Текст книги "Османец"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

Энтони Хоквуд любил море и корабли, любил чувство собственной силы, которое давал ему флот... Но ему больше всего хотелось вернуться в Галату во дворец Хоуков.

В объятия своей жены-венецианки. Он никогда не предполагал, что женщина может быть столь влекущей, столь необходимой и удовлетворяющей... Теперь он почти понял, как могла Рокселана удерживать власть над султаном. И Рокселана, конечно, не была так Красива, как Барбара.

Сердце его, казалось, вот-вот вырвется из груди, когда он взлетал по лестнице на галерею. Его встретили низко склонившиеся слуги. Хоук-паша после трёх месяцев, проведённых в море, появился дома.

Он улыбнулся им, потом своей матери, ждущей у лестницы, ведущей во внутренние покои; Айша, как всегда, была рядом.

– Добро пожаловать домой, Хоук-паша! – приветствовала сына Фелисити.

Энтони обнял мать, затем Айшу, но глаза его искали ещё кого-то...

– Как поживает Барбара? – спросил Энтони.

– Как никогда лучше. Она ждёт тебя в своих покоях.

Глаза Фелисити, чаще похожие на лужицы, иногда превращались в бездонные глубины. Сейчас они были глубже, чем Энтони видел когда-либо прежде.

Но её секрет, каким бы интересным он ни оказался, мог подождать. Энтони взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Служанки поклонились, глупо заулыбались и рассыпались перед ним. Открыв двери спальни, он увидел жену.

Барбара стояла у окна, глядя на бухту. Без сомнения, она знала о его прибытии. Но она обернулась лишь при звуке его шагов и сделала реверанс.

– Приветствую тебя, мой господин!

– Жена обязана встречать мужа прежде других, – сказал он, мягко напоминая об её обязанностях.

– Я знаю, мой господин, и молю тебя о прощении. Я хотела встретить тебя наедине.

– Чтобы рассказать мне какую-то тайну...

Энтони поцеловал её носик, глаза, затем губы и заключил в объятия. Барбара совершенно не сопротивлялась.

– Да, у меня есть секрет, мой господин.

Он чуть отодвинулся и начал расшнуровывать её корсет. Три месяца – слишком долгий срок.

– Открой мне этот секрет, – попросил Энтони.

– У меня будет ребёнок, – вздохнув, сказала Барбара.

– Ты уверена? – Он опустил руки.

– Да. Так же, как и твоя мама.

Он взял её за плечи, повёл к дивану и посадил рядом с собой. Наполовину развязанный корсет распахнулся, обнажив её великолепную грудь. Барбара сама освободила себя от корсета.

– А спать с тобой я могу?

– Конечно, если хочешь, – засмеялась она. – Это не навредит ни мне, ни ребёнку.

– О, моя дорогая девочка...

Они повалились на подушки, постепенно сбрасывая одежду.

– Три месяца! – закричал он. – Целых три месяца!

Усмирив свою страсть, Энтони успокоился. Он лежал, глядя на богато раскрашенный потолок.

– Новый Хоук, – сказал он.

– Предположим, у нас будет мальчик, – лениво пробормотала Барбара, лёжа на изгибе его локтя. – Как ты назовёшь его?

– Думаю, Джон... Пришло время ещё одного Джона в нашей семье.

– Джованни, – сказала она. – Что ж, мне нравится. К тому же мне стало намного легче.

– Почему?

– Я думала, что ты захочешь дать ему турецкое имя.

– Почему ты так решила?

– Ну... – Она посмотрела в сторону. – Разве ты не будешь воспитывать его как турка?

Энтони привлёк жену к себе:

– Чувствуется, что моя мама говорила с тобой...

– Разве мы не можем говорить друг с другом, если она теперь и моя мама?

– Действительно, можете. Но некоторые вопросы волнуют мою мать сильнее остальных. Да, наш сын будет воспитан как настоящий турок, чтобы служить падишаху. Он будет шестым Хоук-пашой. Разве ты не будешь гордиться этим?

Барбара медлила с ответом. Она опять села и повернулась к нему. Энтони чувствовал, что её сердце тяжело бьётся. Краска залила ей щёки, она с трудом справлялась с дыханием.

