Текст книги "Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 52 страниц)

Следовательно, самое знаменитое сражение на льду состоялось не между датчанами и поляками, а между немцами и русскими, причем победу одержали в нем силы Востока, а не Запада. Однако отрывок, процитированный выше, вызывает в памяти именно битву на Чудском озере.

«Юный Фортинбрас…»

Горацио размышляет, не является ли визит Призрака зловещим предзнаменованием. Его можно понять. Старый король победил норвежцев (как сделали исторические Свен и Кнуд), однако Норвегия стремится вернуть себе независимость (что тоже верно с исторической точки зрения; после смерти Кнуда в 1035 г. это стремление действительно усилилось).

Горацио описывает нынешнюю ситуацию:

И вот, незрелой

Кипя отвагой, юный Фортинбрас

Набрал себе с норвежских побережий

Ватагу беззаконных удальцов

За корм и харч для некоего дела,

Где нужен зуб; и то не что иное, —

Так понято и нашею державой, —

Как отобрать с оружием в руках

Путем насилья сказанные земли,

Отцом его утраченные…

Акт I, сцена 1, строки 95–104

Норвежского короля, которого разбил старый датский король, звали Фортинбрасом. Его сын, молодой Фортинбрас, пытается вернуть себе потерянные земли, что легче сделать после смерти короля датчан.

Однако норвежского короля по имени Фортинбрас в природе не существовало. Это имя французское, и означает оно «Крепкий в доспехах». У ранних скандинавских королей был обычай присваивать себе какое-нибудь отличительное прозвище. Например, Свена называли Вилобородым, а его отца Гарольда – Синезубым. Были еще и Эрик Кровавый Топор, Гарольд Гардрада («Суровый правитель») и так далее. От этого рукой подать до прозвища Крепкий в доспехах.

Однако история гласит, что Кнуд Датский отнял Норвегию у Олафа II. Олаф принял христианство и обратил в него всех норвежцев. В результате Олафа объявили святым, канонизировали его в 1164 г. и сделали небесным покровителем Норвегии. Но это не помогло ему одолеть Кнуда; в 1030 г. Олаф погиб, проиграв Кнуду битву.

Когда в 1035 г. Кнуд умер, сын Олафа действительно предпринял попытку вернуть себе Норвегию. Но этого сына звали Магнус.

«Могучий Юлий…»

Бернардо соглашается с таким объяснением появления Призрака. Оно сулит Дании близкую войну. Призрак нарочно принял этот облик, чтобы предсказать ее; ведь именно старый король завоевал эти страны.

Горацио подтверждает правоту Бернардо и приводит пример из истории:

В высоком Риме, городе побед,

В дни перед тем, как пал могучий Юлий,

Покинув гробы, в саванах, вдоль улиц

Визжали и гнусили мертвецы…

Акт I, сцена 1, строки 113–116

Это ссылка на легенды о том, что якобы происходило в ночь накануне убийства Юлия Цезаря. Шекспир использовал эти легенды в пьесе «Юлий Цезарь», написанной за год до «Гамлета».

Но Горацио не ограничивается легендами. Он приводит астрономические данные, связанные с этим убийством:

…влажная звезда,

В чьей области Нептунова держава,

Болела тьмой, почти как в Судный день…

Акт I, сцена 1, строки 118–120

Влажная звезда – луна, хотя она и не звезда, и не влажная. Однако в древности звездой называли любое небесное светило, а Шекспир, как обычно, придерживается воззрений древних, не принимая во внимание взгляды современных ему астрономов. Луна «влажная» не сама по себе, а потому, что она влияет на океан (Нептунову державу). Иными словами, потому, что она вызывает приливы.

Однако в ночь перед убийством Цезаря никакого лунного затмения не было.

«Трубач зари…»

Призрак тут же возвращается, и Горацио вновь заговаривает с ним, пытаясь убедить его раскрыть тайну, которая может оказаться роковой для Дании. Призрак хочет что-то ответить, но в это время раздается крик петуха, и привидение исчезает. Горацио говорит:

Я слышал, будто

Петух, трубач зари, своей высокой

И звонкой глоткой будит ото сна

Дневного бога, и при этом зове,

Будь то в воде, в огне, в земле иль в ветре,

Блуждающий на воле дух спешит

В свои пределы…

Акт I, сцена 1, строки 149–155

Это широко распространенное суеверие; как все суеверия, оно сбывается только в особых случаях. Искусственное освещение улиц появилось только в новейшие времена, а до того ночью царила кромешная тьма. В этой тьме у людей разыгрывалось воображение; любое засохшее дерево превращалось в чудовище, а любая бесшумно пролетевшая сова – в привидение. Поскольку при дневном свете ничего подобного не происходило, возникло поверье, что духи и призраки исчезают с первым лучом солнца.

Механические часы также появились сравнительно недавно, так что по ночам время можно было определить лишь приблизительно. Приходилось делить ночь на три-четыре «стражи» (это слово действительно возникло в результате того, что сторожей оставляли «на часах» и каждый дежурил по очереди). Начало ночи называли первой стражей, середину – второй, конец – третьей, а затем наступало утро.

Конечно, люди с тревогой ждали наступления утра, особенно долгими зимними ночами, и радовались каждому знаку, предвещавшему его приближение. Хриплый крик петуха был именно таким знаком, потому что он возвещал скорый восход солнца. Когда в Библии заходит речь о Втором Пришествии, срок которого не известен никому на свете, там не зря упоминаются ночные сторожа: «Итак, бодрствуйте; ибо не знаете, когда придет хозяин дома, вечером или в полночь, или в пение петухов, или поутру» (Мк., 13: 35).

Если духи исчезают при свете дня, то петушиный крик является для них естественным сигналом. В такой ситуации это действительно имеет смысл.

Марцелл подливает масла в огонь, утверждая, то в канун Рождества петух поет всю ночь напролет, поэтому ни один дух не смеет покинуть свое убежище. Горацио, который является воплощением рационализма (он не говорит, что крик петуха является сигналом для отступления духов, а только утверждает, что слышал об этом), отвечает Марцеллу учтиво, но все же слегка посмеивается над его излишней доверчивостью:

Я это слышал и отчасти верю.

Акт I, сцена 1, строка 165

Наконец наступает утро, и Горацио предлагает рассказать о случившемся принцу Гамлету. Если призрак принял обличье старого короля, необходимо сообщить об этом его сыну.

«Смерть нашего возлюбленного брата…»

После первого упоминания о заглавном герое пьесы действие перемещается в тронный зал, где восседают новый король и королева. Король сразу берет быка за рога:

Смерть нашего возлюбленного брата

Еще свежа…

Акт I, сцена 2, строки 1–2

Выясняется, что старого короля тоже звали Гамлетом. Как в Норвегии, так и в Дании отца и сына зовут одинаково. Чтобы различать их, я называю покойного короля Гамлетом-старшим.

Ныне царствующего короля, сменившего Гамлета-старшего, зовут Клавдий. Шекспир намеренно выбрал для него римское аристократическое имя. (Во времена республики Клавдии были патрицианским родом, к которому принадлежало несколько первых императоров, в том числе четвертый. Именно при императоре Клавдии римляне завоевали Британию, и случилось это через несколько лет после смерти Цимбелина.)

У Саксона Грамматика указано, что нового короля звали Фенгом; наверно, Шекспир был прав, отказавшись от этого имени.

Из первых слов Клавдия становится ясно, что Гамлет-старший умер совсем недавно, а новый король приходится покойному братом. (В широком смысле слова братом можно назвать любого близкого родственника, друга или хорошего знакомого, но в данном случае речь явно идет о младшем брате покойного короля.)

Однако Шекспир обходит молчанием один очень важный вопрос: почему трон унаследовал именно младший брат, а не сын Гамлета-старшего. Мы привыкли к тому, что наследником покойного короля автоматически становится его старший сын, однако строгий порядок престолонаследия – не такое уж древнее изобретение, да и применяется он далеко не повсеместно. Здесь современную публику легко сбить с толку, отчего она может неправильно понять смысл пьесы.

Во многих частях света, а особенно в средневековой Европе, новым королем чаще всего становился близкий родственник умершего короля, но далеко не всегда это был старший сын покойного. Иногда выбор падал не на прямого потомка, а на старшего, более зрелого члена королевской семьи, искусного полководца и руководителя. В эпоху малой продолжительности жизни и насильственных смертей сын покойного короля часто был ребенком, неспособным управлять страной в варварский век. Поэтому куда более логично было сделать королем младшего брата покойного.

Конечно, когда юный принц достигнет зрелости, он, возможно, решит, что имеет больше прав на престол, и начнет борьбу за него. Король (дядя юного принца) прекрасно знает о такой возможности и может тем или иным способом устранить его – казнить, посадить в тюрьму или выслать из страны. Такое случалось достаточно часто, так что «злой дядя» стал отрицательным персонажем сказок и рыцарских романов, уступая по жестокости только «злой мачехе».

Елизаветинской публике это было хорошо известно. Истории Англии и Франции изобиловали войнами (в том числе гражданскими), связанными с престолонаследием. Выражение «злой дядя» эта публика тоже прекрасно понимала: король Иоанн Безземельный был злым дядей «законного короля», юного Артура Бретонского, а Ричард III – злым дядей «законного короля», юного Эдуарда V. Эти события Шекспир уже обессмертил в написанных ранее пьесах «Король Иоанн» и «Ричард III».

Понимала елизаветинская публика и другое: брат короля сумеет удержать трон только в том случае, если избавится от сына короля. Было ясно без слов, что принцу грозит смертельная опасность. Шекспиру объяснять это не требовалось; но, поскольку он этого не сделал, а времена изменились, современная публика может не разобраться в происходящем.

«Поэтому сестру и королеву…»

Обычно сын, не вступивший на престол, был очень молод: Артуру Бретонскому было двенадцать лет, а Эдуарду V – тринадцать. Но обойденный Гамлет – отнюдь не ребенок. Почему же тогда он не стал наследником отца? Прямого ответа на этот вопрос в пьесе нет; остается только догадываться. Клавдий продолжает свою речь:

Поэтому сестру и королеву,

Наследницу воинственной страны,

Мы, как бы с омраченным торжеством —

Одним смеясь, другим кручинясь оком,

Грустя на свадьбе, веселясь над гробом,

Уравновесив радость и унынье, —

В супруги взяли…

Акт I, сцена 2, строки 8–14

Жена Гамлета-старшего Гертруда (мать принца Гамлета) вышла замуж за нового короля, в прошлом – своего деверя.

Это очень важно. кто-то проявил государственную мудрость. Если порядок престолонаследия вызывает спор, трон можно получить, связав себя с предыдущим королем – особенно если этот король был популярен или успешно управлял государством. Новый король мог заявить, что он приемный сын старого правителя, или жениться на его дочери. Можно было жениться и на вдове покойного, если та была достаточно молода, чтобы произвести на свет наследника. (В то время множество женщин умирало от ранних и частых родов, поэтому жен короли меняли довольно часто, и королева, пережившая супруга, вполне могла быть намного моложе покойного.)

В истории, рассказанной Саксоном Грамматиком, брат-наследник женится на вдове брата-предшественника; во времена Саксона это было вполне обычным делом. Именно так поступил король Кнуд, события жизни которого положены в основу сюжета «Гамлета».

Когда в 1016 г. Кнуд стал королем Англии, он лишил трона юных сыновей местного короля Этельреда II. Чтобы придать этому видимость законности и заставить англичан примириться с тем, что их король – датчанин, он женился на Эмме, вдове Этельреда.

Нельзя сказать, что история Этельреда, Кнуда и Эммы оказала непосредственное влияние не только на Шекспира, но даже на Саксона Грамматика, однако в XI в. государственные дела вершили именно так. То, что нам кажется непристойным кровосмешением, во время написания пьесы выглядело совсем по-другому. Во всяком случае, елизаветинская публика, которой та эпоха была намного ближе, чем нам, смотрела на такие вещи иначе.

«…Норвежца»

Объявив (главным образом для сведения публики) о своем восшествии на престол и браке, король Клавдий переходит к государственным делам. Он отправляет в Норвегию двух послов, Корнелия и Вольтиманда, вручает им письмо, которое следует передать тамошнему королю, и говорит:

Мы просим этим

Письмом норвежца, дядю Фортинбраса,

Который, немощный, едва ль что слышал

О замыслах племянника, пресечь

Его шаги…

Акт I, сцена 2, строки 27–31

Любопытно, что ситуация в Норвегии сложилась точно так же, как и в самой Дании: Фортинбрасу-старшему наследовал его младший брат (безымянный), а в Дании трон достался младшему брату Гамлета-старшего Клавдию. В Норвегии отлучен от престолонаследия сын старшего брата, которого, как и отца, зовут Фортинбрасом; в Дании трон отобрали у сына старшего брата, которого, как и отца, зовут Гамлетом. Фортинбрас-младший затевает войну с угнетателями датчанами, но Гамлету-младшему предстоит сыграть совсем другую роль.

«…Твоему отцу»

Затем Клавдий обращается к Лаэрту, сыну влиятельного придворного (Лаэрт – имя греческое; согласно сказаниям, так звали отца Улисса (Одиссея). Король Клавдий знает, что у Лаэрта есть просьба, и заверяет, что юноша может ее изложить, не боясь отказа. Он говорит:

Не так родима сердцу голова,

Не так рука услужлива устам,

Как датский скипетр твоему отцу.

Акт I, сцена 2, строки 47–49

Пылкая любовь Клавдия к отцу Лаэрта (как выясняется позже, его зовут Полоний) выглядит довольно странно. Причина ее в пьесе прямо не названа. В изображении Шекспира Полоний старый зануда, постоянно ошибающийся и дающий советы, которые ведут к катастрофе. Но тогда почему хитрый Клавдий так высоко его ценит?

Логично предположить, что Полоний оказал Клавдию большую услугу, о которой нам неизвестно; вероятно, он помог новому королю взойти на престол. Не Полоний ли уговорил вельмож высказаться в пользу брата, а не сына покойного короля? Или он убедил овдовевшую королеву выйти замуж за своего деверя? Остается только гадать.

Если то или другое верно, становится понятной причина острой антипатии, которую принц Гамлет испытывает к старому придворному; иначе эту антипатию объяснить нечем.

Видимо, елизаветинская публика, знакомая с дворцовыми интригами куда лучше нас, ни в каких объяснениях не нуждалась.

«Во Францию вернуться…»

Просьба Лаэрта проста. Он учится за границей. Как лояльный подданный, юноша прибыл на коронацию. Теперь коронация позади, и Лаэрт просит:

Мой государь,

Дозвольте мне во Францию вернуться…

Акт I, сцена 2, строки 50–51

В эпоху позднего Средневековья Парижский университет считался лучшим учебным заведением Западной Европы; само собой разумеется, что именно там и должен был учиться Лаэрт. Однако ради соблюдения точности следует напомнить, что этот университет был основан не раньше 1150 г. – спустя целый век после предполагаемого времени действия «Гамлета». Впрочем, это мелочь: у Шекспира встречаются анахронизмы более поразительные.

«…Свой черный цвет…»

Король милостиво разрешает Лаэрту уехать, а затем обращается к человеку, который до сих пор мрачно хранил молчание и портил праздник траурным облачением.

Елизаветинской публике не требовалось объяснять, что король Клавдий и принц Гамлет враждуют; само существование первого представляет собой смертельную угрозу для второго. Они обращаются друг к другу с холодной и расчетливой вежливостью.

Королева разрывается между ними. Ее зовут Гертруда: имя это тевтонское и является производным от приведенного Саксоном Грамматиком имени Герута. Она приходится женой одному, матерью другому и любит обоих. Гертруда пытается наладить между ними дружеские отношения и говорит Гамлету:

Мой милый Гамлет, сбрось свой черный цвет,

Взгляни как друг на датского владыку.

Акт I, сцена 2, строки 68–69

Современную публику поражает ее бестактность. Молодой Гамлет любил отца и оплакивает его память. После смерти отца прошло не так уж много времени; как можно уговаривать принца снять траур?

Конечно, умом Гертруда не блещет. Вся пьеса показывает, что она туповата, плохо ориентируется в происходящем и не думает о последствиях своих действий.

Но здесь дело не в этом. Королевский брак положил конец трауру; теперь сознательное напоминание о старом короле выглядит оскорблением. Гамлет – естественный противник такого престолонаследия, и, если принц продолжает носить траур, ясно, что он не испытывает радости при виде нового короля. Это равносильно откровенным притязаниям на трон. Это прекрасно понимают как Клавдий, так и елизаветинская публика (поднаторевшая в вопросах спорного престолонаследия).

Гертруда знает, что открытая враждебность закончится смертью либо мужа, либо сына, либо обоих, и именно поэтому уговаривает Гамлета снять траур.

«…Всех ближе к нашему престолу»

Гамлет отказывается снять траур, объясняя его глубокой скорбью по отцу и намекая на то, что никакого политического значения это не имеет.

Как можно догадаться, Клавдий этому не верит. Он присоединяется к просьбе Гертруды и даже предлагает племяннику взятку:

…о нас помысли

Как об отце; пусть не забудет мир,

Что ты всех ближе к нашему престолу…

Акт I, сцена 2, строки 107–109

Иными словами, он обещает сделать Гамлета своим наследником. Если Гамлет не помешает Клавдию управлять королевством, он может рассчитывать на второй раунд. Но вот вопрос: можно ли верить Клавдию? Чуть позже Гамлет ясно дает понять, что лично он доверять дяде не собирается.

«…Для ученья в Виттенберг»

Король применяет политику кнута и пряника. Как и Лаэрт, Гамлет учился за границей. Но в отличие от Лаэрта ему не позволяют уехать. Клавдий говорит:

Что до твоей заботы

Вернуться для ученья в Виттенберг,

Она с желаньем нашим в расхожденье.

И я прошу тебя, склонись остаться

Здесь, в ласке и в утехе наших взоров…

Акт I, сцена 2, строки 112–116

Запрет звучит как объяснение в любви, но это никого не вводит в заблуждение. За границей Гамлет, возможно, начнет интриговать, искать иностранных союзников и собирать войско. При дворе же он будет на глазах у подозрительного дяди и отчима и в пределах его досягаемости.

Учеба Гамлета в Виттенберге – еще больший анахронизм, чем учеба Лаэрта в Париже. Виттенберг – немецкий город, расположенный в 55 милях (88 км) к юго-западу от Берлина и в 300 с небольшим миль (около 500 км) к югу от Эльсинора. Виттенбергский университет, в котором якобы учился Гамлет, был основан лишь в 1502 г.

Этот город прославился в 1508 г., всего через шесть лет после основания университета, когда в него поступил молодой монах по имени Мартин Лютер. Именно в Виттенберге Лютер заложил основы учения, которое теперь называют лютеранством. Именно к дверям местного собора Лютер в 1517 г. прикрепил свой перечень девяноста пяти тем, предложенных им для диспута. Это положило начало протестантской Реформации.

Виттенбергский университет стал мозговым центром лютеранства. Понятно, почему Шекспир счел его подходящим местом для учебы Гамлета: во времена Шекспира Дания (как и вся остальная Скандинавия) стала лютеранской. Реформаты проникли в Данию в 1536 г., при короле Кристиане III, который оказывал им покровительство.

Кстати, этот эпизод позволяет лучше понять историю с престолонаследием. В конце концов, принц Гамлет не слишком молод для того, чтобы стать королем; кроме того (как позже дважды указывается в пьесе), его любит народ. Почему же его обошли?

Ответ напрашивается сам собой: тогда Гамлета не было в Эльсиноре; вопрос о престолонаследии решался в его отсутствие. Как вскоре выясняется, Гамлет-старший умер внезапно и неожиданно; в то время Гамлет-младший был в Виттенберге. Можно не сомневаться, что Клавдий сделал все, чтобы новость о смерти отца дошла до принца как можно позже; лишь после этого Гамлет сумел вернуться в Эльсинор.

Все это заняло много времени; когда Гамлет приехал, выяснилось, что вопрос о престолонаследии уже решен.

«Гиперион по сравнению с сатиром»

Королева присоединяется к просьбе короля и молит Гамлета остаться при дворе. Гамлет не испытывает иллюзий: если не остаться добровольно, его задержат силой. Поэтому он холодно и формально соглашается; благодарность короля выражена столь преувеличенно, что граничит с сарказмом.

Двор уходит, Гамлет остается один и дает волю гневу. По его мнению, новый король в подметки не годится старому. Сравнивая обоих, он говорит:

Такой достойнейший король! Сравнить их —

Феб и сатир.

Акт I, сцена 2, строки 139–140

Гиперион – это титан и бог солнца, а сатир – лесной дух плодородия с рогами, копытами и козлиным задом. Сатир упоминается здесь потому, что самым главным качеством сатира, согласно мифам, была его ненасытная похоть (вполне уместная для духа плодородия).

Как можно догадаться, тут Гамлет необъективен. Он терпеть не может Клавдия и не видит в нем ничего хорошего, однако тот Клавдий, который описан в пьесе, не заслуживает столь уничижительной оценки. Если мы согласимся с точкой зрения Гамлета, пьеса многое потеряет.

«Как Ниобея, вся в слезах…»

Но Гамлет зол и на мать. Казалось, она любила отца и искренне оплакивала его смерть:

…шла за гробом,

Как Ниобея, вся в слезах, она…

Акт I, сцена 2, строки 148–149

Ниобея (Ниоба) – одна из самых трагических героинь греческих мифов. У Ниобы было шесть сыновей и шесть дочерей, поэтому она свысока смотрела на богиню Латону (Лето), которая родила только одного сына и одну дочь. Однако детьми Латоны были ни много ни мало бог Аполлон и богиня Артемида. Они отомстили за унижение матери, убив всех сыновей и дочерей Ниобы своими волшебными стрелами. Ниоба оплакивала смерть детей до тех пор, пока боги из сочувствия не превратили ее в камень – камень, из которого вечно сочится вода.

«А через месяц…»

Гамлета сердит то, что мать снова вышла замуж, и его можно понять. Большинство детей считает вступление одного из родителей в повторный брак предательством по отношению к покойному супругу или супруге. Не стоит доверять словам Гамлета о том, что новый муж матери не идет ни в какое сравнение со старым. Вполне возможно, что сохранившая если не молодость, то красоту Гертруда могла думать иначе.

Гамлет – старший был воинственным королем и великим полководцем; похоже, что в доспехах ему было уютнее, чем в супружеской постели. Клавдий, которого Гамлет-младший называет сатиром, мог оказаться более искусным любовником, чем его старший брат. Ему ничего не стоило, прибегнув к лести, вскружить Гертруде голову. Недалекая королева наверняка решила, что со вторым мужем ей крупно повезло.

Однако важнее другое. Что больше всего раздражает Гамлета в этом браке? Он говорит:

А через месяц —

Не думать бы об этом! Бренность, ты

Зовешься: женщина!..

Акт I, сцена 2, строки 145–147

Его сердит то, что браком сочетались невестка и деверь. Согласно строгим церковным правилам это считается кровосмешением. Однако государственные соображения часто заставляют королевских особ заключать браки, которые простым смертным запрещены; обычно церковь смотрит на подобное сквозь пальцы.

Но дело даже не в самом факте кровосмешения. Гамлета возмущает случившееся совсем по другой причине:

Гнусная поспешность —

Так броситься на одр кровосмешенья!

Акт I, сцена 2, строки 156–157

Дело в спешке, с которой был заключен брак. Вот что не дает Гамлету покоя, вот почему он возвращается к этой мысли снова и снова.

Негодование, вызванное у Гамлета кровосмесительным браком королевы, позволяет многим критикам утверждать, что это признак неосознанной любви, которую Гамлет испытывает к собственной матери. Они считают это негодование классическим проявлением эдипова комплекса и трактуют его с фрейдистских позиций: обида принца вызвана уверенностью в том, что в постель его матери забрался чужой человек.

Однако от этой гипотезы не останется камня на камне, если вспомнить, что Гамлет негодует не столько на сам брак матери, сколько на его поспешность. Почему эта поспешность имеет такое значение?

Вот почему. Можно представить себе, что Гамлет как сумасшедший мчится в Эльсинор из Виттенберга, чтобы прибыть туда вовремя и предъявить права на престол. А когда он приезжает (может быть, недели через две после смерти отца), выясняется, что Клавдий уже объявил о предстоящем венчании с Гертрудой, что этот брак позволит не менять правила, установленные покойным королем, и этого оказалось достаточно, чтобы склонить знать (мнение которой становится важным при выборах короля) в пользу Клавдия.

Если бы Гертруда повременила, Гамлет успел бы вернуться и предъявить права на престол. В конце концов, при желании королева могла выйти замуж за Клавдия, несмотря на все возражения и жалобы Гамлета.

Следовательно, Гамлета выводит из себя не брак матери, а именно его поспешность. Приехав в Эльсинор, он обнаружил, что обязан смириться с принятым решением и присутствовать на бракосочетании. Единственный признак неповиновения, который он себе позволяет, – это траурная одежда.

А если этот поспешный брак организовал Полоний, этого более чем достаточно, чтобы объяснить неприязнь Гамлета к старому придворному.

Неужели Гертруда не понимала, что этот брак лишил сына престола? Возможно, так оно и было. Возможно, ей льстила любовь нового короля; возможно, ей хотелось остаться правящей королевой (при сыне она была бы всего-навсего королевой-матерью, а это совсем иное положение); кроме того, Гертруде, вероятно, и в голову не пришло, что сын обидится. В конце концов, он ведь остался наследником, не так ли?

Но Гамлет все же обиделся, причем обиделся смертельно. Доказательства этого можно найти в истории царствования Кнуда.

Когда Кнуд женился на Эмме, вдове предыдущего короля, детей Эммы и Этельреда отстранили от престолонаследия. После смерти Кнуда трон достался не детям Эммы, а детям нового короля (один из которых был общим ребенком Кнуда и Эммы). Но в 1042 г., через семь лет после смерти Кнуда, один из сыновей Этельреда все же взошел на британский престол. Это был Эдуард Исповедник.

Как явствует из прозвища Эдуарда, он был набожным королем и в конце концов стал святым. Мальчик был тихим и вежливым, но вызывал у матери такую неприязнь, что она не пожелала оставить ему трон. Став королем, Эдуард тут же отправил мать в монастырь, где она оставалась до конца своих дней.

Гамлет оказался в точно такой же ситуации, как и Эдуард, но он не был святым и относился к поступку матери без всякого снисхождения. Если так, то при чем тут эдипов комплекс? Действия принца объясняются не подсознательной любовью, а осознанной ненавистью, для которой у Гамлета были все основания.

«…Вновь придет он»

Однако больше всего в истории с потерей трона Гамлета удручает безвыходность ситуации, которую он не в силах изменить. Принц говорит:

Но смолкни, сердце, скован мой язык!

Акт I, сцена 2, строка 158

Гамлет в полном отчаянии, но тут входят Горацио, Марцелл и Бернардо. Гамлет с удивлением узнает в Горацио своего однокашника по Виттенбергу, но после взаимных приветствий Горацио рассказывает Гамлету о появлении Призрака.

Гамлет на мгновение каменеет, но затем пробуждается его острый ум, и принц с жаром выспрашивает подробности. В конце концов он соглашается прийти на крепостную площадку и говорит:

Сегодня буду с вами;

Быть может, вновь придет он.

