Текст книги "Османец"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)

– Возвращайся к своему хозяину султану. Султан – убийца, прелюбодей и вор чужих жён. Передай ему, что мы будем насмерть стоять за Эрзрум и что мы ждём того дня, когда султан падёт и будет ползать как змея... Передай ему эти слова Хоук-паши.

Абдул-паша в оцепенении смотрел на Вильяма, которого знал с рождения.

– Ты приговорил себя к смерти, – сказал он.

– Я приговорил себя к жизни, Адбул-паша. Ступай и передай Баязиду мои слова.

Вильям смотрел в окно, как посольство направляется в обратный путь по дороге, ведущей в горы.

– Это были слова смелого человека, – сказала Джованна, стоя позади него.

Вильям обернулся. Всю зиму Джованна шила себе новые платья. Сейчас на ней было платье европейского покроя, она начала поправляться и приходить в себя. Волосы огромным каштановым облаком падали ей на плечи. Она была не только сильной, но и красивой женщиной.

– Одни слова ничего не значат, – сказал он.

– Когда придёт время, ты подкрепишь их смелыми поступками, – настаивала Джованна. – Ты самый сильный из Хоквудов.

– Я? – Вильям издал короткий смешок. – По сравнению с отцом и братом я слабак.

– Это не так. Несмотря на всю их силу, они подчинялись султану, считая его всемогущим и всесильным. Никто из них не посмел бы бросить вызов султану, как сделал ты.

– Не нужно быть очень смелым, чтобы кричать о своём несогласий, когда на другой чаше весов – смерть.

– Но ты сделал это, я горжусь тобой. Я счастлива, что ты заменишь отца моему Гарри.

Вильям посмотрел на неё. Эта женщина много страдала в своей жизни, возможно, так же много, как и его бедная Эме. Эме как будто была рождена для страданий. Он благодарил судьбу за те два месяца, что они провели вместе как муж и жена, и за ту короткую неделю, когда они самозабвенно любили друг друга.

Голха, казалось, забыла обо всём на свете, со времени рождения дочери в ней заговорил животный инстинкт материнства, не позволяющий ей тратить на мужа то время, которое она могла уделить своему ребёнку.

С Джованной Вильям мог разговаривать обо всём.

– Пока тебя не было в Константинополе, туда пришло много новостей, – говорила она. – Генуэзцы под командованием испанца, некоего Колумба, пересекли великий океан и достигли Азии. Оказывается, Земля – круглая... Разве это не чудесно?

– Да, – согласился заинтригованный Вильям.

– Ещё стало известно, что умер наследник английского престола. Говорят, его младший брат женится на жене принца Артура, Арагонской принцессе. Папа Римский дал согласие на этот брак.

– Этот негодяй? У него ещё меньше совести и стыда, чем у Баязида.

– И тем не менее он даёт согласие. – Джованна приблизилась к Вильяму. – Я не прошу тебя взять меня в жёны. Я знаю, что не займу место Эме в твоём сердце и никогда не буду пытаться сделать это. Но я не могу жить впустую.

«И я больше не могу, – подумал Вильям. – Мы – это то, что осталось от семьи Хоквудов. Да ещё маленький Гарри».

Будет лучше, если у него появится отец.

Вильям заключил Джованну в свои объятия.

Джованна отдалась страстно, как, впрочем, и Вильям. Они хотели многое забыть и знали, что впереди их ждут не только радостные события.

Эме мертва. Однажды Вильям решил, что потерял её, но тогда он знал, что она всё ещё живёт, может, смеётся и кого-то любит. Это тогда огорчало его.

Но теперь Эме мертва. Её насиловали до тех пор, пока не надоела хозяину, потом спрятали в мешок и утопили. Эме больше нет в этом мире...

Но Вильям потерял способность любить.

Джованна была женщиной, рождённой для любви. Истинной неаполитанкой, горячей и переменчивой. Бывали дни, когда она ни с кем не разговаривала, бывали дни, когда она била посуду, а иногда, казалось, она может кого-нибудь убить. Но бывали дни, и их становилось всё больше и больше, когда Джованна смеялась и пела, готовила экзотические блюда и часами возилась с сыном.

Это означало, что она счастлива. В такие дни Вильям тоже был счастлив.

Вильям надеялся, что Джованна забеременеет, но она всё время предохранялась разными средствами, о которых не рассказывала. Вильям не мог винить её. Их будущее казалось слишком неопределённым. У неё был Гарри, и ей было о ком заботиться.

Мальчик был радостью для всех. Вскоре Вильям стал считать его собственным сыном. Он научил Гарри ездить на лошади и пользоваться оружием, внушая ребёнку ненависть к Баязиду.

После объявления о неподчинении власти султана Вильям и его гарнизон каждое лето ждали карательную экспедицию. Они не боялись этого, но просто им казалось странным, что Баязид не предпринимает попыток подавить восстание. Каждую весну Вильям посылал своих людей в Трапезунд, которые приносили ему известия о событиях в мире, но новостей о военных сборах в османских владениях среди них не было.

Казалось, Баязид утонул в своих удовольствиях и забыл о мятежниках. Казалось, что и власть султана вне опасности.

Таким образом, одно лето сменяло другое, и боль Вильяма начала утихать. Но только не гнев... И как турок, и как англичанин Вильям считал, что первым делом нужно отомстить за брата, а потом уж за Эме.

Но это требовало времени.

Вильям использовал время с толком. Операции в горах против персов и черкесов научили его умению воевать, которое ему не успел передать отец. Его люди стали жестокими и осторожными – эти качества были поутрачены со времён Мехмеда.

Год от года Вильям увеличивал размеры своего войска. Он слишком хорошо помнил действия совершенно недееспособной армии Джема. Вильям не мог пополнять отряд янычар, потому что в горах Тавра не было христиан, но он нанял и выучил горцев, которые были преданы ему и по приказу пошли бы за ним куда угодно. У Вильяма не было достаточного количества ружей, но бесстрашные горцы со своими луками были приучены к дисциплине и представляли собой практически непобедимую боевую силу.

Гарнизон жил своей обычной жизнью: летом люди возделывали поля, зимой, забив скот, впадали в спячку. Они сами шили себе одежду и отливали пули. Новостей о действиях султана не было.

Вильям всё чаще стал ездить в Трапезунд, местный бейлербей принимал его в собственном доме.

– Я вижу распад нашей империи, – мрачно сказал Мустафа-бей. – Не только ты из бейлербеев объявил о своей независимости, Хоук-паша. Даже мне теперь не поступают инструкции из Константинополя. Но дань я посылаю до сих пор, – угрюмо добавил он.

Вильям заметил для себя, что этот человек может быть ему полезен, когда настанет время.

В Трапезунде Вильям узнавал новости о мире за пределами Константинополя. Ему сообщили, что юный король Карл VIII захватил Италию вплоть до Неаполя, что Папа Александр организовал Священную лигу для изгнания захватчиков и что французам пришлось оставить Италию из-за болезни, напавшей на их армию.

Сказали ещё, что Цезарь Борджиа пустился на завоевание Центральной и Северной Италии и заработал таким образом титул герцога Романьи[62]62
  Р о м а н ь я – северная часть Италии (ист.).


[Закрыть].

Говорили также, что в Неаполе, во время осады его французами появилась жуткая венерическая болезнь, названная Сифилисом.

«Конечно, – подумал Вильям, – это наказание Божье».

До него дошла новость, что Карл VIII, король Франции, умер молодым и что престол унаследовал Людовик XII.

Ходил слух, что Папа Александр VI созывает крестовый поход против, турок и все должны были отдать часть своего состояния на покрытие расходов по содержанию огромной армии. Но армия никогда так и не собралась...

Вильяму рассказывали о новых открытиях генуэзского моряка Кристофора Колумба.

И тогда, в 1503 году, через десять лет после того, как он покинул Константинополь, Вильям узнал, что Папа Александр VI мёртв.

Через четыре года Цезарь Борджиа был вынужден бежать из Италии, его убили в перестрелке в Восточной Испании.

Как и ожидалось, преемником Александра стал кардинал Джулиано делла Ровере, названный Папой Юлием II. Всю свою жизнь он был заклятым врагом Борджиа и после покушения на его жизнь вынужден был искать защиты у императора. Теперь он вернулся, и папству, опустившемуся до уровня публичного дома, предстояли серьёзные перемены. Оно не представляло более никакой угрозы для Османской империи, которая, казалось, поддерживала хорошие отношения со своими ближайшими соседями и после постоянных набегов Завоевателя наслаждалась предоставленным праздностью Баязида отдыхом.

Венеция сразу же возобновила отношения с Портой и даже предложила совместно захватить Египет, чтобы построить канал к Красному морю, тем самым укорачивая торговый путь к Индии и Востоку. Венеция была обеспокоена достижениями испанских и португальских моряков. Португальские моряки Васко да Гама и Бартоломео Диас пошли на юг вместо запада и обогнули мыс Доброй Надежды в нижней точке Африки. Португальские караки появлялись в Аравийском море, и Венеции виделся скорый конец её господства в этом регионе.

Но Баязид остался глух к предложениям венецианского посла. Его мало заботило то, что происходило за стенами Константинополя.

Летом 1509 года в Эрзрум прибыл посланник, известивший Вильяма, что Константинополь разрушен землетрясением.

Вильям и Валид оцепенело смотрели друг на друга. Невозможно представить, что этот могущественный город разрушен.

– Что с султаном? – спросил Вильям.

– С султаном всё в порядке, слава Аллаху. Дворец не пострадал.

Вильям в отчаянии щёлкнул пальцами.

– Но в городе очень неспокойно, – продолжал посланник. – Говорят, янычары перевернули котелки. Они считают, что султан обязан водить их на войну, а не держать дома, чтобы быть погребёнными под стенами.

– Это хорошая новость, – сказал Валид. – Кому из наследников они подчинятся? Что скажешь, Вильям?

Вильям никого из наследников хорошо не знал, он понимал, что все они жили в атмосфере распутной вольности.

– Я сомневаюсь, что янычары подчинятся кому-то из них, – ответил он.

– Значит, ты, так же, как и Мустафа-бей, предсказываешь падение империи, – сделал вывод Валид.

Вильям должен был понять, что ему надо делать: не первый раз в жизни перед ним стоял такой вопрос. Но теперь ему не с кем посоветоваться...

Ему исполнилось сорок девять лет, последние пятнадцать из них были самыми спокойными. Если бы Вильям отомстил за брата и жену, он чувствовал бы себя по-настоящему счастливым.

Гарри Хоквуд превратился в высокого сильного юношу. Он походил на Джованну не менее, чем на Джона Хоквуда: был рыжеволос и широк в плечах. Гарри вместе с Вильямом участвовал в летних военных походах. И если бы он унаследовал правление Эрзрумом и окружавшими его горами, то стал бы богатым человеком.

Остальные Хоквуды умерли так давно... И они всё ещё не были отомщены.

– Пусть янычары ещё несколько месяцев копят раздражение, – решил Вильям, – а тем временем мы подготовимся к войне.

Тем летом он повёл почти всё своё войско через горы с целью дойти до Мосула по западному берегу Тигра. Происходили самые обычные стычки с местным населением, но настоящего сопротивления им, пока они шли по равнине, оказано не было. Сипахи, бывшие в авангарде, послали основному войску сообщение, что персы хотят вести переговоры.

– Что мы скажем персам? – спросил Валид. – Они наши враги.

– Не будет большого вреда, если мы выслушаем, что говорят другие люди, – ответил Вильям. – Даже если это враги...

Опасаясь попасть в ловушку, Вильям развернул своё войско. Сам он вместе с янычарами держался поближе к реке на левом фланге, на правый фланг в пустыню были отправлены горцы, в центре находился отряд сипахов. Затем он вместе с Вали дом и личной охраной отправился вперёд, где его ждал авангард.

Перед ним была внушительная пешая и конная сила, расположившаяся на берегу реки с развевавшимися знамёнами и гремящими барабанами.

Между лагерем и сипахами Вильяма ждали всадники под белым флагом.

Валид выехал вперёд переговорить с ними, а потом вернулся.

– Один человек, называющий себя шахом всей Персии, желает говорить с тобой, Хоук-паша. Его зовут Исмаил. Мы слышали об этом человеке.

Да, действительно. Одна из причин успеха отрядов Хоквуда в набегах на Персию заключалась в том, что когда-то великое Персидское царство было разрознено междоусобицами и гражданской войной. Не так давно, однако, до Вильяма дошли слухи, что один военачальник постепенно объединяет всю территорию, принуждая к подчинению восставших правителей. Имя этого человека – Исмаил. Он объявил себя сыном шейха Хайдара и дочери того самого Узун-Хасана, войска которого Завоеватель и Энтони Хоквуд разбили тридцать лет назад.

Ещё более важно, что его дед по отцу шейх Джонейда объявил себя потомком Али, четвёртого халифа.

Вильям направлялся приветствовать самозваного персидского шаха. Перед ним был человек средней комплекции с выбритым подбородком, но загнутыми вверх усами, одетый в блестящую рубаху и облегающие белые, штаны. На голове его был тюрбан со страусиным пером, прикреплённым брошью с сапфиром.

– Ты Хоук-паша, восставший против султана, – объявил Исмаил.

– Я Хоук-паша, защитник правого дела османцев, – ответил Вильям.

– Султан объявил тебя вне закона.

– Я правитель Тавра и всех прилежащих земель. Ты должен знать это, мои господин.

– Идём, поговорим. – Исмаил улыбнулся.

Они поехали в лагерь персов и расположились на ковре в шатре шаха; им подали кофе.

– Твои воины следуют ложным принципам, – сказал Исмаил.

– Они то же самое думают о тебе, мой господин, – откликнулся Вильям. – Но они мои воины. И идут туда, куда указывает мой меч.

– А меч твой указывает на моих людей. Это бессмысленно, Хоук-паша. Твой меч должен указывать на Константинополь, на того султана, который оскорбил и предал тебя.

Вильям прикусил губу. Неужели весь мир знает об этом?

– Когда придёт время, мой меч будет направлен на Константинополь.

– А разве не пришло такое время? Баязид потерял авторитет. Его янычары перевернули котелки, а его столица – в руинах. Он ведёт себя как трус. Стоит ли ждать более благоприятного момента?

– Султан всё ещё командует могущественной армией, ему подчиняются отличные воины. Ещё более важно то, что он – султан и что ему преданы люди, не заслуживающие смерти.

– Человек, который нарушил законы «аныя», не султан, – объявил Исмаил. – Если у имамов и муфтиев не хватает мужества заменить его, это должен сделать кто-то другой.

– Но это должен быть человек из династии Османов, – сказал Вильям.

– Ты прав, Хоук-паша. Ты знаешь закон. – Он хлопнул в ладоши, и внутренняя перегородка шатра поднялась.

Там стоял человек. Ему около сорока, определил Вильям, одет как простой турок, но богаче. Свисавшая верхняя губа и холодные глаза делали его похожим на знаменитых предков.

Вильям мгновенно вскочил и поклонился со словами:

– Примите моё почтение, господин мой принц Ахмед.

– Я знаю, Хоук-паша, что мой отец ужасно обошёлся с тобой.

– Ты оказываешь мне великую честь, господин мри принц.

– Это я удостоен чести оказываться в компании такого великого воина, Хоук-паша.

– Это хорошо, – нетерпеливо сказал Исмаил. – Объясни Хоук-паше причину, по которой ты прибыл, господин мой принц.

Ахмед сел, скрестив ноги. Вильям расположился слева от него.

– Мой отец согрешил против тебя, Хоук-паша, – объявил принц Ахмед, – к тому же он нарушил «аный». Он также согрешил против своих сыновей. Братья мои – слабые люди, они не способны решить, что делать дальше. Я знаю, что надо делать: мой отец должен быть низложен. Я не желаю ему вреда, но он не способен править Османской империей. Янычары ждут сигнала. Кто сделает это лучше, чем военачальник, с которым дурно обошлись и который всё ещё сражается под османским знаменем? Моим знаменем.

Вильям взглянул на Исмаила. Принц продолжал:

– Шах Ирана ищет справедливости и обещает нам деньги, ружья и обмундирование. Более того, он даст людей – сорок тысяч персов пойдут под нашими знамёнами.

Вильям посмотрел на Исмаила.

– Я действительно пообещал всё это, – сказал Исмаил.

– Ты возглавишь мою армию, Хоук-паша, – объявил Ахмед.

– Они – шииты, – сказал Валид. – Это плохо. Наши люди не примут их. Янычары не пойдут на это.

– Янычары согласятся, – сказал Вильям, – я им всё объясню.

Собрав своих людей, Вильям объяснил им, что настал момент, чтобы разгромить Баязида и заменить это имя на более достойное славы дома Османов. Вильям сказал им, что лучшей возможности, чем сейчас, не будет. Вильям напомнил им, что Завоеватель в своё время заключил союз с греками и другими христианами, которые все были неверными, потому что ему это было выгодно. Ничего дурного во временном союзе с неверными быть не может, если это принесёт им победу.

Янычары, казалось, всё поняли и остались довольны.

Вильям отдавал себе отчёт, чем рискует. Он понял, что Ахмед, как бы уничижительно ни отзывался о братьях, был сыном своего отца. Мехмед принял бы командование армией на себя, не доверяя это другому человеку; Ахмед же позаботился о своей безопасности.

Также Вильям понял, что принц что-то пообещал персам. Он не мог точно сказать, что посулил принц, но, без сомнения, дело касалось каких-то территорий, может, Эрзрумского района или всего Таврского региона.

Но это будет решено после победы – если она будет. Вильям ни с кем не заключал договора и ничем не был связан. Даже при поддержке сорока тысяч персов его армия будет малочисленнее той, которую выставит Баязид, если, конечно, решится. И конечно, если Вильям проиграет, его, несомненно, казнят. И никто не пошевелит и пальцем ради его спасения.

И всё же альтернативы нет... или Вильям должен признать, что он сам чуть лучше султана.

– Итак, ты идёшь на войну, – сказала Джованна.

Они так долго были вместе, что считали себя мужем и женой. Вильям теперь не звал к себе Голху – черкешенка стала невообразимо толстой и совершенно безучастной.

– Я мечтал об этом пятнадцать лет, – напомнил Вильям.

– Хорошие были годы... – Джованна не позволила своей печали вмешиваться в амбиции мужчин. – Верни мне сына, Вильям.

Гарри Хоквуд, которому исполнилось семнадцать лет, должен был сражаться плечом к плечу с Вильямом.

Вильям приступил к делу как никогда осторожно. Под флагами не принца Ахмеда, а «настоящего султана» следующей весной он повёл своих людей к побережью Чёрного моря.

Мустафа-паша в Трапезунде сдался без сражения.

– Я давно знал, что этот день настанет, – сказал он, – и поздравляю тебя. Мои люди пойдут под твоим знаменем.

Правда, узнав о персах, он сморщился. И задёргал бороду.

Теперь Вильям удерживал Тавр и порт на Чёрном море, командуя смешанным флотом. Корабли он отправил в Каффу и Керчь на границу с Крымским ханством. Крым платил дань с 1475 года, и теперь он платил её «настоящему султану». Крымским пшеном Вильям кормил армию, увеличившуюся с присоединением трапезундского гарнизона.

Следующей весной через горы он дошёл до Сиваса. Столица одноимённой провинции, этот город, хотя и находился на высоте четырёх тысяч футов над уровнем моря, лежал в широкой плодородной равнине реки Кызыл-Ырмак. Сто лет назад население города насчитывало сто пятьдесят тысяч человек, но город не смог оправиться после жестокого опустошения его войсками Тимура.

Здесь было множество сельджукских реликвий и среди них Великая мечеть и мавзолей над могилой султана Кей-Кавуса I, основателя города.

Долина реки Кызыл-Ырмак тянулась на юг почти до Кайсери, а потом, следуя течению реки, на северо-запад. Двигаясь по этой равнине, всегда уверенная в запасе еды и воды, любая армия могла дойти до Анкары – самого сердца Анатолии. Горы оставались позади, а Бруса, побережье и Константинополь ждали впереди.

В прошлом все захватчики с востока приходили со стороны Сиваса и долины Кызыл-Ырмак.

Вильям думал, что город будет защищаться, но бейлербей Ибрагим-паша присоединился к восставшим, и ещё двадцать пять тысяч человек встали под их зелёные и темно-красные знамёна. Теперь Вильям командовал стотысячной армией проверенных воинов.

Принц Ахмед инспектировал армию под Сивасом.

– Когда ты собираешься выступить? – спросил он Хоук-пашу.

– Весной, господин мой принц, – ответил Вильям. – Когда прибудут пушки, обещанные шахом?

– Есть некоторые сложности, но пушки у тебя будут, Хоук-паша.

Вильям понял, что ему придётся обходиться без артиллерии. Это означало, что придётся сражаться с армией Баязида в поле и разбить её там – средств для штурма крепостных стен не было.

Ахмед оставался в Сивасе всю зиму. Он привёз с собой гарем и устроился со всеми удобствами.

Вильям послал за Джованной.

– Следующий год будет одним из самых важных в истории дома Османов, – сказал он ей. – Или, возможно, всего мира.

– В следующем году ты можешь умереть, – причитала Джованна. – Я тоже умру тогда, ведь у меня больше никого не останется.

– У тебя есть Гарри, – напомнил Вильям.

– Если ты умрёшь, Гарри, конечно, умрёт вместе с тобой.

Вильяму исполнилось пятьдесят лет, когда растаял снег и армия начала готовиться к походу на Анкару. К осени он планировал оказаться у Босфора. Вильям решил, что если не сумеет взять Константинополь, то будет действовать, как турки до появления Хоквудов, – захватит остальные части империи. Это, безусловно, выманит Баязида в поле: он не был Константином XI.

Но прежде чем был отдан приказ выступать, стало известно, что армия под знамёнами султана движется им навстречу.

Вильям не мог поверить в свою удачу.

– Падишах командует лично? – спросил он гонца.

– Нет, мой господин. Армией командует принц Селим.

Вильям посмотрел на Ахмеда.

– Этого мальчишку нам не стоит бояться, – заявил Ахмед.

– В армии султана есть пушки? – спросил Вильям.

– Да, мой господин. У них двенадцать пушек, – ответил гонец.

– Две батареи, – пробормотал Ахмед, смертельно побледнев. – Что ты будешь делать, Хоук-паша? У нас нет пушек, – испуганно проговорил он.

– Твой союзник подвёл тебя, господин мой принц. Но всё равно мы дадим решающее сражение под Сивасом. Ты будешь командовать?

– Я? – Ахмед выглядел испуганным. – Нет, нет, я должен вернуться в Мосул и проинформировать шаха о развитии событий. Ему будет интересно. Пошли мне известие о своей победе, чтобы я мог вернуться.

«Но не о моём поражении, – подумал Вильям. – Тогда ты останешься в Персии, чтобы спасти свою шкуру от гнева отца».

– Почему мы должны сражаться за этого ублюдка? – прорычал Вильям.

– Потому что он сын султана.

– А другой на подходе.

Но другой готов сражаться лично.

Вильям выслал в авангард сипахов выяснить местонахождение султанской армии, своих людей он вывел из города и разместил их на открытом пространстве в несколько миль шириной. Он не собирался просто противостоять армии султана, он должен был разбить её, несмотря на пушки.

Жители Сиваса видели хмурые лица военных. Они понимали, что, если мятежники будут разбиты, город вновь будет предан разграблению.

Вильям объехал войсковые подразделения, убеждая своих людей в том, что они должны выиграть эту битву, в противном случае их семьи будут уничтожены. Он обещал всем большое вознаграждение по прибытии в Константинополь.

Он не говорил по-персидски, поэтому толмач переводил его слова.

Затем Вильям вернулся в свой шатёр.

Он отослал Джованну в Эрзрум. Ничего другого для неё он сделать не мог. Так же, как и все остальные, она или будет жить, или умрёт в зависимости от исхода сражения.

Вильяма охватила тоска. В молодости он полагался на поддержку и совет двух сильных братьев и великого отца. Теперь никого не осталось, не осталось их талантов и знаний. Ему было пятьдесят, и он являлся последним Хоквудом, за исключением мальчика, ждущего около шатра.

Он достиг большого успеха в партизанской войне, но никогда не командовал армией в битве против противника, равного по силам или даже превосходящего.

И вдруг Вильям вспомнил, что Селим на десять лет моложе его и что он тоже не водил армию на поля сражений.

В проёме шатра появился Гарри Хоквуд.

– Армия султана приближается, дядя, – сказал он.

Рассветало.

– Барабанам бить, трубам играть, – приказал Вильям. Слуги помогли ему натянуть кирасу и обернуть тюрбан вокруг шлема. Он взял меч и пристегнул саблю.

Когда Вильям вышел из шатра, конь уже ждал его; колчан висел слева, лук справа. Хоквуд оседлал коня и отправился смотреть, как разворачиваются его войска: справа Ибрагим-паша командовал людьми из Сиваса и Трапезунда, Мустафа-паша занял позицию на прибрежной дороге, персы расположились слева. Янычары и горцы находились в центре. Эти отряды Вильям поведёт сам. Сипахи находились правее воинов Сиваса, они скрывались в лесу. Победа зависела от них – в самом начале битвы сипахи должны были уничтожить пушки. Натиск султанской армии будет сдерживать пехота, а атаку с флангов начнёт кавалерия.

Бросать кавалерию на нетронутые войска шло вразрез с правилами ведения войны. Но она будет атаковать с флангов, а пушки будут направлены прямо вперёд; их не сумеют так быстро повернуть, попытка сделать это несомненно разорвёт султанское войско.

– Помни, – сказал он Валиду, командовавшему всадниками. – Ты должен выполнить свою задачу. Долгую бомбардировку мы не вынесем.

– Я сделаю это, – пообещал Валид.

Закончив расстановку войск, Вильям появился перед своими людьми. Вместе с ним были Гарри и горнист. Они посмотрели на дорогу, повторяющую изгиб реки. Оттуда, примерно с расстояния в три мили, доносился топот марширующих ног, цокот копыт и грохот артиллерийских повозок. Однажды Вильям слышал такие звуки...

Вильям взглянул на Гарри, и тот улыбнулся в ответ. Мальчик не ведал страха.

В их поле зрения появились сипахи. За ними шли башибузуки, их позиции приходились прямо против центра армии Вильяма. Анатолийцы разделились на левую и правую стороны, сформировав два крыла. Несколько тысяч янычар, заметных по белым перьям, в шлемах, завершали шествие. Вильям не видел, что делают янычары, но знал, что прилаживают приклады к аркебузам.

Вильям также не видел пушки, но точно знал, что они находятся между янычарами и башибузуками.

Позади янычар шёл основной отряд сипахов, а потом ехали грузовые повозки.

Вильям установил, что в армии султана не менее сто двадцати тысяч человек.

Султанская армия медленно заняла позиции. И сразу забегали курьеры, доставляя приказы, инструкции, предписания. Наступала темнота. До утра сражение не начнётся...

Вильям нахмурился. Группа всадников прокладывала себе путь среди рядов наёмников, приветствовавших их криками «ура» и звоном оружия. Они двигались под зелёным османским флагом, развевавшимся на ветру, и личными знамёнами.

Вильям прищурил глаза, всматриваясь вдаль и пытаясь распознать некоторых воинов, но расстояние было слишком велико.

Всадники доехали до передних рядов башибузуков, которые издали приветственный клич. Восставшие откликнулись громким криком, после чего обе армии затихли, если не считать цокота копыт и шарканья ног. Двое всадников отделились от башибузуков и направились в чистое поле между двумя армиями. У одного из них был белый флаг.

Человек с флагом помчался вперёд. Подъехав к Вильяму на двадцать ярдов, он спросил:

– Тот ли ты, кто зовёт себя Хоук-пашой?

Перед Вильямом был мальчик даже помоложе Гарри. Лицо его было длинным и узким, без бороды и усов, губы – твёрдыми, лоб – высоким. Его лицо не выражало жестокость Мехмеда или его наследников, но в нём присутствовала смелость его великого деда.

– Да, это я, – ответил Вильям.

– Мой отец, принц Селим, хочет говорить с тобой.

Вильям понял, что перед ним единственный сын Селима – Сулейман. Он посмотрел мимо принца на одинокого всадника, который совершенно неподвижно сидел в седле.

– А вдруг это западня, дядя? – забеспокоился Гарри.

– Я поговорю с ним, – решительно сказал Вильям и направил коня вперёд.

Сулейман ехал впереди него до тех пор, пока они не достигли Селима.

– Возвращайся к армии, – сказал Селим сыну.

Сулейман не спеша направился к башибузукам.

Вильям взглянул на принца Селима и внезапно ощутил ту тревогу, которую ему уже приходилось испытывать.

Действительно ли он сын Баязида? Вильям не помнил завоевателя, но этот стройный всадник в кирасе с вплетённой золотой нитью оживил в его памяти все рассказы о Мехмеде. Узкие губы, немного опущенный нос и усы – всё это напоминало его деда. Без сомнения, его братья и отец той же породы. Но ни один из них не имел такого спокойного и твёрдого взгляда.

Вильям сразу понял, что перед ним истинный османец – единственный из живущих, за исключением, возможно, мальчика, который подъезжал теперь к султанской армии.

Селим изучал Вильяма с не меньшим интересом.

– Последний раз я видел тебя семнадцать лет назад, – сказал он. – Тебя принимал мой отец сразу после твоего возвращения из Италии.

– Я помню, господин мой принц.

– Это было до того, как с тобой так жестоко обошлись, Хоук-паша, – произнёс Селим, изучая его.

Вильям нахмурился, не зная, что и думать: враги так не говорят.

– Твой люди хорошо расположены, господин мои принц. – Вильям бросил взгляд на султанскую армию.

– Меня хорошо учили, Хоук-паша. Я сражался с твоим отцом.

– Тебе повезло, мой господин.

– Действительно. Я хочу, чтобы и тебе повезло, Хоук-паша. Ты поднял оружие против моего отца. Я могу объяснить это тем, что с тобой жестоко обошлись. Но ты воюешь за моего брата, труса и дурака. Неужели ты не понимаешь этого?

Вильям промолчал, что само по себе было ответом.

Селим указал на левый фланг восставшей армии:

– Ты также заключил союз с персами. Я уверен, ты знаешь, что они наши заклятые враги, которые для своей выгоды хотят нашего разлада. Разве тебе не ведомо, что они еретики, а это отвратительно в глазах Аллаха.

– Мы должны искать союзников, где только возможно, господин мой принц. В этих горах нет других людей, чтобы поднять армии против тебя.

– Почему против меня, Хоук-паша? Разве ты не понимаешь, что в твоей армии и моей достаточно подходящих людей, чтобы противостоять всему миру?

Вильям взглянул на него.

– Я прощу тебя, если ты встанешь под мои знамёна, – сказал Селим. – Более того, ты будешь командовать моей армией. У тебя громкое имя, Хоук-паша. Не позорь его и не втаптывай в грязь.

– Господин мой, я поклялся Ахмеду.

– Не совсем так, Хоук-паша. Мне сказали, ты поклялся истинному делу османцев. Разве не так?

Вильям посмотрел на него.

– Дело моего брата – неправедное дело, Хоук-паша, и ты это знаешь. Мой брат – человек порочный. Как только ты победишь – если удача улыбнётся тебе, – он снесёт тебе голову, потому что ты будешь слишком силён.

– Мой господин...

– А разве я не поступил бы точно так же? Но я не боюсь тебя, Хоук-паша, потому что я – воин. Более того, я знаю, что могу доверять тебе. Потому что имя твоё – Хоук. – Селим мрачно улыбнулся. – Я возвышу тебя так же, как мой дед когда-то возвысил твоего отца. Клянусь памятью Мехмеда...

Это клятва, которую он, конечно, сдержит. Селим был человеком, за которым должен пойти каждый, кто решил посвятить свою жизнь служению делу османцев. Он был единственным, за которым следовало, идти.