Текст книги "Радужная Нить"

Автор книги: Асия Уэно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 51 страниц)

– А женщина? – опешил я. – Она-то что рассказала?

– А ничего, – невесело ответил брат. – Не говорит она. Совсем. Я сначала испугался – вдруг не в себе, и что тогда делать? Но не так это, просто слов не произносит, будто не обучена. Однако всё понимает, шуткам смеётся, и смотрит нежно… ах, Кай, ты бы только знал, как она на меня смотрит! Ну и ладно, что не разговаривает – зато и ссориться не будем. И вообще, помнишь пословицу: рассудительная жена – золото, а молчаливая – яхонт. Я называю её Умико, "дитя моря".

Хоно снова встал и заходил по комнате. Да, влюблённость действительно сродни болезни…

– Пять дней пытался я разговорить её, объездил прибрежные деревеньки по соседству, выспрашивал – никто не слышал о такой красавице! – продолжал он. – А ближайшие острова, Фунао – они ведь ёкай ведает, где! На северо-востоке, далеко отсюда, их и не видать.

– Очень даже видать! – возмутился я. – Эта самая гостиница, между прочим, называется "Огни Фунао" – неспроста, наверно? Правда, огонёк был ровнёхонько на востоке… может, какой-нибудь маяк? – я поднялся и подошёл к окну. – Вот прямо там мерцал.

– Маяк совсем рядом, к югу от порта – возразил мой собеседник, подойдя ближе. – А там, куда ты указываешь, ничего нет на десятки дней пути. Разве только волшебный остров Хорай, – он усмехнулся. – А что? Говорят, люди, чистые сердцем, в звёздные ночи могут разглядеть, как горит вершина священной горы, на которой произрастают деревья из золота и драгоценных камней и волшебные персики, дарующие вечную жизнь… Причём, поскольку остров-то плавучий, видят его где ни попадя, особенно после обильных возлияний. Наверно, они сердце на диво хорошо очищают!

– Не против ещё слегка очиститься? – кивнул я в сторону бутылочки, оплетённой серым шнуром. Мы снова присели на татами.

– Там уже и очищаться нечем, – ухмыльнулся брат, слушая, как падают последние капли саке, разливаемого по чашечкам. – Да и собираться пора. Я вот о чём попросить тебя хочу, Кай. Думал оставить при Умико пятеро воинов во главе с Тотемаки, и чтобы под таким присмотром, в повозке, её в Центральную Столицу и доставили. С почётом, не торопясь, но и не слишком медля. Но теперь, когда в Оваре творится неведомо что, я передумал. Эх, чует моё сердце, войны не миновать… Даже если дядюшка и жив, в чём лично у меня уверенности нет.

Он нахмурился, вертя в руках опустевшую чашечку.

– Ты хочешь отдать невесту под мою защиту? – спросил я. – Не знаю, смогу ли остаться в Тоси надолго. Сам понимаешь. А уж вернусь ли домой?.. Знать бы наверняка, что там, при дворе! В силе дядюшкин приказ или уже нет?

– Так или иначе, а выбора нет, – отмахнулся тот. – Могу прислать с ней двух надёжных людей, в пути пригодятся. Но лучше последуй моему совету. Сейчас, пока всё так смутно и неясно, лучше бы вам осесть здесь и затаиться, сделав вид, что занимаетесь поиском сведений.

– Если бы только это… – я тяжело вздохнул. – Думаешь, я ради интереса выспрашивал, кто из придворных побывал в Северной Столице за последнее время? Никудышный из меня сейчас опекун. Слушай, но обещай, что хотя бы попробуешь принять мои слова на веру.

Хоно, не отрываясь, смотрел на меня, пока я сбивчиво рассказывал ему о своих злоключениях: нападении странных одинаковых людей, оказавшихся вовсе не людьми, о бумажных куколках, поплывших против течения на север, о сне, едва не ставшем последним в моей жизни. Я, насколько сумел, опустил подробности, дабы не тратить драгоценное время, иначе за одной историей потянулось бы ещё несколько, а за ними – новые и новые, а брату пора было уходить. Хономару понял и допытываться не стал. Возможно, в надежде сохранить хоть какую-то видимость того, что попутчики мои не выделяются из привычной ему картины окружающей действительности. Знаю, сам таким был. Да, всё-таки мы сильно отличаемся. Но разве различия отменяют родство? Пускай один из нас обеими ногами стоит на земле, а другой витает в просторах мира тайн, но мы – братья, и к этому нечего добавить.

– Будь осторожен, – молвил Хоно, когда я завершил рассказ. – Может быть, случившемуся удастся найти разумное объяснение, но пока есть только неразумное, пользуйтесь хотя бы им. Это я уже давно понял. Самое худшее, что может подстеречь на поле боя – растерянность. Даже ошибочные действия лучше, чем полное смятение.

– Благодарю за поучение, брат, – я склонился перед ним. – Пусть будет меньше крови, и среди неё – ни капли твоей.

– Буду молиться за тебя, младший, – отрывисто произнёс он. – Впервые в жизни я не в силах защитить тебя, и это горько осознавать. Всё, что смогу – это молиться, ждать и зорко смотреть по сторонам. Если узнаю о ком-нибудь, кто имеет на тебя зуб – приложу все усилия, чтобы таковых у него не осталось. – Он ухмыльнулся, немудрёной шуткой разбавляя трогательность сказанного. – Так как насчёт Умико? Мне больше некому её доверить.

Я протянул руку и потрепал его по предплечью.

– Не беспокойся, присмотрим за твоей невестой. Всё надёжнее, чем отправлять её в Овару, навстречу смуте и беспорядкам. Если судьба прикажет мне покинуть город, поручу опеку Ясумасе и Химико. Татибана у нас тоже в женихах ходит, и успел раньше твоего, можешь позавидовать на досуге!

– Не буду! – рассмеялся Хономару. – Счастливым не до зависти. А вот тебе тяжело придётся, бедняжечке, в окружении чужих невест. Обещаю, коли останусь в живых – и впрямь присмотрю тебе достойную девицу! Только не надо закатывать глаза, я же не смогу видеть твои страдания! Спасибо, Кай, ты действительно стал мужчиной.

Последние слова он произнёс уже без издёвки, проникновенно, лишь на краткий миг сомкнув ладонь на моих пальцах. Встал, оправил одежду и принял вид собранный и готовый ко всему. Я тоже поднялся и проводил его до выхода. Ю сидел на ступеньках крыльца, ведя увлечённую беседу с младшей из хозяйских девочек. "Попрощались?" – спросил он меня одним взглядом, вежливо останавливая трескотню воодушевлённой вниманием куколки.

"Да", – улыбнулся я. И это было правдой, ведь, втихомолку покидая город во главе отряда, брат не сможет сказать ничего важного. Того, что и составляет прощание. Там, у ворот, я приму из его рук невесту, и слова разлуки будут уже звучать только между ними.

– Господин Ю, можно перекинуться с вами словечком? – Хоно подозвал юмеми, поправляя конскую сбрую. Я присел на крыльцо. О чём они говорили вполголоса, я не расслышал, да и не пытался. Просто сидел и смотрел, как под ясным, синим небом мой брат седлает коня, отправляясь в далекий-далёкий путь, откуда, возможно, нет возврата.

И мне чудилось, что точно так же он сейчас думает обо мне.

Ветер, усилившийся после полудня, гонял по улицам сухую сосновую стружку. Он раздувал кучи строительного мусора, которые жители не успевали убирать за собой, и под ноги то и дело попадались бамбуковые чурки, со звонким стуком катившиеся по мостовой к реке. Небо запамятовало о том, как радовало нас с утра глубокой неоглядной синевой. Над городом летели облака – белые, словно созревшие головки хлопчатника, таили они в сердцевине тень зарождающегося ненастья, и душу томило предчувствие беды.

Погода меняется… Почему любые перемены всегда оставляют это странное ощущение неотвратимости и беззащитности, будто ты связан по рукам и ногам? Кажется, я всё лучше и лучше понимаю Ю.

– Скажи, – обратился я к нему, когда мы остановились на одном из многочисленных обзорных мостиков, украшающих белый рукав Араи подобно узким резным браслетам, – о чём с тобой говорил Хономару?

Мы миновали идущий вдоль реки роскошный Лотосовый Квартал, где обитает местная знать, а на другом берегу нас ожидали более тесные улочки Верхнего Города.

Юмеми покачал головой.

– Мог бы и сам догадаться. Просил – хотя ему больше к лицу отдавать приказы – тебя поберечь. Сказал, что надеется на правильность моих решений. Интересно, что он имел в виду?

– Не притворяйся, – усмехнулся я. – Он счёл тебя самым осведомлённым о происходящем, потому и ответственность возложил на тебя. Я ведь сообщил ему о том, что кто-то мечтает видеть меня мёртвым. И, хотя брат не верит во всякое колдовство, оценивать опасность он умеет. Знаешь, что он сказал? "Если нет разумного объяснения, надо пользоваться любым".

– Я и не сомневался, что высший ранг и пост Верховного Военачальника даются не только за умение красиво одеваться, – согласился Ю. – Хотелось бы мне, чтобы наше с ним знакомство не было столь мимолётным.

– И мне. Так ты пообещал меня беречь или, как обычно, увильнул? – подначил я друга, перегибаясь через ограждение, дабы проследить путь кораблика, пущенного под мост кем-то из детей. То-то им раздолья, столько щепок! Выходит, даже землетрясение приносит кому-то радость. С очередным глотком речного воздуха я, казалось, вдохнул частичку ребяческого восторга.

– Пообещал, – кратко ответил тот, подходя вплотную. – Теперь вот маюсь, как оправдывать возложенное доверие. Предотвратить падение моего подопечного в воду или всё-таки возложить надежды на его благоразумие?

– А там неглубоко! – я одарил своего надзирателя лучезарной улыбкой.

– На побережье ты тоже так говорил…

– И никто не утонул! Ой… не щипайся, чего ты?

– Смотри! Да осторожней, не спугни! На мосту, что напротив.

Я скосил глаза, делая вид, что по-прежнему увлечён созерцанием быстрого течения. Чуть выше реку пересекал ещё один мост, более широкий и людный, чем наш. Проезжий. Туда-сюда сновали горожане, суетливо и, как казалось со стороны, бестолково. Я всегда замечал, что если не присматриваться к каждому человеку по отдельности, толпа напоминает скопление букашек, выползших на свет из тесного муравейника. Носятся, переполошённые чем-то, мечутся. По древесному стволу пролегает настоящая муравьиная дорога, оживлённее многих торговых трактов. Куда бегут, откуда – непонятно. Но приглядишься и поймёшь, что у каждого своё важное дело. Тот несёт яблоневое семечко, словно пыхтящий торговец с корзиной на голове. Другой в одиночку тянет мёртвого паука – то волочит за собой, то подталкивает добычу сзади, совсем как слуга, выбивающийся из сил, но не оставляющий пожитки господина. А эта чётвёрка – ну точь-в-точь носильщики паланкина! Гордо шествуют, высоко поднимая над землёй кусок рисовой лепёшки.

В подобной сутолоке, когда все куда-то торопятся, неподвижность особенно заметна. Женщина, рассматривающая нас, отошла к самому краю, пропуская какую-то повозку. Одета она была как знатная особа из хорошего дома – потому, видимо, люди и обходили её стороной, не толкая и не увлекая за собой. Высокая и с величественностью в осанке, она, не отрываясь, смотрела в нашу сторону, вцепившись белыми пальцами в крашеные алым ограждения моста. Пурпурно-синие шелка тончайшего узора, чередующиеся с белоснежными, трепетали на ветру и устремлялись вслед за длинными тёмными волосами, перехваченными у шеи лентой, тоже белой. Это было и всё движение – даже веер сэнсу другая её рука сжимала полуразвёрнутым, словно застигнутая на середине действия. Сколько продолжалось наблюдение, я не знал. И сколько лет незнакомке, тоже представить не мог. Младше моей матери, конечно – может быть, лет сорок или сорок пять.

– Не смотри так пристально! – прошипел Ю, сжимая моё плечо.

Но было поздно. Наши взгляды столкнулись, подобно клинкам – я мог бы поклясться, что ощутил лязг. Даже на расстоянии сотни шагов я заметил, как дама вздрогнула и попятилась, закрыв лицо веером. Взметнулись длинные рукава, и женщина влилась в людской поток, словно ручеёк. Тот закружил её, понёс – драгоценные шелка будто растворились в толпе за мостом – впереди был рынок, и вечерняя торговля шла ещё весьма бойко.

– Ну вот, я же говорил, – досадливо бросил мой спутник. – Догонять бессмысленно.

– Какая странная женщина, – я поёжился. Незнакомка оставила после себя ощущение, смутно знакомое и почему-то неприятное. – Так поспешно удалилась! Скажи, Ю, мы раньше её не встречали?

– Кто знает… Но полагаю, что ещё встретим. Ах, какая жалость, что я не поймал её взгляд первый! – он махнул рукой.

– А что бы тогда было? – поинтересовался я.

– Первый взгляд открывает душу, – он посмотрел на меня пристально. – Помнишь наше с тобой знакомство? Ты тогда очень близко подошёл к тому, чтобы понять меня, – он усмехнулся. – И, перепугавшись, отскочил – точь-в-точь, как эта впечатлительная особа. Одно могу сказать: уж она тебя знает. Может, приехала из Овары? Ты, случайно, не крутил с ней любовь? Вспоминай!

Я порылся в закутках памяти, но не нашёл там воспоминаний о каких-либо знакомых, похожих на неё. А дама-то знатная, чего стоит один наряд. Алое и цвет глицинии не всякой красавице суждено носить. Алый – только тем, кто в родстве с императором. А тот, что был на даме, пурпурный с уходом в синеву – самым богатым, поскольку краска из корня ласточника нестойка, мгновенно вымывается из волокон, и наряд быстро теряет вид…

– Нет, ни с сестрой, ни с дочерью. И, разумеется, возлюбленных такого возраста у меня тоже никогда не было.

– Да? А мне показалось, что она немногим старше тебя, – задумчиво протянул Ю. – Просто выглядит не лучшим образом. Да, и впрямь необычная женщина. Ну что, пойдём? Посмотрим рынок?

Мы допоздна гуляли по улицам, то и дело заходя в лавки предметов старины – пристрастие юмеми подолгу торговаться с их владельцами и ничего не покупать сводило меня с ума – чтобы попасть к Алым Вратам, когда город уже будет спать. Брат собирался незаметно пробраться между двумя квартальными дозорами, сразу после того, как ночь Дня Металла переродится в День Крови. Не лучшее время, чтобы отправляться в путь, но что поделать? Хоно не верит в предрассудки. Надеюсь, привратник, от которого Хоно ожидал получить беспрепятственный доступ к воротам, не подведёт?

Когда окончательно стемнело, мы находились возле уже запертых на ночь Древесных Врат, тех самых, через которые в Северную Столицу ввозят лес с зелёных берегов Араи. Полюбовались на саму реку, протекавшую через зарешеченный участок стены неподалёку. Ржавые зубья опускались до самой воды; Ю предположил, чтобы останавливать брёвна, пропущенные сплавщиками леса, и всё то, что несёт поток весеннего половодья. А я добавил, что прореха в стене свела бы на нет как все преимущества при осаде, так и смысл пошлины на воротах в мирное время. Так, обсуждая увиденное за день, мы медленно направились к месту встречи с братом, усталые и довольные. Через сёдзи были видны смазанные огоньки светильников и очертания людей, тьма постепенно захватывала город. Серп идущего на убыль месяца то выныривал из облачной мглы, то снова скрывался под её туманным покрывалом. Опасаясь заблудиться и не успеть вовремя, мы не стали разгуливать по улицам до назначенного времени, а потому ещё долго ожидали на месте, укрывшись от ветра и посторонних глаз за домиком привратника. Скоро у нас зуб на зуб не попадал.

– Едут! – я слегка потопал затёкшими ногами, пытаясь их размять и заодно согреться.

Мы выглянули из-за угла и, убедившись, что это те, кто нам нужен, вышли навстречу отряду, ведущему коней на поводу. Я заметил, что морды и копыта лошадей обмотаны тряпьём, и порадовался предусмотрительности Хоно. Поставив несколько дюжих парней на ворот, цепи которого были высвобождены, он подошёл ко мне. За ним следовала женщина – я только сейчас заметил её под тёмной накидкой. На руках её вёз, русалку? Торопливо и вполголоса поздоровался с нами.

– Вот моя невеста, Умико.

Он подчеркнул слово «невеста» так, будто произносил его в первый раз. Надеюсь, она согласна?

– Иди, младший брат защитит тебя! – Он вложил её руку в мою. Женщина резко вскинула голову, и в призрачных тенях проступили серебряные волосы, будто вобравшие в себя сияние месяца. Наши глаза встретились, но это было совсем иное ощущение, чем тогда, когда я смотрел в лицо даме на мосту. Зрачки тёмные и бездонные, как у Ю. Но если у юмеми в глазах мотыльками танцуют искры снов, видимых лишь ему, то здесь – тени прошлого, отражения в воде. Такие знакомые, такие…

– Мэй? – шёпотом произнёс я, боясь спугнуть чудо, ошибиться, обознаться…

– Кай… – ответила она.

Я почувствовал, как рядом со мной напряглось тело брата. Я перевёл взгляд на него и отшатнулся. Из-под ресниц на меня глядело отчаяние человека, утратившего двух самых дорогих его сердцу людей.

Ю засмеялся.

Глава 7
Боль

Первый День Крови Месяца Света, 499-ый год Алой Нити)

Перестану ли я когда-нибудь сожалеть о совершённой ошибке? Попытка действовать рассудительно причинила больше вреда, чем все необдуманные поступки моей жизни. А ведь сердце подсказывало: «Отведи в сторону, успокой! Объясни, что твои отношения с Мэй-Мэй не столь близки, как ему показалось. Что она обрадовалась тебе как другу и потому позволила себе столь вольное обращение. Пообещай брату, что и впредь твои чувства к его невесте будут лишь дружескими, родственными!»

Но можно ли давать клятву, если не уверен сам? Надо разобраться. Подумать, что же влечёт меня к этой девушке. Любовь? Восхищение? Дружба? Чувство сопричастности к чуду? Она жива… Не могу поверить! Боги, Мэй!!!

И я промедлил, лишь несколько мгновений – а потом было слишком поздно. Колебания и радость так легко принять за признание! Глаза моего брата потухли, и он, отвернувшись, что-то глухо скомандовал своим солдатам. Ворота стояли открытыми, и по его взмаху люди начали покидать город, исчезая во тьме…

– Хоно! Выслушай! – вскрикнул я, хватая его за рукав. Брат замер и медленно обернулся ко мне. Какой чужой взгляд… Враждебный и настороженный, будто оценивающий расстановку войск перед боем.

– Я выполню обещание! Чего бы мне это ни стоило, клянусь. Я уберегу её!

– Да? – тихо, медленно и как-то тягуче произнёс он. – Убережёшь? От кого и, главное, для кого?

– Брат, позволь, я объясню. Эта девушка была нашей спутницей в дороге, мы многое пережили вместе…

– Должно быть, и впрямь, многое…

– Да нет же, Хоно! Ну чем, чем тебе доказать?.. Ю, хоть ты подтверди!

– Полагаю, госпожа – единственная, кому подобает раскрывать тайны своего прошлого.

Юмеми уже не смеялся. Впрочем, весельем в его поведении не пахло и прежде. Он стоял, обнимая себя за плечи, и внезапно я вспомнил, что он всегда делает так, когда ему плохо. А ведь мой друг перенёс потерю гораздо тяжелее, чем я сам. Не значит ли это?.. Боги, ну надо же быть таким болваном! Самовлюблённая скотина! Кучка навоза, возомнившая себя горой Рику!

Я перевёл взгляд на Мэй-Мэй. Та растерянно смотрела на Хономару, и в её лице проступала обида. Так обижаются лишь на тех, кого любят всей душой, доверяя и полагая доверие взаимным.

– Я действительно могла бы дать объяснение происходящему, – голосок её зазвенел подобно льдинкам, – но будет ли вера моим словам?

– Словам? – прошипел Хоно. – Их я слышу от тебя первый раз в жизни! Уж не обман ли это… слуха?

– Тому была причина! – всплеснула руками она. – Это долгая история, но я могу…

– У меня нет времени на истории, особенно долгие. Пора прощаться.

– Значит, недорого стоили ваши заверения в любви, если даже тени сомнения оказалось достаточно, чтобы вас отвратить! Куда уж мне надеяться, что вы поверите моим словам, коль ваши собственные так дёшевы!

Кажется, эта отповедь немного отрезвила моего брата.

– И что же ты хочешь сказать? – пробормотал он, опустив голову.

– То, что брат ваш правдив, а ревность – лжива. И кому из них верить, решать вам. – Она негодующе повела плечом. Накидка соскользнула на землю, высвободившиеся волосы подхватил ветер.

– И это всё? Вся долгая история? – нахмурился Хономару, не делая даже движения в сторону упавшей ткани. Я дёрнулся было, но на моём запястье сжалась рука Ю.

– Это всё, чему вы сейчас способны поверить. Впрочем, надежда на это очень мала! – отрезала Мэй. – Посему чувствую себя не вправе тратить ваше драгоценное время на объяснения, которые вам было бы сложно принять на веру и при более благоприятных обстоятельствах.

– Вот как? – в глазах брата сверкнули искры ярости. – Ни одна женщина не позволяла себе подобного… подобной…

Может, воспользоваться случаем и сказать, что она и не человек? Сейчас, немного придя в себя, я стал ощущать нелепость происходящего, будто ожили записки придворных дам, вдохновенно описывающих любовные измены. Неужели брат этого не понимает? Зрелый ведь мужчина, умный и способный сдерживаться! Хотя со стороны легко судить… Но Мэй-то, Мэй! Могла бы и помягче. Надеюсь, она знает, что делает!

– Мне казалось, – красавица тоже сузила глаза, – что другие женщины не сумели завоевать ваше сердце. Или вы каждой делали предложения такого рода?

Боги, я готов сквозь землю провалиться, прямиком в Макаи! Лучше попасть в смерч, чем в размолвку между влюблёнными. Стыд какой! Да ещё и знать, что сам невольно послужил причиной ссоры…

Юмеми, видимо, испытывал похожие мучения. Кашлянув, он робко осведомился, не будет ли лучше оставить господина Верховного Военачальника наедине с его возлюбленной. Но удача отвернулась от всех нас.

– Ваше присутствие не помешает разговору, – ответил тот, – поскольку он уже завершён. Ничего нового я не услышу, а меня ждут. И я обещал начальнику местной стражи не привлекать лишнего внимания. Счастливо оставаться! Проводи меня до ворот, Кайдомару!

Он говорил отрывисто, будто выкрикивал приказы.

Потрясённый, я последовал за ним. Неужели он готов выслушать, хотя бы меня?

– Ты можешь что-нибудь к этому добавить? – властно спросил он, останавливаясь за деревянным столбом с лентами, темнеющими в призрачном свете с небес. Будто старая запёкшаяся кровь. А днём были ярко-алые…

– Господин Ю верно рассудил, – грустно ответил я, не решаясь добавить, что прав не только он, но и сама Мэй-Мэй. Не тот Хономару человек, чтобы поверить в историю про жертвенную куклу возрастом нескольких сотен лет, принимающую обличье девушки, а также рассказу о проклятой деревеньке и нуси. – Никто из нас не вправе говорить за неё. Но, если ты примешь мой совет – нет, просьбу – я попрошу тебя доверять ей.

– Попрос-осишь? Ты и так получаешь всё, что душе угодно! – злость прорвалась в голосе брата, словно нарыв. – У тебя нет права ещё и просить. Дом, деньги – ни о чём не жалею, но тебе и этого мало!

Что он несёт? Какие деньги, какой дом? Он же наследник, не я! Что происходит?

– Я всегда был на твоей стороне! Слышишь, всегда! Неужели тебе надо отобрать у меня всё?! – он уже не шептал лихорадочно, он почти кричал. – Я клялся деду, что буду помогать тебе, поддерживать, даже во вред себе самому – но всё имеет границы, слышишь?!

– Постой… – слабо запротестовал я. – О чём ты говоришь, брат? Не понимаю!

Но слова мои лишь масла в огонь подлили. Странное, не свойственное ему тёмное чувство обезобразило лицо, сильные руки затряслись, и, схватив меня за плечи, он выдохнул:

– Ненавижу… Ненавижу, ублюдок! Убью, если повстречаю! Глаза б мои тебя не видели!

Я обмяк, как от удара по темени. Хономару отшвырнул меня, резко развернулся и шагнул в темноту.

– Хоно! – тихонько позвал я.

Ответа не было. Пошатываясь, я вернулся к остальным. Сон, дурной сон… мы с Хоно никогда… такого просто не могло быть! Происшествие ещё не достучалось до сознания. Я ничего не чувствовал, совсем ничего. Мэй сидела на земле, вытирая мокрые щёки рукавами, Ю стоял рядом, даже не пытаясь утешить. Медленно наклонившись, я поднял накидку и укутал ей вздрагивающие плечи девушки.

– Всё было слишком ладно… – я понял, что больше не в силах молчать. Тишина давила, как часто бывает, когда в комнате ты не один, а на душе неспокойно.

