Текст книги "Османец"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 38 страниц)

– Мой господин принц, я вне закона по прихоти твоего отца. Я не могу принять от него прощения, так как не совершил ничего, за что можно было бы просить прощения.

– Хоук-паша, Баязид стоит во главе дивана слишком долго, правление его бесплодно. Объединим наши силы! Никто не сможет противостоять нам!

Вильям пристально смотрел на Селима. «Имеет ли Баязид представление о том, как презирают его собственные сыновья?» – раздумывал он.

Селим почувствовал сомнения Вильяма.

– Когда мы свергнем отца, – продолжал он, – его поместят в специальный дворец. С ним будут все его жёны и любимые наложницы. Все, за исключением одной. Она попала в гарем незаконно, и с тех пор её насильно удерживали там.

Вильям вскинул голову.

– Моя жена мертва?

– Нет. Она в гареме моего отца, Хоук-паша. Это правда. Отец говорил с ней. Я не знаю, какие чувства к жене ты испытываешь после стольких лет разлуки. Возможно, лишь желание задушить её; это тебе решать. Но я обещаю вернуть тебе жену.

Вильям не мог поверить своим ушам: Эме ещё жива!

Какая же она теперь, после восемнадцати лет, проведённых в заточении в гареме Баязида. Осталось ли в ней что-то от той девушки, которую он когда-то любил? Это было невозможно представить. Вероятно, всё будет так, как сказал Селим: ему останется только затянуть струну на её прекрасной шее и бросить в Босфор.

Но Вильям знал, что как бы ему ни было больно, он должен её увидеть.

– Если мы объединимся, господин мой принц, что я должен буду сказать своим союзникам?

Селим усмехнулся.

– Хороший шиит – это мёртвый шиит.

– Но они мои союзники, – запротестовал Вильям.

– Они шииты. Разве ты просил их о помощи, Хоук-паша?

– Нет, мой господин.

– Они были навязаны тебе моим братом и его союзником, презренным шахом персидским. У тебя нет никаких обязательств перед ними.

– Их сорок тысяч человек...

– Сорок тысяч шиитов, Хоук-паша.

– Но идущих под моими знамёнами.

Селим скрипнул зубами.

– Ты человек чести, Хоук-паша, я это знаю. Отошли своих персидских союзников домой. Вели им передать шаху, что они маленькие люди и что, если он не отошлёт моего брата Ахмеда ко мне, я сам приду за ним и уничтожу его и его дохлых людишек.

– Господин мой, но это будет означать войну с шахом.

– Да, война! Это то, чего я хочу, Хоук-паша. Война – естественное состояние для мужчины. Я желаю войны со всем миром. Если ты пойдёшь со мной рука об руку, это должно стать и твоим желанием!

Вильям помнил о том, что сказал Джованне: этот год будет самым замечательным в истории османцев. Он оказался прав, сам ещё не осознавая этого до конца.

Мехмед Завоеватель возродился!

Кызлар-ага открыл дверь и низко поклонился.

– Моя дорогая, падишах идёт.

Эме полулежала на диване, играя с собачкой. От неожиданности она мгновенно выпрямилась и уставилась на евнуха.

– Идёт сюда?

Никогда ещё султан не посещал личных покоев наложниц.

– Он очень расстроен, – предупредил евнух.

Евнуха звали Али, он был другом Эме. Она знала его очень давно: целых восемнадцать лет. Он держал поднос с обрезками её ногтей и волос в тот незабываемый день, когда она впервые вошла в этот дворец. Он тогда был подчинённым, но семь лет назад после смерти своего предшественника занял место Кызлар-аги. Она думала, что на всей земле нет никого, кого бы она знала настолько хорошо и кто также хорошо знал бы её.

Теперь он пришёл приготовить её... Но к чему?

Эме не могла представить, что в её жизни возможны ещё какие-либо изменения после восемнадцати лет, проведённых в гареме, но понимала, что жизнь её всецело зависит от прихоти хозяина. Без сомнения, жизнь каждого человека в империи зависела от его прихоти, но наложницы в гареме более других ощущали взрывы его изменчивого темперамента.

Эме прекрасно помнила, как несколько лет назад из гарема исчезли несколько женщин. Никто не знал, куда они делись, и было нелепо предположить, что их просто выслали из султанского дворца. Как говорили в гареме: выход отсюда только один – смерть! До сих пор ни один султан не осмелился открыто уничтожить хоть одну наложницу.

Но вскоре после исчезновения этих женщин Константинополь наполнился слухами, принесёнными в гарем евнухами. Говорили, что рыбацкая лодка, ударившись о скалу, пошла ко дну у мыса, где находится дворец, и что, когда хозяин лодки с сыновьями нырнули, чтобы посмотреть, что ещё можно спасти, они натолкнулись на утопленниц, связанных друг с другом.

Эти наложницы были нежеланными. Такая судьба не угрожала одалискам, тем более самой любимой одалиске.

Эме и теперь отчётливо помнила, что произошло с ней в тот день, когда её впервые привели в спальные покои султана.

Кызлар-ага остался раздеть хозяина. Несмотря на всю оглушённость происходившим, Эме почувствовала отвращение при виде складок жира. Чувство страха поднималось в ней и достигло предела, когда Кызлар-ага был отпущен. Странно, но она находила какую-то поддержку в присутствии евнуха, который, вероятно, видел в ней только беззащитную плоть.

Затем Баязид раздел её и принялся ощупывать и изучать её тело... и наконец овладел ею. Это было её судьбой, и она должна была принять её.

Он был доволен!

– Ты исключительно хороша, – сказал он, справившись с учащённым дыханием. – С этого дня тебя будут звать «моя дорогая».

Когда он овладел ею сзади, колени её подогнулись, она лежала под ним, боясь задохнуться. Она хотела всего лишь выжить.

Понимание происходящего пришло для Эме – любимой наложницы – несколько позже. Её приводили к султану каждую ночь в течение двух недель. В это время она жила отдельно от других женщин, рядом с ней были только евнухи и служанки. Они рассказали ей, будто прошёл слух, что султан болен, потому что не требует другой женщины для своих утех. Слуги рассказали ей, что такой чести не удостаивалась ни одна из женщин во все века.

Эме так не думала. Настоящий ужас её положения только лишь приоткрывался ей. Наконец она осознала тот факт, что остаток жизни ей придётся провести в этих четырёх стенах... Она не могла преодолеть отчаяние, звала Вильяма, её приходилось связывать, чтобы она не наложила на себя руки.

Хотела ли она на самом деле, чтобы Вильям вернулся к ней? Ведь это верная смерть для него, а может быть, и для неё? Но не думать о нём, не молить о том, чтобы он вырвал её из гарема, было бы предательством её любви. Она хранила свою любовь, не думая о том, как сложится её дальнейшая жизнь.

Но после первого месяца, проведённого в гареме, и это стало затруднительно. Она забеременела.

Баязид был счастлив. Сыновья были уже взрослыми, его самого давно считали импотентом.

Теперь появилась новая причина не выпускать Эме из личных покоев. Матери Коркуда, Ахмеда и Селима быстро управятся с этим.

С рождением дочери память о Вильяме, казалось, несколько затуманилась. Когда Эме спрашивала о нём евнухов, ей говорили, что Вильям пропал в горах Тавра и его считают погибшим. Имя его никогда не произносилось на заседаниях дивана.

Такова была её судьба. Если Баязид и был разочарован, что Эме родила дочь, он всё-таки гордился тем, что он настоящий мужчина. Через год она вновь стала матерью. Вновь родилась девочка, и это успокоило её. Отпадал риск борьбы за будущее султанство, и не было угрозы жизни её ребёнку.

К этому времени отпала нужда в её заточении. Она продолжала жить в личных покоях, но ей дали свободу гарема. Это её радовало. Теперь она находилась в окружении других женщин и завоевала особую дружбу и покровительство султан-валиде Гульбехар – любимой жены Мехмеда Завоевателя. Гульбехар было всего четырнадцать, когда она родила Баязида, и теперь, когда султану исполнилось уже шестьдесят, ей было только семьдесят четыре. Это была замечательная женщина, и даже морщины не могли разрушить красоту, вскружившую когда-то голову Мехмеду.

Жизнь Эме стала такой спокойной, какой не была даже в юности. Баязид состарился, стал раздражителен и постоянно надоедал ворчанием. Ему не удавалось сделать её беременной, и он начал искать разнообразия. Теперь он обладал ею не более десяти раз в год, но даже эти редкие встречи были более регулярными, чем отношения с какой-либо другой наложницей.

Эме знала, что Баязид – развратник, пьяница, трус и вдобавок ко всему он был таким жалким и насмерть перепуганным в тот день два года назад, когда от землетрясения стены дворца дали трещины. Он был убийцей и подлым человеком, и всё же просто потому, что Эме знала его так хорошо, он был для неё больше мужем, чем Вильям.

И всё же Баязид не был безнадёжно испорченным человеком. Высшие сановники относились к нему с презрением, ибо он мир предпочитал войне и занимался в основном пополнением дворцовой библиотеки редкими книгами и предметами искусства, собранными со всей Европы, хотя и опасался выставлять картины, изображавшие человека.

Он был щедр, завалил её подарками, золотом и красивыми вещами, не скрывая восхищения её девочками-подростками.

Предоставленная самой себе, Эме занималась образованием. Она нашла подруг в гареме, хотя гречанки и болгарки, анатолийки и черкешенки оставались слишком ребячливыми и простыми для неё. Она предпочитала компанию своих евнухов и особенно Али.

В гареме нельзя было обрести настоящее счастье. Но можно было найти успокоение.

И вот сегодня Баязид впервые пришёл в её личные покои и к тому же очень расстроенный. Вероятно, случилось что-то ужасное...

Султан упал на диван, потрясая всеми складками оплывшего тела.

– Меня предали, – застонал он. – Меня предали!

Эме присела рядом.

– Кто, падишах?

– Селим! Любимый из моих сыновей. Этот бес Исмаил Персидский поднял восстание в горах Тавра. Я послал против него Селима с армией. А он присоединился к мятежникам и идёт с армией на Константинополь. Идёт на меня! Именем Аллаха! Меня предали! Я пригрел змею на груди!

– Может, ты волнуешься раньше времени, падишах, – сказала Эме. – Ты отправил сына подавить восстание, и он сделал это. Если он добился победы без сражения, убедив восставших вспомнить о долге, можно только поблагодарить его.

– Ты ничего не знаешь, женщина! – вспылил Баязид. – Знаешь ли ты, кто стоит во главе восставших?

Эме уставилась на него, и ужасная мысль промелькнула в её голове.

– Да, – кивнул головой Баязид, – Хоук-младший, который величает себя Хоук-пашой. – Он отбросил её руку, встал и отошёл к окну, которое выходило во двор гарема. – Хоук-паша! Кошмар, восставший из мёртвых, чтобы уничтожить меня!

Эме инстинктивно прижала руку к горлу. Хоквуд идёт с армией на Константинополь! Вильям! Спустя восемнадцать лет!

Баязид угрожающе поднял руку.

– Он хочет моей смерти и каким-то образом уговорил моего сына. На вот что я скажу тебе: прежде чем он ступит во дворец, ты умрёшь! Он никогда не получит тебя! Никогда!

И Баязид вышел из комнаты.

Несколько секунд Эме продолжала сидеть неподвижно. Никогда в жизни она не была так сильно напугана.

Меньше всего она боялась того, что мог сделать с ней Баязид. Он не мог угрожать ей всерьёз: она же была любимой наложницей. Но мысль, что она снова увидит Вильяма, явившегося, чтобы отомстить за неё через восемнадцать лет...

Она чувствовала себя как восемнадцатилетняя девушка. Сердце её трепетало, щёки горели. Вильям скоро будет здесь.

Она рассуждала: если спустя восемнадцать лет Вильям решил идти на Константинополь, делал ли он это из-за неё? Ведь он знает, как она жила все эти восемнадцать лет. Он всё знает и несмотря на это идёт.

Она должна жить, чтобы встретить его. Это её судьба, её предначертание. Она и выжила только потому, что верила – Вильям отомстит за неё. Бог сыграл с ней злую шутку, но теперь к ней возвращается её настоящий господин.

Не надо бояться. Ей тридцать девять, она чуть-чуть поправилась, но не так, как большинство женщин. Она всё ещё самая прекрасная женщина в гареме. Волосы всё ещё как золотая пряжа, а кожа гладкая...

Вильям полюбит её снова. Потому что он идёт к ней.

Более чем когда-либо она полагалась на Али, ведь он её друг. Новости были жизненно важными, и Али так^: же, как и все, знал, что происходит в мире. Она заставит его рассказать всё.

– Принца Селима называют Грозным, – сказал ей Али. – Он уничтожает всё и вся на своём пути. Теперь он миновал Брусу и идёт к Босфору.

– А местный гарнизон? Будут ли они сражаться за султана?

– Если бы он встал во главе – возможно, – отвечал Али. – Но у Баязида не хватит на это мужества.

– Это правда, что Хоук-паша идёт с принцем? – настаивала Эме.

– Правда, госпожа.

– А что другие принцы?

– Они разбежались. Ахмед у персов. Коркуд – в Венеции. Теперь они – ничто, пока жив Селим.

Но Селим не может умереть, он ведёт к ней Хоук-пашу. Она была в смятении, и ей казалось, что вот-вот она умрёт.

Константинополь ждал.

– Принц у Босфора, госпожа, – доложил Али. – Он предложил султану сдаться.

У Эме перехватило дыхание.

Женщины гарема собрались, перешёптываясь, боясь сказать что-либо лишнее: они ждали ниспровержения своего господина. Жители Константинополя находились в таком же состоянии. Казалось, ночной воздух наполнился тревожными звуками, будто многоголосый шёпот сочился сквозь непроглядную ночь.

Эме. пробудилась в испуге, удивлённая тем, что всё-таки смогла заснуть. Она села и уставилась на дверь. Дверь была открыта. Но света не было.

– Кто там? – испуганно спросила Эме.

– Это Али, госпожа.

Вместе с Али были ещё два других евнуха.

– Что происходит? – спросила она.

– Армия принца Селима переходит Босфор. Завтра они войдут в город, – сказал Али. – Янычары местного гарнизона поддержали принца.

Али подошёл к кровати, другие евнухи стояли позади него.

Глаза Эме привыкли к темноте, и она ужаснулась, увидев, что евнухи держат мешок, а в руках Али поблескивает струна.

Эме прижалась к стене.

– Нет, – сказала она. – Ты не можешь!

– Таков приказ хозяина, госпожа.

– Ты не посмеешь, Али! Ты не сделаешь это!

– Я должен повиноваться своему хозяину, госпожа. Идём.

Эме задыхалась.

– Мои дочери...

– Им не причинят вреда, госпожа. Хозяин не хочет, чтобы ты попала в руки Хоук-паше, поэтому он приказал...

– Али, пожалуйста...

– Лучше умереть с достоинством, госпожа, чем быть задушенной в мешке.

Али потянулся к ней, но Эме пнула его. В темноте ничего не было видно, её удар пришёлся евнуху в грудь. Он схватил её за лодыжку, но она вывернулась и отпрыгнула в дальний угол дивана.

Он снова потянулся к ней, но его пальцы соскользнули.

Хотя двое других евнухов тоже пытались остановить её, она всё-таки сумела выбежать в коридор. Задыхаясь, Эме бежала к двери, выходящей наружу, двери, через которую никогда прежде не ходила. Она знала, что эта дверь охраняется, но внезапность её появления застала евнухов врасплох. Они закричали, но она уже проскользнула мимо них и выскочила из гарема.

Эме знала, что находится на верхнем этаже, но она также помнила, что дворец стоит напротив внешних стен города – тех стен, где Босфор омывает дворцовый мыс. Значит, всё равно её ждёт Босфор, но если ей удастся попасть в него не связанной... Память вернула её на двадцать семь лет назад, к тому лету, когда она с матерью и сёстрами купалась в Сене. Она плавала в широкой реке, несущей свои воды гораздо быстрее Босфора. Двадцать семь лет назад – но, конечно, она и теперь сможет плавать.

Дворец освещался факелами, установленными на стенах, и Эме побежала к окнам в дальнем конце верхней галереи.

Охранники появились из арочных проходов с обеих сторон и начали кричать, но в основном друг на друга. Обнажённая женщина, бегущая по коридору, – зрелище, которое никто из охранников не видел в самых диких своих фантазиях. Её бледная кожа и развевающиеся золотые волосы говорили им, кто она: каждый слышал о любимой наложнице, даже если ни один мужчина, за исключением султана, не видел её за эти восемнадцать лет.

Пользуясь их смятением, Эме добежала до окна.

Али появился в дальнем конце галереи.

– Остановите её! – завизжал он. – Схватите её!

Когда охранники побежали вперёд, Эме в панике посмотрела на них, затем в темноту за окном. Она не имела понятия, что находилось там. Внизу могли быть или ласковая вода, или острые камни.

Но это лучше, чем струна и мешок.

Когда добежавший охранник потянулся к ней, она вскочила на подоконник и бросилась вниз, в темноту.

«Когда-то я ненавидел этого человека», – думал Вильям Хоквуд, глядя на бывшего султана Баязида II.

Но можно ли было теперь ненавидеть этого сгорбленного, разбитого, жалкого человека?

Складки жира на подбородке и плечах, груди и животе затряслись от страха, когда Баязид предстал перед сыном.

– Иди с этими людьми, отец, – приказал Селим.

Баязид затрясся ещё больше.

– Ты не умрёшь, – сказал ему Селим. – Но мир никогда больше не увидит твоего лица. Иди с этими людьми.

Баязид, понурив плечи, направился вперёд в окружении охранников. Поравнявшись с Вильямом, он взглянул на него и снова вздрогнул. Теперь он стоял в Порте и смотрел на стройные ряды янычар. Его войска, во главе которых он никогда не стоял.

Теперь они принадлежали его сыну и за него они пойдут на край земли.

«Селим Грозный! Это имя себя оправдало», – подумал Вильям. Вместе с этим именем он будет мстить.

– Мне очень жаль, Хоук-паша, – сказал новый султан, – но обстоятельства вынуждают меня нарушить данное мной слово. Твоя жена мертва. – Он указал на ожидавших евнухов. – Эти люди говорят, что она выбросилась из окна, чтобы не быть задушенной по указанию моего отца.

– Никто не может избежать своей судьбы, падишах, – сказал Вильям. – Позволишь ли ты мне вернуться в свой дом?

Селим сжал его плечо – величайший знак уважения в мусульманском мире.

– Занимай свой дом, Хоук-паша, – сказал он. – Но нас ожидают великие дела – тебя и меня.

Оставалось ещё двое братьев, и их надо было уничтожить, шах, которого надо было разбить, и весь мир, которому надо было показать, что новая сила поднимается в Константинополе.

– Я готов, падишах. – Вильям поклонился.

Он переправился в Галату и вошёл в дом отца; юный Гарри сопровождал его. Слуги низко поклонились ему. Наложницы Энтони Хоквуда и жена-турчанка Джона Хоквуда удивлённо смотрели на Вильяма. Они так и жили здесь на протяжении восемнадцати лет. Теперь у них был новый хозяин.

– Покойся с миром, – сказал Вильям, входя в личные покои своего отца.

Гарри задержался в дверях.

– Я немедленно пошлю за твоей матерью, – сказал Вильям. – Здесь снова будет наш дом. А теперь оставь меня.

Мальчик вышел. Вильям подошёл к окну и посмотрел вниз на Золотой Рог. Наконец-то он дома, здесь он не был более тридцати лет. В девятнадцать он уехал отсюда в Брусу с принцем Джемом; дважды он возвращался сюда на несколько дней. Теперь ему вряд ли удастся остаться здесь надолго, если он понадобится султану. Но теперь это был его дом, дом, принадлежавший Хоук-паше.

Бесполезно оглядываться назад, останавливаться на том, что могло было быть. Он знал победы и знал поражения; теперь он будет служить Селиму и впереди их ждут только победы. Гарри Хоквуд будет гордиться своими славными предками.

Он знал и счастье и печаль. Теперь он был печален. Но Джованна скоро придёт к нему, и, если она никогда не могла заменить ему Эме, она всё-таки всегда могла его успокоить.

И тогда...

Вдруг он услышал какой-то звук, обернулся – и увидел перед собой привидение.

Инстинктивно он сделал шаг вперёд.

– Я должна была снова увидеть тебя, – сказала Эме.

Они смотрели друг на друга.

– Я должна знать, – продолжала она, – могу ли я снова начать жить и смеяться. И любить...

Он молча смотрел на неё.

– Увы, – сказала она, – кажется, лучше было бы, если бы меня задушили.

Вильям Хоквуд протянул к ней руки.

Книга третья
ВЛАДЫКА ВСЕЛЕННОЙ

Глава 12
СУЛТАН

Одно мгновение в небытия опустошенье,

Из жизни кладезя испить – одно мгновенье,

Но блекнут звёзды; караван – вперёд,

К заре: за нею день не даст нам утешенья!

Омар Хайям

– Взгляни туда, юный Хоук! – Диниз схватил хозяина за плечо. – Надо поворачивать назад.

Гарри Хоквуд прищурился.

На севере несколько минут назад появились десять галер, как огромные пауки они тянулись к ним по водной глади.

Но не они беспокоили его. В год 1525 от Рождества Христова Чёрное море было почти турецким озером.

Но вдруг галеры исчезли в завесе мглы, которая, всё увеличиваясь, нависала над морем. Чёрное море славилось внезапными штормами.

Гарри оглянулся. Берег и даже сверкающие купола Константинополя пропали из поля зрения. На этот раз он ушёл в море дальше, чем обычно.

Гарри посмотрел вперёд. На судне не было вёсел. Его специально для него сконструировали венецианцы. Оно было шире по бимсу и глубже в осадке любой галеры. Судно было быстрым и легко управляемым, в нём можно было укрыться от жары и сутолоки величайшего города мира.

Теперь ему предстояло доказать свою морскую пригодность – у Гарри уже не было времени искать укрытия в Босфоре.

Судно было без палубы, его легко могло затопить. Экипаж был наготове и с тревогой наблюдал за хозяином. Шестеро из них были слугами семьи Хоуков и, значит, самого молодого члена семьи – Гарри. Вместе они плавали уже много лет.

– Снять парус, укрепить леера и травить нос.

Люди работали споро.

– Достань всё, чем можно вычерпывать воду, Диниз,– приказал Гарри.

Диниз бросился выполнять распоряжение.

Гарри взглянул на север. Галеры находились теперь от них всего в нескольких милях и приближались с каждой секундой. Он удивился, что галеры всё ещё держатся на плаву. Они вряд ли были лучше оснащены, чем его маленькое судно.

У него не было ни капли страха. Гарри Хоквуд никогда ничего не боялся. Когда его отца Джона Хоквуда казнил султан Баязид, Гарри был ещё младенцем. Теперь он превратился в зрелого мужчину и вместе со своим дядей, Вильямом Хоквудом, встал под знамя султана Селима, самого великого воина, который низложил своего отца.

Гарри Хоквуду везло в жизни в отличие, как ему казалось, от его прославленных предков.

Гарри не был похож на них и своей любовью к морю. Вильям Хоквуд не мог понять этой страсти. Все Хоквуды были артиллеристами, людьми, прочно стоявшими на земле. Никто из Хоквудов до молодого Гарри и не думал о том, что пушки можно размещать на морских судах.

Мать Гарри, Джованна, объясняла любовь сына к морю тем, что его дед был неаполитанским моряком так же, как, впрочем, его прадед. В своё время она находилась на одном, из торговых кораблей отца, когда он был захвачен турецкими корсарами. И её как рабыню продали на рынке в Константинополе.

Но это было далёкое прошлое. Попав в семью Хоквудов, Джованна обрела прежнюю уверенность в себе и часто смеялась. Джованну радовало, что её единственный сын любит море.

Но в этот день она, глядя в окно дворца Хоуков в Галате, скорее печалилась, потому что видела, как на море начинается шторм.

Шторм уже почти достиг судна Гарри, но он был наготове. Парус, прикреплённый к судну крепкими леерами, выбросили в море через нос, он послужит им якорем и удержит их на плаву. Гарри надеялся, что благодаря этому судно не затонет и снизит скорость, а значит – их не выбросит на берег.

Экипаж лежал на дне судна, держа наготове черпаки.

Гарри обвязался верёвкой и прикрепил её к одному из шпангоутов – крепче ничего не было. Затем он обхватил обеими руками румпель и громко засмеялся, почувствовав первые капли дождя на лице. Его мускулы заиграли, каштановые с рыжиной волосы развевались по ветру. J4a Гарри была только набедренная повязка, и сейчас он как никогда походил на Хоуков, и люди любили его за это.

Небо было сплошь затянуто облаками. Хлынувшей дождь на мгновение успокоил море, но ветер уже разрывал волны, выбивая из них мириады брызг. Черпаки пошли в ход. .

Гарри всем телом навалился на румпель, подставляя лицо ветру и брызгам, и направил судно в море. Их держал только мокрый парус, но опасность быть отброшенными назад ещё оставалась.

День стал чёрным, как ночь, море бурлило. Волны в пятнадцать футов высотой нависали над маленьким судном, в основном разбиваясь о него и падая вниз, но они заливали планшир и даже попадали в трюм. Воду вычерпывали, и мгновенно она появлялась снова.

Но всё же экипаж был уверен в своих силах. Гарри Хоквуд издал ещё один победный крик, как будто бросая вызов мощи стихии.

Грянул гром, и молнии полоснули в небе с обеих сторон судна. Люди выбивались из сил, вычерпывая всё прибывающую воду. А шторм бушевал по-прежнему и разыгрался не на шутку.

Внезапно один из лееров, державших парус, разорвался, перетеревшись о планшир. Но оставался ещё один трос, который тоже был сильно изношен.

Гарри понял, что, наверное, он слишком рано смеялся. Ветер крепчал, а волны оказались мощнее, чем он рассчитывал. Оставалось только замереть в этом положении и ждать улучшения погоды.

Когда второй трос разорвался, судно дало крен. Гарри знал, что больше оно не держится по ветру и что надо повернуть его в противоположную сторону и попытаться пойти впереди бури. Единственный риск был в том, что они могли наткнуться на скалы в двадцати милях к югу от этого места.

Повернуть судно в нужном направлении и не оказаться затопленными волнами было совсем непростым делом. Развернуть судно быстрее он не мог.

Гарри тяжело вздохнул.

– Режьте канаты! – крикнул он.

Паруса всё ещё крепились другими концами стёршихся тросов.

Диниз пополз вперёд, когда судно дало крен. Он вынул нож и одним взмахом перерезал канаты.

– Черпай! – заорал Гарри и с трудом повернул штурвал.

Почти безрезультатно. Судно перевернулось, но это произошло бы в любом случае. Люди в ужасе кричали, когда их подняло на гребень волны; там они на мгновение зависли и затем скатились вниз. Гарри, всё ещё обмотанного канатом, выбросило в море. Он перерезал канат и поплыл к судну. Оно перевернулось но вокруг плавали доски, за которые можно держаться, пока волны разбивались о киль. Не было, однако, никаких признаков, что судно тонет – слишком много воздуха попало под корпус.

Бултыхаясь в воде, Гарри пытался разглядеть сквозь дождь, остался ли кто-нибудь в живых. Сначала он увидел Диниза, схватившегося за перевёрнутый бушприт. Остальные люди, поднимаясь и стремительно падая на огромных волнах, пытались сохранить свою драгоценную жизнь.

«Дорого обошлось мне удовольствие поплавать», – подумал Гарри.

Гарри не знал, как долго они цеплялись за наполовину затонувший корпус судна. Один человек случайно разжал руку и тут же исчез под водой. Гарри подбадривал людей, он кричал им, что буря скоро утихнет. Так и оказалось: море постепенно успокаивалось, дождь перестал. В небе появились просветы.

Вода была очень холодной. Призывая на помощь все свои силы и цепляясь руками и ногами за что попало, Гарри забрался на перевёрнутый корпус и стал осматриваться по сторонам. И вдруг он увидел какую-то тень, не более чем в полмили от себя.

Он помогал сражавшимся за жизнь людям своей команды по одному вскарабкаться наверх. Последним был Диниз; они остались вшестером – два человека утонули.

Но это запросто могло случиться с каждым. Гарри приказал всем матросам кричать и размахивать руками. Постепенно тень начала приобретать очертания, слышался стук вёсел о воду. Наконец перед ними появились галеры...

Гарри смог разглядеть флаг, колышущийся над главным судном.

– Привет! – крикнул он. – Привет, Хайреддин!

Вёсла перестали бить по воде, галера остановилась. Лодка, спущенная с носа, быстро подгребла к перевёрнутому судну. Через несколько минут потерпевшие кораблекрушение уже взбирались по трапу на галеру. Гарри поспешил по продольному мостику на широкую палубу: он шёл между рядами рабов, вновь приступивших к работе. Его встретил пожилой, но ещё крепкий человек в богатой одежде с густой рыжей бородой, спускавшейся до середины груди.

– Благодарю тебя, Хайреддин, – сказал Гарри, пожимая этому человеку руку. – Ты только что спас мне жизнь.

– Юный Хоук, – ухмыльнувшись ответил Хайреддин, – твоя жизнь стоит спасения.

Гарри Хоквуд знал Хайреддина и его младшего брата Аруджа много лет. Они прославились как неустрашимые пираты, и турки признавали это.

Больше всего братья любили западные воды Средиземного моря – спокойные, освещённые солнцем и как будто сотворённые Богом специально для галер. Но этот район не интересовал османцев. Вообще море мало волновало их: турки были прирождёнными наездниками, а не моряками. Военный флот был просто необходим для защиты их владений – это знал даже Завоеватель; флот также снабжал и переправлял армию. Турки не считали корабли самостоятельно действующей военной единицей.

Хайреддин и Арудж не были истинными османцами. Они происходили из турецкой семьи, но родились и выросли на острове Лесбос в Эгейском море. Моряками они стали с детских лет. Никто точно не знал даты их рождения. Их отец был неграмотен, никаких записей не осталось. Казалось, что Хайреддину лет шестьдесят.

Довольно долго Хайреддин был помощником своего младшего более талантливого брата. Сначала они рыбачили, потом стали хозяевами галеры, а затем эскадры галер. Из Эгейского моря братья переправили галеры на запад; Средиземное море в этом районе считалось почти испано-итальянским озером. Испания была величайшей морской державой, открытие генуэзского моряка Кристофора Колумба дало толчок бурлившим националистическим традициям, удовлетворить которые смог захват в январе 1492 года Гранады, последнего владения мавров в Испании.

Теперь ходили легенды об огромных кораблях, бороздящих Атлантический океан, прокладывающих путь к золотым пескам Нового Света. По возвращении в Кадис и Барселону, Севилью и Картахену они привозили такие богатства, о которых можно было только мечтать.

Но даже Арудж не рисковал ходить в Атлантику. Он ничего не знал о течениях, сильных ветрах и огромных морях, лежавших за Гибралтарским проливом, а то, что он слышал, отталкивало его даже от мысли о подобном самоубийственном приключении.

Богатства индейцев вылились на Средиземноморье при расширении Испании. В этих спокойных водах даже океанский карак мог заштилить, легкоуязвимый и неспособный атаковать с позиций, откуда орудия были беспомощны. Испанцы и их генуэзские союзники также использовали галеры, но ни одна из них не двигалась так быстро и не управлялась столь отчаянным капитаном, как Арудж.

То, что братья никогда не ходили в море под османским флагом и вряд ли считали султана своим хозяином, ничего не значило для испанцев и генуэзцев. Хватало уже того, что Арудж – турок. Больше всех на свете генуэзцы ненавидели турок. За голову Аруджа обещали вознаграждение, но он погиб. Испания вздохнула с облегчением. Но тогда брат Аруджа, Хай, впервые назвавший себя Хайреддином, взял на себя командование, и в нём испанцы нашли врага ещё более умного и непримиримого, чем тот, которого они уничтожили.