Текст книги "Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы"
Автор книги: Айзек Азимов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 52 страниц)
Ты выдал тайное свое желанье,
А я не умер и томлю тебя.
Акт IV, сцена 5, строки 92–93
Но еще более печальным ему видится будущее Англии, если учесть приятельские отношения принца с буянами и мошенниками:
На королевском троне Генрих Пятый.
Долой труды! Да здравствует тщета!
Английский двор открыт вам, дармоеды.
Сюда, сюда, бездельники всех стран!
Соседи, избавляйтесь от отбросов!
Найдись у вас какой-нибудь буян,
Обжора, вор, пропойца, ругатель,
Головорез, обманщик, душегуб,
Который изощрился в преступленьях
И совершает их на новый лад,
Вздохните легче! Я вас поздравляю.
Он больше вам не будет докучать.
Пусть едет в Англию. Он там получит
Почет и должность. Там покроет он
Двойной позор тройною позолотой.
Акт IV, сцена 5, строки 119–129
Здесь Шекспиру приходится расплачиваться за то, что он из одной пьесы сделал две. Сцену величественного и красноречивого отцовского обличения приходится повторить, однако на сей раз это обличение звучит совсем иначе, хотя и не теряет в силе. Если в первой части король рисовал картину, как Хэл пресмыкается перед Хотспером и боится его разгневать, то теперь он изображает Англию, попавшую в руки гуляк, пьяниц и прочих отпетых грешников.
Эта перспектива потрясает принца не меньше, чем первая. Он смиренно заверяет отца в своей любви и уважении, причем делает это так искренне, что получает прощение во второй раз. На этот раз перед нами примирение на смертном одре.
«Походами, заморскими делами…»
После примирения король готовится оставить принцу свой завет. Генрих считает, что теперь, когда трон не будет захвачен силой, а перейдет к законному королю по наследству, с гражданскими войнами можно будет покончить. Но есть опасность, что знать будет устраивать заговоры просто от скуки. Поэтому Генрих говорит:
Поставь себе за правило, мой Гарри:
Наполни беспокойные умы
Походами, заморскими делами,
Отправь подальше шумных непосед
И на чужбине дай им развернуться,
Чтоб прошлое забвеньем поросло.
Акт IV, сцена 5, строки 212–215
Сегодняшнему читателю совет развязать внешнюю войну с целью решения внутренних проблем кажется совершенно аморальным. Но в старые времена, когда война была единственным предназначением дворянина, это было не совсем так. В действительности принц Хэл последовал совету отца (на самом деле Шекспира, воспользовавшегося преимуществом человека, которому известно будущее) сразу же, как только стал королем Генрихом V.
Впрочем, не стоит обольщаться на собственный счет: мы хорошо помним, что в 1861 г., когда президентом стал Линкольн и Соединенные Штаты разделились на две половины, готовые начать войну друг с другом, новый Государственный секретарь Уильям Генри Сьюард предложил президенту Линкольну объявить войну Великобритании, чтобы объединить страну против общего врага. Линкольн отказался сделать это, но Сьюард продемонстрировал, что принадлежит к разряду государственно мыслящих политиков.
«…Смерть в Ерусалиме»
Затем король спрашивает Уорика, как называется зал Вестминстерского аббатства, где он впервые лишился чувств. (Вопрос странный, но он нужен Шекспиру для драматического эффекта.) Королю отвечают, что этот зал называется Иерусалимом. Тогда Генрих говорит:
Хваленье Небу! Много лет назад
Мне предсказали смерть в Ерусалиме.
Я думал, что умру в Святой земле.
Но все равно. Опять перенесите
Меня туда и положите там.
Хоть это залы монастырской имя,
Я умереть хочу в Ерусалиме.
Акт IV, сцена 5, строки 235–240
Это последние слова, которые мы слышим от Генриха IV, все еще говорящего о Святой земле – так же, как и в финале «Ричарда II». Он умер 20 марта 1413 г. в возрасте сорока восьми лет, изнуренный болезнью и трудом, процарствовав четырнадцать лет и став жертвой (еще в большей степени, чем сам Ричард II) того дня, когда корона сменила хозяина.
