Текст книги "Новая философская энциклопедия. Том первый. А - Д."

Автор книги: авторов Коллектив

ГЕТЕРОГЕННОСТЬ(от греч. exepoc – разнородность) – составляемость из различных по своей природе или происхождению частей; противоположность – гомогенность (от греч. laoc – однородность). Если у гомогенной системы ее свойства одинаковы во всех частях или меняются непрерывно, без скачков, то гетерогенная система состоит из различных по свойствам, разграниченных частей. Гетерогенность концептуальной системы проявляется в сочетании в ее рамках разнородных, несовместимых принципов, что ведет к ее противоречивости. Б. Г. Юдин ГЁДЕЛЬ (Godel) Курт (27 апреля 1906, Брно, Австро– Венгрия —14 января 1978, Принстон, США) – австрийский и американский логики математик; окончил Венский

518

ГЁТЕ университет; участвовал в работе Венского кружка, но довольно быстро отошел от него, не удовлетворенный уровнем обсуждений. Обращает на себя внимание относительно малое число опубликованных Гёделем работ и принципиальный характер задач, решаемых практически в каждой из них. Его диссертация (1930) была посвящена фундаментальному результату – доказательству теоремы полноты: «Формула истинна во всех моделях теории Th тогда и только тогда, когда она является теоремой Th», утвердившему формализованную классическую логику в качестве прочной основы для математики. Теореме полноты эквивалентна теорема существования модели: «Теория Th имеет модель тогда и только тогда, когда она непротиворечива». За этими «оптимистичными» теоремами последовала та, которая при поверхностном понимании кажется весьма разочаровывающей. Это теорема le деля о неполноте: «Если непротиворечивая теория содержит арифметику, то в ней имеется формула, которую нельзя ни доказать, ни опровергнуть». Такая формула называется неразрешимой в данной теории. Доказательство теоремы о неполноте весьма устойчиво к смене формализмов и логических систем. В дальнейшем Россер и Подниекс ослабили условия данной теоремы и усилили ее следствия. (Обзор общема– тематически и философски важных вариаций теоремы неполноты дан в кн.: Гончаров С. С, Ершов Ю. Л., Самохвалов К. Ф. Введение в логику и методологию науки. М., 1994.) Как заметил Гедель, доказательство теоремы неполноты не формализуется внутри самой арифметики, а это означает, что мы не можем доказать непротиворечивость теории Th внутри самой Th, поскольку тогда мы доказали бы неразрешимую формулу (3-я теорема Гёделя). Доказательство 3-й теоремы не столь устойчиво, оно зависит от свойств кодирования формул числами, и был построен ряд кодирований, при которых можно внутри самой теории доказать формулу, содержательно означающую ее непротиворечивость. (Подробный анализ данных вопросов и связи их с программой Гильберта см. ст. Формализм.) Гедель построил вложение классической логики в интуиционистскую (независимо от Гливенко), а интуиционистской – в модальную систему S4. Он доказал совместимость аксиомы выбора с множеств теорией и дал конструкцию, обобщающую разветвленную иерархию Рассела. В модели Гёделя оказалась верна и континуум-гипотеза Кантора, так что он попутно доказал и ее совместимость. Эта модель была использована Коэном при доказательстве независимости аксиомы выбора. В 1940, после аншлюса, ученый переехал в США, в Прин– стонский Институт высших исследований, и в 1948 принял гражданство США. В результате научных контактов с А. Эйнштейном, который придерживался мнения, что из общей теории относительности должна следовать направленность времени, Гедель построил контрпример: модель Вселенной, в которой есть замкнутые мировые линии (т. е. в некоторых ее областях время ходит по кругу). За эту работу, которая в современной космологии положила начало целому направлению, он получил (по рекомендации самого Эйнштейна) Эйнштейновскую премию (1954). В 1958 Гедель построил принципиально новую интерпретацию типа реализуемости для интуиционистской арифметики, основанную на нахождении контрпримера и сохраняющую классическую истинность для всех отрицательных формул. В бумагах Гёделя после его смерти было найдено логическое доказательство существования Бога, но показательно, что сам Гедель не публиковал его и старался о нем не говорить. Соч.: Collected works, ed. S. Feferman et al., v. I—III. N. Y., 1986-1995; Совместимость аксиомы выбора и обобщенной континуум-гипотезы с аксиомами теории множеств. – «Успехи математических наук», 1948, т. 3, вып. 1 ; Об одном еще не использованном расширении финитной точки зрения.– В кн.: Математическая теория логического вывода. М., 1967. Лит.: Нагель Э., Ньюмен Д. Теорема Гёделя. М., 1970; Подниекс К. М. Вокруг теоремы Гёделя. Рига, 1981; Брутян Г. А. Письмо К. Гёделя. – «ВФ», 1984, №12. H. H. Непейвода ГЁТЕ (Goethe) Иоганн Вольфганг фон (28 августа 1749, Франкфурт на Майне – 22 марта 1832, Веймар) – немецкий поэт и естествоиспытатель. Что «философия Гёте» – тема, предваряемая целым рядом оговорок, доказывается не только отсутствием у Гёте философии в общепринятом смысле слова, но и его открытой враждебностью ко всему философскому. Академическая философия лишь следует собственным его заявлениям, когда она отказывается аттестовать его как одного из своих: «Для философии в собственном смысле у меня не было органа» (Goethes Naturwissenschaftliche Schriften, hrsg. von R. Steiner. Dornach, 1982, Bd 2, S. 26), или: «Собственно говоря, я,не нуждаюсь ни в какой философии» (Goethes Gesprache. Munch., 1998, Bd 3, 2. Teil, S. 158), или еще: «Она подчас вредила мне, мешая мне двигаться по присущему мне от природы пути» (Goethes Briefe. Munch., 1988, Bd 2, S. 423). Очевидно, однако, что эти признания допускают и более эластичное толкование, особенно в случае человека, который, по собственным словам, ничего не остерегался в своей жизни больше, чем пустых слов. Если философское мышление обязательно должно быть дискурсивным и обобщающим, то чем оно может быть менее всего, так это гётевским. Гёте, «человеку глаз», чужда сама потребность генерализировать конкретно зримое и подчинять его правилам дискурса. В этом смысле правы те, кто считает, что он никогда не идет к философии. Можно было бы, однако, поставить вопрос и иначе, именно: идет ли (пойдет ли) к нему философия? В конце концов важна не столько неприязнь Гёте к философии, сколько нужда философии в Гёте, и если историки философии обходят почтительным молчанием автора «Учения о цвете», то обойти себя молчанием едва ли позволит им автор «Нау– коучения», уполномочивший себя однажды обратиться к Гете от имени самой философии: «К Вам по праву обращается философия. Ваше чувство – пробный камень ее» (Fichtes Briefe. Lpz., 1986, S. 112). Особенность, чтобы не сказать диковинность, мысли Гёте в том, что он в пору наивысшей зрелости и ощутимого конца философии философствует так, как если бы она и вовсе еще не начиналась. Понятно, что такая привилегия могла бы в глазах историков философии принадлежать философам, вроде Фалеса и Ферекида Сирского, но никак не современнику Канта. Другое дело, если взглянуть с точки зрения беспредпосылочности, или допредикативнос– ти, познания, с которой новейшую философию заставила считаться феноменология Гуссерля. Гётевское неприятие философии относится тогда не к философии как таковой,

519

ГЁТЕ а лишь к ее дискурсивно измышленным предпосылкам. «Люди (можно читать: философы. – К. С.) так задавлены бесконечными условиями явлений, что не в состоянии воспринимать единое первичное условие» (Goethes Naturwissenschaftliche Schriften, Bd 5, S. 448). В свою очередь, предпосылки гётевского философствования, которое он никогда не мыслил себе раздельно с жизнью, производят на академически обученного философа впечатление некоего рода «святой простоты». Таково, напр., неоднократно повторяемое и возведенное до основополагающего принципа требование: «Видеть вещи, как они есть» (Goethe. Italienische Reise. Lpz., 1923, S. 141). Дело вовсе не в том, что этот принцип диаметрально противоречит, скажем, коренной установке кантовской философии. С ним можно было бы посчитаться, если бы он осуществлялся в рамках некой общей и гомогенной философской топики, как, напр., у Гуссерля, где даже в радикализме лозунга: «Назад к самим вещам!» дело шло больше о теоретически востребованном переосмыслении судеб западной философии, чем о «самих вещах». У Гете он вообще ничему не противоречит и утверждает себя силой собственной самодостаточности. Гёте – наименее филологичный из людей – есть философ, который мыслит глазами, и значит: не в словах, а в вещах, тогда как большинство людей – и философов! – делают как раз обратное. (§ 754 «Учения о цвете». «И однако сколь трудно не ставить знак на место вещи, всегда иметь сущность живой перед собой и не убивать ее словом».) Возможность гётевской философии (ее, говоря, по-кан– товски, quid juris) коренится, т. о., не просто в мыслимости ее этоса, а в осуществимости последнего. Очевидно, при всей парадоксальности, что словесный пласт философии Гёте, или ее дискурс, представлен некой спонтанной цепью отклонений от правил философского поведения, как если бы он знакомился с философией не в работе над ее первоисточниками, а из сплошного негативного опыта конфронтации своих созерцаний с ее понятиями. Характерен в этом отношении его разговор с философски образованным Шиллером, во время которого ему должно было открыться, что он «имеет идеи, сам того не зная, и даже видит их глазами». Возникает неизбежная альтернатива: либо рассматривать «философию Гёте» в линии философской традиции (где она окажется, самое большее, эвристически небезынтересной), либо же предварить тему вопросом о специфике гётевского типа познания. В последнем случае решающим оказывается не теоретическое «что можно» и «чего нельзя», априорно обусловливающее всякую философскую рефлексию, а некий самодостаточный опыт, расширяющийся до природы и осознающий себя в идеале как человеческую индивидуальность самой природы, нисколько не смущаясь собственной (философски визированной) «субъективностью». Интересно рассмотреть этот опыт по аналогии с кантовским понятием опыта. Исходный тезис Гете: «Все попытки решить проблему природы являются, по существу, лишь конфликтами мыслительной способности с созерцанием» (Goethes Naturwissenschaftliche Schriften, Bd 2, S. 200), совпадает, если заменить «конфликты» «синтезами», с кантовским. Но уже со второго шага налицо расхождение. Кант отталкивается от теоретического представления о «нашем» устройстве, Гёте от непосредственной данности своего устройства. По Канту, «наш» рассудок устроен так, что созерцания без понятий слепы, а понятия без созерцаний пусты. Гете осознает свое устройство совершенно иначе: «Мое мышление не отделяется от предметов, элементы предметов созерцания входят в него и внутреннейшим образом проникаются им, так что само мое созерцание является мышлением, а мышление созерцанием» (ibid., S. 3). С точки зрения «Критики чистого разума» подобное мышление есть не что иное, как метафизическое мечта– тельство; § 77 «Критики способности суждения» смягчает вердикт: созерцающее мышление теоретически не содержит в себе противоречия, т.е. можно мыслить его существующим. Аналогия со ста воображаемыми талерами, в которые обошлось Канту опровержение онтологического доказательства, напрашивается сама собой. Эккерман (11. 4. 1827) приводит слова Гёте: «Кант меня попросту не замечал». Реальность, а не просто мыслимость созерцающего мышления у Гёте есть, т. о., вопрос не теории, а опыта, причем не понятия опыта, а опыта как делания. Там, где теоретически постулируется слепота созерцаний и пустота понятий, налицо вытеснение реального феномена теорией и, как следствие, «конфликты» обеих половинок познавательного целого. Теория, понятая так, негативна и представляет собой, по Гёте, результат «чрезмерной поспешности нетерпеливого рассудка, который охотно хотел бы избавиться от явлений и поэтому подсовывает на их место образы, понятия, часто даже одни слова» (ibid, Bd 5, 5. 376). Настоящая теория тем временем не противостоит вещам, а осознает себя как их «сущность»: «Самое высокое было бы понять, что все фактическое есть уже теория: синева неба раскрывает нам основной закон хроматики. Не нужно только ничего искать за феноменами. Они сами составляют учение» (ibid.). Все злоключения философии проистекают от того, что опыт отрезается от самих вещей и подменяет вещи словами. «Вместо того чтобы становиться между природой и субъектом, наука пытается стать на место природы и постепенно делается столь же непонятной, как последняя» (Goethes Werke, Weimarer Ausgabe, Bd 36, 4. Abt., S. 162). Что участью философии на этом пути могло быть лишь ее самоупразднение, стало ясно в свете ее дальнейших судеб, сначала в позитивистических диагнозах философии как «болезни языка» (Ф. Маутнер, Л. Витгенштейн), а после уже и в полном ее растворении во всякого рода «играх» и «дискурсах». В свете изложенного проясняется, наконец, отношение к Гёте немецкого идеализма. Судьбой этого идеализма было противостоять натиску материалистически истолкованной физики с чисто метафизических позиций. Понятно, что в споре с ним кантианство могло уже хотя бы оттого рассчитывать на успех, что исходным пунктом его был факт естествознания, а не воздушные замки неоплатонических спекуляций. Эвристически допустим вопрос: как сложились бы дальнейшие судьбы философии, вообще духовности, если бы немецкий идеализм, отталкиваясь от Канта, взял бы курс не на Плотина, а на факт естествознания, к тому же не ньютоновского, как это имеет место у Канта, а гётевского естествознания? Характерно, что основной упрек Гёте со стороны кантиански ориентированных критиков: он-де «переносит рассудочные абстракции на объект, приписывая последнему метаморфоз, который свершается, по сути, лишь в нашем понятии» (Sachs J. Geschichte der Botanik vom 16.

520

ГЁТЕ Jahrhundert bis 1860. Munch., 1875, S. 169), буквально совпадает с упреком тех же критиков в адрес немецкой идеалистической философии. Г. Файхингер формулирует в этой связи «генеральное заблуждение» Гегеля, который «смешивает пути мышления с путями реально происходящего и превращает субъективные процессы мысли в объективные мировые процессы» ( Vaihinger H. Die Philosophie des Als ob. В., 1911, S. 10). Разумеется, с точки зрения гегелевской метафизики эта критика не имела никакого смысла. Вопрос, однако, стоял о смысле самой метафизики. Немецкий идеализм – «высокие башни, около коих обыкновенно бывает много ветра» (Кант), – рушился как карточный домик при первом же таране критики познания. Ибо созерцающее мышление, смогшее в тысячелетиях произвести на свет такое количество глубокомысленной метафизики, не выдерживало и малейшей поверки со стороны естественно-научного мышления. Фихтевская апелляция к Гете: «К Вам по праву обращается философия. Ваше чувство – пробный камень ее», видится в этом смысле как бы неким инстинктивным жестом выруливания между Сциллой кантианства и Харибдой (дезавуированной Кантом) метафизики. Факт то, что Гёте мыслит созерцательно, но факт и то, что мыслит он не как метафизик, а как естествоиспытатель. Метафизическое ens realissimum Шеллинга или Гегеля, облаченное в абстрактные понятия, действует в Гёте как чувственно-сверхчувственное восприятие. Иначе: одна и та же мыслительная потенция, созерцающая в одном случае историю сознания, а в другом случае наблюдающая череп барана, предстает один раз как феноменология духа, другой раз как позвоночная теория черепа. Созерцательную способность суждения можно было сколь угодно остроумными доводами опровергать теоретически или, в крайнем случае, на примере всякого рода парапознавательных практик (Кант versus Сведенборг). Опровергать ее там, где плодами ее оказывались не просто научные открытия, но и открытия целых наук ( 13 томов трудов по естествознанию насчитывает Большое Веймарское издание Гете, т. н. Sophienausgabe), было бы просто нелепо. С другой стороны, однако, именно подчеркнутый анти– философизм Гёте, в защитной среде которого его познание только и могло сохранить свою специфику, сыграл на руку академической философии. Единственным шансом обезвредить опасный прецедент было списать его в счет гениальной личности. Гете-естествоиспытателю выпадала участь Гёте-поэта: здесь, как и там, все решалось вдохновением, спонтанностью, непредсказуемостью, точечными арег us, при которых не оставалось места никакой методологии, систематике и усвояемости. Воцарившийся со 2-й половины 19 в. научный материализм мог безнаказанно потешаться над лишенной теоретико-познавательного фундамента философией немецкого идеализма. Никто, кроме естествоиспытателя Гёте, пожелай он стать философом и перенеси он на философские проблемы ту созидательную конкретность, с какой он среди мира растений искал свое перворастение, не смог бы искупить гегелевский дух, тщетно силящийся (на последней странице «Феноменологии духа») вспомнить действительность своей Голгофы. Фатальным для этого духа (духа мира) было то, что он все еще взыскал контемпляций и визионерств в мире, уже полностью принадлежащем наблюдаемости. Школьным логикам не оставалось ничего иного, как ставить ему на вид недопустимость заключения от собственной мыслимости к собственной реальности. Перспективой ближайшего будущего – в темпах нарастания теоретического и практического материализма – оказывалась судьба духовного, стоящего перед выбором: стать либо наукой, либо столоверчением. Решение этой задачи могло единственно зависеть от того, способен ли был философ-практик Гете стать теоретиком собственного познания (см. Антропософия). К. Л. Свасьян Эстетические взгляды Гете развивались от принятия идей «Бури и натиска» (О немецком зодчестве – Von deutscher Baukunst, 1772) через апологию античного искусства и культа эстетического воспитания к идее подражания природе и к трактовке искусства как произведения человеческого духа, в котором «рассеянные в природе моменты соединены и даже самые объективные из них приобретают высшее значение и достоинство» (Goethe I. W. Uber Wahrheit und Wahrscheinlichkeit der Kunstwerke, 1797. – «Samtliche Werke», Bd 33. Weimar, 1903, S. 90). В связи с этим Гёте выделяет три вида искусства: простое подражание природе, манеру и стиль. Стиль выражает всеобщее в особенном и принципиально отличается от аллегории, где особенное служит лишь примером всеобщего. Стиль – наиболее совершенное подражание природе, познание сущности вещей, представленное в видимых и ощущаемых образах. Его эстетика оказывается неотделимой от естественно-научных исследований, где постоянно подчеркивается роль целого и всеобщего, выражаемых в элементах и особенном. «Первофеномен», на постижение которого были направлены естественно-научные исследования Гёте, представляет собой явление, воплощающее в себе всеобщее. «Первофеномен» не остается неизменным, он выражен в метаморфозах изначального типа («Метаморфоз растений» – Die Methamorphose der Pflanzen, 1790). Гёте положил начало применению методов типологии в морфологии растений и животных, которые объединяют в себе методы анализа и синтеза, опыта и теории. В живой природе, согласно Гёте, нет ничего, что не находилось бы в связи со всем целым. Особенное, воплощающее в себе всеобщее и целое, он называет «ге– штальтом», который оказывается предметом морфологии и одновременно ключом ко всем природным знакам, в т. ч. основой эстетики. Ведь ядро природы заключено в человеческом сердце, а способ познания природных явлений – постижение единства и гармонии человека с природой, его души с феноменами природы. Соч.: Werke. Abt. 1-4, Bd 1-133. Weimar, 1887-1919; Samtliche Werke, Bd 1-40. Stuttg. -В., 1902-1907; Naturwissenschaftliche Schriften, hrsg. von R. Steiner, 5 Bde. Dornach, 1982; Собр. соч., т. 1—13. M.—Л., 1932—1949; Статьи и мысли об искусстве. М., 1936; Гете и Шиллер. Переписка, т. 1. М.—Л., 1937; Избр. соч. по естествознанию. М., 1957. Лит.: Белый А. Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности. М., 1917; Лихтенштадт В. О. Гёте. П., 1920; Гейзен– берг В. Учения Гёте и Ньютона о цвете и современная физика. – В кн.: Философские проблемы атомной физики. М., 1953; Виль– монт Н. Гёте. М., 1959; Chamberlain Я. St. Goethe. Munch., 1912; Simmel G Goethe. Lpz., 1923; Valery P. Discours en l'honneur de Goethe, Oeuvres, v. 1. P., 1957, p. 531—553; Steiner R. Grundlinien einer Erkenntnistheorie der Goetheschen Weltanschauung. Stuttg., 1961;

521

ГИЕРАКС Idem. Goethes Weltanschauung. В., 1921; Cassirer E. Goethe und die mathematische Physik. – [dem. Idee und Gestalt. Darmstadt, 1971, S. 33-80.

ГИЕРАКС('IepaC) (вероятно, сер. 2 в. н. э.) – философ– платоник. Автор сочинения «О справедливости» (эксперты – у Стобея), посвященного разработке этической проблематики. Основная мысль Гиеракса: справедливость как совокупная добродетель связана с прочими добродетелями и невозможна без них (avoaxoAuOia – ср. Alcin. Didasc. 29, 3). Развивая этот тезис в платоновском духе, Гиеракс использует также аристотелевские (напр., определение мужества как «середины» между трусостью и безрассудством) и стоические положения (справедливость понимается в духе стоической «исправленности», оюрОоклс), однако строит свое изложение в виде полемики против тех и других. Лит.: PraechierK. Hierax der Platoniker. – «Hermes», 1906,41, S. 593– 618. Ю. А. Шичалин

ГИЕРОКЛ('IepoxXnc) (2-я пол. 1 в. н. э.) – греческий философ, представитель поздней Стой, автор трактата «Фи– лософумены» (cDt^ooocpouusva) в трех книгах, задуманного как систематическое (но вместе с тем популярное и полем ически-антиэпикурейское) изложение стоической этики. К 1-й части (кн. 1—2) относится отрывок текста под названием «Основы этики» (Hoixr) oTOixeicuoic), излагающий учение о «самоощущении», «первичной склонности» и т. д. 2-я часть трактата (кн. 3) посвящена прикладной этике (15 фрагментов у Стобея; авторство Гиерокла-стоика в отношении этих фрагментов впервые доказал К. Прехтер (их приписывали Гиероклу-платонику). Трактат Гиерокла является важным источником для реконструкции этической теории ранней Стой; значительное внимание к практической этике характерно для позднего периода Стой. Фрагм.: Ethische Elementarlehre (Papyrus 9780) nebst den bei Stobae– us erhaltenen ethischen Exzerpten aus Hierokles, bearb. von H. Arnim. В., 1906 (переизд.: Codici e papiri filosofici. Firenze, 1992). Лит.: Prachler К. Hierokles der Stoiker. Lpz., 1901; Inwood B. Hi– erocles. Theory and argument in the second century A. D. – «Oxfords Studies in ancient philosophy», 1984, 2, p. 151 – 183; Badalamenii G. Ierocle stoico e il concetto di oDvaiaOrjcnc. – «Annali del Dipart. di filos. del Univ. Firenze», 1987, 3, p. 53—97; Isnardi Parente M. Ierocle stoico. Oikeiosis e doveri sociali, ANRWII, 36, 3, 1989, p. 2201-2226. А. А. Столяров

ГИЕРОКЛ('1ерохХт|с) Александрийский (4 в; н. э.) – представитель Аиксандрийской школы платонизма, ученик Плутарха Афинского. Как преподаватель платоновской философии толковал отдельные диалоги Платона (в частности, «Горгия», ср. Damasc. V. Isidori 54); сохранился комментарий Гиерокла к пифагорейским «Золотым стихам». Благодаря изложению и ряду экспертов у Фогия (cod. 214, 251) известен его трактат «О промысле и роке, а также о том, что наша воля соотносится с божественным водительством». За преподавание языческой философии был выслан из Александрии, но по возвращении продолжал свою педагогическую деятельность. В комментарии к «Золотым стихам», составленном с пропедевтическими целями и рассчитанном на неподготовленную аудиторию, Гиерокл в основном остается в рамках среднеплатоничес– ких доктрин: во главе универсума – ум-демиург; в сфере разумных существ выделяются боги, демоны, души; в мире действует промысл, рок и случай; человек состоит из тела и души, но у души есть собственный носитель, бессмертное светлое тело; добродетели делятся на практические и теоретические. Однако неоплатоническая проблематика Порфирия и послеямвлиховской традиции также была освоена и развита у Гиерокла. Как и у Порфирия, материя у Гиерокла – не самостоятельное начало, но создана демиургом (хотя и не во времени). В духе послеямвлиховс– кого платонизма Гиерокл учил о порожденном демиургом и состоящем из разумной души и невещественного тела бессмертном существе, по подобию которого внутрими– ровыми богами из неразумной души и смертного тела создан человек. В ряду практических, добродетелей Гиерокл помещал богослужебные (то теХгатлхоу), вобождающие душу от вещественных представлений (uXixac (pavraoiac) Наряду с промыслом, роком и случаем он признавал свободу выбора и воли (то e' t[lv), выдвигая при этом концепцию человеческой души как единственного разумного существа, способного по собственной воле меняться (становиться хуже), развитую впоследствии Дамаскием и воспринятую Симпликием. Эти представления давали возможность совмещения неоплатонической доктрины с христианством. Учеником Гиерокла был Эней из Газы, «Теофраст» которого повлиял на Захария из Митилены (Захария Схоластика). Гиерокл оказал также значительное влияние на философию Возрождения. Соч.: In Aureum pythagoreorum carmen commentarius, rec. F. G. Koehler. Stuttg., 1974; в рус. пер.: «Золотые стихи» пифагорейцев с комментарием Гиерокла философа, пер. под ред. Г. В. Малеванского. – «Вера и разум», 1897, № 16, с. 130– 158; № 17, с. 177-206; № 18, с. 224-254; № 20, с. 335-360; № 23, 429—490; Пифагорейские «Золотые стихи» с комментариями Гиерокла, пер. И. Петер. М., 1995. Лит.: Kobusch Th. Studien zur Philosophie des Hierokles von Al– exandrien. Munch., 1976; Hadot I. Hierocles et Simplicius. P., 1979. Ю. А. Шичалин

