Текст книги "Османец"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

– Клянусь Богом, ты пострадаешь за это, Хоквуд.

– Я не сомневаюсь в этом, но во всяком случае я останусь живым, – ответил Вильям. – А у тебя будет компания для прогулки. – Он заставил служанку слезть с коня. Таким образом она могла доказать свою преданность, потому что теперь находилась под подозрением, а Вильям получал двух свободных лошадей.

Он обернулся к Эме и сказал:

– Теперь нам надо спешить.

Неделю спустя они пересекли Апеннины, и Вильям, как и намеревался, изменил маршрут. Вместо Венеции, самого естественного убежища, они направились в Равенну. Это означало, что они всё ещё оставались на территории, подвластной Папе Римскому. В Равенне им нужно будет найти какое-нибудь судно и чем скорее, тем лучше пересечь Адриатическое море.

Потребовалось две недели, чтобы доехать до Равенны, и это было намного быстрее, чем в прошлый раз. Теперь Вильям знал, где скрывается опасность. Он помнил место, где бандиты скорее всего могут устроить засаду. В городе Вильям мог чувствовать себя в безопасности, потому что у него были не только паспорта, но и сопроводительный документ, подписанный самим Папой Александром. При необходимости можно было поменять лошадей, объяснив, что он выполняет срочное поручение самого Папы Римского. Вильяму казалось, что ночь лучше проводить в горах или лесу, чтобы в любой момент можно было вскочить в седло.

Его единственной тревогой была Эме. Временами она казалась выбившейся из сил, но несмотря на это продолжала идти. Не было никакой возможности обсудить то, что случилось, но после своего тогдашнего испуга она не проявляла сопротивления. Её волосы начали отрастать, и она снова обещала быть такой же красивой, какой была всегда.

Вильям давно понял, что Родриго Борджиа не был истинно верующим человеком. Но мысль о том, что человек, показавшийся ему таким благородным и щедрым, решил избавиться от него только потому, что он был больше не нужен, ужасала Вильяма. И такой человек был духовным лидером всего христианского мира...

Вильям всё время обдумывал маршрут их бегства. Невыносимо было даже представить, что Борджиа может их схватить. Вильям понимал, что опережает папских преследователей только на день, поэтому, прибыв в Равенну, они сразу направились в бухту и наняли маленькое судно, чтобы переправиться через Адриатическое море. У него всё ещё были те самые золотые, но его мощная фигура и обнажённый меч ни у кого не вызывали желания нападать на него с целью убийства или грабежа.

К счастью, погода была хорошей, и через два дня они прибыли в венецианский город на далматинском берегу. Там они купили лошадей и направились вглубь территории, контролируемой турками. Через несколько часов их обнаружил дозор сипахов. Вильям и Эме были спасены.

Им предстоял всё ещё длинный путь до Константинополя, но теперь они могли передохнуть.

У Вильяма было хорошее настроение, потому что он считал, что его миссия полностью выполнена. Но оставались сложности в отношениях с Эме. Он выполнял своё обещание не искать близости с ней до тех пор, пока она сама не захочет этого. Но по воле обстоятельств они оказались оторванными от всего мира, и эта ситуация радовала Вильяма. Он много думал об Эме, когда они мчались по Италии. Её поведение изменилось с той ночи, когда они выехали, из Рима. Эме была потрясена, открыв для себя истинное лицо Борджиа. Вера её была поколеблена, все принципы, в которых она была воспитана, были разорваны в клочья. К тому же Эме осознала, что Вильям, сколько бы она ни сожалела о её насильственном замужестве, был теперь её единственным другом в этом мире.

Именно из этой дружбы, думал Вильям, может вырасти любовь. Именно эту дружбу, насколько бы сила желания плоти ни поднималась в нём каждый раз, когда он смотрел на Эме, Вильям положил в основу всех его надежд на будущее.

Во время путешествия в горах Вильям вёл себя скорее как брат, а не муж. Он показывал Эме наиболее значимые достопримечательности и объяснял их историю, знакомил её с мусульманскими обычаями, угощал мусульманской едой. Он купил ей чаршаф и чадру и научил, как закрывать себя.

Всё это было Эме в новинку.