– Я буду больше гордиться, если он будет служить христианскому монарху, – наконец сказала она. И у неё перехватило дыхание от собственной смелости.

Энтони улыбнулся и погладил её по голове.

– Не бойся меня, Барбара. Никогда не бойся меня. Я всегда уважал и буду уважать твоё мнение.

Но ты должна позволить мне решить, что лучше для нашей семьи. Наш сын будет служить величайшему монарху на земле, так же как и я. Никто не может мечтать о лучшей участи.

– И тебя не беспокоит, что произойдёт потом?

– В этом мире имеет значение только наша жизнь, моя дорогая. Есть Бог. Мусульмане верят в него так же, как и мы. Он судит нас по нашим делам, а не по вере.

– Ты рассуждаешь как варвар, – запротестовала она. – Вера – вот что главное, а вовсе не поступки.

Энтони притянул её к себе, собираясь поцеловать.

– Давай останемся каждый при своём мнении, – предложил он. – В таком случае, если захочешь, ты сможешь чувствовать себя язычницей в моих объятиях без страха проклятия.

Барбара напряглась.

– Я не думала, что ты можешь быть богохульником.

– Барбара, – сказал он спокойно, – я больше не буду обсуждать эту тему с тобой. Мы станем нетерпимы друг к другу. Ты этого хочешь?

Она смотрела на него несколько секунд, потом легла рядом.

– Нет, – сказала она. – Я не хочу, чтобы это случилось.

Но начало войне, её личной войне, было положено. «На сегодня достаточно», – решила Барбара.

Ужин наедине с султаном – величайшая честь для османского подданного.

Часто они ужинали втроём, потому что султану нравилось угощать своего любимого поэта Баки. Придворный поэт Махмуд Абдулбаки был на десять лет старше Хоквуда. Сын муэдзина, Баки должен был стать муэдзином, но за год до возвращения Энтони в Истанбул он написал касыду, или панегирик, и показал её Сулейману. Стареющий султан был так восхищен, что немедленно дал молодому человеку место при дворе и ввёл в своё окружение. Сулейман обожал окружать себя талантливыми и энергичными людьми.

Но этой ночью Сулейман и Энтони были одни.

– Твой отец и я часто ужинали вот так, – задумчиво проговорил Сулейман. – Много лет назад. Когда мы были молоды. – Он помолчал немного, раздумывая о том, что могло быть и что случилось. Потом поднял голову. – Мы обсуждали великие дела. Теперь я буду обсуждать великие дела с тобой, Хоук-паша.

Энтони откусил пирожок и тем самым подбодрил себя, не зная для чего. Все предыдущие разговоры во время еды были буквально ни о чём и сводились к обсуждению дворцовых сплетен.

– Но для начала, – сказал Сулейман, – я должен поздравить тебя.

– Ты слышал о моём счастье, о падишах?

Энтони не переставал удивляться, как всё, что происходило в любом гареме, становилось известно всему городу, если город хотел об этом знать. Это решалось евнухами.

Сулейман улыбнулся одной из своих мрачных улыбок.

– Я знаю всё, что важно для моей империи, Хоук-паша. У тебя будет сын, который продолжит твой род и будет прославлять ваше славное имя.

Энтони склонил голову:

– Если родится мальчик, падишах...

– Если нет, будешь ждать другого. А если жена подведёт тебя, что ж, найдём другую. Она удовлетворяет тебя?

– Всецело, о падишах.

– В таком случае будь благословен. Я завидую тебе. И всё же... тебе предстоит воспитывать сына. Думаешь, у тебя возникнут трудности?

– Я слышал, что некоторые отцы ссорятся со своими сыновьями, о падишах, – робко сказал Энтони.

– Ха! – усмехнулся Сулейман. – У меня много сыновей. Большинство из них – от наложниц, и я не беру их в расчёт. Трёх сыновей мне родили женщины, которых я называл своими жёнами. Один из них оказался недостойным. – Султан помолчал, а потом сказал: – Или его оговорили... Сейчас я знаю, что он ни в чём не виновен, но вернуть его невозможно. Так что теперь у меня только два сына. Они готовы бороться друг против друга, рассчитывая, что я скоро умру.

Когда султан замолчал, Энтони не знал, что сказать. Конечно, султан выглядел гораздо старше своих шестидесяти четырёх лет.

– Но этому не бывать, – сказал султан. – Это катастрофа даже теперь. Если после моей смерти государство будут раздирать междоусобицы, наступит конец Османской империи. Это я должен предотвратить, и я предотвращу это. – Он посмотрел на Энтони. – Принц Селим – мой старший сын и наследник. Будешь ли ты так же преданно служить ему, как мне?

– Да, о падишах, – ответил не колеблясь Энтони, потому что предчувствовал, что когда-то этот вопрос будет задан. Как бы он ни хотел убедить Сулеймана в обратном, всё равно не решился бы на это.

– Что ж, – сказал Сулейман, – я не сомневался в тебе. Следовательно, мой младший сын должен быть уничтожен. И лучше, если это сделать сейчас, нежели после моей смерти. Долг отца – сберечь старшего сына. Долг султана – спасти свой народ от ужасов гражданской войны. Говорю тебе всё это, Хоук-паша, потому что ты, так же как и твой отец, и ваши прославленные предки, всецело предан делу империи. Я ценю это. Али Монизиндаде-паша – друг Баязида. Я не сомневаюсь в его преданности, но предпочёл бы не испытывать её. Ты понимаешь, что этот разговор должен остаться между нами?

– Понимаю, о падишах, – сказал Энтони.

– Баязид скрывается в Анатолии, – сказал Сулейман. – Меня информировали, что он набирает армию, заявляя, что хочет защитить отца от интриг брата. Мне доложено, что люди стекаются под его знамёна. Весной мы выступим против него. Великий везир поведёт армию, а ты возглавишь флот. Я назначаю тебя контр-адмиралом. Али будет доволен, узнав об этом. В последние месяцы он много говорил о Твоей доблести. На твои суда погрузятся несколько дивизий, ты пойдёшь вдоль южного берега Анатолии и высадишь их там, где определит Сокуллу. Таким образом, войска Баязида окажутся в ловушке: с одной стороны армия везира, идущая с Босфора, с другой стороны – твоя. Понятно?

– Да, о падищах.

– Тебе будет оказано небольшое сопротивление, – добавил Сулейман. – Можно набрать войско, правда невымуштрованное, но довольно быстро. Но быстро создать флот – невозможно.

– Согласен с тобой, о падишах.

– Это твой первый самостоятельный поход, Хоук-паша. Не подведи меня и не посрами честь своих предков.

– Я не подведу тебя, о падишах. – Хоквуд тяжело вздохнул. – А что будет после разгрома принца?

– Я не хочу смотреть ему в лицо, – грустно сказал Сулейман. – Или его сыновьям, сколько бы им ни было лет. Я должен знать, что семя уничтожено.

Действительно ли величайший из османцев боялся взглянуть в лицо сыну, которого он сам приговорил к смерти?

Хоквуд вспомнил, что ему рассказывали о смерти отца... о смерти Ибрагим-паши, тоже друга детства султана. Ибрагима всё-таки казнили в присутствии Сулеймана, но султан доверял Гарри Хоквуду и Хайреддину и не опасался возмездия.

И всё же он оставался величайшим из султанов: это приходилось признавать.

Это будет мой первый самостоятельный поход, размышлял Энтони. «Не подведи меня», – предупредил Сулейман. «Я не подведу тебя, – думал Энтони. – Ты мой полновластный хозяин».

Но поход не мог начаться до весны, и информация об этом была доведена лишь трём лицам.

– Я, конечно, постоянно веду переговоры с Баязидом, – сказал Мехмед Сокуллу Энтони, когда они как-то ужинали наедине. – Я умолял его ничего не предпринимать в спешке. Пусть бы вернулся в Истанбул и склонил голову перед отцом...

– Он сделает это? – спросил Хоквуд.

– Я уверен, что он здраво мыслит.

– Ты полагаешь, что он всё равно приговорён, даже если сдастся?