Ю сочувственно вздохнул. Он перебрался ко мне, выделив собственную опочивальню в полное распоряжение новой постоялицы. Кажется, хозяин отворил нам дверь, даже не соизволив открыть глаза, но услуги его и не требовались. Успеется. На предложение утолить голод девушка лишь покачала головой и присела на футон, мы поняли намёк и оставили её в покое. Я бы тоже предпочёл одиночество, будь у меня выбор. Хотя…

– О чём ты, Кай?

– О брате. Он меня так любил, оберегал – порой даже возникало ощущение, что это незаслуженное счастье. Понимаешь?

– А разве счастье можно заслужить? – Юмеми пошевелился, придвинувшись плотнее. Да, если лежать на спине, для двоих тесновато. Впрочем, до утра перетерпим. Зато тепло, намёрзлись на холодном ветру.

– Не знаю. Ничего уже не знаю…

Со всей доступной сдержанностью я поведал о прощании.

– Принял бы случившееся за обычную ревность, но его последние слова… я не понимаю! Он как будто считает, что всю жизнь чем-то ради меня жертвовал? Только не подумай, что я неблагодарен, брат много для меня сделал… я боготворю его! Но разве я что-то у него отнимал? Что в него вселилось, Ю? Что?! – я развернулся к собеседнику, будто это давало надежду расслышать в его утешениях ответ на вопрос.

– Может, отец по каким-то причинам сделал наследником тебя, а ты и не знаешь? – неуверенно предположил тот.

– Чепуха, в жизни не поверю! Отец обожает Хоно, да и по праву первородства мой брат – хозяин состояния. Я же никогда не метил на его место. Всегда твёрдо знал, что он обеспечит меня всем необходимым. Ю, мы ведь так задушевно беседовали с ним здесь, в этой самой комнате! Как будто подменили человека!

– Что ж, будем надеяться, что это какое-то недоразумение, и, когда гнев его утихнет…

– Он сказал, что убьёт меня при следующей встрече. – Моё сердце сжалось, и если бы от страха! Брат, как ты мог?.. За что?

– Со злости и не такое ляпнешь, – успокаивающе произнёс юмеми. – Спи. Что толку терзаться впустую? Поживём-увидим. Хочешь, красивый сон покажу?

– Нет.

– А если подумать? Между прочим, я редко делаю столь ценные подарки, не отказывайся.

– Ну, если совершенно бесплатно… – хмыкнул я.

На душе и впрямь немного полегчало. Кто знает, может, Ю и прав? Дед вон тоже наговорил бабушке резкостей, и всю жизнь раскаивался. В ночь Крови вечно происходят всякие неприятности. Остынет брат, одумается, простим друг друга. Перед Мэй-Мэй покается – влюблённые, что с них взять? Молю судьбу, чтоб так оно и было!

– Красивый сон, говоришь? – Я тряхнул головой и мечтательно улыбнулся. – Заказываю! Пусть мне приснится прекрасная девушка, и чтобы платьев на ней было надето не больше трёх, а лучше – и вовсе не…

– Ну уж нет, красивый – на моё усмотрение. Вдруг у нас вкусы на женскую стать не совпадают? Будешь потом ходить обиженный.

– Ну Ю-у-у… Кстати, до сих пор мучаюсь одним вопросом! – Я даже на локте приподнялся. – Почему я тебя во сне никогда не вижу, а только слышу?

Тот рассмеялся.

– В обнажённом виде не появлюсь, так и знай!

– Не увиливай от ответа!

– А раньше с тобой было так легко! Можно было отвлечь любой шуткой. И я сам, сам ведь научил тебя…

– Не увиливай, Ю!

– Вот ведь упрямец! Ну ладно. Не показываюсь намеренно. Сначала опасался за твой рассудок. Помнишь, я говорил, что встреча со мной в мире Юме может быть губительной для души, не привязанной к телу?

– Ну… – Я порылся в памяти. – Ты не захотел идти в заброшенную гостиницу, объясняя отказ тем, что злосчастная ю-рэй будет ввергнута в небытие одним твоим присутствием. Если речь об этом, то ведь я живой человек, чего мне бояться?

– Да, живой человек от встречи со мной умереть не должен, – согласился юмеми. – А вот заболеть, утратить часть важных воспоминаний или даже разум – запросто. Впрочем, скажу честно: ничего из этого тебе, Кай, не угрожает. Но удостоверился я гораздо позже…

Я аж подпрыгнул на своей половинке футона.

– Тогда почему?!.

– Потому что всему свой черёд! – наставительно ответил мой сосед и зевнул. – А вот теперь окончательно и бесповоротно – спокойной ночи!

И, не успел я возразить, как провалился в сновидения, где в сияющих лунных лучах, струящихся сквозь листву невиданных деревьев, тысячи серебристых бабочек кружили в танце, известном им одним. Смутная мелодия на грани слышимости… Это голос или флейта? Как прекрасно, и как сладко щемит сердце! Словно краткий мой век – лишь мгновение затишья между пленительными звуками.

И я танцевал, танцевал вместе с остальными, и огромная луна всё приближалась и приближалась…

– Ой! А что это вы делаете? – в мои упоительные видения грубо вторгся чей-то знакомый голос.

Я с трудом разлепил ресницы, в душе самыми грязными словами честя Ясу, заявившегося ни свет, ни заря. Мог бы и не беспокоить, ранняя пташка!

Ю тихонечко посапывал рядом; Повелителя Сновидений попробуй разбуди! Или притворяется. А правда, чего это он тут разлёгся? Ох!

Я подскочил, Ясумаса отпрянул к противоположной стене.

– Мэй жива!

– Что?!

– Да говорю тебе, она вернулась и спит в комнате Ю! Слегка изменилась, но это она, Ясу, она! Мэй-Мэй! Да никакой не сон! Не смотри на меня так, сам ничего не знаю.

– Боги, ну и пробуждение… – Ю застонал, прикрывая глаза ладонью от яркого света. Вероятно, наш друг желал убедиться, что зрение его не подводит, и раздвинул сёдзи. – Орут над ухом, скачут по ногам – лучше бы я не засыпал! Да и ночка под стать: то покрывало стаскивают, то на татами выселяют…

С этими словами юмеми спихнул меня со своих коленок, через которые я пытался перебраться, дотягиваясь до одежды. Дождавшись, пока я поднимусь с футона, "несчастный бездомный" сердито выдернул из-под моей пятки покрывало и укрылся им с головой.

– Простите, господин Ю, – склонил голову Татибана. – Доброго всем утра. Вы когда вернулись?

– Незадолго до рассвета, как и обещали, – глухо пробубнил тот. – А потому хотелось бы отоспаться.

– Видишь, Ясу? Бывают вещи страшнее похмелья! – я поднял палец, на время оторвавшись от завязывания шаровар.

– Да! – Ю высунул наружу возмущённое лицо. – Ночь, проведённая в обществе Хитэёми-но Кайдомару!

– Пойдём, не будем мешать, – почтительно прошептал Ясумаса, схватив меня за локоть.

– Одеться-то дай! – возразил я, уже потише. – Ю, последнее – и спи, сколько душе угодно. Как ты считаешь, не подослать ли госпожу Химико к Мэй? Узнать, как там она после вчерашнего. Обычно женщины друг с другом откровенничают…

– Мудрая мысль, – одобрительно отозвался тот. – Я проснусь, когда вы все будете готовы к разговору. И не будите меня больше, Пятью Силами заклинаю!

– А говорил, не владеет даром онмёдо… – пробормотал я и, завершив облачаться, плотно прикрыл фусумы.

Химико, потрясённая известием не меньше жениха, осторожно заглянула к Мэй и сообщила нам, что та крепко спит. Они с Ю вышли почти одновременно, сразу после полудня. Мы собрались в комнате Ясумасы, хозяйские дочери принесли обед на двоих и чай, после чего мы их отпустили.

Девушка выглядела бледной, но в том не было заслуги белил. Напротив, её лицо с припухшими после сна, а возможно, и по другой причине, веками выглядело живым и, как никогда раньше, усталым. Это ни капельки его не портило, вот только взгляд был печален. Глаза её и впрямь стали глубоко-синими, почти чёрными. Разве мог я не замечать этого раньше? Нет, исключено. Волосы прежде блестели, словно уголь; теперь же в своём мерцании напоминали белый жемчуг. Когда она присела на татами, локоны укутали её волной, и в помещении запахло морем. Но всё же это была Мэй-Мэй, вне всяких сомнений. Воздушные одеяния из ра, шёлкового газа, были ей к лицу – я отдал должное как вкусу, так и щедрости брата. Наверно, среди летних сочетаний «глициния» – самое подходящее к этим глазам цвета тёмных сапфиров, и самое дорогостоящее. Я вспомнил даму, встреченную на мосту – она была одета так же.