Текст книги "Османец"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)

Но возвратиться ему не разрешили. Великий везир написал, что судьба принца Джема – главная забота Вильяма. Он должен регулярно видеть принца и следить за тем, чтобы он действительно находился в заточении.

Борджиа охотно согласился на то, чтобы Вильяма раз в месяц пропускали в Ватикан и чтобы он мог наблюдать через окно за Джемом, совершающим прогулки во внутреннем дворике.

Когда-то Вильям думал, что ненавидит убийцу своей жены и детей более, чем кого-нибудь на земле. Но приключения последних лет смягчили боль об этих несчастных мучениках, и теперь он чувствовал жалость к несчастному принцу, приговорённому к пожизненному заключению, зная, что оно может закончиться только смертью.

– Но смерть – общий конец для всех нас, – сделал вывод Борджиа. – Важно другое: живи пока живётся. Джему живётся не так уж и плохо. Он, возможно, чахнет, но не от голода. Мы раскрыли ему тайну прелести вина, и теперь он законченный пьяница. Один раз в неделю ему позволяют развлекаться с двумя проститутками. В конце концов, он ведь турок. – Кардинал засмеялся.

Вильяму казалось, что его выслали из Константинополя навсегда. Недели превращались в месяцы, месяцы – в годы... Вечный город жил своей весёлой жизнью, Иннокентий наслаждался властью, а Джулиано делла Ровере и Родриго Борджиа тасовали исход следующих выборов.

Под влиянием делла Ровере Папа Иннокентий объявил крестовый поход против турок. Это могло обернуться серьёзными последствиями, потому что с Востока доходили новости, что поход против Египта стал не таким простым делом, как предполагали Баязид и Энтони Хоквуд. Османский флот и армия могли оставаться задействованными в боях ещё некоторое время.

Но, как и предсказывал Борджиа, крестовый поход умер, ещё не родившись. Возможно, времена крестоносцев давно прошли, и народ был больше обеспокоен собственными мирскими делами, чем войной с риском для жизни за религиозные идеалы.

Таким образом, жизнь продолжалась. У Вильяма был уютный дом в Риме, предоставленный ему кардиналом Борджиа. Там он жил вместе с Хусейном, опекаемый многочисленными слугами.

Вильяму подавали блюда и напитки, какие бы он ни пожелал, ему назначили жалованье из казны султана. Он мог пользоваться услугами Маргариты в любое время. Искусная куртизанка удовлетворяла все его желания, и он воздерживался от связей со знатными римлянками, которые по-прежнему бросали на него заинтересованные взгляды.

И также казалось, что Вильям с удовольствием принимает доверительную дружбу Родриго Борджиа. Вильям хорошоvпонимал своего наставника и осознал, что кардинал не делает ничего, не просчитав возможной выгоды для себя. Таким образом, Вильям знал, что дружба Борджиа была такой же ложью, как и все его остальные чувства. Но Вильям Хоквуд являлся послом Баязида, и у него не было и капли сомнения, что великие планы Борджиа включают в себя тесные взаимоотношения с Портой.

– Когда я объяснял тебе, что союз между Ватиканом и Портой невозможен, – говорил кардинал, – я имел в виду, что он расколет христианский мир на части. Но из этого не следует, что мы не должны понимать друг друга. Наш общий враг – империя Габсбургов. Она граничит с Османской империей, она нависает над моей территорией жаждущим крови вампиром, мечтая только о расширении своих владений. Если когда-нибудь твой хозяин пойдёт войной на Вену, это принесёт пользу нам обоим. Я просил бы передать это пожелание твоему хозяину.

Вильям охотно, сделал это. И всё же чем больше он наблюдал за кардиналом, тем меньше доверял ему. Борджиа обладал всеми воображаемыми и невообразимыми пороками. Будучи вхожим в дом кардинала, Вильям провёл много оживлённых недель в Тиволи. Здесь он наблюдал за воспитанием пятерых детей кардинала и был удивлён интимностью, с которой они делились друг с другом и с отцом.

