Текст книги "Радужная Нить"

Автор книги: Асия Уэно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 51 страниц)

– Откуда она у тебя? – прогудел Кенске, придвигаясь со своим седлом поближе.

– Да так, порезался.

– Не царапина! Лента. Это же его!

– Хономару и дал, – подтвердил я, мучительно сжимая пальцы. – Саке есть?

Старик без слов передал бутылочку, оплетённую соломой. Я плеснул на рану, сморщился, а он ухватил мою ладонь своей широкой лапищей и неожиданно прижался к ней лбом.

– Господин Огата! Что…

– Если он не вернётся, – глухо произнёс тот, и глаза его заблестели в мечущихся рыжих всполохах, – теперь я хоть знаю, за кого сражаться!

– Постойте, – опешил я, – он вовсе не это имел в виду…

– Пока вы отсутствовали, господин Кайдомару, – Кенске чуть ли не впервые обратился ко мне почтительно; сколько себя помнил, всегда был для него парнишкой да младшим, и только, – мои люди пребывали в растерянности. Да и во время этой суматохи… Господин верховный военачальник исчез, стоило появиться кошкам. Ёкай, глазам своим не верил, и откуда они только взялись?! И тут вы, с кличем "Нэко-мата!", а ведь кого из нас в детстве сказками не потешали? Народ и подхватил. Я нескольким торопыгам по ушам съездил за самовольство и заорал вместе со всеми. А теперь ещё и лента… Значит, правы те двое!

– Какие двое? – устало переспросил я.

– Да, из сотни Тэнсё. Говорят, были свидетелями тому, как брат назначил вас командующим всеми войсками в случае собственной гибели.

Командующим? Он для перевязки её мне дал, ведь ничего другого под рукой не нашлось! Или речь о его словах, когда зазвучала тревога, и Хоно просил меня позаботиться о Мэй? Как же легко исказить истину…

– Так это правда или нет? – потребовал ответа Кенске. – Правда, господин Кайдомару?

Я посмотрел ему в глаза. Да, солгать было бы проще. Какая разница, что хотел сказать брат, если теперь я должен ему свою жизнь? Я покачал головой.

– Нет. Его слова были ошибочно поняты. Простите, если обманул ваши надежды.

– Понятно, – одноглазый вояка тяжело поднялся и, невзирая на хромоту, стал мерить шагами и без того истоптанную землю. Наконец, остановился и обернулся ко мне.

– Вы честный человек. Любой бы соврал, но не вы… и не он. Надеюсь, понимаете, что возглавить войско, если истинный военачальник не вернётся – ваш долг? Поддержка будет.

Я молча кивнул.

– А он не вернётся, да? – продолжил Кенске, и его загорелое лицо с выпуклыми глазами исказилось от боли. – Я понял по вашему виду. Ещё когда вы внесли эту женщину. Что произошло?

Я в двух словах изложил суть событий, опуская подробности о нашем поединке и Кагуре. Хотел выставить дело так, будто брат сложил голову в битве с врагом, наславшим крыс и испепелившим его молнией, но не смог. Старик слишком хорошо знал нас обоих.

– Небесное возмездие неотвратимо, – горько промолвил он, когда я закончил рассказ. – Страсть действительно оказалась гибельной. Как он мог бросить войско ради какой-то девки, белой, как смерть? Все мои уроки, все таланты моего ученика пропали даром. Ему предстояло стать величайшим воином Империи… да он и был им, пока не встретил её!

– Женщину, которая тоже его любила, – возразил я, выдерживая испытующий взгляд покрасневших глаз. – Вам сейчас тяжело, господин Огата. И мне – тоже. А ей – хуже всех. Что касается брата… Думаю, Хоно прекрасно понимал, что при сложившихся обстоятельствах, столкнувшись нос к носу с противником, перечёркивающем все его взгляды на жизнь, он будет плохим предводителем войска.

– А вы были готовы к такому нападению, когда призывали своих кошачьих демонов? – перебил меня Кенске. – В ваши представления все эти крысы с кошками укладываются, я так понимаю?

– И крысы, и кошки, и совы. Путешествие было очень познавательным! Но я неважный боец, как вам известно. А военачальник – так и вовсе никудышный. У меня недостаточно опыта для осады – которой, кстати, хотелось бы избежать… Пойдут ли за мной люди?

– Люди? Да они только и твердят про Нэко-мату! Стоит расползтись слухам о последней воле вашего брата, так и вовсе молиться на вас начнут! А насчёт осады поговорим на совете, – вздохнул мой новый наставник. – После похорон. Ради того, чтобы сохранить честь этого безумца, и ради укрепления собственной власти – проведите их как можно быстрее!

– Да. Но тайна его смерти останется между нами.

– Я любил его, как родного сына, которого у меня никогда не было, – ответил Кенске. – Что бы он ни натворил – не хочу, чтобы одно решение, принятое под влиянием чувств, затмило годы великой славы. Помню, как он явился ко мне впервые: спесивый юнец во всём новеньком, уверенный, что неплохое владение тати уже даёт ему право командовать сотней… – Он снова взял меня за руку, на этот раз здоровую, прижимая её к сердцу. – Могу поклясться, если хотите.

– Лишнее, – остановил я его. – Такие клятвы не произносят вслух.

Несмотря на мудрый совет Кенске проспать остаток ночи, я отправился бродить по лагерю, как только гонец от Мидзасиры пустился в обратный путь. Его войско по-прежнему присматривало за Северными и Восточными вратами Кёо, и от крыс не пострадало. Этого и следовало ожидать – впрочем, я скрыл свою осведомлённость.

Утром – похороны, после которых мы подтянем силы к Западным вратам. И начнётся осада…

Накануне таких событий отдых и впрямь бы не помешал. Но стоило только прекратиться дождю, как ноги сами понесли меня из-под навеса в ночь. Мне нужна была Юки. Нужна, как воздух. Убедиться, что она жива. Поговорить. Я боялся заглядывать в повозку с Ю сильнее, чем наступления рассвета! Что сказать Мэй, какими словами утешить её, если мне самому нет утешения? Я не смог солгать Кенске, не смог доверить старому вояке всю боль своего сердца. Брат погиб, защищая меня – как некогда это сделала мать. И уже один его верный друг, не зная всех обстоятельств, считает это не подвигом, но карой небесной. Ты был прав, Хоно, называя меня предателем!

Я спотыкался о сапоги спящих, закутанных в одеяла и промокшие плащи, выслушивал ругань и продолжал шататься по лагерю, бездумно и бессмысленно.

Девушка словно в воду канула. Должно быть, мирно спала среди прочих воинов. В темноте её наверняка приняли за паренька, чьего-нибудь помощника, потерявшего хозяина. Не хочу думать об ином исходе. Не хочу! Хватит одной потери.

Поглощённый раздумьями, я не заметил бы, что покидаю лагерь, не окликни меня часовой. Отозвался и лишь тогда узнал направление, избранное неосознанно. Что ж, так тому и быть.

От повозки остался лишь покорёженный остов. Я задрал голову. Комок железа приплавился намертво к передней дуге. Доспех о-ёрой, некогда такой нарядный, с пластинами, переплетёнными цветными шнурами, теперь съёжился, напоминая остановившееся сердце. Ливень смыл остатки пепла, и единственные кости, найденные мной, были слишком крупными и принадлежали несчастным животным. Волам явно не повезло. "От меня одни беды". Кто это сказал? Ах да, Мэй…

В отупении, порождённом слишком сильной болью, я несколько раз обошёл повозку и наткнулся на что-то твёрдое. За малым не раздавил. Нагнулся поднять, узнал на ощупь и с отвращением отбросил. Чаша мико! Рядом плавился металл, горело дерево, погиб благороднейший из людей – а эта хрупкая дрянь цела, как ни в чём не бывало!

Мэй считала, что вещица с Хикко таит в себе зло. Но Кагура утверждала обратное. Кому верить? Какая теперь разница… Больше она никому не причинит вреда!

Я зашарил пальцами в траве, нащупал гладкое донышко. Поднял к свету, скупо источаемому очистившимися небесами. О, боги!

Молочно-белая поверхность замерцала, отражая слабое сияние звёзд, взирающих сверху. Одна из них сорвалась с места, закружилась вокруг нас… крохотная изумрудная искорка.

– Ты! – выдохнул я, опуская преобразившуюся вещицу на колени и протягивая ладонь светлячку. – Вернулся!