ГИЗО(Guizot) Франсуа-Пьер-Гийом (4 октября 1787, Ним – 12 сентября 1874, Париж) – французский политический деятель, историк, в области политической философии – представитель школы доктринариев, по своей ориентации близкой к либерализму. Автор ряда работ по политической философии: «О правлении во Франции, начиная с эпохи Реставрации и современных министерств» (Du gouvernement de la France depuis la Restauration et de ministere actuel, 1820), «О средствах правления и об оппозиции в современной Франции» (Des moyens de gouvernement et d'opposition dans l'etat actuel de la France, 1821), «О смертной казни как политической проблеме» (De la peine de mort en matiere politique, 1822), a также крупных исторических сочинений: «История английской революции» (1826—27, рус. пер. т. 1—3. СПб., I860), «История цивилизации во Франции» (т. 1—5, 1829—32, рус. пер. т. 1—4. М., 1877—81), «История цивилизации в Европе» (1828, рус. пер. СПб., 1891), «История представительного правления» (в 5 т.) и др. Член Французской академии (1836) и Академии моральных и политических наук.

522

ГИЛЬБЕРТ В центре социально-философских размышлений Гизо – соотношение власти и общества. Настаивая на четком разграничении и взаимозависимости этих сфер общественной жизни, Гизо считает, что власть не существует вне общества или над обществом: «средства правления» сосредоточены в самом обществе и не могут быть отделены от него. Общество – это мир жизни и разума, главным является здесь движение человеческого духа, поэтому принцип суверенитета власти должен быть заменен принципом суверенитета Разума. Цивилизация – важнейшее понятие исторической концепции Гизо – характеризуется им как синтез социального и морального развития человечества. В европейской цивилизации он отмечает два основных момента: образование национальных государств (прогресс централизации и принцип единства) и освобождение человеческого духа (прогресс свободы и принцип равенства). Соч. Meditationes sur l'essence de la religion chretienne. P., 1864 (рус. пер.: 1864); Meditation sur l'etat actuel de la religion chretienne. P., 1865. Лит.: Rosanvallon P. Le moment Guizot. P., 1985. M. M. Федорова

ГИЛЕМОРФИЗМ(от греч. х>Хц – материя и uop(pf| – форма) – термин, возникший в конце 19 в. для обозначения восходящего к Аристотелю учения о форме и материи как основных принципах бытия.

ГИЛОЗОИЗМ(от греч. vh – вещество, материя и Ccofl – жизнь) – философское учение о всеобщей одушевленности материи. Термин ввел в философский лексикон в 1678 Р. Кедворт. Гилозоистами были древнегреческие философы Фалес, Анаксимандр, Анаксимен, Гераклит. Согласно Фалесу, магнит притягивает железные опилки, т. к. он обладает душой. Гераклит характеризовал человеческую душу как сухой, наиболее совершенный огонь. В эпоху Возрождения ярким сторонником гилозоизма был Д. Бруно. «Нет вещи не обладающей душой, или, по крайней мере, жизненным началом» («О природе, начале и едином», М., 1934, с. 107). Гилозоистические представления Бруно были связаны с его пантеизмом, отождествлявшим Бога и природу. В Новое время гилозоистические идеи наличествуют у Б. Спинозы, считавшего мышление атрибутом субстанции, в философских воззрениях И. В. Гёте, полагавшего, что в природе существуют лишь постепенные переходы, вследствие чего духовное не противоположно материи, а коренится в ней в качестве его потенции, многообразно проявляющейся во всех природных явлениях. Приверженцами гилозоизма были также французские материалисты 18 в. – Д. Дидро, Д. Дешан, Ж. Робине. Признание «чувствительности как общего свойства материи» Дидро принимал в качестве «все объясняющего предположения» («Разговор д'Аламбера и Дидро», см. Дидро Л «Атеистические произведения». М., 1956, с. 117). Дешан, признавая наличие двух первоначал – материального и духовного, утверждал, что вселенная, или Целое, представляет собой их взаимопроникающее единство («Истина, или истинная система», рус. пер. 1973, с. 311). Достижения биологии в 19 в. выявили несостоятельность гилозоизма и его идей о всеобщей одушевленности материи. Т. И. Ойзерман

ГИЛЬБЕРТ(Hubert) Давид (23 января 1862, Кенигсберг – 14 февраля 1943, Геттинген) – немецкий математик, способствовавший переосмыслению и развитию философских оснований не только математики, но и всего естествознания в целом. Окончил университет в Кенигсберге (1885). В 1893—95 – профессор этого университета. С 1895 и вплоть до выхода в отставку (1930) – профессор Геттингенского университета. Среди достижений Гильберта в области философии науки наиболее значительны два: во-первых, разработанная им современная, абстрактная, версия аксиоматического метода и, во-вторых, созданная им, в развитие предыдущей идеи, новая ветвь оснований математики – теория доказательств, или метаматематика. Гильберт неоднократно подчеркивал высокую педагогическую и эвристическую ценность генетического метода построения научных теорий. И тем не менее он полагал, что для окончательного оформления и полного логического обоснования всего, что содержится в нашем познании, более предпочтителен метод аксиоматический. Анализу и развитию этого метода Гильберт и посвятил основные свои усилия. Он первым отказался от попыток, предпринимавшихся еще со времен Евклида, давать основным терминам аксиоматизируемой теории содержательные определения. Гильберт последовательно провел в жизнь точку зрения на аксиомы как на условия, налагаемые на исходные понятия теории. Требуя, чтобы в процессе развертывания аксиоматизированнойтеории использовались лишь те сведения о ее понятиях, которые либо непосредственно почерпнуты из аксиом, либо чисто логическим путем формально выведены из них, он стал трактовать аксиоматику теории как единое явное определение ее понятий (Гильберт подчеркнул это в одном из своих писем к Г. Фреге). Такой вариант аксиоматического метода был положен уже в основу его «Оснований геометрии» (1899), где впервые дана полная, не содержащая никаких подразумеваемых предположений аксиоматика евклидовой геометрии. Принятая Гильбертом точка зрения в то время позволила ему добиться существенных продвижений в исследовании системы геометрических аксиом. Но сегодня в этой работе более всего поражает тот факт, что он во многом предвосхитил в ней многие черты структурализма 20 в. и значительную часть «идеологии» машинной математики. В самом деле, занимаясь геометрией «в духе Гильберта», человек в определенном отношении попадает в ситуацию, сходную с компьютерной. Он имеет право (но отнюдь не обязан!) понимать то, что он при этом делает. И как это на первый взгляд ни странно, в принципиальном плане это даже ставит его в выгодное положение, избавляя, в частности, от ошибок, всегда возможных при попытке «проявить инициативу» в осмыслении того, что от него требуется: нетрудно понять, что и в самом деле идеально общепонятным может быть лишь то, что вообще не требует никакого понимания. Можно не обратить внимания на то, что Гильберт никоим образом не доказывает истинность геометрических теорем; он всего лишь логически выводит их из принятых в ней аксиом (вопрос об истинности которых им вообще даже и не ставится). Изложенная точка зрения нашла замечательное по своей глубине использование в его более поздних (1922-30) исследованиях по основаниям математики.