Текст книги "Собрание сочинений. Т.1. Фарт. Товарищ Анна"

Автор книги: Антонина Коптяева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 42 страниц)

– Ты сам распинался, чтобы хоть посмотрела на тебя!

– Ну, куда нам! Смотреть-то она смотрела, да как на деда Ковбу. Попробуй подступись к ней!

– С народом она просто держится, – возразил Чулков. – Я нынче наших ребят проведал – не нахвалятся.

– А муж у нее есть? – спросил басом сидевший на порожке открытой двери Моряк, до пятидесяти лет доживший без сединки и всегда с шуткой.

– Не посвататься ли хочешь? – поддразнил кто-то из молодежи.

– Э, просто интересно! Вместе сюда ехали на пароходе. Могу и посвататься. Мне все можно. Только я и на ней бы не женился, потому что заботу переносить не в силах. У меня от задумчивости затемнение в мозгах делается. Скиталец морей, а теперь скиталец-таежник. Полундра! – вдруг зычно заорал Моряк, вызывая общий смех.

– Когда выпьет, так из него эти слова как из худого решета сыплются! – сказал Чулков Андрею, который и сам уже знал Моряка как облупленного. – А мужа у Валентины Ивановны нет, видно? – повторил он вопрос Моряка, задевший почему-то и его.

– Нет, – сказал Андрей неохотно.

Он сам в последнее время думал о Валентине очень хорошо, и ему не понравились эти мужские разговоры о ней.

– Красивые люди всегда несчастные, – твердо заявил Моряк. – Не родись красив…

– Без тебя слыхали, – перебил его Мирский.

8

Рано утром Андрей, еще раз перетолковав с Чулковым о возможных вариантах поведения жилки, отправился на амбарчик. Он взял с собой Моряка – настоящего имени его никто не упоминал – и Митю Мирского.

Мирский, парень лет двадцати, выделялся среди разведчиков большим ростом и медлительной, будто дремлющей силой в движениях. Андрей любил смотреть на его красивое, юношески свежее, но мужественное лицо. Любил он его и за привязанность к разведке. Не зная устали на тяжелой, земляной работе, Мирский по вечерам вместе с Чулковым упорно одолевал учебники за пятый класс, мечтал о горном техникуме. С Моряком он ладил, хотя они и поддразнивали друг друга: пятидесятилетний Моряк был беспечен и обидчив, как простодушный ребенок.

Мышкин не выспался и, опухший с похмелья, поменяв цветастые шаровары и краги у мамки Прасковьи на обноски ее мужа, утратил необычайно праздничный вид. Он сразу стал молчаливее и невзрачнее.

– Вся команда на «мы», – смеясь, сказал Моряк, беря за повод лошадь Андрея, нагруженную инструментом и продуктами.

Андрей с ружьем за плечами тоже пошел пешком. Он не считал это за труд для себя, когда располагал временем, потому что был вынослив и легок на ногу, да и лошади лишней на их небогатой разведке не нашлось.

Он шел следом за Мышкиным и по слову вытягивал историю его прошлого.

– Нанимался горнорабочим, потом нарядчиком служил в Верхне-Амурской компании, – скупо отвечал Мышкин, споро, но без поспешности переступая по лесной тропе высоко подвязанными ичигами (чтобы они не хлябали, он положил в них стельки из сена и шел неслышно). – Когда ходил с разведками, напал на этот амбарчик. После того ударил инженера за издевательство и вылетел. А место запомнил. Инженер, видно, для себя хотел его приберечь. Это уже перед Октябрьской, – добавил с нажимом Мышкин. – Работал потом буфетчиком на пароходе, на органе играл, был продавцом в кооперативе, где судился за растрату, и все равно вернулся на золото.

– Вы настоящую разведку там производили? – спрашивал Андрей, стараясь представить, куда они идут (районы свои он знал неплохо).

– Инженер для себя опробовал, приметил – и все. А я в этот раз несколько ям выбил.

К вечеру они еще не добрались до места, а поднявшись в горы, вышли вдруг к большому озеру, окруженному вершинами каменистых гольцов. Только с одной стороны подступала к нему сплошная стена леса, и огромные стволы елей, поваленных ветрами, серели в прозрачной глубине под обрывами берега.

– Я здесь купаться не стану, – мрачно сказал Моряк, вешая над костром чайник. – Зачем объявилась вода на такой вышине? Ну, добро бы болото: болота на горах не в диковину. А ведь тут глубь, дна не видать – и тишина-а. Хоть бы шелохнулось!

Как бы в ответ на эти слова в первозданной тишине, нарушаемой лишь потрескиванием костра, в озере звучно чвякнуло что-то.

Даже лошадь повернула голову на странный звук, косясь глазом на воду и на притихших людей.

– И вправду, какое место невеселое! – сказал Митя, без усилия поднимая тяжелые вьюки с седла. – Может, нам перекочевать подальше, Андрей Никитич? Может, тут гад какой живет, вроде змеи-полоза…

– Забоялись, будто девушки! – со смехом сказал Андрей. – Какой тут полоз при здешних морозах! Вон в углу камышик светлеет – похоже, утки водятся. Странно одно, что я до сих пор не слыхал об этом озере. Вот сейчас проверю, кто там возится.

– На новом месте осторожностью пренебрегать не следует, – встревоженно сказал Мышкин. – Мы сюда и не заглядывали. Кто его знает, может, тут воронка до самого центра земного. Читал я книжку инженера Обручева, как одна экспедиция съехала нечаянно в пустоту посреди земли. Еле-еле выбралась обратно. Ну, ладно – по сухому месту, а ежели вас в воронку на дне озера ушвыркнет? Ишь, как чвякнуло!..

– У Обручева научно-фантастический роман, – ответил Андрей, раздеваясь. – Если бы существовала на самом деле такая пустота под землей, мы бы с вами как разведчики давно уже там побывали.

Он подождал немного, разгоряченный после дня ходьбы, потом чуть разбежался и нырком махнул с берега…

– Андрей Никитич! – испуганно вскрикнул Митя и тоже заторопился раздеваться.

– А-а! Стыдно стало! – кричал Андрей, рассекая саженками прохладную воду, переливавшуюся на поверхности светлым блеском, наслаждаясь купанием и сознанием своей ловкости.

– Ну, а если бы вас затянуло там? – спросил за чаем Моряк, так и не рискнувший окунуться. – Митька – он, конечно, из амбиции прыгнул… А вы как?

– Я – чтобы у Мирского амбицию вызвать.

9

Ночью Андрей проснулся от ровного шума. В темном небе ни звездочки. Андрей приподнялся на подстилке из хвойного лапника, уложенного на камнях, прогретых с вечера огнем костра. Второй костер, разложенный неподалеку, ярко горел, играя косо стелившимися языками пламени. Искры вдруг взлетели над ним хвостом жар-птицы, и Андрей ощутил на лице упругое касание ветра. Шумел весь лес по нагорью. Капля дождя упала на руку Андрея. Он сел и осмотрелся. Лошадь, невидимая за костром, звучно фыркнула, переступила, глухо топнув спутанными ногами.

– Не спите? – раздался бодрый голос Мити. – Я уже вставал. Коршун начал биться на привязи. Должно, медведь подходил близко. Я подумал – как бы вьюки наши не уволок, подтащил их к огню поближе.

– Он такой… пакостник, – хрипло сказал Моряк, высовывая косматую голову из-под своего пиджака, покрытого шинельным сукном; ноги разведчика в ичигах и кулевых штанах лежали, раскинутые, как чурки. – Славно поспал, – сказал он, зевая и смутно мерцая в полутьме черными глазами. – У нас на Звездном тоже повадились ходить косолапые, – продолжал он неторопливо, видимо совсем поборов сон. – Особливо понравилось им, что лошади завелись. Лошадью пахнет – вот они и кружат по ночам.

– Дождь, однако, собирается. – Андрей запрокинув лицо, посмотрел в темноту неба, особенно сгустившуюся, когда огонь костра разгорелся высоко, охватив целую гору хвороста, натасканного Митей.

– Хорошо, что брезентик прихватили, – заметил Моряк. – Палаточку соорудим, а то размокнут Митины книжки. Неужто и сюда взял?

– Взял.

– У меня там барачек махонький остался и печка есть, из плитняка сложенная, – подал голос Мышкин, лежавший с самого края и для большего уюта огородившийся со стороны озера кучей дров.

– Неужто ты, Митек, вправду на инженера хочешь добиваться? – вернулся к своему Моряк.

– Очень хочу.

– А потом что же?

– Работать буду.

– И женишься на образованной?

– Женюсь.

Наступило молчание. Дождь все накрапывал потихоньку. На озере громко раз-другой крякнула утка.

– Вишь, орет! – с неудовольствием сказал Моряк. – Прямо как в деревне. Тоже необразованная!

– Видно, дело к рассвету, – промолвил Мышкин. – Нам от огня-то темнее кажется. – Он повозился на своем месте и встал. – И вправду светает! – сказал он, уходя в сторону.

Андрей лежал, подперев голову рукой, и глядел на костер. Искры, уплывавшие в темноту, напоминали ему блестки золота. От светлого колыхания огня в лицо веяло жаром, но все хотелось смотреть на его бесконечное движение. Смотреть и думать…

Может быть, новый шурф, заложенный на канаве, вскроет мощную жилу. Тогда не надо разведки бурами Крелиуса: горный массив Долгой позволит подсечь жилу снизу, от подошвы, горизонтальной выработкой – штольней. Андрей точно наяву представил эту будущую штольню: он шел по ней, освещая фонарем изломы кварца, входил в боковые штреки и почти реально ощущал на своей ладони кусок руды, в которой блестело золото…

Громкие голоса заспоривших разведчиков отвлекли Андрея от заветной мечты.

– Всех на свой аршин меряешь, – говорил Митя Моряку обиженно, но не зло. – Ты в женщине ничего не видишь, кроме того, что с ней поспать можно.

– А ты чего видишь? – не сдавался Моряк.

– Я в ней красоту вижу. Вон звездочка на небе проглянула, – ты на нее любуешься, толстый черт! Ведь она не хуже оттого, что ты ее схапать не можешь.

– Ну, это тебе в двадцать лет ладно любоваться…

– Чем ты мудрее в свои пятьдесят?

– Тем, что я больше на землю смотрю, а не на звездочки и, что можно, под себя подгребаю.

– Дурак ты! – не выдержал Мирский.

– Дурак, да спокойно живу! Ты бы тоже не отказался, кабы она…

– Молчи, а то получишь по морде!

– Молчу.

Яростная вспышка всегда сдержанного Мити удивила не только Моряка, но и Андрея. Андрей вспомнил себя в его годы. Будто совсем недавно это было – двенадцать лет назад! Он также упрямо тянулся к знанию и не терпел пошлого отношения к женщинам. Он уже любил Анну и ожидал ее приезда, – она поступила в тот же институт. Поэтому прекрасная женщина не являлась для него недосягаемой мечтой, до которой надо возвыситься: мысли об Анне, будущей жене, жили в нем с юности, и он ни разу не задумывался о другой.

А Митя? Может быть, он действительно влюбился в Валентину Саенко, а возможно, она поразила его только как идеал женщины?

Андрей вспомнил ее приезд на Звездный, то, как она ходила по бараку и хлопотала возле больных, и то, как, к досаде мамки Прасковьи, разведчики стыдливо попрятали свое грязное рванье, всегда валявшееся на нарах, и почти все надели новые рубахи. Два дня у них было праздничное настроение, даже не слышалось матерщины, хотя работали они по-прежнему.

«А она и не заметила ничего, – с улыбкой думал Андрей. – Для нее это обычный вызов к больному».

10

Барачек Мышкина оказался землянкой-балаганом. Подойдя ближе, разведчики увидели, что крыша у него разобрана, только остатки дерна беспорядочно свисали со стен; разобрана и печь, устройством которой особенно хвалился Мышкин, а камни, обмазанные глиной, свалены в стороне в одну кучу с бревнами.

– Видно, дожидался он моего ухода, – с огорчением говорил Мышкин, разглядывая следы когтей на столбах, на которых раньше держалась крыша. – Ишь, как старался, выдергивал! Один столб повалил-таки… и камни разобрал, словно хороший печник. Что за скотина озорная! Житья нет от этих медведей. Они здесь прямо дари.

– Наладим, – весело сказал Моряк, ухватывая бревнышко потяжелее. – А царю твоему я влеплю ха-а-ароший заряд картечи, чтобы он тут не путался.

Андрей поднялся вверх по ключу. Место было унылое: изогнутая корытом долина в горах, заросшая сухими кочками и чахлыми лиственницами, с которых свисали космы белого мха.

«Когда-то здесь проходил ледник», – подумал Андрей, оглядывая рельеф долины и круглые под мхом валуны, среди которых извивался хрустально-чистый ручей. – Воды маловато, но в весеннее время, наверное, шумит. Надо искать ближе к устью, если окажется золото. А должно быть, – решил он, рассматривая зерна кварца и черные песчинки железнякового шлиха, осевшие на дне ручья.

– Пойдемте, я покажу, где мы брали пробы, – сказал запыхавшийся Мышкин. – Это когда в девятьсот шестнадцатом году… Я тогда рабочим в партии был и любознательности ради выследил, куда ходил инженер с промывальщиком, а нынче сам пробу сделал.

Мышкин подошел к засохшему кусту ольхи, с трудом раскачал его и оттащил прочь, потом разбросал землю, разобрал настил из коротких жердей и открыл мелкий шурф – яму с мутной лужицей воды на дне.

– Сейчас посмотрим. – И он, опираясь на лопату, спустился вниз.

Андрей с сильно бьющимся сердцем стоял над ямой, – ему самому не терпелось посмотреть поближе эти древние отложения – наносы.

– Сейчас увидим, – повторил Мышкин, принимая от него остальной инструмент.

Тут же в яме он стал промывать, подложив под ноги камни, чтобы не соскользнуть в воду.

– Золото? – с торжествующим видом спрашивал он, протягивая мокрый лоток.

– Слабое, но золото.

– То ли еще будет! – хвалился Мышкин, снова нагребая землю в лоток…

Потом они направились к устью ключа; здесь в мощных наносах были глубокие шурфы, кое-как закрепленные, но воды в них набралось столько, что взять пробу без откачивания оказалось невозможно.

– Помпы надо сделать, – сказал Мышкин. – Кто еще топором ладить может?

– Я могу, – вызвался Моряк.

Вдвоем они подняли за речкой, в которую впадал ключ, такой стук, что выгнали из лесу лося и четырех диких оленей. Когда Митя выкопал еще одну яму на плоском у воле, покрытом кустарничком, Андрей пошел вместе с ним по ключу с нивелиром, чтобы сделать съемку местности для составления топографической карты. Амбарчик был не пустой, а насколько он богат, покажет потом детальная разведка.

«Если окажется хорошее золото, можно будет нынче же осенью поставить тут крупные старательские работы. Разведаем силами Чулкова. Мышкина привлечь надо – мужик дельный. Старателей прихватить… Пообещать им за работу хорошие делянки. Эх, оказалось бы доброе золото!» – И Андрей осмотрелся с таким видом, будто весь ключ отдавали ему в личное пользование.

«Хозяин поставил бы здесь лавку и бессовестной продажей – обменом продуктов и водки на золото – стянул бы его в свои карманы с этой площади без всяких затрат. У нас же не допускаются самые честные комбинации. А надо как-то выходить из трудного положения! Мне ведь не для себя, и я ниоткуда не выжму лишнего рубля сверх сметы».

Андрей еще рассеянно взглянул в трубку нивелира и рассмеялся: перед его прищуренным глазом ярко предстало непреклонное лицо бухгалтера.

11

Только через три дня они откачали воду из ям. Пробы оказались хорошие. Еще лучше были взяты из ям, пробитых Мирским. Дав задание по участку, Андрей выехал обратно на Звездный один: Мышкин, Моряк и Мирский остались на амбарчике. Теперь, опоздав вернуться по своим расчетам, Андрей ехал, сгорая от нетерпения. Вместо рудной жилки, оставшейся на попечении Чулкова, ему представлялось мощное рудное тело с широкими ответвлениями, куски породы с блеском крючковатого в изломе золота. Он подхлестывал лошадь, досадовал на каменистые осыпи в горах, вязкость заболоченных мест, на бурные речки, то и дело пересекавшие путь.

Сам дивясь своей страстной устремленности к цели, Андрей мысленно сравнил себя с птицей, летящей на насиженное гнездо, и вспомнил Мирского, который утром убил на болотце утенка кряквы. Крупный, но еще весь в пушке, утенок перевернулся на воде вверх брюшком и, умирая, помахивал лапкой.

– Это он корил тебя: «Что ты, мол, на меня, такого обзарился?» – говорил Моряк, добыв утенка из болота и с сожалением рассматривая его. – Он ведь еще совсем дитенок.

– Я его за чирка принял, – оправдывался смущенный Мирский, – далеко бил, да еще по движущейся цели.

И Андрей видел, что хотя Мите тоже жалко утенка, но он доволен метким выстрелом.

«Сколько народу – и все разные, – думал Андрей, переправляясь через очередной брод. – Тот же грубиян и задира Моряк вдруг превращается в большого ребенка; как завтра проживет – не думает, все может пропить, а то в долг отдаст, и не спросит, и сам тоже никогда не возвращает, если займет».

Чтобы скоротать дорогу, а потом и с интересом, Андрей стал припоминать характеры и повадки людей, с которыми ему приходилось искать золото. Человек, случайный в тайге, резко выделялся среди них и очень быстро отсеивался. Андрей усмехнулся, вспоминая: «Летят на золото всякие… как бабочки на огонь».

Выбравшись из проток, островов и заболоченных берегов крупной реки, которую надо было переезжать по малознакомым бродам, Андрей погнал лошадь рысью. Потом он взглянул на ее взмыленную шею и поехал тише. Причуды тропинки злили его. Когда на подъеме в гору у седла лопнула подпруга, он пришел просто в отчаяние.

В высокой траве после прошедших проливных дождей выросли целыми мостами ядреные белянки, раздобревшие по целому блюдцу, с пушистыми, толсто и кругло завернутыми краями.

«Бабья радость! – называл их Моряк. – Собирать весело, а глазам горько».

Давя сапогами эту «бабью радость», путаясь в травах, Андрей обошел вокруг лошади и наскоро стал чинить упряжь.

На горе и под горой в поднимавшихся туманах было тихо, только веселый бурундучок пробежал по сваленному дереву до вывороченных его корней, торчавших черными рогами из влажной зелени, и, взмостившись повыше, посвистал Андрею, встав на задние лапки.

Голодный, усталый, но веселый Андрей засветло подъехал к бараку Чулкова и, крупно шагая, ввалился к разведчикам. Народ был еще на работе.

«Так и должно быть», – одобрительно подумал Андрей и, захватив кусок хлеба из артельного ящика (Прасковья тоже куда-то запропастилась), поспешил на Долгую.

При виде мрачного лица Чулкова, выглянувшего словно из-под земли, у Андрея похолодело в груди. Спрыгнув в канаву, он через минуту уже стоял перед приятелем. Тот ничего не сказал, моргнул, крякнул и потянул из кармана кисет с махорочкой.

– Неужели?.. – упавшим голосом спросил Андрей.

– Выклинилась, подлюга!

– А я Анне по телефону говорил…

– Что же будешь делать, Андрей Никитич! Мы тем шурфом не ограничились – пробили рядом еще. Канавками нащупывали. Как сгинула!

12

– Говорят, вы нашли в тайге амбарчик с золотом? – весело спросила Андрея Валентина, встретив его на крыльце конторы. – Правда, амбарчик?

– Правда.

– Большой?

– Километров на пять.

– Значит, целый прииск. Значит, будет золотая лихорадка?

– К сожалению, нет. Это единственная болезнь, от которой мы не отказались бы. Но к осени подготовим там хороший участок для зимних старательских работ.

– В общем, интересно съездили?

– Да, пожалуй… – Андрей искоса взглянул на Валентину, ожидая вопроса о нашумевшей зря рудной жиле.

Но Валентина промолчала: чувствовала, что вопрос о Долгой горе будет неприятен сейчас Андрею, и он, еще не остыв после разговора с Ветлугиным и Анной, был очень тронут ее чуткостью.

* * *

– А для нас это очень больной вопрос, – говорила Анна главному инженеру, выходя из своего кабинета.

Взгляд ее упал на улыбающееся лицо Валентины, проходившей мимо и в глубокой задумчивости не заметившей ни ее, ни Виктора.

«Чему она радуется? – подумала Анна, провожая взглядом такую знакомую теперь, легкую фигуру. – Вчера я ее встретила – она была какая-то замученная, а сейчас цветет».

– Один этот амбарчик нас не устроит, – продолжала она, почти сурово посмотрев на Ветлугина и этим остановив его попытку окликнуть Валентину Саенко. – Сколько таких амбарчиков мы уже упустили за два года!

– Я думаю, последняя неудача охладит Андрея Никитича, – сказал Ветлугин, надевая плащ.

Подать пальто Анне он просто забыл. А она, обычно отклонявшая такие услуги, на этот раз была неприятно задета его невниманием.

Нечаянно подсмотренная улыбка на лице Валентины показалась ей торжествующей.

«Как будто помирились, а все-таки нехорошее лезет в голову», – с досадой подумала Анна и, овладевая собой, снова обратилась к Ветлугину:

– Сначала на шахту, а после пробы транспортера пройдем по учебным забоям. Надо проследить, какие условия создают в работе якутам и эвенкам, чтобы они обратно в тайгу не потянулись.

13

Через день Андрей хмурый и озабоченный вошел в просторный кабинет парткома. Было совсем раннее утро. В открытые окна тянуло свежей прохладой: и трава, и цветы, и кустарники под окнами еще не просохли от ночной росы.

Андрей сел на подоконник, оперся на него ладонями и, глянув через плечо, подумал: «Всюду за собой цветы тащит!» Он предчувствовал, зачем Уваров вызвал его, и заранее сердился, но сердиться на Уварова было трудно.

«Так и есть, – отметил про себя Андрей, обводя взглядом светлую комнату, с большим, под красным сукном, простым столом и такими же простыми стульями. На этажерке, на шкафчике, на подставках у окон стояли горшки с крошечными еще растениями. – Ему бы агрономом быть!»

– Здорово! – по-хозяйски широко распахнув дверь, сказал Уваров. – Я прямо из купальни, даже не завтракал. Вот проспал!

Воротник его русской рубашки был застегнут наглухо, мокрые волосы гладко причесаны. Плавал он хорошо и, считая холодную воду средством от всех болезней, ходил купаться даже тогда, когда застывали забереги.

– Давно ждешь? – спросил он Андрея, проходя по комнате, и сел, втискивая мощное тело в хрупкое плетеное креслице.

Андрей невольно улыбнулся.

– Чему ты? – спросил Уваров.

– Раздавишь ты когда-нибудь это сооружение.

– Ни! Я хоть и толстый, а ловкий, – похвастался Уваров. – По проволоке пройти могу. Кресло это как раз по мне: я мягких не люблю, вообще сидеть не люблю. И черт его знает, отчего толстею? – При последних словах Уваров оглянул фигуру Андрея и вздохнул. – Танцами еще заняться, что ли? – сказал он уже с оттенком издевки над собой. – Видал, что наша молодежь на площадке в саду выделывает? Страх и ужас! Я им говорю: не себя, так подметки пожалейте. Какое там! Смеются, дикобразы. Посмотришь на них, посмотришь, и самому весело станет. – Глаза Уварова действительно заблестели, но по лицу прошла тень печали и весь он стал такой человечески притягательный, со своим любовно и грустно лучившимся взглядом.

Андрей смотрел на него удивленный: до сих пор он знал секретаря парткома как серьезного и даже угрюмого товарища.

– Говорят, неважно идут дела у тебя? – спросил Уваров и все еще улыбчиво взглянул на Андрея.

Уваров не меньше Анны болел тем, что окружало его. Он судил о работе предприятия, за которое считал себя ответственным, не по рапортичкам, а как инженер-контролер, отлично разбираясь в балансе производства, был в курсе всех дел и прекрасно знал людей рабочего коллектива. Если труд за годы первых двух пятилеток стал источником почета, зажиточности, творчества, то в этом была заслуга таких партийных работников, как Уваров. Зато и несли ему дань уважения – в партком шли, добровольно назначая его судьей и советчиком в самом заветном, задушевном, а иногда и постыдном.