Однако его царствование нельзя считать неудачным. Против короля год за годом поднимали восстания, но год за годом он подавлял их, никогда не отступал, никогда не отчаивался и в результате, благодаря неустанной работе, оставил своему наследнику единое государство, достаточно сильное (как предстояло убедиться его наследнику), чтобы одержать поразительные победы на континенте.
«Хохотать без перерыва…»
Фальстаф снова в Глостершире у судьи Шеллоу, готовясь поживиться за его счет. Шеллоу сам идет ему навстречу; он готов сделать для Фальстафа все, веря, что тот пользуется большим влиянием при дворе.
Точнее, Фальстаф, еще не зная о предстоящих переменах, и сам считает, что скоро станет великим человеком. Ему нужны не только деньги Шеллоу; он предвкушает возможность использовать старого маразматика в новом качестве, о чем говорит в монологе:
Этого Шеллоу хватит мне на увеселение принца Гарри в продолжение шести зим… Он будет хохотать без перерыва до тех пор, пока его лицо не сморщится, как мятый дождевой плащ.
Акт V, сцена 1, строки 80–82
Увы, этот день для Фальстафа не наступит никогда.
«Не Амурат вступает на престол за Амуратом…»
Тем временем Генрих IV умер, и его место занял Генрих V. Многие, как и покойный Генрих, высказавший свои опасения в знаменитом монологе (см. в гл. 8: «Ты выдал тайное свое желанье…»), ожидают, что новый король окажется таким же беспутным, каким был прежде, и опасаются, что им придется общаться с людьми вроде сэра Джона Фальстафа.
Особенно переживает лорд верховный судья, который не может забыть, что когда-то он посадил в тюрьму человека, ныне ставшего королем Генрихом V. Он не ждет от будущего ничего хорошего и говорит:
Я подготовлен к худшему на свете,
И жизнь моя не будет тяжелей,
Чем я ее в воображенье вижу.
Акт V, сцена 2, строки 11–13
Входят три брата нового короля (Томас Кларенс, Джон Ланкастер и Хамфри Глостер), и граф Уорик мечтает о том, чтобы новый король был так же хорош, как худший из этих троих. Таким образом, публика подготовлена к появлению необузданного принца Хэла, выступающего в роли короля Генриха V.
Но перед ней появляется легендарный король-герой, невероятно великий и невероятно человечный одновременно. Он говорит братьям, с тревогой ожидающим наступления новых времен:
Но, братья, отчего у вас в глазах
Помимо скорби страх? Наш двор – английский,
А не турецкий двор. Не Амурат
Вступает на престол за Амуратом,
А Генрих вслед за Генрихом.
Акт V, сцена 2, строки 46–49
Амурат (точнее, Мурад) – имя пяти турецких султанов. Однако к тому времени, когда королем Англии стал Генрих V, султаном успел побывать только один из них – Мурад I, правивший с 1362 по 1389 г., в царствование Эдуарда III и Ричарда II. В эту эпоху оттоманские турки вторглись на Балканы и в 1389 г. одержали решающую победу при Косове (нынешняя Сербия). Христианская армия сербов, которым тогда принадлежала эта территория, была полностью уничтожена, после чего турки владели Балканами пять веков. Однако в той битве Мурад I погиб.
Следующий султан, носивший это имя, Мурад II, занял трон только в 1421 г., через восемь лет после восшествия на престол Генриха V, поэтому Шекспир, устами Генриха утверждая, что Амурат вступает на престол за Амуратом, допускает анахронизм.
Третий монарх с тем же именем – Мурад III – правил уже во времена самого Шекспира. Он стал султаном в 1574 г., когда Шекспиру было десять лет, а умер в 1595 г., всего за два года до постановки второй части «Генриха IV». Несомненно, когда Генрих V произносит эту реплику, Шекспир думал именно о Мураде III.
Турецкие султаны рождались в полигамной общественной системе. Когда султан умирал, он оставлял множество сыновей, каждый из которых мог унаследовать трон покойного. Принципа законного престолонаследия у турок не существовало. Турецкие принцы были чужими друг другу (в отличие от английских), так как рождались от разных матерей. Более того, матери сами отчаянно интриговали в пользу своих сыновей еще при жизни старого короля. (Впечатление об этом можно составить по Библии, где в двух первых главах Первой книги Царств описан двор умирающего царя Давида.)
Обычно турецкий принц, сумевший захватить престол, первым делом казнил своих сводных братьев, чтобы те не развязали гражданскую войну. В частности, когда в 1574 г. корону унаследовал Мурад III (шекспировский Амурат), он начал правление с того, что приказал убить пятерых своих братьев. Несомненно, весть об этой казни разнеслась по всей христианской Европе, считавшей, что неверные турки способны еще и не на такое.
Именно эта история была в голове у Шекспира, когда он заставил Генриха V заверять братьев, что он не Амурат, а добрый старый Генри и что поэтому им нечего бояться. И действительно, Генрих V хорошо обращался с братьями. Именно он в 1414 г. наградил своего младшего брата Хамфри титулом герцога Глостера (через год после восшествия на престол). Правда, в пьесе допущен анахронизм: умирающий Генрих IV называет Хамфри этим титулом еще в 1413 г. В том же году Генрих V сделал Джона Ланкастера герцогом Бедфордом, и Джон известен историкам именно под этим именем.
В свою очередь, братья преданно служили Генриху, а двое оставшихся в живых верно служили его преемнику.
«Держите впредь в руках весы…»
Затем Генрих подтрунивает над лордом верховным судьей, напоминая ему, как тот посадил его в тюрьму. Верховный судья, ожидая худшего, смело отвечает, что если бы он не использовал королевский закон против принца, то в один прекрасный день сын нового короля посмеялся бы и над собственным отцом, и над его законами.
Услышав то, на что он и рассчитывал, Генрих V серьезно отвечает:
Вы были правы, лорд судья. Вы честно
Вели себя. Держите впредь в руках
Весы и меч. Дай Бог вам дни увидеть,
Когда мой сын обидит вас, как я,
Тогда я повторю слова отца:
«Я рад иметь судью, который судит
Бесстрашно сына моего. Я рад
Тому, что сын мой, несмотря на титул,
Себя закону в руки отдает».
Акт V, сцена 2, строки 102–106
Затем Генрих смиренно просит верховного судью быть его советчиком и помочь молодому королю своим богатым опытом. Тем самым король опровергает опасения отца о том, что он прогонит всех мудрых советников. Однако Генриху этого мало. Он не только демонстрирует свои достоинства, но и открыто говорит о собственных недостатках:
Кровь поднималась до сих пор во мне
С надменностью реки в часы прилива,
Но вот настал отлив. Она идет
На убыль, и теперь ее поверхность
Сольется с должным уровнем вокруг.
Акт V, сцена 2, строки 129–133
Остается только испытать эту благородную решимость. Таким пробным камнем станет для короля ничего не подозревающий Фальстаф.
«…Ваш кроткий агнец»
Фальстаф все еще гостит у Шеллоу в Глостершире, наслаждаясь деревенской роскошью, но тут появляется запыхавшийся Пистоль. Он может изъясняться только цитатами из высокопарных трагедий, а потому бедные глостерширцы ничего не понимают и постоянно перебивают поручика, пока тот не выходит из себя. Наконец Пистоль выдавливает:
Сэр Джон, король теперь – ваш кроткий агнец.
На троне Генрих Пятый. Если вру,
Так съесть мне шиш, как говорят испанцы.
Акт V, сцена 3, строки 118–119
Возникает переполох. Со смертью короля срок пребывания Шеллоу мировым судьей автоматически истекает (так же, как и срок Сайленса, который падает в обморок).
Но Фальстаф тут же приказывает седлать лошадей. Он не сомневается, что отныне будет распоряжаться судьбами страны, и говорит:
Мистер Шеллоу, выбирайте любую должность, она ваша.
Акт V, сцена 3, строки 124–126
Пистоль и Бардольф ликуют, мечтают о богатстве и власти, а самомнение Фальстафа возрастает неимоверно:
Молодой король, наверное, сгорает от нетерпения меня увидеть. Требуйте лошадей у кого угодно. Все законы Англии к моим услугам. Блаженны все, дружившие со мной, и горе лорду верховному судье. Этому несдобровать.
