Текст книги "Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы"
Автор книги: Айзек Азимов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 52 страниц)
«Цезаря с его судьбой…»
Гордость (естественно, Шекспир не изображает Орлеанскую деву святой, которой приличествует смирение) заставляет Жанну самоуверенно заявить:
Но я подобна дерзостной галере,
Что Цезаря с его судьбой несла.
Акт I, сцена 2, строки 138–139
Это отсылка к эпизоду из жизни Юлия Цезаря. Когда Цезарь переправлялся через узкую полоску воды, вода внезапно прибыла, и капитан корабля, боясь за его безопасность, уже хотел повернуть обратно, но Цезарь, с величественным презрением протянув руку вперед, сказал: «Не бойся, кормчий. Ты везешь Цезаря и его счастье».
Использованное Шекспиром слово «fortune» в данном случае означает «удача, везение». Цезарь верил, что Судьбы сулят ему триумф и успех во всех делах и что он не может умереть до тех пор, пока не достигнет желаемого, – следовательно, везущий его корабль утонуть не может. Поэтому ликующая Жанна сравнивает себя с кораблем, а дофина – с Цезарем.
«Дочерей Филиппа…»
Дофин, окончательно покоренный ее уверенностью в себе и убежденный, что ей действительно покровительствует Небо, говорит:
Здесь дофин сравнивает Жанну с другими христианскими пророчицами. Считается, что у Елены, матери римского императора Константина, было видение, благодаря которому обнаружили Святой Истинный Крест, на нем был распят Иисус. Это случилось в 326 г. н. э.
Дочери святого Филиппа упоминаются в новозаветной книге Деяния святых апостолов (21: 9): «У него[174]174
святого Филиппа. – Е. К.
[Закрыть] были четыре дочери девицы, пророчествующие».
После этого французы клянутся снять осаду с Орлеана, и Жанна сулит им победу.
«Здесь твой Дамаск…»
Пока Жанна д'Арк воодушевляет дофина, раздоры между англичанами усиливаются. Глостер спешит в лондонский Тауэр, одновременно являющийся арсеналом, за оружием для англичан, сражающихся во Франции (но, возможно, и для себя), но обнаруживает, что Тауэр находится в руках Уинчестера.
Вооруженные вассалы обоих ссорятся, и Уинчестер сам выходит к Глостеру. Как духовное лицо, он не имеет права носить оружие и предлагает Глостеру убить его:
Ты отойди! Не двинусь ни на шаг.
Здесь твой Дамаск; будь Каином проклятым;
Коль хочешь, брата Авеля убей.
Акт I, сцена 3, строки 38–40
Уинчестер приходится Глостеру сводным дядей (единокровным братом его отца): это достаточно близкая родственная связь, чтобы вызвать аналогию с Каином и Авелем. (Ту же аналогию использовал Болингброк, угрожая Ричарду II, – см. в гл. 6: «Жертвенная, Авеля…») Упоминание о Дамаске – отсылка к более поздней легенде, согласно которой город Дамаск стоит на том месте, где когда-то Каин убил Авеля.
Входит лорд-мэр Лондона и с опаской читает указ о мятеже. После этого каждый, кто нанесет удар другому, будет считаться нарушителем закона. Ссора тут же прекращается, потому что Глостер, как добропорядочный англичанин, говорит:
Закона не нарушу, кардинал…
Акт I, сцена 3, строка 73
Естественно, лорд-мэр, изображенный толстым купцом средних лет, не обладающим такими аристократическими добродетелями, как любовь к насилию, вызывает смех публики, заканчивая сцену следующей репликой:
Как разъярились эти господа!
Я в жизнь свою не дрался никогда.
Акт I, сцена 3, строки 83–84
Несмотря на то что в данном случае кровопролития удалось избежать, можно не сомневаться, что смертельная феодальная вражда между дядей и племянником не утихает.
«Как Нерон…»
Действие снова перемещается в Орлеан – на этот раз в стан осаждающих. На сцене появляется Толбот, которого обменяли на французского пленника.