– Эме, ты не обязана носить чаршаф в доме или даже на людях, если не пожелаешь этого, – сказал Вильям. – Мы, Хоквуды, почти во всём остаёмся франками. У нас, например, нет гарема.

– А может, лучше завести его? – предложила Эме. – Поверь мне, господин, я вижу желание в твоих глазах каждый раз, когда ты смотришь на меня. Мне горько видеть тебя неудовлетворённым.

– Но ты не должна терять надежду, что сможешь удовлетворить мои желания, моя дорогая. Именно это и есть величайшее счастье, какое только возможно представить.

Эме вздрогнула и отвела взгляд.

– Я не знаю. Я больше не знаю, что правильно, а что нет. Я отдала себя Христу и была довольна своей участью. Теперь...

– Христос, конечно, простит тебя, Эме. Потому что он знает всё. Он знает, что тебя заставили сделать то, что ты сделала, и простит тебя. Но больше всего, я уверен, Христос не любит напрасно потраченную жизнь. Ты теперь замужняя женщина и должна быть ей. Если ты не испытаешь радость рождения детей, благословляя имя Его, то это будет, конечно, большим грехом, чем любой другой, который ты была вынуждена совершить. И конечно, суждение Господа будет основано на том, как принимаем мы то, что даётся нам в жизни... и как применяем данное нам для пользы своей и человечества.

Эме слушала его как обычно серьёзно и наконец ответила:

– Я не сомневаюсь, что в твоих словах сокрыта истина, господин. Я прошу дать мне время. Я вижу твоё отношение ко мне и по-прежнему ценю тебя. Нет никого в мире, кроме тебя, с кем я могла бы жить. Я понимаю, что нет в мире человека, который относился бы ко мне с такой любовью. Позволь мне немного успокоиться, привыкнуть к такому повороту моей жизни.

Вильям сжал её руку.

– С удовольствием, дорогая. Единственное, чего я хочу, это твоего счастья. У тебя есть время...

Вильям знал, что одержит верх уже тогда, когда через две недели они прибыли в Константинополь.

Гонец заранее сообщил султану об их приближении. В Адрианополе их встречали Джон Хоквуд и его новая жена.

Вильям был удивлён этому, поскольку Джон был уже женат на турчанке и имел от неё нескольких детей.

Эта женщина, двадцати с небольшим лет, была довольно высокая, с оливковой кожей, яркой внешностью и с копной коричнево-рыжих волос. Волосы были наиболее примечательной её чертой после глаз, тёмно-зелёных и выразительных.

На ней был чаршаф, но, как и Эме, она сняла его, когда они остались вчетвером.

– Это Джованна, – сообщил Джон брату.

– Итальянка? – вскрикнул Вильям. – Неужели это возможно?

Джованна, вспыхнув, поведала свою историю:

– Корабль, на котором мы плыли, был захвачен турецкими корсарами. Я была девственницей, и меня не стали насиловать, а, взяв в плен, продали на рынке в Константинополе. Здесь мне повезло, потому что твой брат, а не какой-нибудь паша, увидел меня и купил. – Она чуть заметно содрогнулась. – Он покупал меня как рабыню, но сделал женой.

Вильям и Эме с сочувствием смотрели на Джованну. Они понимали, что за этим простым рассказом скрывались и ужас внезапного нападения, и пребывание во власти раздирающих пальцев, проверяющих девственность, и страдания в плену, и стыд и мрачные предчувствия на рынке, когда её пристально изучали, а она не знала, кто из вожделеющих мужчин уведёт её в жизнь уединённого рабства.

Конечно, Джованна не знала, кем был Джон Хоквуд. Естественно, у неё не было желания отдаваться ему. Она также, должно быть, стонала от отвращения и считала себя самой несчастной женщиной. Но сейчас она сидела рядом с Джоном, гордая и исполненная достоинства. Эме, конечно, сделала из этого выводы.

Но было и ещё одно. Джованна гордилась тем, что родила мальчика. Ему уже был почти год, и звали его Гарри.

Разговор плавно перешёл к обсуждению последних новостей.

– Ты должен знать, что принц Джем мёртв, – начал Вильям.

– Мы слышали об этом. Говорят, он поперхнулся косточкой за обедом у Папы Римского.

