Текст книги "Османец"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 38 страниц)

– Я думаю, – прокомментировал он, – что такой дворец подойдёт и для принцессы. Синьор и синьорина Корнаро уже ждут вас.

– Моего сына нет дома, – сказала Фелисити. – Он в бухте около своих кораблей.

– Я это знаю, госпожа, – улыбнулся Сокуллу. – Поэтому я и пришёл. Падишах распорядился, чтобы свадьба состоялась по европейским обычаям. Ты должна посмотреть невесту. Хоук-паша не увидит её до самой свадьбы.

Фелисити задержала дыхание и внезапно разнервничалась.

– А эти господа меня примут?

– Считай, что уже приняли, – Продолжал улыбаться везир. – Такова воля падишаха.

Дверь открылась, и Беатриче Корнаро взглянула на свою дочь.

– Пришла англичанка, – сказала она, – да ещё с везиром.

Барбара поднялась со стула. Сердце её билось, она чувствовала, как румянец обжёг её щёки.

– Сядь, девочка, – приказала мать. – Иначе упадёшь. Мы должны заставить их подождать, хотя бы некоторое время. Мы заложники, но не рабы.

Барбара села. Её мать устроилась рядом.

– Ты боишься? – спросила она.

– Да, мама.

– Хорошо. Так и должно быть. – Выражение лица Беатриче Корнаро – она была Мочениго, древнее и могущественнее рода в Венеции не было – смягчилось. – Мы жертвы великого преступления. И если страдание должно стать твоей судьбой, помни, что надо быть достойной имени семьи.

– Да, мама, – сказала Барбара.

– Этот неотёсанный пират почему-то стал любимцем султана. Это только небесам известно... Но небеса не имеют отношения ко всему, что связано с османцами. Кажется, султан убил его отца, как убил многих, и теперь хочет исправить свою ошибку. Возможно, это и так... но настолько, насколько возможно и то, что только некоторые из сыновей его жертв смогли выжить. В противном случае он мог бы уничтожить половину своей империи. Послушай меня, девочка: этот дикарь захочет пользоваться твоим телом самыми варварскими способами.

Барбара с трудом удерживала дыхание.

– Да, мама.

– Тебе придётся пойти на это, потому что сам дож согласился на ваш брак. У нас нет выбора, и мы должны принять решение твоего мужа – с тобой не будет исповедника. Можно ли придумать что-либо более варварское? И он называет себя христианином. Но по меньшей мере они согласились на слуг. Ты не будешь совершенно одна в этом логове беззакония.

– Да, мама.

– Помни, что, если ты родишь сына, он станет твоим.

– Да, мама.

– Помни также, что ты самая красивая женщина из всех, которых он когда-либо встречал.

– Правда, мама?

– Вот зеркало. Взгляни на себя.

Барбара повиновалась. Действительно, несмотря на строгий запрет проповедника, она каждую минуту теперь смотрелась в зеркало.

Прежде всего Барбара осмотрела свой наряд. Ожидая гостей, она надела всё самое лучшее: тёмно-зелёное бархатное платье, окаймлённое мехом (не потому что эти дни были особенно холодными, а потому что так решила мама, чтобы показать их богатство), белую нижнюю юбку, открытую от талии до пола, платье было стянуто назад от бёдер, также из бархата с цветочным рисунком; воротник и рукава отделаны богатой каймой, а на шее и запястьях – газовые перья. Пояс и флакончик с ароматическими солями, сделанные из золота, усыпаны драгоценными каменьями, так же как и головной убор.

Её волосы были тщательно уложены и прикрыты чепцом – такова была мода. Но Барбаре хотелось открыть волосы, потому что они были необыкновенно хороши. Цвета красного дерева, они были пушистыми и волнистыми и, распущенные, делали всё остальное в ней несущественным. Спрятанные под чепцом, они открывали её лицо с высокими скулами, с прямым носиком, острым подбородком, большим ртом и широко посаженными янтарными глазами. Её розовато-белая кожа напоминала красавиц, сошедших с картин Тициана.

Наряд подчёркивал стройность Барбары, её широкие бёдра и холмики груди. Линия талии говорила о необыкновенно длинных ногах.

Она вздрогнула, посмотрев на себя, и ноздри её раздулись.

Беатриче захлопала в ладоши.

– Ты прекрасна, моя дорогая, – сказала она. – Идём, ослепим эту англичанку.

Когда-то много лет назад Беатриче Мочениго сама выглядела точно так же.

– Она прекрасна, – сказала Фелисити сыну. – Она сделает тебя, самым счастливым человеком на земле.

– Если ты довольна ей, то я самый счастливый человек на земле, – ответил Энтони.

Это были не пустые слова. За последние несколько недель его жизнь изменилась так, как он даже не мог предположить.

Теперь он был Хоук-пашой. Когда он шёл со своим жезлом, люди на улицах расступались, а тот, кто находился рядом, был счастлив, что их видят вместе.

Он вернул себе своё предназначение. Перед уходом Драгут обнял его.

– Теперь действительно Хоук-паша восстановлен, – сказал адмирал. – Мне будет не хватать тебя, Энтони, но я знаю, что ты прославишь и своё, и моё имя. Помни всегда, что твоё предназначение – служить султану, независимо от того, где будет проходить путь.

Эти слова юный Хоук собирался запомнить на всю жизнь.

Энтони встречался с султаном или великим везиром раз в неделю и обсуждал с ними важные государственные дела. Это был ослепительный взлёт его карьеры. У Энтони не было иллюзий насчёт того, почему падишах так внезапно возвысил его. Он был достаточно умён, чтобы понять, что султан благодаря ему пытался обрести энергию и славу своей юности, когда он с такими командирами, как Ибрагим и Гарри Хоквуд, постоянно шёл от успеха к успеху. Таким образом, Энтони Хоквуда меньше всего ценили за его собственные достоинства, скорее он был символом прошлого и символом возможного будущего.

Сулеймана огорчало то, что он не может взять Вену. Эта неудача отравляла ему жизнь, но он намеревался исправить положение, прежде чем умрёт. Готовилась стратегия следующей кампании.

Али Монизиндаде-паша должен был поддерживать мир на Восточном Средиземноморье, пока султан находится на войне. И главное, заставить Венецию сохранить мир и, как уже было не один раз в прошлом, не развязывать войну с турками, когда дож почувствует, что османцы заняты другим делом.

Для этих целей существовал восточный флот: он состоял из ста семидесяти галер. Хоквуд никогда прежде не служил с Али-пашой, но он сразу понял, что этот человек – настоящий адмирал и ничуть не хуже Драгута, Хайреддина Барбароссы или Гарри Хоквуда.

Али Монизиндаде был молодым человеком, всего на несколько лет старше Энтони. Он по достоинству оценил Энтони Хоквуда как моряка и не забывал о расположении к нему падишаха. Энтони стал его адъютантом, хотя Али-паша и допускал мысль, что вскоре Энтони станет его потенциальным соперником. Они сразу подружились.

Вскоре состоялась свадьба Барбары Корнаро с новым любимцем султана. Послы Сулеймана сообщили дожу о том, что он намерен выдать замуж его наследницу за своего фаворита. Это был политический акт, который Совет Десяти вряд ли отверг бы, и действительно, в скором времени был получен ответ с поздравлениями молодожёнам и великолепным подарком – золотым блюдом.

Хоквуд считал, что твёрдо, стоит на ногах. Он хотел, чтобы его мать была так же счастлива, как он сам. Заметно было, что Фелисити радовалась, наблюдая за восстановлением и обновлением дворца Хоуков. Но было также заметно, что она нервничала при мысли о том, что ей придётся разделить всё это с другой женщиной, которая будет обладать такими же правами, как она сама. Теперь эти страхи были позади.

– Она невинна и спокойна, очень хорошо воспитана... да и что другое можно ожидать от девушки такого происхождения? И в высшей степени обаятельна. Она красива, Энтони. Я сама не выбрала бы лучше.

– И она счастлива, моя дорогая мама?

– Ну, по поводу этого я ничего не могу сказать. – Фелисити нахмурилась. – Её мать – настоящая ведьма. Она хочет доказать мне, что она знатная госпожа, или по меньшей мере, что была знатной госпожой. Я также хотела доказать ей, что её дочь не могла бы выйти замуж лучше, по крайней мере в Истанбуле. Девочка, кажется, понимает это. Но что касается счастья... какое оно имеет отношение к браку? По крайней мере, до самого события?

– Ну, девочка, ты готова?

Тон Беатриче Корнаро предполагал, что её дочь собирается взойти на эшафот.

Но разве это не так? Барбара раздумывала. Везир дал понять, что Хоук-паша – англичанин и христианин, но нельзя спорить, что Энтони Хоквуд, турецкий военачальник, последний из династии турецких пашей, – человек, известный как пират и вероотступник, каковыми были и его предки. Он, может, и чтит Папу Римского, но вряд ли его можно назвать христианином.

«Он попытается пользоваться твоим телом варварскими способами», – предостерегала Беатриче. Но она не уточняла, что это за способы...

Барбара в дни ожидания пыталась приготовить себя, но ей понадобилась вся сила как разума, так и тела, чтобы проследовать за своим отцом по лестнице к ожидавшей их карете. Пажи услужливо подобрали длинный шлейф её белого платья.

Она была закрыта вуалью и возблагодарила за это небеса. Они ехали через весь город к католическому собору, который Сулейман, считая себя веротерпимым человеком, позволил построить. Толпы народа приветствовали Барбару и, без сомнения, знали цель её поездки.

Очень странно, что вокруг собора также собралась толпа, хотя конгрегация была довольно маленькой и состояла только из католиков Истанбула. Ни один приверженец ортодоксальной веры не вошёл бы в собор без благословения Папы Римского.

Венерианский посол ждал их вместе с исповедником Барбары, выполнявшим свои обязанности последний раз и выглядевшим как приговорённый к смертной казни через повешение. Они шли впереди Барбары по проходу, туда, где у алтаря стоял её будущий муж.

Барбара почти не дышала. Хоквуд был в полной экипировке турецкого военачальника, как будто готовый идти на войну. Его рубаха и шаровары были из голубого шёлка, сапоги из шагреневой кожи были подобраны в тон одежде. Его кираса была выложена золотом и серебром и сверкала в лучах света струящегося из окон. Голова Энтони была не покрыта по правилам христианской церемонии, но его шафер, турок, которого, совершенно очевидно, ошеломило всё происходящее – это был адмирал Али Монизиндаде, – был в стальном шлеме, обёрнутом в тюрбан. Он держал Энтони под локоть.

Сабля с золотой рукоятью висела у Энтони на боку, кинжал – на поясе. Но это были лишь внешние атрибуты положения и власти Энтони. Он показался Барбаре очень интересным мужчиной. Она никогда не видела такого высокого и крупного человека, хотя сама была довольно высокого роста. Ей почему-то показалось, что он может раздавить её...

Барбара поняла, что перед ней самый красивый мужчина – с развевающимися огненными волосами, крупными и сильными чертами, огромными синими глазами, – которого она когда-либо видела. Когда Энтони взял её руку, Барбара почувствовала необыкновенную энергию, перетекавшую из его пальцев в её. И она подумала: если я отдаюсь антихристу, то, по меньшей мере, лучшему из них.

Позже Барбара поняла, что влюбилась в Энтони с первого взгляда.

К её удивлению, Энтони не стал приподнимать вуаль, чтобы взглянуть ей в лицо; возможно, он был больше турком, чем она предполагала. Всё же он смотрел на неё, отвечая на вопросы, и в конце концов она догадалась, что он весь в ожидании.

На свадебный завтрак вся конгрегация собралась во дворце Корнаро, к ним присоединились великий везир и несколько военачальников.

Здесь наконец Барбара смогла поднять вуаль и позволить своему мужу увидеть, что ему было даровано.

– Я, наверное, самый счастливый человек, – сказал Энтони, целуя её руки.

Но он не целовал её в губы и ничем не выдавал своих желаний... в то время как Барбара сгорала от нетерпения. Теперь её судьба была решена, и она хотела познать все тайны брака. Такое завершение брачных отношений с неким избранником было предопределено судьбой с момента половой зрелости. Теперь, когда это наконец случилось, она чувствовала страстное желание.

Речи были скучными, как и тосты. Она едва прикоснулась к еде и выпила ровно столько, чтобы смочить губы. Взгляд её был устремлён вдаль, время от времени она украдкой оглядывалась по сторонам. Муж едва смотрел на неё, но свекровь постоянно улыбалась, как бы поддерживая её.

Торжество наконец было завершено, и настало время покинуть дом родителей. Служанки уже направились в Галату ко дворцу Хоуков, чтобы ждать там прибытия госпожи.

Барбара поднялась наверх, чтобы в последний раз исповедоваться.

– Храни веру, дитя моё, храни веру, даже если тебя бросят в пылающий очаг, – говорил священник.

– Будь мужественной, – молила Беатриче, в последний раз обнимая дочь.

– Я постараюсь, мама, – обещала Барбара.

«Меня ждёт счастье, – говорила она себе. – И преданность вере может чуть-чуть подождать».

Вся конгрегация собралась во дворце, и если свадебная церемония была романско-католической, то теперь Хоук-паша должен был везти свою жену домой по турецкому обычаю, как того требовали его положение и султан.

Конь был богато убран, и Барбаре, совершенно покорной, это понравилось. Под аплодисменты наблюдавших Энтони взял Барбару за талию и с лёгкостью посадил её во второе седло; её правую ногу он вставил в стремя, потом то же самое сделал с левой. Впервые она сидела на коне в платье, а не в костюме для верховой езды, впервые она была в туфлях, а не в сапожках, и ощущала она себя очень странно.

Но когда впервые муж коснулся её тела, а не просто руки, это ощущение было ещё более необычным.

Приветствия стали ещё громче, когда Энтони повёл коня со двора. Барбара испугалась, увидев, что. улица заполнена людьми, которые хотят поприветствовать молодожёнов и сказать им слова напутствия. И хотя в её доме говорили по-итальянски, Барбара немного знала турецкий и поняла, что в основном ей давали не самые пристойные советы.

И вновь возблагодарила небеса за свою вуаль...

Путь к переправе показался Барбаре самым длинным в жизни, муж ни разу не обернулся, чтобы посмотреть на неё. Двое его слуг с трудом удерживали людей, которые пытались дотронуться до Барбары и оторвать кусочек её платья на память.

Потом, во время переправы, Барбара наконец смогла немного расслабиться, но вновь напряглась, увидев огни дворца Хоуков, который возвышался на одном из холмов.

В Галате улицы были шире, чем в старом Константинополе, к тому же зевак на них оказалось меньше. Теперь Барбара могла подумать о приближающихся минутах... и часах... о приближающемся начале жизни.

Энтони Хоквуд повёл невесту вверх по холму к своему дворцу. Во дворе их встречали слуги. Он повернулся к ней впервые с тех пор, как они покинули дворец Корнаро, и снял её с коня. Но вместо того чтобы поставить девушку на землю, он взял её на руки и понёс по широкой лестнице на галерею. Люди приветствовали их.

Барбара обняла его за шею и взглянула ему в лицо. Он посмотрел на неё, и она улыбнулась, не найдя ответа в выражении его лица.

«Он нервничает даже больше, чем я», – сделала она неожиданный вывод.

Поднявшись по ступеням, они оказались в просторных светлых покоях. В дальнем конце комнаты был раздвинут занавес, за которым оказалась ещё одна комната, находящаяся на две ступеньки выше. Там стоял диван, широкий и длинный, заваленный яркими подушками.

Три служанки низко поклонились хозяйке.

– Можете идти, – сказал им Энтони.

Они выпрямились и с удивлением посмотрели на Барбару.

– Кто поможет мне, господин? – тихо спросила она. Впервые Барбара напрямую обращалась к Энтони.

– Мы справимся сами, – ответил он.

– Ступайте, – приказала Барбара девушкам.

Они поспешили выйти, перешёптываясь между собой.

Энтони подождал, когда закроется дверь, затем понёс Барбару к дивану и бережно положил её.

Затем он выпрямился и посмотрел на неё.

– Я ничего не знаю о том, чему училась венецианская госпожа, – сказал он.

– Уверяю, господин, я знаю всё, с чем могу столкнуться в жизни, – скромно откликнулась Барбара. Она надеялась, что это правда.

– Что ты знаешь обо мне? – спросил Энтони, отстёгивая саблю. Барбара не знала, нужно ли и ей раздеваться, но решила полежать на мягких подушках, посмотреть на него и немного успокоиться.

Он положил саблю на стул, вернулся к дивану, опять посмотрел на неё. Она приподнялась.

– Научили ли тебя тому, как обнимать варвара? – спросил он.

– Я не думаю так о тебе, господин.

– И всё же, как ты считаешь: это твоя судьба?

– Да, это моя судьба, господин, и я готова ко всему. – Она облизнула губы.

Они не отрываясь смотрели друг на друга, затем он внезапно наклонился и поцеловал Барбару, взяв её лицо в ладони.

Это был грубый поцелуй варвара. Губы её раздвинулась, их языки встретились, и она почувствовала его руки на своём теле. Не зная, что делать дальше, Барбара откинулась назад... Энтони лёг на неё, потом рядом с ней, продолжая целовать. Он гладил её грудь, затем его рука скользнула вниз по животу к промежности.

Инстинктивно ноги её поднялись и были схвачены. Его пальцы скользили по материи, пытаясь найти тело. Барбара вздохнула, и он оторвал свой рот, смотря вниз и одновременно обнажая её ноги, а затем бёдра. Барбара порывисто дышала от страха и возбуждения.

Это было более грубо, чем она ожидала. А также более страстно. И всё же необыкновенно нежно.

Она инстинктивно потянулась к юбке, но Энтони задержал её руку.

– Я хочу смотреть на тебя, – сказал он.

Она глубоко вздохнула и заставила себя успокоиться. Энтони встал и разделся. У Барбары не было братьев, и она никогда не видела мужского мускулистого тела. Мать её рассказывала обо всём сопутствующем браку, но порекомендовала обращать как можно меньше внимания на мужские половые органы и, если возможно, даже закрывать глаза.

Но как она могла удержаться и не посмотреть на столь прекрасное тело или такой большой фаллос!

Барбара села, чувствуя, что больше не может лежать.

– Я испугал тебя? – спросил Энтони, возвращаясь к дивану.

– Да, – прошептала она.

– Я буду нежен. Разденься, пожалуйста.

У неё снова перехватило дыхание. Она стала развязывать платье. Энтони снял чепец и освободил её волосы. Они свободно рассыпались по плечам.

Затем он взял её за плечи, потянул вперёд платье. Оно соскользнуло к бёдрам, затем на пол. Барбара неотрывно смотрела на него, снимая нижние юбки, одну за другой до последней. Энтони залюбовался её грудью, торчащие соски которой проступали сквозь тонкую материю.

Он потянулся к ней снова, собрал с бёдер рубашку, потянул её вверх, снял и сбросил на пол.

С закрытыми глазами она стояла перед ним, обнажённая и дрожащая всем телом от плечей до мысков, и это было самым прекрасным из того, что он когда-либо видел.

Какое-то мгновение он боялся дотронуться до неё... Наконец её глаза открылись и она взглянула на него.

– Я нравлюсь тебе, мой господин? – прошептала Барбара.

– Нравишься ли ты мне? – спросил он. – Нравишься ли ты мне?

Он медленно протянул руку, дотронулся до её сосков, затем погладил каждую грудку. Потом ладонь его нежно скользнула по её плечу, спине, и она оказалась в его объятиях, он крепко прижал её, ища губы.

Барбара ощутила, как руки его скользнули вниз по спине к ягодицам, и почувствовала его своей промежностью. Незнакомые ощущения наполнили её сознание, накатываясь одно за другим; чувственное осознание беспомощности, возбуждающее желание как-то участвовать, перехватывающая дыхание неизвестность, набухающий ком желания, грозящий взорваться внутри неё, – всё вместе лишило её способности мыслить, оставив только возможность чувствовать.

Барбара почувствовала, что оторвана от пола и вновь лежит на постели. Она посмотрела на мужчину над собой, лицо его было серьёзным, но наполненным страстью. Она скорее почувствовала, чем увидела, как он раздвинул её ноги, осторожно дыша и водя пальцами, но всё это проделывая исключительно нежно.

Он взял её за ягодицы и приподнял над постелью, чтобы войти в неё. Её ноги инстинктивно сомкнулись на его спине, обняв его так крепко, как только возможно. Внезапно она почувствовала резкую боль, заметалась на подушках и одновременно поняла, что Энтони уже проник в неё.

Когда Энтони внезапно замер, она тоже остановилась и посмотрела на мужа.

Увидев, что он улыбается, она расслабилась.

–Да, – сказал он. – Ты мне очень нравишься.

Глава 18
КОНЕЦ ЭПОХИ

– Входи и садись, – сказала Фелисити, приглашая невестку.

Барбара колебалась. Первый раз после свадьбы, которая состоялась неделю назад, Энтони покинул её. Сегодня он отправился принимать полномочия капитана флагманского корабля османского восточного флота.

Поэтому Барбара оказалась одна. В течение этих семи дней восторг переполнял её, она почти никого не замечала в доме. Даже служанок, которые купали её, готовя к очередному упоению любовью, – женщин, которых она знала всю свою жизнь, – она видела как будто во сне. Реальность начиналась лишь в объятиях Энтони.

Но теперь он ушёл, и Барбару пригласила к себе свекровь, которую, как тень, сопровождала женщина-арабка.

Барбара поклонилась Фелисити, проигнорировав Айшу.

– Ты очень понравилась моему сыну, – сказала Фелисити.

– Госпожа очень добра ко мне, – пробормотала Барбара.

– Я просто повторяю слова сына, – отозвалась Фелисити. – То, что он обрёл счастье, делает и меня счастливой. А теперь я хочу спросить тебя вот о чём: нравится ли он тебе?

Барбара хорошо знала ответ на этот вопрос.

– Как может женщине не понравиться такой мужчина, госпожа? – спросила она в свою очередь.

Фелисити изучала её несколько секунд, а затем пригласила сесть рядом с собой. Барбара повиновалась, её руки лежали на коленях.

– Возможно, ты первая христианская жена, взятая одним из Хоуков без насилия, – заметила Фелисити.

Барбара нахмурилась.

– Меня, между прочим, насильно вырвал из отцовского дома Гарри Хоквуд. Я даже стреляла в него из револьвера. И всё же я смогла полюбить его. Так что, дорогая моя девочка, ты в лучшем положении по сравнению с остальными.

– Наверное, – задумавшись пробормотала Барбара.

Фелисити продолжала изучать её, а затем внезапно сказала:

– Айша, мне нужны малиновые нитки. Принеси, пожалуйста.

Айша поднялась и вышла из комнаты.

– По нраву ли тебе дело твоего мужа? – спросила Фелисити, понижая голос.

– Не моё дело – критиковать мужа, – ответила Барбара, заподозрив ловушку.

– Ты должна это делать, Барбара, – сказала Фелисити. – Энтони сражается за очень жестокого человека. Хозяин может быть доволен им, но вдруг его настроение изменится, и тогда ты найдёшь своего возлюбленного со струной, затянутой на шее, – вздохнула она. – Такая участь настигла меня. Энтони сражается за варвара, который мечтает о том, чтобы стать властелином. Кто знает, когда жадные глаза Сулеймана воззрятся на Венецию? И тогда твой муж поведёт флот бомбардировать собор Святого Марка... Отнесёшься ли ты к этому столь же хладнокровно? Сможешь ли ты спокойно наблюдать, что твоих сыновей воспитывают как турок, а дочерей отправляют в гарем?

Барбара почувствовала, что тяжело дышит, когда эта странная женщина выразила словами те страхи, которые преследовали её в ночные часы. Но ведь эта женщина – мать её мужа.

– О нашем сегодняшнем разговоре никто не должен знать, – предупредила Фелисити. – Айша близка и дорога мне, но для неё Сулейман – почти Бог, и она не захочет слышать хулу в его адрес. Также и Энтони не должен ничего знать. И всё же мы должны объединить наши усилия и отвратить его от того небожеского дела, которому он служит.

– Чего мы добьёмся этим, госпожа?

– Мы должны убедить его покинуть османцев и пойти на службу к христианам. Разве ваш дож не хотел бы, чтобы ему служил такой известный моряк?

Барбара не знала, что ответить. Она предполагала, что все в Венеции ненавидели Хоук-пашу так же, как Драгута или Хайреддина. Если бы Энтони ступил на землю Венеции, его мгновенно казнили бы.

– Я чувствую, что ты согласна со мной, – сказала Фелисити и, заслышав звук шагов Айши, прервала разговор. – Продолжим позже, когда останемся наедине.

Османские суда рассыпались по всему Эгейскому морю. Это было самой величественной картиной, которую Энтони когда-либо видел. Он гордился, возможно, самым замечательным моментом его жизни.

Флот состоял из трёх эскадр по восемьдесят галер в каждой. Центральной эскадрой командовал Али Монизиндаде-паша, левой – Улуч-Али-паша – он был деем Алжира, но предпочёл искать славу под знамёнами султана, – правой – Пертав-паша. Дул северный бриз, и паруса были подняты. Галеры двигались быстро. Вёсла ритмично ударялись о воду, сверкнув на мгновение, перед тем как быть опущенными. Слышался мерный стук барабанов, заглушавший всплески воды, рассекаемой огромными сверкающими, обитыми металлом носами.

На передних палубах размещалось по две пушки, бомбардиры были готовы в любую минуту выполнить приказ. На мачтах реяли флаги командиров, а на флагманских судах – знамёна адмиралов; на мачте галеры Али-паши развевалось знамя султана.

Это было великолепное зрелище: и корабли и люди принадлежали самой внушительной силе на земле.

– Нашлось бы только, с кем сразиться, – улыбнулся Али Монизиндаде.

Был вечер, корабли стояли на якоре в просторной бухте на южном берегу острова Санторини, образовавшейся в результате землетрясения много столетий назад. Некоторые учёные считали, что землетрясение на Санторини легло в основу легенды о потерянном острове Атлантида. Но никаких видимых свидетельств существования острова в кристально-прозрачных водах видно не было.

Адмиралы потягивали шербет в ожидании ужина. Они ждали, что скажет им главнокомандующий.

– Однажды испанцы вернутся сюда, – невзначай заметил Улуч-Али.

– Сомневаюсь, – возразил Али Монизиндаде. – У них в мыслях только Атлантический океан.

– Может, нам следует поискать их в океане? – предположил Энтони Хоквуд.

Об этом мечтал его отец, так говорил ему Драгут. Гарри Хоквуд находился в одной из экспедиций в Атлантике, когда взял в плен Фелисити. Но после смерти Гарри Хоквуда турки редко отваживались выходить в Гибралтарский пролив.

«Средиземноморье – наше», – частенько говаривал Драгут.

– И если новый король Испании соберёт экспедицию, ему придётся встретиться для начала с нашим другом Драгутом, – отметил Али Монизиндаде.

– Ты считаешь, что он на самом деле послал свои галеры на восток против нас? – спросил Пертав.

– Ба! Они потеряют кучу времени в этих водах. Им нужен сильный ветер для манёвров. А мы не сражаемся во время штормов. В нужный сезон наши галеры обойдут их и разобьют в пух и прах, не дав возможности даже выстрелить в ответ.

– А что ты скажешь насчёт судов, которые называются галеасы? – спросил Хоквуд. – У них есть и паруса и вёсла... Говорят, они похожи на огромные плавучие крепости.

– Видел ли ты хоть одно из них, Хоук-паша?

– Издалека, – кивнул Энтони. – Но Драгут решил не приближаться в тот раз, и мы уплыли.

– И они не погнались за вами?

– Мы были слишком быстры для них.

