Текст книги "Дом среди сосен"

Автор книги: Анатолий Злобин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)

4

«Берегите детей» – написано на борту машины, идущей впереди, и Никита во все глаза следит за надписью, боясь отстать от колонны и затеряться в каменных пространствах города. Узкая, как ущелье, улица упирается в серый дом с острыми башенками – тупик. Доедешь до серого дома – и улиц оказывается две. Поворот – и перед тобой широкая площадь, огороженная желтыми перилами, а от площади расходятся сразу пять улиц – куда путь держать?

Машина с надписью повернула налево – Никита крутит за ней. Девушка в белых сапожках бросилась под колеса – Никита вовремя тормозит. Еще один поворот – начался знакомый проспект. Теперь все прямо и прямо до самой стройки за оврагом. Никита сунул в рот папиросу, чиркнул спичкой.

Проспект заставлен красивыми домами из светлого кирпича. За ними – дома попроще, из панелей, похожие друг на друга, как краны, которые торчат там и тут.

Сзади послышалась сирена – Никита притормаживает, жмется к обочине. Большая красная машина с лестницей несется посередине улицы, и Никита провожает ее тревожным взглядом: где-то беда приключилась. Синий автобус обогнал Никиту, закрыл передние машины. Никита поддает газу, чтобы не отстать от своих.

Много опасностей подстерегает Никиту в огромном городе. Вчера, к примеру, попросился в кабину мужчина в кожаной кепке, вполне приличный с виду. Никита подумал: надо подвезти человека, а тот предложил завернуть на дачу, уголь подбросить.

– Я же на работе, – удивился Никита.

– Десятку подкину... Двенадцать, – жарко шептал соблазнитель.

У Никиты от страха спина потеплела.

– Покиньте машину, – сказал он с трепетом.

Тот вылез, подбежал к другому грузовику и начал там торговаться: вот какие бессовестные люди попадаются. Никита весь вечер не мог прийти в себя: а что, если тот гражданин в кожаной кепке был специально подослан к нему?

А утром Никита узнал, что Силаев с двумя машинами уезжает в Брянскую область, и это известие тоже почему-то обеспокоило его. Однако Силаев как ни в чем не бывало попрощался и уехал. Никита лишь посмеялся над своими страхами.

Вот и щит показался, за ним въезд на стройку. Передние машины уже повернули туда, стоят у конторы. Никита пристраивается в хвосте и снова закуривает.

Вопреки предсказаниям Бурового, работа на стройке шла без перебоев. Экскаваторы грузили смешанный со снегом мусор, грунт из котлована. Самосвалы ехали в овраг, где была свалка, и опять возвращались к экскаватору. Стройка огромная: одного мусора отсюда увозят сотни машин в день. Никита был доволен работой: дорога от экскаватора к оврагу недлинная, блуждать тут негде, знай себе поворачивайся; если хорошо повернешься, перескочишь норму, то каждый поворот будет считаться за три. Прогрессивку умные люди выдумали...

Ударили морозы. Солнце сверкало над городом, над строительной площадкой, снег хрустел под колесами самосвала, но в кабине тепло, сухо, не то что дома, когда вывозишь в поле навоз и раскидываешь его – вот где нахолодаешься...

Работа на стройке шла хорошо, и Никита постепенно забыл о своих опасениях. И тут случилось. В конце недели, когда Никита сдавал после работы путевой лист, дежурный бросил в окошко:

– Тебе Борис Николаевич велел явиться.

У Никиты засосало под ложечкой, и он пошел на второй этаж. Секретарша внимательно поглядела на него.

– Товарищ Кольцов? Вас ждут.

Никита вошел в кабинет и увидел там вертлявого, который сидел на стуле и с любопытством смотрел на дверь. Грузный Мурашев утонул в кресле за столом и тяжело дышал, словно ему не хватало воздуха.

– Ну? Что я тебе говорил, Кольцов? – затараторил вертлявый, выворачивая губы. – Говорил я, что встретимся? Как жизнь молодая?

Никита осторожно присел на стул, вопросительно глядя на Мурашева.

– Я тут ведомость просматривал, – заговорил Мурашев. – Все правильно. Сколько сделал, столько тебе и выписали. Жаловался, что мало получил, – пояснил он Кравчуку.

– Да нет, я ничего, – смущенно возразил Никита. – Мне хватает. Укладываюсь.

– Ты не робей, Кольцов, – быстро перебил вертлявый, – режь правду матку. Всем известно, что в четвертой автобазе буквально прижимают рабочий класс. Вот будет производственное совещание, ты непременно выступи на эту тему. Так и скажи: на голую зарплату не проживешь, а подработать не дают. Ваш начальник, он критику любит. – Вертлявый тонко захихикал.

– Ближе к делу. – Мурашев поднял руку, показывая Никите белую мягкую ладонь. – Как твоя машина, Кольцов?

– Машина новая, можно считать, только с завода. Еще пяти тысяч не прошла, – обстоятельно ответил Никита, пытаясь сообразить, что может означать этот вопрос.

– Не блуждаешь больше по Москве? – спросил Мурашев с подозрением.

– Ай-яй-яй, – вертлявый хлопнул себя по лбу. – Как же это я? Обещал тебе показать Москву-матушку. Буквально из головы выскочило. Завертелся, сам понимаешь. Но критику твою готов признать. Не только Москву готов показать, но и Подмосковье. Все дачные красоты раскрою. Когда прикажешь, Кольцов, хоть завтра готов поступить в твое распоряжение.

Никита угрюмо молчал. Назойливость вертлявого была ему неприятна и подозрительна.

– Так вот какое дело, Кольцов, – сказал Мурашев, подумав, – Индивидуальное задание. Надо отвезти груз в Красную Пахру. Это по Калужскому шоссе. Знаешь?

– Борис Николаевич, – пискляво запел Кравчук, – как вам не стыдно? Да это же буквально оскорбление – объяснять дорогу шоферу. Не надо, не надо, умоляю вас.

– У кого груз брать? – деловито спросил Никита, не слушая Кравчука.

– Что за парень! – подпрыгнул вертлявый. – Рвет и мечет. В самую точку угодил, Кольцов, в самую точку. Отправитель-то я. У меня заберешь груз. Я тебе верю, даже расписки с тебя не возьму.

Никита почувствовал беспокойство, но Мурашев строго сказал, что все документы – путевой лист, накладную – надо оформить, как полагается. На четвертой автобазе всегда был четкий порядок с оформлением, за бумагами тут следят во все глаза.

– Отправитель Кравчук, – говорил Мурашев. – Получатель в Красной Пахре он же. Вернее, детский сад стройки.

Кравчук с восхищением глядел на Мурашева и быстро-быстро потирал руки.

– Решил своим деткам сад построить, – восторженно пояснил вертлявый. – Делаю по последнему слову техники, со всеми удобствами. Летом приезжай, Кольцов, на открытие. Почетным гостем будешь.

– Однако имеется одно «но». – Мурашев грузно встал, опираясь руками о стол, подошел к Никите. Кравчук подвинул стул с другой стороны и заглянул в лицо. Никита беспокойно заерзал на стуле, растерянная улыбка блуждала на его лице, он не знал, на кого смотреть, кого слушать.

– Кольцов, голубчик, прошу, умоляю... – быстро пищал вертлявый и шарил взглядом по лицу Никиты. – Сам понимаешь, с этим теперь строго стало. Профсоюзы стоят на страже. Скажи, что ты согласен. От одного твоего слова зависит судьба всего детского сада.

– Да я не знаю, – в отчаянье пробормотал Никита.

– Согласен, вижу по глазам, согласен! – радостно вскрикнул Кравчук. – Вот она, загвоздка. Ехать далеко, за день надо успеть три рейса. Просим тебя выехать пораньше.

Никита растерянно посмотрел на Мурашева. Тот глядел на Кравчука и насмешливо улыбался. Но вот Мурашев перевел взгляд на Никиту, и лицо его сделалось сосредоточенным.

– Да, Кольцов, часов этак в пять. Не откажи. Сам понимаешь, тут я приказать не могу. Тут я твой проситель.

У Никиты отлегло от сердца. Он глубоко передохнул. Стоило просить из-за такого пустяка. Обычное спокойствие вернулось к Никите.

– Отчего же, – степенно ответил он, – это можно. Можно и в пять выехать.

– Замечательно, Кольцов! – вздрагивая всем телом от восторга, кричал Кравчук. – Ты выехал в пять и поехал, и поехал. И вот семь часов. Рабочий день едва начался, а у тебя уже два часа сверхурочных в кармане. Я тебе буквально завидую...

– Итак, договорились. – Мурашев грузно уселся в кресло, и вислые щеки его затряслись от кашля. – А чтобы задержки не было, – продолжал он, отдышавшись, – я тебе путевку подготовил. Вот.

Никита взял сложенный вчетверо лист бумаги и, не читая, положил его в карман.

– Я тебя на месте встречу, – заговорил Кравчук. – Подъезжай прямо к экскаватору, я там буду. Придется и мне пораньше встать, чтобы тебя не задерживать.

– Вопрос решен. Желаю, – Мурашев кивнул головой. Кравчук подскочил к Никите, обеими руками ухватил его кисть и принялся трясти ее, провожая к двери.

В половине шестого Никита подъехал к экскаватору. Фары самосвала осветили стеклянную кабину, черная кривая тень метнулась и скатилась оттуда на снег.

– Чего ты так светишь? – Кравчук нелепо замахал руками перед колесом. Никита включил полусвет. – Так и ослепить недолго, – испуганно говорил Кравчук, забираясь в кабину. – Прямо в глаза наставил. Поехали.

Они долго крутились между остовами строящихся домов и сугробами снега. Наконец Кравчук указал место. Никита остановился у низкого длинного сарая. Кравчук велел ждать его и пропал в темноте.

Никита заглушил мотор, огляделся. Фары освещали грязные кучи снега, а за кучами свет натыкался на красную кирпичную стену магазина. Сбоку чернел скелет башенного крана, на мачте болталась на ветру желтая лампочка, и снежный шар крутился вокруг нее. Было тихо. Только ветер негромко подвывал за стеклами да хлопала где-то в темноте незапертая дверь.

Под это мерное хлопанье Никита незаметно задремал. Сквозь сон он слышал голос Кравчука. Потом густой женский голос спросил: «Сюда грузить, что ли?» – и послышались глухие шлепки по кузову. «Муку грузят», – подумал во сне Никита и поудобнее уложил голову на спинку сиденья. Затем в кузове раздались дробные щелчки. «А это кирпич, – отметил про себя Никита, – только зачем кирпич с мукой вместе?»

Когда Никита открыл глаза, Кравчук уже сидел рядом с папиросой в толстых губах.

– Поехали, – сказал он. – Прямо и направо.

Они снова закружили мимо высоких куч земли, сараев, складов. Кравчук вертел головой и указывал дорогу. Нырнули в темную яму и с трудом выбрались на противоположный склон. Наконец самосвал выехал на шоссе.

Кравчук устроился поудобнее, привалил голову к сиденью и засвистел тонким, срывающимся храпом.

Светало. Серая лента шоссе удлинялась, убегала все дальше от самосвала, пока не коснулась горизонта. По бокам проступали темные лесные опушки, низкие избы, погруженные в пышные, как тесто, сугробы.

Машина быстро шла по пустынной дороге. Когда подъехали к Пахре, совсем рассвело. Спящий Кравчук вдруг громко сказал:

– Налево!

Никита вздрогнул от неожиданности и свернул с шоссе. Самосвал тяжело пополз по снежной дороге. Проехали лес, небольшой пустырь, мост через реку и снова углубились в лес. По обе стороны дороги среди густых елей стояли красивые дома с закрытыми ставнями. У одного из домов они остановились. Кравчук засунул два пальца в рот и лихо, по-разбойничьи, засвистел. Клок пушистой ваты слетел с ели и беззвучно упал на радиатор. Над деревом взлетела и закричала ворона. Залаяла собака. Из дома быстро вышел рослый старик в тулупе с большой деревянной лопатой в руках. Старик скинул тулуп на снег и оказался высоким мужчиной в красной нейлоновой куртке. Он схватил лопату и принялся быстро разгребать снег у изгороди, чтобы раскрыть ворота. Кравчук сходил в дом, вынес оттуда лопату поменьше и тоже начал бросать снег от изгороди. Большая серая собака бегала за домом, лаяла на машину.

Никита посидел немного, потом спрыгнул на снег и, косясь на собаку, пошел в дом за лопатой. На крыльце он отряхнул сапоги и прошел на широкую, обтянутую инеем террасу. В дальнем углу стояли две бочки из-под бензина. Он посмотрел вокруг, надеясь увидеть лопату, и направился к ближней двери.

– Нравится детский сад? – услышал он за спиной. В дверях террасы стоял Кравчук и настороженно улыбался.

Никита похвалил добротные постройки, но удивился: зачем в два этажа, ребятишкам неудобно будет. Кравчук тоненько захохотал.

– Ох, Кольцов. Поступай ко мне на стройку. Такой парень зря пропадает у Мурашева. А я тебя десятником поставлю. Квартиру дадим.

– А не мал он? На сколько ребят рассчитан? – допытывался Никита.

– Тридцать, Кольцов, тридцать деток, – смешки так и сыпались из толстых губ Кравчука. – Пять комнат на тридцать деток. А наверху обслуживающий персонал. У нас он не один, такой детский сад. Еще в Апрелевке есть, не бывал там? Побываем. Все подмосковные рощи изучим с тобой. – Кравчук обернулся. – Пошли. Борис уже кончает. Я тебя с ним буквально познакомлю. Он тоже автомобилист заядлый, научит тебя всяким штучкам...

Самосвал подъехал к террасе. То, что Никита посчитал мукой, оказалось мешками с цементом. На них были навалены разноцветные плоские плитки, а не кирпич, как думал Никита.

Бумажные мешки с цементом были тяжелые и скользкие. Никита переваливал их через борт на плечи Кравчука и Бориса, а те складывали их на террасе. Один раз Кравчук юркнул в дом, и Никита увидел на мгновение большую голую комнату, посреди которой стояла большая глянцевая ванна, наполненная паркетными плитками.

«С запасом строят. Мастера!» – восхищенно подумал Никита, поднимая тугой мешок.

Через два часа самосвал Никиты подъезжал к Москве. У заставы стояли стадом автобусы, прямо посреди поля поднималась станция метро. Кравчук попросил остановить машину и растолкал Бориса, который посапывал на Никитином плече.

– Поедешь дальше сам, – сказал Кравчук. – Когда тебя ждать?

– Задержусь, – ответил Борис – Сегодня в Доме кино итальянцев крутят. Пока, Никита. Как-нибудь совершим любительский автокросс. До скорого...

Они высадили Бориса и поехали дальше. У поворота на стройку Кравчук дернул Никиту за рукав.

– Второй барак за углом, – показал он перчаткой. – Там столовая. Заправься перед новым рейсом, а я пока по своим делам... Может, у тебя денег нет, тогда я... – Кравчук выхватил из кармана пятирублевую бумажку и протянул ее Никите...

5

В столовой Никита увидел Михаила Бурового и подсел к нему. Буровой судорожно глотал котлеты и непонятно улыбался.

– Хана, Никита, – проговорил он с глупой улыбкой. – Сегодня идем расписываться с Машей. Приходи к семи. Будешь свидетелем.

– Хорошее дело задумал, – неторопливо проговорил Никита, – Поздравляю, желаю жить долго и совместно. А прийти не смогу. Не сердись. У меня еще два рейса загородных, с Кравчуком.

– Ну чего ты с ним связался? Темный человек. Плюнь ты на него.

– Да ты скажи толком, – взволновался Никита. – Меня сам Мурашев вызывал...

– Значит, не придешь. Жалко. Я тебя еще вчера хотел просить, да замотался с этой волокитой. Первый раз женюсь, понимаешь? Но уж на свадьбу приходи обязательно. В субботу. Не забудь. – Обжигаясь горячим стаканом, Буровой допил чай и поднялся. Никита схватил его за рукав.

– Подожди. Ты не темни. Скажи толком.

– Спешу, Никита, извини. О чем разговор? Наше дело солдатское: тебе велят, и ты едешь.

Когда после обеда Никита подъехал к экскаватору, Кравчука там не было. Никита увидел около башенного крана группу людей и повернул туда.

– Ребята, Кравчука не видели? – спросил он, останавливая машину.

Двое рабочих повернули головы и не спеша подошли к самосвалу. Пожилой рабочий с худым щербатым лицом подошел первым и поставил сапог на подножку.

– Смотри, Петро, – сказал он своему товарищу. – Этот приятель тоже Кравчука ищет.

– А Кравчук от них прячется, – подхватил Петро. – Бедняга Кравчук, никак его не отыщут хорошие люди.

– А плохих он сам находит, – сказал щербатый, доставая папиросы. – Закури, служивый, все равно нехорошо.

Никита начал терять терпение, слушая этот малопонятный разговор. Он отклонил протянутую руку.

– Спасибо, ребята. Мне с вами прохлаждаться некогда, – сказал Никита мирно, не желая ссориться. – Не знаете, так и скажите.

– Ишь, какой горячий! – вскричал щербатый и спрятал папиросы. – Ладно, езжай к тем машинам.

– Там тебя Кравчук дожидается, – подтвердил маленький, которого звали Петро.

Никита развернулся к машинам, около которых копошились люди. Подъехав ближе, он увидел, что это женщины с лопатами в руках грузят в самосвалы щепу.

– Бабоньки, Кравчука не видели? – крикнул Никита.

– Сами ищем, – ответила высокая женщина, распрямляясь и ставя лопату к ногам. – Мы бы ему показали.

Женщины бросили работу и принялись громко ругать Кравчука. Никита включил скорость и с ревом покатил в сторону от кричащих женщин. И вдруг он увидел Кравчука. Спрятавшись за углом сарая, тот делал знаки рукой. Посмеиваясь, Никита повернул к нему. Они снова начали колесить по стройке и наконец остановились у красной кирпичной стены. Кравчук привел бригаду грузчиков, и они загромыхали сизыми листами железа, кидая их в кузов. Никита узнал среди грузчиков щербатого рабочего и Петро.

Щербатый подошел к Кравчуку.

– Григорий Львович, когда наряд закроете? Вчера вам грузили. И позавчера. Все впустую.

– Я впустую не работаю! – сердито выкрикнул Кравчук. – Я скажу прорабу – он подпишет наряд.

– Прораб говорит, это не его работа, – возразил щербатый. – Вы хоть для детского сада возите, хоть для своей бабушки, нам все равно. Только работу закрыть надо.

– Где наряд?

Щербатый тут же положил на крыло самосвала приготовленную бумагу, и Кравчук ткнул в нее карандашом.

– А насчет бабушки ты, Сизов, брось, – с угрозой сказал он, – не разлагай народ.

– Так я же и говорю, нам все равно, – согласился щербатый. – Вы над нами поставлены, вот вы...

– Накладная! Накладная! – Кравчук испуганно хлопнул себя по карманам и побежал от щербатого.

Щербатый крикнул что-то своим, и грузчики загромыхали еще сильнее.

– Закурим, служивый, – сказал щербатый, подходя к Никите.

Никита поблагодарил и взял папиросу.

– Куда путь держишь? – спросил щербатый.

– На кудыкину гору, – лениво ответил Никита.

Щербатый усмехнулся.

– Налево, значит. Так, так...

– Ты, я вижу, задира. Тебе путевку показать, что ли?

– У тебя путевка даже есть? – с нарочитым удивлением проговорил щербатый.

Сбоку, из-за кузова неожиданно вынырнул Кравчук. Он повернулся к бригадиру, сердито замахал руками и закричал, что грузят слишком медленно.

– Поставьте краны, тогда быстрее будем, – огрызнулся щербатый и отошел.

Вскоре они поехали. Никита хотел повернуть по направлению к главному выезду, но Кравчук показал в сторону.

– Сюда короче, – пояснил он.

Они пересекли ветку железной дороги и поехали вдоль длинного склада. Вдруг Никита увидел, как впереди из-за угла дома выскочил высокий мужчина, тот самый, щербатый. За ним, размахивая руками, бежал Петро. Они встали на дороге и начали кричать что-то.

– Не за нами? – спросил Никита.

– Направо, направо, – визгливо ответил Кравчук.

– Держи их! – кричал щербатый. Он побежал навстречу машине и кинулся под колеса. Никита изо всех сил вывернул руль, наскочил на сугроб, разбросал его в стороны и ловко выехал на правую дорогу: такие пути-дороги деревенскому шоферу не страшны. Щербатый остался метрах в трех в стороне, а второй, Петро, повалился в снег и, оскалив лицо, захохотал и задрыгал ногами.

Самосвал повернул за какое-то строение, за второе, потом спустился в овраг. Никита узнал яму, в которую они ныряли ночью и где была свалка мусора. Поднявшись в гору, Никита оглянулся и увидел на другой стороне, у начатых домов, две маленькие фигурки.

– Что это они? – спросил Никита.

– С тем нарядом какая-нибудь путаница. Я потом разберусь, – небрежно ответил Кравчук и вдруг со злым остервенением закричал, опустив боковое стекло и высунув в него кулак: – Я тебе побегаю, побегаю! Ишь, как развеселился! Работать надо, а ты бегаешь. Ты у меня погуляешь...

– Они же не слышат, – резонно заметил Никита.

– Услышат! – уверил его Кравчук. – Сегодня же покажу им, как за мной следить...

Они выбрались на шоссе, влились в поток машин. Кравчук вытащил из кармана пакет и принялся жевать бутерброд. Впереди показалась развилка, где поток машин разделялся и убыстрял свое движение. Кравчук ударил себя по шапке:

– Накладная! Батюшки, накладная. На столе оставил. Как же это я? Склероз, склероз начинается, верный признак. – Кравчук подумал с минуту, зажав палец толстыми губами. – Сделаем так, Кольцов. Ты поедешь по этому шоссе...

– Утром, кажись, там ехали, – Никита показал влево.

– Сейчас поедешь сюда, – твердо произнес Кравчук. – В Апрелевку. Понял? В Апрелевку. Мы сейчас по новой путевке едем. Тут дорога одна. На тридцать восьмом километре тебя будет ждать человек, ты его узнаешь. А я побегу за накладной. Давай путевку, подпишу вперед, – говорил он, принимая путевку от Никиты. Кравчук расписался на обратной стороне путевого листа. – На доверии, Кольцов, работаем. Я тебе верю, и ты мне верь. Взаимная любовь. Тут у тебя, Кольцов, три рейса записано, но мы сегодня больше не поедем. Пользуйся моей добротой.

– На тридцать восьмом? – переспросил Никита. – А что за человек?

– Увидишь – узнаешь.

– Как же я без накладной поеду? – спросил Никита. – Нельзя так. Мурашев вчера говорил...

– А кому накладную сдать, он не говорил?

– Ну вам, – неохотно ответил Никита.

– То-то. Хорошая память. Я ж тебе верю. Пока. – Кравчук соскочил на обочину и помахал рукой.

Самосвал катился по широкой, заполненной движением дороге, а Никита напряженно думал, что за человек ждет его впереди на холодном шоссе. Может быть, Васька Силаев. Но он же в Брянске? Кто же тогда? Вдруг сам Мурашев? Нет, не похоже. Зачем ему ждать в сугробах, у него своя машина есть. Наверное, кто-нибудь из шоферов, которые дорогу знают к этому детскому саду. Или из дежурных кто-нибудь.

Никита ломал голову и ничего не мог придумать. Он с нетерпением вглядывался в километровые столбы, верхушки которых торчали из снега, и незаметно для себя подбавлял газа. Вот уже промелькнул справа поворот в аэропорт. В морозном воздухе то и дело гудели серебряные самолеты.

Мелькнул тридцать пятый километр. Теперь скоро.

Сочный переливчатый свисток вывел его из задумчивости. Никита вздрогнул и увидел впереди синий мотоцикл с красными полосками. Подавшись всем телом вперед, он круто затормозил. Румяный милиционер в коротком полушубке слез с мотоцикла и не спеша, вразвалку направился к самосвалу. Он шел и, сощурив глаза, смотрел на Никиту, как бы говоря ему: «Вот я и поймал тебя». Никита поежился.

Краснощекий инспектор подошел к самосвалу, красиво отдал честь Никите.

– Вашу путевку, товарищ водитель.

Торопясь и волнуясь, Никита достал путевку, которая была спрятана на голове под шапкой. Краснощекий инспектор принялся внимательно читать ее, приговаривая: «Так, так, строительные материалы, в скобках кровельное железо...» – Краснощекий подтянулся рукой на подножку и заглянул в кузов. На обратной стороне путевого листа – хорошо видная Никите, черная закорючка, сделанная Кравчуком. Сейчас инспектор увидит, что путевка подписана до места назначения, спросит про накладную, и все пропало.

– Что же это такое, товарищ водитель? – начал краснощекий инспектор. – Куда же вы едете, да еще с недозволенной скоростью? Вам надо в Красную Пахру, а вы в Апрелевку. Кстати, вы из четвертой автобазы? А кто у вас начальник?

– Мурашев Борис Николаевич, – ответил Никита. – Там же штамп есть.

– Вижу, вижу, – ответил инспектор. Он еще не заглядывал на оборотную сторону. – Так, значит, в Пахру едешь, водитель Кольцов? – краснощекий хитро прищурился и улыбнулся.

– Разве это не та дорога? – с неподдельным испугом спросил Никита. – Не та? – Он ведь и сам не знал, куда выписана путевка.

– Надо было левее брать, – инспектор, глядя на Никиту, показал головой.

– Заблудился, выходит, вот оказия. Как же мне теперь на правильный путь выбраться? Обратно? Я ведь недавно в автобазе, к местности еще не привык.

– Придется обратно вернуться, – строго приказал краснощекий, складывая путевку. – Километра через полтора тут есть боковая дорога, как раз на то шоссе. Только не знаю, ходят ли нынче машины или нет. Заносы кругом.

– Шли машины, шли, – говорил Никита, пряча путевку в шапку. – Я проезжал, шли. Мне бы туда повернуть, а я... Там еще указатель был.

– Да, да, – закивал краснощекий, – на Первомайское. Значит, туда и повернешь.

Инспектор козырнул и пошел к мотоциклу. Никита развернул самосвал и не спеша покатил по дороге к Москве. Он не проехал и километра, как его с фырканьем обогнал синий мотоцикл. Некоторое время Никита ехал следом за мотоциклом, потом его обогнали другие машины, и мотоцикла не стало видно за ними. Никита доехал до поворота, увидел, что дорога, занесенная снегом, закрыта. Он покачал головой, поглядел вдоль шоссе и развернулся в сторону Апрелевки.

Опять замелькали километры: тридцать шестой, тридцать седьмой. Вон уже чернеет вдали у боковой опушки тридцать восьмой столб, а рядом с ним двигается маленькая темная фигурка.

Меньше всего Никита ожидал увидеть Зою Савельеву. Он подъезжал ближе и не верил. А она стояла, притопывая валенками, у столба, всматривалась, загораживая лицо от ветра, в проносившиеся мимо машины. Никита остановился. Зоя ничуть не удивилась, увидев Никиту, коротко с ним поздоровалась и села рядом.

– Ветер сильный, – говорила она, растирая руки. – В городе, когда дежуришь, такого ветра не бывает.

Они молча поехали вперед, молча повернули в сторону от шоссе. Самосвал то и дело буксовал на плохой дороге, один раз они с трудом выбрались из сыпучего снега. Зоя указывала дорогу.

– Далеко еще до детского сада? – спросил Никита. Зоя странно посмотрела на него и ничего не ответила.

«Догадалась», – подумал Никита и замолчал. Он уже давно решил, что лучше ни о чем не спрашивать. Еще утром, увидев сначала мужчину в красной куртке, которого он принял было за старика, а потом, увидев ванну с паркетом в пустой комнате, Никита кое-что понял и прикусил язык. Попал в такое дело, что лучше о нем не знать. Да и откуда знать можно? Путевой лист и все материалы выписаны на детский сад. Значит, так и есть. На воротах дачи не написано, чья она. Нет, о таком деле лучше не знать, а если и знаешь, не показывай вида, чтобы никто не догадался, что ты знаешь. Кравчук вот не догадался, а Зоя что-то странно посмотрела. Надо поосторожней с ней.

Никита только и думал о том, как бы не показать вида, будто он о чем-то догадался. Самосвал въехал в поселок. Никита увидел свежие следы на снегу и испугался – а вдруг там кто-то из знакомых шоферов? Их встретила толстая накрашенная женщина в котиковой шубе – Никита тут же мысленно решил на всякий случай, что он всегда сможет сказать, будто принял эту крашеную женщину за директора детского сада, о котором говорил Кравчук. Его пригласили в дом, и он отказался, чтобы не видеть там ничего. А когда женщина в шубе подошла к нему и, покопавшись в сумочке, протянула десять рублей, Никита взял их и лишь потом сообразил, что этого нельзя было делать. Но было уже поздно, подошла Зоя.

– Вы поедете с нами, тетя Вера? – спросила она.

– Нет, нет, Зоенька, меня не ждите, – должна ведь еще машина быть. Я с ней и поеду.

Никита вовремя пригнулся к мотору и сделал вид, что ничего не слышал.

Всю обратную дорогу он молчал, опасаясь, что, если он заговорит с Зоей, она непременно скажет что-либо и тогда уже нельзя будет не знать. Однако Зоя тоже молчала. Один раз он встретился с ней глазами и почувствовал вдруг, что она догадывается, о чем он думает. Он смущенно отвел глаза и до самого города ругал себя за то, что взял деньги у накрашенной женщины.

Зоя вышла у станции метро. Сойдя на тротуар, она обернулась и долгим взглядом посмотрела на него.

– Хороший ты человек, Никита, – сказала она. – А я пропащая.

Никита растерялся и не нашел, что ответить, а Зоя уже с силой захлопнула дверцу и смешалась с толпой.

Никита приехал на автобазу, поставил машину, сдал путевку – к его удивлению, все было как всегда.

– А, приехал, – сказал диспетчер, принимая путевку. – Хватило топлива? Завтра поедешь по общему наряду в колонне Бурового. На снег.

Наутро он встретился с Мурашевым – и тоже ничего не случилось. Мурашев спросил, в порядке ли машина, какой была дорога. Никита старательно отвечал и вдруг сказал:

– А хороший у вас детский сад, Борис Николаевич.

Мурашев испытующе взглянул на него, но Никита твердо выдержал этот взгляд.

Он снова возил снег по улицам, мусор со стройки. Иногда мимо его машины пробегал Кравчук, торопливо махая рукой. По вечерам заходила в общежитие Зоя узнать, нет ли вестей от Василия, – все было по-прежнему. Только щербатого, бригадира грузчиков, Никита больше не видел на стройке.