Андрея сегодня он вызвал сам. Вопрос о разведках был сейчас наиболее острым и волнующим из того, что тревожило Уварова. Требовалось прекратить неудачную, затянувшуюся рудную разведку на Долгой горе, и Уваров, зная, как тяжело это будет для Андрея, непоколебимо верившего в успех своей разведки, чувствовал себя точно хирург, которому нужно для спасения жизни отрезать ногу близкому человеку.

14

– Что там, на Рудной? – помедлив, спросил он, настороженно отмечая сразу помрачневшее лицо Андрея и резкое движение, каким тот поднялся с подоконника.

– На Долгой жила новый фортель выкинула. Нащупали ее с поверхности канавой. Сняли наносный слой. Стали разведывать на глубину детальнее, а ничего нет – выклинилась.

– Нам не хватает денег, – с чувством неловкости заговорил геолог после продолжительного молчания. – Понимаешь, не хватает денег. Сейчас самый сезон для развертывания работ, а мне предлагают… – Андрей опять замолчал, задохнувшись от волнения. – Разве я там дурака валял два года! Я не могу… не имею никакого права согласиться на прекращение работ… разведочных, на которые уже вбито столько средств, где сделано так много. Да, я считаю, что сделано много. Последняя неудача лишь подтверждает богатство основной жилы, ускользающей от нас. Мне говорят: выгоднее затратить дополнительные ассигнования на разведку россыпей, что это дело вернее и сама разработка доступнее. Но разве можно сравнить десятки мелких старательских участков с тем, что даст Долгая гора?

– Даст ли?

– Даст. Пусть меня повесят, как недавно грозился Ветлугин, если я ошибаюсь. Мы столько уже затратили… Неужели нельзя выделить еще восемьдесят – сто тысяч?

Уваров задумчиво покачал головой:

– Надо уметь вовремя остановиться. Знаешь, как в азартной игре. Разведка – ведь тоже своего рода азарт. Мы не можем принимать ставку на твою жизнь: она еще пригодится стране.

– Ты рассуждаешь, точно одряхлевший старец, – не выдержав, вспылил Андрей. – Вовремя остановиться! Можно ли остановиться, когда перед тобой цель, вершина подъема? Еще одно усилие – и ты будешь там. И вдруг отступать, и отступать так позорно!

– Я точно старец… одряхлевший, а ты вроде Васьки Буслаева, – с ласковой укоризной сказал Уваров. – Знаешь былину… Пристал Васька к острову, а там на горе камень с надписью: «Хочешь перепрыгнуть – скачи только поперек». Где же Ваське покориться! Захотелось молодцу прыгнуть вдоль камени, ну и расшибся. Мы все по-дружески, по-товарищески говорим: не горячись. Будет время, получим средства – тогда и разведаешь. И что вам дались канавы?.. Ну, хорошо, тебе тут виднее – ты геолог, вас этому обучали, а я горный инженер. Но меня избрали в партком и обязали в тесном контакте с людьми следить за всем, что творится в районе. Я знаю – ты работаешь от души и прав, безусловно, в своем стремлении закончить дело. А разве не правы Лаврентьева и Ветлугин? Они хотят скорее получить объекты, доступные для разработки. И ты должен их дать.

– Неужели вы думаете, что я не сознаю этого? – горько промолвил Андрей. – Смешное дело! Мы лучших рабочих, самых сильных и опытных, перевели на разведку россыпей. На Долгой горе остались охотники из старателей, которые верят мне и работают условно, на свой риск. Настоящих разведчиков – раз-два и обчелся. Мне не на что их содержать! Технический надзор – я сам да Чулков, проводящий там сверхурочно все свободное время. Нищая колония! Не так-то уж дорого обходится она сейчас!

– А инструмент? А заброска продовольствия? А спецодежда? – напомнил Уваров.

– Вы хотели бы оставить нас даже без хлеба? – возмутился Андрей, нервным движением выкладывая на стол спички и портсигар. – Хорошо, мы будем носить продукты на себе, в котомках, по-старательски.

– Ну, уж это анархизм, – сказал Уваров, сожалея и досадуя. – Ты не мальчик, Андрей. Старательская разведка рудника – неплохая идея, но когда она делается как бунт против общего мнения, то получается непартийно. Тех же старателей можно с большей пользой поставить на россыпи.

– Значит, вы просто не верите, что на Долгой есть золото? – спросил Андрей.

– Может быть, оно там и есть, – уклонился было Уваров, – но сразу устыдился своей уклончивости и, краснея густо всем лицом и шеей, сказал: – Не верю, Андрей. Ждал. Верил! А теперь изверился. Ты хочешь довести дело до конца и по-своему прав. Но у нас нет сейчас ни средств, ни времени. Значит, надо подчиниться.

Андрей побледнел, порывисто встал и, не попадая портсигаром в карман брюк, заговорил быстро:

– Постановления о прекращении работ еще нет. Главк пока ничего не решил. Я буду писать в трест, начальнику главка, наркому.

– Пиши, пиши! – огорченно сказал Уваров, взволнованный его отчаянным упорством.

15

Солнце высушило росу под окнами. Ярко цвел у дорожки стелющийся портулак, бедный игольчатой смуглой зеленью; синели анютины глазки, розовел душистый горошек. Осы гудели над цветами, но Андрей ничего не замечал, выйдя из парткома. Все в нем кипело, и он опомнился только в кабинете Анны.

Она разговаривала по телефону, а у стола сидели работники с фабрики и приисков. Андрей нахмурился, но уйти, не переговорив, не мог и присел в стороне.

– У вас мало старателей? – спрашивала Анна заведующего прииском. – Почему же вы без всякой надобности отбираете у них подготовленные участки? Вы сами разваливаете свои кадры. Заключите со старателями договоры. На тех, кто отлынивает от работ, не распространять льгот правительства. Тех, кто работает, беречь, как кадровиков. Проявите больше гибкости и заботы – и люди будут. Приеду сама, проверю. Что еще? Не хватает оборудования? – Анна снова брала трубку, звонила в техснаб и распоряжалась об отправке дополнительного оборудования: – Чтобы не находилось потом отговорок.

За какие-нибудь полчаса она отпустила весь народ, каждому дав самые определенные объяснения и указания, но Андрею время, проведенное у нее, показалось томительно долгим.

– Я был в парткоме, – сразу приступил он к своему наболевшему, когда они остались одни.

– Да? – промолвила Анна внешне спокойно, но смуглая ее рука, игравшая карандашом, остановилась, не закончив движения.

– Уваров, конечно, заодно с вами.

– Почему «конечно»? И что значит «заодно»? – сказала Анна с вынужденной холодностью, стараясь не поддаваться сочувствию к тому, чему она не могла сочувствовать. – А ты разве за другое?

– Брось! – сказал Андрей с раздражением. – Ты отлично знаешь, что дело тут не в политике…

– А в чем же? Разве мы не создаем в каком-то масштабе политику нашей работой?

– Брось, прошу тебя, – повторил Андрей. – Мне сейчас не до тонкостей в выражениях. У меня все рушится сейчас!

– Нам приходится беречь средства, – холодно сказала Анна. – Пока из треста спустят сметы будущего года, мы должны уложиться в существующие. А нам необходимы новые золотоносные площади, и их надо искать, использовав любые возможности. Нынче мы кое-как протянем, но в будущем придется свертываться, если вы, геологи разведочного отдела, не найдете ничего подходящего. Вопрос стоит очень остро.

– Вы сами не даете мне возможности разрешить этот вопрос! – почти крикнул Андрей.

– Мы не можем затратить остатки средств на разведку одной Долгой горы, – тихо, но твердо сказала Анна.

Геолог опустил голову. Почему ему верят рабочие разведки? Почему такой опытный таежник как Чулков, чуявший золото по одному виду местности, готов черту душу заложить за будущее золото Долгой горы? Неужели только уверенность его, Андрея, могла заразить их этой разведкой?

«Кровь из носу, а мы свое возьмем!» – заявил Чулков при последней встрече.

«Возьмешь, пожалуй, – подумал Андрей, с кривой усмешкой вспоминая убежденность старого разведчика. – Да отчего же она так со мной поступает?» – И он пытливо, почти враждебно взглянул на жену.

– Я понимаю, как тебе тяжело, – грустно сказала она. – Поверь, я переживаю твою неудачу, как собственную.

– А я не считаю разведку Долгой горы неудачей, – возразил Андрей, огромным усилием подавив волнение, вызванное этими оскорбительными для него словами.