Текст книги "Османец"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 38 страниц)

– Встать на колени и просить Аллаха, чтобы султан простил нас, – сказала Айша впервые за тот день.

Путники постарались не обращать внимание на её слова.

– Только смелый шаг может спасти нас, – уверил их Энтони. – Мы скрылись из их видимости, луна ещё не поднялась. Перестаньте грести и опустите вёсла.

Женщины были счастливы выполнить этот приказ. От усталости они повалились на палубу.

– Теперь разворачиваемся, Халил, – сказал Энтони, взяв ведущее весло.

Халил в недоумении посмотрел на хозяина. Фелисити подняла голову и удивлённо взглянула на сына.

– Это единственное, чего от нас не ждут, – объяснил Хоквуд.

Халил вручную передвинул длинное треугольное бревно, а Энтони положил штурвал.

Маленькое судно развернулось почти на сто восемьдесят градусов. Ветер был северным, поэтому оно сразу набрало скорость и пошло на юг.

Ночь была совершенно тихой, и единственным звуком был шелест воды у корпуса яхты. Но вдруг до них донёсся отдалённый звук барабанного боя и громкий всплеск шестидесяти вёсел, одновременно погружающихся в воду. Через несколько минут воздух наполнился ужасным запахом рабов. Наверное, отдыха этой ночью не будет.

Энтони услышал царапанье металла о гнилое дерево, мелькнул свет. В темноте трудно было различить, кто зажёг фонарь, но он и так точно это знал...

Они с Халилом действовали вместе. Хоквуд бросил штурвал и метнулся к люку, где затаилась Айша. Он выбил фонарь из её рук, как раз когда тот начал разгораться. Халил выбросил его за борт. Энтони крепко держал Айшу, прижав руку к её рту.

– Они заметили огонь? спросила Барбара.

Хоквуд напряжённо вслушивался. Барабанный бой становился громче, но доносился с разных сторон. Это значило, что талера была у них на траверзе, что она не изменила курса и не двигалась в их направлении.

– Нет, – сказал Энтони наконец. – Они по-прежнему идут на запад или север, но не на юг.

– Что делать с Айшой? – спросила Фелисити.

– Придётся спустить её вниз и связать.

Служанки связали Айшу и бросили в каюту, обращаясь с ней далеко не ласково. Фелисити последовала за ними.

– Мне почти жаль её, – сказал Энтони.

Барбара промолчала и через мгновение сказала:

– Когда галера не найдёт нас, там поймут, что мы изменили курс. Тогда они дождутся утра, поскольку уверены, что в конце концов мы должны пытаться плыть на север?

– Да, – согласился Энтони.

– Чего мы в таком случае добились?

– Молись, чтобы был ветер. – Это всё, что Энтони мог сказать.

Они держались выбранного курса до тех пор, пока не стих барабанный бой. Это означало, что галера отошла на несколько миль к северо-западу. Затем яхта снова развернулась. Энтони знал, что Барбара права, и, если их заметят днём, да ещё при слабом ветре, они пропали. За четырнадцать часов дневного света галера настигнет их независимо от того, в каком направлении будут они идти.

Но перед рассветом ветер всё-таки подул. Халил был у штурвала. Энтони спал на палубе. Он моментально проснулся, когда яхта дрогнула и начала набирать скорость. Ветер дул с севера, было необходимо галсировать, но, учитывая, что их несло быстрее, чем могла грести любая галера, Энтони был спокоен. Он знал, что скорость военного корабля упадёт при волнении на море. Единственный квадратный парус яхты давал возможность только свободному плаванию, а не движению против ветра.

К рассвету море стало неспокойным, ветер усилился.

Левым галсом яхта шла к островам, обрушиваясь в волны, веером выбивая брызги из-под всей длины своего корпуса. Из каюты доносились непрекращающиеся крики. Но Барбара с сыновьями вышла на палубу.

– Там!

Энтони показал, и они увидели силуэт галеры, вырисовывавшейся на западном горизонте. Она находилась более чем в двадцати милях от них, но было ясно, что дозорные видят яхту.

– Она может догнать нас? – спросила Барбара.

