Текст книги "Кузнецов. Опальный адмирал"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 42 страниц)

– Чайку хотите? – предложил он Николаю Герасимовичу. – Есть мятные конфеты, пирожные.

– Потом, Семен Петрович, вы уж о деле скажите, – смутился Кузнецов.

– Ах вот что! – Урицкий вроде бы растерялся, слегка покраснел, голос у него был глуховатый, но заботливый. – Не знал, что вы такой горячий. Ладно, скажу о деле… Вы назначены в Испанию нашим военно-морским атташе и главным военно-морским советником. Ясно, да? – Урицкий мягко, как девушка, улыбнулся. – А в Испании, как вы знаете, Гражданская война. Там очень горячо! Франко пытается задушить свободу и демократию, ему помогают Германия и Франция. Республика в огне. Но туда мы направляем только добровольцев. Так что вам решать. Можете отказаться. В Мадриде уже находится наш посол Розенберг, следом за ним туда отправился военный атташе Горев…

– Я согласен! – прервал его Кузнецов.

– Тогда попьем чайку и поговорим о деталях…

Испания – это особая веха в жизни Кузнецова. На фронте под Картахеной и в боях на море он не раз рисковал собой, зато приобрел боевой опыт, который потом, по возвращении на Родину, помог ему подготовить наш Военно-морской флот к сражениям с гитлеровскими захватчиками. Николай Герасимович отвечал за морские перевозки из СССР, обеспечивал охрану наших транспортов, доставлявших в Картахену танки, самолеты, орудия, боеприпасы. Фашистские корабли Франко пытались перехватить советские суда, атаковать их, но им это не удавалось.

– Ты-то сам, Николай Герасимович, участвовал в морском бою? – спросил его маршал Буденный, когда Кузнецов гостил у него на даче в Баковке.

– Приходилось, Семен Михайлович. – Глаза Николая Герасимовича заискрились. – В апреле тридцать седьмого республиканская эскадра вышла в море на «охоту» за вражескими кораблями. С командующим испанским флотом Буисом я находился на эсминце «Антекара». В районе Малага – Мотриль линкор «Хайме I», два крейсера и флотилия эсминцев подошли к побережью и обстреляли из орудий боевые позиции франкистов. Не успели мы уйти подальше от берега, как торпедные катера и самолеты мятежников атаковали эскадру. Рядом с эсминцем разорвалась бомба. Я стоял на ходовом мостике, осколок разорвал на плече куртку и разбил прожектор. Еще самую малость в сторону, и он бы шарахнул мне в голову.

– Рисковый ты мужик, – качнул головой маршал, наливая гостю очередную рюмку.

Кузнецов возразил:

– Мне – баста! Кажется, я захмелел…

– А ты закусывай огурчиком! – Маршал поднял рюмку. – Ну, за твои дальнейшие успехи в службе!

Они чокнулись и выпили.

– Случались на море и такие курьезы, – вновь заговорил Николай Герасимович. – Командир флотилии подводных лодок Вердия, с которым я сразу нашел общий язык, когда прибыл в Картахену, командовал подводной лодкой «С-5». Он признался мне, что хочет уничтожить линкор мятежников «Эспания», попросил помочь ему осуществить свой замысел. До глубокой ночи мы колдовали с ним за оперативной картой. И не зря! Вердия скрытно вышел в атаку, торпеда попала в линкор, но не разорвалась!

– Да ты что? – чертыхнулся Буденный.

– Истина, Семен Михайлович. А почему? Испанцы смелые, отважные моряки, но корабли готовят к боям наспех, вот и платились за это.

– Долго ты пробыл в Испании? – спросил маршал.

– Почти год. Я так втянулся в боевую работу, что об отъезде и не думал. Но в августе меня отозвали в Москву. На аэродром провожал командующий республиканским флотом Буис. На прощание он обнял меня, просил скорее возвращаться, но Клим Ворошилов вряд ли снова пошлет меня туда. – Николай Герасимович помолчал. – Мне кажется, что в Испании я оставил частицу самого себя.

– Ты где остановился? – спросил маршал.

– В гостинице «Москва». Завтра с утра пойду к своему начальству.

– Оставайся ночевать у меня, а утром я поеду в наркомат и тебя подвезу, а? – Семен Михайлович крутнул правый ус.

– Спасибо, Семен Михайлович, но я пойду. Мне должен звонить управляющий делами наркома Хмельницкий, а я загостился у вас.

– Ладно, моряк, потом скажешь, куда тебя направят. А хочешь, я замолвлю слово перед наркомом? Клим мой давний друг!

– Не надо, товарищ маршал. Я этого не люблю…

Едва Кузнецов вошел в свой номер, как раздался звонок Хмельницкого.

– Ты что загулял, Николай Герасимович? – пробасил он в трубку. – Я тебе дважды звонил… Что-что, был у Семена Михайловича? Ну и как?.. Да, Буденный храбрейший человек. С ним всегда чувствуешь себя героем!.. – И уже официально Хмельницкий добавил: – Вот что. Вам к десяти ноль-ноль быть у наркома!..

Наскоро позавтракав, Николай Герасимович поспешил в Наркомат обороны. Маршал Ворошилов сразу принял его. Высокий и стройный, с добродушной улыбкой на лице. Пожимая Кузнецову руку, он весело спросил:

– Что, Испания легла на сердце?

– Легла, товарищ маршал, и чувствительно, – сдержанно ответил Кузнецов.

– Садись, моряк, и коротко доложи, что там успел сделать. Но прежде скажи, как сражаются в Испании наши добровольцы? Вчера ты весь вечер гостил у Семена Буденного. Он звонил мне, говорит, Кузнецов – герой, жалел, что ты не состоишь в кавалерии… – Ворошилов подошел ближе. – Ну, как там наши люди, есть среди них герои? Да ты садись!

– Шутите, товарищ народный комиссар. – Улыбка скользнула по губам Кузнецова и исчезла. – В Испании все наши добровольцы – герои!..

Маршал слушал Кузнецова внимательно, вопросов не задавал, кое-что записывал в свою рабочую тетрадь. Но едва Николай Герасимович назвал фамилии танкиста Дмитрия Павлова и летчика Якова Смушкевича, как нарком вскинул голову.

– Что скажешь о них? – спросил он.

– И тот и другой показали себя в деле. Правда, Павлова я видел редко, а вот с Яковом Смушкевичем поддерживал постоянный контакт. С воздуха он и его подопечные надежно прикрывали наши транспорты с оружием для республиканцев. А в воздушных боях он творил чудеса. Однажды на моих глазах сбил два самолета мятежников, которые пытались сбросить бомбы на транспорт «Санчо-Аугустин», доставивший в Картахену самолеты.

– Я Павлова и Смушкевича тоже ценю, – сказал Ворошилов.

(Не лицемерил ли нарком? Иначе чем объяснить, что генерал армии Павлов, Герой Советского Союза, командующий войсками Западного фронта, во время войны в 1941 году был предан суду и расстрелян? Ему «соратники» вождя приписали чуть ли не измену Родине, а «железный нарком» не мог за него вступиться. А на генерал-лейтенанта авиации Смушкевича, дважды Героя Советского Союза, подручные Берия состряпали «дело» об измене Родине, и во время ожесточенных боев под Москвой в сорок первом его тоже расстреляли. – А.З.)

Когда Кузнецов закончил свой доклад, Ворошилов сказал:

– Вы, Николай Герасимович, хорошо поработали в Испании, но туда больше не поедете, пусть другие глотнут горячего воздуха. Сейчас поезжайте в Сочи на отдых в санаторий, а когда вернетесь, мы решим, куда вас направить. И еще, – продолжал маршал, – третьего января постановлением ЦИК СССР вы награждены орденом Ленина за активное участие в национально-революционной войне в Испании, а месяц назад, двадцать первого июня, – орденом Красного Знамени. Перед отъездом к новому месту службы вам вручат эти награды.

– Вот уж не ожидал… – смутился Кузнецов, но нарком заметил:

– Ордена вы заслужили, так что не краснейте.

Но отдохнуть в Сочи Кузнецову не пришлось. На пятый день пребывания в санатории ему позвонил Хмельницкий и передал приказ наркома обороны немедленно выехать в Москву.

– Что случилось, Рудольф Павлович? – спросил Кузнецов, прибывший в наркомат прямо с вокзала.

– Ничего особенного, если не считать, что вы назначены заместителем командующего Тихоокеанским флотом, – улыбнулся Хмельницкий. – Вот я и подумал: что вам делать в санатории, не лучше ли скорее ехать на Дальний Восток, пока там еще не выпал снег! – шутливо добавил он.

– Добрая весть. Спасибо вам!

Кузнецову было радостно от мысли, что его повысили в должности, и когда он ушел на прием к новому начальнику Морских сил флагману флота 1-го ранга Викторову, командовавшему до этого Тихоокеанским флотом, душа у него пела. Надеялся, что Викторов поведает ему о флоте, подскажет, с чего начать работу, на чем особо сосредоточить внимание, но ничего этого Викторов не сделал. «Разговора по душам, – как признавался позднее Кузнецов, – не получилось. Сославшись на срочные дела, он направил меня к Галлеру». Лев Михайлович Галлер, будучи начальником штаба Морских сил, встретил Николая Герасимовича, своего давнего друга, как родного брата и до позднего вечера рассказывал ему о кораблях и людях Тихоокеанского флота. Их-то он знал прекрасно. А утром Кузнецова принял нарком Ворошилов.

– Ордена вам вручили? – спросил он.

– Еще нет. Пригласили на час дня.

Ворошилов сказал Кузнецову, что на Тихоокеанском флоте нет должной дисциплины и там надо наводить порядок.

– Флот далеко от Москвы, но он должен стать близким вашему сердцу. Так что дерзайте, а уж мы оценим все ваши деяния. Я очень хочу, чтобы у вас там все было хорошо. Человек вы хотя и молодой, но энергии у вас хоть отбавляй. А главное – вы любите корабли и море. Об этом мне как-то говорил Иван Кузьмич Кожанов. Вопросы есть?

– Нельзя ли мне съездить в Ленинград? Там у нас встреча с выпускниками Морской академии, – попросил Кузнецов.

– Ну что ж, дело нужное и полезное, – улыбнулся Ворошилов. – Даю вам две недели, а уж потом – на Дальний Восток!

– Спасибо, товарищ маршал! – волнуясь, произнес Кузнецов. – Вас я не подведу, буду работать на совесть.

– А если подведете, взыщем по всей строгости! – улыбнулся нарком.

Приехал во Владивосток Кузнецов в конце сентября. В штабе Тихоокеанского флота его встретил комфлот флагман 1-го ранга Киреев, пригласил к себе в кабинет.

– Давно вас жду, Николай Герасимович, и рад, что наконец-то вы прибыли! – Он протянул портсигар. – Хотите закурить?

– Спасибо, что-то не хочется…

Они поговорили об учениях, о кораблях и подводных лодках, о тех командирах, которые добились успехов в своей работе, и о тех, кому еще надо «вытянуть на корабле слабину».

– Я хотел бы завтра с утра, если вы разрешите, выйти в море на корабле. Посмотрю бухты, заливы, причалы, – сказал Николай Герасимович. – Морской театр я хочу изучить в первую очередь.

– Ну что ж, не возражаю, – кивнул головой Киреев. – А когда вернетесь, поговорим о предстоящих учениях.

Утром сторожевой корабль, на борту которого находился Кузнецов, вышел из бухты Золотой Рог, и начальник штаба по ходу движения корабля знакомил заместителя комфлота с морским театром. Море было тихим, словно еще не проснувшимся. Над водой стояла легкая сизо-белая дымка, а там, где кончался горизонт, выплывало солнце. «Ну точно как в Севастополе летом, – невольно подумал Кузнецов. – Даже красивее…» Все то, что он увидел за день, впечатляло, и, когда к вечеру они вернулись во Владивосток, Николай Герасимович вдруг ощутил в себе необычайную энергию, желание как можно скорее вникнуть во все те проблемы, которыми живет флот. Киреев, по-мальчишечьи улыбаясь, спросил своего заместителя:

– Что-нибудь увидели?

– Все увидел, товарищ флагман 1-го ранга: и бухты, и мысы, и проливы Я и не знал, что здесь так красиво: от морской шири дух захватывает.

Поздно вечером, когда Николай Герасимович вернулся домой, он записал в своем дневнике: «Я проникся еще большим уважением к Дальнему Востоку, понял, как важно охранять этот «нашенский» город-ключ ко всем необъятным владениям Приморья, Сахалина, Камчатки… Я побывал во многих уголках земли, но нигде не видел более величественных мест, чем наш Дальний Восток. И как моряк я никогда не находил лучшего места для базирования флота».

В кабинет вошел член Военного совета Волков – плечистый, невысокого роста, с лицом открытым и добродушным.

– Яков Васильевич, знакомься, это мой заместитель капитан 1-го ранга Кузнецов, – сказал Киреев.

– Я давно с ним знаком, еще когда был комиссаром Военно-морской академии, он был у нас лучшим слушателем. – Волков пожал Кузнецову руку. – Поздравляю с назначением! Жить тут можно… А ты, Николай Герасимович, похудел.

– Есть немножко, – смутился Кузнецов. – Так ведь где я был? В пылающей Испании! Там очень было горячо…

– Ну и как ты сражался? – Волков сел.

– Два ордена получил за Испанию, – подал голос Киреев. – А ордена, Яков Васильевич, как ты знаешь, зря не дают.

– Значит, фашистов на фронте видел? – усмехнулся Волков, закуривая.

– Приходилось их не только видеть, но и бить на море. Наглые вояки, скажу вам, – ответил Кузнецов. – Но если крепко дать им по башке, руки вверх поднимают без команды!

Киреев промолчал, а Волков как бы подытожил разговор:

– Это хорошо, что ты, Николай Герасимович, обкатался в Испании. Опыта в тебе прибавилось, знаний в морском военном деле, так что, засучив рукава, берись за работу. Тут есть где приложить свои старание и умение. И прибыл ты к нам вовремя: начинаются на флоте осенние учения. – Член Военного совета о чем-то задумался. – Я вспомнил Сергея Лазо{Лазо Сергей Георгиевич (1894–1920) – герой Гражданской войны, с начала 1918 г. член Центросибири и командующий войсками Забайкальского фронта, замучен японскими интервентами.}. Погиб он тут геройски. Как он сказал незадолго до гибели? «Вот за эту русскую землю, на которой я сейчас стою, мы умрем, но не отдадим никому».

– Тяжело вам тут будет служить, Николай Герасимович, – грустно обронил Киреев. – Можно и сломаться…

– А я не боюсь! – горячо возразил Кузнецов. – Битый-перебитый я на море, и штормы меня стегали, и горячего воздуха наглотался, так что не сломаюсь. – И, посерьезнев, добавил: – Я могу с честью повторить слова Сергея Лазо и никогда от них не отступлюсь. Может, это и громко сказано, но душой я не кривлю…

Пережитое Кузнецовым нет-нет да и давало о себе знать. Но что было, то прошло. Теперь же Николай Герасимович, как выразился Жданов, «врастал» во флотские проблемы, а их в то время было немало. Одна из этих проблем одобрена вождем – торговый порт из Владивостока решено было перевести в бухту Находка. Но побывав в Ленинграде и изучив обстановку на Балтийском флоте, нарком ВМФ Кузнецов пришел к выводу о необходимости перенести главную базу флота поближе к устью Финского залива – в Таллин. Эту мысль он высказал Жданову.

– Поясни, не понял? – напрягся Андрей Александрович. Усики его задергались, словно он услышал Бог знает что.

– Сейчас, как вы знаете, штаб флота находится в Кронштадте, и это весьма осложняет управление Балтийским флотом. В случае войны это может отрицательно сказаться на боевой деятельности кораблей и особенно подводных лодок, – объяснил Кузнецов. – Если же штаб перевести в Таллин, то театр действий Балтфлота станет обширнее с военными базами в Лиепае, Риге, Таллине, Ханко…

«Верная мысль, и вождь ее одобрит», – подумал Жданов и огорчился, что она не пришла ему в голову.

– У вас есть еще что? – спросил он наркома ВМФ.

– Есть, Андрей Александрович. – Кузнецов на секунду замялся. – Но этот вопрос лучше доложить начальнику Генштаба Шапошникову.

– И все же, что за вопрос? – настаивал Жданов.

– Перевести главную базу Днепровской флотилии в Пинск. В оперативном отношении это было бы выгодно!

– Я за оба ваших предложения, – произнес Жданов. – Уверен, что товарищ Сталин это дело поддержит. Мы с вами сегодня же вечером ему эту идею выскажем…

Сталин одобрил предложение Кузнецова. Он даже похвалил его, заметив, что «молодой нарком ВМФ взял правильный курс на укрепление боеготовности флота».

– Жду от вас, товарищ Кузнецов, новых предложений, – сказал Сталин. – В мире тревожно, и нам следует укреплять Красную Армию и военный флот. Надо не ждать, когда враг нападет, а самим уже сейчас изучить его возможности, его уязвимые места, повышать бдительность.

Эти слова легли на душу наркома, казалось, что вождь поддержит его и в других начинаниях. И вдруг случилась осечка…

В середине сентября к Кузнецову прибыл Галлер, прихвативший с собой карты Балтийского моря и Польши. Коротко просил:

– Польшу захватили немцы. Кто следующий?

– Наверное, Норвегия и Дания… – Кузнецов недоговорил – зазвонил телефон.

Руководящий работник НКВД Масленников, ведавший пограничными войсками, просил принять его по «весьма важному вопросу».

– Я редко вас беспокою, Николай Герасимович, а тут срочное дело.

– Приезжайте, Иван Иванович.

Пока Галлер решал свои вопросы, прибыл Масленников. Был он высок ростом, широколицый, с задумчивым взглядом серых глаз.

– Что случилось, Иван Иванович? – улыбнулся Николай Герасимович, отвечая на его рукопожатие.

– Пограничники получили приказ высшего начальства продвигаться на запад Белоруссии и Украины, – произнес гость. – Но без помощи кораблей Днепровской военной флотилии нам никак не обойтись. Как флотилия будет действовать в пограничном районе? Мне надо согласовать с вами свои действия. Операция войск Красной Армии по освобождению Западной Белоруссии и Западной Украины вот-вот начнется…

«Что я мог сказать? – вспоминал позднее Кузнецов. – Не хотелось признаваться, что я даже не осведомлен о выступлении наших частей. Обещал разобраться и немедленно поставить пограничников в известность. Едва закрылась дверь за Масленниковым, я позвонил председателю Совнаркома В. М. Молотову и попросил о приеме.

– Ну что ж, приезжайте, – ответил он.

Я спросил Молотова, почему наш наркомат даже не поставили в известность, что Днепровская военная флотилия должна участвовать в операции.

Ясного ответа я не получил. Я понимал, что оперативными вопросами он не занимался. Поэтому хотелось поговорить о создавшемся положении со Сталиным, но попасть в те крайне напряженные дни к нему не удалось. Позднее я пожаловался ему, что нас не информируют о военных мероприятиях. Сталин спокойно ответил:

– Когда надо будет, поставят в известность и вас.

Что оставалось делать наркому ВМФ? Он срочно послал в Днепровскую военную флотилию заместителя начальника Главного морского штаба контр-адмирала Алафузова, потребовав от него на месте принять все нужные меры, о чем и сообщить в наркомат. Потом связался по телефону с Масленниковым.

– Иван Иванович, корабли Флотилии окажут пограничникам всю необходимую помощь. Распоряжения на этот счет мною даны.

Корабли Днепровской военной флотилии приняли участие в операции по освобождению Западной Белоруссии и Западной Украины. Моряки хорошо себя проявили, поддержав армейские части и пограничников.

Утром, едва Кузнецов вошел в кабинет, позвонил Сталин.

– Вы знакомы с наркомом судостроительной промышленности Тевосяном?

– Я с ним завтра встречаюсь. Корабли-то нам нужны как воздух! Но строят их черепашьим шагом.

– Вот-вот, черепашьим шагом, – сердито отозвался Сталин. – Вчера у меня был Тевосян, и я потребовал, чтобы вместе с вами он наметил, что дать флоту в первую очередь – крейсера или подводные лодки.

– Лучше, если даст он и то и другое…

Но Сталин уже положил трубку, даже не дослушав. От этого Николаю Герасимовичу стало не по себе. Какое-то время он сидел задумавшись, потом позвонил адмиралу Галлеру.

– Лев Михайлович, вы мне очень нужны!

У начальника Главного морского штаба ВМФ был большой опыт службы на флоте. Галлер командовал линкором «Андрей Первозванный», когда в 1919 году вспыхнул мятеж в форту Красная Горка. Он лично командовал корабельной артиллерией, которая вела огонь по мятежникам. А после Гражданской войны Лев Михайлович руководил восстановлением Балтийского флота.

– Что случилось? – блеснул глазами Галлер, прикрыв за собой дверь. – Я только начал разговор с главным кадровиком.

– Ничего особенного, Лев Михайлович. – Нарком кивнул ему на кресло. – Завтра с утра едем вместе к наркому Тевосяну.

Товарищ Сталин распорядился, чтобы втроем мы обсудили вопросы постройки новых кораблей. Вот и давайте сейчас посмотрим, что надлежит сделать.

– Я схожу за своей рабочей тетрадкой, там все записано, что нам надо просить у Тевосяна…

Часа два они оба сидели у наркома Тевосяна, им удалось найти с ним общий язык и почувствовать доброжелательное отношение к флотским проблемам. Правда, по некоторым вопросам Кузнецову пришлось поспорить, но ради дела чего не бывает!

– Я люблю военный флот, Николай Герасимович, – сказал на полном серьезе Тевосян, пощипывая тонкими пальцами свои колючие усы. – И ты любишь… Так что нам делить? И товарищ Сталин любит флот, значит, что мы решим, то он и одобрит. Ну, как?

– Убедил ты меня, Иван Федорович, – улыбнулся Кузнецов, отдавая папку с документами Галлеру. – Жаль, что нам с вами не довелось участвовать в дискуссии, каким быть Военно-морскому флоту и какие задачи он призван решать. Теперь вот нам надо думать, нужны ли флоту линкоры и тяжелые крейсера.

Дискуссия, о которой упомянул нарком ВМФ, проходила, когда начальником ВМС РККА был Муклевич, в ней приняли участие ученые, руководители, конструкторы и специалисты промышленности. Муклевич тогда объявил:

– Будем строить разные корабли и подводные лодки, нужные для обороны, а не для войны за овладение морями и господства на океанах. Поэтому строить линкоры и тяжелые крейсера нет смысла.

После этой дискуссии, когда Кузнецов стал командующим Тихоокеанским флотом, уже другой начальник ВМС, Орлов, по требованию ЦК партии представил в Совет Труда и Обороны десятилетнюю программу кораблестроения, где были преимущественно линкоры и тяжелые крейсера, а также один авианосец. Но осуществить эту программу помешала война, и это, как считал Кузнецов, было к лучшему.

Первомайский парад на Красной площади был людный. У всех – радостные лица, к тому же погода выдалась хорошая. Утро тихое, безветренное, в небе островками плыли белые облака. Нарком ВМФ в числе других военачальников стоял на трибуне мавзолея и не сводил глаз с площади, когда по ней стройными рядами, чеканя шаг, шли красиво и слаженно курсанты Ленинградского военно-морского училища имени Фрунзе. Им горячо рукоплескали москвичи и гости столицы. Сталин тоже хлопал в ладоши. Повернувшись к Кузнецову, он сказал:

– Хорошее морское училище, и готовит оно для флота отменных командиров. Так мне заявил нарком Ворошилов. Вы, кажется, тоже в нем учились?

– Давно, товарищ Сталин, еще в двадцать шестом году. Когда плавал на корабле, то рассказывал морякам, что это училище создавал Петр Первый.

– Выходит, этому училищу уже более двухсот лет? – удивился Сталин.

– Так точно! – Нарком помолчал. – Я вот о чем подумал. Давайте учредим День Военно-морского флота и будем широко отмечать его! Народ наш любит моряков, и этот праздник всем придется по душе. И военный флот от этого выиграет. Как вы считаете?

– Хорошая мысль, – согласился Сталин. – Надо подумать…

Вскоре после майских праздников Кузнецову позвонил секретарь ЦК партии Жданов, который вместе с Молотовым курировал военный флот.

– Николай Герасимович, срочно внесите в правительство предложение о введении Дня Военно-морского флота, – сказал он. – У меня был разговор с Иосифом Виссарионовичем, и, как я понял, это вы настроили его на это дело, И мне ни слова? Ладно, я не сержусь. Утром чтобы ваш документ был у меня на столе.

– Есть, Андрей Александрович! – обрадовался Кузнецов.

Каково же было его удивление, когда на второй день после этого разговора в «Правде» он прочел соответствующее постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б)! Особенно запали ему в душу строки: «Сделать День Военно-Морского Флота днем всенародного праздника и смотра состояния военно-морской работы всех общественных организаций». Документ подписали Председатель СНК Молотов и секретарь ЦК ВКП(б) Сталин.

– Вы читали постановление? – спросил наркома Галлер, едва вошел в кабинет. – Вот здорово, а? И как вам удалось пробить это дело?

– Читал, Лев Михайлович, и моя душа словно пела! – улыбнулся Николай Герасимович. – Я пробил, как ты выразился, очень просто. Во время первомайского парада Сталин похвалил курсантов, как отлично шли они в строю по Красной площади. Я и предложил ему…

После майских праздников Кузнецов выехал в Севастополь. Корабли стояли на Евпаторийском рейде. Еще издали он увидел своего красавца – крейсер «Червона Украина», откуда четыре года назад уехал в далекую мятежную Испанию. Катер подошел к трапу, и нарком поднялся на палубу. Сердце напряженно и гулко забилось. Командир крейсера встретил его рапортом:

– Товарищ народный комиссар, личный состав крейсера построен по большому сбору по случаю вашего прибытия…

– Ладно, командир, все понял, – тихо обронил Кузнецов. – Хочу пройтись по кораблю.

– Разрешите вас сопровождать?

– Не надо, командир. Здесь мне знаком каждый уголок…

«Непонятно, отчего разволновался нарком? – подумал командир. – «Крейсер живет в моем сердце… Странно, однако…»

(Николай Герасимович не красовался, он сказал правду. В 1970 году автору этого романа, в то время старшему адъютанту маршала Буденного, Семен Михайлович поручил съездить к адмиралу Кузнецову и пригласить его на дачу в Баковку. «Я трижды ему звонил, но никто не взял трубку, – посетовал Буденный. – Когда у нас День флота, через неделю? Вот я и хочу повидать его. А ты моряк, служил на флоте под его началом, тебе и карты в руки. Так что поезжай и без него не возвращайся!» Когда я передал Николаю Герасимовичу просьбу маршала, он оживился, повеселел.

– Дома я один, Верочка с детьми на даче, так что поеду к Семену Михайловичу. – И он стал одеваться. – Да и вопросы к нему есть. Буденный ведь был членом Ставки Верховного главнокомандования, а я стал им лишь в конце войны!

Маршал ожидал нас на крыльце дачи. Он обнял Николая Герасимовича, приговаривая:

– Как я по тебе, моряк, соскучился…

– И я тоже, Семен Михайлович.

– Сколько тебе было, когда ушел в отставку?

– Пятьдесят один…

– Садись в кресло, малость потолкуем. – Маршал тоже сел рядом. – Тебя «съел» кукурузник Никита, жаль, что к этому делу приложил свою руку и мой коллега Георгий Жуков. Как-то я спросил его, не видел ли он опального адмирала. – «Я сам опальный, Хрущев и меня «съел», – отозвался Георгий Константинович.

– Ну, говори, дружище, как живешь, над чем работаешь? Перо у тебя острое, а главное – правдивое. В своей книге «Накануне» ты честно рассказал о Сталине, пожалуй, лучше, чем кто-либо из военачальников. Зато Никита Хрущев очернил вождя как мог. Это же надо заявить, что Сталин изучал войну по глобусу! – возмутился Семен Михайлович. – И язык у него не отсох от такой брехни. – Маршал помолчал. – Да, всем нам было трудно на войне, особенно в сорок первом, порой до слез было жаль тех городов, которые мы оставляли фашистам. Но победили-то мы, а не Гитлер! Тебе, наверное, Николай Герасимович, тоже нелегко было? Скажи честно, ты хоть раз слезу обронил на фронте?

– Было такое, Семен Михайлович, – признался адмирал. – Это когда в сорок втором немцы в Севастополе потопили крейсер «Червона Украина». Когда адмирал Октябрьский доложил мне об этом, у меня будто в груди что-то поломалось. И так мне стало жаль корабля, что на глаза накатились слезы.

– Это чувство мне понятно. – Буденный шевельнул усами. – В сорок втором летом, будучи командующим фронтом, я находился в Краснодаре. Адмирал Исаков сказал мне, что в Новороссийск прибыл лидер «Ташкент», из Севастополя он доставил раненых. На всем пути следования корабль бомбили «юнкерсы», но экипаж выстоял! Я поручил Исакову наградить орденами и медалями всех, кто отличился, а сам на другой день прибыл в Новороссийск. «Ташкент» стоял у причала. Я взобрался на орудийную башню и поздравил моряков с успешным рейсом, поблагодарил их за то, что спасли и раненых, и свой корабль).

После Севастополя Кузнецов побывал в Николаеве, где на стапелях строились корабли, встречался с рабочими завода, призывал их «скорее дать флоту эсминцы». А из Николаева путь наркома лежал в Одессу. В июне Кузнецову удалось побывать в Архангельске и на Северном флоте в Полярном. В конце июля вместе со Ждановым он на Балтике принял участие во флотских учениях. Чем глубже Николай Герасимович вникал в жизнь флота, тем острее чувствовал необходимость решать прежде всего те проблемы, которые давали возможность резко повысить боеготовность кораблей и береговых частей. И начал он с главного – ввел в действие трехступенчатую оперативную готовность сил ВМФ (№ 3 – повседневная, № 2 – повышенная и № 1 – полная), определявшую место и действия каждого – от адмирала до краснофлотца. Систему, рожденную молодым тогда еще наркомом, главком ВМФ адмирал флота В. Чернавин назвал «исторической», ибо она позволяла в короткий срок, за несколько часов, подготовить все корабли и воинские части ВМФ к отражению внезапного удара противника и развертыванию сил в море для ведения боевых действий по планам первых операций. Важно и то, что нарком ВМФ предоставил командованию флотов самостоятельно объявлять степень оперативной готовности. В предвоенные годы это сыграло решающую роль в заблаговременном выполнении мероприятий по подготовке сил к отражению внезапного нападения.

В воздухе «запахло грозой». Становилось уже очевидным, что опасность войны в Европе нарастает и что фашистская Германия – наш вероятный противник. Кузнецов верил, что Гитлер начал подготовку к войне против СССР. А коль так, то следовало настойчиво готовить флоты к войне. Он пригласил к себе начальника Главного морского штаба Галлера. Тот не замедлил прибыть.

– Вот побывал на флотах и хочу с вами, Лев Михайлович, держать совет, – улыбнулся Кузнецов. – Одну проблему мы с вами решили: учрежден День Военно-морского флота. Но надо решать и другие, не менее важные проблемы, и пока товарищ Сталин благоволит к молодому наркому ВМФ, надо этим воспользоваться, – шутливо добавил он.

Галлер усмехнулся в рыжие усы.

– Я разделяю вашу озабоченность, нарком ВМФ провел заседание Главного военного совета, на котором обсуждались вопросы аварийности кораблей. «В чем ее главная причина? – спрашивал он. – Это ошибки командиров, нарушающих требования инструкций по управлению кораблем. Сплошь и рядом нарушаются правила кораблевождения».

– Надо отдавать под суд тех командиров, которые бьют корабли, – подал реплику заместитель наркома ВМФ Исаков.

– Тогда надо судить едва ли не каждого четвертого командира, – съязвил Галлер, глядя то на наркома, то на Исакова.

– Почему каждого четвертого? – загорячился Исаков.

Он ждал, что ответит ему Галлер, но заговорил Кузнецов:

– Потому, Иван Степанович, что многие командиры слабо подготовлены управлять кораблем. Так, значит, всех их судить? Нет, – решительно качнул он головой, – их надо учить! Да-да, именно учить – терпеливо, настойчиво, без скидок на чины и былые заслуги. Не зря же говорят в народе, что не станет тигром тот, кто носит шкуру зайца. А в «шкуре зайца», позволю заметить, есть люди и на ходовом командирском мостике.