Существо присело на кончик пальца, затем сорвалось снова, выписывая вокруг меня радостные начертания. Поманило куда-то. Я кинул чашу за пазуху, не опасаясь более порезаться краями, сменившими былую остроту на гладкую волнистость, и последовал за ним.

Что-то торчало из земли неподалёку, сливаясь с высокой травой, не потревоженной огнём. Знакомая рукоять. Косигатана, отданная мне Хоно и выбитая из моих рук одним умелым движением. Совсем забыл о ней!

– Спасибо, – поблагодарил я маленького друга, поднимая клинок. – Лучшая память. Пускай твой путь лежит в свете, брат мой!

И, когда пальцы сомкнулись под овальной цубой, на душе стало легче. Как будто Хоно стоял рядом и улыбался, простив меня за всё.

Утро не торопилось наступать. Зашевелились спящие, кутаясь во влажные одеяла. Кто-то насобирал кустарника (равнина была не слишком щедра на топливо) и разжёг большой костёр, к которому сползлись все, кому хватило места. Уже кони, уцелевшие при нашествии крыс, зафыркали, призывая хозяев – а солнце всё не всходило. Подул пронизывающий ветер, вновь затянувший небеса пеленой тяжёлых туч. Одежда, хоть и высохшая на моём разгорячённом теле, не слишком хорошо защищала от холода. Когда же рассвет? Какая долгая ночь…

Я вернулся к Кенске, завалившемуся спать прямо под навесом, и застал старика за беседой с остальными начальниками дружин. Даже Мидзасира-но Сэй прибыл. Судя по их виду и тому, как несколько голов склонились в поклоне до земли – уже знали. Не всю правду. Главное.

– Ходил попрощаться с братом, – устало молвил я, поприветствовав собравшихся и давая им знак подняться. – Природа сама позаботилась о похоронах. Великий костёр для лучшего из воинов! Нам осталось отдать последние почести.

– Значит, мы не увидим тела? – спросил командующий армией севера. Молодой и высокий, в отменных доспехах, он до боли напоминал брата и осанкой, и недоверием, скользнувших в чёрных раскосых глазах.

Кенске заворчал, но я остановил его взмахом руки.

– Сомнения вполне оправданны. Поднять людей! Раз таково ваше желание – не будем тянуть до рассвета!

Резко развернувшись, я зашагал к повозке с Ю, спиной ощущая их взгляды.

Постучал в деревянную створку. Глубоко вдохнул.

– Как вы там? – мои тихие слова поначалу остались без ответа, но затем дверца отворилась, и юмеми ступил на землю. Волосы, лицо – в ночи всё казалось серым, кроме ханьского наряда, сливающегося с темнотой.

– Спит. – Он правильно понял мой вопрос. – Сейчас это лучшее, что можно для неё сделать.

– Разумно. Смотри, кто вернулся!

Я приподнял прядь волос, скрывающую ухо и светлячка, занявшего своё привычное место.

– А я что говорил? – его вид был усталым, и я обнял друга за плечи.

– Ты всегда прав.

– Не всегда… Только не сейчас! – взмолился он, когда я раскрыл было рот. – Ты же знаешь, мне нужно время. Когда прощание?

– Как только соберём народ. Брат заслужил, чтобы его проводили со всем возможным почётом. И ещё…

Я сбивчиво пересказал ему беседу с Кенске.

– А кто-то считал роль, которую ему уготовила жизнь, незначительной, – слабо усмехнулся мой советник, а я вздрогнул, отстраняясь.

– Что ты говоришь?! Не такой ценой!

– Вот видишь, а ты ещё называл кошек нечестными. Они-то объявили стоимость сделки заранее. Судьба – никогда. Мы совершаем поступки, и можем лишь гадать, чем они обернутся. Таков удел всех существ со свободной волей.

– В чём же тогда заключается свобода?! – воскликнул я, потрясенный этим выводом. – В незнании последствий? В том, чтобы страдать? Совершать ошибки, губительные для других, и помнить об этом до самого конца?

Юмеми на мгновение прикрыл глаза, затем потянулся и погладил меня по щеке.

– Да. А ещё любить, прощать и делать мир прекраснее, чистосердечно помогая тем, кто слабее тебя или просто другой. Всё это и называется жизнью. Думаешь, если бы последствия наших поступков всегда осознавались, если бы они действительно были очевидны и закономерны – стало бы лучше? Это привело бы лишь к одному – к утрате свободы!

– Что ж, эта страшная участь всё равно никому не угрожает, – я поймал его руку в очередном движении и крепко стиснул. – Пойдёшь со мной?

– Ты уже достаточно нагулялся в одиночестве, – согласился Ю, пожимая в ответ мои пальцы. – Не успел глаз сомкнуть – а он уже верховный военачальник… Предупрежу-ка Фуурина: пусть присмотрит за малышкой.

– Хорошо. Тогда, – я пошарил за пазухой, хитатарэ уже оттопыривалась от количества хранимых вещей, – возьми это.

Ю быстро глянул на шкатулку, которую я сунул обратно, и принял в руки чашу.

– Та самая?

– Ага, только белая, и края перестали резаться. Ты ведь не чувствуешь в ней зла? Вот и славно. Припрячь куда-нибудь, подальше от Мэй. Потом покажем.

Нырнув в повозку, мой друг загремел там какими-то вещами, шепнул совёнку пару слов и вернулся. С ворохом одежд, струящихся из подранного бумажного свёртка.

– Примерь. Негоже являться на торжественную церемонию в… этом. – Он показательно сморщил нос, подцепляя рукав, наполовину оторванный даже не знаю, при каких обстоятельствах. – Живо за повозку!

– Где ты их раздобыл?! – я изумился, разглядывая обновку. Цвет определить было трудно, но богатство узора не скрывала даже темнота. – Знаешь, это совсем не по рангу…

Спутник лишь отмахнулся, шустро развязывая на мне пояс.

– Мы не при дворе, так что плюнь на всякие глупости! Считай это подарком от меня. Ну же, переоблачайся!

– И всё же, откуда такая красота? – настаивал я, прыгая на одной ноге, чтобы избавиться от штанов.

– Вот неуёмный… Я же сказал: от меня! Фуурин прекрасно справляется с мелкими поручениями. Он и слетал к одному моему знакомому, пока я торчал на Гингати. Что поделать, если на будущем правителе одежда горит так, что не напасёшься? Переправившись сюда, малыш припрятал её по моей просьбе и вернул… кажется, весьма своевременно! За ней и летел, когда…

– Нападал он тоже по твоей просьбе?! – вспомнил я.

– Прости. Речь шла лишь о том, чтобы задержать. Во всяком случае, особых повреждений я не вижу, – он отступил на шаг, и я возмущённо запахнул на себе косодэ.

– Но зачем?!

– Когда я узнал господина Хономару, – вздохнул юмеми, – и тот увидел, что я преследую его невесту… сам понимаешь, какие мысли его одолели. А меня одолели другие: не подпускать к нему тебя.

– Жизнь не мила?! – я всплеснул широкими узорчатыми рукавами, определяя, насколько ровно легли плечи. Как будто по мне скроено! – Он бы тебя слоями напластал, как тунца!

– Ты сильно меня недооцениваешь. Я собирался усыпить его, только… сначала не успел, потом – не смог.

– Из-за Кагуры? – догадался я. – И кто говорит о недооценке?

– С другой стороны, – он приблизился, поправляя на мне одежду и заодно переводя разговор в иное русло, – я сам тебя недооценил. Если бы и ты поддался ненависти, мико поглотила бы душу малышки окончательно. Так что подарок вполне заслуженный. И сидит отлично. Надеюсь, тебе нравится.

– Очень! Хотелось бы разглядеть на свету. Какого цвета верх? Алый?

– Терпение…

Кто бы сомневался в ответе!

– Тогда пойдём. Судя по суматохе и нестройным крикам, войска уже в сборе. И, Ю… Спасибо!

Вместе с Кенске, обряженный в доспех с его плеча, я поехал во главе гарнизона Хоруи. Юмеми, отказавшийся от лошади, шествовал в числе пеших, но мне достаточно было знать, что он рядом. Ещё четыре сотни следовало за нашей, основные силы остались в лагере. На рассвете снимаемся с места. Если эта бесконечная ночь когда-нибудь завершится…

– Здесь. – Я спешился, взял факел из чьих-то рук и двинулся вперёд. Расставив дружины по кругу, их командующие присоединились к нам у повозки, где доблесть моего брата бросила вызов иной силе. И победила.

Да, это была победа, что бы ни думали вы, в изумлении вертящие головами и перешёптывающиеся! Как бы вы ни хмурились, а он сделал правильный выбор. И этот комок металла – тому доказательство. Я обернулся к спутникам.

– Он был отважным воином, чьи мужество и любовь сплавились воедино. На этом месте надо соорудить святилище. И назвать его Кокоро – Сердце.

Все склонили головы в торжественном, хотя и озадаченном молчании. Я первым подал знак, по которому дружинники Кенске, несущие связки кустарника, возложили топливо меж дугами. Хороший костёр из чахлых стволиков не развести, да это и не к чему. Нам – ни к чему, а тебе, брат – и подавно. И, всё же, как несправедливо…

Рука дрогнула, высекая искру, но я совладал с собой. Когда огненные языки охватили всю груду, вернулся к остальным. Тьма никак не желала рассеиваться, и всполохи за моей спиной казались вдвойне яркими, бросая алые отблески на людей. Я открыл было рот, но застывшее на лицах выражение стёрло из памяти приличествующие слова. Ю, стоящий чуть позади военачальников, сделал мне знак обернуться.

Пламя вздымалось до самого неба! Огромный столп на моих глазах разделился надвое, полыхающие крылья махнули в нашу сторону, обдав меня волной тёплого воздуха.

– Ты всё-таки не забыла, – шепнул я сикигами Пламени. – Спасибо, что прилетела!

Голова, увенчанная багровым хохолком, взъерошилась, я поспешно смахнул с нового наряда искорку, тотчас же припомнив упрёки Ю, тогда ещё таинственного ханьца с улицы Поздних Хризантем. И почувствовал себя наивным молодым человеком, в испуге и восхищении замершим перед Синими Вратами. Главное, верить… Главное – верить! Шагнул к птице, не обращая внимания на остерегающие возгласы.

Сики, словно догадавшись о моих намерениях, уменьшилась в размерах и послушно вспорхнула на протянутую руку. Будучи крупнее любого кречета, она казалась невесомой, только очень горячей. Много ли весит чистый огонь?

Я снова обернулся к дружинам и обнаружил, что все, включая моего хитроумного советника, склонились в поклоне до земли. Птица, с трудом умостившаяся на плече, распростёрла крылья, выгнула шею и закричала – и, словно в ответ, раздались возгласы из толпы.

– Новый правитель!

– Истинный государь!

– Император!

Глава 14
Победа

(Пятый День Дзю Благодарения, 499-ый год Алой Нити)

Каждый раз, когда вспоминаю те мгновения, меня охватывают сложные чувства. Потрясение и вместе с тем, понимание правильности происходящего, замешанные на скорби и ликовании. Насыщенный состав. Но тогда… тогда я ощущал внутри лишь пустоту и обречённость.

Пока огненная птица не клюнула наплечник, привлекая к себе внимание – мол, хватит стоять столбом! Я пересадил её на перчатку и воздел руку, лихорадочно размышляя над словами торжественного обращения к народу. И лишь тогда заметил, какого цвета рукава, которые мой друг, помогая облачаться, подвязал на манер хитатарэ.

– Скотина, – проникновенно шепнул я ки-рину, поднявшему голову, стоило мне шагнуть к нему. Люди понемногу зашевелились, привставая с земли, выкрики из толпы сделались чаще и дружнее. – Добился своего! Знал заранее?

Довольная улыбка была мне ответом. Вот он, миг торжества, ничем для тебя не омрачённый!

Чёрную материю украшала тончайшая вышивка, в темноте принятая мной за тканый рисунок. Но нет, чьи-то руки трудились над каждым стежком, покрывая шёлковое полотно чудесным узором. Цветы и птицы, звери и люди – один образ плавно перетекал в другой, неуловимо меняя оттенок с алого на золотой, с изумрудного на лазурный…

– Потому и торопился с подарком, – усмешка не сходила с лица, показавшегося мне совершеннее, чем когда либо. И не одному мне! Когда ки-рин встал во весь рост и обернулся к остальным, из толпы раздались восхищённые вздохи и свист. Я скользнул недоумевающим взглядом по волнующемуся озеру голов, всё понял и мысленно застонал.

– Признайся, так и должно быть? – поманив к себе советника, я заставил его склониться к самому моему уху. – Все эти люди, наконец, увидели тебя моими глазами? А предупредить было лень?!

– Странно, – признался тот, и на миг мне показалось, что бледные щёки вспыхнули румянцем. – Теперь, когда Радужная Нить, свитая на Хорае, окрепла, я чувствую, как моя истинная суть пробивается через человеческую оболочку, точно свет сквозь бамбуковые сёдзи. Такого прежде не бывало! И, похоже, так оно и останется… до конца, пока смерть не объединит нас для того, чтобы разлучить навеки. Судя по алчным взглядам некоторых из твоих будущих подданных, долго я не протяну…

– Значит, по дворцу будешь ходить на цыпочках, завернувшись в покрывало, как невеста на выданье, и в сопровождении удвоенной охраны, – мстительно улыбнулся я.

– Не беспокойся, – раздражённо оборвал меня спутник, – никто не покусится на собственность правителя! Да-да, чего скривился? А я говорил, что жадность ещё выйдет тебе боком! Надо было ограничиться одной из Сил, так нет же… теперь расхлёбывай…

Не дослушав привычные уже сетования, я ухватил несчастную жертву неземной красоты за локоть и снова взмахнул свободной рукой, вынудив сики для равновесия расправить крылья.

– Слушайте меня, подданные, – провозгласил я торжественно, и сотни лиц обратились ко мне. – Пришла пора объединить то, что прежде было разделено. Ради гармонии священных сил, пяти основ нашего мира, я, преемник Изначального Пламени, клянусь править страной так же справедливо и честно, как Повелитель. Пусть вернётся изобилие Золотой Нити, когда люди не знали, что такое бедность! А вместо короткого обрывка Чёрной Нити мы сплетём Нить Небесных Вод, которая, подобно благотворному дождю, напоит наши сердца любовью и состраданием. Во имя Металла, да будет мир и покой в наших пределах, и долголетие, вечное процветание – силой Жизни, во имя Древа! Радужная Нить – стань исцелением для моей страны, отрадой для сердец, опорой умам, отражением порядка и орудием закона!

Так говорил я, повторяя клятвы, принесённые на Острове Блаженных. Удивительно: слова не казались мне напыщенными и глупыми, а суровые воины внимали, светлея ликом и улыбаясь.

И тогда я понял, что их улыбки стоят того, чтобы отдать этим людям всего себя. Каждый шаг, каждый вдох, каждый миг такой короткой жизни…

Впрочем, советника своего я, пожалуй, никому не отдам!

Должно быть, сказывается недостаток сна. События мелькают одно за другим, как дорожные метки, когда кони судьбы несутся вскачь. Казалось, прошли считанные мгновения – и мы снова в лагере, подгоняя и вдохновляя дружинников поторопиться. Мидзасира отбывает к своему войску, напоследок склонившись передо мной до земли. В хор голосов, славящих правителя, вливаются новые. Хлопают огненные крылья у самого уха, отблески пламени слепят, предутренняя мгла от этого становится лишь гуще.

– По коням!

Обоз трогается, храпят лошади, ветер надувает за спиной пузырь плаща. Юки, я так и не нашёл Юки… Где же ты, мышонок сероглазый? Среди тел, уложенных на примятой траве обочины (дров слишком мало, чтобы сжечь их сейчас), или в рядах воинов, устремившихся следом за мной, за символом Хоо на моём плече?

– Радужная Нить!

– Смерть самозванцам!

– Во славу императора!

Краткий миг – и войско уже у Золотых Врат, на расстоянии трёх полетов стрелы от стен, темнеющих в сумрачном небе. Когда же взойдёт солнце? Возвращение Ю, погоня, смерть брата, беседа с Кенске, дань памяти, сборы, дорога… слишком много событий за одну ночь, а рассвет, как будто, и не собирается наступать!

Люди перешёптываются, когда я проезжаю мимо, направляясь к повозке с друзьями. Юмеми упорно не желает передвигаться верхом, и я оставляю Кенске на небольшом пригорке, с которого днём хорошо бы просматривались окрестности. Только загляну – и назад. Мало ли… вдруг больше не увидимся?

Но мой друг уже ожидает снаружи, радужные пряди проявляются из темноты, стоит мне подойти ближе. Радужные и белоснежные.

– Вам не следовало подниматься ни свет, ни заря, госпожа, – отрывисто говорю я, прикрывая братской почтительностью боль утраты. Усталость и свежие впечатления загнали чувства глубоко внутрь, но стоило увидеть это лицо – слегка поджившая рана закровоточила.

– Слишком холодно… одной. Какая прекрасная… птица…

Руки Ю, кольцом обхватившие плечи девушки, сжимаются плотнее, губы что-то шепчут – ласковое и успокаивающее. Та качает головой, в сухих глазах – ни следа слёз. Не хочу говорить об этом. Не могу. О другом – придётся.

– Надо проститься. Кенске ждёт рассвета, чтобы дать знак барабанщикам. Нет-нет, Ю! Тебе нечего делать в гуще сражения! – я перехватываю взгляд ки-рина и хмурюсь. Тоже мне, ратник нашёлся! Ни доспехов, ни оружия; при виде крови теряет сознание. – Брат просил меня, а я прошу тебя. Храни госпожу. И Юки найди, если сможешь. А ещё… благослови мой меч для битвы, советник!

Сталь мягко шипит, выползая из ножен подобно змее. И Мэй вздрагивает, будто ужаленная.

– Господин Хитэёми!

Один только миг сладостного обмана, когда я думаю, что она пытается освободиться, чтобы остановить меня, удержать, крикнуть: "Не уходи!"

– Господин Хитэёми! Вы живы!

Я едва успеваю отвести клинок от её сердца, когда девушка бросается на него, словно в объятия возлюбленного.

– Господин Хитэёми! Не отворачивайтесь, простите! Нет, нет!

Опомнившись, Ю оттаскивает бедняжку прочь. Боги, что она вам сделала? За что?!

– Я никогда не отвернусь от вас, госпожа! Вы ни в чём не виноваты. – Слова бессильны, в них слишком много моих собственных слёз, они не способны утолить её жажду, и всё же я продолжаю. – Да, вам сейчас больно. Кажется, что так будет вечно, к чему продлевать эти муки? Тянет уйти к тем, без кого этот мир утратил смысл. Но вы неправы! Мы все существуем не ради кого-то, дающего смысл нашей жизни. Если он и есть, этот смысл – то лишь в наших собственных умах и поступках! Я… побывал на равнине, и словно попрощался с братом, как мы это делали при расставании. Мне… стало легче.

– О чём вы говорите, господин Кайдомару? – её тело замирает в руках юмеми, взгляд в недоумении переходит с меня на косигатану. – Зачем прощаться, если вот он, любезный мой господин Хитэёми, прямо перед вами?

Она вытягивает шею, пытаясь что-то рассмотреть или расслышать. И заливисто хохочет, утирая слёзы, хлынувшие из глаз. Щёки мокрые, покрыты жарким румянцем.

– Не шутите так, мой господин! У меня сил нет смеяться после всего, что я пережила. Ах, и чёрствые же люди эти военные, совсем бессердечные! Господин Кайдомару, не обижайтесь на его шуточки – он заменяет ими теплоту, которую считает проявлением слабости! Но мы-то знаем…

Пальчик грозит кому-то незримому.

Сошла с ума. Утратила слишком многое, чтобы сохранить рассудок. Может, это и к лучшему? К чему разум, если разбито сердце?

– Ю. Уведи её, пожалуйста. Присматривай хорошенько, пока… пока не станет лучше.

– Постой.

Два шага – и юмеми оказывается рядом, вынимая рукоять меча из моих ослабевших пальцев. Внимательно рассматривает. Неужели?..

– Этот клинок получил благословение куда более сильное, чем можно было мечтать, Кай… задумчиво протягивает он. – А ты, малышка, в бытность свою куклой не сталкивалась с подобными вещами. Напротив, видела лишь то, что принадлежит твёрдому миру, миру Яви. В то время как души умерших, пребывая в Чию, мире живых, Яви не принадлежат! Посмертный мир – другое дело… Прежде ты не замечала ю-рэй, но теперь-то… теперь ты человек! Всё переменилось. Немудрено запутаться.

– Значит, душа моего брата!.. – я выхватываю тёплую рукоять, прижимаю к груди.

– Всегда будет оберегать тех, кого он так любил, – с улыбкой заканчивает Ю. – И знаешь… Когда-то, во времена Нефритовой Нити, существовала утешительная поговорка. На деревьях беды растут и сладкие плоды. Думаю, ты надкусил один из них.

– Но он смотрит на меня! – восклицает Мэй, слушавшая молча; весёлость покидает её личико, вновь заостряя бледные черты. – И смеётся!

– Разумеется. Твоя приобретённая чуткость даже сильнее, чем у Кая, который не проникнется, пока его, бедолагу, не усыпишь или не напугаешь хорошенько… – Он подмигивает мне. – Или, всё-таки, проникнется?

– Там, на равнине, я на мгновение почувствовал: брат рядом и прощает меня за всё, – я провожу пальцем по лезвию. – И оно тёплое! Думал, рукоять согрелась в руках, но теперь ясно, что причина не в этом. А больше – ничего. Прости, Хоно… мне очень жаль.

– Он говорит, – переводит Мэй-Мэй, – вы с ним поменялись местами, и в этом есть некая высшая справедливость.

– В смысле?

– Мол, это возмездие за крыс, прогрызших в его мировоззрении столько дыр, что он, верховный военачальник Империи, отступил, препоручив судьбу армии младшему брату, который вполне неплохо справлялся с отвратительным противником своими загадочными средствами. Зато теперь, говорит, он более причастен к миру тайн, чем вы, господин Кайдомару! Не просто поверил в чудо, а сам сделался его частичкой. И потешается над вами, как ребёнок, что корчит рожи на глазах у пожилого подслеповатого учителя. Возмутительно, господин Хитэёми! Прекратите дразниться!

– Да, – удовлетворённость в моём собственном голосе делает мир вокруг прочнее, возвращая меня на твёрдую почву. Замедляя бег событий. – Ты всегда был сорванцом и задирой, стремящимся к первенству во всём. Таким и оставайся!

Даже мёртвый, оставайся живым ради меня, ради неё, а главное – ради себя.

– Госпожа Мэй-Мэй, – обращаюсь я к девушке, в который раз покосившись на восток, как будто и не собирающийся светлеть. – Пока время терпит, и все мы в сборе – прошу, поведайте нам, что случилось там, у Родникового Святилища. Знаю, Кагура вас обманула, но как дошло до такого?

Ю недовольно глядит на меня, однако безмолвствует, лишь крепче обвивая руками дрогнувшие плечи.

– Конечно, мы можем отложить…

– Нет. Вы правы, господин Кайдомару. Я не смогла рассказать всю правду, когда ещё можно было что-то исправить. Мои слабость и трусость – они убили вас, Хитэёми-сама, а вовсе не Кагура. Они – и зло, свершённое нами там, на севере.

Мне кажется, стоит умолчать об этом сейчас, скрыть истину – непоправимое случится вновь.

Господин Татибана рассказывал вам о путешествии? Что ж, тогда остаётся добавить лишь то, что всю дорогу к озеру Ёми меня переполняли смутные желания, непонятные спутникам – которые, впрочем, были слишком заняты собственным счастьем, чтобы удивляться моему. По ночам меня убаюкивал шум прибоя, хотя море билось о скалы в нескольких днях пути. Чей-то голос, нежный и настойчивый, окликал среди бела дня, я то и дело оглядывалась, но дорога позади нас была пуста. И неведомая сила тянула меня, гнала вперёд.

– Мэй, Мэй! Проснись, моя девочка!

Я вскочила среди ночи, едва сомкнув веки. Домик, приютивший усталых путников, был крошечным, но добрая вдова выделила мне отдельную комнатушку. Скорее чулан, нежели спальню – однако я была счастлива и этому. Сказать по правде, в иной день восторженность показалась бы мне избыточной, но тогда я с трудом сознавала, что делаю.

Накинув едва просохшую после вечерней стирки одежду, я выскользнула на улицу, и по мосткам перебралась через протоки. Скорее! Туда, где мерцает манящий огонёк!

Кукле Мэй-Мэй столь опрометчивый поступок даже в голову бы не пришёл. Кукла была рассудительной и мудрой в своём многовековом одиночестве; даже тогда, на болотах, она действовала обдуманно, в согласии с волей своего господина.