Текст книги "Хроники Эллизора. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Спиридонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 47 страниц)

   Резким ударом кулака Оззи сбил стоящего сзади стражника и выхватил у него алебарду. Первый страж как раз отпер и распахнул решётку. Раздавшийся сзади шум заставил его обернуться. Вид поверженного напарника привёл к неожиданному результату: вместо того чтобы вступить в поединок с Оззи, который осмелился завладеть оружием, доблестный страж вдруг бросил своё и с воем убежал по открывшемуся тюремному коридору. Связку с ключами он невольно прихватил с собой.

   Оззи быстро огляделся: у лежащего без сознания второго стража ключей не было.

   – Бежим! – крикнул Оззи, увлекая друзей за собой в коридор.

   Но надежды не оправдались: когда они добежали двери Тайной канцелярии, та была заперта изнутри. Дальше бежать было некуда. Со стороны тюрьмы раздался топот множества ног, и показалась целая толпа вооружённой стражи. Оззи с отчаянием посмотрел на Беллу и Магируса, подтолкнул их к двери, а сам бросился навстречу толпе стражников.

   Стража бежала беспорядочной толпой, готовая избивать бунтующих, но не способных оказать ощутимое сопротивление узников. Никто из стражников не ждал, что Оззи сам с криком бросится на них, бесстрашно и решительно орудуя алебардой. Одному из стражников он пронзил бок, другому распорол руку от локтя до плеча, третьему – рассёк ухо. Но стража была многочисленна: кто-то ловко подставил Оззи ногу и его повалили на бетонный пол. Белла при виде этого побоища повисла без сознания на руках у Магируса. Оззи, лежа на спине, отбивался как мог, но долго это продолжаться не могло – рано или поздно кто-нибудь мог нанести смертельный удар саблей или алебардой. Неравная схватка грозила закончиться гибелью главного героя сего повествования.

   Но тут щёлкнула дверь, и в подземном коридоре появился Геронтий в сопровождении ещё трех стражей, которые были вооружены помповыми ружьями. Геронтий при виде происходящего выхватил у одного из стражей помповое ружьё и, не опасаясь рикошета, пальнул в дальний свободный от людей угол.

   – А ну прекратить! – проорал он.

   Тюремщики немедленно повиновались. Когда они расступились, на бетонном полу остались лежать тяжелораненый стражник и Оззи, изрядно помятый, но продолжающий сжимать в руках алебарду. Начальник Тайной полиции не спеша обошёл место недавней битвы.

   – Эй ты, эллизорский герой! – негромко, но гневно, сказал он. – Бросай оружие, если не хочешь, чтобы я твою невесту отправил в подвал с крысами! – Оззи молча подчинился. – Так, а теперь наденьте на него наручники и без моего приказа не снимайте. И отведите его в карцер до моего особого распоряжения... – Следом Геронтий оглядел стражу и ещё больше нахмурился: – Разгильдяи! Совсем распустились! – вновь возвысил он голос. – Какой-то мальчишка из Эллизора уложил стражей Маггрейда и едва не сбежал?! Я заставлю вас тренироваться и днём и ночью! Где начальник охраны, где комендант тюрьмы?! Что значит в отпуске по болезни?! Мне придётся подумать о его замене!

   Когда Геронтий наконец поутих, он мельком глянул на Магируса с Беллой и сказал:

   – Девицу в санчасть! Пусть мамаша Зорро ею займётся! А этого старикана сейчас же ко мне на отдельный допрос!

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ГЛАДИАТОРСКИЕ ДАРЫ

ГЕРОНТИЯ

   Гладиаторские бои в Маггрейде за последние время получили не просто широкое распространение, но и пользовались особым вниманием со стороны Империуса клана. Он, человек с виду субтильный, но большой любитель созерцать кровавые поединки... точнее, простите, правильней будет сказать: боевые столкновения. А ещё, как известно, он весьма печётся о простом народе. Тезис "хлеба и зрелищ!" работает во все времена. Так что это его, Империуса, стараниями гладиаторские состязания из закрытых боев без правил превратились во вполне всенародные зрелища, которые в разгар боевых сезонов привлекали великое множество зрителей и приносили казне неплохой доход. А с появлением такого новшества, как поединки с мутантами, трибуны просто ломились. Слава о маггрейдских гладиаторах распространилась и среди других кланов, за исключением Эллизора, где такого рода зрелища были запрещены. Но никакие подражатели не могли сравниться с пышностью, изощрённостью и жестокостью (поговаривают, правда, что всё-таки постановочной) маггрейдских боев. Нет решительно, такого вооружения, такой техники, таких разновидностей боевых столкновений, а самое главное – таких бойцов и таких мутантов на арене больше нигде не было! Не случайно же центральная гладиаторская школа имела прямое клановое финансирование, а одними из наиболее популярных литературных новинок на довольно богатом (с довоенными временами, разумеется, всё равно не сравнить!) книжном рынке Маггрейда уже который год являлись книги гладиаторской серии романов "Срази меня меч!".

   В тот день на центральном стадионе (он неплохо сохранился с довоенных времён, благодаря регулярным ремонтным работам) народу было немного, поскольку шли не настоящие показательные бои, а лишь тренировочные соревнования. Однако находились любители и такого рода зрелищ – в основной vip-ложе сидел Главный советник Империуса Сарторий и внимательно следил за состязающимися гладиаторами. Сарторий с виду какого-то неопределённого возраста. Ему можно было дать и сорок, и все шестьдесят лет. У него вроде ещё крепкое, хотя и полноватое тело, но его некогда красивое породистое лицо уже изрядно обрюзгло, края тонких губ заметно устремились вниз и образовали вечную брезгливую гримасу. Советник был весьма привязан к гладиаторским боям. В особенности он проявлял интерес к тому формату, где использовалось только холодное оружие. Другие состязания, где, порой, применяли огнестрельное оружие или бои с мутантами, Сарторий не почитал столь горячо, хотя и относился с видимым снисхождением.

   Начальник Тайной полиции Геронтий знал, где искать Сартория. После обмена приветствиями и мнениями по незначительным поводам, разговор перешёл к более серьёзным делам и происшествиям. В частности, к задержанию трёх эллизорских шпионов.

   – Здесь два любопытных момента, дорогой Сарторий, – Геронтий с советником Империуса держался максимально свободно, ибо они считали друг друга друзьями, да, в общем-то, таковыми и являлись – по крайней мере, до тех пор пока их интересы совпадали. – Эта троица интересуется документами, экспроприированными нами в Лавретании. Сопляк-мальчишка заявил, что его папаша в Эллизоре подвергается опасности, судебному преследованию, что ли, и будто бы какие-то лавретанские бумаги могут его спасти...

   Тут слуга-лоточник поднёс прохладительные напитки, и Геронтий на минуту прервался, взяв стаканчик "Целебного маггрейдского источника".

   – Так вот, – продолжил он, – я основательно допросил старика, он, конечно, прохиндей, но, судя по всему, умён, много чего знает. Говорит, что в лавретанских бумагах могут быть какие-то важные эллизорские документы. Правда, старикан не может точно сказать, какого именно рода эти документы...

   Сарторий наконец оторвался от того, что происходило на арене, и с интересом посмотрел на Геронтия:

   – А ведь это может оказаться весьма немаловажным, мой дорогой сыщик, для наших э-э... отношений... с Эллизором... Где могут находиться эти бумаги?

   – Да, как обычно, всё свалено в архиве канцелярии ... После аннексии Лавретании к ним никто не прикасался. Как говорится, конь не валялся! И мысли не было, что там может быть нечто ценное, ведь эта Лавретания глухой угол...

   – Поставь кого-нибудь срочно всё разобрать!

   – Проблема в том, что у нас нет людей, понимающих элизорские дела, а ведь надо, чтобы документы были рассортированы по степени важности. Единственный, кто это может сделать, так это всё тот же старик...

   – Ну что ж... Пусть будет старик... Только надо сделать так, чтобы с него не спускали глаз...

   – Да уж это само собой, дорогой советник...

   Некоторое время высококлановые вельможи помолчали, наблюдая за очередной учебной схваткой, затем Сарторий сказал:

   – Доложишь мне сразу, если что обнаружится в этих бумагах... А что там было второй новостью?

   Геронтий невольно усмехнулся:

   – Вторая новость в том, что этот мальчишка из Эллизора, когда его вели в тюрьму, взбунтовался, одного стражника оглушил, завладел алебардой и ранил ещё троих. Одного – серьёзно! Думаю, из него может получиться очень неплохой боец...

   Сарторий в ответ рассмеялся:

   – Ты умеешь делать мне подарки, Геронтий! Пришли этого эллизорского ублюдка сюда, к Эфрону, пусть тот глянет, чего стоит твой мальчишка. Если действительно будет хорош, то я подпишу его перевод в гладиаторы, свежая кровь всегда нужна!

   Главному тюремному врачу Анне, по прозвищу "мамаша Зорро", работы всегда хватало. Из-за недостатка квалифицированных специалистов ей приходилось самой зашивать раны, а то и выполнять хирургические операции. Из-за того же, что анестезиология находилась на примитивном уровне, осуществлять все нужные медицинские манипуляции мог только человек с крепкими нервами и недюжинной физической силой. Мамаша Зорро как раз и являлась таким человеком: женщиной уже не молодой, но выносливой, невысокой и полной, с круглым лицом, толстыми губами и грубоватыми манерами. Смуглая кожа выдавала примесь негритянской крови в ее жилах.

   Голос мамаши Зорро звучал грубо, да и за словом в карман она не лезла:

   – Ну, что еле стоишь? – первым делом наорала она на Беллу. – Всё, не у мамочки ты уже тут. Будешь инструмент подавать, да следи, чтоб инструмент был чистый, быстрей мой руки и протри их спиртом, вон в той банке спирт!

   Белла была вынуждена повиноваться, с трудом сдерживая слёзы. Времени для того, чтобы прийти в себя после битвы, учинённой Оззи, у неё не было.

   Больше всего опасений у мамаши Зорро вызвала колотая рана в боку одного из стражников: даже если жизненно важные органы не задеты, неизвестно, не попала ли в рану инфекция. Две другие раны, хотя и потребовали серьёзной обработки, но угрозы для жизни не представляли.

   Закончив работу, "мамаша" нацедила в чашку из банки спирт, выпила, не разбавляя, и не поморщилась. Затем смерила Беллу оценивающим взглядом и сказала:

   – Тебе не предлагаю, мала ещё... Вот, чайник, возьми у стражи кипяток в титане, завари чаю!

   За чаем с бутербродами и вареньем Белла, наконец, не выдержала и расплакалась.

   – Ну вот, ещё этого не хватало! – главврач не любила сантиментов. – Ты это мне прекращай! Тюрьма слезам не верит! Работать ты умеешь! А рыданиями здесь никого не проймёшь! – затем ещё отхлебнула из кружки и немного смягчилась: – Ну, ладно, рассказывай, что у тебя там за история?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ТЮРЕМНЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ

АНАСИСА

И ТЮРЕМНЫЕ ЗАПИСКИ ЛЕОНАРДА

   На следующий день после чудесного исцеления Анасис первым делом отправился в тюрьму, где хотел допросить Леонарда и Чужестранца. Точнее, с утра он этим желанием горел, просто рвался в бой, как никогда ранее. Конечно, и раньше Главный хранитель был бойцом, но более чем расчётливым, никогда не выходившим на поединок с открытым забралом, не взвесив, не пересчитав всех наличествующих у него сил. Однако в то утро Анасисом владело удивительное безрассудство, он был почти уверен, что и один в поле – воин.

   Погода царила совсем летняя: жара, сушь и безветрие. Улицы Эллизора, по которым ехал в коляске, влекомый рыжей кобылой, Главный хранитель казались малолюдными. Большинство совершеннолетних жителей клана, за исключением стариков, больных, инвалидов и членов Высшего Совета с семьями, мобилизовали на уборку урожая и осеннюю заготовку рыбы. Хорошо ещё, что Леонарда арестовали совсем недавно, ведь именно благодаря его авторитету регулярные мобилизационные работы осуществлялись сравнительно легко.

   Уже неоднократно Анасис задумывался над тем, что управленческая структура Высшего Совета слишком примитивна и не очень-то эффективна: многое зависит от авторитета конкретной личности, находящейся во главе управления теми или иными вопросами. То ли дело в некоторых других кланах, где неизбежно пришли к сакрализации, возвышению имеющейся структуры власти. Не зря же во главе Маггрейда последнее десятилетие стоит Империус, под которого просто так не подкопаешься. А как иначе? Как ещё управлять такой махиной, как тот же Маггрейд, без выстроенной вертикали власти? Насколько меньше Эллизор, но и в нём хранителям всё сложней осуществлять коллегиальное управление. Но проблема в том, что такая форма прописана в самом Законе и никто не дерзнёт менять патриархальную форму правления, до тех пор, пока не будет изменён сам Закон. Но кто может дерзать вносить изменение в то, что для большинства является незыблемым и закреплено авторитетом высшего происхождения?

   Правда, если спросить у самого Анасиса, каково в точности происхождение Закона, он не смог бы ответить. Ведь, положа руку на сердце, он и сам толком не знал этого: уж очень много катаклизмов нагромождено между тем историческим моментом, когда Закон был дан, обретён или, так или иначе, сформулирован легендарным спасителем клана Михаилом, и современностью, когда Закон уже не в новинку и свежесть восприятия Его параграфов явно потускнела. Большинство добропорядочных эллизорцев, конечно, думают, что Закон дан Михаилу высшими силами, но Анасис, как и некоторая часть критически мыслящих членов Совета, скорее, допускал, что сие есть, скорее, некие Тайные силы, чем в прямом смысле высшие... Что и говорить, излишний мистицизм чужд практически мыслящим членам Совета. Мало того, мистицизм как таковой среди членов совета находится под подозрением. Это пусть рядовые члены клана пребывают в иллюзиях, а члены Высшего Совета и одновременно хранители Закона должны мыслить трезво и рационально, дабы успешно управлять жизнедеятельностью клана.

   Разумеется, сам Анасис не имел ничего против ритуалов и атрибутики, связанной с хранением и возвещением Закона. Для этих минут он облачался подобающим образом. И сами эти одежды, и торжественные ритуалы в Совете Закона доставляли ему видимое эстетическое удовольствие, даже удовлетворение, но никогда при этом он не думал и не ощущал, что за всем этим стоит нечто большее, чем некое красивое приложение к той власти, которой обладал Главный хранитель как по долгу службы, так и по мере личного преуспеяния в ней. Разумеется, порой приключались моменты, когда очевидность того, что Эллизор благоденствует не иначе как чудом, делалась неоспоримой, но сам Анасис в такие минуты предпочитал мысленно в эту самую очевидность не вдаваться, и она присутствовала в его сознании, что называется, в фоновом режиме.

   Итак, Главный хранитель не спеша добрался до тюрьмы, бодро выскочил из коляски и на минуту задержался, щурясь на ярком солнце. Ему показалось, что вернулось прежнее головокружение, но глядя на окружающий мир, на слегка желтеющую листву и пожухлую траву под ногами, на стены тюрьмы из белого известкового камня, на стражника-часового с большим арбалетом на ремне и коротким мечом на поясе, он успокоился и постарался осознать себя твёрдо стоящим на своих двоих. Нет, голова не болела и не кружилась, в голове было пусто и звонко, как и в сердце, и на самом деле, так никогда раньше не бывало, мир стал другим, он куда-то сдвинулся-задвинулся, или, точнее, Главный хранитель стал другим и теперь смотрел на земной мир словно бы из другого измерения.

   Нельзя сказать, что это напугало Анасиса. Скорее, он просто уже не понимал, что это может быть поводом для испуга, и поэтому просто тряхнул головой и этаким моложавым седеющим здоровяком проследовал в канцелярию тюрьмы Эллизора.

   О сколько великих творений создано в тюрьме и в заключении, а также и после оных! На скольких деятелей культуры тюрьма повлияла благотворно – так что хоть вводи обязательную отсидку для тех, кто желал бы сделаться не пустяшным писателем или поэтом. Один пиит так и написал: "Решётка ржавая, спасибо, спасибо, старая тюрьма!" А уж для властителей или политических деятелей отсутствие в биографии тюремного срока в борьбе за свободу и права человека будет и вовсе непростительной лакуной, лишающей какой бы то ни было надежды на успех! Если на белом свете вдруг исчезнут все тюрьмы, то хоть небольшую часть из них нужно будет обязательно отстроить заново, дабы заполнить людьми творческими, нуждающимися в уединении и сугубых переживаниях! А сколько в суровом тюремном быте примеров изобретательности человеческого ума?! Один пишет свои бессмертные революционные тезисы молоком, сделав из булки чернильницу, то есть, правильней будет сказать, молочницу. Другой... тоненькой проволочкой в течение двадцати лет успешно перепиливает толстенную решетку. Третий и вовсе умудряется вместо почившего собрата прикинуться трупом и таким образом попадает на волю... В общем, нет границ для пытливого тюремного разума, и настоящую свободу не задушишь, не убьёшь!

   Вот и Леонард решил зря время в заключении не терять. Ему, как одному из почётных членов Высшего Совета, пусть и угодившему под обвинение в нарушении Закона, не посмели отказать в тетради и чернилах, и теперь, когда у него появилось неожиданно много свободного времени, Леонард взялся излагать на бумаге трактат, который он хотел назвать "Записки о Законе и Эллизоре".

   Предполагалось, тем самым, сочинение пространное, не вполне определённого жанра. Поскольку и ранее Леонард урывками вел дневниковые записи, то сейчас он решил изложить свое понимание известной ему истории Эллизора – по крайней мере, того, чему он был свидетелем или в чём принимал непосредственное участие. Наибольшую же трудность для осмысления представляли события двадцатипятилетней давности. Тогда Эллизор почти достиг первоначальной стабильности, и уже казалось, что можно надеяться на продолжительный мир, как вдруг произошло нашествие обров, которое чуть не разрушило не только внешнее благополучие клана, но едва не сломило и внутреннее единство вместе с почитанием и следованием Закону. К сожалению, сам Леонард не знал многого из того, что произошло в те дни. Он был тогда ещё сравнительно молодым тридцатилетним человеком. Да, он уже имел двух сыновей от любимой жены, но ещё не участвовал в принятии высших клановых решений. Решения принимали его старший брат Леонид и Анасис, уже тогда притязавший на первые роли в Совете Закона.

   Леонид слыл мужественным и благородным воином и был главой ратного ополчения Эллизора. Хотя в принципе авторитет Леонида был выше, Анасис упорно находился с Леонидом в несогласии. Хитрость и лесть помогали Главному хранителю уже и тогда, и фактически на тот момент в клане воцарилось двоевластие с определённым личным перевесом в сторону Леонида. И надо же было случиться тому, что именно в те дни со стороны безлюдных северных степей накатила орда жестоких варваров обров, искавших поживы и более удобных мест для обитания. Леонард отправился во главе отряда разведки оценить степень опасности и сроки возможного вторжения. Увидеться со своим братом Леонидом ему больше не пришлось. Под Фарраном разведчики с ходу приняли бой с большим авангардом обров и, хотя положили много противников, почти все погибли, за исключением Леонарда, который тяжелораненым попал в плен. Обры не стали добивать его, собираясь использовать для получения выкупа или же для ведения переговоров, но так или иначе, это спасло Леонарду жизнь, потому как позже он из плена бежал.

   Тогда же в Эллизоре между Анасисом и Леонидом произошла крупная публичная ссора из-за того, что на экстренном заседании Совета они не смогли прийти к единому мнению. Леонид настаивал на том, чтобы всем кланом подняться на оборону Эллизора. Анасис предлагал сдаться на милость победителей под тем предлогом, что обры слишком многочисленны и сопротивление только ожесточит их и приведёт к полному уничтожению Эллизора. Единогласного решения на Совете так и не было принято. Леонид с Анасисом расстались врагами. Леонид на свой страх и риск собрал добровольцев и доблестно сложил свою голову в бою. Однако произошло чудо: обры решили не связываться с Эллизором и просочились мимо и южнее, где позже покорились Маггрейду и фактически были ассимилированы. Леонида объявили героем Эллизора, однако и Анасис умудрился удержаться у власти, поскольку большинство членов Совета решили, что в столь судьбоносный момент нельзя дискредитировать высшую власть слишком заметными переменами в ней.

   Но не все из посвящённых в истинную подоплёку происшедшего были согласны с этой страусиной политикой. Сын Леонида Савватий откололся от клана и в знак протеста ушёл в Лавретанию, где основал свой клан, судьба которого, впрочем, не очень задалась, скорей всего, из-за слишком уединённого места обитания. Когда из плена вернулся Леонард, то ему, и как герою, и как младшему брату спасителя от обров, воздали всяческую хвалу и единогласно сделали хранителем Закона и членом Высшего Совета. Но оставалось нечто, о чем Леонард имел лишь смутные подозрения и что напрямую касалось судьбы самого главного в Эллизоре – Закона. Об этом могли знать немногие: Анасис и не исключено что Савватий. Но если Анасис, естественно, никогда бы не признался по доброй воле, то ушедший в Лавретанию Савватий повёл себя странно. Однажды он явился к Леонарду и заявил нечто такое, чему хранитель Леонард просто не поверил. Слишком фантастично звучала версия Савватия...

   Дойдя в своих записках до столкновения с Савватием, Леонард задумался. Собственно, все эти годы происшедшая тогда размолвка не давала ему покоя. "Поведение Савватия показалось мне, мягко говоря, странным, – написал Леонард, – У меня даже возникли сомнения в его психическом здоровье. Ни в чём я перед ним виноват не был... В то время как его отец и мой брат пал в схватке с обрами, а Главный хранитель Анасис вынашивал какие-то свои, увы, нечистоплотные планы, я раненным попал в плен к обрами, почему уже никак не мог повлиять на ситуацию. Мой племянник Савватий, тогда совсем юный, принял решение уйти из Эллизора, чтобы обосноваться в Лавретании. Насколько я знаю, во всей этой истории скрывается какая-то тайна. Не исключено, что уход Савватия сопровождался покушением на Анасиса. Свидетелем, а может быть и спасителем Анасиса от гнева Савватия, насколько я знаю, выступал Корнилий, но и он всегда хранил молчание на этот счёт. Но вот почему Савватий до сего дня продолжает чуждаться меня и моих детей, словно я тоже в чём-то виноват, этого я так и не могу понять... Правда, в последние годы он несколько раз бывал в Эллизоре, навещал и нас с Оззи, но никакой откровенности не проявлял, все больше помалкивал".

   Здесь Леонард остановился и понял, что пишет неправду. Точнее, далеко не всю правду. Он пишет так, как будто читатель его записок будет человеком со стороны, не имеющим к тайнам Закона никакого отношения. Поэтому "Записки о Законе и Эллизоре" выходили невольно приукрашенными, подлакированными. И сейчас, когда Леонард хотел и дальше продолжить излагать свои соображения, одна страшная мысли окончательно сформировалась в его сознании: он, Леонард, все эти годы врал самому себе и сам себя успокаивал, тогда как подлинная история Эллизора является совсем другой, не той, что по сей день жила в его хранительской памяти.

   Но окончательно принять эту мысль и согласиться с ней Леонард в тот момент не успел: дверь камеры распахнулась и вошёл неожиданно выздоровевший Анасис.

ГЛАВА

ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ОЗЗИ УГРОЖАЕТ НОВАЯ

ОПАСНОСТЬ

   Главный хранитель решил действовать неспешно и начал издалека. Перед этим он с полчаса просидел в тюремной канцелярии, где выпил два бокала своего любимого сухого вина и закусил парой бисквитов с изюмом. После болезни и чудесного исцеления Анасис вновь обрел хороший аппетит. Может быть, даже слишком хороший, что немного смущало хранителя, ведь в предстоящем разбирательстве по делу Чужестранца требовалась максимальная собранность – мысли же его всё время устремлялись к предметам явно приземлённым, как то ароматная жареная курочка или литр холодного красного вина. Тем не менее Анасис постарался как можно тщательней продумать стратегию своей беседы с Леонардом. Несомненно, тот много чего знал. Плохо было то, что сам Анасис не ведал, что его противник знает наверняка, о чём догадываться, а что осталось за бортом внимания этого правдолюбца. Хуже всего то, что Анасис и сам не имел полного представления о событиях двадцатипятилетней давности, когда из-за неожиданного нашествия обров нынешней глава Совета Эллизора чуть не лишился своего хранительского статуса, а авторитет его и вообще пошатнулся, тогда как этот выскочка-воин Леонид увенчал своё имя посмертной славой всеобщего защитника. Анасис тогда приложил много усилий и средств, чтобы не только удержаться у власти, но и чтобы не дать захватить её всей этой леонидовской компании. Но если Савватия после публичной ссоры ещё удалось спровадить в Лавретанию, то неожиданно вернувшийся из плена Леонард занял в Совете далеко не последнее место, потому как его боевую славу не получалось перебить интригами или подкупом. Разве что вот сейчас настал момент, который нельзя упустить.

   Но, самое главное – Анасис не представлял степени осведомлённости Леонарда о том, что произошло внутри Совета во время эпопеи с обрами. Возможно, находясь в плену, Леонард много чего и пропустил. Его племянничек Савватий всё же решил помалкивать. Как думал Анасис, из опасений публично раскрыть правду, потому что ещё не известно, к каким последствиям для всего клана знание такой правды приведёт: устоит ли в таком случае Эллизор вообще? И ведь правильно сын и племянник героических защитников решил молчать, очень даже премудро поступил! Даже история с Чужестранцем покажется детским лепетом по сравнению с тем, что произошло тогда, уже четверть века назад... Однако что же именно знает Леонард или о чём может догадываться? Ведь даже Деора кое-что знает о тайнах Закона... Откуда спрашивается? Не иначе как покойная жена Анасиса и разболтала в своё время... При воспоминании о жене у Анасиса начало портиться настроение. Всё-таки он её любил, и если бы она не сошла с ума, многое могло быть по-другому.

   В камере Анасис присел напротив Леонарда за тем же столиком, что и в прошлый раз, и осмотрелся. Тюрьма как тюрьма, камера как камера. Ничего за несколько дней не изменилось. Леонард выглядел неплохо. Нисколько не удручён, скорее, напротив, вид вполне сосредоточенный, разве что прибавилось седины или, точнее, тёмных волос сильно поубавилось, так что почти и не осталось уже. Главный хранитель, как всегда, попытался не выходить из своей роли добрячка, взял тон искренний, сочувственный, но очень скоро заметил, что переигрывает. То, что раньше получалось само собой и со стороны выглядело как настоящая расположенность к собеседнику, сейчас давалось со страшным трудом через имитацию сочувствия. И вот теперь в камере у Леонарда Главный хранитель ощутил, что его былые навыки, как сказали бы некоторые философы прошлого, "к осуществлению себя в симулятивной реальности", явно иссякли и что очень хотелось бы не расточать словеса, но как следует избить этого упрямца своим руками, точнее – кулаками! В кровь, вдрызг, до выбитых зубов и сломанной челюсти... Глухое томящее раздражение, ранее таившееся в сердце Анасиса, перестало скрывать себя и выросло в яростного зверя, рвущегося из клетки вон, пытающегося грызть металлические прутья, хотя это не могло дать ни свободы, ни окончательного самоуспокоения. Да, для деятеля, облечённого властью, неумение сдерживать себя крайне опасно и однажды может поставить под сомнение саму способность обладать вожделенной властью. Но Анасис уже утратил другую не менее важную способность: критически осмыслять своё поведение применительно к окружающей действительности.

   – Да пойми ты наконец, Леонард, – говорил Анасис пока ещё спокойным и задушевным тоном, – я ж тебе и твоему сыну не враг! И даже этому твоему Чужестранцу я вовсе не желаю зла! Но нужно найти определённый компромисс...

   – Ты хочешь сказать, – усмехнулся Леонард, – как в прошлый раз: чтобы и волки были сыты и овцы целы?

   – Леонард! Брось ты эти афоризмы! – Главный хранитель уже не помнил, какие слова произносил он недавно в этой камере. – Ситуация слишком трагичная, не до шуток!

   – Почтенный хранитель, а когда ж ситуация была принципиально иной? В Эллизоре и вокруг него и не бывает иначе!

   Анасис помолчал, стараясь подавить в себе нарастающую злобу. Пока ему это ещё удавалось, но с большим трудом.

   – Понимаешь, Леонард, поскольку история с Чужестранцем стала достоянием гласности, то судебного процесса уже не избежать... Чужестранец арестован и заключён здесь же, в тюрьме... Арестованы и те, кто был с ним!

   Анасис сделал паузу, стараясь понять, как это заявление подействует на Леонарда, но тот остался спокоен и в ответ сказал:

   – Только не надо меня шантажировать. Я знаю, что Оззи и Белла на свободе. Но если ты попытаешься причинить зло Эндрю и Силентиусу, то не думай, что я буду помалкивать на суде, который ты задумал. Единственное, о чём мы можем договориться: пусть все обвинения будут предъявлены мне, и тогда я постараюсь промолчать о некоторых фактах настоящего и прошлого, которым я свидетель и от обнародования которых может быть худо и тебе, почтенный хранитель!

   Анасис чуть не задохнулся от нахлынувшей ненависти. Кто из служителей тюрьмы мог донести Леонарду о том, кто арестован по делу Чужестранца, а кто – нет? Да, в этом нет ничего удивительного, у Леонарда везде имеются доброжелатели, если исключить возможность подкупа. Анасис не смог более сдерживаться, выхватил из-за пазухи письма, взятые Корнилием у слуги Леонарда Рона, бросил их на стол и заорал:

   – Вот, посмотри, какие у меня есть доказательства твоего заговора! Что ты сможешь против этого возразить?! Твоего слугу уже съели собаки, а всех твоих сыновей я, если захочу, привлеку к суду только на основании этих писем, Леонард!

   Гнев душил Анасиса, он брызгал слюной и размахивал руками. Ранее Анасис лучше управлял собой и вряд ли позволил бы овладеть собой такой вспышке ярости. Но сейчас происшедшие из-за болезни изменения взяли верх над Главным хранителем – и уже не Анасис владел собой, но страсть гнева владела им.

   Леонард не остался равнодушен к известию о гибели своего старого слуги. И если Анасису недавно мерещилось, что он готов в кровь разбить лицо своего недруга, то это всего-навсего было плодом разгорячённого воображения. Анасис в физическом плане не был бойцом и драться совершенно не умел, чего нельзя было сказать о Леонарде. Отец Оззи молча поднялся из-за тюремного стола и коротким, но сильным движением руки ударил Главного хранителя в челюсть.