Текст книги "Кузнецов. Опальный адмирал"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 42 страниц)

– Я рад, что встретился с вами, товарищи, – подводя итоги совещания, сказал нарком. – Я преклоняюсь перед вашим мужеством. В этом году вы достигли неплохих результатов в боевом столкновении с врагом, и хотя бригада понесла потери, это не лишает меня права высоко оценить ваш активный наступательный порыв. Но, товарищи, враг по-прежнему силен, он не отказался от мысли захватить город. Об этом прошу всех помнить… Ваши резервы – в железной дисциплине, в умении перехитрить врага, выжать из оружия и техники все, что они могут дать.

– Я бы еще призвал командиров действовать инициативно, соизмерять свои возможности, и уж если ты пошел в торпедную атаку, сделай все так, чтобы она не вылилась в холостой выстрел! – добавил Трибуц.

– Вот-вот, холостой выстрел, это комфлот хорошо подметил, их быть не должно! – не то с иронией, не то с насмешкой сказал нарком. – Я бы посоветовал командирам действовать еще и расчетливо: где пойти на риск, а где воздержаться, осмотреться, чтобы точно оценить обстановку и свои шансы на успех. А то как часто бывает? – продолжал Николай Герасимович. – Обнаружит командир вражеский конвой и сразу в атаку. Смелость? Безусловно. Но смелость без расчета, и такой смелости грош цена. – Кузнецов посмотрел на лица сидевших. – Я тут вижу командира 308-й «щуки» капитана 3-го ранга Афанасьева. Помню, что девять человек его подводной лодки получили ордена Красного Знамени, а двенадцать – ордена Красной Звезды. Молодцы! Но ведь я помню и другое… В море был случай, когда лодка едва не погибла. Так, товарищ Афанасьев?

Командир лодки встал.

– Так точно, товарищ народный комиссар, – подтвердил он. – Мы уходили от преследования немецких катеров, и лодка ударилась о грунт. В первый отсек хлынула вода… Я тогда, кажется, поседел. Шесть часов моряки боролись за живучесть корабля. Мне думалось, что дать ход мы уже не сможем, но свои мысли вслух я так и не высказал.

– Любопытно, – произнес нарком. – Почему же?

– В такой, казалось бы, безвыходной ситуации на лодке могла возникнуть паника, а я этого не хотел. Наоборот, уверял краснофлотцев, что мы выдюжим, что как только заделаем пробоину, лодка даст ход. Так оно и случилось…

Адмирал Кузнецов весь день провел в хлопотах и под вечер устал, в чем признался Трибуцу. Тот пригласил его на ужин.

– Есть у нас американская тушенка, хотите? Очень вкусная!

– Давай. Я голоден… Попрошу еще чаю, да погорячее. Что-то зябко.

Трибуц разложил на столе карту.

– Как произошло, что немцы высадили десант на остров Сухо? Меня интересует, чего не учел штаб флота?

– И командующий флотом? – склонив голову набок, усмехнулся Трибуц.

– И комфлот, если он имел к десанту отношение. Но я так понял, что им занимался штаб флота.

«Дотошный ты, однако, Николай Герасимович!» – едва не вырвалось у Трибуца.

– Не в моей натуре хитрить, поэтому признаюсь сразу: тут моя вина, – произнес Трибуц, заметно покраснев. – Как все было? Я бы не сказал, что мы были застигнуты врасплох вражеским десантом. Отнюдь нет! Но, видимо, мы не все сделали, дабы не дать противнику высадиться на остров. Где же истина? Я предполагал, что немцы попытаются захватить Сухо, учитывая его географическое расположение и выгодный район для обстрела кораблей Ладожской военной флотилии. Но случилось это быстрее, чем я думал. Бой произошел в районе острова Коневец, вот здесь! – Трибуц показал место на карте. – Катера дважды атаковали конвой противника, но ничего из этого не вышло. Немцам удалось высадиться на остров Сухо. Гарнизон там у нас был небольшой, до сотни бойцов, во главе со старшим лейтенантом Гусевым. Пытались отбить наступление немцев, но не хватило силенок. Пришлось штабу флота посылать туда корабли. Два часа длился бой, но немцев выбили с острова, причем мы не потеряли ни одного корабля. – Трибуц вскинул брови. – Не Верховный ли заинтересовался этим островом?

– Ты угадал, Владимир Филиппович. Он и поручил мне разобраться. Но вашей большой вины в этом деле я не вижу. Так и скажу Верховному. – Нарком посмотрел на часы. – Ну что, поедем вручать морякам награды?..

Они прибыли в училище имени Фрунзе. В зале Революции посреди стоял стол, на нем – ордена и медали в коробочках. Трибуц по списку вызывал людей, а нарком ВМФ вручал им награды.

– Старший лейтенант Егоров!

Егоров подошел к столу. Нарком приколол к его груди орден Красного Знамени.

– Поздравляю вас, товарищ Егоров, с орденом! – Кузнецов пожал штурману руку. – В боевом походе ваша 310-я «щука» потопила вражеский транспорт. Вместе с другими отличились и вы. Желаю вам добиться новых боевых успехов!

– Служу Советскому Союзу! – зычно ответил старший лейтенант.

Адмирал Трибуц еще утром рассказал наркому об экипаже «Щ-310», а проще – «Белухи». Командир лодки капитан 3-го ранга Ярошевич сумел настроить людей на боевую работу. С 19 сентября по 13 октября лодка находилась в районе Данцигской бухты, потопила транспорт, как потом выяснилось – «Франц Рудольф». Но когда лодка возвращалась, рядом с ней взорвалась мина. Моряки сумели быстро устранить повреждения, и лодка благополучно вернулась в Кронштадт.

(Штурман с «Белухи» – ныне Герой Советского Союза адмирал флота Георгий Михайлович Егоров, ныне здравствующий. «То была моя первая встреча с наркомом ВМФ Кузнецовым, – делился своими мыслями с автором романа Егоров. – Я с волнением принял орден из рук человека, которого боготворили моряки. В июне сорок пятого наша бригада «малюток» перебазировалась в Либаву. Вскоре к нам прибыл нарком ВМФ. Я тогда уже был командиром подводной лодки «М-90». Помню, как в разговоре с нами Николай Герасимович сказал: «Берегите людей и корабли. Это самое ценное, что есть у нас на флоте!» Себя же он не щадил, все силы отдавал флоту. Я искренне полюбил своего наркома». – А.З.)

В Смольный прибыли под вечер. Командующий Ленинградским фронтом генерал Говоров пригласил наркома и комфлота отужинать с ним. Немало добрых слов произнес он в адрес моряков-балтийцев. В связи с предстоящим наступлением Ленинградского и Волховского фронтов с целью деблокирования Ленинграда Говоров возлагал большие надежды на военный флот, в частности на его артиллерию, особенно дальнобойную.

– Завтра на Военном совете флота я буду об этом говорить, – сказал нарком ВМФ. – Так что моряки, Леонид Александрович, вас не подведут. Так, Владимир Филиппович? – Кузнецов посмотрел на сидевшего рядом Трибуца.

– У нас все готово, – подтвердил комфлот. – Основная тяжесть в перевозке войск ляжет на Ладожскую флотилию. Ее командующий адмирал Чероков уже приступил к подготовке людей и кораблей. На днях я туда проскочу.

Утром, едва забрезжил рассвет, Трибуц поспешил в гостиницу, где остановился нарком. Думал, что тот еще спит, и удивился, что Николай Герасимович уже был готов к поездке. Он побрился, позавтракал, добродушная улыбка светилась на его лице.

– Поедем в Северную Самарку к твоим, как ты выразился, снайперам-артиллеристам.

– Там рядом передний край. – Комфлот замялся. – Боюсь за вас, Николай Герасимович. Пуля ведь не разбирает чинов, кусает всех подряд. Может, поедем на корабли?

– Не нагоняй на меня страху, Владимир Филиппович. – Нарком поправил перед зеркалом шапку.

301-м отдельным дивизионом Ленинградской военно-морской базы, куда они собрались ехать, командовал майор Кудрявцев. Встретил он их в Северной Самарке, в четырех километрах от линии фронта. После того как майор представился, Николай Герасимович задержал его руку в своей руке.

– Не тот ли вы Кудрявцев, который в тридцать седьмом командовал 27-й батареей? – спросил нарком. – На Тихоокеанском флоте…

– Он самый, – смутился Кудрявцев.

Он провел гостей на свой КП, где доложил обстановку. Нарком и Трибуц обратили внимание на висевшую на стене картину, которую бойцы-артиллеристы назвали «Панорама для боя». Юрий Непринцев – живописец, будущий народный художник СССР – писал ее с корректировочных постов, и на ней была изображена реальная местность. Идея понравилась Николаю Герасимовичу, и он предложил комфлоту распространить ее по кораблям. Потом гости вернулись в штаб.

– А почему вы не носите наград? – неожиданно спросил Николай Герасимович.

– У меня их нет, – ответил майор.

– Как же так? – удивился нарком. – Столько воюете, даже были в тяжелых боях на Осмуссааре. – Кузнецов повернулся к адмиралу Трибуцу. – Владимир Филиппович, прошу наградить майора Кудрявцева орденом Красного Знамени!..

Вскоре гости уехали, а вечером в штаб поступила телеграмма от наркома ВМФ: «Командиру 301 ОАД майору Кудрявцеву. Передаю благодарность командному, политическому и краснофлотскому составу дивизиона за хорошую работу артиллерийских расчетов, за высокое мастерство снайперов. Выше славное знамя балтийцев! Сильнее удары по врагу! Народный комиссар ВМФ СССР адмирал Кузнецов. 13 ноября 1942 г.»

Майор прочел текст, и у него повлажнели глаза. Он вызвал к себе начальника штаба и приказал построить личный состав.

– Я зачитаю бойцам и краснофлотцам телеграмму народного комиссара ВМФ адмирала Кузнецова…

В штаб флота нарком прибыл после полудня. Адмирал Трибуц был на месте.

– Я очень доволен этой поездкой. – Николай Герасимович снял шинель. – У меня была долгая беседа с командующим фронтом, членом Военного совета. Упреков в адрес Балтфлота я не слышал, была высказана лишь просьба, чтобы корабли усилили артобстрел вражеских оборонительных позиций. – Кузнецов сел, пригладил ладонью волосы. – Знаешь, когда я был в гостинице, то слушал по радио выступление писателя Всеволода Вишневского, он рассказывал о том, как сражается под Ленинградом морская пехота. Я хотел бы его увидеть. Где он сейчас?

– Был недавно здесь, ведь он у нас начальник оперативной группы писателей при Политуправлении флота. Одну минуту! – Комфлот позвонил по телефону прямой связи начальнику Политуправления флота. – Трибуц говорит. Писатель Всеволод Вишневский еще не ушел? Пусть зайдет сейчас ко мне…

Пока нарком и комфлот курили, прибыл Вишневский.

– Садись, Всеволод Витальевич. – Трибуц кивнул ему на стул. – Вот нарком ВМФ Николай Герасимович Кузнецов хотел тебя видеть.

Увидев наркома, капитан 2-го ранга Вишневский отрапортовал:

– Товарищ народный комиссар, здравия желаю! – И уже не по-уставному добавил: – Давно вас не видел, Николай Герасимович, а когда вошел в кабинет, не сразу заметил. – Он смутился, зачем-то развел руками, а глаза его, веселые и карие, словно бы говорили: «Извините, виноват!..» – С пяти утра сегодня на ногах. Готовился к передаче по радио…

– Я слышал ваше выступление, оно мне понравилось, – улыбнулся Кузнецов. – Тем более похвально, что речь шла о подвигах моряков. Ну а как вы живете, комфлот вас не обижает?

– А чего мне его обижать, он хорошо нам помогает. Жданов на прошлой неделе лично пожал ему руку за его «горячие и боевые» выступления по радио. – Трибуц взглянул на писателя. – Я доложил наркому, что ты участвовал в переходе кораблей Балтфлота из Таллина в Кронштадт в августе сорок первого, а он меня отругал. Говорит, зачем рисковать такими людьми, вдруг корабль, на котором находился Вишневский, наскочил бы на мину, что тогда было бы?

– Вместе с экипажем ушел бы на морское дно, – весело улыбнулся Вишневский.

– Негоже, Всеволод Витальевич, бравировать своей жизнью! – одернул писателя нарком. – Вы еще напишете не одну книгу, и на ней будут воспитываться молодые бойцы и краснофлотцы. Недавно я прочел вашу героическую комедию «Раскинулось море широко», которую вы написали в соавторстве с Всеволодом Азаровым и Александром Штейном. Сильная вещь! Дорого читателю то, что вы сами прошли фронтовые дороги еще в Гражданскую войну, вам есть о чем рассказать. А пишете вы правдиво и честно, такие литературные вещи очень ценят.

– Эту героическую комедию они написали по заданию Политуправления, чтобы молодые бойцы и командиры видели, как надо бить врага! – заметил Трибуц.

А Кузнецов продолжал;

– По героическому пафосу эта ваша комедия близка, как мне кажется, к киносценарию «Мы из Кронштадта», по которому позже был снят одноименный фильм. Я не раз смотрел его, и меня всегда волновал образ Артема Балашова. Вот это настоящий герой! Флот ему был дорог не меньше, чем революция… Над чем сейчас работаете?

– Почти закончил сценарий документального фильма «Ленинград в борьбе». Его уже прочел член Военного совета фронта Жданов. Говорит, это то что надо, правда, есть некоторые замечания, но я их уже учел. – Вишневский помолчал. – Тут у нас есть о ком писать – герои на каждом шагу!

– Мне сказал командующий фронтом, что ваши выступления по радио очень хороши, они волнуют людей, зовут их к активной борьбе против врага, – вновь заговорил Кузнецов. – Я бы хотел, чтобы вы чаще обращались к военным морякам с горячим словом.

– Хорошо, Николай Герасимович, я это дело учту, – улыбнулся Вишневский.

– Мне как-то говорил маршал Буденный, что когда в двадцать девятом он прочел вашу пьесу «Первая Конная», то едва не прослезился. А вот мне больше по душе ваша «Оптимистическая трагедия». Там моряки показаны как верные защитники Октября…

(Уже после войны, когда Герой Советского Союза Кузнецов был на одной из встреч с литераторами, Всеволод Вишневский, в то время главный редактор журнала «Знамя», попросил его написать «что-нибудь героическое о военных моряках». «Я подумаю над вашим предложением», – ответил Николай Герасимович.

В 1951 году Вишневский умер. Будучи уже в отставке, Николай Герасимович написал мемуары, но отнес их в журнал «Октябрь», где главным редактором был Всеволод Кочетов. Они были опубликованы в трех номерах журнала в 1965 году, а через год вышли отдельной книгой в Воениздате. – А.З.)

Когда Вишневский ушел, адмирал Трибуц сказал:

– Вчера я был в штабе Ленинградского фронта, командующий передал, что ему звонил Сталин и дал задание продумать, как лучше провести операцию, чтобы прорвать блокаду Ленинграда у Ладожского озера. Такое же задание он дал и командующему Волховским фронтом Мерецкову. А мне велел к этой операции задействовать морскую авиацию. Самолеты мне готовить легче, чем морские десанты. Кажется, на этот раз обойдемся без них. А что в Ставке слышно?

– Мне тоже об этом говорил начальник Генштаба Василевский. Видимо, бои там начнутся в начале января сорок третьего.

– Совсем мало осталось ждать, – усмехнулся Трибуц.

Нарком ВМФ Кузнецов улетал в Москву. Кое-где кинжальные огни ракет рассекали воздух, освещая все вокруг, слышалась артиллерийская канонада. Казалось, фронтовой огонь обжег лицо Николаю Герасимовичу, когда он вышел из машины на летное поле. Небо было сумрачное и стылое. До Ладоги самолет наркома сопровождали истребители, но «юнкерсы» не появились. Зато в столице посадка была тяжелой: облака клочьями висели над самой землей.

Утром Николай Герасимович, едва войдя в свой кабинет, позвонил Сталину и доложил, что прибыл из Ленинграда и готов изложить ситуацию на Балтфлоте.

– Приезжайте, – отозвался Верховный.

Информация наркома о боевых действиях флота была короткой, но Сталин проявил к ней живой интерес. Коснулся Кузнецов и событий, связанных с отражением немецкого десанта на острове Сухо в Ладожском озере. Верховный попросил наркома показать на карте этот остров, стал расспрашивать о кораблях флотилии и железнодорожной артиллерии в этом районе.

– Почему вас так интересует Ладожское озеро, где на берегу очень крепка оборона врага? – спросил Кузнецов.

– В начале января сорок третьего года наши два фронта, Ленинградский и Волховский, при поддержке кораблей и авиации Балтийского флота должны будут прорвать блокаду Ленинграда и разбить гитлеровские войска. Подготовка операции идет к завершению. Так что вашему Трибуцу тоже будет работа… – Сталин помолчал. – Значит, высадка немцев на остров Сухо – это просчет штаба флота?

– И не только штаба флота, но и адмирала Трибуца, – подтвердил Кузнецов.

– Так бы сразу и сказали, а то ходите вокруг да около, – едва не выругался Сталин. – Надеюсь, вы указали на этот промах Трибуцу?

– И ему указал, и начальнику штаба флота.

– Ну-ну, – неопределенно произнес Верховный.

(В начале января 1943 года Ставка поручила генералу армии Жукову и маршалу Ворошилову координировать действия Ленинградского и Волховского фронтов по прорыву блокады Ленинграда в районе Ладожского озера.

– Пора наконец разорвать вражеское кольцо вокруг Ленинграда, – сказал Сталин, когда беседовал с Жуковым и Мерецковым. – Общая стратегическая обстановка для гитлеровских войск сейчас резко ухудшилась на всем советско-германском фронте, и этим надо воспользоваться. Вы как, уверены в успехе? – Верховный посмотрел на Жукова.

– И я, и начальник Генштаба Василевский, а также командующие фронтами Говоров и Мерецков уверены, что враг будет побит, – заявил Жуков. – На синявинско-шлиссельбургском выступе обороняется 18-я немецкая армия, создавшая там глубоко эшелонированную оборону. Но это не помеха. Наши бойцы научились вскрывать такую оборону…

12 января наши два фронта начали наступление и за неделю разгромили группировку немцев. 18 января, в день завершения прорыва блокады, Жукову было присвоено звание маршала. Когда он вернулся в Москву, Кузнецов поздравил его с успехом. Георгий Константинович ответил:

– Спасибо, моряк! Можешь объявить адмиралу Трибуцу благодарность: авиация флота крепко бомбила фрицев!

– Лучше это сделать вам, Георгий Константинович, ведь вы заместитель Верховного главнокомандующего! – заметил Кузнецов.

– Да? – насмешливо удивился Жуков. – Хорошо, когда буду в Питере, я это сделаю. Лучше позже, чем никогда!.. – А.З.)

Поскребышев позвонил наркому ВМФ тогда, когда тот и начальник Главморштаба Алафузов рассматривали на карте, каким маршрутом командующий Северным флотом адмирал Головко будет выводить из Арктики ледоколы и транспорты. Перед этим он заверил Николая Герасимовича, что выбрал «самый безопасный путь», но война есть война и противник может преподнести сюрпризы.

– Слушаю вас, Александр Николаевич! Меня требует к себе Верховный?.. Понял, еду…

Кузнецов вошел к приемную Верховного. Поскребышева не было, дверь кабинета вождя была открыта. Сталин стоял у окна и дымил трубкой.

– Заходите, нарком моря! – пошутил он, весело поблескивая глазами. – У меня сейчас на душе праздник. А у вас?

– Если честно, то у меня на душе неспокойно: адмирал Головко проводит операцию по выводу ледоколов и судов из Арктики, – пояснил Николай Герасимович.

– Понимаю вашу тревогу. – Сталин подошел к столу и сел. – Полчаса назад мне звонил начальник Генштаба Василевский. Сегодня, двадцать третьего ноября, войска Юго-Западного, Сталинградского и Донского фронтов замкнули кольцо окружения вокруг главной группировки врага в районе Сталинграда! И знаете, кто попал в капкан? Любимчик Гитлера фельдмаршал Паулюс!

– Я очень рад, товарищ Сталин, – волнуясь, сказал Кузнецов. – Наконец-то и нам удалось выиграть крупную операцию.

– Еще пока не выиграли, но враг у стен Сталинграда будет разбит! – громче обычного произнес Верховный.

– Василевский вам не доложил, сколько войск оказалось в «мешке»? – спросил Кузнецов.

– Он назвал примерную цифру – тысяч девяносто, и это немало.

(После разгрома немецких войск под Сталинградом стало известно, что в группировке фельдмаршала Паулюса было свыше 300 тысяч солдат и офицеров. – А.З.)

– Я уверен, – вновь заговорил Сталин, – что Гитлер предпримет все возможные меры, чтобы спасти войска Паулюса. – Верховный загасил трубку. – Я вызвал вас вот по какому делу. Мне звонил товарищ Папанин. Он считает, что штаб Северного флота мало выделил кораблей для охраны ледоколов и судов, которые выводятся из Арктики. Разберитесь с адмиралом Головко. Ваша задача – не потерять ни одного ледокола! Ясно?

– Понял, товарищ Сталин, – вполголоса ответил Николай Герасимович, и хотя в эту минуту в его душе вспыхнула обида на Папанина, который позвонил не ему, а Верховному, он не подал виду. – Папанин зря бьет тревогу. Он требует корабли, а в расчет не берет, что корабли адмиралу Головко нужны также для охраны союзных конвоев, для проведения других операций…

– Товарищ Папанин в военном деле мало что смыслит, – прервал Верховный наркома ВМФ. – Это вам решать, куда и сколько бросить кораблей. Так что разберитесь в этом вопросе…

Кузнецов вызвал на связь Головко и потребовал доложить, что предпринято им для охраны ледоколов и судов. То, что ответил комфлот, не внушало беспокойства. В Карском море и юго-восточной части Баренцева моря ведется воздушная разведка, выставлены дозоры в проливе Югорский Шар и в районе Карских ворот, самолеты прикрывают ледоколы с воздуха, на каждый ледокол по два корабля охраны. Казалось, все продумано, но вечером наркому позвонил Папанин.

– Герасимыч, дай нагоняй Арсению Григорьевичу: мало он выделил кораблей для охраны ледоколов, беда может случиться.

– Иван Дмитриевич, ты хоть и герой Арктики, но на пушку меня не бери! – сердито прокричал в трубку Кузнецов. – Сталин сказал мне, что ты ему жаловался. Головко я доверяю и в обиду его не дам! Эта операция – дело и моей чести!

– А ты обидчивый, Герасимыч! – засмеялся в трубку Папанин.

Операция прошла успешно, если не считать эпизода с ледоколом «Анастас Микоян». 26 ноября севернее полуострова Канин он подорвался на якорной мине, получив повреждения корпуса. Головко принял экстренные меры, направив к пострадавшему ледоколу спасатель «Шквал» и сторожевой корабль «Рубин». Из Бугрино вышел минный заградитель «Мурман». Несколько сторожевых катеров было развернуто по курсу конвоя для усиления противолодочной обороны.

– Проследите лично за продвижением конвоя, – распорядился комфлот, когда начальник штаба адмирал Кучеров сообщил ему о прибытии конвоя в Иоканьгу. – Выясните также, чьи тральщики тралили район, где оказалась якорная мина. Подобные вещи нетерпимы, и тот, кто допустил оплошность, будет наказан. Ледокол поставьте в ремонт.

(О том, что случилось с ледоколом, Кузнецов Верховному не доложил. Со временем эпизод стал забываться. Но в канун нового 1943 года в Ставке после обсуждения наступательных действий Ленинградского и Волховского фронтов по прорыву блокады Ленинграда Верховный задержал адмирала Кузнецова. Был здесь и заместитель председателя СНК СССР Микоян.

– Товарищ Кузнецов, – заговорил неторопливо Сталин, – что же вы не уберегли от мины ледокол, носящий имя товарища Микояна? Теперь вот он переживает… – Верховный улыбнулся в усы. – Не ест, не пьет. Боюсь, что я не смогу выпить с ним шампанского на Новый год.

Николай Герасимович смотрел то на Верховного, то на Микояна, а Верховный продолжал уже строже:

– Ну, это я сказал в шутку насчет шампанского… Что же касается ледокола… – Сталин сделал паузу, и Кузнецов решил воспользоваться ею:

– Я считаю, что операция в Арктике прошла успешно. В десяти конвоях было выведено сорок два судна, в их числе шесть ледоколов, и лишь один наскочил на мину. Ледокол уже стоит в ремонте.

– Вы что же, хотите оправдать тех, кто не вытралил якорную мину? – сухо спросил Сталин. – Упрямый вы, товарищ Кузнецов.

– Так ведь у него, Иосиф Виссарионович, очень уж большое и беспокойное хозяйство, – заметил Микоян. – Я сочувствую ему. Все хочу спросить, как там Головко?

– Я им доволен, – сказал нарком. – Арсений Григорьевич умный моряк.

– Где лежит раненый адмирал Исаков? – вдруг спросил Сталин.

– В военном госпитале. В первой половине декабря, как доложил мне генерал Андреев, опасность трагического исхода ранения миновала. Я тоже его недавно проведал. Чувствует себя хорошо, энергичен, горит желанием скорее вернуться в строй.

– Поберегите адмирала, он нам еще нужен, – задумчиво произнес Сталин.

Нарком ВМФ, пожалуй, больше чем кто-либо переживал за своего заместителя. Как все случилось? 4 октября, когда началось наступление войск Закавказского фронта на горном перевале севернее Туапсе, туда поехал Исаков, чтобы побывать у морских пехотинцев. По узкой горной дороге шли автомашины. Неожиданно налетели «юнкерсы» и с бреющего полета атаковали их. Адмирала Исакова осколком бомбы ранило в бедро. Ему тут же оказали помощь, а позже направили в Сочи, в морской госпиталь Черноморского флот, где и была ампутирована левая нога. Перед операцией флагманский хирург флота профессор Петров спросил Исакова, согласен ли он потерять ногу.

– Спасите мне голову, – тихо ответил адмирал.

Петров сделал операцию. Состояние Исакова было тяжелым. И в это время на имя Сталина и наркома ВМФ Кузнецова он прислал телеграмму, в которой просил в случае смерти назвать его именем один из эсминцев Черноморского флота. Едва Николай Герасимович ознакомился с депешей, как ему позвонил Сталин и распорядился срочно дать ответ Исакову. – Его надо ободрить, вселить уверенность, что его спасут, – сказал Верховный.

Кузнецов прочел Сталину текст написанной им телеграммы: «Сочи, адмиралу Исакову. Не теряйте мужества. По мнению врачей, вы можете выздороветь. Ваша жена вылетела к вам. В случае трагического исхода лучший эсминец Черноморского флота будет назван «Адмирал Исаков». Желаем здоровья. Сталин».

– Нет, – возразил Верховный, – пошлем за двумя подписями: Сталин, Кузнецов. Кроме того, узнайте, нужна ли адмиралу Исакову какая-либо помощь.

Николай Герасимович послал к Исакову лучших врачей, и это спасло ему жизнь. Позже больного вывезли из Сочи в Тбилиси.

– Как теперь его самочувствие? – спросил Сталин.

– Кризис миновал, дело пошло на поправку!.. – А.З.)

9 октября вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР об установлении полного единоначалия и управления института военных комиссаров в Красной Армии и Военно-Морском Флоте. Начальник Главпура ВМФ Рогов стал генерал-лейтенантом. Вошел он к наркому в новой форме.

– Что волнует бывшего комиссара? – улыбнулся Николай Герасимович. – Садись, коллега.

– Член Военного совета Кулаков запрос прислал. Моряки-черноморцы проявили инициативу, стали собирать средства на постройку эскадрильи самолетов и торпедных катеров. Член Военного Совета спрашивает, как ему быть? Может, разрешим?

– В Красной Армии такой кампании не проводится, не будем это делать и на флоте, – возразил нарком. – Кто желает внести свои сбережения – пожалуйста, скажем только спасибо. Так и ответьте Кулакову.

– Теперь о деле. – Рогов провел ладонью по щеке. – Я хотел бы снова побывать на Черноморском флоте. Как вы?

– Не возражаю, – живо откликнулся нарком. – Но лишь после того, как я вернусь с Северного флота. А лечу я туда завтра на рассвете…

Прибыл он в Мурманск под вечер, а до Полярного, где находился штаб флота, добрался в первом часу ночи. Адмирал Головко уже ждал его. Кузнецов вошел в кабинет раскрасневшийся, весь в снегу. Поздоровавшись, сказал огорченно, что едва сел в катер, как повалил густой снег. Ни зги не видно. Пришлось переждать непогоду в порту.

– Ну а как вы тут?

– Сражаемся, Николай Герасимович.

– Так-так. – Нарком присел к столу. – Расскажи коротко, как погиб эсминец «Сокрушительный».

– В сильный шторм он был в море, и ему оторвало корму. Пытались взять его на буксир – не получилось.

– А ты… ты, Арсений Григорьевич, в этом деле не виноват? – спросил нарком, глядя ему в глаза.

– Есть и моя вина, – вздохнул Головко. – Я хотел буксировать эсминец, чтобы доставить его в Кольский залив. А надо было сразу спасать экипаж, а уж потом решать, что делать с аварийным кораблем.

– Я так и знал… – На лице наркома Головко увидел усмешку. – За тебя мне чуть не досталось от Верховного. Скажи, а рейд тяжелого крейсера «Адмирал Шеер» кто проморгал – штаб флота или авиаторы?

– В тот день воздушная разведка в Арктике велась, но стояла плохая погода и летчики не смогли его обнаружить.

Николай Герасимович поведал, что Верховный был очень сердит, когда ему сообщили об этом. Сказал, под носом у Головко проскочили немецкие корабли, а он, нарком, смотрит на это сквозь пальцы.

– Вот так, Арсений Григорьевич, и возразить ему я не мог, ибо упрек справедлив. Ты же знаешь, что крейсер «Адмирал Шеер» проник в Карское море не по воздуху, а мимо северной оконечности Новой Земли – мыса Желания – как раз в то время, когда южные ветры оттеснили тяжелый лед далеко к северу.

– Факт, серьезный просчет штаба флота и мой лично, – глухо отозвался Головко. – Выводы сделаны…

Комфлот весьма болезненно воспринимал критику, откуда бы она ни исходила, но не потому, что боялся наказания и серьезных упреков в неумении решить ту или иную задачу, – вовсе нет. Просто у Арсения Григорьевича был взрывной характер, как однажды выразился нарком. Головко дело свое знал, и если что-либо им упускалось из виду, он стремился немедленно это исправить.

Сейчас, обсуждая действия разнородных сил флота на коммуникациях противника, Кузнецов заметил, что не за горами новый, сорок третий год и важно подвести некоторые итоги, сделать соответствующие выводы.

– Меня интересуют в первую очередь подводные лодки, – подчеркнул Николай Герасимович.

Он задавал комфлоту вопросы неторопливо, и, хотя в его словах Головко не улавливал подвоха в свой адрес, ощущение чего-то недосказанного не покидало его.

– Ты, Арсений Григорьевич, считаешь, что усиление противолодочной обороны немцев привело к значительным потерям? – спросил Кузнецов.

– Разумеется, Николай Герасимович, именно это привело к потерям с нашей стороны. – Головко посмотрел в лицо наркому, оно было необычно серьезным и задумчивым. – В последние дни мы потеряли три подводных лодки, на одной из них погиб любимец моряков-подводников Магомет Гаджиев.

– Ощутимая потеря для флота, – с горечью произнес нарком. – Как и гибель в мае летчика Героя Советского Союза Бориса Сафонова. Сколько за год потеряно лодок? – тихо, но властно спросил он.

– Девять, из них семь подорвалось на минах. – Головко подошел к столу, посмотрел на карту, всю испещренную красными и голубыми линиями. Я не сказал вам о подводной лодке «Щ-421». На подходе к Лаксе-фьорду она наскочила на мину. Пришлось снять с лодки экипаж и добить ее своей же торпедой – иного выхода в создавшейся ситуации не было. По ВЧ я докладывал вам об этом случае.

– Помню, – грустно отозвался нарком, глядя куда-то в окно, за которым стояла черная мгла. – Но я и не предполагал, что все так серьезно. Пожалуй, такого случая на флотах у нас еще не было…

– Не понял? – вскинул брови Головко.

– Своей торпедой добивать свою лодку…

В кабинет вошел член Военного совета контр-адмирал Николаев. Среднего роста, плечистый, с лицом светлым и открытым, он был сдержан в своих эмоциях, никогда не выходил из себя, и за это комфлот уважал его. Кузнецов, пожав ему руку, спросил:

– Кто вернулся с моря?

– Капитан-лейтенант Климов, – ответил Николаев. И добавил: – Смелый и весьма расчетливый командир.