Али Монизиндаде рассмеялся, хлопая себя по бёдрам:

– Вот тебе и ответ. Корабль типа галеаса – это не галера и не галеон, ни рыба ни мясо. Он сойдёт за плавучую крепость... но нам не нужны крепости на море. Нет, нет, Хоук-паша. Тебе хорошо известно, как важна манёвренность судна. В Средиземном море именно галеры обладают этим качеством, а у нас самый большой флот галер в мире. – Он подмигнул. – Так же, как и самые хорошие командиры.

– А вдруг у Филиппа Испанского будет галерный флот больше нашего? – спросил Улуч-Али.

Али Монизиндаде погладил бороду:

– Ты хочешь сказать, что Филипп более могуществен, чем падишах?

– Ни в коем случае, – запротестовал Улуч-Али. – И всё же он могущественный монарх.

– Если он построит галеры, мы сделаем то же, – сказал ему Али Монизиндаде.

– Мы можем обладать величайшим флотом в мире, – вмещался Хоквуд, разогретый спором. – Но предположи, что флотилии Испании, папства, Генуи, Венеции объединятся. Разве они не превысят нас по численности?

Али Монизиндаде снова рассмеялся:

– Я сомневаюсь. Предположим лучше, Хоук-паша, что солнце столкнётся с луной... Разве не разрушит это происшествие всю землю? Испания и папство вместе? Разве они объединялись когда-нибудь против Хайреддина и твоего отца? Или против Драгута и тебя самого? Они слишком ненавидят друг друга. По поводу Генуи и Венеции скажу: они слишком старые враги, старее, чем турки и неверные. То, что ты предполагаешь, невозможно из-за природы людей. – Он вдруг посерьёзнел. – Я сожалею об этом так же, как и ты. Моё сокровенное желание – повести флот падишаха на битву против христиан. Но этому не бывать никогда. Нам предстоит ещё много походов прежде, чем это произойдёт, друзья мои. И я скажу вам, против кого мы будем воевать: против наших знакомых и друзей.

Адмиралы подёргивали бороды. Они знали по слухам, что Сулейман и его младший сын Баязид поссорились и что Баязид ушёл в горы Анатолии. Он ещё не начал открытый мятеж, но, без сомнения, султан был недоволен.

– Разве оба принца не сыновья русской женщины? – спросил Улуч-Али.

– Действительно, это так, – согласился Али Монизиндаде. – И что более важно: разве Баязид не лучше Селима? – Он приложил палец к губам. – Я говорю как предатель. Не поймите меня неправильно. Пока падишах не изменит свою волю, Селим – мой будущий хозяин, и я буду служить ему до последнего дыхания, даже если его и называют Пьяницей. Я могу только сожалеть, что хорошего человека ждёт петля. – Он положил руку на плечо Энтони – жест дружбы и доверия у мусульман. – Мужчина должен выполнять свои обязанности и хранить свои мысли при себе. Помни об этом...

Этот разговор на многое открыл глаза Энтони. Внезапно он понял, что находится в центре политических интриг, разгорающихся в самом сердце османского двора. Энтони слышал об этом, ещё когда был в Алжире. Фелисити всегда рассказывала ему то, что узнавала сама, а Драгут делился с ним тем, чем считал нужным. Отец Энтони пал жертвой подобных интриг так же, как и его прадед. Вильям Хоквуд остался жив, наверное, только благодаря его особенному таланту.

Энтони понял, что его собственные способности должны быть ниже. «Выполняй свои обязанности и держи свои мысли при себе», – таким девизом необходимо руководствоваться, даже если ты вынужден служить Пьянице. Потому что, без сомнения, принц Селим пил. Многие турки прикладывались к спиртному. Но из-за того, что винопитие было запрещено Кораном, они пили тайно и старались сдерживать себя. Очевидно, принц никогда не мог остановиться вовремя. Иногда он пил не скрываясь и частенько показывался на публике в безобразном виде.

То, что такой человек станет султаном, тревожило, и всё же это обязательно произойдёт, если Сулейман не предпримет мер.

В Баязиде многие видели продолжателя дела его деда Селима, но он должен погибнуть, потому что не может больше выносить неполноценность своего старшего брата. Это, конечно, трагедия.

Но долг превыше всего. Энтони знал, что должен идти туда, куда укажет падишах. Драгут всегда повторял это.