Однажды Вильям нагрянул неожиданно и обнаружил кардинала И Ванодзу в саду. Они возились там с маленькой Лукрецией. Несмотря на то что женщина была одета, Вильям не мог избавиться от впечатления, что их игра была весьма сексуальной. Да, действительно, Ванодза была любовницей кардинала, но ведь Лукреция – его собственная дочь, и ей всего восемь лет!

Девочка оставалась смеющимся счастливым ребёнком, но этого нельзя было сказать о её брате Цезаре. Он уже вышел из переходного возраста и превратился в красивого и удачливого юношу. Цезарь мог быть милым, когда хотел, но иногда Вильям замечал, что мальчик смотрит то на одного, то на другого гостя отца глазами, сверкавшими, как у змеи. Без сомнения, Цезарь будет достойным сыном своего отца, полагал Вильям.

На одном из ужинов некоторые из гостей кардинала тяжело отравились: Началась всеобщая суматоха, кардинал звал слуг и докторов, горько сетовал, что такое несчастье случилось за его столом.

Несчастным людям ничем не могли помочь, и они умерли после длительной агонии. Вечер закончился в общем унынии, гости ушли, а Вильям задержался выразить свои соболезнования хозяину дома. Он нашёл Борджиа в передней, куда перенесли тела. Тот стоял, уставившись на трупы. Лица покойников начали темнеть, указывая на отравление ядом, а не на естественную смерть.

Глава 10
ГАРЕМ

Папа Александр оттащил Вильяма от окна.

– Я согласен, что она самое красивое создание, – заметил он.

«Гораздо более красивое, чем я её помнил», – вдруг понял Вильям.

– Я не понимаю, – запнулся он.

– Это очень просто и очень трогательно. Эме преданно тебя любит. По меньшей мере, она считает себя обручённой с тобой. Услышав от отца, что ты изгнан из Франции, она наотрез отказалась быть помолвленной с другим. Ни наказания, ни неделя заточения в своей комнате, ни беседы с самой Анной не могли убедить эту упрямую маленькую головку. В конце концов, ей предложили или выйти замуж за того, кого выберет для неё Анна, или постричься в монахини. Было решено, что её будущим займутся другие.

– Благородная Эме, – сказал Вильям. – Но что она делает здесь?

– Проследив её судьбу, мы без труда выяснили, где она укрывалась, – объяснил Борджиа. – Было непросто вызволить её оттуда. Это стоило мне больших хлопот.

– И вы ни разу ничего не сказали мне об этом?

– Я не хотел будоражить тебя напрасными надеждами, так как не уверен в своём влиянии во Франции. Однако всё это позади. Некоторое время она находилась в Риме в монастыре, мать-настоятельница которого всецело предана мне. Эме, конечно, не знает о твоём присутствии и о целях твоего пребывания здесь. Потом я был выбран Папой Римским и получил возможность привезти её в Ватикан – и вот она здесь. – Он пристально взглянул на Вильяма. – Ты уверен, что всё ещё любишь её? Вступив в лоно церкви, она должна была отказаться от всех мирских благ, а значит, и от права на наследство. Когда-то она была самой богатой наследницей во Франции, а теперь она самая бедная...

– Конечно, я всё ещё люблю её, ваше святейшество, – почти закричал Вильям. И в этот миг у него не было никаких сомнений. Это прекрасное лицо... – Но зачем ей быть здесь, если она приняла священный обет?

– Это действительно была трудная задача, когда я был кардиналом, – сказал Александр. – Но Папа Римский своей властью может освободить монахиню от её обета.

– Но согласна ли она?

– Конечно,– заявил Александр. – Я не стал бы тратить столько времени и усилий, чтобы всё это было перечёркнута дурацким капризом девчонки. Она будет освобождена от обета, и я поженю вас. Разве это не превосходно? В свою очередь, ты по-прежнему будешь передавать мои предложения своему хозяину.

Как всегда, Вильям поддался напору Борджиа и проникся его слепой уверенностью, что всё, что бы он ни объявил, будет сделано и воспринято с радостью. Но когда неделю спустя он получил сообщение, что Папа Александр примет его в Ватикане за ужином вместе с невестой, то ему стало как-то не по себе.

На этой неделе Вильям не встречался с Маргаритой. Она была раздосадована, поскольку считала себя почти его женой. При этом Маргарита настаивала на том, чтобы её услуги оплачивались, и продолжала предлагать себя другим, когда Вильям в ней не нуждался. Вильям почувствовал почти что целомудренность новобрачного, когда входил в апартаменты Папы Римского. Там он увидел Папу Александра и его любимого сына Цезаря, высокого красивого юношу семнадцати лет, ставшего теперь епископом Валенсии. Он был благодарен Папе Александру, что сюда не пригласили юную Лукрецию.

– Я с нетерпением ждал этого вечера, – мягко начал Александр, – потому что собираюсь сделать тебе подарок, а это всегда радует меня. Теперь возьми себя в руки... Синьорина Ферран всё ещё не знает о том, что ты здесь, но она, это бедное дитя, и так уже достаточно смущена. Спрячься за занавеской и жди моего приглашения.

Вильям от волнения сходил с ума, но повиновался, вглядываясь сквозь занавеску во внутренний проход. Через несколько мгновений в нём появилась Эме. Она сняла монашеское облачение и была одета по последней римской моде. Расшитая мантия с горностаевой опушкой спускалась до пола, юбка, подобранная левой рукой, открывала тёмно-зелёное платье; платье было декольтировано скромным квадратным вырезом. Её головка была укрыта чёрным вельветовым капюшоном, спадающим на плечи; её пальцы унизывали золотые кольца.

Она смущённо осмотрелась и упала на колени, чтобы поцеловать перстень Папы Римского.

– Моя дорогая девочка. – Александр говорил на итальянском языке, который она, очевидно, выучила во время её пребывания в римском монастыре. – Моя дорогая, дорогая девочка...

Он помог ей подняться, она, в свою очередь, сделала реверанс Цезарю.

Цезарь пожирал её глазами.

– У меня для тебя большой и приятный сюрприз, – признался Александр.

– Сюрприз? – Эме затаила дыхание.

Первый раз за восемь лет Вильям услышал, как она говорит, и поразился, насколько её голос окреп и стал глубже.

– Последние несколько дней были для меня сплошным сюрпризом, святой отец. Я так растеряна. Мать-настоятельница сказала мне, что я освобождена от обета. Как это может быть? А этот наряд, в который мне приказано одеться...

Борджиа взял её руку и подвёл к дивану.

– В действительности всё очень просто, моя дорогая. Ты вообразила, что призвана служить Богу. Да, это так, но это призвание всех нас. Но каждый из нас служит Господу по-своему. Как бы выжил мир, если бы все мужчины стали или священниками, или моряками, или солдатами? Или все женщины стали бы монахинями? Такое положение вещей неправильно. Ты ошибалась, предполагая, что Бог призвал тебя к целомудрию. И моя приятная обязанность – освободить тебя от такой жизни.

Эме уставилась на него, безуспешно пытаясь освободить руку, но Борджиа крепко держал её.

– Но я дала священный обет, святой отец. Никто не может освободить меня от него.

– Никто не может, это так. Но Папа Римский не обычный человек.

Эме всё ещё смотрела на него, постепенно понимая, что он слишком сильный противник, чтобы спорить с ним.

– Что я должна сделать, святой отец? – тихо спросила она.

– Я хочу только одного, дитя моё, твоего счастья. Не более и не менее... Твоё счастье ждёт тебя.

Он сделал знак, и Вильям вышел из-за занавески.

Эме изумлённо смотрела на него.

– Мой Бог! – прошептала она.

– Это всё, что ты можешь сказать, – поинтересовался Папа Александр, – своему суженому?

Краска выступила на её бледном лице.

– Моего суженого уничтожили.

– Суженый не может быть уничтожен. Обручение – это фактически то же, что и женитьба. Осталась только заключительная часть. Ты и теперь не поприветствуешь своего мужа?

Эме снова посмотрела на Вильяма, её губы слегка приоткрылись.

– Принимай свою жену, Вильям, – пригласил Александр.

Вильям шагнул вперёд, взял Эме за руку и поцеловал сладко пахнущую ладонь.

– Я счастлив и потрясён, – сказал он. – После стольких лет я снова с тобой, моя дорогая Эме.

Эти слова были какими-то бедными и вызвали усмешку Цезаря Борджиа, но ничего другого Вильям тогда произнести не мог.

– Ты хочешь жениться на мне? – спросила Эме.

– Вы уже женаты перед лицом Господа Бога, – объяснил Александр. – Осталась только церемония, которую я проведу сам. И мир супружеского блаженства раскроется перед вами...

– Я обручена с Господом! – потеряв самообладание, крикнула Эме. – И никто не может изменить моё решение.

– Я уже изменил его, – спокойно напомнил Александр.

– Как вы можете допустить это? – спросила Эме Вильяма. – Да, я была обручённой с вами... Но потом я приняла святой обет. Синьор Хоквуд, я молю вас... Это смертный грех...

Губы её дрожали, чувствовалось, что она вот-вот разрыдается. Это была не та девушка, которую можно было принудить к чему-либо...

Вильям посмотрел на Александра.

– Если эта мысль претит ей, святой отец...

– Какая чепуха! Я ещё не встречал девушку, которую бы не пугала мысль о потере девственности... Но также я не видел ни одной, которая вспоминала бы об этом после. Идёмте, гости ждут нас. Свадебный обряд состоится немедленно. Такова моя воля.

Эме закричала.

– Это будет преступлением перед Богом. – Она смотрела то на одного, то на другого, и Вильяму хотелось оказаться где-нибудь в другом месте.

– Если ты будешь богохульствовать, – зарычал Борджиа, – я прикажу выпороть тебя. Идём!

Цезарь ожидал у двери. Распахнув её, они оказались в просторных внутренних покоях. Посередине находился большой стол, сервированный на множество персон; все ожидали новобрачных. При виде свадебной процессии гости зааплодировали.

– Возьми её за руку, Вильям, – приказал Александр, – и идите за мной.

Вильям сжал правую руку Эме. Она хотела освободить её, но потом передумала.

– Я думала, что вы великодушный человек, – пробормотала девушка.

Вильям промолчал, потому что не знал, что ответить. Ум его напряжённо работал. Он должен потакать Александру во всём – это входит в его обязанности, но и не только поэтому. У него и свой интерес. Слишком давно он лелеял мечту об этой девушке. Другого выхода просто нет. Вильям слишком хорошо знал, что Александру бесполезно перечить. Если Вильям не возьмёт Эме себе, её, несомненно, обольстят или сам Борджиа, или Цезарь... Он заметил, как эти двое алчно смотрели на неё. Несмотря на юность Цезаря и недавнее назначение кардиналом, Рим был полон сказаниями о его похождениях и неразборчивости в средствах, если он преследовал женщину, которая пришлась ему по вкусу. Всё ещё ходили слухи о красивой девушке, обнажённое тело которой было найдено в Тибре. Это произошло через три месяца после того, как жених девушки был убит, а она сама похищена, чтобы стать игрушкой для Борджиа.

Конечно, если бы всё можно было объяснить Эме, она поняла бы своё положение.

Во время церемонии Вильям почти ничего не слышал. Он был слишком взволнован близостью этой девушки, ощущением тепла её руки. Он помнил только, что Александр резко заговорил с ней, когда она не захотела подчиниться. Потом она повторила то, что нужно, почти шёпотом.

Последующий пир казался не менее нереальным. Было выпито много вина, говорились разные тосты. Вильям разделил со всеми свою часть выпитого, пытаясь найти в себе мужество для того, что должно последовать позже. Он слушал непристойные шутки и время от времени поднимал глаза на свою невесту. Она была бледна, её сжатые губы прикасались к бокалу только по необходимости.

– Она не может дождаться постели, – объявил Борджиа. – Её волнение понятно – после восьми лет ожиданий её возьмёт мужчина.

Последовал взрыв смеха.

– На ложе! – начали скандировать гости. – На ложе!

Дамы окружили Эме, вывели её из-за стола и увели. Таким точно образом мужчины сопроводили Вильяма. Все были охвачены разгульной непристойностью.

– Здесь? Святой отец... – Вильям задыхался. Он ожидал уединения.

– Эту ночь вы проведёте под крышей Ватикана, – объявил Папа Александр. – Нет более святого благословения бракосочетанию, чем нынешнее.

С Вильяма сорвали одежды и, облачив в вышитую ночную сорочку, сопроводили в спальню. Здесь уже находились женщины. Они окружили его, целуя его лицо, протягивая жаждущие руки к его телу, щупая его сквозь тонкую материю. Их искусные движения возбудили Вильяма, и женщины закричали от восхищения.

Эме сидела на постели, откинувшись на подушки. На ней была белая льняная сорочка и такой же белый чепец, скрывавший её великолепные волосы. Лицо было бледным, за исключением гневного румянца на щеках.

С воплями и улюлюканьем гости сопроводили Вильяма до кровати, и Цезарь сорвал простыни. Эме сидела, подогнув ноги, ночная рубашка закрывала их до лодыжек. Она не сопротивлялась, когда Цезарь поднял рубашку до бёдер, и только содрогнулась, когда двое других мужчин схватили её за лодыжки и распластали на постели...

Вильям никогда и не мечтал увидеть такую красоту. Наверное, гости были в этом согласны с ним, потому что замерли, увидев узкие бёдра и великолепные ноги, пульсирующий живот. Но затем его уже опускали на Эме, задирая его сорочку до талии.

– Турок! – закричали женщины. – Она вышла замуж на турка.

Крики стали ещё громче, когда обнажился его обрезанный член.

Его положили на неё, раздвинув ей ноги.

– Соблюдайте пристойность! – объявил Борджиа. – Прикройте их для первого совокупления.

Простыня была наброшена на них, и Вильям взглянул на любимое и страдающее лицо. Он почувствовал прикосновение сосков её на удивление большой груди сквозь тонкую материю рубашки.

Когда чепец соскользнул с головы Эме, он содрогнулся от ужаса. На месте великолепных пепельно-белых локонов был обритый череп.

Гости застонали от удовольствия.

– Монахиня! – вопили они. – Турок лишает девственности монахиню!

– У неё отрастут ещё более роскошные волосы, чем были раньше, – сказал Александр. – Давай, Вильям, покажи себя мужчиной! У тебя есть только шестьдесят секунд, или мы сделаем это вместо тебя.

Всё произошло даже быстрее, чем с Серетой. Вильям искал губы Эме, когда входил в неё, и двигался так мягко, как только мог, чтобы не сделать больно. Она стонала, изгибалась, стараясь сдвинуть ноги, но по знаку Цезаря ей прижали колени, сделав беспомощной.

Рот её бешено двигался, когда она снова повернула голову. Его губы оказались около её уха.

– Прости меня, – прошептал он. – Я делаю то, что должен. Но, Эме, я люблю тебя.

Внезапно она издала вздох ужаса, страха и боли... и тогда простыня была сорвана. Вильям лёг на спину, Эме была отодвинута в сторону.

– Есть! – закричал Цезарь, указывая на капли крови на простыне.

– Произошло совокупление! – заорали гости. – Совокупление!

– Достойная попытка, – объявил Александр и погладил Вильяма по голове. – Ты настоящий турок. Теперь идёмте, – закричал он, перекрывая гомон, – оставим счастливую пару наедине.

Возбуждённая толпа покинула комнату, и Александр, дождавшись последнего у дверей, перекрестил новобрачных и вышел.

– Он дьявол, – задыхалась Эме.

– Да, у него есть недостатки. – Вильям поднялся на локте. – Пойми, моя дорогая, я делал то, что должен был. Больше такого не будет.

Она повернула голову, всматриваясь в него. На её щеках были следы слёз.

– Ты изнасиловал монахиню, – задохнулась она. – Ты проклят. Я проклята. Пока это существо – Папа Римский, все мы прокляты.

«Был ли хоть один Хоквуд благословлён на счастье, – думал Вильям. – Или всё человечество, как сказала Эме, проклято?»

Его отец, без сомнений, приходил бы к ней снова и снова и насиловал её для пользы дела. В этом Вильям не походил на отца. Он слишком хорошо запомнил гарем в их доме и нескончаемую тоску Их матери. Также он помнил ту радость, с которой Серета и Маргарита, каждая по-своему, приходили к нему в постель.

Поэтому Вильям решил терпеть. Не теряя надежды, конечно. Она кричала и молилась, но истерики не было. И он готов был поклясться, что сразу после того, как он первый раз вошёл в неё, она обняла его за плечи, возможно, инстинктивно, но тем не менее ему показалось, что это был жест обладания.

Так что его слова: «Я не прикоснусь к тебе снова до тех пор, пока ты сама не захочешь этого», – были вполне искренними.

На следующий день он привёл Эме к себе домой, отдал в её распоряжение свою спальню, а также нанял служанку.

Хусейн, как настоящий турок, был немного удивлён всем этим; мужчины только тогда берут женщин в постель, когда хотят близости. Без сомнения, и другие слуги шептались, но Вильяма это нисколько не беспокоило. К тому же он верил, что Эме поймёт своё положение и вернётся к нему из своего одиночества.

Он рассказал Эме историю своей жизни, объясняя, что должен был сделать. Он рассказал ей о Константинополе, куда они вскоре вернутся, о красотах, которые покажет ей, о доме, который построит для неё. Но её лицо по-прежнему оставалось каменным.

– Если тебя угнетает твоя участь, – сказал он, – давай преклоним колени и помолимся о прощении.

– Я не могу больше молиться, – ответила она. – Я проклята.

Теперь он боялся покидать Рим, а на следующей неделе, посетив Папу Александра, был крайне удивлён.

Александр был явно не в духе:

– Что могло случиться, синьор Хоквуд, если я получил от твоего хозяина известие такого рода? Вот, читай!

Вильям взял пергамент и сразу узнал почерк великого везира.

Он пробежал глазами длинные и цветистые приветствия и замедлил чтение на основной части письма: «Благодаря миру и процветанию своего государства султан рад сообщить его святейшеству, что узурпатор и изменник, известный под именем Джем, более не представляет опасности миру и процветанию империи. В этих обстоятельствах султан не желает, чтобы узурпатор и изменник, известный под именем Джем, возвращался в Константинополь, как и не обеспокоен более содержанием вышеуказанного узурпатора и изменника в заточении. Тем самым султан желает информировать его святейшество, что ежегодные выплаты в сто тысяч крон будут остановлены...»

Дальше читать письмо Вильям не стал. Он взглянул на Борджиа.

– Твой хозяин провёл меня, – рычал Александр.

– Я удивлён так же, как и вы, святой отец, – сказал Вильям. В этот момент он подумал, что потерял здесь десять лет жизни, карауля убийцу жены и сыновей, и вот теперь...

– Нет ли здесь письма для меня?

– Нет!

– Хорошо. Тогда... с вашего позволения, святой отец, я должен тотчас вернуться в Константинополь.

– Ха! А что прикажешь мне делать с этой бесполезной ношей?

Вильям колебался. Он слишком хорошо знал Баязида и не был уверен, что султан также внезапно не поменяет своё решение на противоположное. Он не мог предположить, чем вызвана перемена настроения Баязида.

– Этот человек убил твою жену и детей, – напомнил Александр. – Но теперь я чувствую, что также перестал интересовать тебя. Ты такой же пустослов, как и твой хозяин.

– Это не так, святой отец...

– Я разочарован в тебе, Хоквуд. Оставь меня. Я должен решить, что делать.

Вильям вернулся к себе и отдал приказания слугам упаковывать вещи.

– Мы едем домой, дорогая, – сказал он Эме. – Мы отправляемся в Константинополь.

Эме вздохнула и перекрестилась. Вильям увидел в этом хороший знак. Значит, она на самом деле не верит, что проклята, если пользуется этим христианским жестом.

Тремя ночами позже, когда отъезд был подготовлен, Вильяма снова пригласили на ужин к Папе Александру.

– Я должен пойти, – сказал он жене. – Мы попрощаемся.

Александр был в превосходном настроении и ласково встретил его.

– Я теряю возможность общения с тобой, дорогой Вильям. Это меня очень огорчает, – сказал Борджиа. – Но так как твои намерения оставить меня неизменны, я решил сделать тебе последний приятный сюрприз.

Когда человека ввели в тот самый обеденный зал, где совсем недавно состоялась свадьба, у Вильяма от ужаса перехватило дыхание.

Перед ним стоял принц Джем.

Впервые за одиннадцать лет Вильям лицом к лицу столкнулся с принцем. Долгие годы заточения полностью разрушили этого когда-то высокомерного человека. Принц похудел, хотя его щёки всё ещё были пухлыми, его челюсти были нездорово обтянуты кожей. Плечи его ссутулились. Он был всего лишь на год старше Вильяма, но выглядел как старик.

Увидев Вильяма, Джем испугался и сделал шаг назад.

– Ты обещал освободить меня, – задыхаясь, выговорил он.

– Так оно и есть, благородный принц. Ты свободен с этого момента, – коварно заверил его Александр. – Я просто подумал, что тебе хотелось бы встретиться лицом к лицу со своим старым врагом.

– Он убьёт меня, как только я выйду из Ватикана, – объявил Джем.

– Ведь я пообещал тебе безопасный выезд из моих владений! Синьор Хоквуд придерживается того же мнения. Кроме того, он совершенно забыл прошлое. Разве не так, дорогой Вильям?

– Действительно, я пытаюсь это сделать, святой отец, – ответил Вильям, едва скрывая удивление.

– Великолепно! – объявил Борджиа. – Мне радостно превносить мир и гармонию в отношения между людьми. Давайте поужинаем все вместе!

Вильяма посадили слева, а Джема справа от Папы Александра. Цезарь сидел рядом с принцем, его старший брат, герцог Гандия, сидел слева от Вильяма. За столом присутствовали только мужчины.

Пища была такой же роскошной, как и всё, что устраивал Борджиа. Когда ужин закончился, полуобнажённые девушки начали танцевать перед ними.

– Прикосновение Востока, – сказал Борджиа. Он был в самом радушном настроении. – Ещё немного вина...

В то же мгновение содержимое их бокалов было обновлено.

– Старая традиция Папы Римского, – сказал Александр, – благословение вином, когда достопочтимые гости собираются в дальнюю дорогу. Вы разрешите?

Он протянул руки над бокалом Джема и, сжав пальцы, произнёс:

– Pax vobiscuml.

Потом он выполнил ту же церемонию над бокалом Вильяма. Вильям смотрел на его руки и пытался вспомнить, где раньше он видел этот необычный перстень.

– А теперь тост, – произнёс Александр, поднимая свой бокал. – За турецких друзей, которые покидают нас и которых мы можем больше никогда не увидеть.

– За наших турецких друзей, – повторила вся компания.

Как только Вильям поднёс бокал к губам, он внезапно вспомнил, где в последний раз видел это кольцо – на пальце Борджиа, когда молча взирал на мёртвое тело купца Сакорро. Вильям почувствовал, как дрожь пробежала по его телу. Он знал, что близок к смерти... или к жизни, если ему хватит мужества настоящего Хоука.

Он поставил бокал и уставился на Джема. Принц одним глотком осушил бокал до капли и поставил его на стол со вздохом удовлетворения.

– Ты не выпил, дорогой Вильям, – заметил Борджиа.

– Нет, святой отец. Извините, я внезапно почувствовал себя неважно. Я прошу вашего разрешения удалиться.

– Удалиться? Но ещё только начало ночи. Нет, нет, сядь, выпей немного вина, и тебе будет лучше.

Вильям изучал ситуацию. У каждого гостя из-за пояса торчал кинжал, но ни у одного из них не было меча; в зале не было охраны. Конечно, придётся рискнуть, но ненамного больше, чем пить отравленное вино. Интересно, кого взять в заложники? Конечно, Александр был самой подходящей фигурой, но Вильям не знал, как отреагирует Цезарь, если он захватит его отца. В то же время Александр любил своего второго сына больше, чем любое другое создание на земле, за исключением, правда, Лукреции.

– Прошу простить меня, но я должен немедленно уйти.

Резким рывком Вильям опрокинул свой стул и, обежав стол, схватил Цезаря за плечо и поставил его на ноги. Мгновенно он выдернул шнур из панталон и накинул его на шею молодому человеку.

– Если кто-нибудь из вас шевельнётся, епископ Валенсии – мёртв, – прорычал он.

Цезарь попытался освободиться, но он был беспомощен против отчаянной силы Вильяма.

– Ты сумасшедший, – прохрипел Борджиа. – За это ты будешь вечно гореть в преисподней.

– Без сомнения, у меня там будет неплохая компания, – прорычал Вильям, толкая беспомощного Цезаря к двери. Все остальные замерли как будто заворожённые или увидевшие огромную змею.

Все, за исключением Джема, который внезапно издал душераздирающий крик и упал лицом в тарелку.

– Этот уже пустился в путешествие, – мрачно сказал Вильям и сжал Цезаря так, что тот захрипел от боли.

Некоторые из гостей вскочили.

– Епископ и я также намерены совершить небольшое путешествие, – сказал Вильям. – Вы можете продолжать веселиться. И позаботиться о том, чтобы никто не покидал этот зал в течение двух часов. В противном случае епископ, конечно, умрёт. Скажите им об этом, святой отец.

Александру, казалось, было трудно говорить, но в конце концов он проговорил хриплым голосом:

– Оставайтесь на местах! Прошу вас, оставайтесь на местах.

– Ты будешь вечно гореть, – рычал Цезарь. – Ты будешь вечно гореть. – Очевидно, сам он не намеревался попасть в ад.

Хоквуд закрыл за собой двери и эскортировал Цезаря через зал для приёмов. Они шли плечом к плечу; лезвие кинжала, прижатое к епископу, прикрывали широкие складки рукава камзола Вильяма. Вильяма знали как друга Папы Александра и частого посетителя, поэтому ни один из охранников не задавал вопросов, когда они покидали Ватикан и выбирались в Рим.

Было очень поздно, на улице попадались только редкие прохожие. Вскоре они очутились в доме у Вильяма. Эме и Хусейн удивлённо уставились на Цезаря Борджиа.

– Боже мой! – выдохнула Эме. – Что ты наделал?

Вильям держал кинжал у горла Цезаря до тех пор, пока все вещи не были упакованы.

– Ты не убьёшь меня, – молил молодой епископ. – Я не отступил от своей части сделки. – Его испуг был почти забавным.

– Ты, возможно, вполне заслужил смерть, мои господин, – проговорил Вильям. – Но ты мне нужен, чтобы пройти мимо охранников. Этот дом будет первым, который проверит твой отец.

– В таком случае мне следует остаться, – объявил Хусейн. – Если дом будет заперт и защищён, Борджиа посчитает, что его сын всё ещё внутри, и его люди потратят драгоценное время, пытаясь попасть внутрь. Время, которое у тебя уйдёт на дорогу.

– А когда они ворвутся, то убьют тебя, старина, – сказал Вильям. – Я не пойду на это.

– Прими моё уважение, юный Хоук, но ведь я не твой слуга. Я слуга Хоук-паши, посланный присмотреть за тобой. Я сослужу хорошую службу, если умру, но верну ему младшего сына.

Они смотрели друг на друга. Вильям услышал, как Эме затаила дыхание.

– Теперь ступай, юный Хоук. Расскажи обо мне хозяину и передай ему, что я с честью выполнил его наказ. Ступай!

Переубедить Хусейна было невозможно. Вильям понимал, на чём основывалось его решение: если бы его убили, это стало бы позором не только для Хусейна, но и для всех его потомков, сотого верный слуга не мог допустить.

Таким образом, несмотря на то, что он мог остаться и сражаться вместе с Хусейном и отправил бы всех Борджиа вместе с собой в ад, Вильям выехал из Рима около трёх часов ночи. Его сопровождали Цезарь, Эме и её перепуганная служанка.

Охрана пропускала путников сразу, как только епископ открывал лицо, и таким образом продолжалось до утра. Вильям теперь не видел смысла в удержании Борджиа, но, однако, епископ мог понадобиться в следующем городе. Цезарю было приказано спешиться, и далее он должен был идти пешком.