Акт V, сцена 3, строки 137–141
«Я тебя не знаю»
Взяв у Шеллоу тысячу фунтов, Фальстаф сломя голову скачет в Лондон. Его сопровождают всевозможные прихлебатели, в том числе и сам Шеллоу. Наступил день коронации, 9 апреля 1413 г. По улицам Лондона должна пройти процессия во главе с Генрихом V. Фальстаф не может дождаться этого: его подружку Доль Тершит бросили в тюрьму по обвинению в убийстве, и Фальстаф уверен, что сумеет освободить ее.
Появляется торжественная процессия, и Фальстаф вызывает негодование публики, громко обращаясь к королю. Процессия останавливается, и наступает кульминационный момент обеих частей «Генриха IV».
Король сдержанно говорит:
Прохожий, кто ты? Я тебя не знаю.
Молись усердней, старый человек.
Седые волосы, а сам как дурень.
Такой же долго снился мне старик,
Как ты, беспутный, спившийся и толстый.
Я позабыть стараюсь этот сон.
Акт V, сцена 5, строки 48–52
Фальстаф публично отвергнут и унижен, ему запрещено приближаться к королю ближе чем на десять миль. (У Холиншеда указано, что именно на такое расстояние были удалены от короля его прежние беспутные дружки.)
За прошедшие века эта речь поражала в самое сердце бесчисленное множество людей. Зрители и читатели пьесы, любившие Фальстафа (как и принц) за то, что он заставлял их смеяться, осуждали принца за бессердечие, с которым он публично отверг старого друга. Прежде я и сам твердо придерживался того же мнения.
Но с годами мне стало ясно, что осуждать Генриха Vнельзя. Если мы проанализируем ситуацию, описанную Шекспиром, то поймем, что Фальстаф сам напросился на публичное унижение, запанибрата обратившись к Генриху на людях, да еще в самый торжественный для того день – день коронации. Генрих был просто обязан заставить людей забыть, что когда-то он был беспутным гулякой. Этот образ сложился у народа главным образом благодаря общению Хэла с Фальстафом и основывался на том, как принц обращался со своим дружком на людях.
Генрих V просто не мог поступить иначе. Заговоры против него могли закончиться только в том случае, если бы все увидели в нем истинного законного короля, Божьего помазанника. Чтобы смыть пятно, брошенное на него свержением Ричарда II, Генрих был обязан говорить не как простой смертный, а как король.
На мой взгляд, Орсон Уэллс, недавно снявший экранизацию двух частей «Генриха IV», решил эту сцену идеально.
Человек, который был принцем Хэлом, а стал Генрихом V, говорит с Фальстафом не глядя на него. Хотя произносимые им слова – это слова короля Англии, однако искаженное болью лицо – это лицо принца Хэла. А отвергнутый Фальстаф, которого играет сам Орсон Уэллс, испытывает шок, но на его лице тоже появляется выражение гордости. Беспутный юный принц, которого, казалось, ничего не стоило обвести вокруг пальца, внезапно стал великим человеком и теперь не ровня ему, Фальстафу.
Кроме того, не следует забывать, что принц, став королем, не стал бессердечным. Он говорит Фальстафу:
Чтоб вас на преступленье не толкать,
Я обеспечу вам существованье.
Кто к лучшему изменится, найдет
Работу по способностям и силам.
Акт V, сцена 5, строки 67–71
Конечно, с его стороны это благородно.
«Во Францию…»
Теперь, когда с прошлым покончено, Шекспир получает возможность заговорить о будущем. Ланкастер, довольный тем, что король прогнал Фальстафа, больше не опасается за судьбу страны. Наступают героические времена:
Держу пари, что год не истечет,
Мы снарядим во Францию поход.
Акт V, сцена 5, строки 106–108
Пророчество Ланкастера сбывается, но не полностью. В течение года Генрих планировал вторжение во Францию, но это случилось только через два года.
