Текст книги "Дом среди сосен"
Автор книги: Анатолий Злобин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)
В середине февраля в автобазе состоялся товарищеский суд. Судили водителя трехтонного самосвала Николая Ирошникова. У Ирошникова оказался перерасход бензина, за ним стали присматривать и скоро обнаружили причину. В автобазу поступил акт, составленный старшим инспектором ОРУДа Сикорским. Из акта следовало, что 10 февраля 196... года шофер I класса Н. И. Ирошников, 1936 года рождения, беспартийный, остановив самосвал № 57-21 в Левшинском переулке, незаконно продал владельцу легковой машины «Волга», инженеру Евстахову, 40 (сорок) литров бензина, за что получил от гр. Евстахова 2 (два) рубля деньгами, и был задержан на месте преступного действия. Н. И. Ирошников свой проступок признал, в чем и расписался в акте. Вышеупомянутые два (2) рубля деньгами были отобраны у гр. Ирошникова и прилагались к акту в качестве вещественного доказательства.
Суд был показательный, с участием широкой общественности. В клуб шоферов, где происходило разбирательство дела, были приглашены работники других автобаз города.
Николай Ирошников стоял у всех на виду на празднично убранной сцене и, переминаясь с ноги на ногу, слушал, как председатель товарищеского суда читал акт старшего инспектора Сикорского. Никита сидел в пятом ряду и горячо переживал за Ирошникова. Попался парень на такой глупости, а сколько позора принимает на себя. Шоферы, конечно, в большинстве сочувствуют, но молчат и смотрят на сцену строго. И Никита смотрит строго.
Ирошников отвечает на вопросы тихо, еле слышно. «Волга» стояла в переулке без капли бензина, а он ехал мимо. Тогда индивидуальщик попросил бензина. Вот и все. Да, бензин дал. И деньги взял. Все правильно. Признаете ли вину? Да, признаю.
Наконец Ирошникову разрешили сесть на скамейку, стоявшую в стороне. Шоферы выступали коротко. Что много говорить, все ясно: раз попался, надо отвечать. Но вот на сцену поднялся молодой паренек в лыжном костюме, незнакомый Никите. Он встал на трибуну и громовым голосом стал говорить по бумажке. Он называл Ирошникова расхитителем социалистической собственности и требовал призвать его к уголовному ответу. У Никиты похолодели колени от громовой речи паренька, и он хлопал ему вместе со всеми.
Потом вышел вперед член товарищеского суда Михаил Буровой. Он посмотрел в зал и заговорил не своим, глухим голосом.
– Товарищи! – Буровой нелепо взмахнул длинными руками. – Если с Ирошниковым так, то и меня тогда судите. Я третьего дня тоже бензин продавал, две канистры дал индивидуальщику. Про других шоферов говорить не буду, а вот о тех, кто на МАЗах работает, могу твердо сказать: они бензин не продают налево, у них ведь дизель-топливо. А я продавал, честно признаю. Так что прошу вас – судите меня.
Буровой сел, и все в зале громко хлопали ему. Тут Никита увидел Мурашева, который бочком пробирался вдоль стены к трибуне.
– Товарищи! – начал Мурашев негромко и внушительно, зная, что все его слышат. – Я, конечно, прекрасно понимаю благородные чувства Бурового, который решил выручить товарища. Но факты, к сожалению, говорят против вас, дорогой товарищ Буровой. За январь месяц у вас, товарищ Буровой, экономия бензина семьдесят литров, а у Ирошникова перерасход сто десять. На сорока литрах его поймали с поличными, а где еще семьдесят? Там же. Так что разрешите вам не поверить, товарищ Буровой. Не выйдет. Ирошникова мы накажем за перерасход, а вас премируем за экономию. Против фактов не пойдешь. И товарищу Ирошникову не удастся уйти от ответственности, несмотря на ваше благородное заявление. Проступок Ирошникова ложится позорным пятном на всю автобазу, которая в этом году не имела ни одного нарушения, и все водители должны сделать из этого соответствующие выводы.
Никита опять хлопал. Речь Мурашева понравилась ему и успокоила его. Он уже ругал себя за то, что так плохо думал о своем начальнике, подозревал его в каких-то нехороших делах.
Ирошников пострадал незначительно: его перевели на три месяца во второй класс водителей и объявили общественное порицание. После суда обещали показать кинокартину, а в перерыве Никита пошел в курилку и видел там, как все шоферы возбужденно радуются, что напряженная обстановка так легко разрядилась.
Ирошников тяжело переживал свой позор. Он стыдился показываться на глаза, пропадал до поздней ночи, по утрам почти не разговаривал, смотрел на Никиту пустым, отсутствующим взглядом.
Как-то ночью Никита проснулся оттого, что его больно трясли за плечи. Он поднял голову и увидел перед собой горящие глаза Ирошникова. Никита сел на постели.
– Проснись, Никита Григорьевич, проснись, – говорил в темноте Ирошников. – Слышишь, Мурашев-то наш, я точно разузнал, верные сведения – дачу себе строит...
– Да ну! – испугался Никита, пытаясь сообразить, как это сообщение может отразиться на его судьбе.
– Верные сведения, – продолжал горячо Ирошников. – В два этажа дом заломил. И все из мусора, из мусора сделано, он с Кравчуком на пару работает.
«И про Кравчука знает», – подумал Никита холодея.
– Не верю я. Мало ли что болтают, – сказал он вслух.
– Я и сам не верил, а теперь точно узнал. Я его выведу на чистую воду, выведу. Вот только отпуск возьму, поеду туда, все досконально разведаю.
– А далеко ехать? – осторожно спросил Никита.
– В Брянской области строит. А дом на имя тещи записал. Чтобы все шито-крыто было. Неглупо, а?
– Ах, в Брянской, – сказал Никита, вытягиваясь на кровати. – А я-то думал...
– Ты что-нибудь знаешь еще? Скажи, скажи. – Ирошников скомкал одеяло. – Что ты думал, скажи?
– О даче этой, – сладко потянулся в кровати Никита. – Я еще на курсах был, ребята о ней говорили. Болтает шоферня.
– Не то, ты не то думал, признайся. Ты что-нибудь знаешь? Говори! – Ирошников схватил Никиту за плечи.
– Ничего я не думал. Не хватай.
– Неправда, я по твоим глазам вижу, неправда. У тебя глаза не лгут. У тебя честные глаза. Скажи мне, скажи. В одиночку, сам знаешь, трудно бороться. Я хотел с тобой, скажи мне...
– Не думал я ничего. Просто спать хочется.
– Эх, Никита, втянули они тебя. Втянули, да? Ведь с ними одна дорога.
– Куда это? – лениво спросил Никита.
– Вот куда, – Ирошников сложил из пальцев решетку и показал ее Никите.
– Ничего я не знаю.
Никита повернулся к стене и потянул одеяло. А Ирошников все шептал в темноте, обещал куда-то поехать, разведать и вывести всех на чистую воду.
После этого ночного разговора Никита совсем успокоился. Все свои страхи он сам и выдумал. Злые языки болтают из зависти. Василий правильно говорил. И Никита окончательно убедил себя, что грузы, которые он возил, попали в детский сад, как и было написано в путевом листе.
В очередной день зарплаты Никита получил больше пятидесяти рублей, и настроение у него стало совсем хорошее. Если так пойдет дальше, будет что купить и вернуться домой не с пустыми руками.
В комнате Никита жил один. Буровой отпраздновал свадьбу и получил с женой квартиру на Парковой улице. Василий Силаев все еще не возвращался из дальней поездки, а Ирошников где-то пропадал по-прежнему.
Иногда приходила Зоя, чтобы узнать, не приехал ли Василий. Она садилась на его кровать, вытирала пыль с его тумбочки и подолгу смотрела на свою фотографию, которую Василий повесил на стене над койкой. Никита ставил на плитку медный чайник, доставал из шкафа пакетик с конфетами, и они пили чай. Зоя рассказывала о себе, хотя и рассказывать было почти нечего. Жила в Усть-Каменогорске, работала на стройке и училась в вечерней школе. Потом окончила школу, приехала в Москву, держала экзамены в строительный институт, не выдержала и осталась у дяди, маминого брата. Поступила учетчицей в автобазу – тоже дядя устроил. В прошлом году дядя получил квартиру, а она с бабушкой осталась жить в старом домике в Марьиной роще. А перед этим еще, когда поступила в автобазу, познакомилась с Василием.
– Как познакомились мы с Васей, все перевернулось, – грустно говорила Зоя.
– Да, худо тебе, – только и отвечал Никита, вздыхая.
– Пожалуйста, не жалей меня. – Зоя гордо встряхивала головой. – А то не буду ничего рассказывать. Вот письмо сегодня от него получила.
Никита повертел в руках конверт, посмотрел на штемпель – из Брянской области...
– Что он там делает, не знаешь? – спросил Никита.
– Строит что-то для подрядчика. Не знаю точно.
– Пионерский лагерь? – насмешливо спросил Никита.
– Знаешь, так не спрашивай.
– Ничего я не знаю, – испугался Никита. – Не хочешь, так не рассказывай. Я нелюбопытный.
Никита привязался к Зое, жалел ее, хотел помочь – и не знал как.
В последний день февраля приехал Василий. Большой медный чайник стоял на столе. Никита и Зоя пили чай.
Василий не вошел, а вбежал в комнату с чемоданом в руках.
– Ага, попались! – закричал он с порога. Зоя засмеялась и бросилась ему на шею. Василий чмокнул ее в щеку и поставил чемодан.
– Берегись, Никита, я тебя с твоим самосвалом на дуэль вызову. Самосвал на самосвал – кого наповал.
– Валяй, валяй, – говорил Никита, радуясь приезду Василия. – Мой посильнее, я тебя живо в овраг спихну.
– Ух, замерз. Налейте чаю. Сейчас что-нибудь покрепче внедрим.
– Опять! – с упреком спросила Зоя, опуская руку Василия, которую до этого держала в своей руке.
– Это ты опять, – усмехнулся Василий. – И я опять. Все начинает вращаться с исходной точки. Подарочек тебе привез – экономия! – И видя, что Зоя не проявляет радости, строго прибавил: – Но-но, надо – значит, привез.
Василий был чем-то озабочен. Он хвастливо рассказывал о поездке – накрутили двести процентов, привезли от подрядчиков благодарность с семью печатями, две бочки экономии, но беспокойное выражение не покидало его лица. Он то косился на дверь, то бестолково кричал и суетился, разбирая вещи в чемодане. Никита хотел было рассказать свои новости, но Василий лишь отмахнулся: «Подумаешь, Буровой. Мы с Зойкой тоже скоро поженимся. Вот только подготовочку сделаем. Правда, Зоя?» Сообщению о суде над Ирошниковым он не удивился и заявил: «Они, тихони, все такие». Однако через некоторое время заинтересовался, стал расспрашивать. Умолчав о ночном разговоре, Никита рассказал, что Ирошников пропадает по вечерам, ведет себя непонятно.
– Шпионит, – не задумываясь, определил Василий, и Никита удивился его проницательности.
– В общем, успехи на всех фронтах, – скривил губы Василий. – Неплохо устроились.
– Не стыдно тебе, Вася? – Зоя передернула плечами.
– Какие успехи? – удивился Никита.
– Так вы ничего не знаете? – Василий покосился на них и потряс кулаком в воздухе. – Премия!
Никита недоверчиво посмотрел на Василия, но тот убежденно продолжал:
– Сходи в контору. Приказ на стенке вывешен для гласности. Нам, кстати, поговорить надо без твоего присутствия.
Никита поспешил в контору. На стене, напротив кабинета Мурашева, висел напечатанный на машинке приказ по автобазе. Отмечая добросовестную работу и за экономию дизель-топлива выдать денежную премию в размере 30 рублей водителям МАЗов. Затем шли фамилии и против цифры «семь» стояло – Кольцову Никите Григорьевичу.
Он два раза перечитал приказ и медленно пошел обратно. Не замечая ничего, он пересек шумный двор автобазы, вышел на улицу, повернул в переулок.
Никита напряженно думал, но мысли все время путались, и он никак не мог добраться до главного. Это ошибка, твердил он, и ему хотелось повернуть назад, чтобы еще раз перечесть приказ и убедиться в ошибке, но он упрямо шагал вперед, потому что знал: ошибки не было. Но, кроме того, он точно знал, что не было у него и экономии топлива. Если бы в приказе была лишь добросовестная работа, это да, это было, тут все правильно. Но там упоминалась также и экономия, а ее-то и не было. Тут и находилась ошибка. Наверное, накладные перепутали. А может, он сам напутал? Нет, он каждый килограмм топлива высчитывал, потому что приходилось блуждать по московским улицам и трудно было уложиться в норму. Но он все-таки уложился. А тут экономия. Откуда? Ведь дальних рейсов он не делал.
И вдруг Никиту осенила простая мысль. Вот откуда пошла экономия! Ведь в путевке, подписанной тогда Кравчуком, стояло три рейса, а он сделал только два. Эти-то сто двадцать километров в оба конца, которые он не ездил, и дали пятьдесят килограммов экономии. Вот как все просто.
Найдя причину ошибки, он на минуту успокоился, а потом встревожился еще сильнее. Все же знают, что он не делал третьего рейса, он и диспетчеру об этом говорил. Зачем же они посчитали этот рейс и экономию за него вывели? Они сделали это специально, чтобы заманить его в свои сети. И ему уже начал мерещиться целый заговор, составленный лишь затем, чтобы дать ему тридцать рублей премии. Однако, дойдя до столь нелепого предположения, он улыбнулся про себя, и мысли его стали работать в обратном направлении. Ведь он совсем забыл об этом рейсе. Так и они. Когда в конце месяца взяли и сложили путевки, этот рейс по забывчивости не вычеркнули. Может, они еще вспомнят, и все разъяснится – он не получит премии. Но сам не пойдет разъяснять. Ошибка ошибкой, а тридцать рублей на дороге не валяются.
7Наконец подошел день выдачи зарплаты. Чувствуя гулкие удары сердца, Никита стоял в очереди у кассы. Сейчас все разъяснится: ошибка или нет. Никита неторопливо расписался в ведомости, принял в руки заработанные честным трудом пятьдесят два рубля, тщательно пересчитал их, вызывая громкое недовольство за своей спиной, и уже, разочарованный, собрался отойти, как услышал:
– Минутку, товарищ Кольцов, – кассир достал из папки лист бумаги, провел по нему длинным сухим пальцем: – Вот здесь, пожалуйста, распишитесь в получении премии.
Никита поставил подпись, вернул лист бумаги, и в обмен на это кассир протянул ему премию. Деньги были мятые, в темных жирных пятнах, от них пахло бензином. Никите стало не по себе, он торопливо отошел от кассы, пряча деньги в карман.
Василий болтал во дворе с шоферами. Увидев Никиту, он сделал грозное лицо и поманил его пальцем. Никита подошел.
– Премией наградили? Может, должок вернешь по назначению?
– Я говорил: за мной не пропадет. – Никита хотел было достать деньги, которые жгли ему руки, но Василий ухватил его за локоть, жарко шепнул в ухо:
– Есть дело! Следуй!
Никита пошел за Василием. За углом стоял трехтонный самосвал. Никита залез в кабину, все еще не понимая, что это значит, и тревожась все больше.
– Так ты возьми, Василий Петрович. – Никите в конце концов удалось вытащить деньги, и он решительно протянул их Силаеву.
– Убери свой мусор. Мы сегодня такой магарыч загребем – закачаешься!
– Нет уж, Василий Петрович, ты меня уволь. Должок прими – и до свидания. Я еще не обедал сегодня.
– Вот мы и поедем закусить. Угостишь земляка – и квиты. Принимается?
– Честно говоришь?
– Эх, ты тульский самовар. Чего зря кипятишься? – Василий засмеялся.
Они проехали несколько улиц и остановились у старинного здания с красивой вывеской. Василий прыгнул наземь и принялся ходить взад-вперед по тротуару. Вдруг Никита увидел, что рядом с ним идет Мурашев. У начальника было усталое лицо, но шагал он бодро, по-деловому. Он говорил что-то сердитое Василию, а тот глядел начальнику в лицо и мотал головой, соглашаясь. Мурашев скользнул рассеянным взглядом по кабине, и они прошли мимо.
Минут через пять дверца кабины заскрипела, и Никита увидел Мурашева, который стоял на тротуаре.
– А, это ты, Кольцов, – сказал Мурашев. – Я и не заметил тебя. Как дела? Пассажиром стал?
Никита сдержанно ответил, что дела идут хорошо.
– Так, так, – говорил Мурашев, покачиваясь на толстых ногах и стреляя глазами вдоль улицы. – А должны идти еще лучше. На «отлично» должны идти наши дела. И в личной и в общественной жизни. Ясно?
– Буду стараться, чтоб отлично, – ответил Никита.
– Вот, вот, именно стараться, – подтвердил Мурашев, продолжая шарить глазами. – Стараться всем надо, поднимать благосостояние. Семилетка вот идет. Надо всем стараться, надо стараться. Не для себя работаем...
– Надо, надо, – повторял Никита.
– Старайся, Кольцов, старайся... – Никита почувствовал за спиной толчки: наверное, Василий пробовал ногой баллоны. Мурашев внезапно оборвал себя на полуслове, засеменил по тротуару. Никита увидел, как начальник догнал какого-то высокого мужчину с толстым портфелем. Они остановились у водосточной трубы. Высокий качал головой и не соглашался. Тогда Мурашев вытащил что-то из кармана, протянул высокому. У Никиты было острое зрение, – спасибо Федору Родионовичу: спас глаз, – и он с удивлением увидел, что Мурашев дает высокому пачку шоколада «Мокко». Высокий оглянулся, спрятал шоколад в портфель, подал Мурашеву руку и быстро пошел вдоль улицы.
Мурашев вернулся к самосвалу. Лицо у него было строгое.
– Значит, ты звякай, Василий, – Мурашев увидел Никиту и приоткрыл дверцу. – Вот видишь, Кольцов, не договорили мы с тобой: дела, брат, дела. Сейчас время такое – все трудятся.
– Трудятся, трудятся... – повторял Никита.
– Кстати, Никита Григорьевич. Не забыть бы. Там ведь один рейс за тобой оставался. Помнишь, тогда – в детский сад?
– Я помню, помню, – встревоженно перебил Никита. – Я даже сам к вам хотел... Я сделаю...
– Ладно, как-нибудь после. Не к спеху, – великодушно сказал Мурашев. – Главное, ты помнишь. Ну, желаю...
Мурашев ушел. С другой стороны появился Василий. Он покопался в моторе, потом поднялся в кабину, и они поехали.
– Начальник-то не в духе сегодня, – сказал Василий. – Ревизию в автобазе намереваются предпринять.
– Что-нибудь не в порядке? – осторожно спросил Никита. – Недостача?
– Разве можно рассчитать наперед, – неопределенно ответил Василий. – Хозяйство огромное, за всем не уследишь. Мало ли что может приоткрыться. Скажем, излишки. Тут же допрос: «Откуда у вас излишки сконцентрировались?» И пошло... Излишки еще хуже недостачи.
– Это ты верно. – Никита вдруг решился. – А взятку кому он давал?
– Ты что, с луны свалился? – Василий нервно засмеялся.
– Думаешь, я маленький? Я все вижу. Вы его караулили, а ты сигнал ногой дал. Подошел, шоколад вручил. Я уже один раз видел...
– Рассказать? – Василий пронзительно глянул на Никиту. – Хочешь? Всю механику обнажу.
Никита замолчал. Слова Василия были слишком прозрачны: на такую тему лучше не разговаривать. Потом этот разговор с начальником – тоже не к добру. Все это тревожило Никиту все сильнее, хотя ничего страшного еще не случилось. Но Никита чувствовал, что непременно случится. Сегодня же случится.
Незаметно пошел снег. Он падал все гуще, застилая улицы и дома белесой пеленой. Снег летел навстречу машине, впивался в стекло.
– Зарплата с неба посыпалась, – усмехнулся Василий.
– Отпустил бы ты меня, Василий Петрович, – попросил Никита. – Я ведь смену не отработал.
– Вот сейчас и поработаем вместе.
К удивлению Никиты, самосвал подъехал к снегопогрузчику и встал в очередь. Они отвезли снег к колодцу и снова поехали к погрузчику. Никита вспомнил, как он встретился с Силаевым и они ехали в этой же машине. И Никите сделалось тоскливо. Приближалась весна, и даже здесь, в каменном городе, уже чувствовалась ее близость: в сыром запахе потемневшего снега, в черных проталинах на крышах домов, в сосульках, уцепившихся за карнизы. Пора было возвращаться домой, на посевную. И Никите вдруг захотелось выйти из машины и пойти, пойти, все прямо и прямо – в поля. Идти напрямик по полю и полной грудью вдыхать запах земли.
Снег перестал было на минуту, а потом повалил с новой силой. Задул порывами ветер. Снежная пыль поднималась с мостовых, неслась вдоль улиц. Для хлебороба этот снег – благо; а тут, в городе, он помеха. Снег ложился на камень улиц и площадей девственно чистый, как в деревне, как в поле, когда вывозишь навоз с фермы, но люди и машины тут же топтали этот чистый снег, подминали его колесами, сгребали в кучи – снег становился тяжелым и грязным, его грузили и везли на свалку.
Самосвал подъехал к колодцу, вывалил снег в дыру. Василий вылез, поговорил о чем-то с Зоей и вернулся назад. Самосвал медленно кружился по городу, не вставая к погрузчикам. Весь обсыпанный снегом, катился по улице троллейбус. Люди торопливо шли по тротуарам. Верхние этажи домов затянулись снежной пеленой. Два раза Василий забегал в подъезды домов и быстро возвращался. Потом остановился у телефонной будки против большого рынка. Никита видел, как Василий кричал в трубку и махал свободной рукой.
Но вот широкие улицы и большие дома остались позади. Они въехали в Марьину рощу. По одну сторону стояли в ряд высокие башни, а по другую тянулись низкие бревенчатые избы, окруженные сугробами и заборами.
Василий остановился у небольшого дома на четыре окна, с высоким забором. Он шмыгнул в калитку, открыл ворота. Никита сел за руль и завел машину во двор. В руках у Василия появился небольшой чемодан, как для бани. Никита вылез из кабины, думая, что они сейчас пойдут в дом, но Василий подошел к калитке и сказал:
– Шагай!
На крыльцо вышла высокая старуха в старом пальто, наброшенном на плечи. Она поглядела им вслед, но ничего не сказала. Следом выскочил большой лохматый пес и лег у ног старухи, настороженно следя за Никитой.
Они вышли на улицу. Никита тревожился все сильнее – что еще выкинет Василий, куда он спешит? По какому такому делу?
На углу Василий вдруг поднял руку, и около них остановилось такси. Мягко покачиваясь, машина катилась по снежным валам. Василий глянул на часы.
– Дай две копейки. – Взял монету, скомандовал: – Прижмись к автомату, шеф.
Боковые окна, заднее стекло залепило снегом. Лишь спереди, сквозь расчищенный треугольник виднелась улица, по ней, переваливаясь, катились автобусы. Снег сыпал не переставая. Убаюкивающе шумел мотор такси.
– Ну и валит, – сказал шофер. – Тяжелая работа будет.
– Разгребем, – сказал Никита. – Техника нынче в силе.
– Полный вперед! – Весь в снегу Василий плюхнулся на сиденье, ухватил чемодан.
Они доехали до большой площади и прошли в здание вокзала. Никита в недоумении шел за Василием – мимо билетных касс, мимо выхода к поездам, мимо киосков. У длинного ряда серых ящиков Василий остановился, сунул в щелку монету. Затем дернул дверцу и спрятал чемодан в серый ящик. Опять пошли по каменным залам, мимо лавок, пассажиров – в широкую стеклянную дверь. Подскочил седой бородатый швейцар. Он важно и бережно снял с них замусоленные телогрейки, и они оказались в огромном высоком зале, заставленном столиками и пальмами. Василий огляделся и, петляя меж столами, зашагал в дальний угол.
– Приехали, – сказал он, усаживаясь за столиком у окна. – Садись, Никита Григорьевич, отметим это дело.
– Какое? – спросил Никита. – Премию мою?
Василий скривил губы.
– Стоит такую ерунду отмечать. Сегодня мой день. День рождения. А потом предстоит ревизия. Верные люди предупреждение дали.
Никита ахнул. Ловко Василий придумал. Только кто поверит. Конечно, он врет про день рождения. Однако Никита рассудил, что ему выгодно поверить Василию.
– Сколько тебе стукнуло? – спросил Никита.
– Тридцать три. – Василий широко улыбался, довольный эффектом, который произвело его сообщение.
Официант принес большой потный графин с водкой, расставил на столе тарелки с закусками. Никита предложил тост за именинника. Выпили, закусили.
– Я хоть моложе тебя, Никита Григорьевич, – говорил Василий, – но умнее.
– Ловчее, – поправил Никита.
– Ладно, ловчее. Для ловкости тоже голова требуется. И я тебе скажу, Никита, ты на верном пути. Выпьем за твои успехи.
– Какие у меня успехи, – скромно возразил Никита, чокаясь с Василием.
– Приветствую твою самокритику. – Василий крякнул, ставя рюмку на стол. – Успехи, конечно, еще не реальные. Тебе еще много расти. До меня, скажем. Сегодня, к примеру, пять сотен загреб.
– Везет же тебе, – с восхищением и завистью проговорил Никита.
– Голову на плечах надо иметь. На везенье рассчитывать – сам всю жизнь других возить будешь. А я желаю и пассажиром побыть.
– За что же тебе столько отвалили? – спросил Никита.
– За голову, говорю, за голову. Подсчитали экономию за мое рацпредложение за прошлый год, за приставные борта, слыхал? Пятьсот тысяч государству – пять сотен мне. – Василий распахнул пиджак и показал запечатанную пачку денег.
– Да. Мне за тобой не угнаться, – с верой сказал Никита. – С другой стороны, за баранкой мне спокойнее. Вот ты перед ревизией дрожишь, а я ее не боюсь.
– Я? Дрожу? Прими стакан воды. Кому ревизия, а мне доход. Умный человек во всяком деле прибыль раскроет. Вот. – Василий отбросил штору и показал рукой в окно. – Смотри сюда. Видишь, сколько денег с неба сыплется. Это миллионы летят. Хочешь научу, как их поймать?
– Да уж учил однажды, – усмехнулся Никита. – Пункт первый: держись правой стороны. Я свою сторону знаю. Вот рационализация – это да. Мне бы придумать.
Никита задумчиво жевал ветчину.
– У всех корысть, – жарко шептал Василий, и слова его туманили голову. – Если я сам о себе не подумаю, никто не вспомнит, что вращается в жизни такой Васька Силаев. Я один, понял. Мне рассчитывать не на кого. И ты не думай, что о тебе кто-то заботу будет строить. Ты сам по себе. Посему – объединяйся со мной.
Они пили еще, и слова Василия плотно обволакивали Никиту, не давая выхода возражениям, притупляя их.
Такси повезло их сквозь снежный город, опять к тому дому, где они оставили самосвал. Два окна светились красным светом. Василий уверенно пошел вперед, открыл в темноте дверь, вторую, и они оказались в просторной, чистой горнице с низким потолком, с которого свисал красный шелковый абажур.
– Кто там? – послышался женский голос за стеной, и Никита вздрогнул, услышав его. Дверь соседней комнаты раскрылась, на пороге стояла Зоя, одетая в длинный малиновый халат. Увидев Никиту, она смутилась, захлопнула дверь и вышла через минуту в тугом шерстяном свитере и в темной юбке. Она подвинула Никите стул, и он сел.
– Располагайся, – подтвердил Василий. – Сейчас Зоя нам все организует, и будем культурно повышать уровень. – Василий кивнул на телевизор, который стоял в углу на комоде.
Зоя вышла на кухню.
– Придется подождать, – сказала она, вернувшись в комнату. – У нас газа нет, на керосинке. Сегодня я Никиту чаем угощу, а то все у него пила.
– Кстати, Зойка, забери эту ерунду. Не бойся, это премия. Никита может дать подтверждение. – Василий достал из кармана толстую пачку денег, распечатал ее, отделил несколько бумажек, сунул их в карман, а остальное протянул Зое. – Береги на свадьбу. Как только снег сойдет, будем играть свадьбу. Ох и гульнем, Зойка. На даче. На зеленой травушке-муравушке. Прощай, молодецкая волюшка!
Зоя молча приняла деньги и спрятала их в комод. Василий встал, с хрустом потянулся.
– Я пока вздремну для подкрепления бодрости. А ты, Никита, повесели Зою. – Он отдернул ситцевую занавеску, снял сапоги и лег на высокой железной кровати. Вскоре за занавеской послышался храп.
– Так я и живу, – сказала Зоя, смущенно и виновато глядя на Никиту. – Давно хотела тебя пригласить.
– Это скоро начнется? – спросил Никита, кивая на телевизор. Зоя повозилась у блестящего ящика, и он вспыхнул бледным лунным светом. Послышалась резкая музыка. Женщина в короткой юбочке быстро кружилась на льду, взмахивала руками, взлетала в воздух. Вот она разбежалась, прыгнула, крутясь, и присела.
«Это был тройной оборот, – говорил голос за экраном. – У Николь сильные толчки, но приземление ей не всегда удается. Надо полагать, судьи снизят балл за такой прыжок».
– Откуда это? – спросил Никита.
– Наверное, из Давоса, – ответила Зоя, не глядя на экран. – Первенство Европы по фигурному катанию.
– Красиво, – сказал Никита. – Смотри, куда забрались. Но и у нас в Медео, верно, не хуже.
Метель глухо завывала за окнами, крутилась над городом, а в Давосе сверкало солнце, и красивые женщины в облегающих костюмах чередой кружились на экране.
Зоя сидела спиной к телевизору и смотрела на Никиту. Наконец Никита заметил ее пристальный взгляд, удивленно уставился на нее.
– Он тебе рассказал? – шепотом спросила Зоя.
– Рассказал кое-что, – так же шепотом ответил Никита.
– И ты согласился? – Широко раскрытые глаза Зои в упор смотрели на Никиту.
– Еще не знаю.
– Началось уже? – раздался громкий голос, и в комнату вошла высокая старуха в темной шали. – Потуши свет, голубушка.
Старуха села перед Никитой, загородив лунный экран. Никита осторожно передвинулся в сторону. Зоя потушила красный абажур и вышла на кухню. Василий протяжно храпел за ситцевой занавеской.
Зоя вернулась в комнату, подала Никите чашку горячего чая и села по другую сторону старухи. Так они сидели и завороженно смотрели на мерцающий серебристый экран.
Двое мужчин раскатывали на льду широкий мягкий ковер. Внезапно в комнате вспыхнул яркий свет. Никита оглянулся и увидел Василия, который стоял босиком у стены, заломив с угрожающим видом руки, будто собирался бросить что-то в них.
– Нарочно не разбудила, нарочно, я знаю, – свистящим шепотом говорил он, грозя Зое узловатым кулаком.
– Садись с нами, Вася, – сказала Зоя с кроткой улыбкой. – Очень хорошая передача. А после кино будет.
– Одевайся, Никита Григорьевич, – коротко приказал Василий.
– Хоть бы чаю попил, – просила Зоя.
– Опаздываю. Поеду без чая, сама виновата.
Никита нехотя встал. Голова его все еще шумела от выпитой водки, и он схватился за спинку стула. Василий уже натягивал сапоги. Зоя подбежала, обхватила его плечи.
– Не надо, Вася, не надо. Прошу тебя. Куда вы поедете в такую метель? Не надо сегодня. Чует мое сердце...
– Вот чудачка городская, – отмахивался Василий. – Разве я для себя? Приказ с вершины... К тебе, между прочим, он тоже имеет отношение. А снега мы не боимся: нас он кормит. Так, Никита?
– Никуда я тебя не пущу, – твердо сказала Зоя. – И Никиту не пущу. Он мой гость.
– Оставь их, голубушка, – сказала старуха. – Не вмешивайся в мужские дела. Такая погода в аккурат для мужских дел.
Василий натянул сапоги и, легко отстранив Зою, пошел к двери.
– Власть держать после свадьбы будешь, – проговорил он, оглянувшись.
Опустив руки, Зоя смотрела ему вслед. Василий пригнулся, нырнул в дверь. Никита за ним.
Они вышли в темный двор. Метель кружилась и бушевала. Самосвал был обсыпан снегом. Снег слепил глаза, забивался за ворот.
Василий открыл сарай и сверкнул карманным фонариком. Никита подошел ближе и увидел в глубине ряд железных бочек. Неожиданно трезвея, он разглядел в луче света за бочками листы железа, мешки. В дальнем углу поблескивала глянцевая ванна.
Василий взял две доски и принялся колотить их одна о другую, очищая от снега.
– Пробки проверь, – сказал он.
Никита нагнулся и постучал рукой по железным пробкам. Резкий запах бензина ударил ему в нос и окончательно отрезвил его. Так вот она, экономия бензина. Хитрая экономия. Василию записывают рейсы, которые он не делал, и у него образуются огромные излишки бензина. Часть его он сдает под видом экономии и получает за это премию. Остальное прячет в сарае, а потом сбывает. Ловко работает. С двух сторон выгода.