– Его отравил сам Борджиа. Но... ты всё знаешь о его смерти?

– О да, Папа Александр потребовал от Порты твою голову.

– Что же ответил Баязид?

– Ничего, потому что к тому времени он знал о твоём приближении. Он желает выслушать твоё мнение.

– Меня будут проверять? – задумчиво спросил Вильям. – Лучше, конечно, скрыться, пока есть возможность. Но куда?

– Не обязательно. Нашего султана можно назвать человеком настроения. К тому же он – большой кутила и проводит больше времени в гареме, нежели в диване. Он доверил управлять империей везирам и военачальникам. Самый авторитетный для него – Хоук-паша. И в этом твоё спасение. Наш отец давно требовал твоего возвращения. Отношения с Римом очень напряжённые, а твоя стычка с Папой Римским может только подлить масла в огонь.

– Хорошо ли чувствует себя, отец? – поинтересовался Вильям.

– Ему уже за шестьдесят, – сказал Джон, – но могу поручиться, что он осилит даже тебя. Давай поспешим. И отец и падишах ждут нас.

Той ночью Эме попросила Вильяма остаться с ней.

– Наверное, теперь я стала понимать больше,– сказала она. – Твоя невестка – очень мужественная женщина. Я не уверена, что могла бы вынести то, что досталось на её долю.

– В тебе достаточно мужества, Эме, – уверил он.

– В этом можно убедиться только в момент испытания. Но я теперь поняла смысл твоих слов: если судьба протягивает руку, мы должны принять её без колебаний. Ты много лет назад решил стать моим мужем, я всегда уважала тебя. Теперь я научусь любить тебя.

Это было настоящее счастье. И даже больше. Вильям чувствовал почти с первого свидания, что Эме не чужды все земные желания, и это делало её даже более восхитительной, чем Маргариту. Ему хотелось петь от счастья, когда вдали показались стены Константинополя. Вильям хотел, чтобы Эме была так же горда жизнью, как он гордился её любовью.

Конечно, эти мощные стены, поднимающиеся на высоту шестьдесят футов над равниной, сторожевые башни, высившиеся над ними, и мириады флагов, трепещущих на ветру, не могли не восхищать. Поприветствовать сына Хоук-паши вышли множество солдат.

Внешний город по красоте не мог состязаться ни с Римом, ни с Парижем, потому что в нём ещё были слишком заметны следы штурма 1453 года. Но он был намного чище и к тому же лучше спланирован, чем любой западный город. Народ, высыпавший на улицы, выглядел пристойнее, чем в любой европейской столице.

Вильям знал, что Эме придёт в восторг от старого Византия – теперь здесь находился дворец султана, – увидев его новые дворцы и прекрасные сады...

К тому же Вильям предполагал, что на Эме произведёт впечатление великолепие османского двора. Несмотря на прекрасные одежды и изысканные манеры французской аристократии, Париж оставался грязным и неуютным городом, испорченным скупостью короля и чаще всего покрытым серой пеленой дождя. И хотя в Риме светило солнце, оно только подчёркивало упадок города.

Чувствовалось, что братьев Хоквудов поджидали. Отряд янычар в красно-голубом обмундировании был выстроен перед дворцом. На ветру развевались султаны из конского волоса, укреплённые на их головных уборах. Сипахи в бело-голубых мундирах замерли в сёдлах и стали похожи на шахматные фигурки из чёрного дерева. Эме, закутанную в чадру, проводили во дворец. В толпе придворных она заметила облачённых в белое имамов и муфтия – они считались прямыми потомками Пророка и носили зелёные тюрбаны.

Эме рассматривала мраморные полы, удивлённо поглядывала на евнухов, задирала голову, чтобы посмотреть на высокие потолки и драпировки на стенах, развевавшиеся порывами ветерка с Босфора. Она крепко держала за руку Джованну.

Эме ещё не совсем поняла, что её муж вхож в такое высокое общество.

Эме и Джованна остались во дворце. Джон вместе с Вильямом отправились внутрь Порты, где их ждали Баязид и его три сына. Все они были зрелыми мужчинами: Коркуд, на несколько лет младше Вильяма, Ахмед и самый младший Селим, которому уже перевалило за тридцать. Позади султана и везиров стоял Хоук-паша.

Вильям поклонился и сделал приветственный жест: рукой коснулся сначала груди, потом губ и, наконец, лба. Внезапно Вильяму стало не по себе, потому что он поймал пристальный взгляд султана, похожий на неподвижный взгляд змеи.

– Ты долго отсутствовал, юный Хоук, – заметил Баязид.

– Слишком долго, о падишах. Но ведь я выполнял возложенную тобой на меня миссию.

– Входила ли смерть моего брата в эту миссию?

– Это и было настоящей миссией, о падишах. Но, получив твои последние указания, я оставил свои намерения. К тому же Папа Римский без моего ведома приговорил принца к смерти.

– Ты не можешь доказать, что это правда.

Вильям посмотрел султану в глаза.

– Я сын Хоук-паши, мой господин. И никогда не лгу.

– Если твои преступления и будут прощены, то только потому, что Папа Римский не проявил себя моим другом, – проговорил Баязид.

Вильям поклонился, чувствуя, что напряжение спадает.

– Но объясни мне вот что, – продолжал Баязид, – разве мои инструкции разрешали тебе жениться во время исполнения миссии?

– Я не испросил твоего разрешения, о падишах. Но жена моя – женщина необыкновенной красоты и ума. Если бы ты увидел её, то понял бы мою вольность.

– Тогда я хотел бы увидеть её! – почти крикнул Баязид. – Я хочу взглянуть на её лицо!

Вильям снова напрягся и бросил взгляд на отца.

Хоук-паша выглядел очень расстроенным.

– Разве это возможно, господин мой?

– Но ведь женщина – иноверка! Она ведь не покрывает себя. Приведи её ко мне.

Хоук-паша быстро кивнул. Джон вышел во двор, чтобы через несколько минут привести с собой Эме. Если она и была встревожена то не подавала виду.

– Открой лицо, женщина, – приказал султан.

Вильям пытался протестовать.

Баязид улыбнулся:

– Ты ревнивый муж.

– Я муж. – Вильям показал на любопытную толпу.

– Пусть она покажет себя в уединении. – Султан медленно и тяжело поднялся. – Отведите её во внутренние покои...

– Его лучше ублажить, – сказал Энтони Хоквуд по-английски. – Его нетерпение беспредельно.

– Но это противоречит закону и оскорбляет нашу семью, – сказал Джон Хоквуд.

– Ублажи его, – приказал Энтони. – Он наш господин. Его несчастье, что он одержим мыслями о женщинах. Повинуйся ему, и всё будет в порядке.

Вильям взял Эме за руку.

– Мужайся, – сказал он.

– Я не боюсь этого толстого старого человека, – отозвалась она.

Паши и везиры тихо переговаривались между собой. Баязид был единственным человеком, нарушившим «аный», выказывая интерес к чужой жене.

Вильям повёл Эме в уединённые покои. Баязид расположился на диване, отправив всех охранников.

– Открой лицо, – приказал Вильям.

Эме мгновение колебалась, но потом отстегнула чаршаф.

Баязид уставился на неё с нескрываемым вожделением.

– Во имя Аллаха! Она мне нравится. Нет в мире лица более прекрасного.

– Падишах очень добр, – напряжённо сказал Вильям. – Ты разрешишь нам удалиться?

– Слышал я, что её волосы ещё прекраснее, – млел Баязид.

Эме стянула чаршаф, и вид её пепельно-золотистых волос, уже немного отросших, ошеломил султана.

– Во имя Аллаха! – выдохнул Баязид. – Они похожи на золотую пряжу.

Султан продолжал смотреть на Эме, его взгляд блуждал по её покрытому хаиком телу.

– Поздравляю, юный Хоук, – сказал он наконец, когда Эме, укутавшись в чаршаф, удалилась. – Но вернёмся к делам. Я хочу, чтобы ты занял достойную тебя должность. Я решил, что ты будешь бейлербеем и командиром арзрумского гарнизона.

Вильям смотрел на султана, его взгляд выражал восхищение и испуг одновременно. Эрзрум был важным городом, но также и самым отдалённым в империи. Он находился в горах Тавра, на границе османских владений, где у турок и персов кровожадно блестели глаза. Этот пост мог принести и славу и падение. Только поездка туда занимала несколько месяцев...

– Этим далёким бейликом, – продолжал Баязид, – управлять не просто. Я знаю твои способности, юный Хоук... но ты слишком молод. Поэтому вместе с тобой последуют твои отец и брат, а также отряды сипахов и янычар – пусть граница знает моё могущество. Как только ты укрепишься на месте, они вернутся, а ты станешь единственным командиром.

– Я ошеломлён, о падишах.

– Тогда готовься. Ты вскоре должен отправиться.

– Не нравится мне это, – объявил Джон.

Братья Хоквуды и их отец сидели на террасе у себя дома и смотрели на Золотой Рог. Женщины о чём-то болтали в глубине дома. Константинополь был полон слухами о том, как Баязид вёл себя с женой юного Хоука.

– Это никому не нравится, – согласился Энтони Хоквуд.

– Имамы сильно обеспокоены. Но он султан... и точка. Давайте рассмотрим выгодную сторону – продвижение Вильяма по службе.

– Я боюсь за него. Вильям, ты когда-нибудь командовал армией?

– Нет, ты же знаешь, – ответил Вильям.

– И вдруг ты внезапно назначен на такой важный военный пост...

– Султан знает, на что способен Вильям, – возразил Энтони.

– Без сомнения. Но может получиться так, что мы вынуждены будем уехать из Константинополя на год, а наши жёны останутся в городе.

Вильям посмотрел на отца и нахмурился.

– Вряд ли мы можем взять их в поход...

– Конечно. Но нас отсылают неизвестно зачем через неделю после возвращения Вильяма с женой в Константинополь. Жена Вильяма, наверное, самая красивая женщина, которую когда-либо видел султан.

– То, что ты предполагаешь, невозможно, – объявил Энтони. – Даже Баязид не осмелится нарушить «аный». Ведь прелюбодеяние самый страшный грех для мусульманина!

– Среди мусульман, – указал Джон. – Но «аный» не распространяется на иноверцев...

– Этого не может быть, – настаивал Энтони. – А теперь хорошо бы поесть...

Вильям обнимал Эме последний раз. Свита, отец и брат уже ждали его у галеры, которая должна переправить их через Босфор. Расставаться с Эме было горестно. Совсем недавно он вновь обрёл её. До сих пор Вильям никого не любил, а теперь он полюбил так, что это казалось невозможным.

Он ласково погладил её волосы – прекрасную золотую пряжу, как сказал султан.

– Я пошлю за тобой сразу, как укреплю границу.

– Я буду ждать вестей от тебя.

Вильям сделал шаг назад, чтобы взглянуть на Эме.

– Ты будешь счастлива здесь, дорогая.

– Я уверена в этом. Лучшей подруги, чем Джованна, я и пожелать не могу. Но самой счастливой я стану тогда, когда приеду к тебе.

Поцеловав Эме на прощание, Вильям вышел из комнаты.

Турецкому солдату не позволено показывать на людях чувства. Стоя у окна, Эме видела, как труппа всадников, над которыми возвышались огромные Хоквуды, исчезла за поворотом дороги, ведущей в бухту.

Эме размышляла над необычными перипетиями своей судьбы. Привыкшая с детства к огромному богатству, она презрительно относилась к деньгам. Умом она понимала, что может выйти замуж за обнищавшего дворянина и что её сыновья смогут занять более высокое, чем у неё, положение в обществе.

Как дочь любимого министра короля, Эме не боялась за своё будущее, но мечтала о нём. Единственное, чего ей хотелось побыстрее, так это стать женщиной. Эме с ранних лет поняла, что такое плотские желания, ей иногда казалось, что она рождена грешницей. В её мечтах всегда присутствовали мужчины и их тела, и так было даже тогда, когда она не имела представления, чего от них следует ждать. Только в замужестве и постоянном обществе одного мужчины она видела решение этих проблем.

Много лет назад выбор короля удивил и обрадовал её настолько, насколько ужаснул её родителей. Он пал на чужестранца из варварских земель, который к тому же был о себе слишком высокого мнения. Эме частенько слышала, как её родители неодобрительно говорили о нём, переживая, что он будет дурно обращаться с их дочерью и увезёт её в неведомые далёкие края.

Но Вильям Хоквуд был красивым и порядочным юношей; Эме не боялась ни его, ни того, что он мог с ней сделать. Больше того, она хотела стать его женой, и по возможности как можно скорее, и начать настоящую жизнь.

Внезапное изгнание суженого оказалось горем для неё и радостью для её родителей. Они ликовали, избавившись от турка; к тому же Анна мгновенно определила одного из своих фаворитов в будущие мужья самой богатой и красивой девушки Франции. Но старания Анны были потрачены впустую. Жених показался Эме старым и больным, а её сексуальное романтическое воображение всегда страстно желало красоты и здоровья. По сути дела, под эти критерии подходил именно такой человек, как Вильям Хоквуд.

Не желая доставаться человеку, годящемуся ей в отцы, Эме наотрез отказалась вообще выходить замуж. Это решение противоречило потребностям её натуры, она это знала и страдала от этого. Родители пороли её, Анна читала ей нотации. Они пугали её мрачными картинами ужасной жизни, которую ведут монахини. А если Эме выдадут замуж по их выбору, то, возможно, через несколько лет она станет вдовой. Но и эти прогнозы не могли изменить её решения. Граф мог жить ещё сто лет или оставить её с десятком нежеланных детей.

Эме решительно настроилась постричься в монахини. Её наследство и предполагаемая партия достались её более послушной младшей сестре. Эме повезло с матерью-настоятельницей, которая разрешала ей читать; она относилась к Эме добрее, чем её собственная мать. Пребывание в монастыре оказалось спокойным периодом в её жизни.

Эме искренне верила, что теперь она вверена Христу, и в своей новой добродетели подавила плотские желания.

И вдруг в одно мгновение её жизнь опять полностью изменилась.

В монастырь за ней приехал известный кардинал. Само по себе это предполагало продвижение, но мать-настоятельница, наверное, что-то предчувствовала, поэтому, когда отправляла Эме в Рим, безутешно рыдала. Без сомнения, добрая женщина кое-что знала о характере нового покровителя Эме. И всё же поездка, таинственные взгляды, звуки и запахи – всё обещало приближение самого интересного периода в жизни... до внезапного ужасного открытия.

Эме искренне ужаснулась, когда ей сообщили, что она может не считать себя монахиней.

Вспоминая прошлое, Эме невольно вздрагивала и всё больше убеждалась, что её муж прав и что этот путь дан ей Господом. Если на этом пути она найдёт невероятное счастье, то должна возрадоваться ему, потому что в конечном итоге ей придётся заплатить за всё. А пока она мечтала о безмерной радости материнства. Конечно, это произойдёт, как только они будут вместе.

– Хоквуды – благородные люди, – сказала Джованна. – Даже если они и сражаются на стороне антихриста.

– Они – благородные люди, – согласилась Эме, стараясь воздерживаться от рассуждений на эту тему.

Эме хотелось исследовать роскошный дворец и понять, как он управляется. Джованна активно участвовала в хозяйственной жизни дома своего свёкра. Сильный характер Джованны отодвинул турецкую жену Джона Хоквуда и даже двух наложниц Энтони Хоквуда на второй план.

Дворец оказался настоящей сокровищницей различных удовольствий, но вскоре Эме захотелось получше узнать Константинополь. Она почувствовала себя птицей, клетку которой внезапно распахнули. Всю свою жизнь она была в заточении – сначала в стенах отцовского дома, потом в монастыре. Теперь она стала свободной. К тому же у неё пока ещё не было детей, за которых надо было нести ответственность.

Джованна никогда не решалась выйти в город без мужа; её до сих пор преследовали неприятные воспоминания о рынке рабов. Но она не возражала, узнав, что Эме хочет всё увидеть своими глазами, и настояла только на том, чтобы невестку сопровождал кто-нибудь из слуг.

Через несколько недель после отъезда Хоквудов Эме рискнула выйти из дома в сопровождении служанки Гисламы. Они укутались, как все турецкие женщины, и, переправившись через Золотой Рог, оказались в старом городе. Шумные греки расступались, пропуская богатую турчанку и её служанку.

Эме отправилась на рынок рабов, чтобы лучше представить себе, что ощущала Джованна, когда обнажённая стояла перед толпой... и почувствовала странную слабость в коленях, когда смотрела на голых мужчин и женщин, сбившихся вместе как загнанный скот.

Эме решила посмотреть старый ипподром, на месте которого теперь разбили сад, – у турок не было ни времени, ни желания для организации игр.

Женщины собирались уходить с ипподрома, когда Гислама пробормотала:

– Нам следует поторопиться, госпожа. Нас кто-то преследует.

Эме обернулась назад. Действительно, за ними шли трое мужчин – Эме вспомнила, что видела их около дома в Галате, когда они с Гисламой отправлялись на прогулку. Наверное, за ними следили уже тогда... Значит, эти люди только и ждали, чтобы она покинула стены своего дома.

Гислама выдохнула. Впереди Эме увидела ещё трёх мужчин; они преграждали им путь. Все они были неграми.

Эме почувствовала ком в груди – вокруг были другие люди. Но они почему-то старательно обходили эту маленькую группу... В панике Эме повернула в какую-то аллею и бросилась бежать и потом только поняла свою ошибку – аллея была тёмной и пустынной.

Когда Эме побежала обратно, евнухи оказались около неё так внезапно, что она не успела даже крикнуть. На неё набросили мешок, который туго затянули. Сверху мешок перехватили верёвками, руки Эме оказались прижатыми к телу. Она стала полностью беспомощной...

Кто-то хватал её за ноги, она пыталась пихаться, но и это оказалось бесполезным. Её подняли за плечи и опустили в другой мешок; его также затянули. Затем кто-то поднял Эме, взвалил себе на плечо и куда-то понёс.

В разгар дня Эме похитили в центре Константинополя, и никто даже пальцем не пошевелил, чтобы спасти её. Но ведь она невестка великого Хоук-паши! Кто осмелился совершить такое преступление? Кто действительно? Эме внезапно всё поняла, и её охватил леденящий душу ужас.

Такое неудобное путешествие было не долгим. Вскоре Эме почувствовала прохладу тени, сменившую солнце и жару, и тишину вместо уличного шума.

Мешки сняли, и теперь Эме могла свободно дышать. Она упала на каменный пол. Придя в себя, Эме обнаружила, что окружена евнухами, похитившими её. В комнате находился ещё один человек, одежда которого была расшита золотыми нитями; выражение его лица свидетельствовало о том, что он привык повелевать.

– Пусть госпожа поднимется, – строго приказал он.

Эме внимательно посмотрела на него и не шелохнулась.

– Пусть госпожа поднимется, – повторил он. – Я Кызлар-ага. Госпожа должна повиноваться, иначе её высекут.

Понимая, что этот человек сделает то, что говорит, Эме поднялась с пола. Она знала, что должна подавить охвативший её ужас, когда поняла, что её ждёт. К тому же чего ей бояться? Баязид может быть толстым и мерзким, но считается в высшей степени чувственным.

Вот какие мысли возникли у жены молодого Хоука!

Эме, конечно, знала, что Вильям отомстит за неё.

Конечно, она не будет бояться этих несчастных евнухов, полу мужчин. Что они могут сделать ей? Только высечь... Но и за это им отомстят.

– Где моя служанка? – громко и уверенно спросила Эме.

– Госпоже больше не понадобится эта служанка. – Кызлар-ага сделал шаг вперёд и снял чаршаф с лица Эме. Она пыталась сохранять спокойствие.

– Моя госпожа и в самом деле прекрасна, как луна, – сказал Кызлар-ага.

– Я жена юного Хоука, – вскинув голову, сказала Эме. – Не думаешь ли ты, что Хоук-паша не отомстит за меня?

– Хоук-паша далеко, – сказал Кызлар-ага. – Теперь госпожа пойдёт со мной.

Наверное, для разговора с султаном. Сумеет ли она отказать султану?

Комната, в которой находилась Эме, была без окон и мебели; в стене были установлены два факела. Эме не представляла себе, где конкретно она находится, хотя была почти убеждена, что во дворце султана.

Кызлар-ага открыл какую-то дверь, и Эме оказалась в коридоре, наполненном ароматом прекрасных духов. Пройдя по коридору, Эме оказалась в комнате с низкими диванами и мягким ковром на полу. Ей показалось, что всюду слышатся женские голоса... Наверное, она попала в гарем.

– Госпожа должна раздеться, – сказал Кызлар-ага.

– Ты сошёл с ума? – удивилась Эме.

– Госпожа должна раздеться для осмотра, – объяснил он. – Если госпожа испорчена...

– Тогда меня освободят? – Эме не могла удержаться от вопроса.

– Из гарема нет обратной дороги, спасение только в смерти, – сказал Кызлар-ага.

Эме внимательно взглянула на него, снова страх забрался в её душу. Наверное, это правда. Она покинула монастырь, чтобы оказаться заключённой в султанском дворце на всю оставшуюся жизнь...

– Госпожа должна раздеться, – снова приказал

Кызлар-ага.

– Перед тобой? Никогда!

– Госпожа, – терпеливо повторял Кызлар-ага. – В моей власти твоя жизнь и смерть. Мой хозяин желает тебя, но если у тебя обнаружатся недостатки, он не получит тебя. Тогда я посажу тебя в мешок и выброшу в Босфор. Повинуйся мне, или мои люди сорвут с тебя одежду. При этом они очень просто могут поранить тебя.

К ужасу Эме одежды уже срывали с неё. Она не сомневалась, что все слова этого человека – правда. Теперь мрачные предчувствия и возбуждение, которые переполняли её с момента похищения, сменились настоящим страхом.

Эме сбросила верхнюю одежду на пол. На ней осталась только полотняная рубашка, она тоже сняла её.

Глаза Кызлар-аги, казалось, пожирали её. Когда он подошёл поближе, у Эме подкосились колени.

«Если он коснётся меня...» – думала она.

И всё-таки, когда он коснулся, Эме не умерла и даже не закричала. Он провёл рукой по её подбородку, шее, груди, взяв в ладонь каждую, как бы взвешивая.

После этого Кызлар-ага заставил Эме повернуться и потрогал её плечи и спину. Потом он встал на колени и приказал:

– Госпожа должна раздвинуть ноги!

«Нет, – подумала она. – Ни за что! Сейчас я закричу!» И всё-таки не осмелилась перечить ему.

Ведь это её судьба...

Эме раздвинула ноги и напрягла мускулы, когда Кызлар-ага, раздвинув её ягодицы, посмотрел между них; потом обошёл вокруг и, встав спереди, сделал то же самое. Эме думала о рабах: пришлось ли Джованне выстрадать это? «Боже мой, меня осматривают как рабыню. Потому что я теперь – настоящая рабыня».

Эме знала, что взывать к Господу бесполезно. Если он не совсем бросил меня, он хочет, чтобы я пошла этой дорогой. И сделать это надо как можно лучше – так говорил Вильям.

Кызлар-ага поднялся с колен.

– Мой хозяин будет доволен, – сказал он. – Ты почти совершенна. Если бы ты была девственницей, он мог бы взять тебя в жёны. Он нетерпелив...

Эме внимательно смотрела на него. Как он мог столь интимно дотрагиваться до неё или до другой женщины и ничего при этом не испытывать?

Кызлар-ага открыл другую дверь.

– Пусть госпожа войдёт.

Эме, как будто очнувшись ото сна, наклонилась, чтобы поднять одежду.

– Госпоже не нужна одежда, – сказал Кызлар-ага.

Эме выпрямилась и пошла к двери. «Спокойно, – говорила она себе, – спокойно».

Пройдя мимо него, Эме остановилась и удивлённо огляделась. Наверное, она попала в баню. В помещении находилось несколько роскошно драпированных диванов. Ступеньки вели к мраморному полу, в центре которого возвышалась мраморная плита, скорее похожая на жертвенный алтарь. Ещё три ступеньки спускались к третьему уровню, тоже мраморному, хотя и покрытому деревянным настилом, от которого отходило несколько больших водостоков. На каждом уровне была своя дверь, но в комнате было пусто. Через огромные люки в потолке проникал свет.