Акт I, сцена 2, строки 242–243

(Любопытно, что на театральном жаргоне выражение «идет призрак» означает скорую выплату жалованья. Согласно одной из театральных баек, оно возникло благодаря исполнителю роли Призрака в одной из постановок «Гамлета». Недовольный задержкой выплаты, он вышел на сцену, но в последний момент отказался произнести свою реплику. Смущенному управляющему пришлось заплатить ему немедленно. Вот так и возникло выражение «идет призрак».)

Депрессия Гамлета сменяется нетерпеливым ожиданием. Принц не знает, что скажет Призрак, но любое изменение ситуации дает ему шанс. Он говорит:

Дело плохо. Здесь что-то кроется. Скорей бы ночь!

Терпи, душа.

Акт I, сцена 2, строки 255–257

«Великие в желаниях не властны…»

Третья сцена начинается в доме придворного Полония. Его сын Лаэрт готов отправиться в Париж. Рядом с Лаэртом стоит его сестра Офелия, которую, похоже, любит Гамлет. (Если Гамлет терпеть не может отца своей возлюбленной, значит, у него есть для этого веские основания.)

Лаэрт предупреждает сестру, чтобы она не принимала ухаживания Гамлета всерьез. Даже если чувство принца искренне, он не хозяин самому себе. Лаэрт объясняет:

Великие в желаниях не властны;

Он в подданстве у своего рожденья;

Он сам себе не режет свой кусок,

Как прочие; от выбора его

Зависят жизнь и здравье всей державы,

И в нем он связан изволеньем тела,

Которому он голова.

Акт I, сцена 3, строки 17–22

Лаэрт тщательно объясняет то, что Офелия прекрасно знает и без него, а елизаветинская публика – и подавно.

Но тогда зачем он это делает? Может быть, речь идет не столько о браке принца, сколько о браке короля? Разве в словах Лаэрта нет указания на то, что брак Клавдия и Гертруды, возможно, заключен по любви, но в первую очередь – по государственным соображениям? Если так, то резонно предположить, что Гамлет, каким бы благородным ни казалось его отношение к этому браку, увы, не сознает, что он заключен во имя безопасности государства.

«В долг не бери и взаймы не давай…»

Входит Полоний и читает сыну набившую оскомину нравоучительную лекцию, представляющую набор банальностей, которые Лаэрт выслушивает с терпением, достойным восхищения. Среди его перлов есть и такой:

В долг не бери и взаймы не давай;

Легко и ссуду потерять, и друга,

А займы тупят лезвие хозяйства.

Акт I, сцена 3, строки 75–77

Лучшего подарка бессердечным людям литература сделать не могла. Даже самые толстокожие типы, не знающие ни одной другой строчки Шекспира, эту строку знают назубок и цитируют ее при малейшем намеке на то, что кто-то нуждается в помощи.

Когда Лаэрт уходит, Полоний спрашивает Офелию, о чем она говорила с братом. Покорная дочь признается, что речь шла о Гамлете. Полоний, не сговариваясь с сыном, тоже предупреждает Офелию, что иметь дело с принцем опасно, и приказывает дочери порвать с ним.

«Похвальнее нарушить…»

Снова наступает ночь, и Гамлет присоединяется к Горацио и Марцеллу на крепостной стене. Внезапно раздаются звуки трубы и слышатся выстрелы. Испуганный Горацио спрашивает, что случилось. Гамлет вынужден объяснить, что король пирует. Когда он выпивает бокал вина, это радостное событие отмечается звуком труб, барабанной дробью и выстрелом из пушки. Гамлет говорит, что таков обычай, и продолжает:

По мне, однако, хоть я здесь родился

И свыкся с нравами, – обычай этот

Похвальнее нарушить, чем блюсти.

Тупой разгул на запад и восток

Позорит нас среди других народов;

Нас называют пьяницами…

Акт I, сцена 4, строки 14–19

Реплика «похвальнее нарушить, чем блюсти» означает, что Гамлет склонен не поддерживать обычаи, а нарушать их. Он осуждает поведение Клавдия – из ненависти то ли к пьянству, то ли ко всему, что делает новый король.