– Не сразу. Но нам придётся галсировать ещё несколько миль. Это наш единственный шанс. – Он посмотрел каждому в лицо. – Мы должны это преодолеть.

Он продолжал плыть таким образом так долго, как только мог, пока северо-восточная часть Кефалинии, казалось, уже висела над ними и риск здесь был тот, что другая галера могла выйти от островов и загнать их в ловушку. Но Энтони знал, что в такую погоду люди могут отказаться выйти в море.

Обернувшись на преследователей, Энтони сразу понял, что в такую погоду им, очевидно, приходится туго. Если вода обрушивалась на палубу яхты, она должна была заливать и вёсельные отверстия галеры. У экипажа вскоре появится гораздо больше других забот, чем преследование беглецов.

Он поднял вверх румпель, и яхта легко развернулась. Теперь она шла быстрее чем когда-либо, правым галсом держа куре на северо-запад.

Новый курс должен был пересечь курс галеры – на каком это будет расстоянии, зависит от того, как быстро яхта может передвигаться. То, что турки поняли, что сейчас им предоставляется последняя возможность, было понятно из суеты на палубе при приближении к ней яхты. На передней палубе Хоквуд различил людей, заряжавших пушки. Вскоре они окажутся в поле обстрела...

Галера поднималась и опускалась на волнах. Её нос был огромным и обшитым металлом, блестевшим в утреннем солнце, поэтому пушки не могли стрелять напрямую. Нужно было хорошенько прицелиться по яхте, к тому же запалы постоянно гасли. Ещё туркам пришлось потратить полтора часа на перезарядку. На всё это уходило время.

«Хоук» проскочил вперёд, и расстояние между двумя суднами уменьшилось. Галера двигалась на вёслах. Энтони представил себе, как рабы налегают на вёсла, лопасти которых рассекали больше воздух, чем воду. Боцманы в гневе размахивают плетьми, а офицеры выкрикивают приказы, которые невозможно выполнить.

И всё же это длилось недолго. Вскоре первое орудие дало залп, затем второе. Снаряды полетели в разные стороны. Яхта была теперь прямо перед галерой на расстоянии не более полумили: Энтони видел солдат, готовых прыгнуть к ним на борт, как только суда сблизятся.

Барбара, стоя за спиной мужа, вцепилась ему в плечо.

Левая пушка выстрелила. Ядро упало в море не более чем в пятидесяти ярдах от носа яхты. Служанки завыли от ужаса. Ещё один выстрел, и они пойдут ко дну.

Раздался залп. Энтони видел людей, суетившихся у пушки, но турки упустили свой шанс.

«Хоук» был у них на траверзе и направился на северо-запад.

– Мы спасены! – выкрикнула Барбара и бросилась в объятия мужа.

– Попроси женщин прекратить этот вой, освободи Айшу, пусть она выйдет на палубу, – сказал Энтони, целуя жену. – Она должна понять, что мы спасены.

Айша вышла на палубу. Её хаик развевался на ветру. Она смотрела на галеру, которая осталась позади и исчезала из виду.

– Там наши враги, Айша, мы обошли их, – сказал Энтони.

Айша взглянула на него, потом опять на галеру. Затем, подобрав хаик, выбросилась за борт.

Хоквуд был настолько обескуражен, что почти окаменел. Затем он отпустил руль, и яхта легко переменила галс.

Энтони вгляделся в воду, где скралась Айша, но её нигде не было видно. Он помнил, что Айша не умела плавать.

– Парус! – крикнул он Халилу, который мгновенно выполнил приказ хозяина.

Яхта направилась на поиски Айши.

– Энтони! – в тревоге закричала Барбара.

Галера была совсем близко.

Хоквуд всмотрелся в тёмную воду, и яхта легла на прежний курс.

Вновь раздался залп. Ядро не долетело до цели...

– Энтони, – молила Фелисити, – Айша мертва. Ради Бога, подумай: о живых.

Энтони посмотрел на море, но Айши видно не было.

Он вздохнул и снова поднял руль. Халил наладил парус, яхта переменила галс.

– По мнению Айши, я предал священную веру, – сказал Энтони.

– Тебе не в чем упрекнуть себя, господин мой.

– Да, это так, – согласился Энтони. – Просто прибавилась ещё одна смерть, за которую я должен отомстить.

Экипаж яхты был ошеломлён неожиданной трагедией. Мальчики сникли, они любили Айшу и доверяли ей. Энтони был удручён сильнее всех, ведь Айша посвятила свою жизнь ему.

Но времени горевать не было. Погода останется плохой ещё несколько дней, и это только на пользу беглецам. На другой день они миновали пролив Отранто. Затем, сделав несколько длинных галсов, длившихся иногда по двенадцать часов, дошли до Адриатики. Море волновалось, вода много раз заливала каюту, и тогда экипаж начинал вычерпывать воду. Запас пищи подходил к концу, и вскоре им пришлось урезать порции еды и воды. Но ни силы природы, ни испорченные желудки не могли погасить их радость, когда на седьмой день после самоубийства Айши они увидели купола собора Святого Марка.

На яхте не было опознавательных знаков, но необычность её формы выдавала то, что она не венецианского происхождения. У входа в лагуну их уже ждала патрульная галера. Венецианцы, вероятно, помнили рейд Али-паши месяц назад.

– Откуда вы? – спросил кто-то с галеры. – Как зовут вашего капитана?

Энтони сделал шаг вперёд, его голова была непокрыта, поэтому рыжие волосы разлетались на ветру.

– Я Энтони Хоквуд! – крикнул он. – Известен как Хуок-паша. Я из Истанбула.

На галере возникло замешательство. Наверное, они решили, что их враг шёл впереди турецкого флота.

– Зачем ты прибыл сюда? – в конце концов прокричал капитан.

– Я хочу говорить с дожем, – ответил Хоквуд.

Замешательство продолжалось. Теперь флаги были замечены с берега и оттуда им навстречу спешила галера.

– Тогда направляйтесь к центральному причалу и пройдите вдоль него, – проинструктировал капитан.

Энтони поднял руку, показывая, что понял, и вернулся наверх, чтобы взять ведущее весло у Халила.

Женщины с интересом наблюдали за суматохой, вызванной появлением яхты. Теперь такой же переполох начался среди них, они направились в каюту за хаиками. Европейские одежды Барбары давным-давно были выброшены за борт, теперь она носила турецкие шаровары и просторные кофты.

Хоквуд никогда прежде не бывал в Венеции. Острова, мимо которых лежал его путь, находились довольно низко над уровнем моря и обозначались лишь своими крепостями. Сам город, казалось, вырастал из моря. Приблизившись, Энтони увидел, что фундаменты зданий фактически находятся в воде Большого канала. Даже площадь Святого Марка, на которой возвышался огромный собор, находилась лишь в нескольких футах над уровнем моря, и сильный восточный бриз мог, очевидно, затопить её.

Энтони охватило дурное предчувствие. Неужели он рисковал и с таким трудом выжил для того, чтобы спасти свою семью, а самому лишиться головы?

Город был небольшим, и слухи о прибытии Хоквуда, очевидно, быстро распространились. Самые разнообразные маленькие суда причудливых форм с поднятыми носами, но без палуб, движущиеся при помощи одного весла, начали появляться в каналах и даже у причала. Вскоре площадь заполнилась людьми, спугнувшими голубей, которые разлетелись в разные стороны.

Среди ротозеев появились и солдаты, одетые в голубую с чёрными полосками униформу, вооружённые пиками и мечами, в стальных шлемах с забралом и заострённой верхушкой.

Хоквуд точно определил расстояние, Халил развернул бум по команде, опустил фал, и парус облаком упал вниз.

Яхта легко шла вдоль причала, на краю которого её встретили солдаты. Их капитан обратился к Энтони:

– Это ты, кто называет себя Хоук-пашой?

– Да, – сказал Энтони.

– Ты пойдёшь с нами. Я отведу тебя к дожу.

Хоквуд кивнул и ступил на берег.

– Подождите! – окликнула его Барбара. – Я пойду вместе с ним. Дож – мой дядя.

– Я получил распоряжение только насчёт Хоук-паши, госпожа, – настаивал капитан.

– Лучше поищи родственников, – посоветовал Энтони жене.

– Допустим, я даже найду их... – пробормотала Барбара, глядя на толпу, заполнившую площадь. Можно было не сомневаться, что испытают люди, узнав о событиях в Фамагусте...

Хоквуд в сопровождении солдат быстро прошёл сквозь гудящую толпу, затем поднялся по широкой лестнице, которая вела на галерею дворца дожа. Здесь собралась знать, мелькнуло несколько знакомых лиц; вероятно, купцов, торговавших в Истанбуле, или бывших послов в Османской империи.

– Хоук-паша... – зашептались они, узнав его по рыжим бороде и шевелюре.

На площадке лестницы находилось несколько пожилых мужчин.

У стоявшего в центре была длинная белая борода, его голову украшала странная шапочка скорее в еврейском стиле, только более изысканная. Весь вид этого человека свидетельствовал о властности.

– Приветствую тебя, господин мой дож, – сказал Энтони кланяясь.

Алвизо Мочениго пристально смотрел на него.

– Как ты осмелился, Хоук-паша, явиться сюда в разгар войны между нашими странами? Не должен ли я повесить тебя выше самого Хамана?

– Я могу многое предложить вашей светлости, – сказал Энтони.

– Говори, – после паузы сказал дож.

– То, что я скажу, адресовано только твоим ушам.

– Мои уши – уши Совета Десяти, – произнёс Мочениго. – Ты будешь говорить со всеми или ни с кем.

Хоквуд поклонился. Другого он и не ждал.

Его провели в зал для совещаний. Члены Совета Десяти устроились на стульях с высокими спинками. Дож сел во главе стола. Хоквуд стоял перед ними.

– Говори, – приказал дож.

– Во-первых, господа, – сказал Энтони, – пообещайте мне, что моя семья будет в безопасности.

– У тебя здесь нет никаких прав, турок, – прорычал один из присутствующих.

– Пока я не буду уверен в их безопасности, я буду молчать, – резко ответил Хоквуд.

– Ха! Мы посмотрим, как долго ты будешь молчать, когда тебя вздёрнут на дыбе.

– Ваша светлость, – Энтони обратился к дожу, – моя семья не виновна в тех преступлениях, которые я совершил. Моя жена венецианка, к тому же она твоя племянница.

– Наверняка ты взял против её воли! – раздался гневный выкрик.

Хоук собрал волю в кулак и решил не выходить из себя.

– Об этом вам надо спросить мою жену, господин мой. Но твои слова только подтверждают мою мысль, что она ни в чём невиновна. Так же, как её три сына.

– Достаточно, – сказал Мочениго. – Им не причинят вреда. Даю тебе слово. Их отошлют во дворец Корнаро.

– Этот парень – большой наглец, – сделал вывод один из присутствующих.

– Он вправе заботиться о семье, – сказал Мочениго, вероятно подумав о том, что Барбара и её дети являются его родственниками. Он позвонил в колокольчик, его секретарь появился в, дверном проёме. Мочениго отдал распоряжение.

– Мы сделали, как ты хотел, Хоук-паша, – сказал дож. – Теперь настала твоя очередь...

Энтони глубоко вздохнул и посмотрел вокруг себя на враждебные лица.

– Новости плохие. Фамагуста пала. Кипр принадлежит Селиму.

– Когда это случилось? – спросил Мочениго, вопросом прервав гул голосов, наполнивший зал.

– Менее двух недель назад, ваша светлость.

– У нас нет известий об этом.

– Султан довольствуется тем, что вы узнаете всё в нужное ему время.

– А ты его посланник... – сказал Мочениго. – Ты будешь уговаривать нас сдаться?

– Наоборот, ваша светлость. Я оставил службу у султана. Султан ненавидит меня больше, чем любого венецианца.

– Это – обман, – сказал кто-то. – Скажи прямо, человек, что случилось в Фамагусте? Крепость была неприступна...

– Ни одна крепость не может быть неприступной. Гарнизон держался, пока не вышли запасы пищи и боеприпасов. Затем Бригадино сдался на определённых условиях. – Энтони вновь тяжело вздохнул. – Но турки нарушили свои обещания, защитники Фамагусты были вырезаны. Переговоры об условиях сдачи вёл... я сам, – тихо произнёс Хоквуд.

Шорох пронёсся вокруг стола, люди напряглись.

– И у тебя хватает наглости признаваться в этом? – почти крикнул Мочениго.

– Да. Потому что я не нарушал этих условий. В момент, когда гарнизон сложил оружие, меня сместили. Поэтому я покинул службу султана. Честь моя была опорочена.

– И всё же ты пришёл к нам, – размышлял Мочениго. – У тебя наверняка есть основание для этого... потому что тебе хорошо известно, что такое вероломство не прощается.

– Я пришёл, потому что жажду мести не меньше, чем ты. Я пришёл предупредить тебя, что, если флот, собирающийся в Мессинском проливе, будет распущен, христианский мир окажется в беде. На следующий год турки вновь пойдут на Вену, а галеры Али-паши появятся в твоей лагуне. Турок необходимо остановить сейчас – и лучшей возможности у тебя не будет. Дай мне флот, я сам сражусь с Али-пашой. Я знаю этого человека. Я могу это сделать, господа, – настаивал Хоквуд. – Я командовал турецким флотом и знаю, как его можно разбить.

– Ты рассчитываешь, что мы доверим тебе командование нашим флотом, Хоук-паша? – раздался гневный голос.

– Командовать будет не Хоук-паша, – в отчаянии заявил Хоук-паша, – командовать будет Энтони Хоквуд.

Мочениго внимательно смотрел на него несколько секунд, а потом сказал:

– Удалитесь, господин, мы должны обсудить ваше предложение.

Сержант охраны вывел Энтони из зала для совещаний в небольшую переднюю. Энтони подошёл к окну. Из него открывался вид не на площадь, а на маленький канал, через который был перекинут Мост вздохов.

Через полчаса дверь открылась, и появился секретарь.

– Пройдёмте со мной, господин, – позвал он.

Энтони вернулся в зал для совещаний. У него не было ни Капли страха или дурного предчувствия. Он скорее чувствовал себя подвешенным во времени, пока не знал приговора.

Он изучал лица людей, сидевших вокруг стола. По ним нельзя было понять результат голосования.

– Энтони Хоквуд, известный как Хоук-паша, – начал речь дож. – Ты известен как смертельный враг христиан. Но в этом городе остались записи, свидетельствующие, что твой предок, Вильям Хоквуд, посетил нашу республику как посол от Порты. Его принял дож и оказал поддержку. В те времена Венеция и Порта понимали друг друга и были союзниками. Теперь союз разорван по прихоти вашего султана. Мы воюем друг против друга, и ты пришёл к нам как враг и, более того, как человек, виновный в отвратительном преступлении. Мы не можем освободить тебя от бремени вины, которое лежит на тебе так же, как на всех турках. Твоя просьба о командовании флотом – чистая наглость. С учётом всех факторов мы решили заключить тебя в тюрьму и казнить. Это начало наших репрессий против турок. Мы будем мстить им за вероломство у Фамагусты.

Глава 21
ДОН

– Приговор будет приведён в исполнение послезавтра на рассвете, – закончил дож.

По удивлённым взглядам присутствующих Энтони понял, что обычно смертельные приговоры исполняются немедленно.

Энтони был слишком потрясён, чтобы размышлять, что это могло означать. Он не боялся смерти – всю свою жизнь он находился бок о бок с ней. Его угнетала мысль, что он должен умереть, прежде чем отомстит за свой позор. К тому же это произойдёт тогда, когда Запад нуждается в нём.

– Увести заключённого, – приказал Мочениго.

Сержант тронул Хоквуда за плечо. Энтони хотел было что-то сказать, но передумал. Он не станет унижаться, умоляя этих высокомерных недальновидных правителей.

Хорошо хоть, что его не отдали на растерзание толпе, а вывели по коридору к мосту, который был перекинут через канал и сквозь плотный узор боковых решёток которого никто не мог заметить его, а тем более узнать.

Хоквуд знал, что вряд ли кто-нибудь придёт ему на помощь, скорее все будут приветствовать решение о его казни.

По ту сторону моста он обнаружил, что находится в другом здании. Он спустился на несколько пролётов лестницы и оказался в камере, которая станет его последним прибежищем на земле. При мысли о том, что ему предстоит провести здесь лишь двадцать четыре часа, Энтони становилось легче. Камера находилась ниже уровня канала, в ней стоял затхлый запах. Здесь было очень сыро, единственными звуками, нарушавшими тишину, были шлёпанье капель (пол на два дюйма покрывала вода) и шуршание крыс.

Но холодно в середине августа здесь не было...

Энтони развязали руки, но заковали лодыжки. Руками он мог разгонять крыс, но любое движение по камере причиняло ему боль.

Надсмотрщик вскоре принёс довольно приятную пищу, в основном макароны, а также вино и воду. Похоже, что его будут пытать – другую причину, по которой Мочениго отложил на день его казнь, было трудно представить. Хоквуд поймал себя на том, что думает, как поведёт себя, когда предстанет перед дыбой или топором. Он вспомнил Баязида: ещё одно своё преступление, выполненное во имя султана.

В камере не было ни одного окна, и Энтони подумал, что свечка вскоре погаснет. Он сел на тяжёлый металлический шар, к которому был прикован цепями, перекатив его в самый сухой конец комнаты. Здесь он какое-то время чувствовал себя относительно удобно, правда, ноги оставались мокрыми. Крысы рассматривали Энтони с некоторого расстояния, надеясь напасть на него во время сна.

Сидя у стены, Энтони думал о Барбаре и сыновьях. Ему пришлось поверить, что Мочениго сдержит слово и отошлёт их в безопасное место во дворец Корнаро... и что Барбару примут в семье. Если это произойдёт, значит, три сына вырастут и послужат Венеции и христианскому миру.

От усталости и напряжения Энтони задремал и проспал почти весь день. Он проснулся от того, что свалился с шара и упал в воду. Крысы с визгом бросились врассыпную.

Свеча догорела. Энтони немного постоял, надеясь, что его одежда быстрее высохнет. Затем услышал звук отодвигаемой защёлки.

Вряд ли он пробыл в камере двадцать четыре часа, значит, скорее всего его будут пытать.

Он смотрел на открывающуюся дверь и слышал, как гулко бьётся его сердце.

Вошёл тюремщик с фонарём в руках. Его сопровождал какой-то пожилой, богато одетый человек. Его лицо, обветренное и обожжённое солнцем, было грубым.

Хоквуд сразу понял, что перед ним моряк, такой же, как он сам. Да и кем ещё мог быть этот человек...

– Хоук-паша! Для меня большая честь находиться рядом с тобой, – сказал человек и представился: – Я Себастьяно Виньеро.

– Примите уверения, что я чувствую то же самое, – ответил Энтони. Он знал, что адмирал Виньеро командовал венецианским флотом и, несмотря на свои семьдесят пять, был решительным воином.

– Ты действительно покинул султана и намерен воевать на нашей стороне? – спросил Виньеро.

– Я надеялся на это, – Хоквуд посмотрел на закованные ноги, – но, кажется, у меня нет возможности.

– Расковать его! – приказал Виньеро и показал тюремщику какой-то пергамент.

Тюремщик, посмотрев на печать, снял с пояса ключи и наклонился, чтобы отомкнуть цепи.

– Тебе не причинили вреда? – спросил Виньеро.

– Нет, монсиньор.

– Хорошо. Тогда ступай со мной.

Пройдя по нескольким коридорам, Энтони, в конце концов, оказался во дворе. Здесь его ждали какие-то люди, они дали ему просторный плащ.

– Завернись в плащ и держи его покрепче, – предупредил Виньеро. – Ты должен скрыть свою бороду.

Теперь Хоквуда проводили по ступенькам к каналу, где его ждала гондола. Вместе с Виньеро они сели в неё, и лодку оттолкнули от берега. Несколько мгновений Энтони наслаждался солнечным светом, пробивавшимся сквозь ряды домов по обе стороны канала.

– Пойми, – предупредил Виньеро, – если ты сбежишь от меня, то встретишь свою смерть здесь, в Венеции.

Хоквуд кивнул. Его интересовало, что последует дальше.

Гондола пересекла канал, они поднялись на берег по ступенькам, поднимавшимся прямо из воды, и оказались перед распахнутой дверью. Хоквуд обнаружил, что находится в бесконечно длинном коридоре, наполненном водой и крысами.

Они ещё раз поднялись по ступенькам и прошли через какой-то зал, освещённый полуденным солнцем. Наконец они оказались в маленькой комнате, стены которой были заставлены книжными полками; посреди комнаты стоял огромный стол, заваленный бумагами.

За столом сидел Алвизо Мочениго.

– Извини за эту головоломку, синьор, – сказал дож. – Но это было необходимо. Садись.

В комнате было ещё два стула. Одежда Хоквуда оставалась липкой от сырости, поэтому он сел на краешек одного из них. Виньеро занял другой.

– За то, чтобы тебя казнить, проголосовало на два человека больше, – сказал Мочениго. – Если я хочу оспорить решение большинства Совета Десяти, то должен привести самые веские доказательства. Я случайно узнал, что люди голосовали не столько против тебя, сколько за то, чтобы разорвать союз, который мы подписали с папством и Испанией. Они хотят положить конец нашим потерям и вновь заключить мир с Портой.

Это нельзя назвать малодушием. Трудно изменить отношения, сложившиеся в течение поколений. Многие годы мы союзничали с турками, и среди нас есть люди, которые верят, что наша истинная судьба – быть сторонниками Османской империи. Им кажется, что мы должны сдать Кипр, уступив требованиям Селима, и искать с ним мира...

Я не такой человек, Хоук-паша. Эти примиренцы боятся и к тому же ненавидят папство. Так ведут себя большинство венецианцев. Христианский мир не доверяет нам, потому что мы – республика, наша форма правления претит им. Мысль о том, что мы богатая преуспевающая республика, невыносима многим.

Я хорошо понимаю всё это, но теперь настало время решать, какая из этих сил больше угрожает независимости Венеции: папство или Порта. По-моему мнению, это Порта. – Дож замолчал и пригубил вино из бокала, стоявшего на столе. – В Пие V я вижу единомышленника.

Виньеро наполнил другой бокал и предложил его Хоквуду. Энтони только прикоснулся губами к его краям.

– Я верю, – продолжил дож, – как верят и остальные, среди которых адмирал Виньеро, что мы можем нанести решительный удар по туркам только на море. Я думаю, что и ты понимаешь это. Запад посылал бесчисленные армии на Порту, все они были разбиты. В последние тридцать лет турки смогли захватить контроль над морем только благодаря нашему бездействию и разобщённости. За это время они – и ты – создали величайший флот в мире, по возможностям превосходящий любой флот Запада. И всё же этот зверь терпел поражение на море, не так ли?

– Да, – признал Энтони.

– Значит, он снова может быть разбит, если мы противопоставим ему подходящие корабли, мужественных людей и способных командиров. Все они собираются сейчас в Мессинском проливе... но с целью освободить Фамагусту. Как только известие о падении Фамагусты дойдёт до них, боюсь, что этот союз распадётся и адмиралы поведут свои эскадры по домам. Это будет катастрофой, потому что вряд ли такая сила сможет когда-либо ещё собраться. Я решительно настроен не допустить этого, что бы ни думали об этом кое-кто из моих коллег. Я верю, что ты принесёшь большую пользу нашему делу, синьор, если отправишься в Мессину и воодушевишь командиров своей решимостью, чтобы они, преодолев подозрения, вышли в море прежде, чем услышат о Фамагусте.

– Я хочу этого, – твёрдо сказал Энтони.

– Я буду рядом с тобой, – добавил Виньеро.

– Есть ещё одна причина, по которой я хочу использовать тебя, Хоук. Повторю: нам нужны не только корабли, но и командиры, способные разбить турок. У нас таких нет, – подвёл итог Мочениго.

Энтони удивлённо взглянул на Виньеро.

– Адмирал знает, о чём я говорю, – улыбнулся Мочениго. – Победы в морских битвах не обеспечиваются только гениальностью командующих. Они появляются в результате сплава гениальности и опыта. Опыта-то нашим командирам и не хватает, потому что ни один из них не вёл бой с турками. А верховный главнокомандующий... ты слышал о нём.

– Дон Хуан Австрийский.

– Он совсем мальчик и назначен только потому, что Филипп Испанский так захотел. – Мочениго скривил рот. – Испанцы ощутимо превосходят нас по флоту.

– Этого молодого человека ценят в Истанбуле, ваша светлость.

– Может быть, как солдата. В своё время он выиграл несколько битв, но никогда не сражался на море, – подчеркнул Мочениго. – Конечно, он в любом случае останется главнокомандующим. Возможно, будет трудно убедить его принять тебя. Но, если ты добьёшься своего и станешь его советником, наше дело только выиграет.

– Я попытаюсь, – сказал Энтони.

– Это опасная миссия, Хоук. Ты сильно рискуешь. Испанцы могут повесить тебя у всех на виду.

– Я понимаю.

– Мы с Виньеро дадим тебе рекомендации. Сначала я отправлю тебя в Рим. Попытайся убедить Пия V, что ты необходим, и твоё дело наполовину выиграно.

Энтони кивнул.

– Помни и о том, что твоя миссия опасна не только для тебя, но и для меня. В случае неудачи меня поставят к позорному столбу за доверие к предателю, я могу оправдаться только твоим успехом. Твои сыновья будут в опасности, если ты потерпишь неудачу или, более того, задумаешь предательство. Я хочу, чтобы ты понял это, Хоквуд. Твоя жена – моя племянница, об этом родстве ходило много слухов, когда узнали, что её насильно выдали замуж за такого человека, как ты. Твоя семья останется в Венеции до твоего победного возвращения. Поможешь разбить нам турок, проси меня о чём угодно, и если это в моей власти, ты получишь всё, что захочешь. Если ты не вернёшься, погибнув в сражении, твоим жене и матери будут возданы соответствующие почести, а твои сыновья получат приют. Но, если ты предашь нас, клянусь, ты услышишь крики своей жены в аду, куда она отправится вслед за тобой и сыновьями. Ты понял меня?

– Да, – мрачно ответил Хоквуд.

– Это хорошо. Начинай готовиться к поездке. Единственное, что теперь имеет значение, – это время.

Хоквуд отправился во дворец Виньеро, где принял горячую ванну и плотно поужинал.

Одежда не слишком хорошо на нём сидела, но она превратила его из турецкого паши в венецианца благородного происхождения. Парикмахер сбрил Энтони бороду, чтобы его не сразу можно было узнать.

Это было странным ощущением. Как и каждый турок, Энтони носил бороду сколько себя помнил. Взглянув в зеркало, он с трудом узнал себя.

– Ты сильно помолодел, – сделал вывод Виньеро.

– Мне тридцать четыре, – сказал Хоквуд.

– Без бороды ты выглядишь лет на десять моложе. Интересно, как отреагирует твоя жена...

Энтони тоже было интересно это узнать. Он отправился во дворец Корнаро. Был поздний вечер, и, хотя заходящее солнце всё ещё искрилось на колокольнях собора Святого Марка, воздух стал прохладным. На улицах, площадях и мостах прогуливалась нарядная публика, находившаяся, казалось, в наилучшем расположении духа. Дож ещё не объявил о падении Фамагусты. Люди знали только о том, что турецкий адмирал посажен в тюрьму и что его наверняка будут пытать, чтобы он выдал секреты.

Никто не обратил внимания на высокого чисто выбритого мужчину, которого сопровождали четыре охранника. Его короткие волосы были спрятаны под чёрной бархатной шляпой, тёмно-синие жилет и короткие штаны делали его похожим на итальянца.

Энтони затаил дыхание, когда, пройдя через ворота, оказался в садике за чугунной оградой, обвитой виноградом.

Охранники остались на улице. Энтони смотрел на единственную дверь, которая вела из садика во дворец.

Через несколько минут в проёме двери появилась Барбара.

Она очень изменилась, превратившись из турчанки в знатную венецианку. На ней было тёмно-красное бархатное платье с огромными подкладными плечами, по низу рукавов и нижней юбки шла кайма из тяжёлого бархата, шею и запястья украшали рюши из газа. Зачёсанные назад волосы открывали лицо. Как всегда, она была прекрасна, но никогда Энтони не видел её такой великолепной.