как с отличной мишенью для шуток).

Так, Фальстаф начинает печально говорить об исправлении (что он делает постоянно) и насмешливо, но серьезно рассказывает о почтенном старом господине, который отчитывал его на улице (видимо, за то, что тот плохо влияет на принца). Он со вздохом произносит:

Тем не менее он говорил очень основательно. И, что существенно, при свидетелях.

Акт I, сцена 2, строки 90–91[84]84
  В оригинале: «И все же он говорил мудро, и притом на улице». – Е. К.


[Закрыть]

Принц Хэл тут же подхватывает это выражение:

Как по писанию. Премудрость возвышает голос свой на улице, и никто не слушает ее.

Акт I, сцена 2, строки 92–93[85]85
  В оригинале: «Ты поступил правильно, потому что премудрость возглашает на улице, а ее никто не слушает». – Е. К.


[Закрыть]

Это цитата из Библии: «Премудрость возглашает на улице, на площадях возвышает голос свой. В главных местах собраний проповедует, при входах в городские ворота говорит речь свою: <…> «Я звала, а вы не послушались, простирала руку мою, и не было внимающего…» (Притч., 1: 20–21, 24).

Ирония заключается в утверждении, что Фальстаф, проигнорировав слова пожилого джентльмена, поступил совершенно правильно, то есть в полном соответствии с Библией. Фальстаф достаточно умен и достаточно образован, чтобы понять намек. Это предупреждение: если ты не внимаешь советам персонифицированной Мудрости, эта Мудрость отвернется от тебя тогда, когда ты будешь нуждаться в ней больше всего. Персонифицированная Мудрость говорит: «Я посмеюсь, когда с тобой случится беда; я позлорадствую, когда тебя охватит страх».

Иными словами, принц угрожает Фальстафу; в конце концов эта угроза сбывается.

Огорченный Фальстаф снова клянется исправиться, но, когда принц неожиданно предлагает стянуть у кого-нибудь кошелек, старый плут тут же оживляется; к этому он готов всегда. Принц смеется, и Фальстаф говорит с видом оскорбленного достоинства, имея в виду воровство:

В самом деле, Гарри? Ну что ж, таково мое призвание. Каждый трудится на своем поприще.

Акт I, сцена 2, строки 108–109[86]86
  В оригинале: «Если человек работает по призванию, это не грешно». – Е. К.


[Закрыть]

Конечно, такой странный и неожиданный довод в свою защиту заставляет принца Хэла рассмеяться и признать свое поражение. Он с удовольствием следит за тем, как Фальстаф выкручивается из любого затруднительного положения, и ради этого готов простить ему все – или почти все.

«…На Гедских холмах»

Упоминание о краже кошелька готовит публику к чему-то более серьезному. Самой распространенной из легенд о беспутстве принца Хэла является легенда о том, что он грабил людей на большой дороге. Именно этой сценой начинается пьеса «Знаменитые победы Генриха V».

Шекспир не может обойти эту историю, потому что она слишком хорошо известна (наподобие Вашингтона и вишневого дерева), но выворачивает ее наизнанку. Фальстаф, занимаясь словесным фехтованием с принцем, обдумывает более серьезное дело. Готовится разбой на большой дороге, и Фальстаф рассчитывает получить свою часть добычи.

Входит Пойнс (еще один из непутевых приятелей принца) и объявляет, что подготовка к разбою закончена. Он говорит:

…завтра в четыре утра всем быть в сборе на Гедских холмах. Мимо пройдут богомольцы в Кентербери и купцы с деньгами и товарами в Лондон. Я достал вам маски. Лошади у вас свои. В ожидании нас Гедсхиль будет ночевать в Рочестере. Завтра мы задаем пир в Истчипе.

Акт I, сцена 2, строки 128–134

Кентербери лежит в 50 милях (80 км) к юго-востоку от Лондона. Если Лондон – светская столица Англии, то Кентербери – столица духовная. Для грабителей дорога между этими двумя столицами была настоящим золотым дном: паломники несли в Кентербери богатые дары, а купцы доставляли в Лондон товары. Пойнс обещает, что они успеют закончить дело и с добычей вернутся в Истчип (район Лондона, заселенный простонародьем), чтобы вечером как следует поужинать, разбогатев от награбленной добычи.

На полпути между Кентербери и Лондоном лежит город Рочестер. Там остановился Гедсхиль (точнее, Гэдсхилл, еще один член лихой компании принца), который приготовил все необходимое.

Сходство между именем Гедсхиль[87]87
  Gadshill. (Примеч. пер.)


[Закрыть]
и названием Гедские холмы[88]88
  Gad's Hill. (Примеч. пер.)


[Закрыть]
[89]89
  точнее, Гэдский холм. – Е. К.


[Закрыть]
может сбить с толку, но первое является производным от второго. В перечне действующих лиц пьесы «Знаменитые победы» есть вор Катберт Каттер по кличке Гэдский Холм; видимо, это излюбленное место его подвигов.

Сам Гэдсхилл (или Гедский холм) – небольшая возвышенность в 3 милях (5 км) к северо-западу от Рочестера. Очевидно, оттуда разбойники могли просматривать дорогу в обоих направлениях; эта местность была печально известна множеством творившихся здесь преступлений. Славу ей принесла не только пьеса Шекспира, но и то, что здесь провел свои последние годы писатель Чарльз Диккенс. Он умер в Гэдсхилле в 1870 г.

«…Ни за что на свете»

Хотя легенда называет принца Хэла участником разбоя, однако Шекспир смягчает удар. Когда Фальстаф предлагает принцу Хэлу присоединиться к шайке, Хэл сердито говорит:

Кто? Я? Воровать? Грабить? Ни за что на свете.

Акт I, сцена 2, строка 142

На мгновение он колеблется, но затем наотрез отказывается становиться вором, хотя не пытается отговорить остальных.

Однако Пойнс пользуется возможностью поговорить с принцем Хэлом наедине и предлагает ему подшутить над приятелями. Пусть Фальстаф и его подручные нападут на купцов и отберут у них деньги, а затем Пойнс и принц, замаскированные до неузнаваемости, в свою очередь, ограбят грабителей. Вечером они послушают Фальстафа (который наверняка придумает чудовищную небылицу, объясняя случившееся), а потом разоблачат его.

Таким образом, принц Хэл участвует в разбое только из непреодолимого желания подшутить над друзьями, а такая слабость вполне простительна.

«Я всем вам знаю цену…»

И все же Шекспир нервничает. Во-первых, он просто не может позволить принцу Хэлу, будущему королю-герою, совершить неблаговидный поступок (несмотря на все легенды на свете). Ему нужен мотив, который объясняет участие принца в преступлении, причем мотив как можно более благородный.

Когда Фальстаф и Пойнс уходят и принц остается на сцене один, он задумчиво говорит, глядя вслед приятелям:

Я всем вам знаю цену, но пока —

Потворщик первый вашим безобразьям.

Мне в этом солнце подает пример.

Оно дает себя туманить тучам,

Чтоб после тем сильнее ослепить

Своим внезапным выходом из мрака.

Акт I, сцена 2, строки 199–205

Беспутство принца Хэла изображается как розыгрыш; складывается впечатление, что он сознает собственное величие и нарочно старается подчеркнуть его, создавая резкий контраст с прошлыми глупостями и сумасбродствами.

Это могло сойти для елизаветинской публики, считавшей Генриха V почти полубогом, но на современный слух звучит фальшиво. Такое поведение совершенно не в духе принца; если бы так было на самом Деле, наша симпатия к нему сильно уменьшилась бы. Валять дурака от хорошего настроения или юношеской бравады – еще туда-сюда, но делать это из высших политических соображений омерзительно.

К счастью, этот монолог никак не связан с событиями пьесы. С его помощью Шекспир просто предупреждает публику, что в один прекрасный день принц Хэл станет королем-героем и что волноваться из-за инцидента на Гедских холмах не следует.

Само собой, в легенде о принце Хэле нет и намека на то, что он разбойничал из каких-то политических соображений.

«Бич величия…»

На сцене вновь решают вопросы высокой политики. Король, разгневанный тем, что ему не передали всех пленников, встречается в Виндзорском замке с представителями рода Перси. Когда занавес открывается, становится ясно, что дело дошло до угроз.

За всех Перси отвечает Вустер, который держится очень независимо:

Мой государь, наш дом не заслужил, Чтобы ему о силе говорила Та сила, для которой этот дом Служил опорою при возвышенье.

Акт I, сцена 3, строки 10–13[90]90
  В оригинале: «Бич величия…» – Е. К.


[Закрыть]

Это недвусмысленное требование награды за участие в свержении Ричарда II, которое выдвигается уже не в первый и далеко не в последний раз; именно это требование заставляет короля относиться к Перси с недоверием.

Но король ни словом не заикается о том, что считает себя в долгу перед Перси, потому что такие заверения опасны. Этим подданным дай палец – они всю руку откусят. (Говоря современным языком, Генрих IV понимает тщетность и вредность «политики умиротворения».)

Это заставляет вспомнить пророчество Ричарда II из предыдущей пьесы. Когда свергнутый король сталкивается с Нортумберлендом, Шекспир и Ричард предупреждают дерзкого вельможу, что придет время, когда любая награда короля покажется ему недостаточной, а новый король будет бояться, что человек, восставший против одного короля, непременно восстанет и против другого (см. в гл. 6: «Отправитесь вы в Помфрет…»).

Пророчество оказывается верным. Король Генрих, понимая, что слова Вустера граничат с бунтом, приказывает ему покинуть дворец.

«…Гадкую селитру»

Нортумберленд, тщетно пытавшийся остановить дерзкие речи Вустера, теперь пытается умилостивить разгневанного короля. Он заявляет, что Хотспер, отказавшись отдать пленников, просто погорячился. Сам Хотспер тоже пытается оправдаться в знаменитом монологе:

Я их не отказался выдавать,

А вот как было дело. После битвы,

Когда, склонясь на меч и чуть дыша

От напряженья, ярости и жажды,

Сидел я, подошел какой-то лорд,

Нарядный, как жених…

Акт I, сцена 3, строки 28–33

Этот придворный хлыщ (личность которого очень хотелось бы узнать, но, к сожалению, все это происшествие – вымысел Шекспира), появившийся на поле боя, бормочет глупости, которые выводят из себя усталого воина. (На протяжении всей пьесы Хотспер предстает человеком нетерпеливым и раздражительным; впрочем, судя по описанию события, в данном случае осуждать его не приходится.)

Хотспер рассказывает, какие глупости изрекал этот придворный:

Он очень сожалел, что из земли

Выкапывают гадкую селитру,

Которая цветущим существам

Приносит смерть или вредит здоровью,

И уверял, что если б не стрельба,

Он сам бы, может быть, пошел в солдаты.

Акт I, сцена 3, строки 58–63

Порох представляет собой смесь древесного угля, серы и нитрата калия (в просторечии называемого селитрой). Из трех перечисленных компонентов селитра – самый редкий и трудно добываемый. Это узкое место в производстве пороха; именно поэтому светский хлыщ жалеет, что ее «выкапывают из земли».

Порох был известен в Китае задолго до того, как он появился в Европе; существуют некоторые свидетельства, что европейцы открыли его в XIII в. Алглийский ученый Роджер Бэкон упоминает о чем– то подобном в 1268 г. (В это время Китай и Восточную Европу объединила огромная Монгольская империя, и европейские искатели приключений после долгого сухопутного путешествия добирались до Дальнего Востока. Возможно, сведения о порохе были привезены именно оттуда.)

Первым европейцем, сконструировавшим металлический цилиндр, из которого можно было метать снаряды, взорвав порох, стал немецкий монах и алхимик Бертольд Шварц. Таким образом, первая пушка была изобретена около 1313 г.

Первые пушки были неудобными, малоэффективными и намного более опасными для собственной обслуги, чем для тех, на кого они были нацелены. Впервые в боевых условиях пушки использовал в битве при Креси (1346) Эдуард III, а на следующий год тот же монарх применил их во время осады Кале. Однако в обеих битвах они служили главным образом для создания психологического эффекта, и прошло еще несколько десятилетий, прежде чем пушки стали широко использовать в военных действиях.

В 1402 г., когда состоялась битва при Холмдоне, пушки еще были редкостью. Хотспер выиграл сражение с помощью лучников; пушки в сражении не участвовали. Что же касается ручного огнестрельного оружия, то тогда его еще не изобрели. Таким образом, жалоба хлыща на селитру – анахронизм.

Однако два века спустя, в эпоху Шекспира, стало предельно ясно, что артиллерия полностью победила на поле боя и изменила не только характер войны, но и всю социальную систему в Европе.

Вплоть до 1400 г. крепостные стены были неуязвимы, и город или замок можно было взять только после долгой осады, а рыцари в латах могли участвовать в битве, не боясь быть убитыми (убить их мог только другой рыцарь в броне, но все же гораздо чаще дело заканчивалось пленом и выкупом). Иными словами, знать, чувствовавшая себя в безопасности, могла позволить себе быть смелой и свысока смотреть на простонародье, не умевшее владеть сложным оружием и ездить верхом, плохо вооруженное и сражавшееся в пешем строю, а потому погибавшее сотнями и тысячами.

Но тут появился порох. Пушки, из которых стреляло простонародье, разрушали стены замков. Более того, пуля, выпущенная из ружья, которое держал в руках какой-нибудь сапожник или крестьянин, могла пробить доспехи самого лучшего рыцаря задолго до того, как копье или меч рыцаря достанут стрелка. (Конечно, при этом стрелку должна была улыбнуться удача, потому что прошло много времени, прежде чем ручное стрелковое оружие приобрело меткость.)

С появлением пороха отпала необходимость в замках и рыцарях; именно это, а не что-то иное подорвало основы феодальной системы. Эпоха Перси и Дугласов прошла; отныне исход войны решали пушки, но они стоили так дорого, что иметь артиллерию могли позволить себе только короли.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю