Текст книги "Османец"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц)

Тем временем один из имамов зажёг фимиам в курильнице и вскоре едкий аромат заполнил огромный зал.

Муфтий встал перед ними, прочитал несколько сур из Корана и дал знак, что обряд можно начинать. Энтони должен был сидеть неподвижно, но это было трудно, потому что Мехмед склонился перед ним и, распустив шнурок на шароварах, стал его ласкать.

– Лучше, когда член напряжён, – проговорил эмир.

Энтони не мог уклониться и не смотреть в глаза Мехмеда, но, как только эмир вернулся на место, он взглянул наверх. Если она там, Энтони хотел бы смотреть на неё в этот ответственный момент...

Маленький серебряный инструмент был в руках главного хирурга, склонившегося перед Энтони, чтобы как можно сильнее оттянуть крайнюю плоть. Сразу после этого хирург отрезал её. Боль была резкой, но короткой. Энтони вздрогнул и почувствовал на плече руку эмира. Закричать или даже пошевелиться было бы признаком слабости. Он продолжал смотреть на решётку, когда к его ужасу хирург опустился перед ним на колени, чтобы высосать кровоточащий член. Проделав это, он выплюнул кровь в чашу, которую держал его помощник.

Затем хирург отпустил крайнюю плоть как можно дальше, обнажая кровоточащую рану. Эту рану он посыпал красным порошком, затем покрыл бумажным колпачком и перебинтовал.

Муфтий продолжал читать Коран, когда Энтони помогли встать. Он чувствовал слабость в ногах, но Мехмед был рядом и отвёл его к чистым подушкам, где он сел, на этот раз лицом к собранию. Мехмед хлопнул в ладоши, все сели, а евнухи стали обносить присутствующих едой. Праздник начался.

– Я чувствую, что теряю сознание, о падишах, – пробормотал Энтони.

– Ты не потеряешь сознания, теперь ты мужчина, – подбодрил его Мехмед.

– Я не могу есть, – протестовал Энтони, когда ему подали кос-кос.

– Ты должен поесть, – сказал ему Мехмед, – никто не притронется к пище, пока ты не возьмёшь кусок в рот.

Энтони колебался, но затем выпростал руку и взял кусок мяса. Обваляв мясо в манке, он положил его в рот. Оно было горячим и вкусным, и внезапно Энтони почувствовал, что он страшно голоден.

Мехмед улыбнулся.

– Вот и хорошо, – сказал он, – через несколько часов боль пройдёт, через три дня ты будешь в полном порядке. И тогда... я дам тебе жену.

Мехман-паша низко поклонился.

– Её зовут Лейла, о падишах. – Он весь дрожал от чести принимать эмира в своём доме. Этот день мог стать решающим в его судьбе.

– Приведи её к нам, – приказал Мехмед.

Мехман-паша вновь поклонился и дал знак евнухам, охранявшим двери внутренних покоев. Это была маленькая уединённая комнатка, соединявшая гарем Мехман-паши с большей частью дома, предназначенной для мужчин. Здесь находились только эмир и Энтони. Двое молодых людей, братья девушки, вошли в комнату, сопровождая фигуру, закрытую белым чаршафом с тяжёлой чадрой.

– Сколько ей лет? – спросил Мехмед.

– Шестнадцать, о падишах.

Мехмед кивнул и вопросительно взглянул на Энтони.

– Не слишком стара? – спросил он.

Энтони поперхнулся. Они говорили по-турецки, и девушка понимала, о чём идёт речь.

– Ни в коем случае, – ответил Энтони.

– Шестнадцать лет – это много, – сказал Мехмед. – Разве тебе не известно, что есть три вещи, которые мужчина должен делать быстро? Хоронить мёртвых, потчевать гостей и отдавать в жёны дочь. Ты нерасторопен, Мехман. Откройся, девушка.

Девушка посмотрела на отца и получила в ответ быстрый кивок. Её братья отошли в сторону.

Девушка медленно и с долей кокетства откинула чаршаф, который закрывал её волосы. Теперь они, длинные и чёрные, рассыпались по её плечам, и Энтони с изумлением разглядывал её высокий белый лоб и сияющие тёмные глаза.

– Почему ты не представил дочь эмир-валиде два года назад? – спросил эмир Мехмана.

– Она была представлена, о падишах, но эмир-валиде отказала ей.

– У неё есть какой-нибудь недостаток?

– Нет, за исключением... – Мехман замялся.

– Говори, – приказал эмир.

– Эмир-валиде не понравилось, как моя дочь отвечала на её вопросы, о падишах. Госпожа приказала высечь её за дерзость.

Мехмед улыбнулся.

– Я слышал об этом, но не знал, что это была твоя дочь. – Он взглянул на Энтони. – Ты разочарован, Хоук-младший? Ты всегда можешь высечь её.

– Я не разочарован, – сказал Энтони. – Если она не разочарует меня в другом.

Его сердце гулко стучало. Если он собирается стать мусульманином во всём, кроме веры, он должен жить, как все мусульмане. А они пользуются всеми наслаждениями, мужчины у них являются хозяевами всего созерцаемого, за исключением их собственных жизней, которые находятся в милости у человека, в свою очередь созерцающего их. Но он близок к источнику власти. Эта девушка очень мила. Он не предполагал, что кто-нибудь сможет заменить ему Мару Бранкович, но эту девушку он хотел и будет ей обладать.

Если эта церемония и смахивала, чем-то на торговлю рабами, то она только возбуждала его нетерпение.

– Хорошо сказано, Хоук-младший, – согласился Мехмед и посмотрел на Мехман-пашу. – Прикажи ей снять чадру.

Мехман-паша был ошеломлён, его сыновья сердиты.

– Твоя дочь будет женой человека с Запада, – объяснил Мехмед. – Он хочет видеть её лицо. Это его воля. И моя.

– А если он откажется...

– Значит, она никогда не выйдет замуж. Она всем хороша... кроме возраста. Она уже стара.

Мехман-паша судорожно сглотнул и посмотрел на сыновей.

– Ты тоже будешь смотреть на чужую жену, о падишах? – внезапно раздался тихий голосок девушки.

Мехмед вскинул голову и уставился на неё. Она не опустила глаз.

Мехмед рассмеялся.

– Теперь я понимаю, как тебе удалось рассердить мою мать, Лейла, – сказал он. – Нет, я не буду смотреть на чужую жену. Сними чадру только перед Хоуком. – Эмир отвернулся.

У Энтони перехватило дыхание, когда девушка взглянула на него. Затем она отстегнула чадру с одной стороны, оставив её висеть с другой.

Энтони увидел дерзкое красивое лицо, с нежным овалом, с маленьким, но упрямым подбородком. Губы её были чуть приоткрытыми и влажными; Энтони понял, она специально облизнула их перед тем, как отстегнуть чадру. Нос казался большим для этого лица, но не портил красоту девушки. Её глаза сулили бесконечное наслаждение.

– Я не нравлюсь тебе, мой господин Хоук? – спросила Лейла.

Энтони облизнул губы.

– Ты мне очень нравишься, – сдерживая волнение, ответил он.

Лейла пристегнула чадру.

– Я доволен, – оборачиваясь, сказал Мехмед. – Ты понимаешь, Мехман, что эта процедура была необходима. Но раз Хоук-младший удовлетворён, ты будешь в выигрыше.

– Я понимаю это, о падишах. – Мехман-паша весь светился от счастья.

– Свадьбу назначим через неделю. Желаю тебе радости, Лейла.

– Я мечтаю о ней, о падишах, – ответила девушка и, поклонившись сначала эмиру, потом отцу, в сопровождении братьев вышла из комнаты.

Мехмед щёлкнул пальцами и взорвался от смеха.

– Теперь я понимаю, почему мать приказала её высечь вместо того, чтобы послать в мой гарем, – сказал он.

– Вы можете выбрать любую девушку из своих подданных? – поинтересовался Энтони.

– Отбор в гарем происходит каждый год, – объяснил Мехмед. – Выбирают не только самых красивых, но и самых талантливых. Девушек представляют эмир-валиде, и она выбирает наиболее достойных, по её мнению, для гарема. Эти девушки находятся под присмотром моей матери. Я сам не волен выбирать. Эмир-валиде – моя мать во всём.

Эмир пристально посмотрел на Энтони, и тот почувствовал, как дрожь пробежала по его спине. Знал ли эмир что-нибудь? Если бы он знал, решил Энтони, вряд ли я был бы сейчас рядом с ним...

– Мать выбирает даже ту женщину, с которой я проведу ночь, – продолжал Мехмед. – Впоследствии они становятся фаворитками. Но с кем мне спать, решает она. В гареме так много женщин, что жизни не хватит «осчастливить» их всех. В моём гареме есть женщины, на которых я никогда не задерживал взгляд и никогда не сделаю этого. И все они считаются моими жёнами или наложницами, о них надо заботиться. – Подумав, эмир добавил: – Для меня это большие расходы.

– Вы когда-либо спали с какой-нибудь женщиной больше одного раза? – с любопытством спросил Энтони.

Мехмед засмеялся.

– Конечно, у меня есть любимицы. Я сообщаю об этом матери. Но в гареме есть только одна высшая ступень. Женщина, которая первой подарит мне сына, будет пользоваться огромным уважением и станет эмир-валиде.

– Если не умрёт, – не подумав, сказал Энтони и готов был откусить себе язык.

Но Мехмед, казалось, не заметил его подозрительной осведомлённости о жизни гарема.

– Это правда. Моя собственная мать умерла слишком рано. Вместо неё я получил другую мать, гораздо лучше. Ей будет занятно узнать, что ты женился на такой девушке, как Лейла. Эмир-валиде интересуется тобой и твоим отцом.

Энтони нервно сглотнул, но Мехмед продолжал улыбаться.

– Ты должен позаботиться о том, чтобы твою жену регулярно секли. Запомни! Женщину следует видеть, но не слышать. В Англии другие правила?

– В Англии совсем не так, о падишах.

– Непонятная страна, – сказал Мехмед и взял Энтони за локоть. – Расскажи мне об английских женщинах, Хоук-младший. Может быть, однажды я буду обладать такой женщиной...

– Это неправильно, – объявила Мэри Хоквуд. Она опять обрела уверенность в себе и почувствовала, что играет определённую роль в жизни Брусы. Несмотря на то что Мэри не говорила по-турецки, она подружилась с соседками и часто проводила с ними время за чашечкой кофе, болтая о том о сём. Её новые знакомые сообщили, что процедура обручения Хоука-младшего была в высшей степени необычной, и сказали ей, что невестка станет хозяйкой дома после смерти Джона Хоквуда.

– Какая-то девчонка станет хозяйкой в доме... какая-то неверная? – сетовала Мэри. – Почему нас не познакомили с родителями?

– В нормальных обстоятельствах, – терпеливо объяснил Энтони, – девушку выбирала бы ты, мама. Но эмир захотел устроить по-другому. Я думаю, он во многом хочет изменить закон. Он преследует определённую цель в жизни, но движется к ней осторожно. Скажу тебе, что моя невеста очаровательна.

– Я не допущу, чтобы она помыкала мной, Энтони, – настаивала Мэри. – Эта шестнадцатилетняя девчонка...

– Она и не собирается, мама, – сказал Энтони, – она думает, что ты будешь помыкать ею.

Но не реакции матери на самом деле опасался Энтони. И в тот вечер Кызлар-ага снова пришёл за ним...

На этот раз эмир-валиде была скрыта чаршафом, глаза её горели как раскалённые угли.

– Ты предал меня, – резко сказала она.

– Я, госпожа? – Энтони стоял на коленях у её ног.

– Кто эта девчонка, твоя избранница? Она слишком много говорит. Я её отвергла. Об этом знают все во дворце.

– Не я выбирал девушку, госпожа. Уверен, если тебе известно всё, то и это ты знаешь. Её мне предложил эмир – я не мог отказать ему. – Это чистая правда, подумал Энтони, хотя, конечно, понимал, что никогда не отверг бы Лейлу, кто бы её ни представил...

Эмир-валиде пристально смотрела на него и её чадра взлетала, когда она выдыхала.

– Да, – наконец сказала она, – я понимаю тебя.

Энтони мечтал сам осознать масштабы происходившего.

– Я думаю приказать тебе отречься от неё, – продолжала Мара.

– Госпожа? – Энтони был поражён. Если бы он поступил так, то нажил бы заклятых врагов в лице братьев Лейлы.

Мара улыбнулась.

– Я думаю, но не сделаю этого. Разрешим Мехмеду вести его маленькие игры. Но секи её почаще и заставь родить тебе пятерых сыновей, Хоук-младший. – Мара отстегнула чадру. – Этой ночью я доведу тебя до изнеможения.

– Неужели это в последний раз, госпожа? – грустно спросил Энтони.

Мара взглянула на него.

– Кто знает? Разве наши жизни и наши страсти не во власти Всевышнего?

Церемония была простой и менее продуманной, чем обряд обрезания. Обе семьи сели, вместе выпили кофе в доме Мехман-паши, где в первый и последний раз старшие Хоквуды видели родителей и семью Лейлы. Турчанки были укутаны в тяжёлые чаршафы, но Мэри оставила лицо открытым, тем самым демонстрируя неодобрение всей процедуры. Муфтий читал Коран. Лейла, скрестив ноги, сидела в стороне на подушке, плотно закрытая множеством чаршафов.

Потом все ели сладкие пирожки, и Мехман-паша подарил Мэри несколько отрезов ткани, а Джону и Энтони – оружие, а также мешок с золотыми монетами, компенсировавшими характер Лейлы.

Два человека, встав на колени между семьями, пересчитали монеты. Джон Хоквуд объявил, что удовлетворён. Затем он передал свои подарки Мехману и его семье. Деньги в число подарков не входили.

Потом Лейлу увели родственницы, Мэри последовала за ними. Мужчины вновь принялись за кофе.

Когда Мэри вернулась, щёки её пылали; она прерывисто дышала.

– Вы удовлетворены девушкой, мать Хоука-младшего? – спросил муфтий.

– Я удовлетворена, – сказала Мэри.

– Она невинна?

– Да, она девственница, – бросила Мэри.

– Вы принимаете её как жену вашего сына?

– Я принимаю её, – возмущённо сказала Мэри.

Муфтий поклонился и ударил в ладоши. Женщины Мехман-паши вернулись в комнату.

– По нашему обычаю, невесту должны доставить к дому братья мужа, – объяснил муфтий. – Это древний обычай, в нём отголосок тех давних времён, когда невесту брали силой. – Он неодобрительно улыбнулся, показывая, что подобные вещи являются предрассудками. – Но у тебя нет братьев, Хоук-младший.

– Я поведу свою жену сам, – сказал Энтони.

Муфтий посмотрел на Мехман-пашу: тот одобрительно кивнул.

– Госпожа Лейла ждёт тебя, Хоук, – сказал муфтий.

Лейла стояла перед дверью всё ещё закутанная в разные чаршафы.

Энтони подошёл к ней и поднял её.

– Ты моя жена, – напомнил он.

– Да, мой господин, – согласилась она.

Она назвала его господином. Он был её господином. Какое странное чувство...

Все родственники поклонились. Энтони вынес невесту на улицу и усадил её на лошадь. Уже стемнело, а, по обычаю, только после захода солнца невеста могла быть приведена в её новый дом. Дом Хоквудов находился недалеко, но молодых ждала толпа людей, с которыми необходимо было перекинуться словом. Люди хлопали в ладоши и кричали, мальчишки бежали за лошадью и пытались снять сандалию с ноги Лейлы.

Энтони, шедший впереди лошади, внезапно обернулся и при взгляде на Лейлу почувствовал, как неожиданно возникшее желание овладевает им.

Потому что первый раз в своей жизни он стал хозяином женщины.

Евнухи открыли двери Хоквудам, Энтони бережно взял Лейлу на руки и внёс её в дом. Шум толпы постепенно затих. С Лейлой на руках он взошёл по лестнице и оказался в её спальне, почти всё пространство которой занимала огромная тахта.

Энтони бережно положил Лейлу на тахту, потом сел рядом и поднял первое из её, покрывал.

Она быстро встала.

– Я должна зайти к твоей матери и выказать ей своё уважение.

– Я сомневаюсь, что она вернулась.

– Таков обычай, – настаивала Лейла.

У Лейлы был независимый характер, и, без сомнения, её предупредили, что этот чужестранец, который стал её мужем, ничего не знает о турецких обычаях. У Энтони не было ни малейшего желания расстраивать жену в первую ночь; кроме того, он услышал голоса, доносившиеся снизу.

– Тогда иди к ней, – сказал он.

– Ты должен пойти со мной, – сообщила Лейла, приводя в порядок чаршаф.

Энтони послушно последовал за ней по лестнице, где слуги встречали его родителей.

– Ты моя мать, – сказала Лейла и упала на колени перед Мэри.

Мэри ошарашенно смотрела на неё.

– Я думаю, ты должна назвать её своей дочерью, – предположил Энтони.

Мэри колебалась, но потом положила руки на голову девушки.

– Добро пожаловать в наш дом, дитя моё, – сказала она. – Я только хочу, чтобы ты принесла счастье моему сыну.

– Твоё желание для меня приказ, мама, – ответила Дейла.

Энтони помог Лейле подняться с колен.

– Извините нас, – сказал он родителям.

Его желание нарастало с каждой секундой. Лейлу испугало то, что Энтони сам хочет раздеть её, но она согласилась на это и через минуту лежала обнажённой на тахте. У неё не было той мощной зрелой красоты, как у эмир-валиде, но детская угловатость, стройность бёдер и маленькие холмики грудей были неотразимы. Её ноги и руки, изящные и сильные, выбритый лобок влекли Энтони с ещё неведомой страстью. Он чувствовал себя слегка неуверенно, потому что его член только что зажил. Поэтому он любил её скорее как христианин, а не как учила Мара. Это удивило Лейлу, так как, без сомнения, мать приготовила её к чему-то совсем другому.

Но она не протестовала: Энтони был её господином.

Он лежал на спине с закрытыми глазами.

– Я поспешил, – сказал он, – в следующий раз будет лучше.

Он знал, что, должно быть, сделал Лейле больно, но она ни разу не вскрикнула и не вздрогнула. Теперь, к его удивлению, он обнаружил, что Лейла покинула ложе.

Усевшись, Энтони увидел, что Лейла внимательно изучает содержимое его карманов. Найдя несколько серебряных монет, она взяла их себе.

– Что ты делаешь? – удивился Энтони.

Лейла повернулась, посмотрела на Энтони без всякого смущения, сжимая монеты в кулачке.

– Я беру свои деньги.

– Твои деньги?

– Конечно, – сказала она. – Когда женщина спит с мужчиной, она имеет право на все деньги, которые у него в карманах.

– Лейла, – сказал Энтони, – ты моя жена, а не продажная женщина.

– Это также и привилегия жён, – спокойно объяснила она. – Так написано.

– Великолепно, великолепно, – приговаривал эмир Мехмед, осматривая пушки, прикреплённые кожаными ремнями к деревянным лафетам. Пушек было уже двенадцать. – Ты хорошо поработал, Хоук. А ты уверен, что эти пушки смогут пробить стены Константинополя?

– Пушки обязательно проломят стены, – сказал Джон Хоквуд, – если будут стоять близко друг к Другу.

– Насколько близко? – Мехмед поморщился.

– Через милю.

– Не вызовет ли это шквал ружейного огня противника?

– Это так, о падишах. Малые орудия, – он указал на батарею лёгких пушек, – используются в основном для уничтожения живой силы, а не для штурма стен. Они пригодятся нам на случай вылазок византийцев.

– Наша задача осложняется день ото дня, – проворчал Мехмед, поглаживая бороду.

– Поэтому-то я и советовал строить флот и снабдить янычар ружьями. Артиллерия должна быть защищена. Но... у меня есть ещё кое-что...

Мехмед посмотрел на него.

– Я веду переговоры с Венецией о доставке ружей, новый флот успешно строится. Расскажи мне о том, другом, что у тебя есть.

– Если бы вы прошли со мной...

Мехмед взглянул на Энтони, который, как всегда, был рядом с отцом, потом последовал за Хоквудом-старшим по направлению к большому деревянному бараку. Ворота охранялись двумя канонирами Джона, которые встали по струнке при появлении эмира.

Как только Мехмед вошёл в барак – маленький смуглый человек между двумя огромными англичанами, – он замер, глядя на огромное орудие перед собой. Оно было вдвое длиннее любой пушки и вдвое шире её.

– О, Пророк всемогущий! – пробормотал он.

– Я давно мечтал, – сказал Хоквуд, построить такое орудие.

Мехмед приблизился к пушке и погладил бронзового монстра. Пушка была в два раза выше эмира, и когда он остановился, разглядывая ствол орудия, то полностью скрылся за ним.

– Её диаметр около двенадцати ладоней[38]38
  Л а д о н ь – мера длины, около 10,16 см.


[Закрыть].

– Чем же она будет стрелять? – Мехмед оторвал взгляд от пушки.

Хоквуд показал на каменное ядро, лежавшее на полу.

– Чтобы поднять его, требуются четыре человека.

Мехмед посмотрел на него.

– На какое расстояние она стреляет?

– Пушка ещё не опробована. – Хоквуд просунул пальцы в отверстие, куда перед выстрелом должен быть помещён запал. В него вошло два его крепких пальца. – Нужен очень точный расчёт и некоторые эксперименты. Я уверен, что ядро пролетит более мили.

– Столь огромные камни полетят на такое расстояние? – сомневался эмир.

– Мы узнаем, когда оно выстрелит, о падишах.

– Тогда торопись, Хоук, торопись!

Джон Хоквуд поклонился.

– Вы понимаете, что мне нужно много людей, чтобы управлять пушками. Много людей и тяглового скота.

– Людей и животных ты получишь сколько потребуется, Хоук.

Джон Хоквуд глубоко вздохнул.

– И железо, падишах.

– Ты хочешь отлить ещё одну такую же пушку?

– Одной достаточно. Я хочу отливать снаряды.

– Из бронзы? – Мехмед нахмурился.

– Падишах, это каменное ядро – а я собираюсь сделать их много – смогло бы успешно разбить стены Константинополя. И всё же это – камень, бьющийся о камень. Если бы у нас были тяжёлые чугунные ядра, ни одна стена в мире не устояла бы перед их пробивной силой.

– Во имя Аллаха! – воскликнул Мехмед. – Ты самый настоящий мужчина из всех мужчин! Отлей мне чугунное ядро, и ты будешь пашой!

– Одного ядра будет мало...

– Тогда отлей столько, сколько нужно. Ты можешь взять всё железо, которое только найдёшь. Держи меня в курсе дела... Хоук-младший, ты пойдёшь со мной.

Эмир и Энтони вскочили на коней и, эскортируемые сипахами, направились во дворец. Люди замедляли шаг, наблюдая за кавалькадой, некоторые из них приветствовали эмира. Мехмед был популярным правителем, народ любил наблюдать, как он инспектировал войска, посещал мечеть, советовался с муфтиями и имамами. Эмир был хозяином турок уже более года, и этот год принёс людям мир. Это устраивало жён и матерей, но янычары надеялись на скорый приказ к маршу: они были хорошо осведомлены о грандиозных приготовлениях, происходивших в турецком лагере.

– Настала пора начинать военную кампанию, – сказал Мехмед, когда они с Энтони уединились во дворце и потягивали шербет. Он говорил по-латыни, которая была известна только некоторым из его окружения. – Твой отец делает чудеса. Я имел в виду то, что сказал: я превознесу его выше всех остальных.

«Для победы нужны не только пушки», – подумал Энтони, но ничего не сказал.

– Теперь ты должен сыграть свою роль, – заявил Мехмед.

Энтони напрягся. С момента женитьбы он стал реже видеться с эмиром, и, наверное, такой была воля Мехмеда, потому что он мог послать за английским фаворитом в любой момент. Однако видимой перемены в их отношениях не произошло. Энтони был даже рад отдалиться от будоражащей, но опасной близости эмира и усердно помогал отцу. Теперь он не знал, чего и ожидать.

Мехмед заметил волнение Энтони и улыбнулся.

– Вот уже шесть месяцев ты женат. Твоя жена ещё не беременна?

– Увы, нет мне благословения.

Мехмед вздохнул.

– На самом деле я тоже не получил благословения. Мой сын Баязид ничем не занят, он только спит. В четыре года я уже играл с саблей, он – нет. И всё ещё он остаётся моим единственным сыном. И у меня много женщин, но все они ленивы. Ты должен высечь жену и взять другую. Я дам тебе другую.

– Всё в твоей воле, – согласился Энтони, хотя и не знал, что ему делать с другой женщиной. Лейла, наверное, на самом деле не может забеременеть – однако в этом могла быть и его вина, – но она, как никто, удовлетворяла его страсть. Даже Мэри полюбила его жену за серьёзное отношение к жизни и неиссякаемое чувство юмора, несмотря на её острый язычок, который Лейла не боялась пускать в ход. Энтони удивляло, как быстро его жена привыкла к новому для неё ритму жизни. Она была возмущена, обнаружив, что Хоквуд не молился даже на рассвете, что в их доме не было гарема и что она вынуждена трапезничать вместе с мужем и свёкром и открывать лицо перед ними обоими. Её приятно поразило, что Энтони проводил с ней каждую ночь, не отдалял её даже на время менструаций, когда все мусульманки считаются «нечистыми». Поняв стиль жизни франков, Лейла оценила его по достоинству и нашла в нём много преимуществ, конечно, с точки зрения женщины. Энтони ни за что не лишил бы Лейлу обретённого счастья и не привёл бы в дом другую женщину, но если этого хочет эмир...

– Получишь другую жену сразу, как выполнишь свою миссию, – сказал Мехмед.

– Мою миссию, о падишах?

– Пора основательно начать готовить удар по Константинополю. У меня нет иллюзий, Хоук-младший. Эти стены стояли тысячу лет и выдержали тысячи атак. Армия Константина теперь, без сомнения, стала многочисленнее. Твой отец, возможно, прав. Флот даст мне возможность атаковать город со всех сторон. Это будет величайшее в истории сражение, но если я буду разбит... – Он задумался. – Такому не бывать! Я должен хорошо подготовиться прежде, чем бросаться в атаку. Я делюсь с тобой самыми сокровенными мыслями, Хоук-младший. Я знаю, ты никогда не предашь меня.

Энтони склонил голову. Он понимал, что никогда не сможет предать эмира, а поступи он иначе, жестоко пострадают его родители и, конечно, Лейла. В то же время он сомневался, что ему удастся это сделать, даже если его близкие каким-то сверхъестественным образом спасутся. Мехмед мог быть равнодушен, как змея, и кровожаден, как голодный тигр, но являлся типичным представителем своего народа. Его окружала аура величия и обожания. Кроме того, эмир собирался взять Константинополь...

– Для максимальной поддержки артиллерии, – произнёс Мехмед, – я должен построить укрепления на европейском берегу Босфора.

– Но у тебя уже есть обширные владения в Европе, о падишах, – рискнул вставить Энтони.

– Эти земли в любую минуту могут атаковать христиане, правители Сербии и Валахии. Я должен решиться на осаду Константинополя. Этот вопрос я и хотел бы обсудить с тобой... Но меня волнует и уязвимость моих владений: все христиане коварны, когда это касается отношений с нами. Им достаточно напутствия священника, который объяснит, что договор с мусульманами не имеет значения в глазах Бога, и они разорвут его. Я должен рассчитывать только на себя и свои силы. А моя сила – это Анатолия. Но пополнять армию выходцами из Анатолии опасно, потому что мне нужны моряки, а не наездники. Я слышал, что сюда может прибыть генуэзский флот, и тогда мне придётся расстаться с надеждой на завоевание Константинополя.

– Ты можешь набрать опытных моряков из Венеции. Они будут счастливы сражаться против генуэзцев, их вечных конкурентов в торговле, к тому же они заклятые враги византийцев.

– Венецианцы ведь христиане? Один раз они пообещают, а в следующий – увильнут. Аллаху известно, что они задерживают поставку ружей, которые твой отец считает необходимыми для претворения нашего замысла в жизнь. Нет, если я хочу, чтобы всё было по-моему, я должен черпать силы в самом себе. У меня должна быть крепость на европейском берегу Босфора. Я возведу её к северу от Константинополя. Но, как только я приступлю к постройке, Константин заподозрит, что я что-то замышляю. Никто из моих предшественников так не поступал. Константин сможет собраться с силами и разрушить это укрепление раньше, чем оно будет способно отразить атаку. Так вот, это не должно произойти...

Сердце Энтони гулко стучало. Не станет эмир ни с того ни с сего поверять ему свои мысли.

– Я должен рассеять подозрения византийцев, – сказал Мехмед. – Я хочу, чтобы ты, Хоук-младший, сделал это для меня.

– Я, о падишах?

– Ты знаешь их повадки, ты выучил их Язык. Ты жил среди них. Пока что у нас с Константином не было никаких контактов, кроме обычного обмена любезностями. Ты отправишься к нему моим послом и убедишь его, что я и мои люди хотим только мира, а что строительство крепости на европейском берегу Босфора начато для нашего общего блага в защиту от притязания Валашского князя Дракулы. Слышал о таком?

– Только имя.

– Хорошо. Я слышал, что он очень жестокий человек, настоящее чудовище. – Мехмед замолчал.

Энтони удивился, что Мехмед называет кого-то жестоким человеком, не подозревая о том, что по жестокости ему самому нет равных.

– Помнишь ли ты, о падишах, – спросил он, – что меня вышвырнули из Константинополя под страхом смерти?

Мехмед посмотрел на него.

– Ты отправляешься туда моим послом. Чего тебе бояться? Ты будешь находиться под моим покровительством. За любой волос, упавший с твоей головы, я вздёрну сотню детей. Скажи им об этом. Добейся успеха, помоги мне взять этот проклятый город, и я скажу тебе: проси у меня всё, что есть в этих стенах, и это будет твоим.

Энтони судорожно сглотнул. Его воображение разыгралось, рисуя ему... картины возможной мести. Но он не мог позволить мечтам опережать действительность.

– Я выполню твоё поручение.

– Начнёшь с Константинополя, оттуда отправишься к господарю Сербскому Георгу Бранковичу. – Эмир замолчал, глядя на Энтони. – Ты что-нибудь слышал о нём?

Энтони облизнул губы. Уже не в первый раз у него возникало подозрение, что Мехмед узнал о его связи с эмир-валиде. За те шесть месяцев, которые он был женат на Лейле, его приглашали в спальню Мары шесть раз. Они страстно любили друг друга, казалось, ещё сильнее, чем прежде.

– Посетишь его... в качестве моего посла. Мне нужно его обещание, что сербская армия не поднимется против меня, если я начну этот великий поход, и что армии с Запада не будут пропущены через его земли.

– Понимаю, – сказал Энтони. При одной мысли о том, что такой молодой человек способен покорить почти всю Европу, у него закружилась голова.

– Ещё я хотел бы, чтобы ты встретился с Яношем Хуньяди.

– С Хуньяди? – нахмурился Энтони. – Но он наш враг. Все мадьяры наши враги.

– Он стар, Хоук-младший. Когда-то давно он сражался против сыновей Османа. Ты предложишь ему от моего имени заключить мир между нашими народами. Хуньяди согласится на моё предложение.

Энтони склонил голову; признавая правоту эмира.

– Ещё один властелин, которого ты посетишь, это князь Дракула, – продолжал Мехмед.

Энтони резко вскинул голову.

– Он охраняет северные подступы к Трансильванскому проливу. От него я должен получить обещания в нейтралитете, Хоук-младший. Дракула – опасный человек. Шесть месяцев назад я отправил к нему посольство, и до сих пор никто оттуда не вернулся. Я даже не знаю, дошли ли мои люди до князя. Но ты должен найти его и убедить в том, что я могущественный правитель и что народ мой силён. Тебе это по силам, а моим советникам не удастся... Ты говоришь на языках этих людей.

Валашском?

– Дракула знает латынь. Ты поговоришь с ним и расскажешь обо мне. Но не о моих планах. Я требую только его нейтралитета. В противном случае в один прекрасный день мои янычары вторгнутся в его владения и бросят его самого к моим ногам, – разъярился Мехмед. – Они всё равно поступят так, как только Константинополь будет моим.

– Я понимаю, о падишах.

– Тебя будут сопровождать два моих советника, Халим-паша и Мехман-паша. – Мехмед улыбнулся. – Ты не против того, чтобы путешествовать со своим тестем?

– С удовольствием.

– Ты будешь во главе посольства. Мои люди пойдут на это, несмотря на то, что ты очень молод, Хоук-младший. Сколько лет тебе исполнилось?

– Двадцать, о падишах.

– Я был годом старше, когда мне пришлось принять наследство. Это случилось в прошлом году. Не упусти возможность послужить мне и подняться к величию.

– Я сделаю всё для этого. – С этими словами Энтони поклонился.