Текст книги "Кузнецов. Опальный адмирал"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 42 страниц)

– Признаете ли вы, что вашими действиями был нанесен ущерб боевой мощи советского флота? – Генерал Ульрих впился глазами в Кузнецова, словно боялся, что тот сообщит не то, чего от него ждет суд.

Но Николай Герасимович был не из трусливых.

– Безусловно, признаю…

– Что бы вы хотели сказать в последнем слове?

– Очень немного. – Кузнецов обвел взглядом присутствующих. – Вся моя жизнь связана с флотом, и при любых моих недостатках я старался сделать для флота как можно больше…

Адмирал Алафузов признал, что допустил ошибки в службе, однако они не были преступными. То же самое услышали и от Галлера. Степанов же отверг все обвинения, в последнем слове говорил горячо, с дрожью в голосе:

– Тридцать лет я честно служил Родине! Мой дед и отец несли службу в русском флоте. Мой дед ушел в отставку контр-адмиралом, отец, командир корабля, погиб в Цусимском сражении. Сам я после Гражданской войны был беспартийным большевиком. В минувшую войну был принят в партию и горжусь этим. Два моих сына – офицеры флота, члены партии… Нет, я не преступник!..

В ночь на 3 февраля был оглашен приговор. Алафузова и Степанова приговорили к 10 годам лишения свободы каждого, Галлера – к 4 годам. Кузнецова понизили в воинском звании до контр-адмирала и сняли с должности начальника ВМУЗов. После команды коменданта «Исполнить!» Кузнецова оставили в зале суда, а троих адмиралов увели под конвоем.

Пришел он домой в смятенных чувствах. Едва вошел в квартиру, как жена бросилась ему на грудь.

– Я тут вся слезами изошла, пока вас там судили… – Она заглянула ему в глаза. – Ну скажи хоть слово, чего молчишь?

– Троих адмиралов посадили в тюрьму, а меня разжаловали до контр-адмирала и сняли с должности. Приехал в Питер с большими потерями, – невесело усмехнулся Кузнецов.

Проходили дни, а бывший нарком ВМФ оказался не у дел. Для Николая Герасимовича это было тяжелой пыткой. Может, позвонить Юмашеву? Но его ждало разочарование.

– Не могу тебя обрадовать, Николай Герасимович, – глухо ответил главком, едва Кузнецов позвонил ему. – Предложил министру назначить тебя на должность, но он отказал: говорит, пусть идет к Сталину…

Вошла жена.

– Переговорил? – спросила она.

– Да. Юмашев помочь мне не может, надо ехать в Москву и идти к Иосифу Виссарионовичу. Ты уж тут побудь с детьми и не волнуйся. У меня интуиция… Все будет хорошо, и должность мне дадут.

Приехал он в столицу под вечер и заночевал в гостинице. Ночь прошла в тревожных раздумьях. Рассвело. Рыжее горячее солнце светило в окна и слепило глаза. Ночью пролил дождь, и теперь над домами стоял серо-молочный туман. «Так часто бывает на море после шторма», – подумал Николай Герасимович. Он стал торопливо одеваться: надо идти к Сталину. Но прежде решил позвонить ему: а вдруг не примет?

– Приходите. – Голос у вождя был глуховатый и, казалось, раздраженный.

Кузнецов вошел в кабинет, где не раз бывал, особенно в годы войны. До боли здесь ему было все знакомо… Сталин сидел за столом и что-то писал, он даже не шелохнулся, когда открылась дверь кабинета. Зловещий признак… Екнуло сердце – неужели пришел зря? Но вот Сталин поднял голову.

– Что вас волнует? – спросил он тихо и как-то по-будничному.

– Меня сняли с должности, разжаловали до контр-адмирала. Что мне теперь делать? Неужели я больше не нужен флоту? – Голос у Николая Герасимовича дрогнул, и, сам того не ожидая, он добавил: – Лучше бы меня упрятали в тюрьму, там бы бесплатно кормили…

Сталин поднялся из-за стола, подошел к нему ближе.

– Я бы предложил вам пойти в подчинение к товарищу Малиновскому, – сказал он. – Ему нужен заместитель главкома войсками Дальнего Востока по военно-морским силам. Там сейчас, как вы знаете, адмирал Трибуц. Но Малиновский не очень-то им доволен. Так как, согласны? Кстати, – продолжал вождь, – не знаю, чем вы приворожили маршала Василевского, но он тоже просил меня дать вам должность.

– Я готов немедленно отправиться к новому месту службы!

– Ну что ж, желаю вам успехов на новом месте службы! – Сталин выждал минуту. – Почему вы не сказали суду, что я разрешил вам показать в Кронштадте союзникам немецкую подводную лодку и снять чертежи с новейших немецких торпед? Или вы забыли об этом?

– Нет, не забыл, товарищ Сталин. – Кузнецов вздохнул. – Я не хотел ссылаться на вас. – Он умолк, подбирая нужные слова. – Меня бы суд не понял…

Без стука в кабинет влетел Берия. Увидев, что Сталин не один, он шагнул чуть назад, но из кабинета не вышел. Сталин стоял к нему спиной и, видимо, не услышал, как скрипнула дверь. А Кузнецов, увидев Берию, вмиг ощутил его холодный, острый взгляд из-под пенсне. Замешательство Кузнецова заставило вождя обернуться.

– Что вам надо, товарищ Берия? – жестко спросил Сталин.

– Хотел доложить вам об одном деле…

– Я занят, – грубо прервал его Сталин.

Берия молча толкнул дверь и вышел. На какое-то время воцарилась гнетущая тишина. Сталин помрачнел лицом, как будто его накрыла черная туча. Он постоял с минуту, потом снова зашагал по кабинету, о чем-то размышляя. Наконец заговорил:

– У Берии нашлось еще какое-то дело. Сколько их уже было, этих дел?! Я устал от них… – Он подошел к столу, взял трубку и стал набивать ее табаком. Кузнецов видел, как у него дрожали пальцы. – На Дальнем Востоке у нас, как и на Балтике, два флота – пятый, с главной военно-морской базой во Владивостоке, и седьмой – с базой в Советской Гавани. Посмотрите опытным глазом, как на деле сказывается это разделение Тихоокеанского флота. Адмирал Юмашев говорил, что нами принято положительное решение. А вы были против. Теперь у вас мнение изменилось?

– Товарищ Сталин, вы учили нас в любой ситуации говорить правду, и только правду, – произнес Николай Герасимович. – В годы войны я так и поступал, хотя мне было порой ох как нелегко! И теперь скажу правду: мое мнение не изменилось, вы уж извините. Я уверен, что через год-два жизнь покажет, что делать это нам не следовало. И там, и на Балтике должен быть один флот, одно командование. Тогда проблемы боевой подготовки флотов можно решать гораздо успешнее.

Сталин нахмурил брови.

– Вы такой же упрямый… – Он пыхнул трубкой. – Не стану с вами спорить, но все же посмотрите на месте, как живет флот. Возможно, мы приняли ошибочное решение, но в одном я глубоко убежден: Советскому государству нужен большой и сильный океанский флот, и мы обязаны сделать его таковым!

«Кажется, теперь мои мытарства кончились!» – обрадовался Кузнецов, выходя из кабинета вождя.

В приемной он увидел… Берию: тот сидел у окна и читал какие-то бумаги.

– Что, получили назначение?

– Еду на Дальний Восток к маршалу Малиновскому заместителем главкома по военно-морским силам.

– Да? – Берия снял пенсне. – Что ж, поздравляю вас… Я собираюсь приехать на Дальний Восток. Надеюсь, у вас для меня найдется хотя бы захудалый катеришко, чтобы объехать бухты? – В его голосе, однако, насмешки не было.

– Приезжайте, будет вам не катеришко, а эсминец, – через силу улыбнулся Кузнецов.

Но Берия уже не слушал его – он вошел к Сталину. «Зловещая личность, – подумал Николай Герасимович. – Не за мной ли все еще охотится?..»

(Уже после войны Кузнецов, вспоминая то тяжелое время, писал: «Несколько лет спустя, когда я был снова министром ВМФ, Сталин однажды на ближней даче за столом как бы невзначай обронил, что Абакумов, министр госбезопасности, предлагал арестовать меня, «дескать, тогда он докажет, что мы шпионы». Сталин не согласился и ответил: «Не верю, что Кузнецов враг народа». Я-то и не знал, что был в такой опасности». – А.З.)

Николай Герасимович приехал домой веселый: кажется, черные тучи над его головой начали рассеиваться. Все то, что еще недавно мучило его, бередило душу, вмиг исчезло, стало легче дышать, появилась уверенность в себе, а главное – мысленно он уже видел себя на Дальнем Востоке, где служил еще до войны, командуя Тихоокеанским флотом, а в сорок пятом координировал действия флота и Амурской военной флотилии, когда войска Красной Армии громили Квантунскую армию…

Ему открыла жена. Он бросил фуражку на диван.

– Верунчик, милая, мы едем на Дальний Восток! Я так был рад, что едва сдержал слезы, когда Сталин сказал мне об этом.

Жена улыбнулась, ее глаза засияли. Ей вмиг передалась радость мужа.

– Что, снова командовать флотом? – спросила она.

– Нет. – Кузнецов снял тужурку. – Знаешь, кто теперь мой начальник? Родион Яковлевич Малиновский! Я узнал его еще в Испании, контактировал с ним в годы войны… Родом-то он из Одессы! Поеду пока один. Устроюсь, получу квартиру, а уж потом и ты с детьми приедешь. Знаешь, у кого я буду принимать дела? У адмирала Трибуца. Что-то там у Владимира Филипповича не ладится. Об этом вскользь сказал мне Иосиф Виссарионович.

– Наконец-то кончились твои мучения, – промолвила жена.

– Мои – да, кончились, но адмиралы-то сидят! У меня за них сердце болит. Хотел было заикнуться перед Сталиным, но не решился. Вот приеду в этом году на Пленум ЦК, тогда, возможно, переговорю с ним. Да, надо еще позвонить Юмашеву…

Едва Кузнецов заговорил с Юмашевым о своем назначении на Дальний Восток, как тот прервал его:

– Я в курсе дела, Николай Герасимович. Теперь вот размышляю, куда послать адмирала Трибуца. Видимо, определим его начальником Гидрографической службы ВМС. Трибуц скучает по Балтике, и я понимаю это: всю войну провел там, его и тянет туда. Поедешь – привет передай ему от меня. Ну а тебе желаю успехов на новом месте!..

Через три дня контр-адмирал Кузнецов сидел в купе скорого поезда «Москва-Владивосток», который вез его в далекие края. Долго и монотонно бежал состав. За это время Николай Герасимович о многом передумал, старался переосмыслить все то, что произошло с ним в последнее время.

«Ходил я по лезвию бритвы», – грустно заключил он.

Ночью Кузнецов проснулся от сильного удара грома. Поезд стоял на каком-то разъезде, и когда сверкала молния, из окна купе Николай Герасимович увидел большую поляну, заросшую цветами. Лил густой дождь, по стеклам окна струилась вода.

– До Хабаровска осталось километров триста, – подала голос соседка по купе.

Кузнецов лежал на верхней полке и видел ее седые волосы. «Видно, немало повидала в жизни», – подумал он еще в Москве, когда Дарья Павловна – так звали женщину – села в поезд.

– Вы бы спали, Дарья Павловна. – Кузнецов задернул шторку на окне. – Уже три часа ночи.

– Не могу, морячок. Все о сыне думаю, как ему на подводной лодке служится. Вы-то сами хоть раз были в море? Говорят, страшно, когда оно бесится?

Николай Герасимович засмеялся, но негромко, чтобы не разбудить пассажиров в соседнем купе.

– Бывал я в океане, но, как видите, не утонул, хотя штормы бушевали… А на какой подводной лодке служит ваш сын и кто он по специальности?

Дарья Павловна сказала, что ее сын минер, плавает на подводной лодке «Щ-105».

– После войны он закончил военно-морское училище, – продолжала Дарья Павловна. – Вырос, возмужал на море, стал еще больше похож на отца. Тот был крепким, поджарым, командовал подводной лодкой. Жили мы в Полярном, а когда началась война, эвакуировались под Саратов, где жила моя мама. Петр ходил в школу, а я работала на военном заводе. Муж часто писал мне, просил беречь сына. А в сорок третьем он погиб. – Она тяжко вздохнула. – После войны я ездила в Полярный, были там еще жены погибших мужей. Нас посадили на корабль, мы вышли в море и бросили венки в тех местах, где погибли наши мужья. Я тогда вся слезами изошла. Теперь боль в душе малость притупилась. В прошлом году ездила к сыну во Владивосток. Тогда меня принял вице-адмирал Фролов Александр Сергеевич.

– Я хорошо его знаю по войне, – вставил Кузнецов, когда Дарья Павловна сделала паузу. – Душевный человек…

– Вот-вот, душевный, – вновь заговорила Дарья Павловна. – Он меня на вокзал отвез… Правда, седой, как и вы. – Она потянулась к минеральной воде. – Откройте, пожалуйста, бутылку с нарзаном, у меня что-то во рту пересохло, – попросила она.

Кузнецов налил в стакан нарзана и подал его женщине. Она выпила.

– Теперь вроде полегчало…

Когда утром Николай Герасимович проснулся, в купе вошла Дарья Павловна.

– Я уже умылась, – сказала она и уставилась на Кузнецова. – Боже, так я вас знаю! Погодите, я сейчас… – Она вынула из-под лавки свой коричневый чемодан, достала из него фотоальбом, начала его листать. – Вот, посмотрите, разве это не вы?

Николай Герасимович поглядел на фотокарточку. Он стоял в кругу моряков.

– Вы правы, Дарья Павловна, это я, – произнес Кузнецов. – На подводной лодке…

– Рядом с вами стоит мой муж Федор Климов…

– Толковый был командир лодки, – сказал Кузнецов. – Я ему орден вручал, а потом мы сфотографировались. На память. В то время я был наркомом Военно-морского флота.

– Вот так морячок! А я-то, дура, бутылку просила вас открыть. Расскажу сыну о встрече с наркомом – не поверит. Фамилия-то ваша какая?

– Кузнецов Николай Герасимович. Но я уже не нарком, – грустно добавил он. – Чин у меня поменьше…

Поезд бежал дальше сквозь утренний туман.

Кузнецов сошел с поезда в Хабаровске, а Дарья Павловна поехала во Владивосток. Николай Герасимович тепло попрощался с ней, заметив:

– Возможно, я встречусь с вашим сыном, когда приеду в штаб Тихоокеанского флота.

– Мне бы этого хотелось, – улыбнулась Дарья Павловна. – Моряк вы опытный, и вам есть что сказать молодому офицеру. Опять же его отцу вы вручали орден на Северном флоте…

– Ну, здравствуй, моряк! – Маршал Малиновский подал Кузнецову руку. – Давно тебя не видел. В Испании ты, Николай Герасимович, был моложе. Сколько лет было тебе?

– Тридцать два года, когда приехал туда в тридцать шестом.

– На четыре года я старше тебя, моряк!.. И все же у меня седин меньше, чем у тебя. Война, да?

– Она тоже волосы посеребрила. – Николай Герасимович улыбнулся, но тут же посерьезнел. – Пришлось мне пережить немало тревожных событий уже после войны. Даже попал на скамью подсудимых. Правда, в тюрьму не посадили, а вот звезд на погонах поубавилось…

В кабинет вошел помощник главкома генерал Курочкин.

– Я хотел бы слетать во Владивосток, если не возражаете, – сказал он.

– Поезжай, Павел Алексеевич, на день-два. К нам вот прибыл новый заместитель главкома по военно-морским силам Николай Герасимович Кузнецов. – Малиновский кивнул на гостя. – Вы знакомы?

– В наркомате встречались. – Курочкин тепло пожал Кузнецову руку. – Извините, я тороплюсь…

– Так что у тебя за конфликт был с министром? – спросил Родион Яковлевич. – Да, а ты сюда с поезда?

– Прямиком, Родион Яковлевич. Даже не позавтракал. Такой уж у меня беспокойный характер: сначала служба, а потом все остальное.

– Завтрак мы сейчас организуем. – Малиновский нажал кнопку звонка, и в кабинет вошел адъютант, высокий, стройный майор с аккуратной прической. – Принеси нам чаю и что-нибудь поесть, да побольше.

Николай Герасимович рассказал Малиновскому обо всем, что выпало на его долю после войны, о том, как попал к нему в подчинение.

– У нас на море есть минные поля, так вот мне порой казалось, что я иду на корабле по опасному участку и вот-вот произойдет взрыв.

– Даже так? – поднял брови маршал. Он налил себе чаю. – На днях мне звонил Иосиф Виссарионович. Спросил, какова обстановка на Дальнем Востоке, как служба и прочее. А потом сказал, что вместо адмирала Трибуца ко мне направляется бывший главком Военно-морского флота Кузнецов. «Как вы, товарищ Малиновский, не возражаете?» – спросил Сталин. А чего мне возражать? Тебя я давно знаю, моряк ты башковитый, поэтому ответил: «Рад принять адмирала флота». А Сталин и говорит: «Он контр-адмирал», ну и про суд сказал, троих адмиралов посадили, а тебя сняли с должности и разжаловали. Я-то, Николай Герасимович, подробности о суде не знал. – Маршал помолчал. – Ну что ж, тогда принимай дела у адмирала Трибуца. А вот и он сам!

В дверях стоял Трибуц. Увидев Кузнецова, он смешался.

– Какими судьбами, Николай Герасимович?

– Судьба у нас одна – служба Родине, – ответил за Кузнецова Малиновский. – А прибыл он вас заменить, Владимир Филиппович.

Трибуц, кажется, не поверил маршалу.

– Любите вы, Родион Яковлевич, подшутить над нашим братом!

– А вот и не шучу. Вы же просились на Балтику?..

У себя в кабинете Трибуц забросал Кузнецова вопросами, и тот едва успевал ему отвечать.

– Кто потащил вас на суд Военной коллегии?

– Нашлись такие «герои», – чертыхнулся Николай Герасимович. И он рассказал подробности судилища над адмиралами.

Трибуц молчал. Ему было жаль Кузнецова: шутка ли, едва не упекли в тюрьму! Знал он Николая Герасимовича давно, знал как истинного моряка и великого патриота флота и ценил его прежде всего за то, что имел свое мнение, не боялся отстаивать его перед кем бы то ни было.

– Ну а как здесь взаимодействуют два флота? – нарушил затянувшуюся паузу Кузнецов.

– Зря разделили флот, – ответил Трибуц без раздумий. – К чему такие раздутые штаты? Два флота – два командующих со свитами, два штаба… Нет, надуманное дело… Да, а как твоя Вера, как сыновья?

– Спасибо, все хорошо. Устроюсь – напишу жене, чтобы приехала. Ей там нелегко: на руках два сына, а третий учится в училище имени Фрунзе. Виктору оно по душе.

Помолчали. Потом Кузнецов спросил:

– Ну а ты, ладишь с маршалом?

– Скучно мне тут, – признался Трибуц. – Тянет на родную Балтику. А тебе будет трудно, – неожиданно добавил он. – Характер у тебя – бритва, а маршал не любит, когда ему возражают.

– А ты разве любишь? – осадил его Николай Герасимович. – Молчишь? У тебя тоже характер – не ангел… Да, был перед отъездом у Юмашева Он передает тебе привет, а назначат тебя, видимо, начальником Гидрографической службы ВМС.

– Я согласен и на это. Понимаешь, всю войну провел на Балтике. Тянет меня туда по-страшному…

Вернулся в гостиницу Кузнецов поздно. Но, странное дело, усталости не ощущал. Подошел к окну. В темно-синем небе загадочно мигали звезды, словно о чем-то шептались между собой. Вечер тихий, теплый, как бывало летом в Севастополе. Кузнецову захотелось поскорее попасть на море, на корабли, уж там наверняка немало тех, кто помнит его еще по войне на Дальнем Востоке. Зазвонил телефон.

– Николай Герасимович, это я, Трибуц, – пробасила трубка. – Забыл тебе сказать, что завтра, в субботу, мы с женой приглашаем тебя на обед. По-домашнему. Я знаю, что дел у тебя много, и все же прошу прийти. Так как?

– Хорошо, приду, Владимир Филиппович.

Теперь надо взяться за письмо жене, решил он. Уселся поудобнее за стол. Строчки ложились быстро и ровно. «Доехал хорошо, Родион Яковлевич встретил тепло, о многом с ним говорили и, конечно же, вспоминали Испанию. Я рассказал ему о своих последних «приключениях» и рад, что он разделил со мной тревожное чувство за мою судьбу. Видишь, даже ему стало обидно за меня. А каково мне? С Трибуцем дело решено: на днях он уезжает в Москву. Я займу его особняк. Жилье, скажу тебе, неплохое. Обставлю квартиру, и примерно в конце августа ты приедешь ко мне (надо же Колю (младшего сына) определить в школу до начала занятий).

Поверь, я будто снова народился, рад, что судьба свела меня с Родионом Яковлевичем. Чудесный человек! Горяч, но доброта в нем – от сердца! Не знаю, как дальше у меня с ним сложится судьба, но буду стараться… Знаешь, когда ехал поездом, все думал, почему мне так дорог флот и все, что связано с ним? Когда мне дали по шапке и оставили на погонах лишь по одной звездочке, я мог бы уйти в запас, но когда в моей голове созрела эта мысль, мне стало страшно. Бросить флот, которому посвятил всю свою жизнь, бросить людей, с которыми вместе строил наш родной флот?! Нет, на такое я не способен, и, может быть, это заставило меня идти к Сталину и просить, чтобы куда-то определил. Если бы ты знала, чего мне это стоило! Потом, когда-нибудь, Верочка, я тебе расскажу…»

Приняв дела, Кузнецов попросил разрешения у маршала съездить к военным морякам.

– Что, не терпится? – улыбнулся Родион Яковлевич. – Можешь ехать. Попутно заскочи к вице-адмиралу Фролову, переговори с ним насчет предстоящих учений. Дела у него идут неплохо. – И торопливо добавил: – Построже там, на кораблях, не то еще станут тебе сочувствовать, жалеть. Чего я не терплю, так это разговоры за кулисами, – горячо продолжал маршал. – Был у нас тут в штабе один генерал, служил через пень-колоду, а на разговоры всякие был мастер. Раз предупредил его, два, а потом отчислил из штаба. – Малиновский пыхнул папиросой и откинулся в кресле.

– Я тоже не люблю закулисных разговоров, на флоте их называют «утками», так что вполне разделяю вашу точку зрения.

– Ладно, поезжай к морякам, налаживай с ними связь. – Маршал загасил папиросу. – Фролову от меня привет. Давно его не видел.

Кузнецов зашел к Фролову в тот момент, когда он собирался в горком партии. Увидев Николая Герасимовича, растерялся.

– Вы? – наконец выдавил он, отчего-то краснея.

– Я, дорогой Саша. Не верится? Прибыл вчера и вот, едва принял дела у Трибуца, поспешил к тебе… – Кузнецов обнял его за плечи. – Ты что, куда-то собрался?

– Теперь не поеду! – Фролов снял тужурку, фуражку повесил на вешалку. – Не могу же я не уделить внимания такому дорогому гостю!.. – Он сел за стол. – Ну, рассказывайте, как там, в Белокаменной? – И, не дожидаясь ответа, вдруг спросил: – Так это правда, что вас едва не посадили в тюрьму?

– Не только правда, а горькая правда! – вздохнул Николай Герасимович. – Видишь, на моих погонах звезды контр-адмирала, а был я, как тебе известно, адмиралом флота!.. Мне еще повезло, а троих адмиралов упекли в тюрьму. Особенно жаль Галлера, он часто болел, и как бы с ним беды не стряслось.

Фролов о чем-то задумался, потом сказал:

– Все хочу вас спросить: правда, что Мехлис хотел меня расстрелять в сорок втором, когда я был командиром Керченской военно-морской базы?

– Правда, Александр Сергеевич. Но мне удалось тебя отстоять. Мехлис прислал мне телеграмму, требуя отдать тебя под суд, а если я этого не сделаю, грозился расстрелять тебя своими руками. Разговор происходил по телефону ВЧ. На это я резко ответил: «Вы не сделаете этого, иначе будете держать ответ перед Верховным Главнокомандующим!»

– Вот оно что, – грустно произнес Фролов. – На переправе Мехлис на меня кричал, грозился разжаловать и отдать под суд, но его тогда охладил маршал Буденный…

Беседа перекинулась на флотские проблемы. Фролов был огорчен тем, что упразднили Наркомат ВМФ, поступили не по-государственному.

– Ты прав, – согласился с ним Николай Герасимович. – Эта пертурбация дорого обойдется флоту. Вот что, – продолжал он, – Александр Сергеевич, собери на пятнадцать ноль-ноль своих заместителей и офицеров штаба, я проведу с ними совещание, а пока схожу на 105-ю «щуку». Есть там дело…

Катер пристал к причалу, и Кузнецов легко поднялся на борт подводной лодки. Командир лодки, кряжистый смуглый капитан 3-го ранга, встретил его рапортом:

– Товарищ адмирал флота… – Он вдруг запнулся. – Извините, товарищ контр-адмирал…

– Вольно, командир! – Кузнецов пытливо посмотрел ему в лицо. – Напутал с моим званием? Ничего!.. Пришел вот к лейтенанту Петру Климову. Как он тут, жив-здоров? Я знал его отца. В сорок третьем на Северном флоте вручал ему орден. А с его матерью Дарьей Павловной до Хабаровска ехал в одном купе. Уж очень она беспокоилась за сына…

Глаза у командира лодки засветились.

– Петр Климов – отличный минер и отличный офицер, – сказал он. – Прибыл на лодку лейтенантом, а сейчас уже старший лейтенант, командир боевой части. Я им доволен. Пригласить его? Тогда прошу вас, Николай Герасимович, пройти в мою каюту…

Климов был высок ростом, крепко сложен, из-под черных бровей блестели карие глаза. Вскинул руку к головному убору и хотел было доложить о себе, но Кузнецов просто, словно знал его давно, сказал:

– Садись, Петр Федорович. А ты здорово похож на отца… Меня ты, наверное, знаешь?

Удивление Петра сменилось облегчением, и, уже чувствуя себя свободно, он ответил:

– Я сразу узнал вас на фотокарточке, которую отец прислал нам в сорок третьем. В войну вы были наркомом Военно-морского флота. Мой отец погиб, когда я окончил десять классов. Мать, когда получила похоронку на отца, проплакала весь день, а я тут же пошел в военкомат и попросил военного комиссара направить меня в военно-морское училище. Он знал моего отца и просьбу мою выполнил. Теперь вот плаваю на подводной лодке.

– Не жалеешь, что попал на военный флот?

– Ничуть! Я уже привык. Отец обещал взять меня на свою подводную лодку, но не успел… – Голос у старшего лейтенанта слегка дрогнул.

– Я с твоей мамой ехал в одном купе, и она о многом мне рассказала, – улыбнулся Кузнецов. – От нее и узнал, на какой лодке ты служишь.

– Она сразу же на вокзале, где я ее встречал, сообщила, что познакомилась с вами.

– Ты женат?

– Так точно! – И, улыбаясь, Петр мягко добавил: – Мою жену зовут Юлей. Вместе с ней учился в школе.

– Детей нет?

– В конце июля жена должна рожать, потому-то мама и приехала. Если будет сын, назовем его в честь моего отца, если дочь – дадим ей имя моей мамы. Мы так решили с Юлей.

– Дарья Павловна говорила, что ты хотел бы служить на Северном флоте, где служил твой отец и где ты жил в Полярном до войны. Если это так, я помогу тебе перевестись на Север.

– Это было бы здорово! – воскликнул Климов. – Я просился после окончания училища, но меня в Полярный не направили. – После паузы Петр вдруг спросил: – Вы не знаете, как погиб мой отец?

– Командующий флотом адмирал Головко говорил мне, что все произошло неожиданно, – не торопясь произнес Кузнецов. – В районе мыса Кибергнес твой отец дерзко атаковал вражеский транспорт и потопил его. Но одна торпеда застряла в торпедном аппарате: малейший толчок, и она могла взорваться. Лодка и всплыла, чтобы разоружить торпеду. И это краснофлотцам удалось сделать. Но вдруг из тумана выскочил вражеский корабль и хотел таранить лодку, открыв по ней огонь из крупнокалиберного пулемета. Твой отец был тяжело ранен. Но он знал, что если хоть на минуту лодка задержится на поверхности, корабль ее протаранит.

– И что он сделал? – нетерпеливо спросил Климов.

– Он приказал старпому срочно погружаться без него, и тот выполнил приказ, спасая лодку. А когда вражеские корабли ушли, лодка всплыла на том месте, где произошла трагедия, но на поверхности воды твоего отца не было…

– Он погиб?

– Да. У него было тяжелое ранение в бок…

На Сахалине Кузнецов провел весь следующий день. Жене он писал: «Ходил морем на корабле и получил большое удовольствие: погода стояла хорошая, и на корабле приятно было жить. Здесь я нашел исключительно теплый прием. Чувствую, что для многих мое новое звание роли не играет, а потому охотнее называют меня по имени и отчеству. Очень хорошо меня встречали на корабле матросы. Вот этому я рад больше всего, так как это я считаю плодом своей работы, невзирая на все события».

Николай Герасимович был как юноша рад приезду семьи. Вера убрала комнаты, навела порядок в его кабинете.

– Знаешь, Коля, мне тут нравится, – сказала она.

– Мне тоже…

Кузнецов всего себя отдавал службе. В штабе он засиживался допоздна, и хотя в нем нет-нет да и проявлялось чувство обиды за все происшедшее с ним, он тут же душил в себе эту обиду.

– Ты почему так поздно уходишь домой? – спросил его однажды маршал Малиновский. – У тебя же два малыша! Если жена мне пожалуется, накажу, – шутливо добавил он.

Время летело быстро. Выходы в море, учения, высадка десантов – все это и многое другое было частью неуемной жизни Кузнецова.

…Николай Герасимович только что вернулся из Владивостока, куда заезжал после того, как целую неделю провел на кораблях 7-го флота. Там он подводил итоги прошедших учений с войсками Дальнего Востока. Сделал кое-какие записи, чтобы утром доложить главкому. Тут к нему и зашел в кабинет маршал Малиновский.

– Что нового у моряков, кто там отличился? – весело спросил он.

– Если в двух словах, то удались высадка морского десанта и стрельбы ракетами. Подводники, правда, на этот раз сплоховали: крейсер «противника» потопили с третьей атаки. Утром доложу вам подробности.

– Утром я улетаю в Москву, – сказал маршал. – Вызывает военный министр. За меня здесь остается начальник штаба генерал армии Пуркаев, с ним и держи контакт. И вот еще что… – Малиновский на секунду замялся. – Понимаешь, я представил тебя к ордену Красного Знамени за отличную службу в новой должности, думаю, что наградят. Только нос не задирай, не то обижусь. – И главком широко улыбнулся.

«Душевный человек», – подумал о маршале Николай Герасимович, когда проводил его на самолет.

Прошла неделя, Малиновский вернулся и сразу же вызвал к себе Кузнецова.

– Как тут жилось без меня? – спросил он, приглашая Николая Герасимовича сесть.

– Все хорошо, товарищ маршал. Никаких ЧП на море не произошло.

– Так и должно быть! – Малиновский посмотрел на Кузнецова. – Орден ты получишь, вопрос с ним решен. Я о другом… Тобой интересовался товарищ Сталин, спрашивал, как ты служишь. Я дал тебе высокую оценку, сказал, правда, что по флоту ты томишься. Он не испытал радости на этот счет, но я заметил, что мои слова заставили его задуматься… Ну а теперь о деле. Завтра летим с тобой в Порт-Артур, так что собирайся, моряк…

После ноябрьских праздников Кузнецов хотел съездить в Советскую гавань, где находился штаб 7-го военно-морского флота. Следовало согласовать вопросы взаимодействия флота с сухопутными частями на предстоящих учениях в новом 1950 году. Перед выездом на аэродром он позвонил жене.

– Вера, это я, твой морской витязь, – сказал он в трубку, чтобы никто в управлении не слышал. – Как ты? Как сыновья? Да, утром я их видел, но уже соскучился… Мне звонили? Кто? Контр-адмирал Касатонов… Нет, пока ко мне он не приходил…

Положил трубку, и тут в кабинет, постучавшись, вошел Касатонов. Николай Герасимович узнал его еще до войны, когда был командующим Тихоокеанским флотом, а Касатонов возглавлял дивизион подводных лодок, потом в годы войны служил в Главном морском штабе.

– Здравия желаю, Николай Герасимович!

– Рад тебя видеть, Владимир Афанасьевич, – весело ответил Кузнецов. – В командировку к нам?

– Не угадали, – улыбнулся Касатонов. – Назначен начальником штаба флота. К адмиралу Фролову. Уже принял дела и прибыл представиться главкому войск Дальнего Востока. А попал сюда неожиданно. Я же до этого возглавлял морской отдел в Главном оперативном управлении Генштаба. Адмирал Юмашев предложил начальнику Генштаба генералу армии Штеменко назначить меня начальником штаба пятого военно-морского флота, Штеменко вызвал меня, и я не отказался. Если честно, не хотелось мне уходить из Генштаба, я ведь пришел туда еще при Василевском, но страшно потянуло на море.