Текст книги "Османец"
Автор книги: Алан Савадж
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 38 страниц)
Османец
Книга первая
СТОЛИЦА МИРА
Глава 1
ЗОЛОТОЙ РОГ
Паутина украшает портал кесарева дворца
вместо занавеси, а на сторожевой башне
Афросиаба несёт дозор сова.
Фирдоуси(Слова, произнесённые Мехмедом II 1 июня453 г. при виде руин Константинополя)
Воины в кольчугах стояли на городской стене подле ворот Святого Романа и смотрели на стремительно приближающихся всадников.
Стена, с кладкой из камня и кирпича, со сторожевыми башнями, над которыми полоскались на ветру флаги, возвышалась на двадцать пять футов над бруствером, поднимавшимся из рва шестьдесят футов шириной и пятнадцать глубиной.
Прямо за рвом до самого горизонта простиралась пустынная местность. Она не оставляла врагу ни малейшей надежды незаметно приблизиться к городу. Часть этих земель возделывалась, часть служила пастбищами. И вот теперь пастухи и согбенные, одетые в рубище землепашцы, оторвавшись от своих дел, то с тревогой и неприязнью смотрели на всадников в разноцветных шелках, то оглядывались на городские стены.
Константинополь казался неприступным. Сторонний наблюдатель мог видеть не только воинов, чьи шлемы и пики сияли на солнце, но и шестьдесят футов открытой полосы, заканчивающейся ещё одной стеной. Эта стена поднималась на сорок футов и была увенчана ста двенадцатью башнями, каждая высотой в шестьдесят футов. Защищённый столь основательно, народ Византийской империи, без сомнения, мог пребывать в мире и спокойствии; эти стены, построенные императором Феодосием II в VI столетии, никогда ещё не подвергались разрушению.
Но, как и землепашцы, воины, заметив приближающуюся кавалькаду, встревоженно загалдели, теребя свои бороды. Над всадниками развевалось зелёное знамя с золотым полумесяцем, знамя турок-османцев.
Ворота были открыты, и лошади зацокали по узким улочкам города, высекая копытами искры из булыжной мостовой. Греки высыпали из домов и лавок посмотреть на прибывших – на их смуглые лица с крючковатыми носами и длинными усами, на их окладистые бороды и богатые шёлковые мантии, на остроконечные шлемы и пластинчатые нагрудники, на восхитительных арабских скакунов, на сверкающие пики и кривые турецкие сабли – на всех этих людей, вызывавших смешанное чувство ненависти и страха.
Когда-то, тысячу лет назад, Византийская империя занимала пространство от Тавра до Пиренеев, от Аравийской пустыни до Дуная. Теперь от неё остался один город, и те земли, на которых прежде красовались воины в кольчугах, теперь принадлежали туркам-сипахам[3]3
С и п а х и – турецкие феодалы, получившие земельные уделы за несение военной службы.
[Закрыть].
Весть о прибытии османского посольства быстро распространилась по всему городу. Всё новые и новые люди, побросав работу, заполняли улицы, плотной толпой следуя за турками, направлявшимися к внутреннему городу старого Византия, где находился императорский дворец.
Люди месяцами ждали известий о великой армии, возглавляемой прославленным воином Яношем Хуньяди[4]4
Янош X у н ь я д и (ок. 1407—1456) – регент Венгерского королевства в 1446—1452 гг.
[Закрыть], отправившимся на Восток из Венгрии по велению самого Папы Римского. Люди годами ждали помощи с Запада, как раньше призывали на помощь потомков Османа. Но ни у одной из тех армий не было такого вождя, как Хуньяди. И вот теперь принесли вести...
Но посланцы не были рыцарями с Запада и вовсе не выглядели побеждёнными.
Императорский дворец находился во внутреннем городе старого Византия. Саган-паша был препровождён в большой императорский зал для приёмов. В огромном дверном проёме с колоннами он задержался: ему никогда не доводилось бывать здесь раньше.
Не в привычках посланца эмира Мурада было восхищаться чем-либо у чужаков, и всё же Саган не смог скрыть, что поражён великолепием убранства дворца. Никогда прежде он не бывал в таком длинном и широком зале с таким высоким потолком, подпираемым множеством симметрично расположенных колонн. Никогда раньше не ступал по столь изысканному узору выложенного мраморной плиткой пола, не видел такой великолепной росписи потолка. Оглядевшись, Саган-паша почувствовал досаду: стены были покрыты изображениями женщины и младенца. Для всякого мусульманина изображение человеческого тела было оскорблением учения Пророка. К тому же здесь оказались женщины – на противоположной стороне зала виднелись их высокие головные уборы и тяжёлые парчовые одеяния. Присутствие женщин там, где мужчины обсуждали дела, было неуместным.
Неслышно ступая, Саган пошёл вперёд; свита следовала за ним. Он достиг трона, находившегося на возвышении в конце зала. Саган-паша почтительно склонился перед императором Иоанном VIII Палеологом[5]5
И о а н н VIII П а л е о л о г – византийский император из династии Палеологов, правившей в Византии в 1261—1453 гг.
[Закрыть], как если бы тот по-прежнему был самым могущественным монархом в мире, затем выпрямился и посмотрел на людей, расположившихся позади трона. Среди них находились брат императора Константин Драгас, великий дука Лука Нотарас, самый могущественный человек в городе, принцы крови Теофил Палеолог и Андроник Кантакузин, аристократы, братья Боккарди, Теодор Каристос и патриарх Геннадий. Подобно воинам, охранявшим городские стены, эти богатые и известные люди стали оглаживать бороды, расправлять усы, одёргивать прекрасные одежды, малиновые и голубые, с кружевом из золотых и серебряных нитей, и перешёптываться при приближении турок.
Что-то вроде улыбки промелькнуло на лице Саган-паши, но он скрыл её, поднеся руки к усам, и лицо его снова стало бесстрастным.
– Это была великая битва, ваше величество.
Иоанн Палеолог подался вперёд, его морщинистое лицо исказило тревожное предчувствие. Он всё ещё оставался красивым мужчиной, несмотря на возраст и постоянно угнетённое состояние. Его усы были коротко пострижены, борода нарочито заострена, чтобы придать лицу надлежащую суровость. На нём была пурпурная мантия с жёстким воротником и высокая островерхая фетровая шапка. Он ждал.
– Под Косово, – произнёс посланник, – двадцать пять тысяч вооружённых людей шли под знаменем Хуньяди. У них были ружья...
Шёпот волной пробежал среди византийских придворных. Многие из них знали о ружьях только понаслышке.
– Эмир встретил их, – продолжал посланник, – стотысячной армией. У янычар были только луки и стрелы.
– Они разбиты? – прошептал Иоанн, не смея надеяться. – Янычары разбиты?
Теперь Саган-паша открыто улыбнулся:
– Битва длилась два дня. Воины обеих армий соорудили бревенчатые заграждения, их отделяло друг от друга едва ли сто футов. Ружья сделали своё страшное дело. Тридцать тысяч янычар полегли на поле. Теперь это место называется полем Чёрных Птиц. Из-за воронов, слетевшихся на пир.
Иоанн вздохнул. Тридцать тысяч турок.
– А христиане?
Саган-паша поклонился снова. Он постарался приберечь главную новость напоследок.
– Армии христиан больше нет, ваше величество.
Иоанн уставился на него. Придворные наполовину обнажили свои мечи.
– Ты лжёшь, – прорычал Лука Нотарас.
Саган-паша поклонился и щёлкнул пальцами. Один из стоявших позади него людей выступил вперёд. У него в руках был мешочек. Посланник протянул его императору.
Иоанн побледнел и словно остолбенел. Нотарас вышел вперёд, взял мешочек, развязал его и вытряхнул содержимое на ладонь. Перед ним был сморщенный кусочек человеческой плоти. Нотарас вздрогнул и бросил кусочек на пол.
В дальнем конце зала для приёмов женщины возбуждённо зашептались.
Саган-паша вновь поклонился.
– Вы можете убедиться, ваше величество, что это крайняя плоть. Она отрезана у ещё живого мадьярского рыцаря три дня назад.
– Не может быть, – пробормотал Нотарас, не отрывая взгляда от отрезанного члена.
– Хуньяди был предан, ваше величество. Князь Дракула[6]6
Д р а к у л а – Влад III Дьявол, валашский господарь. Его прозвище Дракула означает Дракон. Влад получил его за принадлежность к рыцарскому ордену Дракона.
[Закрыть] из Валахии покинул его во время битвы, князь Георг Бранкович из Сербии тоже.
– Чего же вы ждали, – фыркнул патриарх, – сестра этого человека в гареме эмира.
Саган-паша поклонился. Мара Бранкович действительно считалась любимой женой Мурада.
– А Хуньяди? – спросил император.
– Бежал с остатками своей армии. Эмир приказал мне донести эти вести до вас, ваше величество. Он искренне опечален и желает, чтобы вам дали мудрый совет. – Саган-паша снова взглянул на знатных господ империи.
– Повесить пса, – сказал Нотарас, – повесить за гениталии, и пусть он висит, пока яйца не оторвутся. Его наглость чудовищна.
– Это всего лишь посланник, – устало отозвался Иоанн.
Он выглядел старым, уставшим и разбитым. И больным. Он действительно был таким. Янош Хуньяди стал третьим полководцем, который повёл армию против турок за последние тридцать лет. И он тоже увидел свою армию поверженной. Других не будет. Но император не мог позволить турку насладиться его отчаянием.
– Поблагодари своего господина, моего брата эмира Мурада, – произнёс он, – поздравь его с победой и скажи ему, что я буду молиться за души доблестных погибших воинов. Скажи ему, что я испрошу мудрого совета.
Саган-паша поклонился, окинул взглядом придворных и вышел из зала.
– Наглый пёс, – снова бросил Нотарас, глядя вслед удаляющемуся турку. – Вы слишком мягки с этими людьми, ваше величество.
– Они сильны, мы слабы, – отозвался император, – поддавшись гневу и расправившись с одним османцем, мы не улучшим своего положения. Боюсь, теперь оно никогда не улучшится. Мы как дитя в лапах людоеда, которое он вот-вот проглотит. Какое сегодня число?
– Двадцатое октября, ваше величество, – ответил Геннадий.
– Чёрный день: 20 октября 1448 года. Запомните этот день, господа. Чёрный день. Он предвещает гибель Константинополя.
– Константинополь никогда не удавалось взять приступом, – произнёс Константин Драгас, озабоченный упадническим настроением своего брата. – В 1204 году франки смогли завоевать город благодаря предательству. Устоит он и теперь. Нет такой силы на земле, которая могла бы пробить эти стены или подняться на них.
– Верно, будь у нас люди, чтобы эти стены защитить, – усмехнулся Нотарас. – Ты собираешься удержать тринадцать миль стены пятью тысячами человек? Этих бесхребетных трусов не наберётся больше.
– Люди будут, – заявил Константин. – Мои послы, отправленные ко дворам франков, были встречены очень сочувственно. Люди идут отовсюду – из Италии и Франции, Испании и Генуи.
– И из Венеции? – поинтересовался великий дука.
Константин вспыхнул.
– Из Венеции – нет. Они друзья турок. Но, – добавил он, – люди приедут даже из Англии. Те самые, которые сражались за английского короля, Великого Гарри[7]7
В е л и к и й Г а р р и – Генрих V (1389—1422) – английский король с 1413 г. В ходе Столетней войны (1337—1433) нанес французам поражение (1415) при Азенкуре и вскоре захватил север Франции (с Парижем).
[Закрыть], при Азенкуре[8]8
А з е н к у р – селение южнее г. Кале (Франция).
[Закрыть].
– Ты хочешь сказать, что завербовал кучу папистов, – пренебрежительно бросил Геннадий. – Никто из них нам здесь не нужен. Скажу тебе откровенно, я бы с большим удовольствием увидел самого Мурада, молящегося в нашем соборе, чем какого-нибудь кардинала.
– Эти люди будут сражаться за нас, – настаивал Константин, прислушиваясь к доносящимся звукам. Он ещё говорил, а колокола собора Святой Софии начали свой скорбный звон. Известие уже дошло до священников, и теперь его должны были узнать всё.
Хуньяди побеждён.
Генуэзский карак[9]9
К а р а к (каракка) – вооруженное купеческое судно.
[Закрыть] с трудом двигался против сильного течения. Несмотря на попутный ветер и поднятые паруса округлое судно с тремя мачтами и надраенной палубой качалось на волнах, как мыльница. Его днище заросло ракушками; длинные нити водорослей далеко тянулись за гладкой кормой; но даже с отчищенным днищем судно могло развить лишь малую скорость.
– Очень медленно, – согласился капитан с невысказанным вслух нетерпением Джона Хоквуда. – Здесь очень сильное течение. Чёрное море с того берега, который вы видите, постоянно подпитывается мощными реками. Оно относительно молодое и ищет стока. Средиземное море – солёное и выпаренное. Таким образом воды Чёрного моря устремляются на юг и через проливы – Босфор и Дарданеллы – вливаются в Эгейское море. Между этими проливами находится Мраморное, или Белое, море, постоянно обновляемое. Выходить в открытое пространство из этих узких проливов на такой скорости...
Джон Хоквуд знал, что капитан говорит правду. Три дня назад они лавировали в узком проходе, называемом Дарданеллами, который, как он установил, был едва ли в милю шириной. Земля по другую сторону была мёртвой: бурая, гористая, невозделанная, пустынная. На азиатском берегу Хоквуд увидел крепость, такую же бурую и неприглядную, как и земля, на которой она возвышалась. У крепостной стены суетились люди, на ветру развевались флаги и поблескивали доспехи воинов.
– Эта крепость турецкая или греческая? – спросил Хоквуд. Он говорил по-итальянски медленно, но понять его было можно.
– Турецкая, – ответил капитан. – Всё, что ты видишь, принадлежит туркам. От Тавра до Дуная правят османцы. Константинополь – это всего лишь жемчужина во враждебном море.
Хоквуд почёсывал бороду, изучая берег.
– И турки не претендуют на этот пролив?
Капитан улыбнулся.
– Время от времени. Мой корабль основательно вооружён. – Он показал на орудия, установленные на нижней палубе и готовые обрушить на приближающегося врага гвозди, куски металла, а также чугунные ядра. – У них только вельботы[10]10
В е л ь б о т – небольшое одномачтовое приморское судно.
[Закрыть].
– Были бы у турок пушки, этот пролив стал бы непроходимым.
– Пушки? Что ты знаешь о пушках, англичанин?
– Кое-что, – ответил Хоквуд.
Капитан снова улыбнулся.
– Турки ничего не знают об этом. Их оружие – лук и стрелы.
И всё же они завоёвывают мир...
– Их слишком много, – угрюмо пробормотал капитан.
Хоквуд спустился по трапу с кормы на шкафут[11]11
Ш к а ф у т – часть нижней палубы.
[Закрыть] и сообщил семье, что путешествие займёт ещё несколько часов.
Миновав Дарданеллы и войдя в воды Мраморного моря, судно ускорило ход. Но чтобы преодолеть оставшиеся девяносто миль, им потребовалось два дня. Впереди их ждал пролив Босфор, который, как объяснил капитан, постоянно подпитывался водами Чёрного моря.
Хоквуды заметили землю и смотрели на неё во все глаза. Они выделялись среди генуэзских моряков своими габаритами и мастью. Джон Хоквуд гордился сыновьями. Двадцатилетний Вильям ростом был шесть футов и два дюйма, как и его отец, с такими же рыжими вьющимися волосами, кирпично-красным лицом. Крепкий и мускулистый, он выглядел уверенным в себе.
Энтони, четырьмя годами моложе, уже сейчас крупный юноша, по комплекции обещал перегнать брата, хотя его подбородок был пока без признаков растительности. Кэтрин, которой исполнилось восемнадцать, вполне под стать братьям: не столь высокая, но с такими же огненными волосами и тем же цветом лица. Ей не суждено быть красивой: слишком грубые у неё черты. Но ни один мужчина не мог устоять при взгляде на её пышную грудь, крутые ягодицы и длинные ноги, вырисовывающиеся под зелёной юбкой. К прибытию судна в Константинополь она надела свой лучший наряд.
Джон Хоквуд стоял позади жены. Она была ниже своих детей и казалась удивительно хрупкой для матери такого львиного семейства. Сейчас по её телу пробежала дрожь.
– Какая мёртвая земля... Совсем нет зелени...
– Это земля варваров, – объяснил Хоквуд. – К вечеру мы будем у Золотого Рога.
Он верил: там они найдут всё, о чём мечтали. Они должны найти, иначе придётся прибегнуть к крайним мерам. Но само название – Золотой Рог – обещало богатство и счастье человеку, достаточно смелому, чтобы надеяться. Джон Хоквуд никогда не терял надежды.
Ему минуло пятьдесят в этом 1448 году от Рождества Христова. С самой ранней юности он пошёл по военной стезе. Отец его был дубильщиком, но теперь о нём и о его семье можно было сказать – военная косточка. Брат его деда, которого также звали Джон, был посвящён в рыцари в битве при Креси[12]12
К р е с и – селение в Северной Франции (департамент Сомма). 26 августа 1346 г. во время Столетней войны в битве при Креси войска английского короля Эдуарда III разгромили армию французского короля Филиппа VI.
[Закрыть] королём Англии Эдуардом III и затем уехал в Италию, чтобы стать предводителем наёмников. Первый Джон Хоквуд женился на дочери – незаконнорождённой, конечно, – герцога Миланского, дослужился до звания кондотьера[13]13
К о н д о т ь е р ы – в Италии XIV—XVI вв. предводители наемных военных отрядов, находившихся на службе у некоторых государей и римских пап. Вербовались сначала из иноземных рыцарей, с конца XIV в. – из итальянцев.
[Закрыть] – командира наёмников – во Флоренции и умер всего лишь за четыре года до рождения внучатого племянника.
Джон Хоквуд-младший не собирался уступать своему известному тёзке, за исключением, пожалуй, женитьбы – он уже был женат, но в качестве командующего мог бы продвинуться дальше. Он был, как и его отец и дед, артиллеристом.
К несчастью, слово «артиллерист» с трудом понимали даже военные. Дед Джона Хоквуда и его брат сражались у Креси. Вильям Хоквуд-старший был тогда мальчишкой, но уже помогал стрелять из пушки. В то время пушки были не нужны: уэльские лучники смогли разбить французов. Через шестьдесят девять лет Джон Хоквуд-младший последовал за Великим Гарри к Азенкуру. Вместе с отцом он обслуживал орудия. Но и там своё дело сделали лучники.
Некоторые воины, даже такие военные гении, как Генрих V или его брат герцог Бедфорд, считали пушки громоздкой, дорогой, шумной, зловонной и неповоротливой обузой. Особенно те, кто командовали армиями, не любили их. Рыцарь в доспехах должен предстать перед другим рыцарем в доспехах с копьём или мечом, и победит сильнейший. Когда исход боя был предопределён, победитель ждал от побеждённого противника уверений в готовности заплатить богатый выкуп. Ни один рыцарь не убивал богатого противника, если этого можно было избежать. И ни один рыцарь во всём великолепии боевых доспехов не мог бы быть повержен бедным человеком с копьём, если тот знал своё место. Этих несложных правил придерживались все представители знати.
Английские рыцари противились даже использованию арбалетов, пока не убедились в том, что с арбалетами у них больше шансов победить и приобрести репутацию самых грозных воинов в Европе. Они примирились с некоторым падением своего престижа в обществе: арбалет не гарантировал наступающему рыцарю неуязвимости, тот мог быть выбит из седла, подобно спелому яблоку с низкой ветки. Ловкость в обращении новым оружием приходила после долгих упражнений, а это искусство было известно английским и уэльским йоменам (мелким землевладельцам), которые, по крайней мере, знали своё место и снимали шапки перед господами.
Йомены могли бы стать артиллеристами, но вряд ли они смогли бы искусно владеть этим оружием. Пушки убивали кроваво и без разбора, запуская в воздух огромные камни. Это было дьявольское оружие:
Джон Хоквуд не был достаточно искушён в богословских тонкостях, чтобы оспаривать последнее утверждение. Но профессия, хотя и непопулярная, досталась ему по наследству, и он делал всё, чтобы честно служить ей. Такой уж это был человек, и своих сыновей и дочь он воспитал так, что они придерживались того же мнения. Хоквуд обладал пытливым умом. Его отец был лоллардом, последователем Джона Виклифа[14]14
Джон В и к л и ф (1330—1384) – английский реформатор. Требовал передачи церковных земель, отвергал необходимость папства, ряд обрядов и таинств.
[Закрыть], который считал, что Бог принадлежит человечеству, а не горстке священников. Энтони Хоквуд-старший не афишировал свои убеждения: ересь могла привести к столбу и нескольким минутам агонии перед смертью. Но он передал свои взгляды сыну, что, впрочем, касалось скорее обучения, чем религии. Джон Хоквуд мог писать и читать, а латынь знал так же хорошо, как и английский. Свои знания он передал сыновьям, так что для них не представляло особого труда сносно выучить итальянский во время долгого путешествия по Средиземному морю. Однако Джон Хоквуд думал и о судьбе своего дела. Само существование артиллерии возмущало оскорблённую аристократию, по крайней мере в данный момент. Но пушки заключали в себе и самую разрушительную силу, когда-либо существовавшую на земле. Если бы эту силу можно было использовать по назначению и сделать более мобильной, то генералы, овладевшие ею, правили бы миром.
В молодости Хоквуд пытался убедить своих начальников в преимуществах артиллерии, но её время тогда ещё не пришло. Время действительно было на редкость тяжёлым. Великий Гарри умер в 1422 году, всего на несколько лет пережив своего столь же талантливого брата Джона Бедфорда, и правление Англией перешло в руки болезненного младенца и враждующего между собой регентства. Армия, когда-то наводившая страх на Францию, начала проигрывать сражения и потерпела поражение от отрядов крестьянской девушки по имени Жанна д’Арк. Разбитая и упавшая духом, армия была отозвана в Англию: от неё сохранилось лишь несколько отрядов. Так закончилось столетие войны. Можно не сомневаться, что Эдуард III, его сын Чёрный Принц и сам Великий Гарри переворачивались в своих гробах. Ветераны их армий умирали от голода. Для лучников или тяжеловооружённых всадников ещё нашлась бы служба в частных армиях, появлявшихся как грибы в то время, когда страну захлестнула анархия. Но ни один лорд не смог бы содержать артиллерию. А если бы и смог, то не знал бы, что с ней делать. Мечты Джона Хоквуда разбились вдрызг. Он не был благородного происхождения и не знал никакого другого дела, кроме военного. Для артиллериста напялить на себя нагрудник, взять в руки пику и отправиться в поход с вооружённой подобным же образом толпой значило бы оскорбить память своих предков. Но поскольку у него была жена и трое маленьких детей, ему не оставалось ничего другого. На протяжении двадцати лет службы Джон Хоквуд страдал, наблюдая за тем, как его возлюбленная Англия приближалась к гражданской войне. И как раз в тот момент, когда он был в отчаянии, до него дошла молва, перенесённая через пролив. Некий князь, пришедший с Востока, колыбели цивилизации, где готовились великие дела, ищет воинов.
Джон Хоквуд слышал, конечно, что Константинополь был столицей когда-то обширной Византийской империи и что он остаётся величайшим городом мира. Но это был совсем другой мир. Четыре столетия назад Папа Римский в Риме и патриарх в Константинополе разошлись в толковании некоторых догматов, и христианская церковь раскололась на две. В 1204 году Папа Римский даже организовал крестовый поход на Константинополь вместо того, чтобы воевать с сарацинами. С того момента на протяжении пятидесяти лет латинский патриарх правил страной вместе с императорами.
Это страшное событие стало достоянием древней истории, но Константинополь так и не вернул свою самостоятельность. Никто не мог представить себе, насколько низко он пал. И тогда принц Константин Драгас Палеолог[15]15
К о н с т а н т и н Д р а г а с П а л е о л о г (1403—1453) – последний византийский император с 1449 г.
[Закрыть] начал объезжать Запад в поисках воинов, чтобы помочь своему брату-императору противостоять полчищам, пришедшим из Азии и, как он заявлял, грозившим самой Европе.
Его действия весьма смахивали на подготовку к новому крестовому походу, и Джон Хоквуд загорелся этой идеей. Когда один из византийцев прибыл в Англию, Хоквуд послушал его и заинтересовался.
– Нам нужны воины, – сказал грек, – отважные и решительные люди. Мы откроем им все богатства Золотого Рога. Приезжайте в Константинополь, сражайтесь вместе с нами, и мы дадим вам всё: жилище, деньги, славу и благополучие.
Подобных слов Джону Хоквуду не приходилось слышать уже давно, но было и нечто большее, что подтолкнуло его.
– Особенно нам нужны артиллеристы и вообще люди, знакомые с оружием. У нас есть ружья, и нам нужны солдаты, умеющие стрелять.
Джон Хоквуд-младший сразу же предложил свои услуги.
– Это мой шанс, – объяснил он жене, – моя судьба.
Его жена Мэри ужаснулась.
– Ты отправишься на край света, а я с детьми останусь здесь и буду голодать?
– Нет, – сказал Джон, – я возьму тебя с собой. Греки дали мне столько денег, что их хватит на всех.
Он не стал сразу говорить жене, что пообещал посланнику отдать для дела своих крепких сыновей.
Мэри, казалось, ещё больше встревожилась.
– Ты хочешь, чтобы я сопровождала тебя в этих странствиях по землям еретиков и варваров?
– Их ересь – дело теории, – ответил Джон, – но, если это облегчит твою душу, я скажу тебе, что его святейшество Папа Римский благословил всех, вступивших в византийскую армию. Я не странствующий рыцарь, моя радость, мне приходится соглашаться на это по необходимости. Это шанс создать себе имя и заработать на старость. Я не могу оставить тебя здесь; твои родители умерли, твой брат – мошенник. Ты поедешь со мной, потому что так нужно.
– А дети?
– Они тоже, конечно. Вильям и Энтони будут помощниками канониров. Это почётное занятие.
– А как же Кэтрин, наша бедная девочка?
Джон поцеловал жену.
– Я уверен, что Кэтрин выйдет замуж за греческого принца.
И вот они здесь. Энтони Хоквуд с трудом в это верил, да и едва ли он был способен тогда поверить чему-либо в этом роде. Родился и вырос Энтони в казармах лорда Монтегля. Отец научил его владеть копьём и шпагой так же хорошо, как и пером. Он рассказывал ему и о бомбардах[16]16
Б о м б а р д а – снаряд для метания камней.
[Закрыть], но Энтони никогда их не видел. Его будущее, казалось, было определено. Он будет сражаться под знаменем лорда Монтегля и, если понадобится, умрёт за него. Столь ограниченный жизненный путь, однако, скрашивала надежда на то, что он испытает тепло женских рук и радость рождения сына. Ни на что большее он не рассчитывал, пока отец не увёз их столь внезапно из замка лорда.
Они вышли из Саутхемптона из тихой бухты Солент в беспокойные воды Английского канала (пролива Ла-Манш). Каждый из стоявших на палубе пытался разглядеть парус, который мог бы означать, что французские каперы[17]17
К а п е р, или приватир – торговое морское судно, вооруженное самим хозяином (с разрешения правительства) для военного грабежа и нанесения вреда неприятелю. «Пират... грабит всякого самовольно, а капер только врага отечества, и на право это получает каперное свидетельство» (В.И. Даль. Толковый словарь. Т. И, с. 87, М., 1981).
[Закрыть] вышли из Дюнкерка или Сен-Мало. Путешественники не увидели ничего, что могло бы им угрожать, и вскоре обнаружили, что плывут через Бискайский залив. Им сопутствовал восточный ветер. Перед ними выступили очертания огромного устрашающего мыса Финистерре, наполовину скрытого низкими облаками. Судно, скользя по бурно вздымающимся волнам Атлантического океана, неслось к португальскому берегу, отдалённой земле, каждые несколько минут исчезающей из поля зрения. Но ветер наконец утих, и в первом порту назначения – Лиссабоне – они в какой-то мере почувствовали, что достигли края, к которому стремились. Встав на якорь в Каскай-Роулз, они укрылись за мысом и песчаной отмелью от освещавшего океан солнца, настолько жаркого, что смола пузырилась на палубе. И здесь они впервые в жизни увидели пальму.
Выйдя из Лиссабона, они обогнули мыс Сент-Винсент и направились к Кадису. Им пришлось пройти мимо скалистого мыса через пролив, где бушевал ураганный ветер, оттуда они последовали в Картахену, укрытую множеством мысов. Путешествие по Пиренейскому полуострову, обращённому в христианство, за исключением маленького мавританского королевства Гранада на юге Испании, было безопасным, если бы не погода. Но Энтони даже не страдал от морской болезни, настолько он был поглощён тем, что открывалось его взору, а также мастерством испанских моряков, самых опытных и отважных в мире.
Покинув Картахену, путешественники доплыли до Аликанте, а затем пересекли Средиземное море и приблизились к Генуе, городу великолепных дворцов и едва ли менее прославленных мореходов. Генуэзцы были единственными в Западной Европе, кто осмеливался напрямую торговать с Византией, тем самым вызывая гнев турок. Из Генуи Хоквуды начали последний этап своего путешествия, теперь уже под флагом известной республики.
Морское путешествие длилось несколько месяцев. Энтони понимал, что оно было познавательным даже для Джона Хоквуда, который прошёл всю Францию вдоль и поперёк. Для детей же оно стало открытием мира, о существовании которого они и не подозревали: земли, где всегда тепло; моря, казалось бы, невозмутимо спокойные, но всё же иногда разрываемые жестокими ветрами, возникающими на фоне безоблачного неба; горы, поднимающиеся чуть ли не до самого небосвода; мужчины с чёрными волосами и бородами и сверкающими чёрными глазами; женщины, невообразимо грациозные, чьи чёрные глаза сверкали ещё более обольстительно – ведь Энтони уже был мужчиной. Джон Хоквуд больше опасался за Кэтрин и всегда был рядом с ней.
Хоквуды видели людей, сражающихся насмерть с быками, дворцы, по сравнению с которыми лучшие усадьбы Англии казались жалкими лачугами, яркие и свободные одежды, которые никогда не встретишь на холодном севере. Эта яркость распространялась и на весь стиль жизни Средиземноморья: люди прекращали работу, чтобы насладиться праздником, целыми днями пели, смеялись и любили – часто недозволенно – и устраивали торжественные шествия в честь какого-нибудь святого.
– Это настоящий рай, – объявил Вильям.
– И в раю водятся змеи, – предостерёг его отец, который понимал, что под изысканными манерами и беспрестанной весёлостью могли таиться глубокие бездны гордыни. Энтони, почти онемев от восхищения, наблюдал незнакомую ему жизнь.
Из Генуи на новом корабле Хоквуды добрались до Неаполя, потом до Отранто. Из Пирея корабль взял курс на Дарданеллы.
Никогда Энтони потом не забудет Неаполь. Погода была плохая, и они на неделю встали у мола, где неаполитанцы в пышных убранствах устраивали парад и откуда были хорошо видны неприступные стены замка Нуово, столь долго служившего приютом анжуйскому королевскому дому, который принёс ужасающую нищету этой солнечной земле.
Так же, как генуэзцы или испанцы, неаполитанцы смеялись и наслаждались жизнью, но за их улыбками скрывались тёмные мысли. В них сочетались гордость и чувственность, которые были столь же восхитительны, сколь и опасны. Неаполь в сентябре оказался самым жарким местом из всех, где Энтони когда-либо приходилось бывать.
В таких условиях невозможно было вынести заточения на борту судна. Поэтому, когда Кэтрин захотелось размяться, Энтони был приставлен к ней как телохранитель.
Ему было приятно сопровождать такую эффектную девушку. Брат с сестрой всегда были близки. Кэтрин с ранних лет испытывала к нему материнские чувства. Теперь она взяла его под руку, как будто они были любовниками.
Они привлекали к себе внимание, прежде всего, конечно, своими фигурами, цветом лица и волос, а также одеждой, поношенной и бедной на фоне окружающих их великолепных нарядов. Энтони это нисколько не беспокоило, но Кэтрин была смущена и внезапно решила вернуться обратно. Они возвращались по тихой боковой улице, а не по оживлённой основной, потому что Кэтрин не хотела, чтобы над ними смеялись. Энтони охотно согласился. Внезапно перед ними появились несколько молодых людей, на лицах которых играли дьявольские улыбки. Едва ли они были старше Энтони, однако на них были такие роскошные наряды, которые ему редко приходилось видеть.
Молодые люди, заметив странную пару, подошли ближе. Энтони и его сестра ещё не так хорошо владели итальянским языком, чтобы понять всё, что им сказали, но сразу догадались, что юнцы отпустили грубость по поводу фигуры Кэтрин.
– Убирайтесь прочь! – воскликнул Энтони, взмахнув рукой, и тут же почувствовал остриё шпаги у горла. Другой бандит схватил Кэтрин за руки. Отпустив шнурки на лифе её платья, он обнажил грудь девушки. Она была такой красивой, что у всех перехватило дыхание, даже у Энтони. Один из негодяев начал поглаживать сверкающую белую плоть, а другой, перехватив Кэтрин горло, прижал её к стене, чтобы она не кричала. Третий поднял её юбки и, собрав их вокруг талии, обнажил не только великолепные ноги, но и все остальные прелести девушки; он, несомненно, был уже близок к тому, чтобы насладиться ими.
Внезапно Энтони взорвался от гнева. Взмахом руки он откинул в сторону шпагу и мгновенно извлёк из ножен своё оружие. Оружием Энтони Хоквуда был широкий меч, который когда-то принадлежал его деду. Его противники с ужасом взирали на жаждущего мщения красноголового гиганта. Один из них осмелился выставить свою шпагу – она была разрублена пополам ударом меча, и негодяи тут же пустились наутёк.