Солсбери, командующий англичанами, радостно приветствует Толбота и показывает ему башню и железную решетку, сквозь которую он следит за французами. Он не догадывается, что французский бомбардир[175]175
в переводе – оружейный мастер. – Е. К.
[Закрыть], узнавший о привычке Солсбери пользоваться этой башней, навел на нее пушку и три дня поджидал в засаде. Уставший бомбардир уходит, оставляя вместо себя сына, и приказывает выстрелить, если тот заметит что– то подозрительное.
Мальчик стреляет, и смертельно раненный Солсбери падает. Обезумевший от ярости Толбот клянется отомстить за своего командира. Он говорит:
Отмщу, Плантагенет, и, как Нерон,
На лютне стану я играть, любуясь
Горящим городом.
Акт I, сцена 4, строки 95–96
В 64 г. н. э. в Риме был большой пожар. Это часто случалось в городе, состоявшем из деревянных лачуг, сколоченных на скорую руку, и имевшем самое примитивное оборудование для тушения пожара. Император Нерон, который в это время находился на своей вилле в Анциуме, поспешил вернуться, чтобы разобраться в случившемся и сделать все возможное для облегчения страданий горожан. С пожаром удалось справиться только через шесть дней.
Согласно легенде, однажды ночью, наблюдая за пожаром, Нерон (считавший себя великим артистом) взял лютню и спел мрачную песню о пожаре Трои. Это было не слишком тактично, но безвредно. Однако Нерона по ряду причин не любили – в частности, потому, что впоследствии он организовал гонения на христиан под предлогом того, что именно они подожгли Рим.
Поэтому возник слух, что Нерон сам устроил этот пожар (чего в действительности не было), а затем играл на лютне и пел, наслаждаясь зрелищем. Именно это и грозит сделать Толбот. почему-то принято считать, что Нерон играл на скрипке; отсюда возникла поговорка «играть на скрипке во время пожара Рима», означающая крайнюю степень черствости и равнодушия. Вообще-то скрипку изобрели через много веков после Нерона, так что Толбот совершенно прав, когда говорит, что будет играть на лютне.
«…Пророчица и новая святая»
В момент смерти Солсбери англичане узнают о Жанне д'Арк. Прибывший гонец и говорит:
Милорд, французы двинулись на нас.
Идет дофин, с ним Девственница Жанна,
Пророчица и новая святая.
Хотят заставить нас осаду снять.
Акт I, сцена 4, строки 100–103
Главный конфликт определен; остаток пьесы будет посвящен главным образом противоборству простого храброго солдата Толбота, сражающегося за Англию, со злобной ведьмой Жанной д'Арк, сражающейся за Францию.
Но здесь Шекспир грубо нарушает хронологию событий. У него сначала Толбот попадает в плен, потом Жанна д'Арк прибывает ко двору дофина, а затем погибает Солсбери. На самом деле все было наоборот:
1. Солсбери был смертельно ранен в результате удачного выстрела мальчишки-бомбардира 27 октября 1428 г. Его отвезли на лечение в Мен-на-Луаре, находящийся в 10 милях (16 км) ниже по течению, где он и умер 3 ноября 1428 г. В результате моральный дух англичан значительно ослаб.
2. Жанна д'Арк прибыла ко двору дофина 24 февраля 1429 г., через четыре месяца после ранения Солсбери. Когда она наконец добралась до Орлеана, в воинском духе французов уже произошел перелом. 4 мая 1429 г. наступление французов заставило англичан снять осаду и отступить. (Орлеан был Сталинградом Столетней войны.)
3. Битва при Патэ состоялась во время отступления; Толбот был взят в плен 29 июня 1429 г., через четыре месяца после прибытия Жанны ко французскому двору. Кстати говоря, Толбот пробыл в плену четыре года и был освобожден лишь в 1433 г.
«…Ведьма»
В пьесе первое столкновение Толбота и Жанны происходит у стен Орлеана. Они вступают в поединок, и Толбот, который одной левой крошит сотни французов, не может справиться с французской девушкой. Вывод ясен, и Толбот кричит:
Я кровь тебе пущу, лихая ведьма…
Акт I, сцена 5, строка 6
Конечно, никакой дуэли на самом деле не было. Жанна двигалась вместе с армией и даже командовала ею, облаченная в латы, но сама никогда не сражалась. Дело было в присутствии Жанны на поле боя и вере в нее солдат, а не в воинских подвигах, которые она могла совершить.
«Святая Франции…»
Французы прорвали блокаду, заставили англичан отступить и вошли в Орлеан 7 мая 1429 г. Поворотный момент в Столетней войне наконец наступил; это случилось через тринадцать с половиной лет после Азенкура. Дофин в экстазе восхваляет Жанну, используя классические сравнения. Он восклицает:
Небесное созданье, дочь Астреи,
За этот подвиг чем тебя почтить?
Как сад Адониса – твои обеты:
Цветут сегодня, завтра ж плод приносят.
Акт I, сцена 6, строки 4–8
Астрея – богиня справедливости и милосердия, которая осталась на земле после окончания первобытного золотого века. Когда усилившаяся порочность людей в конце концов заставила уйти и ее, Астрея вознеслась на небо и стала созвездием Девы. Естественно, Жанна Девственница должна была напоминать ее.
Во время древних сельскохозяйственных праздников в честь Адониса, проводившихся в середине лета, грядки засевали быстрорастущими растениями, которые цвели восемь дней, после чего им давали засохнуть и бросали в море или реку вместе с изображениями мертвого Адониса. Это прозрачная аллегория рождения и смерти растительного мира, вызванных сменой времен года, которую и символизирует миф об Адонисе. Садами Адониса называли все, что быстро выполняет свое предназначение (и в том числе быстро умирает; перед нами такая же не слишком подходящая метафора, как и приведенная выше «лето святого Мартина»).
Дофин продолжает:
Я пирамиду ей воздвигну выше,
Чем памятник Родопы…
Акт I, сцена 6, строки 21–22
Согласно греческому мифу, Родопа (точнее, Родопис) была египетской проституткой, якобы построившей на собственные средства пирамиду Менкура. Конечно, это всего лишь миф, но, как бы там ни было, сравнение девственницы Жанны с проституткой Родопой по меньшей мере бестактно. Конечно, Шекспир сделал это не случайно.
Дофин завершает свой монолог следующим утверждением:
Святая Франции – лишь Жанна д'Арк.
Акт I, сцена 6, строки 28–29
Несомненно, Шекспир хотел всего-навсего привести пример напыщенной риторики женоподобного дофина, однако вышло так, что его предсказание полностью сбылось.
В наш век, когда святые покровители вышли из моды, Жанна д'Арк единственное исключение из правила. Для французов эта святая олицетворение всего лучшего, что есть во Франции и что способно вывести страну из самого глубокого кризиса. Не только Франция, но и весь мир считают ее символом спасения в ситуации, когда кажется, что не осталось никакой надежды.
«Артуа, Валлонь и Пикардия…»
Сразу после прорыва блокады Орлеана англичане начали терять завоеванные территории. К Орлеану они так и не вернулись. Напротив, французы преследовали англичан и разбили их в сражении у Патэ. Эта была первая крупная победа французов на поле боя, развеявшая миф о непобедимости англичан вообще и Толбота в частности.
В тот момент французы могли нанести более серьезное поражение англичанам и даже вернуть себе Париж, но у Жанны была другая забота: она стремилась короновать дофина и сделать его законным королем Франции.
Битва при Патэ открыла французам дорогу на Реймс. Карл и Жанна повели французскую армию к Реймсу, находившемуся в 140 милях (225 км) к северо-востоку от Орлеана. Коронация состоялась 17 июля 1429 г., после чего дофин наконец стал французским королем Карлом VII.
Однако в пьесе происходит возмутительная фальсификация исторических событий в угоду английскому тщеславию.
В начале второго акта Толбот, Бедфорд и герцог Бургундский встречаются у Орлеана, пытаясь вернуть потерянное. Толбот говорит двум собеседникам:
Милорд-регент, и вы, Бургундский герцог,
Благодаря которому Артуа,
Валлонь и Пикардия с нами в дружбе…
Акт II, сцена 1, строки 8–10
Артуа, Валлонь[176]176
в переводе – Валлония. – Е. К.
[Закрыть] и Пикардия – области в северо-восточной Франции; их упоминание лишний раз свидетельствует о том, что англичане побеждали французов в основном потому, что часть французов перешла на их сторону. Англичане продержались во Франции так долго главным образом благодаря союзу с бургундцами, но шекспировские хроники, как правило, об этом умалчивают.
Однако после смерти Генриха V союз с бургундцами ослабел, и виновата в этом была некомпетентность лорда-протектора Хамфри Глостера.
В 1423 г., через год после смерти Генриха V, Глостер женился на Жаклине Энольской, которой принадлежали большие владения в Нидерландах. Это не понравилось Филиппу Бургундскому по нескольким причинам. Во-первых, ранее Жаклина была замужем за герцогом Брабантским, родственником Бургундца. Эта дама бежала с Глостером и добилась признания брака с герцогом Брабантским недействительным, обратившись к папе, которого никто на Западе не признавал. Это оскорбило Бургундца, считавшего, что с его родственником, герцогом Брабантским, обошлись несправедливо. (Кстати говоря, герцог Брабантский был вторым мужем Жаклины. А в первом браке она была замужем за тем самым дофином Луи, который послал Генриху V теннисные мячи, – см. в гл. 10: «Буйства дней былых…»)
Во-вторых, жадный Глостер решил присвоить нидерландские территории, на которых находились имения его жены, и даже высадил в Кале пять тысяч солдат, чтобы начать войну в Нидерландах. Это не только отвлекло английские силы от гораздо более важной войны с дофином, но и нанесло Бургундцу новое оскорбление, потому что он считал Нидерланды сферой своих интересов.
Все это едва не привело к дуэли между Глостером и герцогом Бургундским, несмотря на отчаянные попытки Бедфорда примирить их. Дело кончилось тем, что в 1428 г. брак Глостера был объявлен недействительным. Затем Глостер женился на своей любовнице Элеоноре Кобем, женщине относительно низкого происхождения. (Именно о ней, упреждая дальнейшие события и при этом допуская грубейший анахронизм, вдруг невпопад упомянул Уинчестер на похоронах Генриха V: «Твоя жена горда…», см. в гл. 11: «Ты протектор…»)
Все это сильно осложнило дружбу Бургундии и Англии, а поражение англичан под Орлеаном охладило ее еще больше. Тем не менее Бургундия, хотя и без прежнего энтузиазма, продолжала оставаться союзником Англии, и это сыграло важнейшую роль в судьбе Жанны д'Арк.
«Трусливый враг!»
Толбот объясняет, что французы празднуют победу (которую он, конечно, приписывает колдовству) и потеряли бдительность, поэтому город можно взять внезапным штурмом.
Герцог Бургундский соглашается с тем, что тут не обошлось без колдовства, потому что он имеет все причины ненавидеть дофина и примет любую точку зрения, порочащую его врага. Он говорит:
В результате Орлеан взят (чего в действительности никогда не было). Французы, включая Жанну и дофина, вынуждены с позором бежать из города в ночных рубашках.
Однако в пьесе Орлеан больше не упоминается, а французские владения англичан продолжают неуклонно сокращаться. Англичане отступают, а Шекспир так и не объясняет, почему каждая якобы одержанная победа приближает англичан к полному поражению.
«Скифянка Томирис…»
После взятия Орлеана Шекспир закладывает почву (абсолютно фиктивную) для демонстрации непобедимости Толбота не только на поле боя: англичанин получает приглашение посетить замок графини Овернской, находящийся в 150 милях (240 км) к югу от Орлеана.
Видимо, это должно стать маленькой любовной интрижкой, потому что Бедфорд и Бургундец подсмеиваются над Толботом. Никого не волнует, что Толбота приглашают углубиться на территорию, контролируемую французами. Прозорливый Толбот, неизмеримо превосходящий французских дам так же, как и французских воинов, вынашивает собственные планы, о которых публика пока не догадывается. (Он подзывает капитана и о чем-то шепчется с ним.)
Зато дама в следующей сцене недвусмысленно заявляет, что она замышляет убить Толбота. Графиня говорит:
Не меньше подвигом своим прославлюсь,
Чем скифянка Томирис смертью Кира.
Акт II, сцена 3, строки 5–6
Кир был великим завоевателем, создавшим Персидскую империю – величайшую из когда-либо существовавших в Западной Азии – в VI в. до н. э. В 529 г. до н. э. страсть к захвату как можно большего количества земель привела его на восточное побережье Каспийского моря, тогда принадлежавшее кочевому племени массагетов. Согласно Геродоту, этим племенем правила царица Томирис. В битве с массагетами Кир потерпел свое первое поражение – оно же и последнее, потому что в этой битве он погиб. Томирис нашла труп царя, отрезала ему голову и бросила его в чан с человеческой кровью, что символизировало кровожадность Кира и его ненасытное стремление к сражениям.
Шекспир называет Томирис скифянкой – именем, которое легко дать любому кочевому племени. На самом деле массагеты вытеснили скифов из области за Каспием и заняли их место.
Когда Толбот прибывает в замок, поначалу графиня разочарована тем, что он оказался таким тщедушным, а затем пытается арестовать его.
Однако Толбот только смеется и зовет своих солдат (именно об этом он шептался с капитаном). Толбот привел с собой сильный отряд; он не так глуп, чтобы прибыть на зов французской дамы без провожатых.
Французская графиня тут же влюбляется в Толбота (что елизаветинская публика считает само собой разумеющимся), и сцена заканчивается к всеобщему удовольствию.
«…За правду?»
Но затем следует сцена, которую все признают шекспировской. Ее вставили, чтобы рассказать о начале Войны Алой и Белой розы – долгой и кровопролитной гражданской войны, описанной во второй и третьей частях «Генриха VI». Благодаря этой сцене и нескольким вставным эпизодам старая пьеса, первоначально посвященная исключительно описанию подвигов Толбота, становится почти приемлемой первой частью «Генриха VI».
Причиной гражданской войны стал набивший оскомину вопрос о престолонаследии. Кто был законным наследником Ричарда II?
Возможно, Генрих IV, Генрих V, а теперь и Генрих VI. Все они потомки Джона Гонта, герцога Ланкастерского и четвертого сына Эдуарда III (ветвь Ланкастеров).
А возможно, Эдмунд Мортимер, пятый граф Марч, который (по материнской линии) является потомком Лайонела Антверпенского, третьего сына Эдуарда III.
Права Мортимера защищал Хотспер, выступавший против Ланкастеров в лице Генриха IV; эта история описана в первой части «Генриха IV», а также граф Кембридж, составивший заговор против Ланкастера Генриха V в «Генрихе V».
Теперь права Мортимера собирается защищать другой человек. Именно с его вопроса начинается четвертая сцена второго акта:
Что значит, господа, молчанье ваше,
Ужель никто не вступится за правду?
Акт II, сцена 4, строки 1–2
Эти слова произносит Ричард Плантагенет, сын уже упомянутого нами графа Кембриджа. Ричарду дали такое прозвище, потому что он являлся наследником по нерушимой мужской линии, восходящей к уже упомянутому прапрадеду – Эдуарду III Плантагенету (об Эдуарде III см. с. 261, 263).
Прадедом Ричарда Плантагенета был Эдмунд Лэнглийский (он же герцог Йорк из «Ричарда II»), а дядей – Эдуард, герцог Йоркский (Омерль в «Ричарде II», погибший в битве при Азенкуре). К тому времени отец Ричарда Плантагенета, заговорщик граф Кембридж (младший брат упомянутого Эдуарда Йоркского), был казнен. Мальчик, которому во время битвы при Азенкуре было всего четыре года, в обычных условиях унаследовал бы титул и стал герцогом Йоркским. Однако, как сын осужденного изменника, он был лишен этого права и остался просто Ричардом Плантагенетом.
Несмотря на лишение титула, по крови он пэр Англии, а потому ведет себя с другими лордами как равный. В данном случае Ричард требует, чтобы ему объяснили происшедшее исходя из буквы закона. Этот закон в пьесе не упоминается, но ясно, что речь идет о жестком порядке престолонаследия. Видимо, Плантагенет хочет выяснить, не имеют ли потомки Мортимера больше прав на английскую корону.
Следует помнить, что во времена Шекспира английский престол прочно удерживали Ланкастеры, которым и принадлежали все симпатии. Шекспир обнаружил, что все исторические источники написаны с сугубо проланкастерских позиций и полностью отрицают права Мортимера на корону. Драматург разделяет эту точку зрения и не позволяет себе включать в пьесу эпизоды, которые могли бы оскорбить современную ему высшую власть.
Поэтому в ряде мест Шекспир относится к Ричарду Плантагенету несправедливо, показывая, что тот поднимает вопрос о престолонаследии и плетет интриги, пытаясь завладеть короной лично для себя, хотя на самом деле Ричард был предан престолу и поднял мятеж только из-за неспособности Генриха VI управлять страной и происков окружавших его вельмож.
Вкратце дело Ричарда выглядит так. Если принимать в расчет потомков только по мужской линии, он не мог бы претендовать на трон, поскольку вел свою родословную от Эдмунда Лэнгли, пятого сына Эдуарда III.
Однако отец Плантагенета был женат на Анне Мортимер, младшей сестре графа Эдмунда Марча. Если бы граф Марч умер, не оставив потомства, то Ричард Плантагенет стал бы первым кандидатом на трон, поскольку он был сыном дочери сына дочери Лайонела, третьего сына Эдуарда III.
Ветвь Плантагенетов, к которой принадлежал Ричард, обычно называли Йорками, потому что Ричард был потомком Эдмунда Лэнгли, герцога Йоркского, и потому что в один прекрасный день ему самому предстояло стать герцогом Йорком. Породнившись с родом Мортимеров, Йорки имели больше прав на престол, чем Ланкастеры.
Поскольку Йорки ведут свою родословную от третьего сына, а Ланкастеры – только от четвертого, Ричард Плантагенет считает, что он имеет полное право требовать от других лордов восстановления справедливости.
«…В зале Темпля»
Один из присутствующих вельмож несколько нервозно отвечает Плантагенету:
Темпл-Холл был любимым местом сборища студентов-юристов, поэтому трудно было найти лучшее место для обсуждения законодательных проблем. Однако, поскольку обсуждаемая проблема легко могла привести к заявлениям, граничащим с государственной изменой, действительно следовало подыскать более безопасное место.
Плантагенету отвечает Уильям де ла Поль, граф Суффолк[179]179
в переводе – Уильям Де-Ла-Пуль, граф Сеффолк. – Е. К.
[Закрыть]. Этот человек провел молодость во Франции, где сначала преданно служил Генриху V, а затем графу Солсбери и герцогу Бедфорду. Когда Солсбери погиб в Орлеане, именно Суффолк принял командование английской армией (хотя, чтобы повысить значение Толбота, в пьесе об этом не упоминается).
Во время отступления от Орлеана Суффолк тоже попал в плен, но вскоре его выкупили.
Судя по участию Суффолка в этой сцене, можно сделать вывод, что после осады Орлеана прошел значительный срок; видимо, дело происходит в 1432 г. Однако указаний на время действия в тексте нет, а поскольку эта сцена полностью выдумана, уточнять сроки бесполезно.
«…Сомерсет»
В Темпл-Холл Ричард Плантагенет молчал из боязни, что их подслушают, но в саду он чувствует себя свободнее и говорит:
Признайте же, что я стою за правду,
Иль хоть скажите, прав ли Сомерсет.
Акт II, сцена 4, строки 5–6
Кто такой Сомерсет? Чтобы понять это, придется вернуться к роду Бофортов.
Потомки Джона Гонта делились на две ветви. От первой жены Гонт имел сына Генри Болингброка (будущего Генриха IV), потомками которого являются король-мальчик Генрих VI и его родные дядья Джон Бедфорд и Хамфри Глостер.
Третья жена родила Гонту троих сыновей – Джона Бофорта, Генри Бофорта и Томаса Бофорта. Все они родились, когда третья жена Гонта еще была его любовницей, а потому считались незаконными детьми. Однако, когда Джон Гонт женился на своей любовнице, он убедил короля подписать указ, согласно которому Бофорты признавались его законными сыновьями. Генрих IV (тогда еще Болингброк) проявил осторожность и добился включения в указ оговорки о том, что никаких прав на трон у этих детей не будет. Правда, некоторые исследователи доказывают, что этот пункт вставили в указ намного позже и он является фальшивкой. Но как бы там ни было, если бы ветвь Генриха IV пресеклась, у Бофортов появились бы серьезные права на трон.
И такая возможность появилась, причем достаточно основательная. Взрослые представители ветви Ланкастеров Бедфорд и Глостер в то время наследников не имели (и действительно умерли бездетными). Таким образом, младенец Генрих VI был последним представителем старшей ветви Ланкастеров, а крепким здоровьем он не отличался.
Но что собой представляли братья Бофорт? Младший, Томас, герцог Эксетер, умер в 1426 г., за три года до прорыва блокады Орлеана, и не оставил наследников.
Средний Бофорт – Генри, епископ Уинчестерский, жив и здоров, однако он служитель церкви, а потому детей оставить не может.
Старшего Бофорта, Джона, Генрих IV (его единокровный брат) сделал графом Сомерсетом, но насладиться всеми преимуществами своего титула Джон не успел, потому что умер в 1410 г. в возрасте примерно двадцати семи-двадцати девяти лет.
У этого Джона Бофорта также было трое сыновей. Старший, Генри Бофорт, унаследовал титул графа Сомерсета, но умер в 1418 г. в возрасте семнадцати лет, также не оставив наследников.
Двое остальных сыновей – Джон и Эдмунд. Джон получил титул графа Сомерсета после смерти старшего брата. Он воевал во Франции, попал в плен и пробыл в нем четырнадцать лет. В 1443 г. он стал герцогом Сомерсетом, но через год умер во Франции, оставив после себя единственную дочь, Маргариту Бофорт. Титул герцога Сомерсета перешел к его младшему брату, Эдмунду.
Трудно сказать, кого из братьев – Джона или Эдмунда – имеет в виду Шекспир, говоря о «спорщике Сомерсете». В списке действующих лиц значится Джон Бофорт, но в конце пьесы описаны события, происшедшие уже после смерти Джона, поэтому упоминающийся там Сомерсет может быть только Эдмундом.
Таким образом, нам остается только одно: считать Сомерсета из первой части «Генриха VI» объединенным образом Джона и Эдмунда – братьев, представлявших второе поколение Бофортов.
Ясно, что Бофорты являются Ланкастерами; именно это позволяет им претендовать на трон. Более того, Сомерсет (Джон – Эдмунд Бофорт), как потомок старшего из братьев Бофорт, по строгому порядку престолонаследия должен был унаследовать трон, если бы Генрих VI умер бездетным. Однако ветвь Йорков считала по-другому: в этом случае престол занял бы Ричард Плантагенет. Более того, Ричард имел право сместить Генриха VI, поскольку по женской линии он вел родословную от третьего сына Эдуарда III, а Генрих – лишь от четвертого (хотя только по отцовской линии).
Линия фронта определена: Ричард Плантагенет против Джона – Эдмунда Сомерсета. Присутствующим при этом лордам остается выбрать, на чьей они стороне.
«В тонкостях закона…»
Нетрудно заметить, что никто из присутствующих лордов не хочет примыкать к одной из партий. Сторонников Ричарда Плантагенета могут обвинить в государственной измене; ясно, что Сомерсет этого не забудет. Сторонников Сомерсета также сочтут изменниками, если Плантагенет когда-нибудь унаследует трон; ясно, что он тоже этого не забудет.
Суффолк отговаривается тем, что он не силен в законах. Тогда Ричард Плантагенет обращается к графу Уорику, но граф, осторожный, как ласка, повторяет те же доводы:
Но в этих хитрых тонкостях закона,
Клянусь душой, я не умней вороны.
Акт II, сцена 4, строки 17–18
Уорик – это Ричард Бошан, граф Уорик, игравший эпизодические роли во второй части «Генриха IV» и в «Генрихе V».
Ричард Уорик сражался в битве при Шрусбери на стороне Генриха IV, затем два года путешествовал по Европе и даже совершил паломничество в Святую землю. Когда Генрих V воевал во Франции, Бошан был комендантом Кале. Он был послом во Франции и принимал императора Сигизмунда, когда тот посетил Англию.
Согласно завещанию Генриха V, Уорик стал воспитателем малолетнего Генриха VI и занимал этот пост до 1437 г. В 1430 г. он сопровождал юного Генриха в поездке во Францию; в это время произошло главное событие, благодаря которому его имя осталось в истории: именно Уорик был председателем суда, который приговорил Жанну д'Арк к сожжению на костре.
«…Розу белую»
Поняв, что никто не станет говорить открыто, Ричард Плантагенет предлагает сделать символический выбор. Он говорит:
Пускай же тот, кто истый дворянин
И дорожит рождением своим,
Коль думает, что я стою за правду,
Сорвет здесь розу белую со мной.
Акт II, сцена 4, строки 27–30
Сомерсет следует его примеру и выбирает алую розу.
Этот эпизод должен объяснить, почему в последовавшей за этим гражданской войне эмблемой Йорков стала алая роза, а эмблемой Ланкастеров – белая.
На самом деле белая роза стала эмблемой Йорков только во время разразившейся затем гражданской войны, а алая роза Ланкастеров появилась только после ее окончания в пику хорошо известной к тому времени Белой розе.
Уже через столетие историки не могли объяснить происхождение этих символов; в результате возникла легенда, которой и воспользовался Шекспир. Именно благодаря этой легенде серию гражданских войн, продолжавшуюся тридцать лет (с 1455 по 1485 г.), стали называть Войной Алой и Белой розы.
«Беседовать с мужланом…»
Наконец пэры Англии делают выбор. Например, Уорик срывает белую розу, а Суффолк – алую. Вспыхивает ссора; Сомерсет перед тем, как уйти, отпускает едкое замечание в адрес Плантагенета, говоря Суффолку:
Йомен – это простолюдин; таким способом Сомерсет хочет сказать, что, поскольку отец Плантагенет казнен за государственную измену, а у самого Плантагенета нет титула, он недостоин разговаривать с лордами.
«Третьим сыном…»
Уорик парирует обвинение в том, что Плантагенет – не дворянин. Он говорит:
Ведь герцог Кларенс, Лайонел, который
Эдварда Третьего был третьим сыном,
Дед Ричарду.
Акт II, сцена 4, строки 83–84
«Дед» в данном случае – обобщающее слово, поскольку в действительности Лайонел приходился Ричарду прапрадедом.
Подчеркивая слова «третьим сыном», Уорик также издевается над Сомерсетом, поскольку Сомерсет потомок всего лишь четвертого сына.
«…В заседании ближайшем парламента»
Когда Сомерсет и его сторонники уходят, Уорик так утешает Плантагенета:
Пятно, которым ваш порочат род,
Сотрется в заседании ближайшем
Парламента, что должен примирить
Уинчестера и Глостера вражду.
И если ты не будешь сделан Йорком,
Пусть Уориком меня не величают.
Акт II, сцена 4, строки 116–120
Парламент, о созыве которого идет речь, собрался в 1426 г.; если бы эта сцена не была чистой фантазией, она поставила бы исследователя в тупик. В 1426 г. до осады Орлеана, о которой идет речь в первом акте, оставалось еще три года, Сомерсет (Джон) был в плену у французов и не мог присутствовать на сессии, его брат (Эдмунд) еще не был Сомерсетом, а Ричарду Плантагенету в то время еще не исполнилось пятнадцати лет.
Впрочем, разбираться в безнадежно перепутанной хронологии этой пьесы не имеет смысла.
«…Вещают Мортимеру про конец»
В следующей сцене хронологическая путаница продолжается; мы оказываемся в лондонском Тауэре, где якобы заточен Эдмунд Мортимер. Сидящий в кресле старик говорит тюремщику:
