Текст книги "Хроники Эллизора. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Спиридонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 47 страниц)

   – Неужто всё так серьёзно? – немного шутливо спросил Леонард, когда Стелла с детьми вышла, осторожно прикрыв дверь гостиной.

   – Неужели почтенный хранитель думает, что я проделал весь этот опасный путь из Лавретании из-за каких-то пустяков? – в голосе Савватия не было и тени иронии.

   – Ну что ты, Савва, в самом деле? – удивился тогда Леонард. – Ведь мы же родственники. Я очень скорблю о твоём отце и моём брате, но ведь моей вины в его гибели нет. Он сам избрал свою участь и героически пал в сражении. Кроме того, я лишь недавно стал хранителем, между нами не должно быть из-за этого никаких препятствий!

   – Да не в моем отце дело, дядя! Мир его праху! А вот то, что ты теперь хранитель это даже хорошо!

   – Почему же это? – улыбнулся Леонард.

   – А потому что именно ты должен спасти Закон!

   – Спасти Закон? – удивился Леонард. – Как это? От чего нужно спасать Закон? Что ты такое говоришь?

   – А от того, что, с тех пор как погиб мой отец и Главным хранителем стал Анасис, каждую неделю на Главном собрании хранителей возглашается не тот Закон! Его подменили! Закон переписан!

   Нет, Леонард тогда не поверил услышанному.

   Во-первых, Савватий никогда не входил в число хранителей и поэтому не мог присутствовать на еженедельном торжественном собрании Высшего Совета Закона, на котором и происходило предписанное возглашение оригинального текста. А во-вторых, даже если бы Савватий и знал, что там возглашают с началом правления Анасиса, то с чем было ему сравнить возглашаемое? Откуда бы ему так хорошо знать оригинальный текст?

   Савватий не ответил Леонарду на его прямые вопросы.

   Он сидел за столом, нахмурясь, опустив голову, и не глядел в глаза своему дяде – словно окаменел. В тот момент Леонард ещё не знал, что оригинал Закона исчез. У него не было оснований подозревать своего покойного брата и Савватия в том, что они могут иметь к этому исчезновение какое-либо отношение. Да, Леонард отнёсся к заявлению Савватия как к какой-то блажи.

   И только с годами Леонард понял, что его племянник был прав: дух Закона при Анасисе сильно изменился. И хотя сам Леонард понял это не сразу, теперь он обвинял себя в том, что смалодушествовал два с лишним десятилетия назад, не послушав Савватия. Быть может, если бы поверил и поставил бы на Совете вопрос о подлинности Закона, сейчас всё выглядело бы иначе. Но тогда, для начинающего хранителя, это предположение звучало слишком фантастично. Эх, теперь-то Леонард понимал, что один только Савватий изначально знал, что к чему, а единственным человеком в Эллизоре, кому он мог бы довериться, был Леонард – и никто другой!

   Но Леонард тогда не внял! Или не захотел поверить? Струсил? Мысль об этом была для Леонарда слишком мучительна: неужели достаточно одному человеку проявить малодушие, усомниться, поосторожничать – и в результате судьба целого клана, судьбы множества людей бесповоротно изменятся? Неужели так и впрямь бывает, неужели это возможно? Ну, положим, на судьбу целого клана или всего мира малодушие одного человека вряд ли может сильно повлиять. Но ведь очевидно, что это проклятое прошлое аукнулось не только для Леонарда, но и для его младшего сына Оззи с друзьями, для Беллы и ещё ряда людей, которых любил хранитель или благополучие которых зависело от него. Нет уж, Оззи, если тот ещё жив, Леонард не отдаст в жертву обстоятельствам! Пусть лучше погибнет сам Закон, нежели его любимый сын будет принесён ему в жертву!

   Тут Леонард невольно ужаснулся собственным мыслям, ведь Закон всегда превыше всего! Да... Но какой именно Закон? Тот ли это Закон, который, в самом деле, превыше всего? Все эти годы Леонард оправдывал себя тем, что, как ни крути, но Закон, даже такой, как он есть, охраняет и возвышает Эллизор среди других кланов. Но теперь это оправдательный мотив несколько ослабел уже хотя бы потому, что другая мысль была не менее сильной: а что если Эллизор возвысился бы куда в большей степени, если бы Закон остался неизменным, в изначальной силе? Очевидно же, что ныне Эллизор существует буквально чудом, не имея над другими кланами никакого превосходства – ни в армии, ни в технической организации? Интересно, и долго ли это чудо будет продолжаться? Совсем не факт, что долго. Вряд ли тот же невероятно усилившийся в последние годы Маггрейд будет и далее терпеть рядом с собой маленький независимый Эллизор. Захват последнего Маггрейдом не более чем дело времени, так получается...

   Леонард вдруг обнаружил, что уже не сидит за столом, а стоит возле оконца тюремной камеры, а в руках у него остатки чёрствой лепёшки, которую он методично крошит на пол. Да, очень эта луна похожа на ту, что сопровождала давнюю встречу с Савватием, освещая их взаимное трагическое непонимание.

   "Одна надежда на Чужестранца!" – подумал Леонард, явно не случайно он появился в Эллизоре, благодаря чему и вскрылся этот гнойник. И если все эти годы Эллизор существовал фактически чудом, то есть надежда, что появление Чужестранца будет тем самым чудом, которое и спасёт Эллизор. Ну, пусть хотя бы не спасёт в одночасье (нелепо надеяться только на чудеса), но, быть может, укажет выход, поможет выйти из тупика.

   Нет, завтра на суде Леонард будет действовать решительно и не позволит, как прежде торжествовать ложному пониманию Закона!

ГЛАВА

ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

ЯКОВ СОБИРАЕТСЯ

ДЕЙСТВОВАТЬ

   С утра Деора возобновила сборы в дальнюю дорогу. Хотя она ничего пока не сказала сыну, Яков сразу всё понял и не смог сдержаться. В первый момент Деора не желала обсуждать эту тему, но когда Яков дал понять, что слышал вчерашний разговор с Анасисом и теперь тоже знает Главную тайну Закона, она тяжело вздохнула и сказала:

   – Ну и дурак же ты! Зачем тебе эти тайны? Вот теперь посуди сам: что бы там ни произошло сегодня на суде, кто бы ни победил, разве потом в Эллизоре потерпят, что есть два человека – ты и я, которые знают Главную тайну и при этом не являются хранителями?!

   Эта простая мысль окончательно сокрушила Якова. Он смотрел на суровое лицо матери и понимал, что сейчас она как никогда права. Теперь им точно нет места в Эллизоре, в их родном доме, привычный уклад вещей нарушился, а впереди – изгнание, в котором самому Якову будет вовсе не сладко, так что его былое недовольство своим положением, его стенания на свою многотрудную жизнь могут показаться детским лепетом на весенней эллизорской лужайке. Казалось бы, совсем недавно он думал, что изгнание может стать даже полезным, что настоящей магии в Эллизоре не научишься, однако пока ещё не окончательно утвердился в этом. Не так легко полностью оторвать от себя то, к чему привык за всю свою, пусть и короткую, жизнь. Не каждый бывает в одночасье готов к изгнанию.

   – Ну, что стоишь столбом! – завершила вразумление Деора. – Ты всё собрал в дорогу?

   Яков молча повернулся и ушёл в свою комнату, где пару раз пнул рюкзак, но несильно, без особого гнева, потому что это был и не гнев, а так, пустяки, мелкое раздражение. Настоящий гнев слишком большая ценность, чтобы разменивать его на дурацкое пинанье рюкзаков. Настоящий гнев должен найти способ воплотиться в мести, в страшной мести! Да, Яков не мог так просто уйти из Эллизора, смирившись с собственным поражением. Взять и уйти, вовсе никак не отомстив! Если же это произойдёт, то Яков окончательно перестанет самого себя уважать. Что ж, одна идея уже приходила в голову, но Яков отгонял её, потому что уж слишком это рискованный способ мести! Но других-то вариантов всё равно пока нет! А без риска ничего стоящего и не бывает, как мудро заметили древние...

   Пробыв около часа в своей комнате, Яков, наконец, услышал, что мать куда-то вышла из дома и, собрав всё своё мужество, отправился в подвал к Скунсу.

   Все хранители и члены Высшего Совета Закона собрались без опозданий: в зале повисла такая тишина, какой Главный хранитель не мог припомнить за все годы своего пребывания у власти. После вчерашнего сеанса магии у Деоры Анасис чувствовал себя иначе, чем после всех предыдущих: такое ощущение, что он преодолел некую солидную дистанцию и постиг нечто, что теперь отделило его от всех других людей. Вот только вопрос: не является ли эта дистанция марафонской, после которой тот бегун, что положил ей начало, падает замертво? Нет, скорее наоборот, думал Анасис, теперь мне ничего не страшно, настоящая магия всё-таки сильна, ведь что было бы с ним, Анасисом, если бы не помощь Деоры, подумать страшно! Не исключено, что он не смог бы вовсе присутствовать на процессе, лежал бы разбитый параличом, а скорее всего, мог бы уже сыграть в ящик.

   "Теперь я совершенно новое существо, – продолжал размышлять Главный хранитель, – теперь я сверхчеловек, не иначе... Весь этот профанный мир – ерунда, не более чем материал... С этим миром можно поступать, как с глиной или пластилином – лепить из него всё, что вздумается... Как я раньше этого не понимал? Многие думают, как бы под этот мир подстроиться, как бы прийти с ним в определённое согласие или гармонию... Какая чушь! Зачем подстраиваться под этот мир, когда нужно перестроить его под себя, вот и всё! Это же элементарно, господа! А все беды из-за того, что настоящая магия под запретом! Нет в Эллизоре простора настоящему магизму, какое это всё же упущение... Но ничего, дайте срок и... те мелкие перемены, что произошли четверть века назад, покажутся, так сказать, цветочками, совершенной ерундой по сравнению с теми ослепительными возможностями, которые открываются в будущем!"

   Да, иначе тогда, двадцать пять лет назад, сложиться не могло. Изменения, произведённые в своё время в Законе, конечно, были не столь значительны – скорее, это частности, тогда как такие глобальные и незыблемые параграфы, как запрет на магию и идолопоклонство, вряд ли можно изменить сразу, в один приём так, чтобы никто из хранителей не возмутился. К этому нужно подвести незаметно, подготовив почву, дабы показать всему Эллизору, что вследствие отказа от магии он находится на краю гибели. Взять тот же Маггрейд. Благодаря своему магизму и тому, что никогда он, в отличие от Эллизора, не брезговал никакими средствами, как поднялся и укрепился этот Маггрейд! Вот он уже угрожает нашей общей безопасности! Если бы и Эллизор в своё время не остался чужд магическим практикам, то, наверное, никакой Маггрейд не составлял бы сейчас проблемы! Задумайтесь, сограждане, куда завело нас это наше благодушие и чистоплюйство! Эх, была бы тогда, двадцать пять лет назад, у Анасиса вся полнота власти! Было бы должное понимание вещей! Была бы такая же решительность, как сейчас! Эллизор был бы другим! И никакие Леонарды с их героическим прошлым не стояли бы на его, Главного хранителя, пути! Никакие такие Чужестранцы... Да, а что Чужестранец? Кто такой Чужестранец? Что он всё-таки может? Какой-то израненный бродяга, который еле живым оказался в Эллизоре! И его все боятся?! Ну, право же, просто смешно! Пусть его приведут сюда, и все увидят, каков этот Чужестранец, ни рода, ни вида... И он – главное доказательство вины обвиняемых! С его помощью он, Анасис, добьётся смертного приговора! И даже не единственного!

   Когда в сопровождении двух стражей Леонарда ввели в зал Совета, в первый момент он не сразу узнал Анасиса. Лицо Главного хранителя было ни бледным и ни красным, как ранее, но отливало синюшным оттенком, волос на голове явно поубавилось, а сам хранитель сгорбился, что раньше ему вовсе не было свойственно и отчего он теперь казался меньше ростом. Но всего удивительней было то, что при видимом внешнем старении и деградации глаза Анасиса горели новым лихорадочным блеском и просто сделались другого цвета: красноватыми и с отчётливой тигриной желтизной. А ещё Анасис, ранее всегда старавшийся сохранять образ статного и уравновешенного, вёл себя как-то суетливо: совершал лишние движения руками, подпрыгивал на месте и часто крутил по сторонам головой.

   "Что-то произошло с ним", – подумал Леонард, занимая своё арестантское место. Сам он чувствовал себя спокойно и решительно. Бояться, в том числе и за сохранность Закона, уже поздно. Пора выходить на битву с открытым забралом.

   Анасис не стал произносить долгих вступительных речей, кроме положенных по этикету дежурных слов, и сразу перешёл к делу. Было похоже, что он крайне спешил вершить судопроизводство.

   – Вчера в этом зале из уст обвиняемого нами хранителя Леонарда прозвучало требование вести сегодняшнее заседание в закрытом режиме, потому что речь должна идти о Главной тайне Закона... – Главный хранитель сделал небольшую паузу и быстро продолжил. – В принципе это требование правомерно. Однако я должен напомнить всем здесь собравшимся, всем заседателям и хранителям, а также и самому обвиняемому, что такого рода требование должно быть обоснованно. Если же в процессе нашей работы выяснится, что это не более чем уловка со стороны обвиняемого, который таким образом желает просто оттянуть время, то напомню всем, что, согласно некоторым подпунктам самого Закона, это послужит серьёзным отягчающим обстоятельством для обвиняемого. Хранитель Леонард, надеюсь, вам это известно?

   Леонард спокойно кивнул.

   – Не желаете ли вы дать сейчас отвод рассмотрению Главной тайны? В таком случае озвученное мною требование не будет вменяться вам в вину, если вдруг суд найдёт его необоснованным...

   – Нет, не желаю! Могу только повторить это требование!

   – Хорошо! – Анасис сошёл со своего судейского места, чего, как правило, раньше не делал, и стал нервно расхаживать по залу, жестикулируя и подпрыгивая. – Пусть будет так! А поскольку здесь присутствуют все, кто имеет допуск к тайнам Закона, я лишь напомню вам, почтенные заседатели и хранители, что Тайна Закона имеет непростой характер! Это не просто какая-то одна тайна или какое-то одно ситуационное положение. На самом деле, тайна Закона многогранна и не поддаётся логическому изъяснению. Если мы вдруг скажем, что можем исчерпывающим образом объяснить тайну Закона, то мы легко погрешим против самого Закона. Поэтому я призываю всех быть максимально осторожными, когда мы дерзаем касаться этой темы!

   "Вот же несносный болтун!" – с некоторым раздражением подумал Леонард, но тут же постарался подавить в себе это чувство, потому что в предстоящем словесном поединке ему было необходимо безусловное спокойствие.

   – Наверное, все вы знаете, что одна из тайн Закона имеет печальный характер, – продолжал Анасис. – И суть этой тайны в том, что двадцать пять лет назад во время отражения нашествия обров и смуты внутри Эллизора оригинальный список Закона, таким, каким он был получен Эллизором и каким он возглашался среди хранителей, оказался утрачен... – Анасис почему-то замолчал и несколько минут мерял шагами зал, пока вновь не возобновил свою речь: – Да, это так... Некоторые по своему скудоумию считают, что это и есть главная тайна Закона Эллизора... Но на самом деле это никакая не тайна, а определённый исторический катаклизм, который, к сожалению, произошёл с нами четверть века назад... Да, для простого народа это осталось и должно оставаться тайной, потому что иначе обыватель не может воспринимать Закон... Надеюсь, это всем понятно... как должно быть понятно нам, что истинная главная тайна Закона кроется в его происхождении, в обстоятельствах его дарования нам, и здесь мы все вынуждены благоговеть перед этой главной тайной Закона, потому что мы не имеем инструмента, чтобы проникнуть в неё. Поэтому лично мне не совсем понятно, какие именно обстоятельства хотел бы подвергнуть разбору наш главный обвиняемый? Всамом деле, в рассматриваемом нами случае всё достаточно очевидно: нарушение Закона налицо и никакая тайна самого Закона не может такого рода нарушения оправдать. Впрочем, пусть обвиняемый сам выскажется на этот счёт.

   Анасис остановился возле своей судейской трибуны, но всходить на неё не стал. Леонард уже стоял на своём месте, готовый к ответу. По лёгкой бледности, которая покрыла его лицо, было заметно, что спокойствие всё-таки даётся ему не просто.

   – Я не буду излишне многословен, – начал Леонард, – наш судья, конечно, прав, что Закон превыше всего и что оправданием его нарушения может быть только сам Закон, если бы вдруг случилось так, что это нарушение является законным... Звучит это несколько странно, не правда ли? Но в действительности всё просто. То, что мы в данном случае рассматриваем как нарушение Закона, является не нарушением, но исполнением истинного Закона! Позволю себе напомнить, на что именно вчера ссылался Главный хранитель: "Не оказывай никакой помощи чужестранцам внутри Эллизора, равно как и на границе Эллизора, равно и на расстоянии полутора миль от территории Эллизора, разве что только, согласно с заключением Совета Закона или, в самом исключительном случае, с разрешения Главного хранителя Закона, который своё разрешение обязательно должен будет подтвердить письменно..." Кажется, это звучало именно так, не правда ли, уважаемые заседатели? – Леонард вопросительно оглядел весь зал. Возражений не было. Анасис нетерпеливо переминался с ноги на ногу. – Именно эти слова все мы привыкли слышать за Торжественным возглашением Закона и считаем их истинными, не так ли? Но я всей своей хранительской совестью, памятью моего героического брата и памятью моей любимой жены, а также жизнью своих детей свидетельствую, что это не слова Закона, а ложь и самое настоящее преступление против Закона, которое уже четверть века отравляет жизнь Эллизора, лишает нас торжества истинного Закона!

   Шум, который поднялся среди заседателей, невозможно было описать. Главный хранитель ещё больше позеленел и, хватаясь руками за судейскую трибуну, медленно поднялся на неё, не в силах что-либо сказать. Секретарю суда пришлось долго стучать своей деревянной колотушкой, чтобы утихомирить зал.

   – Я позволю себе эту же цитату привести в изначальном, не искаженном смысле, – сказал Леонард, когда шум утих. – Вот как это должно звучать: "Всегда оказывай помощь чужестранцам внутри Эллизора, равно как и на границе Эллизора, равно и на расстоянии полутора миль от территории Эллизора, разве что не делай этого только согласно с заключением Совета Закона или, в самом исключительном случае, с разрешения Главного хранителя Закона, который своё разрешение обязательно должен будет подтвердить письменно"... Согласитесь, друзья, что смысл прямо противоположен тому, что все мы привыкли слышать за последние годы!

   Поднявшийся гвалт вновь на некоторое время лишил суд возможности нормально работать. Наконец встал секретарь и, перекрикивая других заседателей, возгласил:

   – Если не будет тишины, заседание будет закрыто!

   Шум кое-как утих, и Анасис, который наконец собрался с духом, произнёс:

   – Это нелепое заявление! У обвиняемого не может быть никаких доказательств, что Закон мог быть подделан или изменён! А кроме того, почти все хранители здесь! Все собравшиеся могут засвидетельствовать, что они всегда возглашали и охраняли один и тот же текст Закона!

   – Минутку! – Леонард прервал Главного хранителя. – Фокус в том, что на настоящий момент здесь нет ни одного хранителя, который имел бы более чем двадцатипятилетний стаж, кроме почтенного Анасиса. Кажется, есть ещё только один человек, кто был хранителем ещё до нашествия обров, но он здесь тоже не присутствует по причине болезни. Отсюда очевидно, что Закон был самовольно изменён и искажён ещё до того, как большинство ныне здравствующих хранителей могли услышать его торжественное возглашение!

   – Это вопиющее оскорбление нашего хранительского достоинства и оскорбление Самого Закона! – закричал Анасис.

   – Требую не поддаваться эмоциям! – ответно возвысил голос Леонард. – Требую подробного рассмотрения всех исторических обстоятельств утраты оригинала Закона! Требую начать это рассмотрения прямо сейчас, не откладывая!

   Хранители пошумели ещё, но в большинстве своем согласились с требованиями Леонарда. К слушанию и рассмотрению заявленной темы решили преступить после получасового перерыва.

ГЛАВА

СОРОКОВАЯ

ПОЯВЛЕНИЕ ОЗЗИ НА СУДЕ

   Яков не скоро управился со Скунсом: сказались и собственная боязнь и то, что на улицах Эллизора невозможно появиться в открытую с живым мутантом. К Дворцу Высшего Совета пришлось пробираться окольными путями через свалки и сточные канавы, что далось Якову нелегко, ведь порой упирающегося домашнего мутанта приходилось буквально тащить за собой с помощью цепи. Правда, Скунс за последнее время привык к Якову и видимой агрессивности не выказывал. Однако временное миролюбие мутанта ничуть не уменьшало длины его ядовитых клыков, отчего Яков не чувствовал себя в безопасности. Одно укрепляло его и сдерживало страх: жажда мести и тот самый полюбившийся стишок из песни, которая где-то была услышана Яковом и теперь настойчиво звучала в сознании: "Чёрный рыцарь встал, встал, страх его не взял!"

   Немного успокоился Яков только тогда, когда достиг подземных коммуникаций Дворца Советов, которые хорошо знал благодаря своей давней, ещё детской любви к подземным путешествиям и авантюрам. Здесь он пребывал в своей стихии! Не исключено, что бесстрашие Якова, возникавшее в подземных ходах и закоулках, прежде компенсировало его трусоватость. Теперь же непреодолимая жажда мести и вовсе сделала его смельчаком. Огарок свечи и ранее оставленные в подземелье дворца метки-ориентиры помогли Якову вместе со Скунсом подобраться к залу заседаний с противоположной от входа стены. Именно там, за одной из колонн, можно было незаметно сдвинуть мраморную плиту пола. В образовавшееся отверстие вряд ли протиснулся бы взрослый дородный человек, однако ребёнок или подросток – вполне. Этот лаз Яков обнаружил ещё пару лет назад – и вот теперь это открытие пригодилось.

   Привязав внизу Скунса к металлической арматуре, словно специально торчавшей из выпирающей части фундамента, Яков осторожно приподнял, затем сдвинул плиту в сторону и прислушался.

   Из-за колонн почти ничего не было видно, но голоса доносились вполне отчётливо.

   "...Мы были вынуждены поступить так, потому что оригинал Закона был всего в одном экземпляре, никаких копий никогда не существовало!" – услышал Яков. Похоже, что этот голос принадлежал Анасису. – "И вот тогда я и ещё несколько старых хранителей по памяти восстановили утраченный текст Закона!"

   "Это неправда! – раздался другой голос. – Не было никаких старых хранителей! Самые ревностные из хранителей погибли вместе с моим братом Леонидом, потому что, хотя у них и было такое право, они не могли отсиживаться в стороне, когда Эллизору угрожала смертельная опасность! Думаю, что почтенный Анасис переписал Закон по своему усмотрению и, вероятно, в сговоре с немногими из тех хранителей, кто уцелел!"

   Яков вздрогнул: это был голос Леонарда.

   Вновь заговорил Анасис.

   "Чтобы здесь ни говорил Леонард, у него всё равно нет никаких доказательств, что Закон был изменён. Таким доказательством мог бы послужить оригинальный текст Закона, но мы все знаем, что он пропал. Чем Леонард может подтвердить, что его цитата из якобы оригинальной версии Закона действительно верна? Каким текстом это можно удостоверить?"

   Внизу громко завозился Скунс, и Яков на время отвлёкся, вынужденный спуститься к мутанту, чтобы проверить, не сорвался ли тот с цепи. К тому времени, когда Яков вновь смог следить за происходящим в зале, там случился какой-то переполох.

   "Он должен быть причислен к обвиняемым! – услышал Яков голос Анасиса, – но он не может присутствовать на закрытом заседании, ведь у него нет допуска к тайнам Закона!"

   И тут Яков понял, что в зале появился ещё один голос – голос ненавистного ему Оззи.

   Леонард не мог открыть всего, что знал перед другими хранителями. Он не рассказал, что перед самой смертью жена Анасиса приходила к нему. Тому, что он услышал от неё, не было доказательств, но он очень хорошо запомнил тот день и почти каждое слово из её несвязной речи. Наверное, он и рад был бы списать всё услышанное на свою болезнь, но совесть ему этого не позволила. Да, легко можно было всё свалить на бред, основания к тому имелись – Леонард тогда хворал, отсиживался дома с высокой температурой и поэтому на собрание хранителей, посвящённое очередному возглашению Закона, пойти не мог. Маленький Оззи отсутствовал вместе с Роном.

   – Так я и знала, что ты дома, хоть и хранитель! – заявила Софья с порога.

   – Да, Софи, болею, зима разыгралась не на шутку, когда мы с Александром проверяли рыбные промыслы. Меня вот продуло!

   – А нас – нет, а нас – нет, а нас – нет! – вдруг запричитала жена Анасиса, взяла со стола хлебный нож и начала что-то сосредоточенно вырезать на деревянной поверхности. – А не дует у нас, а не дует! И в Совете не дует, и у муженька моего, вот!

   Леонард, у которого голова и так шла кругом, промолчал, не зная, что ответить. Душевное нездоровье супруги Главного хранителя было слишком очевидно.

   – А хорошо-хорошо-хорошо, что ты туда не пошёл! – воскликнула Софья и вдруг запела: "Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на седалище губителей не седе"!

   – Что это ты поёшь, Софи? – произнёс Леонард, чтобы хоть что-то сказать.

   – А это меня мама научила! Она много пела, она много знала! Мама сказала, что это псалом!

   – А что же это такое: псалом?

   Почему-то Софья обиделась: как ребёнок надула губы и отвернулась.

   Потом, помолчав и глядя в одну точку, так и не повернув головы, проговорила:

   – Он часто говорит по ночам!

   – Кто? – не понял Леонард.

   – Он – это мой муж! Он говорит по ночам! Он часто говорит по ночам!

   – Ну и что, Софи! Что в этом страшного? Такое бывает со многими!

   – Он-он-он! Он предал Закон, это правда-правда! Он изменил Закон! Это правда! Это такая страшная правда! Нет ничего хуже правды, страшной правды! Нет ничего страшней настоящей правды! Как жить с этим? Как можно с правдой жить?

   Острием ножа она успела исцарапать весь стол, но Леонард побоялся остановить её, потому что хотел выслушать до конца. Но больше жена Анасиса ничего не сказала, бросила нож и ушла. Леонард не стал догонять её, а когда следующим утром температура спала и голова перестала болеть, он обнаружил, что поверхность стола изрезана Софьей не бездумно. С помощью ножа стол был исписан цитатами из отдельных положений Закона. Только вот выглядели они не совсем так, как Леонард привык слышать или читать в самом Законе. Точнее, в составленной Анасисом копии. Леонард тогда разобрал стол и убрал столешницу в подвал, загородив каким-то хламом. Там эта столешница, скорее всего, и должна храниться. Но вряд ли её можно использовать на суде в качестве доказательства. Правда, имелся у Леонарда ещё один козырь, которым, впрочем, он тоже воспользоваться не успел, потому что центральные двери с громким скрипом распахнулись и в зал ворвался отбивающийся от стражи Оззи.

   В первое мгновение Леонард не сразу узнал его: изодранная грязная одежда, всклоченные волосы, исцарапанное чумазое лицо.

ГЛАВА СОРОК

ПЕРВАЯ

ПАНИКА ДЕОРЫ

   Обнаружив отсутствие и Якова и Скунса, Деора сперва сильно удивилась. Сыночка своего она считала трусливым увальнем, ни на какие решительные поступки не способным, так что мысль о том, что он мог направиться во Дворец Советов, не сразу пришла ей в голову. Но когда она перебрала все возможные варианты действий Якова и просчитала единственно возможный, её охватило такое душевное смятение, какого она не испытывала уже давно. Неужели её единственное чадо решило натравить Скунса на членов Совета?! Даже, если пострадает только Леонард, тот факт, что Яков использовал в своих целях мутанта, может привести к смертному приговору. А ведь спущенный с цепи Скунс вряд ли одним Леонардом ограничится.

   До Дворца бежать недолго, но Деора совершенно не знала системы подземных коммуникаций, которыми наверняка воспользовался Яков, а в сам Дворец её не пускала стража, объявив, что заседание суда Совета сегодня проходит в закрытом режиме. Не помогли ни уговоры, ни заверения в том, что она является важным свидетелем. Когда все возможности пробраться внутрь были исчерпаны, Деора в отчаянии прислонилась колонне у входа, не зная, как помочь сыну, как остановить его безрассудство.

   Суд в это время занимался проблемой, подобных которой не возникало за всё время существования Закона: предстояло изучить и оценить документы, доставленные Оззи из Маггрейда. После короткого опроса на тему, как именно эти бумаги попали в руки сына Леонарда, упирающегося Оззи уже хотели выдворить из зала, поскольку он не имел допуска к тайнам Закона, но неожиданно Главный хранитель Анасис заявил:

   – Обстоятельства дела требуют его присутствия! В данном случае я вынужден использовать своё право Главного хранителя утвердить особое исключение из правил. Пусть секретарь зафиксирует это письменно!

   Зачем Анасису понадобилось оставлять Оззи в зале заседаний, навсегда осталось загадкой. Леонард, конечно, хотел бы видеть сына рядом с собой, но предложение Главного хранителя настораживало. На самом деле, Анасис действовал чисто интуитивно и, наверное, позже, наступи оно для него, сам не смог бы объяснить своего решения. С того момента как сын Леонарда ворвался в зал и заявил, что у него есть документы, имеющие отношения к спору о Законе, Анасис пребывал в испуге: а вдруг сейчас обнаружится оригинал Закона? Наверное, на этот случай главному обвинителю хотелось всех основных противников иметь перед своим взором, чтобы не утратить над ними контроль.

   Далее Анасис заявил:

   – Мы можем безошибочно установить, имеют ли эти бумаги отношение к оригиналу Закона. Большинство из хранителей должны знать, что в своде толковых правил к Закону наличествует подробное описание того, на каком материале и каким способом был запечатлён текст оригинала. И только в том случае, если наше собрание большинством голосов признает, что попавшие к нам бумаги имеют отношение к подлиннику, можно будет ставить вопрос о использовании их в качестве вещественных доказательств. В противном случае эти документы не будут иметь для нашего судопроизводства никакого значения. Предлагаю избрать комиссию по рассмотрению и анализу этих документов в составе Главного хранителя, секретаря суда и трёх хранителей заседателей, избираемых по жребию...

   – У меня небольшое замечание! – раздался голос Леонарда. – Избранная комиссия должна начать работу немедленно, без перерыва и никуда не удаляясь из зала. При этом всем должны быть видны документы и все манипуляции, которые будут осуществляться с ними!