«…Предполагает продолжать свою историю»
В эпилоге дано обещание написать еще одну пьесу. Актер обращается к публике:
Если вам еще не повредила наша жирная пища, автор предполагает продолжать свою историю. В ней он опять выведет сэра Джона и покажет в забавных чертах прекрасную Екатерину Французскую. Насколько мне известно, Фальстаф умрет от сильной испарины, если ваше презрение еще не убило его. Кстати, сказать, он и Ольдкастль – совсем разные лица, и Ольдкастль умер мучеником.
Эпилог, строки 26–32
Здесь прорывается тревога Шекспира. Дискуссия о том, что образ Фальстафа, сначала носившего имя Олдкасл[131]131
в переводе – Ольдкастль. – Е. К.
[Закрыть], оскорбил влиятельный род Кобемов и радикальных протестантов, все еще не закончена. Возможно, эти люди были оскорблены сильнее, чем принято считать, потому что они являлись противниками графа Эссекса, верным сторонником которого был
Шекспир. Использовав такой ход, Шекспир заявляет об отсутствии какой бы то ни было связи между Фальстафом и Олдкаслом.
Тем не менее, несмотря на данное здесь обещание, Фальстаф не появился в непосредственном продолжении пьесы, которым является «Генрих V». Либо Шекспир больше не желал вступать в полемику с лордом Кобемом, либо устал от десяти актов Фальстафа, либо почувствовал, что появление Фальстафа во Франции после душераздирающей сцены изгнания испортит все впечатление от пьесы.
Возможно, верно и то, и другое, и третье одновременно. Однако следует напомнить, что Фальстаф все же появился в третьей пьесе (которую мы поместили сразу вслед за этой); если верить легенде, это произошло отнюдь не по желанию Шекспира. Честно говоря, он сделал это напрасно, потому что пьеса, о которой идет речь, действительно портит впечатление, оставленное двумя частями «Генриха IV».
Глава 9 «Виндзорские насмешницы»
Согласно легенде, королеве Елизавете так понравился образ Фальстафа в двух частях «Генриха IV», что она публично высказала пожелание увидеть Фальстафа влюбленным. Королевский каприз – это приказ; далее легенда гласит, что Шекспир написал пьесу (начатую с нуля) за две недели.
Год написания «Виндзорских насмешниц» колеблется от 1597 (когда была написана вторая часть «Генриха IV») до 1601 г. (через два года после завершения «Генриха V», являющегося продолжением предыдущей пьесы).
Установить, насколько правдива эта легенда, сейчас уже невозможно. Впервые она была изложена в комментариях 1702 г. английского критика и драматурга Джона Денниса.
Будь она правдивой, это могло бы многое объяснить. Например, почему пьеса написана почти исключительно прозой (менее поэтичной пьесы у Шекспира нет). Просто у автора не хватило времени на стихи. Кроме того, пьеса носит следы отчаянной спешки: ряд эпизодов не закончен и попросту не стыкуется друг с другом. Но хуже всего то, что пьеса является клеветой на Фальстафа, поскольку в ней нет и намека на гениальную комическую роль, которую этот толстый шут играет в двух частях «Генриха IV».
Впрочем, возможно, все это объясняется совсем иначе. Просто пьеса не получилась, а легенду о приказе Елизаветы придумали позже, чтобы объяснить непонятную неудачу Шекспира.
Место действия пьесы Виндзор – город на реке Темзе, знаменитый своим Виндзорским замком. Поскольку ее главный герой – Фальстаф, можно предположить, что события пьесы происходят в период между 1400 и 1413 гг. Однако никаких указаний на время действия в пьесе нет, если не считать имен главных героев и одного упоминания о принце Хэле. Если бы не это, можно было бы считать «Виндзорских насмешниц» единственной пьесой Шекспира, где действуют его современники (и соплеменники).
«Да будь он двадцать раз сэром Джоном Фальстафом…»
Пьеса начинается с того, что на сцену рысцой выбегает старый судья Шеллоу, уже знакомый нам по второй части «Генриха IV», и с жаром, не свойственным его возрасту, восклицает:
Нет, дорогой сэр Хью. И не уговаривайте меня. Я подам жалобу в Звездную палату. Да будь он двадцать раз сэром Джоном Фальстафом, он не смеет оскорблять меня, эсквайра Роберта Шеллоу!
