Текст книги "Османец"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)

Книга вторая
СЕРАЛЬ [48]48
  С е р а л ь – европейское название султанского дворца и его внутренних покоев (гарема) в Османской империи.


[Закрыть]

Глава 7
БРАТЬЯ

Ах, любовь! Если б мы с тобой фортуну уломать смогли,

разрушить горестный закон, что правил судьбами земли,

И из его осколков вновь собрать такой порядок дел,

Чтобы к желанью сердца нас дороги жизни привели!

Омар Хайям

– Там! Там!

Тамбурины гремели, трубы трубили, и загонщики пронзительно кричали.

Из-под сосен метнулся огромный песочно-жёлтый зверь. Он мчался на почти негнущихся лапах, как бегают кошки, по открытому пространству к следующему перелеску.

– Красавец! – закричал принц Джем. – Какой красавец! Быстрее, Хоук, быстрее! Мы вместе возьмём его.

Вильям Хоквуд пришпорил коня. Принц и Вильям быстро удалились от свиты. Луки они держали наготове и были охвачены возбуждением погони и, возможно, вознаграждением по её окончании. Когда-то на этом горном плато Центральной Анатолии водились львы. К 1481 году эти могучие звери почти вымерли. Как только принц Джем, находившийся в Брусе, прослышал, что одно такое создание затерялось на Улудаге, он приказал собираться на охоту.

Теперь цель была близка.

Двое юношей – двадцатидвухлетний Джем и Вильям Хоквуд, годом младше, – были совершенно разными людьми. Особенно это было заметно, когда они гнались за добычей. Турок был приземистым: его тело пока было мускулистым, но чувствовалось, что оно склонно к полноте. Его нос – длинный и кривой – нависал над верхней губой, над которой начали отрастать усы, этим он напоминал своего отца – султана Мехмеда II.

Джем походил на отца не только внешностью. Его тёмно-голубые глаза бывали холоднее льда и открывали грани его характера, спрятанного где-то глубоко внутри.

Вильям Хоквуд был на два дюйма выше шести футов; его лицо было кирпичного цвета, а волосы – огненно-рыжими. Первая стрела попала в цель. Она настигла льва в момент прыжка. Оседая, лев успел ударить Вильяма по плечу передней лапой. Он, ощетинясь, поворачивал голову, рыча на противника. Обречённый зверь был настолько благороден, что Вильям на мгновение восхищённо залюбовался им... перед тем как пустить вторую стрелу.

Джем наконец воспрял духом и выстрелил. Но его выстрел был неточен, лев повернулся к нему.

– Стреляй! – умолял принц. – Стреляй!

Вторая стрела также попала в цель, лев повалился на бок, и кровь выступила на его желтовато-песочной шкуре. Он был готов к решающему прыжку, и Вильям держал третью стрелу на тетиве. Но он знал, что лучше не стрелять. Потому что победителем должен быть принц.

Джем к тому времени взял себя в руки, успокоил коня и не спеша прицелился. Когда лев поднял голову, чтобы издать последний дерзкий рык, стрела принца ударила ему я горло. Рёв перешёл в булькающий звук, и зверь упал.

– Великолепный выстрел! – закричал Вильям. Он знал, что принца надо восхвалять вслух.

– Зверь мёртв? – Джем осторожно повёл коня вперёд.

– Скорее всего он умирает, мой господин.

Джем спешился и достал саблю. Шепча молитву, он осторожно подошёл к жертве. Потом взмахнул саблей и вонзил её в голову животного. Лев зарычал и перевернулся. Джем отошёл, потом опять вернулся и ударил по животу зверя. Брызнула кровь. Зверь обмяк, казалось, его мышцы одновременно потеряли силу.

Вильям спешился:

– Браво, мой господин! Ты уничтожил его.

– Ха! – крикнул Джем и начал ожесточённо рубить льва.

Вильям ждал, пока он выбьется из сил; свита, остановившись на почтительном расстоянии, тоже ждала окончания этого жестокого действа.

– Мразь! – крикнул Джем, размахивая саблей. – Ты думал, что можешь равняться силой с принцем династии Османов.

Наконец он остановился, пот градом катил по его лицу; его шёлковый плащ стал мокрым.

– Я убил это чудовище, – сказал он. – Отец будет горд этим.

– Мой господин, – поправил его Вильям, – ты убил царя.

Джем стрельнул глазами в его сторону.

– Твой отец будет очень горд этим, – добавил Вильям.

– Ха! – воскликнул Джем. – Ха-ха! Ты прав, юный Хоук. – Он взлетел в седло. – Доставьте его во дворец, – сказал он охранникам, показывая на мёртвого льва.

– Ты искусный, охотник, – сказала Серета и поцеловала мужа; два маленьких мальчика возились у их ног.

– Потише, – сказал Вильям. – Это принц сразил льва. – Он приложил палец к её губам, когда она пыталась протестовать. – Принц сразил льва, жена моя. И покончим с этим.

Черноволосая и черноглазая, с мягким пышным телом, Серета надула губки и бросилась на диван. Ей исполнилось девятнадцать лет, четыре из них она была женой Вильяма.

Султан сам выбрал её с согласия Энтони Хоквуда, Хоук-паши, его ближайшего друга, сразу после того, как Вильям прошёл обряд обрезания и стал мужчиной. Серета была дочерью армейского командира. За ней дали богатое приданое, и она была решительно настроена быть верной и преданной своему мужу.

Самой заветной мечтой каждой девственницы империи была мечта о том, что её во время ежегодного набора в гарем султана заметят и она попадёт во дворец. Ещё все мечтали попасть в дом Хоквуда. Иногда даже возникали слухи, что этот порядок нарушен в сердцах и умах многих девушек. Быть избранной для султана не значило достижения власти и счастья, а часто даже влекло за собой невозможность интимной жизни, если помощь не приходила от других таких же несчастных узниц гарема или... от евнуха.

Но все знали, что выйти замуж за Хоука значило для девушки попасть в невообразимый мир, где не было других жён, где не носили чаршаф даже в обществе родственников-мужчин и гостей, где жене позволялось оставаться рядом, с мужем. Лейла, дочь Мехман-паши, была первой, кто вкусил прелести этой необычной жизни, когда эмир – как тогда называли султана – отдал её в жёны Энтони Хоквуду. Но Лейла оказалась бесплодной. Она умерла молодой, и многие считали, что от горя.

Энтони Хоквуд взял другую жену, гордую гречанку, Анну Нотарас, которую он спас из горящего Константинополя. Ходили слухи, что его интимные отношения со второй женой поначалу напоминали изнасилования. Душераздирающие крики доносились из его дворца в первые дни его женитьбы.

Однако Анна Нотарас родила трёх сыновей и двух дочерей. И Энтони Хоквуд не нашёл необходимым жениться ещё раз.

Вильяму были известны все эти слухи. Он допускал мысль, что в них было много правды, потому что часто видел, с каким странным чувством мать смотрит на отца.

Красивыми орлиными чертами и высокомерием мать походила на гордую кобылицу, усмирённую наездником. Вильям и его мать никогда не были близки. Как и два его старших брата, он был выучен с мужчинами, отправлен в школу янычар, когда ему исполнилось только десять лет, и научился убивать раньше, чем научился любить. Серета и дети были для него скорее собственностью, символами его преуспевания и мужества. Возможно, любовь придёт со временем...

Султан; хотя и настаивал на совершении такого обряда, как обрезание, никогда не пытался склонить Хоквудов перейти в мусульманскую веру. Он понимал, что их ценность для него заключается в том, что они по-прежнему чужеземцы, которых при необходимости можно использовать для дипломатических переговоров с неверными. К тому же он знал, что их положение в Османской империи, как христиан, всецело зависит от его воли. Никакой другой семье он не доверял так, как Хоквудам.

Султан взрастил Вильяма Хоквуда и своего младшего сына Джема почти как братьев. Но Вильям не был допущен к молитве, и было понятно, что и его сыновья будут христианами, независимо от того, кто станет их матерью. И если Вильям по примеру своего отца выбрал франкский образ жизни с единственной женщиной – это его личное дело.

Вильям Хоквуд всё принимал как должное. Его заботило только его предназначение в этой жизни – быть младшим, сыном Хоук-паши. С детских лет он знал, что он и его семья – отступники, которым предопределено не только жить, но и завоёвывать славу и счастье в земле варваров и, более того, возглавлять турок в сражениях против христиан. Он с детства знал, что его судьба – стать воином, командующим артиллерией, как и его предки. Несмотря на это Вильям никогда ещё не стрелял в порыве гнева, но знал, что его отец был грозным воином, и поэтому гордился им. Довольно часто можно было услышать прозвище султана в молодости Кровопийца, но теперь Мехмед предпочитал быть известным как Завоеватель. И всё же Вильям не испытывал к нему страха, потому что был сыном Хоук-паши. Он гордился тем, что служит величайшему монарху в мире.

Вильям Хоквуд хорошо знал, что любимчик султана – принц Джем – был настоящим трусом да к тому же и порочным человеком. Наказание – родиться тем, кто должен ему служить. Джем, конечно, доверял своему английскому другу и с каждым годом, казалось, всё больше и больше. Когда Джем стал командовать гарнизоном Брусы, Вильям должен был сопровождать его как командующий артиллерией. Энтони Хоквуд был величайшим артиллеристом в мире, его сыновья следовали его примеру.

На этом поприще можно было сделать карьеру. Пусть даже польстить придётся – это тоже необходимо тем, кто служит. Вильям был уверен, что Джем не станет султаном до тех пор, пока жив его старший брат Баязид. Но даже унаследование Баязидом меча Османа казалось ещё далёким будущим. Султану едва исполнилось пятьдесят, он был как всегда властен и силён как телом, так и умом.

Между тем можно было пользоваться преимуществами независимости.

Приютившаяся у подножия горы Улудаг, Бруса была одним из самых замечательных мест на земле. Здесь только один звук, ещё более спокойный, состязался со вздохами ветра – журчание воды.

И даже холодные зимы нельзя было назвать неприятными. Сразу после снегопада выглядывало солнце, и взору представали картины необычайной красоты. Летом климат бывал превосходным. На горном плато за городом можно было охотиться, там же Вильям и Джем тренировали свои войска, которые включали и отряд янычар.

Бруса была центральной точкой Османской империи. Константинополь мог восстать из пепла и стать величайшим городом, каким он был и прежде. Бруса же хранила могилы предков Джема. И, без сомнения, это только дело времени, здесь будет находиться и его могила.

Этот город находился вдалеке от неспокойных границ империи и интриг Порты[49]49
  Порта (или Высокая Порта) – название султанской Турции.


[Закрыть] – так назвали османский двор из-за привычки султана принимать иностранных послов на галерее своего дворца.

В этом городе турки выставляли произведения искусства: керамические изделия и вышивку по шёлку. Здесь можно было быть счастливым и толстым, охотиться и развлекаться, заниматься любовью с желанной женщиной и радоваться возрастающей силе и энергии детей. И делать это так долго, пока всё остаётся на своих местах.

Всадник посерел от усталости и страха. Он гнал изнурённого коня по булыжникам, искры летели из-под копыт. Люди выскакивали из домов, чтобы посмотреть на него и обсудить, какую новость он мог принести. Плохие вести, надо думать, уж слишком он спешит.

– Видно, случилась беда, – перешёптывались люди. – Может, янычары разбиты?

– Трудно такое представить!

Никто даже не мог предположить, какую весть на самом деле вёз гонец.

Принц Джем уставился на него в оцепенении.

– Завоеватель мёртв? – прошептал он. – Как это могло случиться?

– Яд, – прорычал Омар-паша, командир гарнизона.

– На самом деле яд? – спросил Вильям Хоквуд.

– По-видимому, нет, мой господин, – сказал гонец. – Падишах внезапно упал, жалуясь на сильную боль, а потом умер. Господин мой принц, твой брат, султан Баязид, приказывает тебе явиться в Константинополь.

– Снести голову этому человеку, – приказал Джем.

– Господин мой принц, – запротестовал Вильям.

– Снести ему голову! – кричал Джем. – Возьмите его голову.

Гонец поспешил из покоев. Он даже не протестовал и вряд ли надеялся на другой исход своей судьбы.

– Султан Баязид... – рычал Джем, усаживаясь на диван, с которого поднялся, чтобы выслушать известие. – По какому праву он провозгласил себя султаном?

– По праву рождения, – решился Вильям. – Он ведь старший сын.

– Если бы отец был жив, он выбрал бы меня, – рявкнул Джем.

– Я не сомневаюсь в этом, мой господин. Но кто осмелится перечить воле Аллаха?

– Ха! Я не согласен с этим. Баязид, должно быть, держит меня за дурака. Ехать в Константинополь? Я с таким же успехом могу перерезать себе горло.

– Но тебя приглашает султан, – вступил Омар-паша.

– Меня приглашает мой брат, который объявил себя султаном, – заявил Джем. – Он приглашает меня на казнь.

– Ты не знаешь этого, – сказал Вильям.

– Разве мой отец не убил всех своих братьев? Разве он не оправдал свои поступки словами из Корана? Баязид ненавидит меня за то, что я любил отца. Я не пойду смиренно, как овца на заклание.

– Но если ты бросишь вызов султану, мой господин, – сказал Омар-паша, – ты будешь считаться мятежником.

– Скорее всего, падишах пошлёт армию против тебя, – предположил Вильям.

– У нас есть собственная армия! У меня есть два отличных генерала! – Он по очереди посмотрел на них. – Кроме того, у меня есть план, который ослабит смелость Баязида. У него всегда была кишка тонка для войны. Я предложу ему разделить империю. Пусть оставит себе Европу и даже Константинополь, а у меня будут Азия и Бруса. – С улыбкой он откинулся назад.

Омар-паша и Вильям переглянулись. То, что кто-то из династии Османов согласится разделить империю, было равноценно предположению, что однажды на землю падут небеса. Восстание против султана могло повлечь за собой только смерть. Вильям оказался в ещё более трудном положении, чем Омар-паша.

– Прими моё почтение, мой господин, – начал он, – если Баязид отклонит твоё предложение и пошлёт армию против тебя, она скорее всего будет возглавлена моим отцом и братьями. Поэтому я прошу твоего позволения удалиться.

– Я не разрешаю тебе этого, юный Хоук. Ты будешь командовать артиллерией.

– Но, мой господин...

– А насчёт противостояния родственникам... Если Баязид такой глупец и отклонит моё предложение, то мне тоже придётся противостоять собственному брату.

Вильям сначала хотел что-то возразить, но потом передумал. Джем сделал свой выбор. Наверное, это единственно возможный для него выход. Но для Вильяма Хоквуда...

Джем нахмурился и приказал:

– Ты будешь стрелять их моих орудий, юный Хоук. Выброси из головы любую мысль о том, что мне можно перечить. Ты будешь стрелять из моих орудий, или тебе придётся увидеть, как умирают твои жена и дети. Думай об этом всё время.

Над Золотым Рогом и Босфором плыли заунывные звуки.

Энтони Хоквуд вспомнил, как шестнадцатилетним мальчишкой, приехав в Константинополь с отцом, мечтавшим о военной славе, он услышал звон колоколов Святой Софии. Генуэзский карак медленно рассекал течение, несущее воды Чёрного моря в Мраморное под аккомпанемент колокольного звона, оповещавшего весь мир, что войско христиан, возглавляемое Яношем Хуньяди, уничтожено.

Эти колокола уже давно молчали. Собор Святой Софии по приказанию султана превратили в мечеть.

У мусульман не было колоколов. В этот день воздух наполнился звуками цимбал и тамбуринов, которые оплакивали султана вот уже целый месяц. Без сомнения, экипаж любого судна, подходившего к городу с Мраморного моря, сразу понимал, что случилось несчастье.

Султан был мёртв. Никто в Константинополе и никто во всех владениях, подвластных османцам, не мог осознать весь ужас случившегося.

Без сомнения, в Риме его святейшество Папа Сикст IV отслужит Те Deum и отпразднует смерть дьявола.

Для Энтони Хоквуда это было труднее, чем для кого-либо. Иногда он думал, что жизнь его по-настоящему началась только тогда, когда он тридцать лет назад увидел лёгкую юношескую фигуру Мехмеда II. Мехмед стал его судьбой. Султан настоял на его обрезании, дал ему обеих жён, назначил командующим армией.

Вместе они завоёвывали мир. Захват Константинополя был только первым шагом. С Хоук-пашой, командующим артиллерией, Мехмед вступил тогда на путь, шагая по которому он получил прозвище Завоеватель. Только Белград, который мужественно отстоял стареющий Хуньяди и остров Родос, героически защищённый рыцарями Святого Иоанна[50]50
  Рыцари С в я т о г о  И о а н н а – духовно-рыцарский орден, известный как госпитальеры, или «родосские рыцари» (с XIV в. после обоснования на острове Родос). В 1480 г. после падения Константинополя турки атаковали остров Родос, но рыцари выстояли и отбили нападение.


[Закрыть], сумели противостоять его армии. Вся Сербия, за исключением Белого города, оказалась под османским игом, Морея[51]51
  М о р е я – название острова Пелопоннес в средние века.


[Закрыть] была опустошена, побережье Чёрного моря и Трапезундская империя[52]52
  Т р а п е з у н д с к а я империя – государство на северо-востоке Малой Азии в 1204—1461 гг. Основано внуками византийского императора Андроника I при содействии грузинской царицы Тамары. Завоевано турками.


[Закрыть] были захвачены, Босния и Герцеговина пали.

Ценой этих постоянных агрессии стала вражда с Венецией, нейтралитет которой был так необходим в походе на Константинополь. Венецианцев беспокоило расширение власти османцев, они были рассержены турецким вмешательством в их прибыльную левантийскую торговлю.

Венецианцы всегда доводят дело до конца. Разбить турок раз и навсегда стало для них делом чести. Получив поддержку Папы Римского, они стали собирать крестовый поход против антихриста Кровопийцы. Венецианцы направили посланников в далёкую Персию, чтобы призвать к оружию Узун Хасана, правителя племени аккоюнлу. Он был шиитом и ненавидел ортодоксальных суннитов, а турки как раз были последователями этого направления в исламе.

Мехмед разбил их всех. Так называемый крестовый поход был рассеян, венецианцев, атакованных турецким флотом в их собственной лагуне, заставили платить дань; два года назад великая армия Хасана была разбита в сражении при Отлук-Вели, в верхнем течении Евфрата. Мехмеду подчинялись все территории от Италии до Тавра, он становился хозяином всего, на что падал его взгляд. И, конечно, его ждали ещё годы завоеваний, потому что он был не стар. Всего лишь месяц назад он послал курьеров оповестить янычар, анатолийцев, сипахов, башибузуков о начале нового похода на персов-шиитов, чтобы покончить с еретиками навсегда.

Через два дня после этого султан умер.

Энтони Хоквуд был допущен к умирающему султану, поскольку являлся его ближайшим другом. Теперь он переправлялся через Золотой Рог из дома в Галате, чтобы увидеть нового султана – Баязида. Как и его отец, Баязид был вторым султаном, носившим это имя. Предыдущего Баязида прозвали Громовержцем, он считался величайшим воином в мире, пока его не разбил Хромой Тимур.

Те, кто поднялся под величием династии Османов, как, например, Энтони Хоквуд, страстно надеялись, что этот молодой человек тридцати четырёх лет будет в большей степени достоин славы своего отца, чем тёзки[53]53
  Имеется в виду тот факт, что Баязид I (турецкий султан, 1389—1402) был разбит и взят в плен Тимуром в 1402 г.


[Закрыть]. Мехмед себя никак не называл, он считал, что прозвища должны давать те, кто боится его, но показал себя величайшим воином своего времени.

Баязид мог гордиться не только завоеваниями своего отца. Мехмед был первым османским эмиром, назвавшим себя султаном. Этот титул использовался в Коране. Считалось, что человек, наделённый им, обладает верховной, духовной и светской властью. Через несколько столетий таким титулом стали называть себя и политические лидеры, как бы утверждая, что власть наделённого этим титулом одобрена Богом. Первым султаном был Махмуд Газневи[54]54
  М а х м у д Г а з н е в и (? 970—1030) – правитель государства Газневидов с 998 г., при нём государство достигло наибольшего могущества. Совершил 17 походов в Северную Индию. Государство Газневидов располагалось в X—XII вв. на территории современного Афганистана, Ирана, Средней Азии, Индии.


[Закрыть].

Халифы[55]55
  X а л и ф – в ряде стран мусульманского Востока лицо, наделенное верховной, светской и духовной властью.


[Закрыть] Багдада награждали этим титулом выдающихся мусульманских правителей, пытаясь таким образом поддержать их ослабевающую власть. У предшественников османцев, родственных им сельджуков, первых успешно воевавших с византийцами, тоже были султаны. Но не халиф даровал этот титул эмиру Мехмеду II: он сам объявил себя султаном и своими победами заставил мир признать это.

Теперь, по праву наследия, этот титул принадлежал его сыну.

Мехмед был не только воином. Конечно, он проводил много времени в военных походах и постиг многое, что было необходимо для этого. Но он не думал, что умрёт так скоро...

Возможно, он оставил слишком много незавершённых дел. Мехмед мечтал перестроить Константинополь, но так и не осуществил этого. Когда Энтони Хоквуд и его сыновья сошли с переправы и вошли в ворота, они увидели, что стены основательно восстановлены после артиллерийского штурма 28-летней давности, но большие участки города всё ещё были в руинах.

В стороне от развалин памятник Константину Великому всё ещё подпирал небеса как последнее напоминание о непокорённых христианах. Мехмед уважал память известных людей и противостоял назойливым просьбам имамов снести эту статую.

Все постройки султана были основательными. Дворец Палеологов из мрачного сооружения, состоявшего из острых углов и тёмных комнат, был преображён в великолепное здание, помещения которого были наполнены воздухом и умиротворяющим журчанием воды. Со стен исчезли многочисленные мрачные иконы. Их убрали не только потому, что воспроизведение человеческого лица противоречило мусульманским законам, но и оттого, что они вносили дисгармонию в ощущение красоты. На месте Девы Марии и младенца были теперь светлые шёлковые драпировки.

Советники Мехмеда во всём подражали своему хозяину. Дворец Хоквудов в Галате был копией дворца султана или, как его называли, сераля.

По мусульманской традиции, которую Мехмед сохранил и оберегал, о состоятельности и власти людей судили по красоте их жён и количеству наложниц. Только в этом одном Энтони Хоквуд не превосходил других.

Мехмед мечтал превратить Константинополь в чисто мусульманский город. Но турки от природы не были городскими жителями. И если военачальники Мехмеда последовали за ним в Константинополь и попытались там обустроить свои дома, то простые воины – большинство султанской армии – предпочли вернуться к своим наделам. Турки не были ни служащими, ни купцами; они считали себя степными кочевниками и придерживались мнения, что место настоящего мужчины в седле.

Таким образом, Мехмед завладел городом призраков. Тысячи греков, генуэзцев и других христиан были собраны на рыночных площадях в ожидании решения своей судьбы. Выбор был небольшой: казнь или рабство.

Но Завоеватель был человеком мысли и дела. Он не собирался наблюдать, как умирает эта жемчужина, вырванная им из христианского мира. Константинополь нуждался в людях. Нужны были служащие и торговцы, предприниматели и ремесленники, которые бы сохранили славу величайшего города. Что изменится, если ими станут чужеземцы, которые лишь несколько месяцев назад были его злейшими врагами.

Мехмед предложил пленникам свободу, если они останутся жить в Константинополе и будут продолжать вести торговлю. Более того, он нашёл патриарха Геннадия, прятавшегося в монастыре, и восстановил его в правах. Завоеватель не собирался насильно обращать греков в единственно истинную религию, но он понимал, что каждому человеку необходима вера. Геннадию разрешили проповедовать своим прихожанам и отпускать им грехи, что он и делал при Палеологах.

Геннадий был не меньшим прагматиком, чем его новый господин. Он не видел причины играть роль мученика, когда на него возложили выполнение христианских обязанностей, хотя и варварской ценой. Он закроет глаза и не увидит знамён с полумесяцем, не услышит мерного шага янычар, не заметит летящих плащей сипахов. И Константинополь покажется ему опять византийским городом.

Только собор Святой Софии был теперь не доступен грекам.

Этот переход не был простым. Хоквуд до сих пор помнил выражение лица патриарха. Однажды Геннадий заметил, что рядом стоит его злейший враг, Хоук-паша, и его лицо судорожно исказилось в приступе ужаса. Грекам, самым неспокойным людям на земле, пришлось усвоить, что они потеряли свободу и что ударить турка означает мгновенную смерть. И всё же Константинополь возродился и под покровительством «полумесяца» процветал теперь как никогда раньше за пятьсот лет своего существования.

Мехмеду пришлось учиться управлять источником такого огромного богатства. Турки мало что знали о деньгах и о том, для чего они нужны. В их жизни преобладали меновая торговля или грабёж. Но в делах с Западом, в расчётах с банками Гамбурга или Флоренции, которые могли вести переговоры даже с антихристом, если он был платёжеспособен, для учёта налогов со своих подчинённых Мехмеду пришлось завести бухгалтерские книги. Он не стал облагать налогом греческих купцов за то, что они пользовались морем в Золотом Роге, но он золотом забирал десятую часть его доходов.

И опять потребовались знания греков. У греков были свои обычаи, своё понимание, как вести дела. У Византийской империи свои традиции были уже за тысячу лет до того, как первый турок, подняв жезл с конским хвостом, вывел кочевников из степей.

Императорских бухгалтеров необходимо было как-то назвать. Османцы были всегда не более чем огромным кланом. Везиры выполняли каждодневную работу, оставляя эмиру время на собственные дела, паши водили людей и корабли в походы, бейлербеи следили за порядком в провинциях империи. На нижних уровнях порядка было мало. Каждый везир, каждый паша, каждый бейлербей управляли своим хозяйством по-своему, всегда помня, что, если они не угодят эмиру или неверно истолкуют его волю, то их ждёт быстрая смерть.

Султан сохранил прежний порядок. Но добавил множество других служащих; турки не хуже византийцев знали, что титул, пусть самый надуманный, добавленный к имени человека, даёт многое. Прежде чем попасть в помещение дивана[56]56
  Д и в а н – совет при султане; так же называется помещение, где заседает совет.


[Закрыть], даже Хоук-паша должен был пройти осмотр хранителя ворот, потом хранителя дверей, капитана охраны и потом хранителя внутренних покоев. Все они были в роскошных одеждах, а вокруг их стальных шлемов была намотана ткань.

Так османцы раболепно подражали привычкам своего хозяина. Именно Мехмед, возглавляя поход на Восток, впервые завязал полоску материи вокруг шлема, чтобы он не так сильно нагревался на солнце. Вскоре каждый его воин перенял привычку хозяина. И теперь это считалось необходимым атрибутом одежды. Как и все турки, Энтони Хоквуд и его сыновья носили тюрбаны.

Двигаясь по направлению к огромной арке, которая служила входом в диван и которую охраняли евнухи, вооружённые кривыми саблями, Хоквуд справа от себя увидел большую комнату. В ней сидели греки-писцы, которые старательно скребли перьями по бумаге, пытаясь содержать финансовые дела империи в порядке. У них тоже специальные названия: хранитель книг, хранитель счетов, хранитель записей.

Через окно в дворцовых садах Хоквуд увидел главного садовника, говорившего с главным помощником садовника. Их окружало великолепие разноцветных бутонов, которые прекрасно росли в этом благодатном климате и которые являлись гордостью и радостью султана.

Все эти должности были хорошо оплачиваемыми и передавались по наследству. Дикие всадники, первыми последовавшие за Эртогрулом из степей, должно быть, переворачивались в своих могилах, думал Хоквуд, при виде их потомков, так избалованных и испорченных.

Но ведь он сам был генералом артиллерии. А его старший сын пошёл по его стопам.

Мехмед принимал эти украшения цивилизации, потому что понимал, как сильно они привязывают человека. Он цинично относился к ним и не изменял своим привычкам. По обычаю турок, он позволил везирам управлять делами империи, но всегда находился в помещении дивана, готовый при необходимости вмешаться. И всегда сам возглавлял армию в походах.

Новый султан давно не показывался на людях после смерти отца. Представить его в седле с саблей в руках было трудно. Ростом Баязид казался не выше Мехмеда, но к своим тридцати четырём годам он уже располнел. У него были отцовские холодные глаза и тонкие губы, но в лице его не было отцовской решимости, а, наоборот, сквозила чувственность. Говорили, что в гареме Баязида столько же жён, сколько было у его отца.

В это Хоквуд мог поверить. Он сам видел, как процессии закрытых чадрами женщин в сопровождении евнухов выходят из дворца и направляются в монастырь, где должны будут провести остаток своих дней. Их место занимали другие женщины Баязида, пока ещё радующиеся своему взлёту над простыми смертными.

Султан-валиде, мать правителя, была как бы мостом между двумя группами. Мать младшего принца Джема была отправлена в тайное заточение. Но в том, что новая султан-валиде была блёклым подобием Мары Бранкович, Энтони был уверен. Он даже никогда не смотрел на неё.

Принц Джем доставлял теперь много неприятностей. Энтони Хоквуд помнил, что брата Мехмеда два янычара задушили тетивой. Остальные братья Мехмеда также погибли. Не принимая упрёков в содеянных преступлениях, эмир сослался на Коран: Аллах ненавидит разлад больше, чем убийство. Но для христианина убийство собственного брата казалось тяжким грехом. Поэтому Энтони упрашивал в первые часы восхождения Баязида на трон пощадить жизнь принца Джема.

– Джем на двенадцать лет младше тебя, о падишах, – говорил он. – Удали его, но не пачкай руки его кровью.

Казалось, Баязид согласился, но поставил условие:

– Только пусть он придёт ко мне и признает меня своим господином и хозяином.

Хоквуд согласился с этим решением, зная, что, если бы Баязид по-настоящему был сыном Мехмеда, участь Джема уже была бы решена. Он надеялся, что сможет вмешаться, когда Джем прибудет в город.

И тут это внезапное, приглашение... Хоквуд внимательно изучал лицо Баязида, подходя к дивану: его мягкие лайковые сапоги бесшумно скользили по мраморному полу. У этого молчаливого человека были и положительные качества. Он любил книги, собрал хорошую библиотеку, сочинял стихи, проявлял живой интерес к интеллектуальной жизни других стран, даже христианских. И всё же Баязид был воспитан в сознании собственного величия, сам управлял диваном, поскольку ревниво относился к своим прерогативам. Но его не окружали военачальники...

Энтони посмотрел на главного оружейника, который нёс саблю султана в бархатных ножнах, главного егеря в колпаке из золотой материи, пошитого в виде рога, надзирателей запахов султана, главного хранителя соловьёв и хранителя перьев журавлей. Кафтаны этих служащих были усыпаны драгоценными камнями и расшиты по низу золотой нитью. Они почти конкурировали со своим хозяином по великолепий нарядов. Всем им не доставляло радости увидеть грозную фигуру самого известного из всех живущих воинов в империи.

– Разве ты не слышал, Хоук-паша, – строго спросил везир, – новости из Б русы?

– Нет ещё, – ответил Энтони.

– Нам бросили вызов, – сказал главный оружейник. – Принц Джем отказался посетить нас в Константинополе.

– Он не согласен с назначением нашего хозяина, – сказал хранитель перьев журавлей.

Энтони посмотрел на султана.

– Следуя твоему совету, я хотел быть справедливым с моим братом, – произнёс Баязид. Он говорил очень мягко, почти что шёпотом. Хоквуд никогда не слышал, чтобы Баязид повышал голос. – И вот его ответ. Он объявляет, что империя должна быть разделена между нами. Ему нужна вся Азия. Он собирается укрепить Брусу и защищать её до победного конца. Разве могу я похоронить отца, когда у меня нет возможности попасть в священный город? Разве я могу называться султаном, если такая язва таится в недрах моей империи?

– Он неразумный мальчишка, да к тому же напуганный, – сказал Энтони.

– Который командует армией...

– Эта армия маленькая, о падишах. Его военачальники не мятежники. Я сам выбирал их. Омар-паша никогда не поднимет оружия против султана. А Вильям Хоквуд – мой собственный сын. Я направлю гонца в Брусу с посланием, в котором попытаюсь образумить принца.