Текст книги "Кузнецов. Опальный адмирал"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 42 страниц)

Галлер вынул из папки проект приказа.

– Кажется, мною все учтено…

На Северный флот в целях его усиления предстояло перевести с Каспийского в Белое море шесть подводных лодок. Из Баку до Горького они должны были идти своим ходом, а от Горького до Архангельска – на плавдоках по рекам Волге, Шексне и Северо-Двинской водной системе. Николай Герасимович дотошно рассматривал проект, но не нашел в нем каких-либо изъянов и понял: все, что дорого и близко Галлеру, тот вложил в этот проект, для него он был не просто очередным документом, а воплощением его идей и мыслей, точных и ясных, без которых успеха не добиться…

– План перевода составили?

Адмирал Галлер ответил, что его уже утвердил заместитель начальника управления кораблестроения ВМФ, у которого по этой части большой опыт.

Кузнецов подписал приказ и вернул его Галлеру. Тот положил бумагу в папку и спросил:

– Как прошло совещание в ГКО? Помощь флоту будет?

Адъютант принес чай, и нарком стал пить его. Предложил своему заместителю, но тот отказался, сославшись на то, что недавно ужинал.

– А я не ужинал и домой, как видишь, не пошел – скоро наступит рассвет. Жене дам знать, чтобы не волновалась, и снова за работу. Так вот, о совещании… Наркому Носенко досталось, он, кажется, обиделся на меня. Но тут я ни при чем… После совещания Председатель ГКО усадил за стол меня и наркома Носенко, и почти час мы еще беседовали. Сталин неравнодушен к флоту, особенно к крупным кораблям… – Николай Герасимович поставил на стол пустой стакан. – Надо нам с вами, Лев Михайлович, еще раз посмотреть план военного судостроения на сорок третий год и мероприятия по его обеспечению. Он должен быть реальным. Теперь дело с места сдвинулось…

– Хорошо, товарищ нарком, я все это сделаю. – Галлер хотел было идти, но вдруг остановился. – Да, две подводные лодки с Тихоокеанского флота уже прибыли в Полярный. На подходе еще две лодки. А одна «Л-16», как вы помните, погибла одиннадцатого октября у Сан-Франциско. Ее, видно, торпедировала по ошибке чья-то подводная лодка или самолеты англичан.

– Раньше я сам так думал, но есть все основания считать, что сделала это японская подводная лодка, – сказал нарком.

Кузнецов имел в виду послание Рузвельта Сталину от 30 декабря 1942 года, с которым его недавно ознакомил Верховный. «Я обратил внимание на радиосообщение из Токио о том, что 12 октября в Тихом океане японская подводная лодка потопила подводную лодку союзной нации, – писал Рузвельт. – Вероятно, это сообщение касается Вашей подводной лодки «Л-16», потопленной противником 11 октября в то время, когда она находилась в пути в Соединенные Штаты с Аляски, и я посылаю Вам выражение сожаления по поводу потери Вашего корабля с его доблестной командой и выражаю мою высокую оценку вклада, который вносит в дело союзников также Ваш доблестный Военно-Морской Флот в дополнение к героическим победам Вашей армии». Сообщив адмиралу Галлеру об информации Рузвельта, Николай Герасимович не без огорчения заметил:

– Теперь ясно, что командир подводной лодки не организовал должным образом акустическую вахту. Три сильных взрыва взметнулись над водой. Следом за «Л-16» шла другая лодка, и моряки видели, как быстро ушла под воду наша лодка. Неподалеку от нее сигнальщик заметил перископ чужой лодки. По ней открыли огонь из пушки, но перископ вмиг исчез.

(Все шесть подводных лодок Тихоокеанского флота направлялись на Северный флот, командовал отрядом капитан 1-го ранга Герой Советского Союза Трипольский, который хорошо проявил себя в финской войне, будучи командиром подводной лодки. Корабли прошли 17 тысяч миль, пересекли шесть морей и два океана. Потеряна была одна лодка «Л-16». – А.З.)

Пройдет время, и адмирал Кузнецов узнает о том, что все экипажи подводных лодок активно включились в боевые действия на море, командиры смело и решительно уничтожали врага, за что не раз награждались орденами и медалями, а двое из них, капитаны 2-го ранга Г. Щедрин и И. Кучеренко, стали Героями Советского Союза.

Часть вторая
Горькая чаша

Дарование в человеке есть бриллиант в коре. Отыскав его, надобно тотчас очистить и показать его.

А. В. Суворов

Глава первая

Бледная луна цыганской серьгой повисла над Невой, река была тихой и покорной, казалось, она уснула после дневных забот. Такая мысль пришла в голову адмиралу Трибуцу, когда он спешил в военную гостиницу, где находился нарком ВМФ. Черная «эмка» остановилась у подъезда, и комфлот вышел из машины. Когда гость вошел в номер, Кузнецов догадался – что-то случилось. Лицо у комфлота было встревоженное, глаза, обычно веселые и живые, смотрели опечаленно.

– Садись, Владимир Филиппович, я еще не успел лечь отдыхать. Сам понимаешь, дел у меня невпроворот, а в гостинице тихо, никто не мешает и есть возможность поработать над документами. Чай будешь пить? Нет? Тогда говори, с чем пожаловал.

– У меня сегодня черный день, – вздохнул Трибуц. – С моря не вернулись три подводных лодки, и одна из них 320-я «щука» капитана 3-го ранга Вишневского. Наверняка подорвалась на мине.

– Финский залив немцы напичкали минами, – сказал нарком. – Надо бы штабу флота продумать, как обезопасить фарватер в заливе. Будь у себя с утра, я приеду, и сообща решим, что нам предпринять.

– Жаль мне Вишневского, – вновь заговорил комфлот. – Его лодка в июле у косы Курише-Нерунг потопила немецкий транспорт «Анна Катерина Фритцен», хотя его и охраняли два тральщика, а в районе мыса Стейнорт уничтожила плавучую базу «Мозель».

– Погоди, комфлот, это же лодку Вишневского в октябре мы наградили орденом Красного Знамени! – воскликнул Кузнецов.

– Совершенно точно, Николай Герасимович. – Трибуц передохнул. – Когда лодка уходила в море, я пообещал Вишневскому, что как вернется с боевой позиции, в столовой мы накроем стол для моряков. Будет жареный поросенок и шампанское в честь побед. А теперь придется всех, кто погиб, поминать…

– А вчера, когда мы ездили с тобой в Смольный, ты вроде был не в духе? – спросил Николай Герасимович. – Отчего бы?

– Узелок тут один надо было развязать, да что-то у меня не получилось, – смутился комфлот. – Ко мне приходила на прием жена майора Скворцова, командира роты морских пехотинцев. Ничего мужик, крепкий, бывал не раз в боях, и смелости ему не занимать. Две недели тому назад пришел он ко мне и попросил отправить его на передовую. «Только туда, где очень жарко и где головы не поднять от вражеского огня», – сказал он. Я сразу смекнул, что он с женой поссорился. Она у него врач и очень красивая.

– Из-за чего они повздорили?

– Я тоже задал ему этот вопрос, и то, что услышал, бросило меня в жар. «Да, – ответил майор, – я с женой поссорился и больше к ней не вернусь. А знаете, почему? Другой у нее был, когда я ушел с десантом под Невскую Дубровку!.. Теперь я к ней не вернусь, – повторил он. – Жаль, правда, сына, но есть надежда, что он вырастет и меня не осудит. А я, – добавил он твердо, – решил уйти на передовую!»

– Странное желание, однако, – усмехнулся Кузнецов. – Он же из боя не выходил! Ревность, видимо, в нем взыграла.

– Я тоже об этом подумал. – Трибуц помолчал. – Я колебался, а потом решил удовлетворить его просьбу и включил в спецотряд, которому предписывалось захватить в тылу батарею врага. Там, под пулями, ему будет не до ревности…

– И правильно сделал, что отправил его на передовую. Чего переживаешь?

– Неувязка получилась… – Голос у Трибуца сорвался. – В бою майора тяжело ранило, его доставили в полевой госпиталь и будут оперировать. Хирург сообщил мне, что вряд ли он выживет. Ранение в правое легкое и в бедро. Жена его, Лариса, звонила в штаб и просила, чтобы командующий флотом принял ее. А что ей сказать, я, право, не знаю. Может, вы с ней поговорите? Она должна прийти в штаб в десятом часу. На всякий случай оставила дежурному свой телефон.

Кузнецов покачал головой.

– О чем она хочет с тобой побеседовать?

– Наверное, о муже…

– Видно, настырная дама, – усмехнулся Николай Герасимович.

– Очень…

– Позвони ей домой, Владимир Филиппович, скажи, что готов принять ее, но не в десять часов, а часа в три дня, когда мы в штабе решим наши вопросы. Только о ранении мужа – ни слова. Тут нужна деликатность, а то еще упадет в обморок. Да, а сколько лет их сыну?

– Пять…

– Совсем малыш… А моему Кольке с шестого февраля пошел четвертый год. Чудной такой! «Ты, – говорит, – папка, возьми меня на море, я хочу поймать краба!»

Трибуц засмеялся.

– Если бы он знал, что у краба сильные клешни, так бы не говорил. – Трибуц встал. – Итак, до завтра?..

«Что ж, попробую обуздать эту красивую Ларису, узнать, чем она дышит», – подумал Николай Герасимович.

Пришла Лариса Скворцова к трем часам дня. Она была и вправду красива. Среднего роста, худощавая, с локонами темно-каштановых волос, черные глаза оттеняли розовые щеки. Трибуц поздоровался с ней и тут же представил ей Кузнецова.

– Это мой начальник, нарком Военно-морского флота адмирал Кузнецов Николай Герасимович. Вас он не смутит?

– Боюсь, как бы я его не смутила! – улыбнулась Лариса и легко, как это делают на сцене артисты, отбросила локон, упавший ей на лоб.

– Я не из слабых! – Николай Герасимович тоже улыбнулся. А про себя отметил: «Пожалуй, она чересчур накрасила губы, а вот моя Верочка этим не увлекается, и мне это по душе».

Лариса заговорила с Трибуцем. Голос у комфлота был сухой, казенный, проскальзывали тоскливые ноты, и она вдруг догадалась, что с ее мужем что-то случилось. С трудом разомкнула губы:

– Моего мужа вы все-таки отправили на фронт?

– Он написал рапорт, что хочет сражаться с врагом на передовой, и я включил его в спецотряд, – ответил Трибуц. – Я не мог отказать ему, потому что это его желание – бить фашистов…

– Что с ним? – вдруг в упор спросила она.

– Его ранило в бою, – тихо произнес Трибуц и взглянул на нее из-под нахмуренных бровей. – Он бросил связку гранат во вражеский дзот, и его прошили пули… – Адмирал добавил: – Ему уже сделали операцию, и он скоро поправится.

Лариса сказала:

– Я врач и знаю, что люди часто умирают после операции. – Голос у нее вдруг сорвался, и она заплакала. Громко, навзрыд.

«Пусть поплачет, легче станет», – подумал Трибуц. Он посмотрел на наркома, тот о чем-то размышлял.

Наконец Лариса утихла. Молча достала из сумочки платок и начала вытирать им мокрые глаза.

– Лариса, Василий Скворцов, ваш муж, уничтожил вражеский дзот, чем спас жизнь нашим бойцам и морским пехотинцам, – сказал Николай Герасимович. – Не каждый сделает то, что сделал ваш муж. Это – подвиг!

– Кому нужен его подвиг, если он умрет после операции?! – вскрикнула она.

– Его подвиг нужен сыну…

– Сына еще надо вырастить, – возразила она. – А если Вася… – Голос у нее опять сорвался. – Если Вася умрет, я останусь вдовой…

– Вы сами виновны в том, что он бросил вас и ушел на фронт, – жестко произнес Трибуц. – Вы же предали его, изменили с другим…

Лариса побледнела.

– Он вам об этом сказал?

– Нет, я сам догадался, – схитрил Трибуц. – Он был в таком отчаянии, что готов был в ту минуту умереть.

В кабинете стало тихо, как в окопе после тяжелого боя.

– Что же мне теперь делать? – спросила она. И, не дождавшись ответа, добавила: – Глупо я поступила. Тот, с которым я провела ночь, тоже уходил на фронт. Мне было так жаль его, и я… – Она поискала подходящее слово. – И я согрешила. Что мне теперь делать? – вновь спросила она, глядя то на Трибуца, то на Кузнецова.

– Ждать… – обронил Николай Герасимович.

– Чего ждать?

– Когда поправится муж, – уточнил Трибуц.

– Я в отчаянии, признаюсь вам. – Лариса сжала губы. – У меня нет квартиры. Мать Васи выгнала меня с сыном на улицу. Сейчас я оставила мальчика у подруги. У нас нет средств, чтобы выжить в блокадном городе. Помогите мне, пожалуйста! Ведь вы сами сказали, что мой муж – герой, он совершил подвиг!

– Вам помогут, Лариса, – подал голос Кузнецов. – Командующий флотом поможет.

– Вы хотите увидеть мужа? – спросил ее Трибуц.

– Очень хочу, может, он простит меня.

– Тогда я отвезу вас к нему в госпиталь. Я как раз еду в том направлении…

– Я бы дал вам совет, Лариса. – Николай Герасимович поднялся с места. – У Максима Горького есть такие слова: «Гора становится долиной, если любишь». Я уверен, что ваш муж сейчас думает только о вас и о сыне…

В тот же вечер Кузнецов улетел в Москву. Теперь он вдруг вспомнил о Ларисе. Он вызвал Трибуца на связь, поговорил по военным делам, потом как бы невзначай спросил:

– Как тот майор, муж Ларисы?

– Ему ампутировали ногу. Жена днями и ночами в его палате.

– А где сын?

– У бабушки. Мы дали семье майора квартиру. Пока ее ремонтируют – в дом попала бомба и разрушила два подъезда…

«Вот еще одна судьба героя-фронтовика, – подумал Николай Герасимович. – А сколько их, этих судеб?..»

Кузнецов по внутреннему телефону вызвал к себе начальника управления подводного плавания вице-адмирала Фролова. Тот вернулся с Северного флота, где проверял состояние противолодочной обороны, и Николай Герасимович хотел знать, как она налажена на флоте, какие существуют проблемы. В боевых действиях на море все более очевидной становились тесная взаимосвязь вопросов использования подобных сил и сил противолодочной обороны – ПЛО, отсюда назрела необходимость решения многих проблем в едином комплексе. Однако и в Главморштабе, и на действующих флотах многие руководители не имели специальной подготовки по вопросам боевого использования подводных лодок и управления ими в операциях. Исключением был Северный флот, где комфлот Головко и член Военного совета Николаев знали специфику подводной войны.

В охране водного района на главных ролях были тоже подводники. И командир соединения контр-адмирал Платонов, и некоторые специалисты из штаба ОВРа в свое время служили на подводных лодках, поэтому умело организовывали взаимодействие с ними и в борьбе против врага добились успехов. На Северном флоте отдел подводного плавания возглавил контр-адмирал Виноградов, до этого долгое время руководивший бригадой подводных лодок.

Как же создавалось управление подводного плавания ВМФ? Для наркома Кузнецова все это было делом нелегким, хотя весьма важным, и потому ему пришлось понервничать. Еще бы! В этот процесс вмешался секретарь ЦК партии… В начале сентября 1942 года Кузнецов собрался лететь на Балтику, где намечался прорыв блокады Ленинграда, но его неожиданно вызвал секретарь ЦК ВКП(б) Маленков.

– Вы знаете Анатолия Михайловича Коняева? – спросил он.

– Как же его не знать! – воскликнул нарком. – Коняев – Герой Советского Союза. Отличился в советско-финской войне. Будучи командиром подводной лодки, уничтожил вспомогательный крейсер противника.

– Он прислал в ЦК партии на мое имя письмо. – Маленков откинулся на спинку кресла. – Коняев ставит вопрос о создании самостоятельного управления подводного плавания в системе Наркомата ВМФ. Как вы на это смотрите?

– Положительно, но дело в том, что нужны не только кадры, но и средства, новые штаты. На каждом флоте надо будет создавать отделы подводного плавания, – пояснил Николай Герасимович и искренне добавил: – Я бы давно вышел с этим вопросом в Ставку, но не уверен, что товарищ Сталин меня поддержит.

Наступило гнетущее молчание. Маленков, положив в папку письмо героя-подводника, сказал:

– Письмо капитана 3-го ранга Коняева я направлю в Наркомат. Обсудите его в Главном морском штабе и выходите со своим предложением. Я доложу Верховному суть вопроса, думаю, что вас он поддержит…

И в январе 1943 года управление подводного плавания было создано. Возглавил его опытный подводник вице-адмирал Фролов. Еще в 1932 году он командовал подводной лодкой «АГ-14», в начале – Новороссийской военно-морской базой, Дунайской военной флотилией, Керченской военно-морской базой. Прибыл в Москву с должности начальника тыла Черноморского флота. Принял дела в наркомате и в марте уехал в командировку на Северный флот. И вот теперь вернулся.

– Расскажи, что увидел у своего друга Виноградова? – добродушно спросил Кузнецов.

Шутливый тон наркома заставил Фролова улыбнуться.

– Под понятием «подводное плавание» разумеется теперь весь комплекс вопросов организации и подготовки к боевым действиям как подводных лодок, так и сил и средств ПЛО, – ответил Фролов. – С этих позиций я и проверял отдел. Хоть и был придирчив, но дело свое адмирал Виноградов знает, так что к нему не подкопаешься. – Увидев, что нарком качнул головой и на его лице появилась улыбка, добавил: – Нет, оценки я не завысил, Николай Герасимович… Это не только мое мнение, но и комфлота Головко и члена Военного совета Николаева, а они, как вы знаете, в подводном деле смыслят… Так, что еще? На эсминце «Гремящий» я выходил в море. Хотелось посмотреть, как будут действовать подводники и корабли ПЛО.

– И как они сработали в море?

– Нормально, я доволен. Командир «Гремящего» успешно атаковал лодку противника, а данные о ней выдал ему самолет-разведчик. Правда, погода была хорошая, даже солнце на время выкатилось из-за туч.

– Выходит, Головко задействовал разнородные силы флота? – уточнил Николай Герасимович.

– Именно так, – подтвердил Фролов. – В те дни к нам шли союзные конвои, и они не потеряли ни одного судна. А почему? На подходах к Кольскому заливу и Иоканьге штаб флота выставил дополнительные дозоры кораблей ПЛО, а самолеты вели поиск субмарин незадолго до входа конвоев в зону.

– А те подводные лодки, что вышли на прикрытие конвоев, атаковали противника? – поинтересовался Николай Герасимович.

– Естественно! – Фролов попросил разрешения закурить. Затянувшись, он продолжал: – Хочу выделить капитана 2-го ранга Лунина. Поначалу в одном из отсеков его лодки возник пожар. На море сильно штормило, и от короткого замыкания загорелась подстанция. Лодка потеряла ход и не могла погружаться, вот-вот должны были появиться «юнкерсы». Что делать? Лунин не растерялся, приказал заложить подрывные патроны в запасную торпеду, если покажется враг – взорвать корабль. – Фролов передохнул. – Но Лунин есть Лунин. Сумел и пожар погасить на лодке, и мины поставить в районе острова Арней, и высадить на берег разведчиков в тылу врага, и залпом из четырех торпед потопить пять немецких сторожевых катеров и разрушить причал.

– Да, развернулся Лунин не на шутку, – улыбнулся нарком.

– Видимо, так подумал и комфлот Головко, потому что лично встречал его лодку на причале. – Фролов помолчал. – Знаете, сколько теперь побед на счету 21-й «катюши» Лунина? Тринадцать потопленных кораблей!..

Нарком, казалось, уже его не слушал. Фролов курил. Сквозь облачко дыма он смотрел на Кузнецова. Лицо наркома было задумчивым, видимо, он мучительно размышлял о чем-то.

– Как тебе Виноградов? – наконец спросил он. – Тебе нужен заместитель, вот я и подумал о нем.

– Пусть еще послужит на Северном флоте хотя бы полгода. Побольше опыта наберется, знаний…

– В конце года возьмем Виноградова в Главморштаб, если, разумеется, ничто этому не помешает. Тогда напомнишь мне.

И Фролов в ноябре напомнил об этом наркому. Тот распорядился дать телеграмму в адрес Военного совета флота, что и было сделано. На другой день был получен ответ за подписью комфлота Головко: «Виноградов категорически возражает, Военный совет его поддерживает».

– Узнаю крутой нрав Арсения Григорьевича, – улыбнулся Кузнецов, когда ему принесли телеграмму. – Комфлот не хочет отдавать нам Виноградова и свое желание выдает за мнение Военного совета флота. Ну что ж, – сердито продолжил нарком, – необходимое приличие мы с вами, товарищ кадровик, проявили. Теперь же употребим власть. Пишите… «Командующему флотом. Виноградов назначен заместителем начальника управления подводного плавания Военно-Морского Флота».

– Ставить вашу подпись? – спросил кадровик.

– Мою. Отправьте телеграмму, а на место Виноградова, как и условились, возвращайте на Северный флот капитана 1-го ранга Карпунина. Полгода он прослужил в Главморштабе – этого достаточно.

На вокзале Виноградова встретил адмирал Фролов, вместе явились в наркому.

– Заходите, Николай Игнатьевич! – Кузнецов крепко пожал ему руку. – Как доехали?

– Без приключений. – Виноградов сел. – Один я приехал, жена Вера Георгиевна с двумя малышами осталась в Полярном. Как сам устроюсь, вызову ее…

– Если не ошибаюсь, вы служили на лодке, где командиром был Фролов? – Николай Герасимович взял со стола папиросы, закурил.

– Так точно, у Александра Сергеевича. Теперь вот снова попал к нему в подчинение. – А вот уезжать из Полярного было тяжело. Там ведь раньше отец мой служил. Плавал на ледоколе «Семен Дежнев». Бывал в Полярном, тогда это был порт Александровск. У отца с матерью нас было девять детей…

Нарком загасил папиросу в пепельнице.

– О вашем отце я знаю и что родина ваша – деревня Суриха под Костромой, тоже знаю…

Разговор шел прямой и душевный – о флоте, о кораблях и людях, о том, как совершенствовать на флотах противолодочную оборону: дело это нелегкое.

– Это проблема проблем, – горячо и убежденно сказал нарком, – и не сразу все сделаешь разумно. Перед войной мы же многое отладили, но многое и не успели, за что немец нас больше всего и бьет. Постоянно искать и совершенствовать организацию – вот в чем гвоздь!

– Свою «моду» диктует и противник, – улыбнулся Виноградов. – Я это испытал на Северном флоте.

– Естественно, – усмехнулся нарком. – Противник тоже ищет на море новые формы борьбы, и это особенно выявилось на том же Севере. Что было главным на морском театре в первом периоде войны? – спросил Николай Герасимович и сам же ответил: – Защита судоходства! Это прекрасно поняли и немцы. Авиацию, эсминцы, подводные лодки они бросили на уничтожение наших кораблей и судов. Однако большого эффекта так и не добились. Тогда противник начал широко применять минное оружие, а командование Северного флота не сразу нашло средство от вражеских мин. Тут, наверное, есть и ваш просчет, Николай Игнатьевич?

– Я этого не отрицаю, – без обиды согласился Виноградов.

– Оба, и вы, и я, ищущие люди, и забота у нас одна – научить моряков воевать с малыми потерями и что для этого надо сделать. Так что порыв у нас с вами весьма благородный. Вы же знаете, даже на хлебном поле вырастают сорняки, и чтобы они не пошли в корень, их нужно вовремя вырвать.

В кабинет на костылях вошел адмирал Исаков. Виноградов встал, чтобы помочь ему закрыть дверь, но тот резко сказал:

– Не надо, я сам… – Исаков взглянул на наркома. – Я вам не помешал, Николай Герасимович?

– Нет, Иван Степанович. – Он кивнул на контр-адмирала Виноградова. – Вчера Николай Игнатьевич прибыл из Полярного, как говорится, с корабля на бал.

– Если кто-то считает, что у нас тут бал, то я ему не завидую. В Главморштабе работы по самое горло…

После ранения под Туапсе и ампутации ноги Исаков долго лежал в госпитале, вернулся в наркомат весной 1943 года. Он сел в кресло и посмотрел на Виноградова.

– Я помню вас по академии.

– Я тоже вас не забыл, – оживился контр-адмирал. – Когда я там учился, вы были начальником кафедры стратегии и оперативного искусства. Мы всегда заслушивались вашими блестящими лекциями.

– Я могу подтвердись этот факт, – улыбнулся Николай Герасимович.

– Ну, это вы зря, – смутился Исаков. – Лекции самые обычные, как и у других преподавателей. Возможно, у меня было чуть-чуть больше примеров из флотской; жизни. Знания – это всегда хорошо, но как говорил Леонардо да Винчи: наука – полководец, а практика – солдат.

– В июне тридцатого года вы, Иван Степанович, служили в штабе РККА, а я прямо из училища прибыл в Севастополь, – вновь заговорил Виноградов. – Мечтал, конечно же, о корабле. А меня назначили флаг-секретарем начальника Морских сил Черного моря Орлова. Короче, я стал его адъютантом. А через год Орлов уехал в Москву начальником Морских сил РККА. Подумалось, в самый раз бежать на корабли. Но тут пришел Иван Кузьмич Кожанов, и я остался у него флаг-секретарем.

– Я знал и Орлова, и Кожанова, – сказал адмирал Исаков. – Они немало сделали для флота, и флот их не забудет. – Он посмотрел на Кузнецова. – Николай Герасимович, Фролов был у меня, мы все обговорили, так что он готов убыть в длительную командировку. – Он встал. – Если не возражаете, после обеда я хотел бы поделиться с вами мыслями о работе с кадрами в Военно-морской академии. Есть там пробелы, и довольно серьезные.

– У меня тоже есть некоторые мысли на этот счет, так что приходите, Иван Степанович. – Николай Герасимович нажал кнопку звонка, и тотчас в дверях появился адъютант. – Попросите ко мне контр-адмирала Фролова…

Неделю назад возник вопрос о посылке в штаб англо-американского командования в Средиземноморье советского представителя. Начальник Генштаба маршал Василевский пригласил к себе наркома ВМФ и попросил его подобрать толкового адмирала: надо, чтобы этот адмирал знал службу подводника и умел общаться с союзниками, как это неплохо получается у адмирала Головко.

– Долго он там пробудет? – поинтересовался Кузнецов.

– Месяца три, а то и больше. – Василевский посмотрел на наркома. – А что вас смущает, Николай Герасимович? Это же почетное задание! Я бы давно послал туда своего генерала, но им нужен подводник.

Тогда-то Кузнецов и поручил своему заместителю адмиралу Исакову подобрать такого адмирала, а тот предложил кандидатуру Фролова, заметив, что Александр Сергеевич – подводник, прекрасный тактик в вопросах противолодочной обороны, эрудированный, да и английский язык ему не в новинку. И кроме того, Фролов хорошо знает Средиземноморский театр.

«Прав Исаков, и как это я не подумал о Фролове?» – уколол себя нарком. А вслух сказал:

– Фролов подходит по всем статьям. Побеседуйте с ним, и пусть готовится к отъезду.

А вот и Фролов.

– Ну что, Александр Сергеевич, будем вас провожать? – Глаза наркома добродушно заискрились. – Вам все объяснил адмирал Исаков?

– Так точно!

Николай Герасимович дал ряд советов Фролову, как держаться с союзниками, как осуществлять связь с Наркоматом ВМФ, потом подошел к нему и взял его ладонь в свою.

– Тогда с Богом, как любили говорить в старину наши доблестные предки – адмиралы российские!..

Фролов, проходя мимо своего преемника, сказал:

– Ты уж, Николай Игнатьевич, меня тут не посрами.

– Постараюсь, Александр Сергеевич…

– Как видите, Николай Игнатьевич, у нас в наркомате надо крутиться, если не хочешь плестись в хвосте событий… – Николай Герасимович взял коричневую папку и раскрыл ее. – Ну так что, продолжим наш разговор? Так вот, о минах. Перед беседой с вами я проанализировал действия подводных лодок и кораблей на флотах. Северный флот в минувшем году потерял в море девять подводных лодок, семь из них подорвались на минах. Не много ли?

Слова наркома не смутили Виноградова.

– Да, но за сорок второй год подводники-североморцы совершили сто семьдесят боевых походов! И «улов» у них приличный – потоплено двадцать шесть транспортов, десять кораблей врага!

Кузнецов усмехнулся, как бы говоря: «Молодо-зелено».

– Моя мысль не в том, сколько было походов, хотя и это немаловажный фактор, – горячо возразил он. – Я хочу подчеркнуть, что в основном наши лодки погибли на минах! Выходит, что в этом деле у североморских подводников слабина. Правда, на Балтике у Трибуца дела хуже. За тот же период он потерял девять лодок, из них шесть погибли на минах, хотя балтийцы совершили лишь тридцать два выхода на вражеские коммуникации – в пять раз меньше, чем на Северном флоте. В чем же дело?

– Тут корень зла в командирах лодок, – ответил Виноградов, – в их умении провести корабль сквозь минное поле, если такое возникает на пути.

– Вот-вот, все или почти все на совести командира, – согласился Николай Герасимович. – Я хочу показать это на двух примерах. В ноябре сорок второго года подводная лодка «Л-3» капитана 2-го ранга Грищенко у острова Утё, Лиепаи и на подходах к Клайпеде поставила двадцать мин. Но как удачно все рассчитал Грищенко! Он не просто выбросил мины. Нет! Он, как потом говорил мне Трибуц, понаблюдал за районом передвижения вражеских кораблей, судов, проверил со штурманом глубины, дважды прошел фарватером, а уж после взялся за дело. И что вы думаете? На его минах в районе Лиепаи подорвался транспорт «Остланд», у острова Утё – судно «Гинденбург» и транспорт «Вольфрам», в январе взлетел на воздух корабль «Мари Фердинанд», в феврале – транспорт «Грундзее» и в марте – подводная лодка «И-416». Не правда ли, богатая добыча?

– Очень даже богатая.

– А теперь возьмем подводную лодку «С-7» капитана 3-го ранга Лисина. – Кузнецов извлек из папки листок с данными, пробежал его глазами. – Летом сорок второго Лисин торпедами и артиллерией потопил четыре транспорта, за что Военный совет флота представил его к званию Героя Советского Союза. Но вот в октябре его лодка снова вышла в море и… погибла. Она всплыла у входа в Ботанический залив, и ее торпедировала финская подводная лодка. Что скажете, Николай Игнатьевич? Два командира, два корабля, два эпизода, а почерк у них разный.

– Лисин, видно, что-то недоглядел, – вздохнул Виноградов.

– Только ли это? – усмехнулся нарком. – Мне кажется, что четыре победы подряд вскружили ему голову, у него притупилась бдительность, и тут же последовала расплата… Да, учить командиров воевать, учить скромности – тоже наша забота.

– Можно?

В кабинет вошли Алафузов и вице-адмирал Степанов. Первый уезжал на Тихоокеанский флот начальником штаба, а Георгий Андреевич, передав дела командующего Беломорской военной флотилией контр-адмиралу Кучерову, приехал в Москву на должность исполняющего обязанности начальника Главморштаба. Кузнецову был грустно расставаться с Алафузовым, к которому он привык. Да и сам Владимир Антонович заметно нервничал, отчего выглядел растерянным.

– Товарищ нарком, – стараясь не выдать своего волнения, четко произнес Алафузов, – дела вице-адмиралу Степанову сдал, о чем и докладываю. Улетаю завтра утром.

– Вам все ясно? – спросил Кузнецов Степанова.

– Все, товарищ народный комиссар, – ответил тот. И, помолчав, добавил: – Благодарю вас за оказанное мне доверие.

– Вы своими делами оправдаете это доверие, – обронил нарком.

Вечером из Полярного позвонил Головко и сердито поинтересовался, двигается ли дело с реляцией на двух летчиков.

– Я не стал бы вас беспокоить, Николай Герасимович, если бы речь шла о каком-то одном-двух эпизодах. А ведь капитан Адонкин совершил триста шестьдесят пять боевых вылетов! И кому, как не ему, быть Героем?! А майор Панин сбил тринадцать вражеских машин!

– Потерпите еще немного, Арсений Григорьевич, – сказал нарком в трубку. – Я полагаю, что все будет хорошо. Документы у Молотова.

(Кузнецов не был безучастным ко всему, что происходило на флотах. Особенно остро переживал он за тех, кто проявил себя в бою, кто рисковал, как, например, командир эскадрильи капитан Василий Адонкин и командир авиаполка майор Павел Панин на Северном флоте и командир авиаэскадрильи капитан Евгений Цыганов на Балтике. Всех троих к званию Героя Советского Союза представили Военные советы флотов, но двигалось это дело по бюрократической лестнице медленно. Наконец Николай Герасимович увидел на своем документе резолюцию Молотова: «Тов. Сталину. Просьбу поддерживаю. В. Молотов. 30. 09. 43 г.». Всем троим было присвоено звание Героя Советского Союза. – А.З.)