Акт I, сцена 1, строки 1–4 (перевод С. Маршака и М. Морозова. Стихи в переводе С. Маршака)
Имя Фальстафа звучит в первой же реплике, так что публика вправе ожидать скорого появления этого персонажа. Вполне резонно предположить, что речь идет о тысяче фунтов, которую Фальстаф взял взаймы у Шеллоу в конце второй части «Генриха IV» и не смог отдать, потому что новоявленный Генрих V прогнал его.
Как вскоре выяснится, упомянутый сэр Хью – это сэр Хью Эванс (точнее, Ивенс), священник из Уэльса (в данном случае «сэр» – это уважительное обращение к священнику, а не символ принадлежности к дворянству), говорящий с сильным валлийским акцентом. (Один из заметных персонажей «Генриха V» Флюэллен тоже говорит с сильным валлийским акцентом. Кто из них стал прототипом другого, зависит от времени написания пьес, которого мы не знаем.)
Звездная палата – печально известное судебное учреждение, занимавшееся разбором дел, которые не подпадали под существующие законы, Эти дела решали судьи в отсутствие присяжных. О Звездной палате, которой боялись как огня, ходило множество мрачных слухов; говорили, что она применяет пытки и ни перед кем не отчитывается. (Поэтому в угрозе «подать жалобу в Звездную палату» таится зловещий смысл.) Слава богу, эта палата была упразднена в 1641 г. в результате реформы, предпринятой по инициативе части английского парламента, восставшей против Карла I.
Происхождение названия палаты точно неизвестно; есть предположение, что она собиралась в помещении, потолок которого был украшен звездами.
«Мирового судью…»
За Шеллоу следует Слендер – племянник, тень и поклонник старика. Поклонником такого негероического персонажа может быть только тень тени. Слендер играет в этой пьесе ту же роль деревенского простака, которую во второй части «Генриха IV» играл Сайленс.
После реплики Шеллоу, заканчивающейся словами «эсквайра Роберта Шеллоу», Слендер молитвенным тоном добавляет официальный титул Шеллоу, как будто это сделает судью более грозным:
Мирового судью в графстве Глостершир, и coram.
Акт I, сцена 1, строки 5–6
Coram – это юмористически (с точки зрения тогдашней публики) искаженное quoram – юридический термин, означавший, что судья обладает некоей специальной квалификацией, необходимой для участия в судебных сессиях.
«…Мистера Авраама…»
После того как Слендер и Шеллоу обмениваются тарабарщиной на искаженной латыни, призванной подчеркнуть роль Шеллоу в судейском мире, валлийцу Эвансу, говорящему с протяжным акцентом, удается утихомирить разгневанного Шеллоу и отвлечь его интересным предложением.
У видного виндзорского горожанина Джорджа Пейджа есть дочь Анна, красавица с приданым в семьсот фунтов. Эванс говорит:
Предложение заманчивое, поскольку «мастер Авраам» – это сам Слендер, а гнев Шеллоу (как вскоре выяснится) вызван тем, что у Слендера обманом выудили ничтожную сумму, так что семьсот фунтов смогут с лихвой компенсировать убыток.
«…Бардольф, Ним и Пистоль…»
Шеллоу и Слендер сразу же проявляют интерес. Шеллоу хочет встретиться с мистером Пейджем и поговорить о сватовстве. Тем более что они стоят как раз у дверей дома Пейджа, в котором в эту минуту находится Фальстаф.
Появляется Фальстаф и не моргнув глазом признается, что он действительно нанес судье Шеллоу несколько оскорблений. (Причем это произносится без намека на юмор. Прежний Фальстаф все выгернул бы наизнанку, представил в смешном свете и заставил бы Шеллоу оправдываться.)
Затем Фальстаф обращается к Слендеру и спрашивает, на что он жалуется. Слендер объясняет:
…ваши негодяи – Бардольф, Ним и Пистоль – затащили меня в таверну, напоили пьяным и обобрали до нитки.
Акт I, сцена 1, строки 123–126
Бардольф – это слуга Фальстафа, участвующий в обеих частях «Генриха IV»; его лицо, красное от неумеренного потребления крепких напитков, – постоянная мишень шуток Шекспира. Пистоль, появляющийся только во второй части «Генриха IV», – воплощение хвастовства. Он выражается напыщенно и энергично, но в глубине души – отъявленный трус.
Ним не участвует ни в одной из пьес о Генрихе IV, но зато (вместе с Бардольфом и Пистолем) фигурирует в «Генрихе V». Его отличительная юмористическая черта – постоянное употребление слова «humor» (распространенный во времена Шекспира синоним слов «темперамент» или «характер»).
Юмористическим приемом доведения одной человеческой черты до абсурда широко пользовались не только драматурги эпохи королевы Елизаветы, но также их предшественники и последователи. В качестве примера можно привести бесконечные просторечия современного американского комика Джека Бенни или наигранную похотливость его коллеги Боба Хоупа. Словом «юмор» стали называть нечто смешное в результате комического переосмысления слова «humor», первоначально означавшего «основная черта характера».
«Мефистофель…»
В ответ каждый из фальстафовских «негодяев» обнажает шпагу и отвечает на обвинение в присущем только ему стиле. Бардольф использует метафору из области своих пристрастий – пьянства и чревоугодия:
Ах ты, бенберийский сыр!
Акт I, сцена 1, строка 127
Бенбери – город в 65 милях (104 км) к северо-западу от Лондона, считавшийся во времена Шекспира оплотом пуритан, а потому являвшийся мишенью острот для драматургов, которые были ярыми противниками пуританства. Фирменный бенберийский сыр имел толщину всего в один дюйм (2,54 см). Конечно, это не влияло на его качество, но позволяло насмехаться над скупостью пуритан (хотя на самом деле эти понятия не были связаны друг с другом, так как бенберийский сыр изобрели задолго до пуритан). Ремарка Бардольфа означает насмешку над худобой Слендера (у этого персонажа говорящее имя, отражающее его физическое и умственное худосочие).
В свою очередь, Пистоль восклицает:
Эх ты, Мефистофель, черт остробородый!
Акт I, сцена 1, строка 129
Основная комическая черта Пистоля – постоянное использование цитат из современных ему трагедий «грома и крови». В данном случае он цитирует пьесу Кристофера Марло «Трагедия о докторе Фаусте», где Мефистофелем зовут дьявола, искушающего заглавного героя. Это чрезвычайно неуместное сравнение для Слендера, но выражения Пистоля всегда либо преувеличенны, либо неуместны, либо соединяют в себе обе черты.
Ним говорит:
Режь его, палка верба, режь! Это мне по характеру.
Акт I, сцена 1, строки 131–132
Характер (в смысле – характерная черта) Нима – то, что он пытается создать видимость не болтуна, а человека действия. Его повторенное дважды «раиса» – это сокращенное латинское выражение «pauca verba» (меньше слов).
Когда испуганный Слендер продолжает упорствовать, Пистоль вызывает его на дуэль, выкрикнув перед этим:
Тише ты, иностранец с Уэльских гор!
Акт I, сцена 1, строка 157
Иностранец с гор – это неангличанин с западных холмов, то есть валлиец. Само слово «валлиец» (Welsh) является производным от саксонского wealth, означающего «иностранец, чужеземец».
«…Скарлет и Джон?»
Пистоль и Ним не унимаются, поэтому Фальстаф обращается за подтверждением к Бардольфу и спрашивает:
А ты что скажешь, Скарлет и Джон?
Акт I, сцена 1, строка 168
Уилл Скарлет и Маленький Джон – два известных члена шайки Робин Гуда (которая якобы грабила богатых и помогала бедным). Сравнение своих спутников с известными разбойниками является со стороны Фальстафа циничным признанием того, что его приятели – мелкие воришки. Поскольку Бардольф правая рука Фальстафа, тот сравнивает его с Маленьким Джоном, который был правой рукой Робин Гуда. А слово «Скарлет» (пунцовый) – более чем прозрачный намек на красную физиономию Бардольфа.
