Текст книги "Османец"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц)

Глава 6
ХОУК-ПАША

Огромное каменное ядро со свистом пролетело в воздухе. Оно было так точно направлено, что попало прямо в основание верхней стены. Распавшись на множество частей, оно заставило стену дать трещину.

Турки издали победный вопль, византийцы завизжали в ответ, давая понять, что принимают вызов.

Мехмед в ликовании похлопывал себя по бёдрам.

– Хороший выстрел, Хоук! – кричал он. – Давай ещё раз.

– Надо приподнять пушку, – решил Джон и отдал приказ.

Бомбарду заряжали целых два часа. В ожидании Мехмед нетерпеливо сновал на коне. Он отдал приказ, чтобы меньшие пушки продвинулись вперёд и начали обстрел стен. Византийцы отвечали ружейными выстрелами, и вскоре поединок пушек и ружей вёлся на протяжении всей стены.

Зрелище было впечатляющим. Поскольку малые пушки не могли заряжаться одновременно, они редко бывали готовы стрелять все разом. Минуты тишины сменялись грохотом взрывов и облаками дыма. Когда каменные ядра ударялись о стену или о землю, они разлетались на множество частей. Осколки были очень опасны для тех, кто стоял рядом. Энтони видел нескольких раненых ими турок.

Огромная пушка стреляла раз в час. Её можно было отличить по более гулкому звуку, чем у других, и по гораздо более разрушительному эффекту.

К вечеру, когда огромная пушка выстрелила всего семь раз, трещины в стене расширились, а в некоторых местах стена разрушилась.

Мехмед пребывал в прекрасном настроении. В компании обоих Хоквудов он обедал в своём шатре.

– Мне нужна неделя, – возбуждённо говорил он. – Через неделю город будет наш. – Эмир обернулся к Джону. – С этого момента ты – Хоук-паша, генерал артиллерии.

Джон благодарно поклонился и принял церемониальный жезл, украшенный конским хвостом с двумя узлами.

На следующее утро в стене не было ни одной трещины. Византийцы за ночь заделали все пробоины.

– Именем Аллаха! – закричал Мехмед. – Разве это возможно?

– Нам потребуется больше времени, чем неделя, – предположил Джон.

– Позволю себе сделать одно замечание, о падишах, – рискнул вступить Энтони. – Наши пушки стреляют в разные части стены и частично повреждают её, но, как оказалось, такие пробоины можно отремонтировать за ночь. Если мы направим всю мощь артиллерии в одну точку, то сможем пробить такую брешь, что её невозможно будет залатать.

– Ты прав, юный Хоук. Мне следовало подумать об этом.

Приказания были отданы, и все пушки были стянуты в долину реки Люции и расположены перед воротами Святого Романа. Теперь необходимо было защитить артиллеристов силами янычар для отражения возможной атаки византийцев.

План сработал. Повреждения, нанесённые воротам, стали значительными.

– Ещё день, и мы пробьём брешь, – объявил Мехмед.

На следующее утро большинство пробоин снова было заделано.

– Это работа Джустиниани, – ворчал Джон. – Он знает хитрости осады.

– Что нам делать? – озабоченно спросил Мехмед.

– Стрелять, – сказал Джон. – Мы выбьем их.

– Почему ты не используешь чугунный снаряд? – хотел знать эмир. – Он значительно быстрее пробьёт стену.

– У меня их только шесть, о падишах. Лучше оставить их напоследок, когда стены и так уже будут разрушены.

– И когда это произойдёт? На будущий год?

Настроение эмира резко испортилось, особенно с тех пор, когда к защитникам города вернулась уверенность в своих силах.

– У меня нет опыта в приёмах ведения войны, – поделился Джон с Энтони. – Эмир предполагает, что судьба подобной осады решается несколькими ударами, как будто это поединок двух рыцарей.

– Он научится терпению, отец, – пообещал Энтони.

Но гнев Мехмеда рос, и через шесть дней после того, как ударили пушки, он приказал начать общее наступление.

– Наступать на неразбитые стены, о падишах? – спросил Джон. – Это не получится.

– Это получится уже потому, что я желаю этого, – отрубил эмир.

Армия была приведена в боевую готовность; флоту был отдан приказ атаковать преграду, закрывающую вход в Золотой Рог.

На рассвете 18 апреля, после того как каждый преклонил колени по направлению к Мекке, был дан сигнал. Пушки молчали; башибузуки бросились в атаку, размахивая кривыми саблями, с криками: «Грабь город!» Они ринулись через когда-то возделанное поле, а теперь просто по грязи и достигли рва и внешней стены. Огромная ревущая многокрасочная волна штурмовала ворота Святого Романа.

За ними упорядоченным строем двигались анатолийцы. Дисциплину в их рядах поддерживали сержанты. Знамёна анатолийцев развевались на ветру, их копья сверкали на солнце.

Следом за анатолийцами стройными красно-голубыми рядами двигались янычары. Белые журавлиные перья их султанов колыхались при порывах ветерка. В первый раз они взяли ружья, и потому были крайне возбуждены. Но их время ещё не настало.

Это было огнестрельное оружие новейшего изобретения. Его привезли сюда венецианцы и продали туркам. Ружья были изобретены сто лет назад, тогда они представляли собой железные трубки, закрытые с одной стороны. В трубку засыпался порох и вставлялся железный шарик; всё это хорошо утрамбовывалось. С другой стороны трубки находилось отверстие, в котором находился запал: Стрелок поджигал запал, порох в трубке взрывался и толкал шарик, который мог лететь на расстоянии нескольких сот ярдов. Обслуживанием одного ружья занимались два человека. И таким образом, для нескольких поколений огнестрельное оружие было недоступно. Лишь недавно испанцы решительно продвинулись вперёд в этом деле. Вместо спичек они стали использовать длинный шнур. Его пропитывали маслом, и один раз зажжённый, он довольно долго горел. На этом они не успокоились и поместили этот шнур в барабан. Теперь он частями выходил оттуда, приводимый в движение рычагом.

Рычаг прикреплялся к верху ружья и приводился в движение курком, но шнур всё же продолжал гореть. Теперь стрелок мог полностью сконцентрироваться на цели, уверенный, что, когда он спустит курок, огонь взорвёт порох, и пуля полетит. В скором времени ствол ружья станет изогнутым, чтобы его можно было положить на плечо и тем самым лучше видеть цель.

А теперь дальность стрельбы из ружей не превышала ста ярдов, нужна была опора для укрепления ружья, и требовалось несколько минут для его перезарядки. Энтони вспоминал точные и быстрые полёты стрел сипахов по дороге в Валахию и считал, что единственным достоинством ружей был устрашающий звук, издаваемый при стрельбе.

Византийцы открыли огонь, как только башибузуки вошли в зону обстрела. Они укрепили свои огневые точки в проёмах стен, и вскоре равнину заполнили корчившиеся тела. Редкие взрывы внутри города сливались с криками атакующих и защитников, воплями женщин и ударами колоколов – казалось, каждая церковь делала всё возможное, чтобы ободрить жителей.

Облака дыма поднимались над сражающимися так быстро, что было невозможно увидеть, что происходило на огневых позициях.

Башибузуки устремились в ров и начали сооружать лестницы. Заметив это, Джустиниани приказал открыть огонь от ворот Святого Романа из всего, что было у его солдат – ружей, пушек на стенах, луков, арбалетов и катапульт. Лестницы были приставлены и тут же сброшены. Башибузуки взбирались один на другого, стремясь сделать всё, чтобы укрепиться на захваченных позициях, но их отбрасывали снова и снова. Анатолийцы поспешили им на помощь, но также были отбиты.

Теперь и янычары достигли зоны обстрела. Они вели огонь по защитникам города, но, казалось, что это никак на них не отражается. Янычары не участвовали в штурме стены и было бессмысленно добавлять новых людей в эту кишащую и вопящую во рву массу.

Джон и Энтони хмуро переглянулись. Они понимали, что эмир жертвует своими людьми бессмысленно. Этот штурм, совершенно очевидно, не мог привести к успеху. Мехмед, восседая на коне, продолжал наблюдать за сражением.

Вскоре перед ним появился адъютант из штаба Саган-паши в Золотом Роге.

– О падишах! – воскликнул он. – Адмирал Балт-оглу отбит от морского заграждения. Великий дука Нотарас взял командование на себя, его корабли разбили наш флот.

– Снесите голову этому человеку! – завопил Мехмед.

Четверо янычар выбили адъютанта из седла.

– Примите моё почтение, о падишах, – повинуясь порыву, запротестовал Джон. – Он всего лишь посланник.

Мехмед прислушался к его словам, потом махнул рукой и бросил:

– Освободите пса! – С трудом сдерживая себя, он прорычал: – Чёрт подери этого Нотараса! Я сдеру с него шкуру.

– Сегодня нам не взять город, – спокойно сказал Энтони.

Мехмед взглянул на него и дал знак барабанам играть отступление.

Грохот барабанов пронзил утро, и через некоторое время послание достигло сражающихся людей. Турки отступали мрачно, затаив злобу. Их преследовали стрелы и насмешки ликующих византийцев.

Мехмед направился поближе к стене, стараясь не попасть в зону обстрела. Под его ногами суетились башибузуки, оттаскивая мёртвых. Они даже не смотрели на эмира.

– Мы разбиты, – сказал Мехмед. – Турки потерпели поражение. Разве такое может быть?

– О поражении или победе при осаде можно говорить, только когда она окончится, – сказал Джон. – Конечно, византийцы защищаются отчаянно, но всё же мы победим.

– Сколько людей они поубивали, – вздохнул Халил-паша, видя, как растёт гора тел.

– Нас много, их мало. Если даже один византиец на каждые десять турок был сегодня убит, то они понесли более серьёзное поражение, чем мы, – настаивал Джон.

– Ты прав, конечно, – закричал Мехмед. – Они должны теперь похоронить своих мёртвых. Хорошо же. Мы заставим их поработать.

Он указал на трупы турок.

– Набейте этой гнилью наши trebuchets[46]46
  Стенобитная машина (фр.).


[Закрыть]. Пусть трупами выстрелят по городу. Посмотрим, что они будут делать...

Халил-паша в оцепенении уставился на эмира, потом перевёл взгляд на Джона.

– Примите моё почтение, о падишах, – запротестовал Джон, – сделать так – значит превратить Константинополь в очаг распространения заразы.

– Даже башибузука следует похоронить должным образом, – рискнул вставить Халил-паша.

– Ещё чего! – резко бросил Мехмед. – Ты полагаешь, что я должен заботиться о душе башибузука? Или о том, чтобы византийцы не умерли от чумы?

– Действительно, – тактично согласился Джон, – они заслужили это. Но ты ведь собираешься взять город и считать его своим собственным? Если чума войдёт в город, он на годы станет непригодным для жизни.

Мехмед разглядывал его несколько секунд.

– Чем ты стал? Моим сознанием? – наконец спросил он и пришпорил коня. – Я согласен. Похороните их.

Колокола Святой Софии прозвонили Те Deum в благодарение Богу за отпор туркам. Во время службы император стоял рядом с Нотарасом и Джованни Джустиниани. Жители города молились и пели, искренне благодаря Господа за помощь. Их охватил настоящий ужас с момента, когда громовой раскат пушки выгнал их на улицу и объявил о начале осады города.

Но пушка не пробила стену. Штурм был отбит. Чувствовалось, Что к людям вновь возвращается их обычная самоуверенность.

Кэтрин Нотарас и Анна Драконт, преклонив колени, молились вместе. Теперь они стали ближайшими подругами. После службы они нашли своих мужей во дворце Нотараса.

– Мы действительно выиграли? – тревожно спросила Анна.

Граф Драконт посмотрел на Василия Нотараса.

– Мы выиграли только эту битву, – объяснил Василий. – Но в конце концов мы победим. У нас нет иного выхода. Даже огромная пушка, которую отлил твой отец, оказалась неспособной пробить стены города.

Кэтрин молчала. Несмотря на её дружбу с невесткой, с мужем они отдалились друг от друга. Как всегда он был неотразим, но ему наскучила жена-иностранка. Частенько он жалел о том порыве чувств, который привёл его к женитьбе. Он редко приходил к ней в постель и теперь скорее насмехался над ней, чем желал её.

И ради этого Кэтрин разбила свою семью. Прежнее юношеское высокомерие стало теперь большей частью её натуры. Она ненавидела себя за это.

– А если турки, продолжая осаду, уморят нас голодом? – предположила Анна.

– У турок нет привычки долго держать осаду, – сказал Василий. – Если они не завоюют позиций, то исчезнут. Так было всегда. Мой отец сказал, что генуэзский флот уже спешит нам на помощь.

Кэтрин поднялась и вышла на террасу. Солнце садилось, город купался в золотом свете. В лагере турок, обычно очень шумном, было тихо.

Вскоре к ней присоединилась Анна.

– Что ты испытала, когда увидела отца и брата? Среди турок, вместе с эмиром?

Кэтрин посмотрела на неё сверху вниз – она была на голову выше гречанки.

– Я молила, чтобы Господь послал молнию, которая своим ударом убила бы их, – тихо произнесла она.

Анна не нашлась, что ответить. Она была истинной представительницей семьи Нотарас. Вся её жизнь была посвящена семье: отцу и матери, двум братьям. Приняв Кэтрин как сестру, Анна могла только пожалеть её.

После затянувшейся паузы она заметила:

– Должно быть, это ужасно – так ненавидеть своих родственников.

Кэтрин грубо оборвала Анну:

– А что мне ещё остаётся?

Анна в ужасе опустила голову. Она впервые видела, как Кэтрин Нотарас рыдала. Огромные слёзы текли по её нежным щекам.

– Это Господь послал их против меня за то, что я сделала им. – Кэтрин говорила сквозь рыдания, голос её дрожал. – Теперь или они, или я должны умереть.

Анна вздрогнула.

– Если Господь решил, что они не умрут, все мы попадём в лапы дьявола.

Этим вечером военачальники собрались в шатре у эмира на совет.

– Решение там, где оно и должно быть, я точно это знаю, – сказал Джон Хоквуд. – У Константина только несколько тысяч воинов, но зато он способен собрать почти всех в одном месте – у стены. Нас много, но одновременно мы можем бросать на штурм только ограниченное количество людей. Если наша цель – скорая победа, то мы должны атаковать другую сторону стены, чтобы отвлечь часть сил византийцев.

– И каким образом это произойдёт? – спросил Саган-паша. – Мы не можем взять стены, выходящие к морю. А сегодня мы убедились к тому же, что наши галеры не так сильны, чтобы разорвать заграждение через Золотой Рог.

– Такой силы нет нигде, – печально сказал Халил-паша.

Мехмед обвёл всех присутствующих тусклым взором.

Внезапно Энтони щёлкнул пальцами, и все повернули к нему головы.

– Примите уверения в моём почтении, мой господин! Мне кажется, есть только один путь отвлечь византийцев от основной стены – атаковать их с Золотого Рога.

– Но этого мы сделать не можем, юный Хоук.

– Да, мы не можем разорвать цепь. Но мы можем обойти её...

– Объясни.

– Обход заграждения ничего не даст, – прервал Саган-паша. – Нам нужны корабли в бухте, а не люди на северном берегу.

– Я говорю о судах, Саган-паша, – сказал Энтони. Он разложил на полу карту. – Здесь, на северном берегу, Галата, удерживаемая генуэзцами. Но гарнизон Галаты не воюет с нами, им известно, что мы можем взять их штурмом в любое время, если только пожелаем. И единственное, чего хочет Галата, – это чтобы её оставили в покое. К северу от Галаты берег расположен низко, на уровне моря, там же на расстоянии менее мили от моря течёт река, которую называют Ключи. Если бы нам удалось переправить галеры через ту полосу земли, мы могли бы сбросить их в Ключи и провести по реке к бухте. Мы тогда окажется в бухте Золотой Рог позади сил великого дуки и его воинов...

– Переправить корабли по суше? – не веря своим ушам, спросил Халил-паша.

– Это возможно, – сказал Энтони. – Я уверен.

– Как? – с интересом спросил Мехмед.

На самом деле Энтони ещё не продумал всех деталей этой операции, но его уже посетило вдохновение.

– Мы сделаем деревянный настил, падишах. Его мы смажем жиром и по нему потянем корабли.

– Это возможно, – согласился Мехмед. Его лицо просияло.

– Есть только один момент, который вы не учли. – Джон Хоквуд повернулся к сыну. – Наши галеры возможно переправить к реке, но двигаться полней к бухте они смогут только по одной. А что, если Нотарас соберёт силы к месту, где река впадает в бухту, и уничтожит наш флот по частям?

– У Нотараса все корабли на счету, отец. Конечно, он может сосредоточить их в дельте реки, но чтобы сделать это, он должен оставить заграждение незащищённым. Если мы оставим у преграды только половину наших кораблей, мы всё равно выиграем. Там, где он ослабит свои позиции.

– Стоящая идея, – сказал Мехмед. – Я горжусь тобой, юный Хоук. Возьмёмся за это дело. Командовать будешь ты.

Балт-оглу был недоволен, узнав, что ему придётся разделить командование с неискушённым иностранцем двадцати одного года, но противоречить эмиру он не мог. Следующим утром Энтони приступил к решению своей задачи. Ему нужно было собрать тысячи людей и всё дерево, которое только можно было найти, для постройки настила. Тем временем пушки продолжали медленный безжалостный огонь.

На другой день Мехмед выехал проверить, как продвигается работа.

Спуск кораблей уже начался.

– Ты гениальный человек, юный Хоук, – объявил довольный эмир. На мгновение его отвлёк посланец с известием, что четыре больших генуэзских корабля замечены в Мраморном море и, очевидно, держат курс на Босфор.

– Они, наверное, везут подкрепление и запас продовольствия, – заметил Балт-оглу. – Я уничтожу их.

– Победа, – сказал Мехмед. – Наконец-то! Ты должен захватить эти суда, Балт-оглу-паша.

Болгарин поклонился:

– Почту за честь, о падишах.

– Подожди! Выслушай меня, – продолжал Мехмед. – Пусть они войдут в пролив, и тогда им не скрыться от тебя. В этом случае ты уничтожишь корабли на глазах у византийцев! Нас ждёт великолепное зрелище.

После завтрака кавалькада всадников съехала на берег в предвкушении предстоящего развлечения.

Мачты караков, подгоняемые свежим южным ветерком, теперь было хорошо видно. Их паруса, расшитые крестами и другими эмблемами, вздымались над Босфором; ветер трепал красные, голубые и золотые флаги. Когда корабли начали входить в пролив против течения, флаги обвисли.

На стенах Константинополя выстроились люди в линию, радуясь тому, что близится их освобождение.

Конечно, это были дозорные корабли. Основные суда следовали за ними.

Из бухты Принкопо медленно начал выползать турецкий флот: сто сорок пять галер, ряды огромных вёсел, ударяющих по воде разом, подчиняясь чёткому ритму барабанов.

Вскоре наблюдатели на стенах заметили их, и приветственные крики сменились стоном отчаяния. Никто не сомневался, что корабли генуэзцев будут разбиты этой превосходящей силой.

Турецкие моряки издали воинственный клич в предвкушении скорой победы. Они двигались прямо на врага, сопровождаемые грохотом барабанов. Мехмед остался на мелководье, он щёлкал пальцами, как будто поторапливая своих людей.

Галеры ринулись к генуэзским каракам. Но караки всё ещё двигались, подгоняемые бризом, их укреплённые носы по инерции врезались в турецкие галеры. Послышался треск дерева, вёсла исчезли... Остальные суда двигались вперёд, бросив на волю волн первых пострадавших в этой ещё не начавшейся битве. Закованные в цепи рабы с галер ужасно кричали, оказавшись в ледяной воде.

– Дьяволы! – вскричал Мехмед, потрясая кулаками. – Они настоящие дьяволы. Почему их нельзя остановить?

– Это ветер, – сказал Энтони. – Он даёт им большое преимущество. Взгляните туда!

Корабли теперь дошли до укрытия акрополя, где ветер спал; караки едва двигались.

– Теперь, – закричал Мехмед, – теперь они наши!

Когда галеры окружили четыре судна, якоря были сброшены. Турки попытались забраться на высокие фальшборты караков, но были отброшены. Генуэзцы сражались отчаянно, вооружившись всем, чем можно. Они швыряли камни, котелки, стрелы и копья; ружья и вращающиеся орудия, укреплённые на фальшбортах, постоянно стреляли по галерам. Несколько турок, добравшихся до палуб, были зарублены топорами.

Эта битва длилась два часа, и чем дольше она продолжалась, тем более возбуждённым становился Мехмед. Размахивая кулаками и подбодряя криками своих людей, он гонял коня то вверх на берег, то вниз к морю.

Спустя два часа генуэзские караки всё ещё не были взяты. И тогда вновь подул бриз.

Теперь караки устремились вперёд. Галеры разлетелись в разные стороны, их вёсла были разбиты; караки ушли. Цепь была спущена, и эскадра беспрепятственно вошла в Золотой Рог.

Мехмед ничего не сказал, но по нему было заметно, что он разъярён.

В лагере собрались все военачальники, но никто не смел заговорить. Казалось, это было самое унизительное поражение, когда-либо нанесённое турецкой армии.

К султану подошёл Балт-оглу и, поклонившись, произнёс:

– Они были слишком сильны для нас, о падишах.

– Слишком сильны? – Голос Мехмеда был угрожающе спокоен. – Четыре судна слишком сильны для ста сорока пяти?

– Их караки большие и хорошо защищённые.

– Ты лжёшь! – пронзительно закричал Мехмед. – Ты предатель. Ты предал меня!

– Я, о падишах? – Балт-оглу приложил руку к сердцу. – Я твой самый преданный слуга. Разве я не доказывал это неоднократно?

– Сегодня ты предал меня! – завопил Мехмед. Он сделал жест страже. Балт-оглу схватили.

– Принести кол, – приказал Мехмед, – и воткнуть его этому негодяю в зад. Поставить его у берега: пусть смотрит на место своего позора, пока будет умирать.

– Падишах! – в ужасе завопил Балт-оглу, уже подталкиваемый янычарами.

– О падишах, – вступил Халил-паша, – ты не сделаешь этого.

– Халил-паша прав, падишах, – произнёс Джон Хоквуд. – Балт-оглу сделал всё, что было в его силах.

Мехмед свирепо взглянул на них и потом на остальных военачальников. На их лицах было написано согласие. Если каждого сажать на кол после неудачной атаки, они никогда не решатся наступать снова.

Балт-оглу рыдал, зажатый янычарами как тисками.

– Пусть живёт! – рявкнул наконец Мехмед. – Я увольняю его со службы. Он будет наказан. Раздеть его и высечь!

Мехмед схватил тяжёлую палку, окружавшие его удивлённо переглянулись. Когда с Балт-оглу была сорвана одежда, а сам он лицом вниз был распластан на земле, Мехмед начал его бить. Адмирал стонал от боли, на ягодицах выступила кровь... Но Мехмед не давал ему подняться, пока сам не выбился из сил. Затем отбросил палку.

– Вышвырнуть его из лагеря! – приказал он и зашагал к шатру.

И всё же тем вечером Мехмед казался спокоен как никогда. Однако военачальники были в мрачном настроении, каждый прикидывал цену собственных неудач.

– Что такое четыре судна и несколько сот человек? – весело сказал эмир. – Благодаря твоему плану, юный Хоук, город должен пасть. Все надежды я возлагаю на тебя.

Энтони вернулся к строительству деревянного настила ранним утром следующего дня. Его люди работали по шестнадцать часов в сутки. Наконец дорога была готова, И переноска судов началась.

Византийцы, несомненно, знали, что происходит, но ничего не могли предпринять. У них не хватало людей, чтобы сделать вылазку к северу от бухты.

Халил-паша командовал флотом, но хотел поделить свои обязанности поровну с Энтони. Таким образом, семьдесят галер перетащили к Ключам и спустили по реке, остальные семьдесят наблюдали за боном[47]47
  Б о н – плавучее заграждение.


[Закрыть]. Византийский флот не двинулся со своих позиций, а генуэзские караки были недееспособны в узких проходах бухты и могли только ждать.

Однако они представляли собой неприступные плавучие крепости, и, хотя, эскадра Энтони легко захватила бухту, Мехмед не разрешил ему вести наступление на бон с тыла.

– Не стоит рисковать, юный Хоук. Нас могут разбить ещё раз, – сказал Мехмед. – Победа слишком вдохновила византийцев. Твой флот будет отвлекать их внимание. Он понадобится, когда мы вновь решимся на атаку.

Наступило шестое мая. Пушки продолжали стрелять по воротам Святого Романа.

– Я думаю, теперь настало время, чтобы испытать чугунный снаряд, – объявил Джон Хоквуд.

– Так тому и быть, – приказал Мехмед. – И давайте закончим с этим местом. Мне стало известно, что папский флот направляется сюда для освобождения города.

– Это только слухи, о падишах.

– Может быть, – сказал Мехмед. – Я также знаю, что Константин отправил бригантину в поисках этого флота, чтобы поторопить его. Значит, он тоже верит этому слуху. Появись этот флот в Босфоре, и мы уничтожены.

Энтони знал, что появление папского флота, пусть даже самого незначительного, будет действительно серьёзным осложнением. Если он разобьёт турецкий флот, что казалось возможным, то турки будут отрезаны от своей земли.

На следующее утро вся армия была готова к атаке. Все ожидали, когда в стене будет пробита огромная брешь.

Перед рассветом Джон Хоквуд зарядил пушку каменным снарядом, и с первым лучом солнца она дала залп. Ядро разбилось о стену рядом с воротами. Выстрел был точный, но он не вызвал никакой реакции, кроме привычных насмешек защищающихся. Они слишком привыкли к тому, что их обстреливают.

Но затем пушка была заряжена одним из чугунных шаров. Мехмед стоял рядом, наблюдая.

– Мы делаем историю, о падишах, – сказал ему Хоквуд.

Все отступили, когда Хоквуд приложил запал. Бомбарда взревела, выбросив столб дыма. Те, кто наблюдал за стенами, увидели, что чугунный шар врезался в камень с такой лёгкостью, как топор входит в мягкое дерево. На этот раз крики защитников были криками ужаса.

– Мы добились своего! – закричал Мехмед. – Мы добились своего! Ещё один снаряд, Хоук-паша, и ворота разбиты.

Возбуждённые бомбардиры перезарядили орудие, но второпях не очень аккуратно. Ядро было загружено в ствол, порох добавлен в запал. Уже через полтора часа, вместо обычных двух, бомбарда была в боевой готовности. Мехмед со своими воинами отъехал на некоторое расстояние, чтобы лучше видеть эффект, который произведёт второй выстрел.

Был уже почти полдень, солнце висело в безоблачном небе, освещая равнину, город и тысячи людей. Константинополь хранил безмолвие, византийцы в оцепенении наблюдали за этими приготовлениями. Никто не сомневался, что этот выстрел мог выбить ворота... никто в городе не знал, сколько таких чугунных снарядов в распоряжении турок.

Держа в руке факел, Джон Хоквуд взглянул на эмира.

– За твою победу! – вскричал он и приложил факел к запалу.

Раздался мощный взрыв. Куски дерева, железа и части человеческих тел взлетели вверх в облаке дыма.

На несколько минут установилась полнейшая тишина в обоих лагерях. Потом, когда дым рассеялся, размеры катастрофы стали очевидны. Огромная пушка исчезла; её лафет распался на части. То же самое произошло с канонирами.

И с Джоном Хоквудом.

Энтони спрыгнул с охваченного паникой коня и помчался вперёд. Он увидел только сапоги, кровавое месиво и разбитый меч. В ужасе он взирал на картину гигантской катастрофы...

Мехмед подъехал к нему:

– Как такое могло случиться?

Энтони всхлипнул.

– Возможно, было слишком много пороха. Или просто поторопились.

Потрясённый Энтони вернулся в Адрианополь. Его отец был основой, на которой держалась вся его жизнь. Теперь их них пятерых, тайно отправившихся из Саутхемптона пять лет назад, остались только его мать и он.

– Это наказание Господне, – причитала Мэри.– Твой отец повернулся спиной к Богу, когда оставил Англию, собираясь воевать за отступников. Он вошёл в союз с дьяволом. Это казнь Божья.

– Просто пушку заряжали в спешке, мама, – настаивал Энтони. – Всего лишь...

– Наказание Господне, – повторяла Мэри. – Ты один остался, Энтони. Но ты тоже близок к смерти... Что же будет со мной?

Энтони поспешил уйти. Он знал, что более чем наполовину мать права.

Лейла пыталась успокоить мужа.

– Твой отец теперь соединится с моим, – говорила она. – Моё сердце обливается кровью из-за тебя и твоих мук.

Этой ночью Лейла впервые с тех пор, когда он вернулся из Валахии, любила его искренне и страстно.

По возвращении в военный лагерь Энтони получил титул паши, ему вручили жезл, украшенный конским хвостом.

– Ты заслужил это, – сказал Мехмед. – Ты станешь более знаменитым, чем твой отец.

Вскоре Мехмед предпринял ещё одну атаку, но и она была отбита. В турецком лагере чувствовалось отчаяние. Пушки продолжали греметь, но меньшие бомбарды не могли нанести нужного разрушения. Следующим приёмом ведения войны были подкопы; огромные туннели прорывались под стены города. Но немецкий инженер Иоганн Грант сделал встречные подкопы, жестокие битвы проходили под землёй... Это не изменило положения турок.

Затем Мехмед приказал соорудить гелеполис, или сооружение для взятия города, – огромную деревянную башню, вмещающую сто человек. От неё на стены наводились мосты, по которым турки могли переправляться в город. Но Джустиниани разрушил их с помощью бочек с порохом, скатывавшихся по склону рва...

Мехмед смотрел на город с восхищением.

– Как они сражаются... – рычал он. – Я отдал бы всё, чтобы этот Джустиниани был на моей стороне!

День ото дня намерения турок становились серьёзнее. Папский флот так и не появился, но пошли слухи, что Хуньяди собирается нарушить заключённый в прошлом году договор и планирует спуститься к Босфору с армией.

У христиан не было бы лучшей возможности нанести смертельный удар по туркам именно сейчас, когда все их атаки не приносили результатов, а морские силы были столь слабы.

Важное значение имело положение в тылу. Мехмед старался быстро восстановить людские потери и проводил новые и новые наборы рекрутов в Азии. В конце мая Халил-паша был вынужден сообщить эмиру, что запасов продовольствия для армии осталось не более чем на неделю.

– Как такое может быть? – рассердился Мехмед.

– Падишах, когда мы начали этот поход, запас продовольствия был рассчитан на сто пятьдесят тысяч человек сроком на два месяца. Я не мог даже предположить, что осада города продлится дольше, притом, что я допускал, что численность нашей армии может уменьшиться. Осада продолжается уже два месяца, а количество людей не уменьшается. Я отправил суда на Чёрное море за зерном, но погода не благоприятствовала им...

– Я собирался взять измором византийцев, – ворчал Мехмед, – а не голодать самому. Так ты говоришь, мы разбиты, старик?

Халил-паша уныло понурил голову. Эмир посмотрел в лица остальным военачальникам и увидел в них знак поражения.

– Мы потерпели поражение, – подвёл он итог.

– Примите моё почтение и позвольте мне высказаться, о падишах, – вступил Энтони.

– Всегда рад выслушать тебя, Хоук-паша. Говори.

– Вот уже два месяца мы осаждаем Константинополь. За это время мы претерпели много горя, понесли большие потери, израсходовали почти все боеприпасы, съели почти всё продовольствие и действительно находимся в отчаянном положении. Мы можем, если прикажешь, прекратить осаду и вернуться домой; новое наступление начнём тогда, когда соберёмся с силами. Но взгляните на ситуацию глазами византийцев. Около двух месяцев они находятся в осаде. За это время только четыре судна пробрались к ним. У них нет уверенности, что хоть какая-то помощь поступит к ним. Ведь они за это время понесли такие же горестные потери... И израсходовали все боеприпасы... И съели всё продовольствие... В отличие от нас они не могут сказать: «достаточно» и покинуть позиции. Неужели вы считаете, что состояние их морального духа выше нашего собственного?