– Это так. – Сокуллу взглянул на Энтони. – Если тебе не по силам командовать армией, скажи об этом сейчас.

– Я возьму на себя командование, – уверил его Энтони. – А Селим примет участие в походе?

– Принц не приспособлен к военным походам, – помедлив, ответил Сокуллу и многозначительно посмотрел на Энтони.

– И всё же в своё время он будет нашим падишахом, – проговорил Энтони.

– Конечно. Но это не означает, что произойдёт что-то ужасное. Когда султан слаб, легче прославиться, возможно, даже легче, чем когда он силён. Имей это в виду, Хоук-паша, потому что я уверен, что ты хочешь славы.

Энтони склонил голову.

– Можно я тебе кое-что предложу? – продолжил Сокуллу. – Есть один человек по имени Иосиф Наси. Ты слышал о нём?

– Ты имеешь в виду испанского еврея, который пользуется благосклонностью падишаха?

– Совершенно верно. Его изгнали из Испании сторонники католицизма, фанатичные приверженцы короля Филиппа. У него много единомышленников среди соотечественников. Поскольку веротерпимость нашего хозяина хорошо известна, Наси сумел завоевать дружбу Селима. Я не буду обсуждать, потворствует ли он слабости принца, но его дружба хорошо оплачивается. Этот Наси во многих отношениях лоялен, но, по-своему, он, возможно, так же фанатичен, как и Филипп. Ходят слухи, что он обсуждал с Селимом возможность создания «национального дома» для евреев, где они могли бы собраться со всей Европы, даже со всего мира, хотя были разбросанными по свету в течение, пятнадцати столетий.

Такое новое государство может быть образовано только в Османской империи, потому что все христиане нетерпимы к еврейству. Эта идея была предложена падишаху, и он дал Наси земли в Палестине, чтобы самому видеть, чего тот может достичь. Скажу откровенно: падишах не очень заинтересован этим проектом, но меня информировали, что Селим склоняется к нему. Он считает, что организация еврейского государства, защищённого Османской империей, может иметь очень важное значение. Безусловно, евреи – богатые люди, их состояния можно выгодно обложить налогом; к тому же они разбросаны по всей Европе и могут собирать информацию, что очень полезно и, возможно, ценно.

Я говорю тебе это, чтобы ты понял, что нашему будущему хозяину нельзя отказать в отсутствии ума и проницательности. Я верю, что мы с тобой можем многого добиться в течение нескольких лет. Но помни: мы должны всегда быть верны нашему хозяину, кем бы он ни был, потому что это единственный путь для таких, как мы.

Хоквуд снова склонил голову.

Подобные разговоры могли не только вскружить голову человеку, которому нет ещё и двадцати пяти, но и испугать его. Энтони, конечно, хотел продвижения по службе, но только как моряк. Он знал, как преодолевать ветра, течения и опасности, которые могли разрушить его судно в море, но политические интриги были для него чем-то новым.

Как бы он хотел иметь доверенного человека, с которым можно было всё обсудить. Но такого человека не было, за исключением Драгута... Но Энтони казалось, что обсуждать слова Сокуллу с Драгутом опасно, даже если бы адмирал находился рядом.

Гораздо лучше забыть об этом разговоре до зимы и довольствоваться быстрым ростом своей карьеры. Обещания Сулеймана сбылись: его поздравляли Али Монизиндаде и Улуч-Али, хотя Пертав-паша, подёргивая бороду, что-то проворчал о выскочках-неверных, которые получают преимущество перед опытными мусульманскими моряками.

Никому из этих людей султан не доверял своих планов по поводу Баязида. Эскадра Энтони тщательно готовилась к походу, но это рассматривали как рвение молодого командира, стремящегося сделать свои корабли лучшими во флоте. Али Монизиндаде-паша смотрел на это с благодушным безразличием. Несмотря на мрачные прогнозы Али, империя жила в мире. Адмирал не имел представления о том, что мрачные прогнозы скоро реализуются.

Сразу после нового года Барбара родила. На свет появился желанный мальчик.

Энтони вздохнул с облегчением. В последнее время его жена стала раздражительной и часто ворчала, что он слишком много времени проводит не дома. Барбара подозревала, что Энтони развлекается с наложницами, хотя он всё время был занят в бухте. С тех пор как он женился, у него не появлялось желания спать с кем-либо, кроме своей жены.

Мальчика назвали Джоном, его крестил итальянский священник, тот самый, который венчал Энтони и Барбару.

Подготовка к кампании ускорилась и больше не могла оставаться тайной. Когда войска, созванные Сокуллу, собрались за городом и янычары наточили сабли, люди на улицах зашептались. Но никто так и не знал, куда султан направит армию. Если Сулейман хотел сохранить тайну, она сохранялась.

И всё же вопросы были...

– Ты идёшь на войну, – сказала Барбара. Она сидела на диване, окружённая служанками. Её грудь была обнажена, маленький Джон уткнулся в левый сосок.

– Это моя профессия, – напомнил ей Энтони.

– Этот поход будет долгим? – после паузы спросила Барбара.

– Всегда лучше полагать, что кампания будет долгой, – помедлив, ответил он.

– И ты будешь сражаться с христианами? – вздохнула Барбара.

– Нет, – ответил он. – В этот раз нет.

– Тогда я буду молить Бога, чтобы он защитил тебя и вернул живым и невредимым.

– А если бы я воевал против христиан, ты бы не делала этого? – поморщился Энтони.

– Конечно, я молилась бы, мой господин. Но я не знаю, услышал бы Бог мои молитвы...

Флот отплыл в марте: семьдесят галер, на каждой по сто янычар помимо экипажа. Янычары сражались пешими, поэтому не пришлось перевозить лошадей – Хоквуд и его капитаны вздохнули с облегчением.

Али и Улуч, всё ещё не посвящённые в планы, присутствовали при отплытии, чтобы пожелать эскадре удачи. Их первоначальное снисходительное отношение к Энтони сменилось недовольством той секретностью, которая окружала дело, доверенное англичанину.

Как раз тогда, когда по Истанбулу поползли слухи, войско Сокуллу собралось переправляться через Босфор. Шпионы информировали везира, что Баязид основал свой двор в Конье. Здесь, в самом сердце Анатолии, у подножия величественного, пика Бозкирдага, существовала цивилизация, возраст которой исчислялся тремя тысячелетиями. Согласно легенде, этот город основал Персей, использовавший голову горгоны Медузы, чтобы держать в страхе местное население. Позднее Конья стала столицей империи сельджуков, которые отвоевали город у византийцев в 1081 году.

Именно здесь суфий, или мистик, Джелаладдин Руми создал дервишский орден мевляна, известный так же, как орден «танцующих дервишей». Конья была священным городом сельджуков, и здесь Баязиду обещали поддержку в его противостоянии султану.

И всё же никто не сомневался, что в конце концов Баязид потерпит поражение и будет вынужден искать убежища. Хоквуд со своим флотом направился к заливу Александретты на границе Анатолии с Сирией. Именно в этом направлении, по убеждению как султана, так и Сокуллу, исчез Баязид, следуя за остатками своей армии. Хоквуд должен был высадить янычар на берег и двигаться вглубь материка к городу Адана.

Всё складывалось благоприятно, даже лучше, чем рассчитывали. Хоквуд, моряк от рождения и по воспитанию, вывел свои корабли довольно далеко в Эгейское море и был уверен, что сможет найти подход к берегу, когда потребуется. Но, поступая так, он рисковал, потому что не брал в расчёт погоду – весна славится внезапными штормами.

И действительно, шторм налетел на них через неделю после того, как они вышли из Дарданелл, но опытные моряки успешно справились с ним; правда, перепуганные янычары время от времени начинали взывать к милости Аллаха.

Когда шторм прекратился, Хоквуд, придерживаясь маршрута, направился к берегу.

Залив Александретты был на открытом рейде, – город располагался на некотором расстоянии от берега, поэтому прибытие флота было совершенно неожиданным для местного населения. Хоквуд высадил янычар до того, как местный бейлербей решил, чью сторону ему принять в этом конфликте. У него перехватило дух при виде рыжеволосого громилы в сопровождении солдат.

Энтони хотелось получше узнать эти края. Он знал, что не один его предок прошёл этими дорогами, воюя в горах Тавра, но для этого надо было отправляться дальше в Анатолию. Янычары убедили местный гарнизон присягнуть на верность султану. Хоквуд заверил людей, что флот пришёл не для войны. Оставалось только ждать новостей...

Известия не заставили себя долго ждать: от Баязида прибыл посланник. Он сообщил коменданту, что армия везира идёт на принца и что принц намерен дать сражение. Баязид умолял коменданта оказать ему поддержку и дать людей.

Комендант, Макдил-паша, принёс письмо Хоквуду.

– Не отвечай на письмо, – приказал Энтони.

Макдил поклонился и ушёл.

Только через несколько недель прибыл новый посланник. Но этот уже не требовал ответа. Он был первым из подразделений убегающих сипахов и принёс новости о полном разгроме принца в сражении с везиром. Принц, вне сомнений, шёл следом, поэтому Хоквуд отдал приказ пропустить сипахов. Он не хотел, чтобы Баязид направился в горы, и надеялся, что его вскоре настигнут янычары Сокуллу.

Через три дня на дороге появилась группа всадников. Энтони приказал командирам укрыть людей, и всадники въехали прямо в ряды верноподданной армии, были окружены и вынуждены сдаться.

Энтони находился в городе, когда стало известно, что Баязид и его сыновья взяты в плен.

– Что ты будешь делать? – спросил Макдил-паша.

– То, что должен, – ответил Энтони.

– Султан – старый человек, – задумчиво проговорил комендант. – Судя по тому, что говорили о Селиме, и по тому, что я знаю о Баязиде, можно не сомневаться, кто будет лучшим наследником. Теперь, – продолжал он, – я в этом полностью уверен... Наверное, я говорю как предатель, и ты велишь меня казнить.

– Ты говоришь правду, старик, – грустно улыбнулся Энтони, – тебя не за что казнить. Но ведь ты не можешь не осудить того, кто выполняет свой долг. А я должен выполнять свой.

Комендант склонил голову.

Макдил-паша привёл пленников к Хоквуду. Теперь он, очевидно, раскаялся в своих прежних словах и был полон решимости доказать свою преданность султану. Пленники были связаны.

Но дух Баязида, казалось, не был сломлен. Баязид оказался выше своего брата и красивее. Он стоял перед Хоук-пашой, высоко подняв голову. Его сыновья, десяти и одиннадцати лет, стояли позади отца. Они были очень напуганы.

– Я сын султана, – объявил Баязид. – Как ты осмелился связать меня как преступника?

– Я выполняю свой долг, мой господин, – ответил Энтони. – Поверь мне: то, что я делаю, печалит меня, но приказ отдан твоим отцом.

– Какой приказ? – Баязид уставился на него, сдвинув брови.

«Из него бы получился великолепный султан, – подумал Энтони. – А из меня выходит плохой убийца. Но такова моя судьба».

Энтони вздохнул, и Макдил-паша жестом подозвал двух янычар со струной наготове.

– В чём заключается моё преступление? – Баязид нахмурился ещё больше и побледнел.

– Ты обвиняешься в подготовке вооружённого восстания против султана.

– Султана! Ты говоришь о человеке, который убил твоего собственного отца, Хоук-паша. Теперь ты идёшь на преступление ради него?

– Он мой падишах, – сказал Энтони. – Так же, как был и твоим, но ты решил забыть об этом. Ты подчинишься или мне позвать людей?

– Подчинюсь, – сказал Баязид. – Какая участь ждёт моих сыновей?

– Та же, мой господин. – Энтони вздохнул.

Руки Баязида напряглись, но потом обмякли.

– Да, – сказал он, – я подчинюсь, и да простит Аллах твою душу...

Минутой позже все трое были мертвы.

– Хоук-паша! – Мехмед Сокуллу обнял Энтони. – Тебе не показалось, что это была самая лёгкая из всех кампаний? – Везир и следующие за ним сипахи вскоре прибыли в Адану.

– Мои люди редко стреляют в гневе, – признал Хоук-паша.

– У тебя есть что-то для меня, насколько я понимаю.

Энтони указал на короб, который стоял на крыльце дворца бейлербея.

Сокуллу поднял крышку и заглянул внутрь.

– Прекрасно, – сказал он. – Я посадил на кол всех восставших командиров. Падишах будет доволен. – Взглянув на Энтони, Сокуллу спросил: – Ты что-то не выглядишь счастливым, Хоук-паша.

– Трудно быть счастливым, когда совершишь убийство, – сказал Энтони.

– Я чувствую, что нам никогда не удастся сделать из тебя настоящего турка, Хоук-паша, – вздохнул Сокуллу. – Когда наступает время, значит, оно наступает. Бессмысленно откладывать событие или оплакивать его.

– Значит, если я обнажу саблю и скажу, что сейчас казню тебя, ты не будешь защищаться только потому, что твоё время настало?

– Нет, я буду защищаться, – улыбнулся Сокуллу. – Я же не знаю, что время моё пришло.

– Что ж, в этом случае...

– Но если ты добился успеха, Хоук-паша, тогда моё время действительно бы настало.

– По крайней мере, это успокаивающая философия.

– Но ведь цель каждой философии – успокоить?

Я вижу, что ты решил навсегда оставаться несчастным из-за этой казни?

– Баязид был намного лучше своего брата, – грустно сказал Энтони.

– Мы уже обсуждали это, друг мой. И всё же Селим будет лучшим султаном для нас, не забывай об этом. – Он похлопал Энтони по плечу. – Идём. Женщины, которых мы нашли в гареме, превосходны. Присоединяйся к нам и утоли свои печали в их объятиях.

– А как же голова Баязида?

– Я уничтожу её.

– Разве мы не должны предъявить её падишаху?

Сокуллу покачал головой.

– Падишах желает знать только то, что сына его больше нет в живых. Это второй сын, которого он уничтожил.

Энтони не мог забыть весь ужас свершённого им. Даже возвращение домой и объятия Барбары не могли избавить его от воспоминаний.

Барбара с тоской смотрела на него.

– Тебя заставят совершать ещё более страшные преступления, – сказала она наконец.

– Женщина, если ты будешь мучить меня подобными разговорами, я прикажу высечь тебя, – пообещал Энтони.

– Можешь брать палку, – резко бросила Барбара, – потому что я всё равно скажу, что думаю. Тебя заставят совершать ещё более страшные преступления. А вдруг султан прикажет тебе вести флот на Венецию?

– Этого никогда не случится. Сулейман не воюет против союзников. Его принцип – никогда не начинать войны с ними. Это относится и к Венеции.

– Энтони, господин мой... – Барбара обняла его. – Поклянись, что никогда не будешь воевать против моего народа? – Чувствовалось, что она волнуется.

– Если не надо будет защищать Османскую империю, клянусь в этом, – сказал он ей.

– Ты не подчинишься воле султана?

Энтони улыбнулся и поцеловал жену.

– Сулейман не потребует от меня такого. Он не просто великий правитель, но и великий человек. Я сожалею о гибели Баязида, но султан был прав: смерть принца спасла империю от гражданской войны. И это мудрое решение. – Он ещё раз поцеловал Барбару. – Клянусь тебе, что я никогда не приму участия в агрессии против Венеции.

Казалось, что Барбара удовлетворена результатом разговора.

Наградой Энтони, казнившему Баязида, стало не только укрепление расположения Сулеймана, но и дружба с Селимом.

Многое в этом молодом человеке не нравилось Энтони. Он был ленивым и слишком чувственным, – он не только держал наложниц, но и мальчиков для удовлетворения своих прихотей, к тому же он любил выпить и в нём с трудом можно было признать потомка Мехмеда Завоевателя, Селима Грозного и самого Сулеймана. Люди говорили, что, наверное, Рокселана часто наставляла рога султану, даже рискуя своей жизнью.

Хоквуд сомневался в этом, потому что не знал никого, кто хотел бы войти в расположение русской наложницы. Она следовала своим амбициям твёрдо и решительно и делала всё для того, чтобы султан отдал её собственному отпрыску управление империей. Она никогда не нарушила бы супружескую верность.

Но по другим явным признакам Селима можно было назвать истинным потомком Османа. Он был высокообразован и умён, он мог составить прекрасную компанию, если не был пьян. Время от времени он становился таким же жестоким, как и его предки.

Мехмед Сокуллу неустанно напоминал Энтони, что Селим станет их хозяином.

Близкий друг Селима Иосиф Наси был ещё более интересной фигурой и, на взгляд Энтони, мог оказаться очень опасен для их будущего как в личном, так и в государственном плане. Наси было сорок с небольшим. Он происходил из богатой испанской семьи, учился банковскому делу и коммерции в Антверпене, работая на своих двоюродных братьев Мендесов.

Наси был марраном, крещёным испанским евреем, принявшим имя Хуана Мигеса. Его решимость облегчить страдания испанских евреев, когда Филипп II начал подвергать их гонениям, привела также и к его изгнанию. После этого он вернулся к иудаизму, женился на своей двоюродной сестре Рейне и укрылся в Истанбуле.

Здесь его честолюбивые устремления и несомненный талант быстро завоевали благосклонность Сулеймана. Султан давно хотел найти замену Ибрагиму, который вёл финансовые дела и которого он так бездумно вышвырнул. И вот под рукой оказался именно тот человек, который был нужен. Сулейман был достаточно умён, чтобы назначать немусульманина великим везиром, но Наси стал правой рукой Сокуллу, его одарили поместьями в Палестине. Там он постоянно собирал евреев, изгнанных из разных концов Европы.

Наси многого достиг, и можно было лишь восхищаться его талантами и завидовать тому, как успешно он трудится в Османской империи, но всех настораживала его близкая дружба с Селимом, в которой многие видели лишь политический шаг, а не чистосердечную привязанность. Сам Наси вёл умеренный образ жизни, поэтому естественнее для него было бы презрительно относиться к такому человеку, как Селим.

Хоквуд, как и Сокуллу, не сомневался, что Наси делает ставку на султанство Селима. Когда подойдёт время, он использует эту дружбу для реализации собственных планов – это было совершенно очевидно даже для Сокуллу. Но в планы Наси, как ни странно, по-видимому, не входило смещение с должности великого везира.

Каждый великий везир считал себя незаменимым до того момента, когда струна не затягивалась у него на шее. Но это должно было волновать Сокуллу.

Хоквуду было интересно общаться с Наси, потому что тот хорошо знал жизнь на Западе, и особенно в Испании.

– Думаю, король Филипп будет воевать с османцами, – заявлял он. – Но этого не случится, пока он не избавится от религиозных распрей внутри собственных владений: в основном я думаю о Нидерландах. Теперь, когда Англия находится на морском пути из Испании в Нидерланды, он зависит и от английской королевы. Она ярая протестантка и отвергает все предложения Филиппа. Но если Филипп захочет разгромить Англию, это не составит ему труда. У англичан нет ни армии, ни флота. – Он посмотрел на Хоквуда. – Это беспокоит тебя?

– Я турок, а не англичанин, – напомнил Энтони.

– В твоих жилах больше английской крови, чем турецкой, – возразил Наси. – Фактически у тебя совсем нет турецкой крови, только английская, французская, итальянская и греческая.

– Человек является тем, кем он себя считает, – настаивал Энтони, – а не тем, кем были его предки.

Он верил в то, что говорил, потому что не представлял себе другую жизнь, которая дала бы ему возможность такого процветания.

После казни Баязида несколько лет в Османской империи царил мир. Флот проводил учения в Эгейском и Ионическом морях. Адмиралы могли проводить большую часть своего времени дома, и при всей неясности той роли, которую Энтони себе определил, Барбара слишком любила его, чтобы постоянно пилить. Вильям Хоквуд родился в 1562 году, а маленький Генри в 1563-м.

– Теперь ты должна предохраняться, – посоветовал Энтони жене.

– Разве ты не хочешь ещё сыновей?

– Трёх достаточно.