Бардольф тоже отрицает обвинение, и на этом спор заканчивается.
После 181–й строчки первой сцены Шекспир выдыхается и больше не пытается создать пьесу о новых похождениях Фальстафа и его беспутных дружков. О ссоре между Шеллоу и Слендером с одной стороны и Фальстафом с его приятелями с другой больше не упоминается до конца пьесы.
Возможно, будь у Шекспира время, он отказался бы от этого начала и написал новое; но если легенда о том, что он писал в цейтноте, верна, то каждая готовая строчка была для него на вес золота.
«…Книжка сонетов и любовных песен!»
Поспешно входит Анна Пейдж, красивая юная героиня серьезной романтической сюжетной линии этой пьесы (линия эта почти исчезает). Слендер, который впервые видит Анну, тут же влюбляется в нее. Он говорит с глубоким вздохом:
Ах, если бы у меня была сейчас при себе моя книжка сонетов и любовных песен! Она мне нужнее, чем сорок шиллингов.
Акт I, сцена 1, строки 191–192
Эта «книжка сонетов и любовных песен» называлась Tottel's Miscellany (буквально: «Смесь (то есть избранное, или сборник) Тоттела»). Это была первая антология английской поэзии, составленная и опубликованная Ричардом Тоттелом в 1557 г. У бедного Слендера в присутствии Анны Пейдж отнимался язык, и без этой книжки он был как без рук.
Слендер спрашивает своего слугу Симпла (который появляется время от времени только для того, чтобы отвечать на вопросы), где эта книжка:
Да вы же сами, сударь, отдали их этой пышке Алисе в День Всех Святых, за две недели до Михайлова дня.
Акт I, сцена 1, строки 196–198
День Всех Святых празднуют 1 ноября, это день почитания всех святых сразу, известных и неизвестных.
Михайлов день – праздник в честь святого Михаила и всех ангелов. (Согласно легендам, известным нам главным образом по «Потерянному раю» Милтона, святой Михаил – это архангел, который командует светлыми ангелами в битве с Сатаной и его падшими подручными.)
Михайлов день отмечают 29 сентября, так что реплика Симпла должна была вызывать смех у елизаветинской публики, лучше нас помнившей церковный календарь. (Мы бы лучше поняли юмор, если бы Симпл сказал: «…на Рождество, за две недели до Дня благодарения». В данном случае от переводчика требуется не столько буквальный, сколько фигуральный перевод.)
«…Секерсона спускали с цепи»
Оставшись наедине с Анной Пейдж и не имея под рукой книжки стихов, Слендер совершенно теряется. Он пытается произвести на девушку впечатление, хвастаясь своей храбростью. Слендер заводит речь о медведях и, предполагая, что Анна должна бояться медведей, говорит:
Я раз двадцать видел, как Секерсона спускали с цепи, и даже дергал его за цепь.
Акт I, сцена 1, строки 284–286
Секерсон – это знаменитый медведь времен Шекспира, которого держали на цепи в Парижском саду, находившемся на противоположном от центра Лондона берегу Темзы. Секерсон был ручным, и дергать его за цепь было любимым развлечением детворы, тем более что медведь был в наморднике (на случай, если зверь забудет, что он ручной).
«Как Гвиана…»
В данный момент Фальстаф отчаянно нуждается в деньгах, а принца Хэла, который мог бы выручить его, рядом нет. (Может быть, действие пьесы происходит после того, как принц, ставший королем, удалил от себя Фальстафа?) Для экономии он рассчитывает Бардольфа, которого тут же нанимает хозяин гостиницы «Подвязка». Бардольф становится трактирным слугой (что для него самое подходящее занятие).
Затем Фальстафу приходит в голову, что он сможет улучшить свое финансовое положение, поволочившись за миссис Форд, женой богатого горожанина. По замыслу старого толстяка в благодарность за эти услуги миссис Форд будет делать ему дорогие подарки. Чем дальше в лес, тем больше дров. Почему бы заодно не поухаживать и за миссис Пейдж, матерью Анны? У нее тоже куча денег. Фальстаф говорит:
