Текст книги "Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы"
Автор книги: Айзек Азимов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 52 страниц)
Остальные лица, упомянутые королем, – это Жан, герцог Беррийский, старший брат Филиппа Храброго и последний из дядьев безумного короля Карла VI. В то время ему было семьдесят четыре года; он проживал в роскоши за счет крестьян, которых обложил непосильными налогами; в конце концов крестьяне, доведенные до отчаяния, взбунтовались. В войне между арманьяками и бургиньонами Жан Беррийский пытался играть роль посредника (за четверть века до того в Англии такую же роль пытался сыграть Джон Гонт, см. в гл. 6: «Джон Гонт…»). Однако он не добился успеха (как и Гонт); в конце концов Жану Беррийскому пришлось перейти на сторону арманьяков. Однако преклонный возраст мешал ему действовать активно (к чему он, впрочем, и не слишком стремился).
Пятым герцогом Бретонским был Жан Доблестный. Он являлся сторонником Филиппа Смелого, но после убийства Людовика Орлеанского порвал с бургиньонами. Хотя формально он перешел на сторону арманьяков, однако делал все, чтобы сохранить традиционный бретонский нейтралитет в войне между Англией и Францией. Его отряды появлялись на поле боя слишком поздно, после окончания сражения с Генрихом V, причем складывалось впечатление, что эти опоздания были преднамеренными.
Герцога Брабантского звали Антонием; он был родным братом вождя бургундцев Жана Бесстрашного, так что ожидать от брабантца решительных действий против англичан не приходилось.
Получается, что из четырех упомянутых герцогов оказать серьезное сопротивление Генриху V мог только Шарль Орлеанский, но, как уже говорилось выше, он был бездарным полководцем.
«…Римлянина Брута»
Поскольку Шекспир был ярым патриотом Англии, следовало ожидать, что он преувеличит страх французов перед вторжением англичан. Однако у французов действительно были серьезные основания бояться этого вторжения. Хотя Англия была намного меньше, беднее и малочисленнее, но в то время во Франции царил хаос; кроме того, там еще не забыли горечь поражений при Креси и Пуатье, которые французы потерпели семьдесят лет назад.
Французский король напоминает об этих битвах, но дофин Луи отметает страхи отца и говорит, что английский король Генрих V – никчемная личность и занят только удовольствиями.
Ему резко возражает человек, названный в списке действующих лиц коннетаблем Франции. Он говорит о короле Генрихе:
И вы поймете: буйство юных дней
Повадкой было римлянина Брута,
Что прикрывал свой ум безумья маской…
Акт II, сцена 4, строки 36–38
Римлянин Брут – это Луций Юний Брут, живший в Древнем Риме в эпоху, описанную в пьесе У. Шекспира «Лукреция», и скрывавший свой острый ум под личиной глупости.
Но кто этот коннетабль и что означает его титул?
Это французское слово происходит от латинского comes stabuli (смотритель конюшен). В эпоху, когда главной воинской силой были рыцари в тяжелых доспехах, к состоянию лошадей относились с повышенным вниманием. Сначала коннетаблем называли главного конюха, затем – командира кавалерии, а в конце концов – командующего армией.
Во Франции это был высший военный титул, означавший главнокомандующего всей французской армией. В то время этот пост занимал Шарль д'Альбре.
Беседу французов прерывает прибытие из Англии герцога Эксетера; он доставляет требование, чтобы Карл VI передал корону Генриху V. Карл не дает немедленного ответа и просит время на раздумье.
«В Гарфлер…»
На сцену снова выходит Хор и начинает третий акт. Он говорит:
Вообразите,
Что с берега вы смотрите на город,
Качающийся на крутых валах, —
Так представляется могучий флот,
В Гарфлер плывущий.
Акт III, Хор, строки 13–17
Арфлер[152]152
в переводе – Гарфлер. – Е. К.
[Закрыть] – порт в устье Сены; англичане стремились захватить его по множеству причин. Генрих V понимал важность господства на море. Англия владела Кале уже более полувека (Эдуард III захватил этот город в 1347 г.), в результате чего восточная часть пролива Ла-Манш (Па-де-Кале) находилась под ее полным контролем. В то время Арфлер был важнейшим французским портом на Ла-Манше (правда, со временем верх одержал Гавр, находившийся всего на пару миль (3 км) западнее, в результате Арфлер превратился в захолустный порт).
Одним ударом захватив Арфлер и установив контроль над всем Ла– Маншем, Генрих мог бы беспрепятственно снабжать свои войска во Франции и одновременно мешать французам нанести ответный удар по Англии. Более того, поскольку Арфлер находился в устье Сены, захватив его, можно было доплыть по реке до самого Парижа.
Впрочем, существовала также причина психологического характера. Арфлер находился на территории Нормандии, а Генрих принадлежал к династии английских королей родом из Нормандии; именно это позволяло ему претендовать на французскую корону.
Отплыв из Саутгемптона И августа 1415 г., английский флот пересек Ла-Манш и 13 августа прибыл в Арфлер (находившийся в 120 милях (192 км) к юго-востоку).
«Предлагает дочь ему король…»
Тем временем Эксетер доставляет Генриху ответное предложение короля Карла. Хор говорит:
Представьте, что из лагеря французов
Посол, вернувшись, сообщает Гарри,
Что предлагает дочь ему король
И герцогства ничтожные в придачу.
Отвергли предложенье.
Акт III, Хор, строки 28–32
Предложение французского короля имело смысл. В глазах Европы английский король (что бы он ни думал о самом себе) был второстепенным монархом и не шел ни в какое сравнение с королем Франции. Раньше английские короли гордились, когда им предлагали в жены французских принцесс.
Так, Эдуард II, отец завоевателя Эдуарда III, женился на Изабелле, дочери Филиппа IV Французского, а Ричард II, внук того же Эдуарда III, женился на Изабелле, дочери Карла VI.
Катерина приходилась Изабелле младшей сестрой; в ту пору ей было всего четырнадцать лет, однако по тогдашним представлениям (особенно королевским) она уже достигла брачного возраста. Если же в приданое король давал ей какие-то «ничтожные» герцогства, то, с его точки зрения, предложение было очень щедрое.
Кстати, над саркастической шекспировской характеристикой этих герцогств стоит задуматься. «Генрих V» – пьеса шовинистическая, посвященная самой знаменитой в истории Англии военной победе, но тем не менее все соглашаются, что даже в этой пьесе ненависть Шекспира к войне то и дело дает себя знать. Похоже, пространные и подробные аргументы архиепископа приведены Шекспиром сознательно, чтобы продемонстрировать искусственный характер этой войны; здесь же Генрих решительно отвергает щедрое предложение исключительно из жадности. Далее нам будут часто попадаться эпизоды, изображающие Генриха отнюдь не в лучшем свете, но написаны они осторожно – так осторожно, чтобы публика (особенно шовинистически настроенная елизаветинская публика) их не заметила и доставила Шекспиру сомнительное удовольствие тайно поиздеваться над ней.
«…Подносит к пушке дьявольский фитиль»
Хор объявляет о начале военных действий:
Канонир
Подносит к пушке дьявольский фитиль.
Все сметено.
Акт III, Хор, строки 32–34
Артиллерия, которая в битве при Креси была всего-навсего опасной игрушкой, пугавшей лошадей и убивавшей собственную прислугу, за прошедшие с тех пор семьдесят лет сильно продвинулась вперед. Пушки стали более надежными, а ядра – более разрушительными.
При поединках от пороха не было пользы, так как ручное огнестрельное оружие еще не придумали, но пушки пробивали крепостные стены намного эффективнее, чем тараны, причем без всякого ущерба для обслуживавших их солдат.
«…В пролом»
Войско Генриха высадилось на побережье Франции, не встретив сопротивления. Коннетабль принял не слишком героическое, но мудрое решение сосредоточить армию в Руане, расположенном в 50 милях (80 км) выше по течению реки, перекрыть дорогу на Париж и бросить Арфлер на произвол судьбы. Такая выжидательная политика была продиктована финансовым хаосом, царившим во Франции. Двадцатилетняя гражданская война, которую усугубляло безумие короля, довела страну до банкротства, так что на широкомасштабные военные действия денег не было.
Видимо, д'Альбре прекрасно понимал, что долгая осада существенно ослабит англичан, а потом у него будет достаточно времени, чтобы взяться за них как следует.
Он был недалек от истины. Арфлер не сдался, и 17 августа 1415 г. началась осада. Она продолжалась пять недель, в течение которых англичане сильно пострадали от болезней.
Боевой дух тоже упал, потому что на войне нет ничего ужаснее скуки. Генрих с трудом воодушевлял своих солдат, о чем говорит начало его известного монолога:
Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом,
Иль трупами своих всю брешь завалим!
Акт III, сцена 1, строки 1–2
Он посылает воинов в брешь, пробитую в стене Арфлера, с искусством опытного полководца. Король называет солдат храбрецами и героями, надеясь, что они поверят ему и докажут его правоту.
Но такие чувства испытывают далеко не все воины. Шекспир не может противиться искушению показать это, потому что Бардольф тут же пародирует короля:
Вперед, вперед, вперед! К пролому! К пролому!
Акт III, сцена 2, строки 1–2
Кричать-то он кричит, но при этом сам не трогается с места.
А вот Ним даже и кричать не пробует. Он говорит Бардольфу (по старой памяти или недосмотру Шекспира называя приятеля капралом):
Прошу тебя, капрал, погоди минутку. Уж больно горяча потасовка! А у меня ведь нет про запас лишней жизни.
Акт III, сцена 2, строки 3–5
Когда на сцене появляется более смелый офицер и гонит их в атаку, Ним убегает за кулисы. Больше в пьесе Ним не участвует; можно догадаться, что он дезертировал. Бардольф и Пистоль тоже уходят, но, должно быть, на штурм крепости, потому что с ними мы еще встретимся.
Оставшийся в одиночестве бывший паж Фальстафа, который тоже отправился на войну, произносит монолог, в котором иронически говорит о всей троице как о трусах и ворах. В частности, он говорит:
Ним и Бардольф даже побратались, чтобы вместе красть.
Акт III, сцена 2, строки 45–46
Конечно, слава у солдат дурная, но им нужно как-то добывать себе пропитание. В Средние века (и даже позже) офицеры обращались с солдатами как с рабами и часто оставляли их умирать с голоду, так что беднягам оставалось только воровать. Однако Ним, Бардольф и Пистоль – воры профессиональные. Все трое обобрали Слендера в начале «Виндзорских насмешниц», а Бардольф был участником разбоя в Гедских холмах, описанного в первой части «Генриха IV».
Что же касается Нима, то само его имя – производное от немецкого слова «nehmen» (брать) и вышедшего из употребления английского слова «nim», или «пут», означающего «красть».
«…К подкопу»
Стремясь показать, что на свете есть действительно храбрые люди (в конце концов, армия Генриха состоит не из одних Бардольфов, Нимов и Пистолей), Шекспир вставляет сцену с участием четырех капитанов. Это англичанин Гауэр, валлиец Флюэллен, шотландец Джеми и ирландец Мак-Моррис.
Сомневаться не следует: представители четырех национальностей выбраны автором не случайно. Шекспир хочет показать, что король– герой объединил Британские острова. Кроме того, Шекспир получает возможность юмористически обыграть три разных акцента ломаного английского языка (увы, этот юмор до нас почти не доходит, так как со времен Шекспира диалекты сильно изменились). Это напоминает ужасные фильмы времен Второй мировой войны, в которых американские солдаты выступали под кличками Дакота, Техас, Калифорния и Бруклин (все в одной картине), что подчеркивало национальное единство.
Самый интересный персонаж из четверых Флюэллен. Именно он гонит Бардольфа и Пистоля к бреши в стене, а труса Нима заставляет дезертировать.
Флюэллен говорит с таким же ярко выраженным валлийским акцентом, как сэр Хью Эванс в «Виндзорских насмешницах». Более того, у него есть свои «пунктики» вроде страсти к истории и стремления по всякому поводу приводить примеры из древних войн.
При всей своей чудаковатости Флюэллен честен и храбр. Такое отношение к валлийцам сложилось в эпоху Шекспира, когда валлийцы настолько приспособились к английскому владычеству, что англичане могли признавать их заслуги; при Генрихе V была слишком свежа память о недавнем восстании Глендаура (см. в гл. 6: «Сразиться с Глендауром…»).
Первую реплику в этой сцене произносит Гауэр, обращаясь к валлийцу:
Капитан Флюэллен, вас требуют к подкопу: герцог Глостер хочет с вами поговорить.
Акт III, сцена 2, строки 56–58
Герцог Глостер – самый младший из братьев короля Генриха, произведенный в герцоги перед самой французской кампанией. Он играл эпизодическую роль во второй части «Генриха IV» (и уже там был назван Глостером – см. в гл. 8: «Гемфри», хотя в то время еще не получил герцогского титула). Я буду называть его Хамфри Глостером, в отличие от Томаса Глостера, много раз упоминавшегося в «Ричарде II».
Хамфри Глостер командовал английской артиллерией, а также саперами. Под стенами выкапывали тайные лазы, чтобы разместить там пороховые заряды и затем взорвать в надежде, что после этого обрушится значительная часть стены.
«…Контрмину»
Флюэллен бракует подкоп, педантично указывая, что тот неправильно сделан:
Скажите герцогу, что к подкопу не следует подходить. Этот подкоп сделан, видите ли, не по всем правилам воинского искусства, он недостаточно глубок. Противник, видите ли, подвел контрмину на четыре ярда глубже, – так и доложите герцогу.
Акт III, сцена 2, строки 62–65
Порох имелся не только у англичан. Флюэллен хочет сказать, что защитники Арфлера сделали собственный подкоп, который на четыре ярда глубже английского. Это и называется «подвести контрмину». Заряд, взорванный в нижнем подкопе, уничтожил бы верхний, а вместе с ним и английских саперов, не нанеся существенного ущерба стене – особенно если бы защитники города захватили англичан в участке подземного хода, находившемся не под стеной.
На самом деле во время осады англичане дважды пытались подвести подкоп под стену и дважды натыкались на контрмины. Саперы противоборствующих сторон устраивали под землей собственные маленькие битвы.
«Он осел…»
Гауэр объясняет, что саперами командует ирландец, капитан Мак– Моррис, и тут Флюэллен взрывается:
ей-богу, он (Мак-Моррис) осел, каких на свете мало; я готов сказать это ему в лицо. Он смыслит в военном искусстве – я имею в виду римское военное искусство – не больше, чем щенок.
Акт III, сцена 2, строки 72– 75
Входит несчастный Мак-Моррис. Глостер отозвал саперов, несмотря на то что ирландец клялся через час закончить работу и взорвать стену.
Флюэллен выбирает именно этот момент, чтобы поиздеваться над бедным ирландцем, которому хватает храбрости, но не хватает знания военной истории. Когда Флюэллен заставляет Мак-Морриса принять участие в обсуждении какой-то запутанной стратегической проблемы, ирландец резонно отказывается: время для этого неподходящее. А когда Флюэллен пренебрежительно высказывается об ирландцах, Мак-Моррис выходит из себя.
Ясно, что Мак-Моррис является мишенью для шуток всей троицы. Это тоже отражение шекспировской эпохи. В 1597 г., за год до премьеры «Генриха V», ирландцы подняли восстание, которое к моменту постановки еще не было подавлено. Поэтому, скорее всего, публика была настроена антиирландски и с удовольствием смеялась над любым выведенным в пьесе ирландцем.
«…Иудейки»
В случае продолжения осады английская армия, и без того ослабленная болезнями, могла вообще исчезнуть с лица земли. Поэтому Генрих решает штурмовать Арфлер. Если штурм закончится успешно, город будет беспощадно разграблен. (Только обещание богатой добычи и безнаказанного насилия могло заставить солдат штурмовать стены, обороняемые гарнизоном, а гнев от неминуемых больших потерь вызывал желание отомстить.)
Генрих грозит Арфлеру последствиями такого штурма. Он кричит защитникам города, стоящим на стене:
Иначе вы увидите тотчас же,
Как, весь в крови, от ярости слепой,
Солдат ухватит грязною рукой
За косы ваших дочерей кричащих;
Рванув отцов за бороды седые,
Им головы о стены раздробит;
Проткнет копьем детей полуодетых,
И, обезумев, матери рыданьем
Свод неба потрясут, как иудейки,
Когда младенцев Ирод избивал.
Что скажете? Вы город нам сдадите?
Иль это все вы претерпеть хотите?
Акт III, сцена 3, строки 33–43
Шекспир вкладывает в уста короля страшные слова. Можно утешать себя тем, что это всего лишь психическая атака с целью заставить арфлерцев сдаться, а на самом деле ничего подобного не произойдет.
Но все же ясно, что отвращение, которое Шекспир испытывает к войне, еще раз проявилось в этой официозной и помпезной пьесе. Война заставляет совершать подлости даже такого человека, как Генрих. король-герой говорит, что английские солдаты способны на неслыханные зверства. Он даже сравнивает своих воинов с Иродом. Согласно Евангелию от Матфея (2: 16), этот иудейский царь приказал перебить всех вифлеемских детей мужского пола в возрасте до двух лет, надеясь, что среди них окажется младенец Иисус. Это так называемое «избиение младенцев».
Хуже того, Генрих ставит арфлерцам в вину то, что они защищают город; мол, жертвы насилия будут сами виноваты в зверствах, потому что они слишком решительно сопротивлялись. В том же монологе, но чуть раньше Генрих говорит:
Моя ль вина – о нет, скорее ваша, —
Коль ваши девы в руки попадут
Горячего и буйного насилья?
Акт III, сцена 3, строки 19–21
Можно сколько угодно убеждать себя в том, что это всего лишь стратегия, что на самом деле Генрих ни о чем подобном не думает, и все же эти слова не дают нам покоя. Такими доводами всегда руководствуются агрессоры, в том числе самые жестокие. Именно так поступал Гитлер. Получается, англичане получили бы по заслугам, проиграй они битву за Британию и позволь нацистам вторгнуться на «слишком решительно сопротивлявшийся» остров.
«…Город мы сдаем»
Но осажденные страдали не меньше осаждавших. В Арфлере не хватало продуктов питания, стены были сильно повреждены, а гарнизон понес большие потери. Однако хуже всего было то, что на помощь извне осажденные не надеялись. На горизонте не было и следов французской армии. Жителей Арфлера бросили на произвол судьбы.
Комендант Арфлера попросил перемирия на пять дней, пообещав сдаться, если за это время не подойдет помощь. Генрих знал, что французы парализованы, а потому согласился на отсрочку, надеясь, что это позволит избежать кровопролитного штурма.
Его расчеты оправдались; помощь не пришла, и Арфлер капитулировал. Однако Шекспир пропускает эти пять дней; капитуляция происходит сразу после угрозы Генриха. Комендант Арфлера говорит со стены:
Итак, король великий,
На вашу милость город мы сдаем.
Акт III, сцена 3, строка 48
22 сентября 1415 г. город капитулировал после пятинедельной осады и был занят спокойно и без всяких зверств. Большую часть населения англичане заставили уйти, после чего захватили порт. 23 сентября в город торжественно въехал Генрих V.
«…Вернемся временно в Кале»
Однако это была пиррова победа. В результате потерь на поле боя, дезертирства и болезней от первоначальной армии Генриха осталась лишь одна треть, а зима была не за горами.
Многие советовали Генриху удовлетвориться взятием Арфлера, вернуться в Англию, пополнить армию и продолжить кампанию на следующий год.
Но поступить так Генрих не мог. Вернуться, заплатив за один несчастный город двумя третями армии, было немыслимо. Он был обязан оставаться во Франции до тех пор, пока не добьется более весомого успеха.
Но Арфлер для зимовки не годился. Это только подтолкнуло бы французскую армию к решительным действиям, и французы в свою очередь осадили бы город.
Поэтому король говорит своему дяде Эксетеру:
Всем окажите милость, добрый дядя.
Близка зима; растут в войсках болезни,
И мы вернемся временно в Кале.
Акт III, сцена 3, строки 54–56
Город Кале был сильной английской крепостью, где армия могла бы отдохнуть и переформироваться так же, как в самой Англии, но в Кале это происходило бы не у всех на глазах; мало кто увидел бы, в каком плачевном состоянии находится английское войско. Затем следовало одержать несколько незначительных побед, после которых можно было бы вернуться на родину.
8 октября 1415 г. сильно поредевшая армия Генриха V, в которой осталось всего пятнадцать тысяч бойцов, начала 125–мильный (200 км по прямой) марш от Арфлера до Кале.
«Сомму…»
Время, которое ушло на этот переход, Шекспир заполняет короткой сценой (исключительно на французском языке!), в которой юная принцесса Екатерина Валуа[153]153
в переводе – Катерина. – Е. К.
[Закрыть] пытается учить английский с помощью пожилой камеристки. Весь юмор был понятен только образованной публике, знавшей французский, а остальных веселило то, что абсолютно приличные английские слова казались Екатерине французскими вульгаризмами, которыми называют половой акт и вагину.
Затем местом действия становится французский лагерь в Руане, столице Нормандии. Руан расположен в 50 милях (80 км) от Арфлера и в 70 милях (112 км) к северо-западу от Парижа. Сцена начинается репликой короля Карла:
Сомнений нет: он Сомму перешел.
Акт III, сцена 5, строка 1
«Он» относится к королю Генриху, который совершил одиннадцатидневный переход в чрезвычайно тяжелых условиях. Генрих отдал строжайший приказ никого не грабить и ничего не разрушать. Это было не только гуманно, но и разумно. Английская армия должна была двигаться как можно быстрее, а грабежи, вошедшие в привычку, задержали бы ее продвижение. Более того, колонны на марше очень уязвимы, а если бы обиженные крестьяне начали мстить, вскоре вся армия была бы перебита.
Войско Генриха совершало марш в Кале вдоль побережья, по кратчайшему маршруту. Все это время погода стояла отвратительная, непрерывно шел дождь, а по ночам было сыро и холодно. (Как-никак стоял октябрь.) Армию продолжали донимать дизентерия и диарея.
Тем не менее за три дня она одолела 50 миль (80 км) и достигла окрестностей Дьепа. Англичане были на полпути к цели.
Через два дня, 13 октября 1415 г., они добрались до Аббевиля, расположенного в устье Соммы (она течет параллельно Сене, но находится от нее в 70 милях (112 км) к северо-востоку). До безопасного Кале оставалось пройти 60 миль (96 км) на север.
Однако французы придерживались вполне разумного плана, лишенного героизма, но практичного. Они медленно отходили, не вступая в соприкосновение с англичанами, и позволяли климату и болезням довершить то, что началось во время осады Арфлера. (То же самое сделали русские четыреста лет спустя, преследуя отступавшего от Москвы Наполеона; если такая стратегия действует, то действует безотказно.)
Когда англичане достигли Соммы, выяснилось, что мосты через реку сожжены, а на другом берегу их ждет французская армия.
Если бы англичане решили переплыть быструю и холодную реку, то уцелевшим пришлось бы вступить в бой сразу же, как только они выбрались бы на берег.
Это было невыполнимо. Чрезвычайно осторожному Генриху нужно было найти другой способ форсировать реку. Он направился вверх по течению, пытаясь найти брод. Далее случилось самое худшее, что может быть на войне. Запасы продовольствия иссякли, но англичане по-прежнему опасались опустошать деревни. У них не было четкой цели, потому что бродов они не знали, каждый день марша вверх по течению удалял их все дальше и дальше от Кале, и силы солдат таяли.
Более того, англичане не сомневались, что силы французов, находившихся на другом берегу реки, только прибывают. Французов вполне устраивало (по крайней мере, на данный момент), что обе армии разделяет река. Они шли параллельным курсом, также не делая попыток форсировать реку, и ждали, пока вторгшиеся англичане не погибнут от болезней.
Англичане миновали Амьен, расположенный в 30 милях (48 км) выше Аббевиля, но безопасного места для переправы так и не нашли. К 18 октября они одолели еще 24 мили (38 км), добрались до Неля и наконец нашли брод. Добираться до него нужно было через болото, но они разобрали несколько домов, соорудили грубую деревянную гать и в ту же ночь форсировали Сомму.
Именно этот подвиг и имеет в виду король Карл: французы опростоволосились. Они не верили в то, что англичане смогут воспользоваться этим бродом, и французская армия оказалась совсем не там, где нужно. Если бы французы узнали о переправе, то смогли бы атаковать армию Генриха в тот момент, когда та была разделена рекой на две части, и тогда они, несомненно, разгромили бы англичан.
В конце концов англичане оказались на правом берегу Соммы, не понеся при этом потерь. Но теперь они находились более чем в 90 милях (150 км) от Кале. Пять дней тяжелого марша удалили их от цели еще на 30 миль (48 км), а путь к желанному Кале был перекрыт огромной французской армией.
В такой ситуации шансы Генриха на спасение равнялись нулю. Если бы французы не потеряли голову и продолжили свою выжидательную тактику, ограничиваясь мелкими стычками, Генрих наверняка потерпел бы поражение.
«…На острове зубчатом Альбиона»
К несчастью для французов, выжидательная тактика не приносила славы. В конце концов, они были средневековыми рыцарями, и им было тяжело придерживаться ее. У рыцарей были тяжелые доспехи, могучие кони, толстые копья и подавляющее численное превосходство над измученной горсткой пехотинцев и лучников.
Зачем же в такой ситуации избегать сражения? Риска никакого, дело верное. После того как Генрих форсировал Сомму, коннетабль проанализировал вновь сложившуюся ситуацию и решил одержать блестящую победу. Он говорит королю Карлу:
И коль теперь мы не сразимся с ним,
Во Франции не жить нам, государь;
Покинем все и варварам пришельцам
Мы виноградники свои уступим.
Акт III, сцена 5, строки 2–4
Остальные французские полководцы пытаются перещеголять друг друга, понося Англию и англичан. Несомненно, шекспировская публика, хорошо знавшая, чем кончится дело, получала от этого удовольствие. С каждой новой насмешкой и оскорблением ее ожидание справедливого возмездия только усиливалось, тем более что Шекспир сознательно затягивал это ожидание. Например, герцог Бретонский говорит:
Альбион – древний синоним Великобритании, часто используемый в поэзии. Во многих легендах происхождение этого названия объясняется существованием некоей мифической личности по имени Альбион (или Альбия), однако на самом деле все гораздо проще. Это производное от латинского слова «albus», означающего «белый». Тому, кто стоит в Кале и видит мерцающие на горизонте белые скалы Дувра, не требуется напрягать воображение, чтобы назвать остров Альбионом, то есть Белой землей.
(Несмотря на эту речь, вложенную в его уста Шекспиром, подлинный Жан (Иоанн) Бретонский, как указывалось выше, в бой не рвался и всегда приводил свои отряды слишком поздно.)
«Шарль Делабре…»
Французский король посылает к Генриху парламентера с предложением сдаться, а в случае отказа – с вызовом на битву. Потом он перечисляет многих французских полководцев и призывает их уничтожить английскую армию:
Список внушительный, но мрачная ирония заключается в том, что в него (согласно Холиншеду) вошли все те, кто в скором времени будет убит или попадет в плен после проигранного сражения, на которое их сейчас посылают.
Правда, одно имя в этом списке неуместно. Герцог Бургундский, враг арманьяков, регент французского короля и дофина, сохранял нейтралитет. Однако герцог Брабантский, брат герцога Бургундского, в список Холиншеда включен; видимо, Шекспир заметил последнее имя и добавил его к Брабантскому и Барскому (который в списке идет сразу за Брабантеким), так что все трое составили красивую аллитерацию на «б».
«С моста?»
Тем временем король Генрих и его измученное войско медленно продвигались на север. К 23 октября, через пять дней после форсирования Соммы, они одолели 50 миль (80 км) и добрались до речушки под названием Тернуаз. До Кале оставалось еще 40 миль (64 км).
Сцена начинается словами Гауэра, обращенными к его валлийскому коллеге:
Ну, как дела, капитан Флюэллен? Откуда вы? С моста?
Акт III, сцена 6, строки 1–2
Речь идет о мосте через Тернуаз, который англичане захватили и теперь переправляются по нему на другой берег. Флюэллен в свойственном ему чудаковатом стиле красноречиво описывает бой за мост, сравнивая его с битвами древних. Эксетера, командовавшего армией, он приравнивает к Агамемнону (см.: Шекспир У. Троил и Крессида. Акт I), а какого-то младшего офицера – к Марку Антонию[156]156
Антоний Марк (ок. 83–30 до н. э.) – римский политический деятель и полководец. (Примеч. ред.)
[Закрыть].
Выясняется, что этот «Марк Антоний» – не кто иной, как Пистоль, который своими воинственными речами, а не славными делами сумел произвести впечатление на доверчивого Флюэллена.
«Распятие похитил…»
На сцене появляется Пистоль. Он знает, что поразил Флюэллена, и на этом основании просит оказать ему услугу:
Фортуна Бардольфу – суровый враг:
Распятие похитил он – и будет
Повешен. Злая смерть!
Пусть вешают собак, не человека;
Веревка пусть ему не сдавит глотку.
Акт III, сцена 6, строки 40–44
У Холиншеда описан этот случай, но имя солдата не названо. Это произошло 17 октября, за день до форсирования Соммы; Холиншед включил эпизод в свою хронику, стремясь доказать, что на марше в армии царил образцовый порядок.
Было украдено распятие, которое прихожане целуют во время мессы. Стоимость этой вещи ничтожна, но для местной церкви, которую обворовал Бардольф, она наверняка представляла ценность. Вора повесили по личному приказу короля; армия вышла в поход только после окончания публичной казни.
Конечно, на солдат это произвело сильное впечатление, но еще большее впечатление это произвело на местное население. Если бы французы восстали, они просто растерзали бы несчастных английских вояк.
Пистоль просит Флюэллена заступиться за Бардольфа (которого Шекспир заставил украсть распятие), но тот бессилен. Он – честный воин и понимает разумность приказа короля, запретившего грабеж, и суровую необходимость проведения этой казни. Валлиец говорит Пистолю, что в такой ситуации он не стал бы просить даже за родного брата. После этого взбешенный Пистоль оскорбляет Флюэллена непристойным жестом и уходит.
(Пистоль удивляет нас и начинает нравиться. Он не только заступился за друга, но ради этого не побоялся поссориться с самим грозным Флюэлленом. Ай да Пистоль!)
Входит король и спрашивает, как прошел бой. Ему отвечают, что единственная потеря – это англичанин, который обокрал церковь. Флюэллен подробно описывает Бардольфа, и мы, уже знакомые с двумя частями «Генриха IV», понимаем, что король просто не мог не узнать своего старого знакомого. Но Генрих тоже ничего не может поделать. Он объясняет, почему нужно запретить воровство и беспощадно казнить грабителей:
