355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Трегубов » Могло быть и так, или Эльфы тоже люди (СИ) » Текст книги (страница 17)
Могло быть и так, или Эльфы тоже люди (СИ)
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 01:56

Текст книги "Могло быть и так, или Эльфы тоже люди (СИ)"


Автор книги: Андрей Трегубов


Соавторы: Надежда Корнилова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 52 страниц)

Часть 2

Глава 39. Похмельно-совестливая
«Гнездо чайки»

Якоб Сандр, Третий, заснул только под утро, видел свои сны, а после пробуждения обнаружил прямо у себя на груди письмо. Принялся изумлённо таращиться на лист бумаги, исписанный словами на древнегерманском. Голова трещала после пьянки и соображать отказывалась.

В этом мире бумаги уже почти не водилось – это раз. Из первых переселенцев лишь немногие помнили этот язык – это два. Единицы из них были грамотны и умели писать – это три. Впрочем, подпись стояла, и – четыре – это было имя «Генрих». Якоб знал только одного обладателя этого имени. Здесь его звали Приближённый Четырнадцатый…

Властитель не мог понять, зачем было писать с такими ухищрениями, если в письме нет ничего существенного и секретного. Лишь тонкий намёк на просьбу уделить внимание автору. Его, Якоба, светлой персоны, графа, рыцаря, тамплиера…

Четырнадцатый не скупился на лесть и вспоминал заслуги, мужество и честь господина Сандра, младшего из наследников графства Геннегау… К чему это?..

– А он хорош! – вслух подумал Третий, прислонившись лбом к холодной каменной стене. – Заинтриговал меня. Чего-то хочет и ждёт, когда я отвечу на письмо. Это уже будет почти согласием на его просьбу. Молодец, чертёнок!

Комната Якоба была возле женских комнат, ныне пустующих. Ночные гости разбрелись, умерших унесли раньше, чем Властители начали просыпаться. Солнце уже начало заползать в окна – наступала вторая половина дня. Властитель сидел на кровати и предавался воспоминаниям.

С Генрихом Якоб познакомился ещё в Иерусалиме, за полгода до казни де Моле. Официальные гонения ещё не начались, и крестоносцы воевали, торговали и жили с арабами и иудеями вполне мирно. Порой пленяли иноверцев и делали их своими слугами. Порой те появлялись сами, надеясь, что люди из Европы будут более мягкими и справедливыми хозяевами. Так и прибился к ним юноша Саид. Не говорил на немецком, лишь немного по-французски. Жестами объяснил, что его хотели продать в Африку. Набожный Вильхельм Хоэнцоллерн, некогда отрёкшийся от права наследования графства в Сконе, принял Саида своим оруженосцем, крестил его в католическую религию под именем Генрих.

Юноша быстро учился языкам, схватывал азы военного дела и этикета. Рассказывал многое из достижений восточной науки и философии. Вильхельм привязался к крестнику всей душой, считал его за сына. Саид-Генрих отвечал уважением.

После начала репрессий на тамплиеров им со светлыми эльфами пришлось быстро эвакуироваться на Алтай. Два года до окончательного переселения в эльфийский мир все жили в горах, в замке. Ведьма Надежда со своей юной дочерью обитала в избушке. Но это не мешало Генриху и Эстелиель встретиться, влюбиться и родить ребёнка.

Надежда была в ярости. Никто не вдавался в детали отношений в их семье, только ведьма велела Вильхельму усмирить и забрать к эльфам своего оруженосца, в то время как Эстелиель оставалась на Алтае как ключ к порталу.

Здесь же образованному Генриху дали номер Четырнадцать, он стал Приближённым, исполнял значимые для государства приказы Властителей, никогда не высовывался, был предан и аккуратен. Арестованный им недавно Подземный Арр'Таш дал показания и был убит во сне.

Якоб в порыве ностальгии принялся вспоминать всю эту историю с арабчонком, дочкой ведьмы, послужным списком Приближённых. Оказалось, что о жизни Четырнадцатого в этом мире и о его местоположении он почти ничего не знает. Как назло, связь с ним держала почившая Надежда.

Нечеловеческим усилием воли Якоб оторвал себя от кровати и от стены, устремился к стоявшему на окне кувшину. Вода вымыла из головы гудение и тяжесть, освежила тело, ослабила последствия попойки. Третий вернулся на кровать и уснул снова, ощущая спокойствие и лёгкость в теле. Лишь мысль о Генрихе тихой мухой назойливо жужжала в мозгу.

* * *

Якобу снилось его детство. Рождество, ему лет пять. Недавно в семье родилась младшая сестра. Марта, его няня и кормилица сестры, заставляет мальчика полночи стоять на коленях и молиться. Маленький Якоб грозится, что расскажет родителям, что Марта родила от его старшего брата: у неё есть молоко, и поэтому по просьбе брата её взяли в графский дом. Марта сначала ругается, потом отпускает его спать.

Позже он всё равно расскажет отцу, и брата с Мартой и ребёнком сошлют в маленький деревенский приход, лишив наследства. Это ещё гуманно, но Якоб злорадствует и строит планы по устранению среднего брата… Который окажется хитрее, запудрит голову Якобу романтичной чепухой о тамплиерах и получит титул и земли.

Якобу часто снилось это всё: быстро, картинками. Он уже воевал в Иерусалиме, когда брат стал графом, – но видел это во сне. И просыпался от злости.

В этот раз с середины сна Якоб начал чувствовать чужое присутствие, и во время просмотра момента своего посвящения в члены Ордена тамплиеров заметил стоящего в стороне Четырнадцатого. Чёрные глаза двумя огоньками смотрели из-под капюшона монашеской рясы. Картинка замерла, люди исчезли, декорации остались. Властитель жестом подозвал Приближённого:

– Рад тебя видеть, Генрих.

– О Третий, чьё имя Якоб…

Тот выглядел расстроенным, глаза увлажнились. Предавшись своим воспоминаниям, он, как любой старик, расчувствовался. Готов был обнять в сердцах Генриха, но сдержался.

– Давай без церемоний, Четырнадцатый. Что ты хочешь?

Тот откинул капюшон. Перед Якобом предстал молодой парень арабской крови. Угольки глаз на миг вспыхнули пламенем:

– Мести! – Лицо спокойно, короткая пауза, голос чуть дрожит. – Господин Сандр, Вы – человек чести! В этом мире сегодня понятие чести уже утеряно. Но не Вами! Убит мой крёстный отец, человек, которому я обязан своей жизнью, достоинством, положением. Убит жестоко, бесцельно и…

Он запнулся, глубоко вздохнул. Якоб молчал, чувствуя озноб и непонятный страх, будто он сам виновен. И закипающий азарт.

– И я знаю, после того, как тело господина Вильхельма вынесли из камеры… этот… Первый… он избил его мёртвого, рыча что-то про Шестую, чьё… – Генрих начал задыхаться. – Он бил уже мёртвое тело моего крёстного отца. Ногами. Мне говорили стражники… – голос оборвался в приступе ярости.

– Мальчик мой… – мысли Якоба разбегались от воззвания к прощению до радости от обретения нового союзника.

Генрих взял себя в руки:

– Господин Сандр, я прошу у Вас помощи очистить доброе имя моего благородного отца! Отомстить Первому! Убить его!..

Последнюю фразу он выдохнул спокойно, рассчётливо. Так, чтоб она означала не сиюминутное помешательство, а продуманное решение.

Якоб стоял в нерешительности. Они одни в огромном тёмном зале его сна. Если он согласиться на эту авантюру сразу – шельмец подумает, что он хочет единоличной власти и согласен на насилие. Если начнёт упираться – Генрих может призвать в союзники Мартина… А потом восстать против него, Третьего, уличив в проступке.

– Какой смысл мне ввязываться в твои кровные дела, Генрих? – вопрос прозвучал цинично, но позволял тянуть время для раздумий, не давая понять ответ.

– Разве Вы не хотите… единоличной власти? – вопросом на вопрос ответил Четырнадцатый. Якоба прошиб холодный пот.

Он испугался.

И проснулся.

Он дрожал, предвкушая это испытание властью. Здесь и сейчас ему выпадал шанс осуществить то, что не удалось тогда, в прошлой жизни.

Якоб встал с кровати, укутался одеялом от холода ночи, сел у окна и принялся обдумывать варианты.

* * *

В каждой колонии светлых эльфов царило оживление: полуживые тёмные, задыхаясь, вылезали из-под земли. Помимо основных выходов из Хар'ол-Велдрина существовали небольшие тайные, о которых знали не все подземные жители, но теперь узнали наземные.

Кому из тёмных везло – те селились в брошенных «серых» домиках. А кому не везло – вынуждены были просить помощи. С виноватым видом, забыв о своей гордости, они появлялись возле поселений, клянча милость и снисхождение.

Конечно, светлая целительница Тари призывала к милосердию, уверяла, что тёмные снова скоро уйдут под землю, когда смогут там жить.

Но уже к полудню следующего после бури дня по колониям начали расползаться другие письма. Они говорили о начале «безоружной войны», о мирном захвате надземной территории тёмными, о призывах не пускать их в свои дома, не помогать им. Откуда появлялись эти письма – никто не знал.

Напряжение нарастало. Тёмных становилось всё больше. Последними на поверхность выбирались юнцы-наукаасы – неотёсанные, задиристые, вырвавшиеся из-под жёсткого контроля. К вечеру начались стычки. И Верховной жрице тёмных, и Светлой целительнице, жившим в Олассие Махальма, пришлось мобилизовать элитные войска и под контролем расселять беженцев. Эльфы решили, что это первый шаг на пути к «мирной войне». Часть светлых взбунтовалась и ушла из колоний в леса. Часть тёмных пропала без вести: не выбрались из-под земли или не нашли приюта.

Всеми владели забытые некогда чувства гордости за своих и вины от того, что всё идёт совсем не «цивилизованно». Каждый, отдельно взятый светлый был готов пригласить тёмного, но толпа сбивалась с этого гуманизма и шла защищать границы своей колонии. Тёмных оказалось слишком много, и чем больше их прибывало, тем сильнее нарастало недовольство.

* * *

Дом Четырнадцатого и Двести-сорок-второй пережил бурю, хотя стёкла потрескались и пропускали дождевую воду. Девушка с малышом не пострадали.

Сам Четырнадцатый пришёл на рассвете, хмурый и уставший. Почти ничего не говорил, поднялся наверх, заперся там. Не впускал и почти не отзывался. Она не настаивала, предпочтя худой мир доброй ссоре.

* * *

Маленькая приходская церковь, каких в Европе много. Было много, когда член Святого Ордена, командующий несколькими сотнями рыцарей Йорген Норберт навсегда покидал эти старые католические страны.

Сейчас, перед отъездом он молился, уезжая бороться за идею. Но не насаждения религии, а культурного обмена. Именно он, наученный светлыми эльфами, стоял у истоков банковской системы. Именно он скупал на Востоке книги и отправлял их в Европу.

Эльфы умело и практично управляли делами Ордена, и Йорген был шокирован, узнав, что в их мире не существует войн, религии, денег и книг. Даже у дикарей Алтая происходили стычки, ритуалы, товарообмен, мифотворчество… Ему казалось, что эльфы всё это уже пережили, и они смотрят на человечество, как на дикого зверя в клетке. Изучают, кидают подачки, устраивают войны и наблюдают, что получится.

Иногда рыцарь думал, что без этих циничных хитрых тварей жилось бы намного проще. И без тёмных, и без светлых…

«Впрочем, – одёргивал он себя, – кто знает, что человечество может натворить самостоятельно, без контроля».

Эти воспоминания и размышления мутной чередой неслись в похмельной голове старого Йоргена, благодарного эльфам и «серым» людям за тёплое место, власть, признание, спокойную жизнь сытого управленца.

И разрушения такой жизни он никак не хотел замечать:

– Надежда умерла? – возьмём нового Властителя из Ближних;

– Подземные объявили войну? – серые ушли в горы, где драться проще;

– Умер Вильхельм? – так нечего было быть таким набожным занудой и надоедать, когда не просят; может, именно из-за него с Тель ничего не вышло…

Внезапно Йорген вынырнул из раздумий из-за скрипа двери. На пороге стоял Якоб с двумя кубками. Приветливо улыбался и, войдя, толкнул ногой дверь. Получилось слишком сильно, дверь со стуком врезалась в косяк и приоткрылась вновь. Внезапный сквозняк по анфиладе тронул и противоположную дверь к Мартину.

Йорген вздрогнул и за мгновение решил, что не будет пить принесённое вино, если Якоб сейчас аккуратно закроет хотя бы одну дверь. Третий не сделал этого. Первый слегка расслабился.

– Я принёс тебе похмел, брат. Вчера было жарко. И мне показалось, очень пыльно, но я не помню.

Йорген долго смотрел на кроваво-алое вино. Якоб молча отобрал у него кубок, отхлебнул и вернул.

«Не проглотил или принял противоядие», – Йорген снова взглянул на вино, обернулся к окну, буркнул: «Хочу воды», – грузно поднялся, направился к кувшину. Напившись, вернулся.

Якоб отпил из обоих кубков ощутимое количество вина. Вновь протянул один Йоргену, прищурился:

– Боишься, что ли?

– Нет, конечно. Хотел воды. – Ни тени сконфуженности.

– Я бы на твоём месте боялся…

– У тебя есть сведения, что кто-то хочет меня убить, – по-прежнему непроницаемое лицо, прозрачные глаза говорят лишь о лёгкой заинтересованности.

– Да. Один из Приближенных, Четырнадцатый. Раньше мы звали его Генрихом… – Третий выжимал хоть какую-нибудь реакцию.

– А, этот тот, кого крестил почивший Вильхельм? Его последний оруженосец? – Даже глаза успокоились.

«Не видит угрозы в Приближённом, вспоминает, как до него добраться, чтоб убить первым», – Якоб зевнул, подтверждая безопасность Генриха.

Зевок оказался заразным, Йорген тоже не выдержал и сладко, с громким «а-авом» поддался искушению. В этот миг по зубам пробежало что-то твёрдое и тяжёлым холодом упало на язык.

Якоб вложил в рот Йоргену его амулет сна.

* * *

Огромный католический собор. Пустой. Поглощающий. Давящий величием. Своя душа кажется маленькой и незначительной в этом мире исполинских статуй, икон и витражей. Готические соборы призваны устрашать и подавлять мощью. В этом мире и времени не было человека, лишь Святое и Божественное. Смертные – слишком низки, жалки, слишком грешны уже самим фактом зачатья. Вся жизнь состояла в стремлении замолить этот первородный грех и не совершать новых. Или замаливать и их…

На Йоргена это величие и пустота подействовали угнетающе. Он принялся осматриваться, двигаясь к алтарю между рядами скамеек. Они убирали лишь немного пустого гулкого пространства и в масштабах собора казались восточным ковриком с мелким ворсом.

Становилось совсем неуютно, и вдруг гулкую тишину скомкал тихий голос. Невидимый одинокий аббат принялся служить мессу.

Только голос, очень знакомый, но рассыпающийся эхом под своды собора. Чёрная тень мельком пронеслась перед первым рядом скамеек и застыла тёмной рясой перед алтарём спиной к Йоргену.

Слева от него стояла статуя Божьей Матери с Младенцем. Выполнена из бежевого камня и кажется живой. При приближении Йоргена статуя начала расти, черты лица её, доселе нейтральные, приобрели сходство с лицом Эстелиель. Один гневный взгляд, и вот уже снова на него кротко взирает Дева Мария. Ребёнок, прижимавшийся лицом к её груди, развернулся в желании взглянуть на единственного прихожанина.

Йорген застыл. У маленького Иисуса не было лица…

Шелест голоса аббата оборвался, эхом унёсся ввысь. Затем чётко прозвучало:

– Что ты видишь? Какой для тебя Иисус?

Йорген не мог найти силы ответить или хотя бы отвести взгляд от статуи. Он узнал голос священника. Это был Вильхельм… С нарастающим ужасом он наблюдал, как невидимые шипы впиваются в затылок, шею, спину аббата, становятся заметными под струями крови цвета густого вина.

– Да, я убил тебя, брат, я не рассчитал удара, я забыл о шипах, я думал только о греховном насилии над Тель… Да, я грешен, я грешен…

Он рухнул на колени в лужу липко чмокнувшей крови.

Этот звук стал последней каплей.

* * *

Первый Властитель, чьё имя Йорген Норберт, умер во сне от кровоизлияния в мозг.

Спавшего рядом Якоба выкинуло из сна, он задохнулся, но быстро взял себя в руки. Аккуратно вытянул из губ Йоргена амулет, вздохнул:

– Ты подвергся процедуре ареста и допроса. Вёл диалог со своей совестью, ибо Бог – это наша совесть, и Бог – лучший палач. Requiescat in pace.

Якоб отошёл к своей двери, картинно уронил кубки, которые грохнули об пол, расплескав остатки вина, и принялся звать на помощь.

Глава 40. Три клинка и голова Магистра
Алтай

Грим прерывисто дышал, приглаживал спутанные волосы, в которых застряли щепки и сосновые иголки. Узкие вертикальные щёлки зрачков горели адреналином.

– Жить будет? – нотка презрения, нотка равнодушия, нотка радости.

– Если лечить. Но в замке. До замка – стазис… – ответила Тель.

– Поставим вопрос по-другому, – не унимался Грим. – Ты будешь его лечить?

– Конечно! – взорвалась девушка.

Колдун рыкнул, округлил зрачки, открыл дверцы машины. Усилием воли посадил Сайласа и Лорешинада на заднее сиденье. Запихнул растерянного Пашку вместе с клинками эльфа на переднее. Попытался вытащить стрелу из лобового стекла. Оно тут же начало рассыпаться дальше. Колдун оставил попытки, сжёг стрелу, сдул пепел и уселся на насквозь мокрое сиденье. Принялся заводить машину.

Первые три попытки не принесли результата. Грим матерился, белый Пашка пребывал в предобморочном состоянии, Тель было вовсе не до них.

Грим рыкнул на мальчишку, тот мигом подобрал ноги. Колдун сунулся под коврик, нашарил там тряпицу, вытянул её вместе с ржавой монеткой и комком чего-то бесформенного на резиновом колечке. Поморщился, отцепляя всё это. Вылез, ушёл рыться под капотом, вернулся без тряпки, но с пучком из пяти проводов.

– Слышь, капельница с ушами, как ты насчёт водной стихии? Просуши, – Грим сунул Тель провода.

– Что это? – изумилась серая.

– Отсырели высоковольтники, надо конденсат испарить…

Тель беспомощно открыла и, не сказав ни слова, закрыла рот. От проводов пошёл лёгкий пар…

– Вот умница! Если ещё свечи с трамблёром просушишь – будешь вообще золото! Возьму тебя в главные сушители «ласточки»! Гордись.

Девушка промолчала и вернула сухие провода. Грим осклабился и удалился с ними под капот.

Внезапно Пашка выдал:

– Хочешь, я сейчас заведу машину, и его жахнет током? Больше семидесяти ампер – его испепелит!

Он развернулся и взглянул на девушку. Она сидела, закрыв глаза, лицо спокойно. Тихо произнесла:

– Не пускай к себе такие низкие мысли. Каждая жизнь дорога, – она положила ладонь на лоб эльфа, тот слегка пошевелился.

– Сколько же в вас пафоса!.. – съязвил отвернувшися Пашка.

Эстелиель легко улыбнулась. Парень хочет стать, как товарищи – воином. Но нет опыта, а есть страх. И сейчас он пытается победить его. Не рискнул бы он заводить машину, но сама эта фраза стала первым шагом к преодолению страха…

До нитки мокрый Грим ввалился в салон, завёл машину.

– На фига тебе сдалось тёмного лечить? Зов эльфийской крови?

Тель легко пожала плечами:

– Я не тёмная. Для меня каждая жизнь дорога.

– Ты ж светлая, ага, – от яда Грима плавился воздух.

– Я сказала «для меня», не все такие же. И разве он не защищал нас? Разве он не наш друг?

– Друг, конечно! Это благодаря его дружбе на наш замок прутся тёмные, игнорируя другие части света, притоны и бордели. Он перемигивался с этим новым магом, иссякни его стихия. Он разговаривал с этим «златоглавым» вожаком. Притащил какой-то меч, «светлая подарила», – говорит, чуть ли не в обнимку с ним спит!.. А я прикоснуться к нему не могу!

– А зачем тебе к нему прикасаться?..

Грим сжал руль, тот затрещал.

– Он крот! Шпион! Предатель! Первый засланный казачок. За ним пришли остальные, по его магическому следу. Он навёл на нас мага. А маг – демона… И ветку на меня уронил!..

– Всё не так, – прошептала Тель. – Ты веришь хотя бы мне, колдун?

– С какой радости? – ощетинился Грим.

– …stan… Ori… killian… s-sevir… – еле слышно сквозь рёв мотора и шум ливня прошипел Лорешинад.

– Что этот полутруп сказал?! Почему я не понял?

– Он говорил на дроу: «Я возьму меч Ориелен и уйду сам», – серая оживилась. – У тебя правда есть меч светлой эльфийки? Замечательно! – И удовлетворённо закрыла глаза.

Когда они подъезжали к замку, было уже позднее утро. Небо над лесом начало сереть, дождь не прекращался, превратившись в надоедливую стену воды.

* * *

В комнате Сайласа на кровати лежал хозяин, а на раскладушке – Лорешинад. Грим утёк в свою комнату и не высовывался. Тель, одетая теперь в привезённые магистром мужские вещи, жалась к новому обогревателю. Монотонно в полудрёме повторяла: «Тёмный, разреши мне войти в твою комнату. Тёмный, разреши…»

– Xas… – отозвался он наконец, и она метнулась за мечом.

Вернулась, глубоко вздохнула, на всякий случай зашептала пришедшие ей на ум слова:

 
   Меч, дарованный доброй волей,
   Вкусивший тёмной и светлой крови,
   Испей же с хозяином этого яда,
   Очисти кровь, затяни его раны…
 

Слова складывались сами собой, рука, ведомая чужой силой, тянула меч к телу эльфа. Лезвие коснулось одной из ран, и светло-зелёная жидкость потекла на зеркало клинка. Так же из следующей раны, из следующей. Меч впитывал в себя яд. В комнате пахло соснами и речной лилией.

Стоило Лорешинаду прийти в себя, открыть глаза и уточнить, где он, Эстелиель тут же подняла его с раскладушки, вручила меч и выпихнула со словами: «Иди-иди, тебя там Разный ждёт, клинки твои у него. А мне к Сайласу надо».

Задержавшись, Лорешинад увидел, как она почти рухнула на раскладушку, поёрзала и принялась периодически себя щипать. Эльф не смог понять её действий и тихо выскользнул за дверь.

Зашёл в свою комнату, взял так и не пригодившийся пока плащ-палатку и подаренные Гримом очки и спустился, направился к «гаражу».

– Шин, как ты? – в темноте тихо прошелестел Пашкин голос откуда-то снизу.

Менестерель сидел на корточках возле выхода, опершись спиной о стену. На вытянутых вперёд руках юноши была перевязь с Кии-Вэльве. Чёлка закрывала почти всё лицо.

– Ты правда уходишь? Я пойду с тобой!

– Нельс-зя, – покачал головой эльф. – Я иду искать Арр'Таша.

Он протянул руку.

– А, – спохватился Пашка, – вот, держи.

– G'rftte… Спас-сибо.

– Вот так… – вздохнул юноша, пока Лорешинад застёгивал ремни. – Я теперь настоящий оруженосец. Только скажи, зачем я тут нужен? Дядя Сайл в коме, Грим в ярости…

– Следи с-за всем, – ответил эльф, отвернувшись. – Когда будет мошно – подаш сигнал, и я вернус.

– Ка…

Но Лорешинад уже дошёл до дороги, и вряд ли собирался говорить что-либо ещё. Прежде чем скрыться за кустами, он вскинул руку в жесте «виктори». Пашка смог лишь вымученно улыбнуться.

– Не копируй все подсмотренные комбинации из пальцев! – крикнул вслед Пашка. – Вот же… эльф! – добавил он уж тише. – Даже еды не взял… Рассчитывает быстро всем отомстить и вернуться к обеду?..

Менестрель поднялся, пожал плечами и направился в замок, тихо напевая:

 
  …И он уже совсем готов уйти,
   Осталось лишь переступить кусты,
   И снова ветер в голове свистит,
   И прутся по горам… туристы…
 
 
   – Что-то не то… А, всё равно никто не слышит…
 
 
  …Вот Шин ушёл, надев палатку-плащ.
   И в ножнах меч на поясе висит (аж три штуки!)…
   А в тёплом замке сидит Грим-палач,
   А впереди: Алтай, Россия… и… абзац… полный… м-да… [54]54
Оригинал песни Тэм «Зимние странствия»:   И я уже совсем готов уйти,   Осталось лишь переступить порог,   И снова ветер в гриве засвистит,   Сольются вместе тысячи дорог…   Я ухожу, надев дорожный плащ,   И в ножнах меч на поясе висит,   А впереди лишь ночь и ветра плач,   И у крыльца мой верный конь стоит.

[Закрыть]

 
* * *

Тель ловила «контактный сон» как сёрфингист – волну. «Сон» ускользал, и ей приходилось щипать себя за руку или прикусывать язык, чтобы проснуться и начать заново.

Мимо неё проскользнули чьи-то образы с неизвестными красивыми цветами. Хозяина сна брали на работу в какой-то Букингемский дворец садовником в зимний сад. Рассказывали, как ухаживать за всеми этими причудами в горшочках, а он тщетно пытался всё запомнить и предполагал, что его скоро уволят за нерасторопность… Не то.

Вот появляется лицо Навана. Язвительная улыбка, лукавые глаза. Рассыпается песком, но сохраняет очертания… Тель напряглась, уцепилась за это видение, но пришла к Гриму. Снова закусила себе губу…

Пустыня. Пустая пустыня. Песок режет глаза и горло. Недалеко от Тель на возвышении бархана лежит… голова Сайласа. Глаза закрыты, но губы двигаются, язык слизывает пот с верхней губы. Жив.

Тель подошла, увязая в песке по щиколотку:

– Сайлас.

Магистр встрепенулся, открыл один глаз:

– О! Эста… Эсте…

– Странница, – она опустилась на колени, закрыв его от солнца. – Здесь я Странница.

– Ты смотрела фильм «Белое солнце пустыни»?

– …Фильм?

– А, ну да… Я закопан. Не могу шевелиться.

– Ты это смотрел, поэтому и снится такое…

Девушка облизала губы и принялась раскапывать Сайласа.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю