Текст книги "Кузнецов. Опальный адмирал"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 42 страниц)

– В данном случае первая скрипка принадлежит не флоту, а фронту, так что не скромничайте, Леонид Александрович, – заявил Николай Герасимович. – Я-то вас давно знаю!..

– Чего я хочу от десантов? – спросил маршал и сам же ответил: – Уж если мы выбросим их на самых сложных участках боя, то чтобы стояли они до конца! Но этого можно добиться при одном, как мне кажется, условии: если тех, кто высадился первым на занятой врагом территории, сразу же поддержать, высадив новые, более мобильные отряды. Как это было, к примеру, при высадке десанта под Одессой в сорок первом в районе Григорьева. – Маршал увидел, что Кузнецов улыбнулся, и тут же спросил: – Я что-то напутал?

– Нет, Леонид Александрович, ничего не напутали, – весело ответил адмирал флота. – Вы, пожалуй, можете в Военно-морской академии прочитать лекцию по высадке морских десантов.

– Ну что вы, – покраснел Говоров. – Я сухопутный вояка, моя стихия – земля-матушка, а борьба на море, десанты и прочее – ваша стихия. Теперь я хочу назвать те участки фронта, где желательно в первую очередь высадить морские десанты…

Адмирал флота Кузнецов вернулся в Москву, и рано утром на связь с ним вышел комфлот Трибуц. Он сообщил, что пять стрелковых дивизий 21-й армии, как и просил маршал Говоров, кораблями и судами переброшены на Лисий Нос и что всем этим руководил командующий Кронштадтским морским оборонительным районом вице-адмирал Ралль.

– Так что у нас, товарищ нарком, идет все строго по плану и каких-либо срывов не намечается, – прозвучал в телефонной трубке голос Трибуца.

– Добро, Владимир Филиппович, я все понял, так держать! – весело ответил Николай Герасимович.

9 июня артиллерия и авиация Ленинградского фронта, в их числе и два авиаполка Балтийского флота, нанесли мощные удары по первой оборонительной полосе, и враг дрогнул; войска 21-й армии с ходу форсировали реку Сестру и к концу вторых суток вышли к так называемой «новой линии Маннергейма», захватив опорный пункт Кивеннапа. Гитлеровское командование направило на помощь сухопутным войскам эсминцы, подводные лодки и сторожевые корабли. Немало скопилось их в районе островов Лавенсари – Выборгский залив. Едва разведка донесла об этом, как Трибуц бросил в боевую работу торпедные катера. Взаимодействуя с авиацией, которая господствовала в воздухе, они блокировали немецкие корабли на стоянке, а те, которые пытались оказать помощь своим войскам, подвергались торпедным атакам. Пока в этом районе шли ожесточенные бои, наши тральщики сквозь минные поля прокладывали для кораблей новые фарватеры…

За сражениями на Балтике и под Ленинградом неотступно следил нарком ВМФ. Сразу же после возвращения из Ленинграда он поручил ВРИО начальника Главморштаба адмиралу Степанову организовать на командном пункте круглосуточное дежурство, операторам – вести на картах обстановку по сводкам, поступающим с Балтийского флота, а также строго отмечать на карте обстановку на сухопутном фронте по сводкам Генштаба. Трижды в сутки Степанов докладывал Кузнецову о положении на Балтфлоте и о боях на сухопутном фронте. На карте Николай Герасимович видел, как с каждым днем там нарастали бои, враг отступал, и 20 июня Выборг был освобожден.

«Тут уж Леонид Александрович блестяще все продумал, сумел завязать с Балтфлотом крепкий узелок, – решил Кузнецов, глядя на карту. – А как получится у Мерецкова с проведением Свирско-Петрозаводской операции?..» Будучи в Ставке, Мерецков говорил Кузнецову, что его войска станут наступать вдоль Ладожского озера, где им окажут помощь моряки Ладожской флотилии. На это Николай Герасимович ответил:

– Все, что есть на Ладожской флотилии, будет брошено на поддержку сухопутных войск, Кирилл Афанасьевич. Я уже распорядился. Там у меня хороший командующий – контр-адмирал Чероков. Кроме того, перед началом операции на флотилию прибудет комфлот адмирал Трибуц. Так что в успехе я уверен.

– Дай-то бог, – улыбнулся Мерецков.

Как же развивались события? После освобождения островов Бьерского архипелага между Ладожским и Онежским озерами готовились к наступлению войска Карельского фронта, проводившие Свирско-Петрозаводскую операцию. Мерецков, как и говорил, избрал основным направлением для наступления прибрежное – вдоль Ладожского озера. Было решено с помощью морского десанта опрокинуть оборону сильно укрепленного Олонецкого района, перерезать тыловые коммуникации немцев – железную дорогу и шоссе.

Незадолго до начала боевых действий на флотилию прибыл комфлот адмирал Трибуц, чтобы проверить, как готовится высадка морского десанта. Он спросил Черокова, согласовал ли тот свои действия со штабом фронта?

– Лично был у генерала армии Мерецкова и все обговорил с ним, – ответил Чероков. Кряжистый, крепкого телосложения, с суровым на вид лицом, он вытянулся перед командующим флотом, готовый, казалось, ответить на любой его вопрос. – Тут что важно? Бойцам первого броска закрепиться на плацдарме, а уж потом дело пойдет…

– Не пойдет, если им тут же не послать подкрепление, – сухо возразил адмирал Трибуц. – Не один десант уже погиб из-за этого.

– Поддержка первого броска, само собой, должна быть, – согласился Чероков. – Мною она предусмотрена, можете проверить.

Трибуц долго смотрел на карту того участка, где будет высажен десант, затем, глядя на Черокова, сказал:

– Я решил тоже принять участие в высадке десанта.

Лицо у адмирала Черокова словно окаменело, он побледнел.

– Вы что же, сомневаетесь в моей компетентности?

В его голосе Трибуц уловил нотки обиды. Он подошел к Черокову и, глядя ему в глаза, сурово произнес:

– Виктор Сергеевич, если бы я сомневался, ты бы не был назначен командующим флотилией. – И уже мягче добавил: – В операции всякое может случиться. Что потом будешь делать – связываться со мной, просить помощи? Потеряешь время… А я рядом, если что – сразу примем нужное решение.

Вице-адмирал Степанов склонился над картой Балтики.

– Что у вас, Георгий Андреевич? – спросил Кузнецов, входя к нему.

– Обе флотилии, и Ладожская и Онежская, готовы к операции, – ответил Степанов. – Час тому назад на проводе был командующий Ладожской флотилией контр-адмирал Чероков. Корабли уже приняли на борт бойцов 70-й отдельной морской бригады и вот-вот двинутся к Видлице. И кто, вы думаете, возглавил десант? – Степанов улыбнулся. – Капитан 1-го ранга Мещерский! Кстати, Чероков принял решение высадить десант в самом Петрозаводске. Это дело я одобрил. Вы не против?

– Рискованно. А вдруг десантники не одолеют гарнизон немцев в городе? – высказал сомнение Николай Герасимович.

– Риск есть, но Мещерский рассчитывает на внезапность. У него это получится… И все же Главморштаб считает, что к участию в операции Трибуц должен подключить морскую авиацию…

– Он это сделает, – прервал Степанова нарком. – Я вчера говорил с ним.

Через три дня в Петрозаводск с боем ворвались десантники Мещерского.

(Удачные операции Ленинградского и Карельского фронтов, а также Балтийского флота, Ладожской и Онежской военных флотилий способствовали успешному осуществлению замысла Ставки по разгрому главных сил врага и выводу Финляндии из войны. – А.З.)

Адмирал флота Кузнецов так увлекся подготовкой проекта постановления СНК СССР о создании в Ленинграде Нахимовского военно-морского училища, что не сразу услышал телефонный звонок. В трубке раздался голос Мерецкова:

– Салут, дон Николас! (Привет, Николай!) – Кирилл Афанасьевич вспомнил Испанию, где им довелось быть вместе.

Кузнецов ответил:

– Салут, амиго Петрович! (Привет, друг Петрович!)

– Твои моряки, Николай Герасимович, сражались как львы, – звучал в трубке веселый голос Мерецкова. – Не зря немцы называют их «черными дьяволами». Хорошо показал себя и их командир адмирал Чероков. Храбрый мужик, ничего не скажешь. Подумай, Николай Герасимович, может, наградить Ладожскую военную флотилию орденом Красного Знамени? У нее на сегодня немало заслуг. Я решительно поддерживаю это дело. А вот комфлоту Трибуцу ты сделай внушение. Мне доложили штабники, что он тоже ходил с десантом. И где был? На малом охотнике! К чему такой риск? А если бы в катер угодил вражеский снаряд или бомба и флот лишился бы своего командующего? Нет, ты его крепко пожури, а если этого не сделаешь, я сам доложу Верховному. Пока еще к моему голосу он прислушивается.

– Кирилл Афанасьевич, Трибуц по натуре человек отчаянный, – отозвался Кузнецов. – Но вы правы, с десантом ходить ему не следовало…

По рекомендации Председателя Государственного Комитета Обороны на Главном Военном совете ВМФ обсуждался вопрос о строительстве боевых кораблей и подводных лодок. Анализ сделал заместитель наркома ВМФ по кораблестроению и вооружению адмирал Галлер. Он заявил, что в этом году промышленность даст военному флоту около трехсот кораблей и катеров и до двух тысяч самолетов.

– Я прошу вас, товарищи, высказаться на этот счет, – заключил Галлер. – Все предложения, которые заслуживают внимания, будут рассмотрены.

Обсуждение прошло весьма активно, и Николай Герасимович увидел, что о военном флоте думает и заботится не только он.

– Вряд ли кто-то станет отрицать ту очевидную истину, что флот наш еще более окреп, стал сильнее, несмотря на понесенные в боях потери, – сказал адмирал флота Кузнецов, подводя итоги обсуждения. – И все же, товарищи, флоты ощущают нехватку кораблей, особенно малых. Большие надежды мы питаем на раздел итальянского флота, но союзники что-то тянут с этим делом…

Нарком ВМФ был прав: Англия и США никак не решали этот вопрос. На Тегеранской конференции советская делегация вновь напомнила им о разделе итальянского флота.

– Можем ли мы получить эти корабли к концу января будущего года? – спросил Сталин.

И Рузвельт, и Черчилль ответили согласием. Однако наступил 1944 год, а кораблей для СССР так и не поступило. Подобная позиция союзников была, мягко выражаясь, непонятна. Наконец 7 февраля они ответили, что корабли будут переданы. Об этом Сталин сказал наркому ВМФ. Кузнецов, естественно, поспешил все выяснить у главы британской миссии в Москве. Оказалось, что союзники дают старые корабли: линкор «Ройяль Соверин», крейсер «Милуоки», девять эсминцев и четыре подводные лодки.

«Придется вдыхать в них новую жизнь», – невесело подумал Николай Герасимович. И все же это была прибавка сражающемуся флоту…

Теперь, когда все стало ясно, Николай Герасимович мог доложить Верховному детали о передаче кораблей союзниками. Было два часа дня, когда он прибыл к Верховному. У Сталина было хорошее настроение, он стоял у большой карты, довольный тем, что окончательно снята блокада Ленинграда и полностью восстановлено движение по семи железным дорогам из Питера – на Вологду, Рыбинск, Москву, Новгород, Батецкий, Лугу и Усть-Лугу. Он взглянул на наркома ВМФ.

– Что союзники?

– Они дают нам старые корабли, – угрюмо произнес Николай Герасимович.

– А вы рассчитывали получить новые? – В голосе вождя прозвучала насмешка. – Не забывайте, что наши союзники – это господа капиталисты: на рубль дадут, а на десять взыщут. Скажите лучше, где думаете их использовать?

– На Северном флоте, – сразу ответил нарком. – Там они могут принести пользу. Будут участвовать в эскортировании конвоев, осуществлять противолодочную оборону, охранять побережье…

– Хорошо, – бросил Сталин. – Перегоняйте корабли. Кому поручите их приемку и доставку? Нужен человек знающий и надежный, способный возглавить сложную работу в иностранных портах, осуществить безопасный переход кораблей из Англии в Мурманск… Так кто он?

– Вице-адмирал Левченко.

Сталин какое-то время молчал, о чем-то размышляя, потом коротко резюмировал:

– Согласен.

(Незадолго до этого Кузнецов был на докладе у Сталина и, когда тот остался один в кабинете, заговорил о капитане 1-го ранга Левченко, о том, что он очень переживал свою трагедию, извлек из нее урок.

– Я прошу вас, товарищ Сталин, восстановить Левченко в прежнем звании, – сказал нарком твердо. – Гордей Иванович способный и ответственный военачальник, он еще себя проявит…

– Ваше ходатайство Ставка рассмотрит, – ответил Верховный.

Левченко был восстановлен в прежнем звании вице-адмирала. – А.З.)

Николай Герасимович вызвал к себе Левченко и рассказал ему о задании Ставки, заметив, что корабли надо принять в Англии, обучить людей управлению оружием и техникой, а затем перегнать в Мурманск.

– Я это сделаю, Николай Герасимович, – заверил адмирал.

– Ты уж постарайся, Гордей Иванович. – Кузнецов пожал ему руку. – Это задание лично товарища Сталина. Начинай с формирования экипажей…

На рассвете, когда Николай Герасимович вернулся из Ставки в наркомат, ему позвонил по ВЧ адмирал Головко.

– Что, не спится, Арсений Григорьевич? – усмехнулся в трубку нарком.

– Дел по горло, товарищ адмирал флота. Я вот о чем… Получен ваш приказ о создании на флоте бригады торпедных катеров. Военный совет флота выражает вам свою благодарность. Нам очень нужна эта бригада, а уж катерники будут бить врага наверняка, это факт, и прошу не сомневаться. Вот только боюсь, не задержится ли с выездом с Тихоокеанского флота ее командир капитан 1-го ранга Кузьмин?

– Он уже в Москве, Арсений Григорьевич, так что зря переживаешь. Введем его в курс дела и – с Богом на флот! А уж там сам решай, что и как. Лично приеду смотреть бригаду.

– Есть! Ждем! Спасибо…

– Привет, моряк!

Кузнецов услышал за спиной чей-то громкий голос и обернулся. По генштабовскому коридору к нему шел маршал Жуков. Веселый, улыбчивый. Наверное, рад, что наши войска освободили столицу Белоруссии город Минск…

– Бог ты мой, да у тебя на погонах появились маршальские звезды, такие, как у меня? – Жуков удивленно смотрел на наркома ВМФ так, словно видел впервые. – Кто же ты теперь?

Николай Герасимович улыбнулся, сказал, что месяц тому назад постановлением СНК СССР ему присвоено воинское звание адмирала флота.

– Это звание, Георгий Константинович, приравнено к званию маршала Советского Союза! – подчеркнул Кузнецов. – А что, разве мы с вами не виделись, когда у меня на погонах появились маршальские звезды?

– Не виделись, Николай Герасимович! Я все время на фронте, приезжаю в Ставку лишь по вызову Верховного. Слышал, что вчера наши войска освободили Минск? Знаешь, сколько немецких генералов мы взяли в плен?

– Пять-шесть?

– Двенадцать!.. Да, бои там были жаркие. Минск почти весь разрушен. Семь лет я командовал полком в Минске, знал в нем каждую улицу… А жители? Когда смотрел на них, у меня душа горела от злости на немецких оккупантов. Люди истощены, измучены, плачут – наконец-то их освободила Красная Армия… – Жуков сделал паузу. – А ты зачем прибыл в Генштаб?

– Есть такие вопросы, которые мне тут надо решить. А маршал Василевский, оказывается, все еще на фронте.

– Он находится в штабе Третьего Белорусского фронта, у Черняховского, – сказал Жуков. – Вчера вечером я говорил с ним по ВЧ. Придется тебе идти к Антонову. – Маршал посмотрел на часы. – К двум часам дня нас с Антоновым вызвал в Ставку Верховный. Ну что, моряк, позволь поздравить тебя с таким высоким званием! – И Жуков крепко пожал ему руку. – Будем считать, что маршальская семья пополнилась еще одним человеком! Ты доволен?

– Еще бы!

– Это хорошо, – пробасил Жуков. – Только не возгордись, наш брат этого не любит!..

«Я-то не возгоржусь, а вот вы, Георгий Константинович, давно возгордились», – мысленно ответил Жукову Николай Герасимович.

Глава третья

Июль, 1943 год. Где бы ни находился нарком ВМФ адмирал Кузнецов, везде было жарко, нещадно палило солнце, казалось, нечем было дышать. А на Северном флоте в районе главной базы, близ Полярного, с неба сыпанул снег и всю неделю лютовал шторм. Жгучие ветры ледяной Арктики крутили вкось и вширь Баренцево море. Теперь же шторм шел на убыль, и с утра, едва сквозь тучи проклюнулось полярное солнце, капитан-лейтенант Климов и старпом Борисов «колдовали» над картой, готовясь к выходу в море на боевую позицию. Район, куда шла подводная лодка и где ей предстояло вести поиск противника, по словам комбрига адмирала Коровина, «кишел вражескими минами». Глубины у берега мелкие, дно каменистое, и в случае чего лодка не сможет лечь на грунт. И все же Климов не терял надежды на успех, как то было в июне, когда подводная лодка вернулась с победой – в Варангер-фьорде удалось потопить транспорт и сторожевой корабль врага. Скупой на похвалу комбриг похвалил тогда Климова.

– Что и говорить, умеешь ты, Федор Максимович, появляться в нужном месте и наносить меткие удары по немцам. – Коровин добродушно улыбнулся. – Так что твой «грех» в отношениях со штурманом с «Ориона» лжеастаховым я не зря простил тебе. Хотя, конечно, твоя вина в этой истории невелика. Ты даже помог чекистам разоблачить немецкого агента…

«Вообще-то, по большому счету, у комбрига я в долгу, и этот должок надо вернуть ему сполна, иначе какой же я командир?» – подумал сейчас Климов. Он свернул карту, скосил на старпома глаза.

– Кажется, мы с тобой изучили, что надо было, и в море срывов быть не должно! – весело произнес командир лодки.

– Я тоже так думаю.

Борисов только теперь увидел на столике фотокарточку: капитан 3-го ранга Коровин, лейтенант Климов, усатый мичман с боцманской дудкой на шее и между ними – женщина: она слегка улыбалась, опершись рукой на плечо Климова, было ей немало лет, в волосах серебрилась седина.

– Кто эти люди? – спросил старпом.

– Памятная штуковина!.. – Климов, сжав губы, на минуту задумался. – Меня, желторотика, ты, надеюсь, узнал, комбрига тоже, в то время он был командиром подводной лодки. Усатый мичман, боцман-сверхсрочник с тральщика, – мой отец Максим Климов, рядом с ним – моя мама. В те дни, закончив Военно-морское училище, я прибыл на флот. Чуть позже ко мне в Полярный приехала мама.

Старпом о чем-то подумал, потом спросил:

– Коровин, что, родственник вам?

– Да нет! – Климов качнул головой. – Не сват и не кум. Мой отец дружил с ним, вместе они учились в десятом классе, а когда обоих призвали на военную службу, пути их разошлись. Моему бате выпала тяжкая судьба. В Финскую войну он был ранен, попал в плен, чуть окреп – бежал. На мостике через горную речку финны с овчаркой настигли его, но схватить батю им не удалось, он прыгнул в речку и разбился о камни…

Борисову вдруг стало знобко.

– Извините, товарищ командир… Я не знал, что вы потеряли отца.

Словно не слыша его, Климов в раздумье произнес:

– Батя погиб, но для меня он все еще живой. – Климов посмотрел на старпома. – Твой отец, Яков Сергеевич, жив?

– В Туле на военном заводе трудится мастером. Пехотные мины выпускает.

– А на Северный флот как ты попал? – спросил Климов. Он был в кремовой рубашке, волосы от света лампочки в сетчатом абажуре, висевшей над столом, были серо-желтыми. – У меня, к примеру, дорога на Север короткая. В Мурманске рыбачил на траулере, а потом по комсомольской путевке поступил в Военно-морское училище. Ты знаешь командира 422-й «щуки»?

– Федора Видяева?

– Так вот, с ним я учился в училище, и вместе прибыли на Северный флот. В нашей группе был еще Ярослав Иосселивани…

Старпому казалось, что в разговоре Климов чересчур прям, нет в его поведении той уравновешенности, которая обычно замечается у бывалых моряков. Впрочем, решил он, у каждого командира свой характер, своя манера поведения, свой стиль общения. Важно, чтобы не было высокомерия, что так претило характеру Борисова. Почему-то ему пришли на память снова комфлота адмирала Дрозда, который беседовал с ним перед назначением на лодку Климова: «У Федора Максимовича крутой нрав, но командир он дельный. Так что вы легко найдете с ним общий язык. Но имейте свой взгляд и свое мнение на все, чем будете жить и дышать. А то ведь еще не перевелись такие командиры, которым по душе, когда старпом пляшет под их дудку. Последнее это дело – не иметь своего мнения. Считай, пропал ты как воспитатель!»

– На Север я попал просто, Федор Максимович, – после паузы заговорил старпом. – Назначили в кадрах, я и прибыл. Капитан 1-го ранга Коровин сказал, что лодка Климова – одна из лучших в бригаде. Мне это понравилось. Подумалось, если лодка передовая, стало быть, есть чему научиться у ее командира.

– Так-так, – Климов погладил подбородок. – Что верно, то верно – наша лодка на хорошем счету у начальства. Перед самой войной мы стреляли новыми торпедами. Конструктор был на лодке, и ему очень понравилось, как действовали моряки, они работали как львы. Главное, что ни одна из торпед не утонула… Да, с меня семь потов сошло, пока я чего-то добился…

Их разговор прервал стук в дверь. Это был вахтенный офицер, старший лейтенант, из-под черных бровей весело поблескивали карие глаза.

– Товарищ командир, вас ждет на плавбазе комбриг!

– Добро. – Климов взглянул на старпома. – Пойду, Яков Сергеевич. Наверное, речь пойдет о выходе в море. Возможно, завтра, возможно, позже. Ты лично обойди все отсеки, проверь, везде ли должный порядок. Поговори с торпедистами и минерами, чтоб их оружие было исправно…

Коровин сидел за столом и что-то писал. Увидев Климова, он молча кивнул ему на стул. Был он какой-то хмурый, даже опечаленный, в глазах не то грусть, не то невысказанная боль. Похоже, случилось что-то серьезное. Хотел было спросить, но Коровин сам заговорил:

– Скажи, Федор Максимович, с кем ты приехал на Северный флот после окончания училища?

– Так я же как-то вам рассказывал – с Федором Видяевым, ныне он командир 422-й «щуки», – ответил Климов. – Я и сейчас с ним дружу.

– Так вот, нет теперь у тебя друга по училищу и по службе в Полярном, – необычно тихо произнес адмирал. – Лодка Видяева из похода не вернулась…

– Что вы такое говорите? – едва не вскричал Климов. – Его лодка действовала в районе Маккаур-Варде, и когда на днях я был в штабе бригады, от Видяева поступила радиограмма, он сообщил о том, что торпедировал вражеское судно…

– Все верно, – прервал его комбриг. – Тогда же я приказал Видяеву идти в базу.

– У него на лодке кончились торпеды?

– Да нет, Федор Максимович, – возразил невесело Коровин. – Его подводной лодке приказом наркома ВМФ адмирала Кузнецова присвоено гвардейское знание, и я хотел, чтобы лично Видяев поднял на корабле гвардейский флаг. Когда я доложил адмиралу Головко, что лодка Видяева не отвечает на запросы штаба, он сразу же послал на ее поиски самолеты; летчики долго и тщательно обследовали тот район, но лодки нигде не было. То ли она угодила где-то на мину, то ли ее атаковали немецкие сторожевые корабли… Вот это я и хотел тебе сообщить как другу Федора Видяева. – Комбриг достал папиросы и закурил. – Как ты, подготовился к походу?

– Так точно, все, что надо, сделал.

– Не угоди на мины, а то мне совсем плохо будет, – улыбнулся адмирал, но улыбка была невеселая. – До слез мне жаль Федора Видяева…

– Война идет, тут всякое может случиться, – тихо обронил Климов. – Взять моего отца. Сколько лет плавал сверхсрочником на тральщике, потом – Финская война, ранение в грудь, прыжок в речку с моста, и… смерть.

– У твоего отца был крепкий дух. – Коровин хотел что-то добавить, но Климов опередил:

– Уйдем мы на рассвете, чтобы, используя непогоду, добраться до заданного района. Не возражаете?

– Делай, как лучше, тут я тебе не судья, – ответил адмирал.

На столе зазвонил телефон.

– Коровин? – раздался в трубке голос адмирала Головко.

– Я, товарищ командующий.

– Вы мне срочно нужны. Подъезжайте…

Климов поспешил на почту, чтобы отправить жене письмо, но его снова вызвал комбриг.

– Есть тебе еще одно задание, Федор Максимович, – сказал он. – Лично от комфлота. Надо в районе мыса Нордкина высадить на берег в тыл врага разведгруппу из трех человек. На лодку они прибудут в пять утра.

– Хорошо, товарищ комбриг, – улыбнулся Климов. – Это дело мне знакомо. Мне их и с берега брать?

– Нет, это сделает недели через две другая подводная лодка. У них есть своя переносная рация, они потом дадут о себе знать. Так что обговори со старшим группы разведчиков, где и как их лучше высадить. Он к тебе придет через час-полтора.

Ранним утром, едва чуть посветлел горизонт, подводная лодка с разведгруппой на борту вышла в море. А под вечер, когда стемнело и пошел дождь, лодка в подводном положении подошла к скалистому берегу в районе порта Линахамари. Климов поднял перископ. Море было пустынным. Берег также был пуст.

– Вот в этом месте нас и высаживайте, – сказал Климову старший группы.

Резиновую шлюпку спустили на воду. Разведчики взяли с собой запас продуктов, рацию, и шлюпка направилась к берегу. До него было метров двести. Пока высаживали разведчиков, вахтенный офицер в бинокль осматривал море – оно по-прежнему оставалось пустынным.

«Скорее бы вернулась шлюпка», – переживал Климов, находясь на ходовом мостике. Уже совсем стемнело, сквозь тучи изредка выглядывала круглая, как арбуз, луна, и тогда к берегу бежала серебристая дорожка. Наконец появилась шлюпка.

– Разведчиков высадили на берег, – доложил боцман.

– А теперь курс в район Порсангер-фьорда! – приказал вахтенному офицеру Климов.

В три часа ночи были на месте. А утром случилась трагедия… Лодка шла в надводном положении, когда вахтенный офицер в бинокль увидел транспорт, сопровождаемый двумя сторожевыми кораблями. Прозвучал сигнал боевой тревоги по отсекам, и на ходовой мостик поднялся командир. Он принял решение атаковать судно двумя торпедами. Климов запросил штурмана Васина, какая в этом районе глубина.

– Пятьдесят метров! – ответил капитан-лейтенант. – Севернее подводные камни, ближе к берегу глубина наполовину меньше. Туда уходить после атаки опасно.

Климов приказал подготовить две торпеды и, когда транспорт вышел из полосы тумана, скомандовал: «Пли!» Лодка сразу же погрузилась. Минуты через две до отсеков донесся глухой взрыв.

«Капут судну», – подумал Климов. Но почему нет второго взрыва? Куда делась вторая торпеда? И тут из отсека поступил доклад старшины группы торпедистов: вторая торпеда застряла в торпедном аппарате.

– Черт бы побрал эту торпеду! – выругался Климов.

– Слышу шум винтов корабля! – доложил акустик.

Климов подумал, что это сторожевые корабли, которые охраняли транспорт. Сейчас они начнут сбрасывать глубинные бомбы. Надо уходить в сторону берега, где малые глубины, там искать лодку не станут!

– Лево руля, пятьдесят градусов! – приказал командир вахтенному офицеру. Взгляд его упал на глубиномер. Сорок метров! – Боцман, так держать!

Глубинные бомбы взрывались где-то в стороне, и Климов понял, что корабли охранения ушли от берега. Это давало ему шанс не быть обнаруженным. Но вот акустик доложил, что шумы вновь приближаются к лодке. Климов вмиг сообразил, что ему делать. Он отдал приказ лечь на грунт, выключить на борту все приборы и двигатели, чтобы не создавали шума, иначе враг обнаружит лодку.

Прошло часа полтора, и все это время Климов чувствовал себя как на пороховой бочке. Маневрировать кораблем опасно, если в торпедном аппарате застряла торпеда: от малейшего толчка могут сработать инерционные взрыватели. Надо как можно скорее обезвредить торпеду.

– Акустик, что слышите? – запросил Климов отсек и, когда тот ответил: «На глубине тихо», – всплыл на перископную глубину. Крутанул массивные рукоятки перископа и в серо-голубых линзах увидел взлохмаченное море. Транспорт затонул, на воде плавали какие-то деревянные предметы. А корабли охранения куда-то ушли, лодка всплыла в надводное положение. Климов поднялся на ходовой мостик, следом за ним – старпом Борисов, штурман Васин, боцман и вахтенный сигнальщик с биноклем на груди. Туман все еще курился над водой, с неба сыпалась снежная крупа.

– Кто у нас самый опытный минер? – спросил Климов старпома.

– Старшина команды Петр Ярцев.

Борисов вызвал минера из центрального поста. Был старшина коренастый, косая сажень в плечах. Лицо открытое, в нем чувствовалась сильная воля.

– Сможешь обезопасить торпеду? – спросил его командир лодки.

– У меня по этой части есть опыт, – улыбнулся Ярцев.

Двое краснофлотцев помогли ему надеть легководолазный костюм с дыхательным аппаратом, и вот уже Ярцев нырнул под лодку. Он легко вывернул из торпеды два инерционных взрывателя и поднялся на палубу. Краснофлотцы стали снимать с него водолазный костюм. И в это время неподалеку показались два сторожевых корабля. Один из них шел прямо на лодку, чтобы таранить ее, другой открыл огонь из крупнокалиберного пулемета.

– Всем в лодку! – крикнул старпом, а сам подскочил к командиру.

Климов правой рукой держался за бок, откуда текла кровь. Старпом хотел было подхватить его на руки, чтобы отнести до ходового мостика и спустить вниз, но Климов, с трудом подняв голову, прошептал ему в лицо:

– Погружайся без меня!..

Борисов заколебался. А вражеские корабли уже совсем рядом, и это увидел Климов.

– Уводи лодку, Яков! – крикнул он властно. – Это приказ… – Климов хотел сказать еще что-то, но голос его вдруг утих.

Старпом прыгнул в люк и задраил его. Подводная лодка ушла на глубину. В отсеки доносились взрывы глубинных бомб – это наверху метались сторожевые корабли.

В центральном посту стояла гробовая тишина. Все были как в шоке. Никто не верил, что командир остался где-то наверху, да и жив ли он? Пожалуй, больше других переживал старпом. Минер Ярцев увидел в его глазах слезы.

– Как же теперь, командира-то нет? – спросил он.

– Может, он еще жив и держится на воде, – тихо сказал старпом. – Мы сейчас пойдем на то место…

Не прошло и полчаса, как лодка всплыла. Еще недавно тут разыгралась трагедия, но сейчас море было пустынным.

– Должно быть, погиб наш командир, – глухо произнес старпом. Он тут же написал текст радиограммы и, вызвав на мостик радиста, вручил ему листок. – Срочно передайте в штаб флота!

Ответ пришел быстро. Старпом прочел вслух:

– «Борисову. Возвращайтесь в базу. Комбриг».

На рассвете подводная лодка вошла в бухту и ошвартовалась у причала. «Комбриг, наверное, еще не пришел в штаб», – подумал Борисов. Но едва он начал бриться, как адмирал вызвал его на плавбазу.

– Яков Сергеевич, как погиб Климов? – спросил он. – Я получил вашу депешу и весь день не находил себе места.

Старпом поведал адмиралу, как все произошло.

– И вы не могли взять в лодку раненого командира?

– Все дело решали секунды, вражеский корабль шел на таран, и Климов, не щадя себя, отдал приказ погружаться без него. – Сдержав спазм в горле, Борисов добавил: – Задержись мы хоть на минуту, и корабль распорол бы железное брюхо лодки, и мы бы все погибли… Климов это осознал раньше нас.

Долго молчал адмирал, ощущая, как гулко билось в груди сердце.

– Вот что, старпом, – наконец заговорил он глухим голосом: – Все, что произошло в море, изложите в своем рапорте на мое имя. Потом я пойду на доклад к командующему флотом.