Текст книги "Империя грез (СИ) "

Автор книги: А. Велнер

– Это было бы достаточно неприятно, дорогой, – спрятав во мраке смешок, прошептала Лилея.

Как это не было удивительно, но вход в Ковен Старейшин, где уже практически столетие в каменном саркофаге спал Фледер, не преграждало больше ни тяжелая дверь, ни хитроумный потайной ход в стене. Вероятно, это было последствием тех самых перестроек, о которых упомянул Вильгельм, но скорее всего, так было потому, что ставить какое-либо препятствие перед чем-то подобным не имело ни малейшего смысла. Оно все равно ни за что не сдержало бы тех, кто захочет сюда войти и уже тем более того, кто пожелал бы отсюда выйти.

– Ну вот кажется и пришли, – Вильгельм осторожно опустил Лилею.

– Зажгу, пожалуй, свет. Нам с тобой он ни к чему. А Фледеру после долгого сна, уверен, будет очень приятно. Венценосные любят свет. Возможно потому, что солнечный для них опасен и для некоторых даже смертелен. Возможно, по какой-то другой причине. Доподлинно так никто и не разобрался до конца.

Говоря это, он осторожно вынул факел из невысокой бочки, стоящей у самого входа в зал, и водрузил его в отверстие стальной чаши, вбитой в стену специально для этой цели. В свете разговевшегося огня отразилось просторное помещение с высоким сводчатым потолком. Продолговатое и полностью лишенное окон. Все окружавшее их тут, было пропитано духом истинной древности. Даже кажется воздух, которым теперь приходилось дышать. В самом центре Ковена виднелся массивный резной саркофаг из серого мрамора, уже значительно пострадавший от времени, в верхнюю часть которого было врезано нечто, напоминающее медную воронку. Медь была начищена до блеска. Если бы свет позволил присмотреться хорошенько, стало бы ясно, что кто-то недавно наводил тут порядок. Чуть дальше виднелось некое подобие трона. Это была достаточно примитивная и грубо собранная конструкция из больших прямоугольных, почти белых гранитных глыб. Сидеть на подобном было, вне всякого сомнения, крайне неудобно и весьма трудно. С наружной стороны широкие камни были скованны толстыми стальными полосами, давно почерневшими от времени.

Вильгельм тем временем продолжал зажигать факелы одни за другим, водружая их в стальные кольца кованных чаш, торчащих вдоль стен просторного зала, причем для добычи огня он не пользовался кресалом. Он на самом деле не делал вообще ничего, чтоб получить холодные бледные искры, от которых чаще всего разгорается пламя. В его руках, пропитанная маслом ткань факела, в буквальном смысле загоралась сама, выглядело это так будто заклинатель огня в столичном трактире решил вдруг повеселить подвыпившую публику хитроумным трюком. С той лишь значительной разницей, что Вильгельму в данный момент было совсем не до смеха и фокусов. Оказавшись в чертоге, он стал выглядеть крайне сосредоточенным, и даже напряженным много больше обычного. Чаще всего, он вел себя так, что казалось его уже давно ничего по-настоящему не заботило в этом обыденном и однообразном мире. Со стороны могло даже показаться, будто он слегка рассеян и часть его разума парить где-то в высотах, не доступных для понимания обычных смертных людей с их привычными переживания, в местах столь далеких и сложных, что даже просто упоминать о них не имело ни малейшего смысла. И самым важным во всем этом был тот факт, что на самом деле именно так все это и было.

Сейчас однако, совершенно точно должно было свершиться нечто очень важное, даже для такого могущественного существа, как он. Лилея осталась стоять у входа, лишенная возможности видеть, она в буквальном смысле всем телом прислушиваясь ко всему, чем мог быть наполнен чертог древних.

– Мой брат всегда использовал это место, как свою лабораторию, а так же приемный зал. Он вообще по сути большой консерватор. Никогда особо не любил лишнюю роскошь. Сколько всего произошло в этом зале, даже трудно вспомнить. Важного и не очень страшного и прекрасного, – Вильгельм снова замолчал, и мысленно переместился в то незапамятное для прочих людей время.

Вдоль стены, слева от саркофага, стояло четыре крепких деревянных стола, неимоверно длинных и широких. Все они были заставлены всевозможными странными вещами, книгами, рукописями на бумаге и пергаменте, стеклянной алхимической посудой, сундуками большими и маленьким, старыми, древними и некоторыми достаточно современного исполнения. По крайней мере, в сравнении со всем прочим, что тут находилось. Некоторые предметы могли бы вызвать восхищение, прочие отвращение и даже страх. И описывать их все не было никакого смысла, равно как и возможности. Про многие вообще ничего нельзя бы было сказать определенно, потому что не знающий человек совершенно точно никогда не смог бы понять, что именно это такое. Все вещи были покрыты липкой, жирной паутиной и толстым слоем густой серой пыли. Тот, кто недавно очистил пол в зале, каменные стены и саркофаг, к вещам Фледера прикоснуться не посмел. И это было очень мудрым решением. Во многих из них было скрыто больше погибели, чем в целой буре длинных боевых мечей. Любопытство в сочетании с незнанием в этом мире вопреки общему заблуждению несли смерть куда чаще, чем болезни и кованная стал.

– В последнее время мой брат сильно увлекся ядами. В основном созданием новых, ибо все возможные и невозможные он давно изучил. Придумал несколько таких страшных, что сам об этом сразу же пожалел. Все существующие записи уничтожил, а все записанное крепко позабыл. После чего окончательно потерял интерес к этому занятию. Несколько изобретенных им ядов оказалось уже изобрел кто-то до него, но пару показались мне очень забавными.

Лилея предпочла не уточнять у Вильгельма, на ком именно Фледер проверял их кошмарное действие после того, как закончил изобретение.

– Вот к примеру "Квибрит", – Вильгельм, подойдя к одному из столов безошибочно взял с него небольшой прозрачный сосуд с длинным тонким горлом, запечатанный наглухо пробкой и залитый ярким сургучом. Небрежно стерев с прозрачного стекла пыль, он внимательно вгляделся в содержимое, резко встряхнув ее несколько раз. Бледно синяя жидкость, густая как сметана, вяло плескалась внутри, сочно облизывая тонкое стекло сосуда. – Горячая на ощупь. Всегда очень горячая. А если взбалтывать, можно даже обжечься. Хорошо держать при себе во время долгих переходов зимой. Может даже спасти кому-то пальцы рук или ног. Но если кто-то выпьет хоть малу часть этого зелья, то за один миг вымерзнет из нутрии буквально на сквозь. Превратиться в промерзлую глыбу мяса и костей. Меньше, чем за один удар сердца. Им в свое время отравили Робина Кровавого, могущественного короля древнего мира. Впрочем, о нем сейчас уже мало кто помнит. Тот еще был изверг. Людей убил и замучил больше, чем первый катаклизм. И к тому же еще он был буйный пьяница, насильник и изверг. Впрочем, и его, в конечном итоге, сгубило вовсе не вино, а обыкновенное предательство. Предательство, самое опасное и действенное оружие, уничтожившее сотни подлецов и героев всех минувших времен.

Вильгельм поставил сосуд на место. Лилея внимательно слушала, по обыкновению чуть повернув голову вправо.

– А это "Ребис", – он взял стоящий рядом флакон чуть меньшего размера. Жидкость в нем была бесцветной и прозрачная как вода. – С ним все наоборот. Очень холодный на ощупь. Хорошо прикладывать к голове больного лихорадкой. Но стоит его выпить, и человек сгорит изнутри, как твердая сера. Обуглиться в миг, как полено в плавильной печи. И хоронить его пепел приодеться в пивной кружке. Больше набрать определенно не получиться. Впрочем, сейчас вроде бы тела не хоронят в землю, как прежде? Не так ли?

 
Девушка, стоявшая неподалеку, охотно кивнула.
 

– Предвечный Свет требует благочестивого сожжения. Плоть человека не должна гнить в земле, которая его кормит. Это приносит скверну. Тела мертвых помогают чернокнижникам и некромантам творить свои черные дела.

Вильгельм рассеяно улыбнулся и весело проговорил, обернувшись через левое плечо:

– Ну знай вы чернокнижников столь же хорошо, как я, вы бы не озадачивались такого рода ерундой. Хорошему некроманту ничто не может помешать. А плохому, трупы людей не помогут. Так или иначе, "Ребисом" в свое время отравили Харви Светлого. Короля Шестиземья. Достойный был человек. И умер торжественно и ярко. Сгорел на пиру, словно шутиха, на глазах у всех приближенных и большей части своей родни. За время своего правления он сумел отменить рабство и ужасные бесчеловечные казни. При нем земля буквально процветала, а у людей было в достатке еды. Он прекратил войну с Горными кланами, которая до него шла сотню лет и обуздал кровавые набеги пиратов севера, которые длились ровно столько, сколько существовал север. Он был очень мудрым правителем. На столько мудрым, что в своих записях предсказывал будущее. Он не был ясновидящим, как ты, просто думал и умел просчитать все до мелочей и из этого сплести картину будущего так же точно, как если бы увидел его своими глазами. Все, что случилось с ним, произошло лишь по вине его сильного и доброго сердца.

– Кто мог предательски отравить столь благородного мужа? – ахнула Лилея, коснувшись руками лица.

– Его свояк. За доброту всегда нужно платить. Он вступил в противоестественную связь с женой Харви, королевой, которая по сути являлась ему родной сестрой.

– Предвечный Свет! – Выдохнула жрица, машинально осенив себя оберегающим знамением. От услышанного она буквально вытянулась, как тетива боевого лука.

– Ты не знала? Неужели вы совсем не изучаете историю земли? У себя в религиозных школах света.

 
Лилея ответила не мешкая:
 

– О какой именно королеве ты говоришь, Вильгельм? В книгах, что я помню, было написано, будто Харви Светлый умер от старости в окружении своей супруги, которую называли Рожденная Светом, и двух его прямых наследников. По нему праздновали тризну, длившуюся всю зиму, и обезумевший от горя народ не желал отпускать своего правителя. Равно, как и верить в то, что его больше нет с ними.

– От старости, как же! – Фыркнул Вильгельм. Не успели ещё собрать пепел, оставшийся от светлого короля, как первого его наследника объявили религиозным отступником и заперли навечно в подвалах его же собственной крепости. Причем, сделала это его родная мать и благочестивая жена Харви – Аманда. В народе ее звали Аманда Дурной глаз. И поскольку младший наследник был еще крохой, а в те времена женщина править не могла, она просто стала протектором Шестиземья, самого могущественного и богатого королевства всех времен до образования Империи Грез. Так должно было продолжатся до совершеннолетия второго сына Харви. До которого он, увы не дожил самую малость, совершенно случайно упав с крепостной стены во время роскошного пира. Подвыпивший принц пошел справить малую нужду и совершенно случайно перевалился через край стены в глубокий обрыв. Вне всяких сомнений, ему с этим немного помогли верные люди Аманды.

– Но… королева Аманда была причислена к лику святых и повторно канонизирована первосвященниками Предвечного Света, – в этот момент Лилея говорила тоном маленького ребенка, который заблудился в холодном ночном лесу. Поверить в услышанное ей было попросту не мыслимо и невыносимо. – Она последняя из языческих правителей, причисленная к святым нашей церкви!

Вильгельм рассмеялся. Мягко и беззлобно, словно очень добрый учитель, узнавший об очередном заблуждении своих любимых учеников.

– Кем именно еще при жизни она была причислена к образу святой? Своими подручными жрецами? Старой церковью Перворожденного огня? Что вам, живущим теперь, известно о ее реальной жизни? Лишь то, что написано в книгах? Книги эти писали по ее прямому указу. А любые упоминания, идущие в разрез с ее святостью, были начисто стерты вместе с теми, кто вздумал говорить то, что говорить не следовало. Рожденная светом и правда была неплохой королевой. Не такой хорошей, как ее муж разуметься, но все же достаточно сносной. Не считая конечно того факта, что до старости она делила ложе со своим родным братом и как огородное чучело сожгла старика Харви, убила двух своих сыновей, а всех, кто перечил ее воле, травила медведями или сажала на кол. Во всем остальном она была конечно достаточно благочестива и сдержана, спорить не стану.

Девушка долго хранила молчание. Потом она снова потупила взгляд, которого была на всегда лишена, и тихо проговорила, будто сама себе:

– В очередной раз все это подтверждает то, о чем я всегда знала. В книгах написана ложь. Чем история старше, тем больше лжи, – глубоко раздосадованная, она снова выпрямилась, да так, будто внезапно проглотила стрелу.

– Как славно, что остался еще хоть кто-то, кто помнит, как все было на самом деле, – подхватил Вильгельм.

– Почему бы не рассказать обо всем этом людям Империи?

– Потому что людям не нужна правда, любимая. Тем более, поданным Империи Грез. Она несет с собой слишком много ответственности. Слишком много опасений. Им нужна иллюзия того, что кто-то управляет всем в их жизни, думает за них, принимает решения за них. А им остается лишь бояться, что однажды все это придется делать самостоятельно.

Лилея открыла было рот возразить, но внезапно передумала. Кто она, чтоб спорить с человеком, прожившим так долго, обладающим такой неимоверной силой, повидавшим так много чудес и еще больше кошмаров.

– А вот и жемчужина собрания – "Обратное вещество".

Вильгельм взял со стола маленький прямоугольный флакон с узким горлом и массивной стеклянной крышечкой. Сдув с пухлого стеклянного прямоугольника пыль, он придирчиво проверил уровень жидкости внутри и, оставшись доволен, аккуратно открыл крышку. Затем наклонил флакон так, словно собирался вылить его содержимое на пол. Маленькая, как детская слеза, капелька жидкости вылилась из флакона, но капля не упала на каменный пол, как это было заведено и в некотором роде даже положено, она вдруг резко устремилась вверх и растворилась в густых темных сводах потолка. Следующая за ней не заставила себя долго ждать и проделала в точности то же самое. Создавалось впечатление, что пол и своды чертога поменяли местами, а Вильгельм был приклеен вверх ногами к вершине зала, капая ядом сверху на отшлифованный за многие столетия до зеркального блеска пол.

– Что происходит, дорогой? – с любопытством поинтересовалась служительница Света, продолжая сосредоточенно вслушиваться.

Вильгельм еще какое-то время наблюдал невероятное чудо, затем закрыл флакон и осторожно поставил его на место.

– "Обратное вещество" это яд, который сам по себе, будучи в чистом виде не притягиваться к земле, как все вещи на этом свете, включая нас самих. Напротив, жидкость летит вверх к небу. Подальше от этого мира. Некоторые простаки древности полагали, что он может таким образом долететь даже до солнца. Я слышал, будто этой смертоносной жидкости даже покланялись где-то на западе. Забавно бы было на это взглянуть. Не стану говорить тебе, что именно она делает, попав в организм человека, ибо совсем недавно ты принимала пищу. Скажу лишь, что сложно придумать что-то страшней. Человек будто рассоздается обратно. Причем по частям. И смерть его отнюдь не мгновенна.

– Наверное, им тоже отравили какого-то могущественного и достойного человека? – сломанным голосом осведомилась Лилея.

– Могущественного да. Но вот достойного, отнюдь. Самой знаменитой личностью, павшей от этой страшной жидкости, был великий черный маг древности Санишаль-Саймон. У него в те времена даже прозвища не было, поскольку все его жутко боялись, а всех тех, кто не боялся, он заблаговременно убил. А тех, кто не боялся, но был вне пределов его досягаемости – он планировал убить.

– И кто умудрился отравить столь сильного колдуна?

 
Вильгельм улыбнулся одними губами.
 

– Это сделал я. У старого выродка был иммунитет почти ко всем, существующим на свете, ядам. А в открытом бою одолеть его не смог бы даже я нынешний, хотя наверное это спорное утверждение, но все же тогда он обладал просто чудовищной силой, которая по сути в конечном счете и лишила его рассудка, как и всех прочих великих магов. Именно тогда мы с Фледером и изобрели "Обратное вещество". Более грозного названия этому яду мы так и не успели придумать.

– Вы с этим нечистым были врагами?

– На самом деле, Саймон был моим учителем. До тех самых пор, пока мы с братом не узнали об одном его мрачном увлечении. Старый ублюдок воровал в глухих поселениях маленьких девочек и сажал их на цепь, как сажают диких зверей. Запирал в каменных колодцах без капли света. Кормил водой и червивым хлебом и ежедневно издевался, пока бедняжки от всего перенесенного не испускали дух. И тогда он находил себе новых. В целом, конечно, я видел на своих веках людей, которые делали вещи во много раз страшней. Но увлечения этой мерзкой твари прервались, когда однажды он похитил нашу с Фледером младшую сестру.

От услышанного Лилея в буквальном смысле потеряла дар первоначальной речи. Она даже открыла рот, будто вокруг нее вдруг разом закончился воздух.

– Она как-то была у нас проездом. Гостила у нашего деда в этом самом поместье. Моя сестра принесла ему кувшин воды, чтоб он могу умыться с дороги, и белое пушистое полотенце. Она тогда была еще слишком мала, чтоб подавать мужчинам вино.

– ПРЕДВЕЧНЫЙ И НЕРОЖДЕННЫЙ!!! – выдохнула священница.

– Мы нашли ее, в конце концов, но было уже слишком поздно. Спасти ее не удалось даже мне. Это было очень и очень давно. Но, если бы мне все еще была ведома печаль, печалился бы я именно по этому поводу. Колдун умирал долго и очень страдал. Порой, даже сейчас, в нынешние дни своей бесконечно долгой жизни, я слышу его жуткие крики. Однако, сестру мне его смерть вернуть не смогла. Равно как не смогла вернуть мне покой, ушедший после ее утраты.

Лилея молчала. Не потому что ничего не чувствовала. Она впервые за свою жизнь поняла вдруг, что ей, жрице Света, той, чья жизнь заключалась в умении утешать разбитые болью сердца, ей самой, чьи слова могли лечить любые раны, нечего было сказать этому человеку в данный момент. А возможно и во все последующие моменты после этого.

– Однако мы отвлеклись, – Вильгельм сомкнул руки за спиной. – Пора будить древнего вампира. Это будет весело, я обещаю!

 
Глава 3. Джодар-Мэйс.
 
 
Он твердой походкой быстро шел вперед в направлении самого малого зала в южном крыле старой языческой крепости запада. Путь его лежал по широким и темным коридорам древнего замка, названного жителями Империи после окончания войны за Книгу "Первой твердыней Света". Посланник Императора был одет в теплый дорожный плащ цвета морских чернил, ниспадавший до самой земли; его смуглое угрюмое лицо скрывал широкий глухой капюшон, а длинные руки были спрятаны в просторные и мягкие складки тяжелых рукавов. Значительно отставая, с левой стороны от него семенил, сбиваясь с шага, низкорослый и сгорбленный старик, опирающийся на короткий походный посох, больше напоминавший простую исцарапанную палку, которой крестьяне растапливали малую кухонную печь. Старец отчаянно старался поспеть за широкими шагами посланника, но по сути ему приходилось практически бежать за ним следом. Крепость древнего и умершего в мучениях мира была поистине огромна и выстроена для могущественных королей давно ушедших времен.
По серому, как камень, лицу старика струился пот, в боку мерзко кололо, а сердце бешено билось почти у самого горла. Практически беззубым ртом он, то и дело, старался схватить чуть больше воздуха, чем могли вместить его слабые легкие. По его глазам было видно, что он в буквальном смысле прибывал в глубоком отчаянии, граничащем с почти неописуемым ужасом. И, похоже, причина тому ужасу шла сейчас впереди, не желая задерживаться ни на мгновение.
 

– Ты помнишь все, что я говорил тебе, Джодар? – голос старика прозвучал жалко и едва слышно, он был напуган, что отстанет от посланника и встреча пройдет без него и от слишком быстрой ходьбы он практически уже задохнулся.

Правда человека по имени Джодар в данный момент это абсолютно не беспокоило. Он даже не обернулся и молча продолжал идти вперед пружинящим мягким шагом, неуклонно, словно мучаемый жаждой тигр, идущий к прохладной воде впереди. Каждое его движение неумолимо приближало посланника к месту встречи с верховным духовенством Империи и остановить его сейчас смог бы только Предвечный и никогда не бывший рожденным Бог, в которого он сам безгранично верил с рождения.

– Джодар! – всхлипнул старец и, в очередной раз сбившись с шага, шумно растянулся на полу, щелкнув палкой о камень, уронив свою прочную кожаную сумку и запутавшись в просторных одеждах.

Шедший впереди остановился, будто его дернули сзади за поясной ремень, неохотно обернулся и замер в ожидании дальнейшего развития событий, он хранил скупое молчание вместо вполне уместных вопросах о самочувствии павшего.

– Прошу тебя, – старик умоляюще вытянул вперед сухую, как лапа ястреба, руку, второй ухватившись за впалую грудь.– Не могу… дышать…!!!

Джодар покачал головой и обеими руками снял с головы капюшон. Он оказался уроженцем древнего племени шемитов. Сыном народа центральных земель, которой еще до войны за Книгу был практически уничтожен в языческих распрях соседними племенами Пожирателей змей и Братством оживающей стали. Он был средних лет. Цвет его кожи напоминал шоколадную муку, тонкие губы были искривлены, словно в них на вечно впилась презрительная усмешка, нос острый как клинок, твердые скулы и яркие синие глаза, словно два водянистых сапфира спокойно горели силой, злобой и безграничным умом.

– Сидел бы ты в столице, старик, – беззлобно проговорил шемит. – Я обещал Императору взять тебя с собой лишь при условии, что ты не будешь мне сегодня мешать и совать нос в дела моего ордена.

Старец медленно встал, сипло отдышавшись, непослушными трясущимися руками поднял сумку и неловко стряхнул с одежды серую пыль едва заметную в полумраке перехода. Он осторожно оперся о стену со свистом вдыхая и выдыхая спертый холодный воздух, затем медленно выпрямился и на удивление твердо проговорил, глядя поверенному Императора прямо в глаза.

– Нет никого в этой империи, кто знал бы деяния сил ада лучше меня, сын мой.

 
-Оставьте свой тон, святой отец! – Джодар презрительно скривился в усмешке.
 

– Я не ваш сын. Моему настоящему отцу снес башку кто-то из армии Неприкасаемых во главе с Маркусом из Рейна в битве у Излома Сихана. А моя мать повесилась после всего, что с ней сотворила пьяная и озверевшая от крови солдатня из армии, охранявшей в то время первосвященников зародившегося доминиона. Тогда в честь победы он отдал своему войску три дня на разграбление земли моих предков. – Шемит сказал это совершенно спокойным тоном так, будто говорил о чем-то скучном и всем давно известном, к примеру, о том, какой может быть на вкус дождевая вода поздней весной. – Еще десять зим назад в церковной школе мне объяснили, что такова была их судьба, ибо они были языческими свиньями и не пожелали принять религию Предвечного и тем самым уверовать в божественное происхождение Книги и Бога, который ее создал. Я с этим согласен. Так поступили они и правда напрасно. А ты напрасно полез в это дело, старый экзорцист! – сказав так, он развернулся и спокойно двинулся дальше.

Он ушел уже достаточно далеко, когда старик снова поспешил ему в след, стуча палкой, хромая и дергаясь, как обреченная на сожжение деревянная кукла. Его глаза в полумраке теперь горели презрением и сильнейшей обидой. Старому священнику было плевать, как Джодар-Мэйс обращался к нему лично, он мог сколько угодно презирать его, ни во что не ставить его заслуги перед Империей и церковью Предвечного Света, но отказываться от предложенной им помощи он не имел никакого права. Самым важным сейчас было сделать дело, ибо он очень отчетливо чувствовал каждой частицей своего существа, что то, чем сейчас занимался Орден Тайн, на всегда могло изменить судьбу всего этого мира. И нет, и не было на этой земле ничего важней, чем это, и может так статься, что уже никогда не будет. И он никак не может остаться в стороне от подобного, для него это было даже страшней, чем умереть в непроглядном грехе.

– Языческий ублюдок! – с хрипом выдавил старик в сердцах, проклиная слабость ног и легких, понимая, что уже не сможет нагнать своего проворного спутника. В ответ на эту фразу, вдалеке под каменными сводами из полумрака донесся вдруг злой и радостный хохот Шемита.

– У меня очень хороший слух, старик, – крикнул он в ответ. – И я совсем не язычник, я первый среди самых верующих людей в Империи. Но это правда совершенно не важно. Я мог бы поклоняться рогатому и ежедневно вырезать сердце девственнице и пить ее кровь из бронзовой чаши на столе у главы Инквизиции. Никто бы и пикнуть не посмел. Покуда я поверенный владыки Империи Грез, и он решает во что именно мне можно и нужно поверить. И пока я один могу сделать то, что не под силу делать никому другому в Империи, так будет продолжатся и дальше. Укрепите свою веру и подберите дряхлое тело, святой отец. И то и другое вам очень скоро понадобиться, как никогда прежде! И шевелитесь ради всего святого быстрей! Они давно ждут. Каждая минута у нас счету.

Не смотря на все старания, в зал, где их ждал высший анклав церкви Предвечного Света, Джодар внес старого экзорциста, в буквальном смысле, на собственных руках.

– Воды ему! – коротко и властно потребовал он. И продолжил тащить его вперед в самый центр алькова, где у невысокой закрытой жаровни стояли два резных буковых стула. – А еще лучше горячего вина, – поправился посланник, вглядываясь в полутьму перед собой.

Глаза Шемита быстро привыкли к царившему тут освещению. В небольшом зале было почти темно. И без того слабый зимний свет из высоких створчатых окон, украшенных витражами, практически не проникал внутрь. Солнце садилось, а на древнем и молочно мутном витражном стекле прочно жила вековая пыль. Свечей и факелов было мало, его явно встречали в большой спешке. Но все это теперь было совершенно не важно. Шесть человек сидели напротив него за длинным столом в практически пустом помещении. Справа горел огромный стальной очаг, в подобном месте зимой без него было попросту не выжить. Все присутствующие, кроме вошедших, были в белых и достаточно скромных на вид одеяниях. Лишь красные ленты ткани, идущие от плеча вдоль левой руки и богато расшитые золотом и серебром воротники, говорили о их высочайшем статусе в иерархии церкви Предвечного Света.

Первосвященники разом вскочили с насиженных мест, увидев достаточно неожиданною для себя картину явления Императорского посланника. Никто из них не проронил ни слова и они пока лишь недоуменно переглядываясь между собой. Каким образом нужно было реагировать на подобное, они явно не поняли. Джодар тем временем достаточно энергично усадил старика на стул; молчаливый, как тень, раб мигом поднес ему дымящуюся чашу с вином и также незаметно растворился в полумраке, готовый возникнуть вновь по первому приказу своих всемогущих хозяев. Всем было хорошо известно, что для подобных крайне важных и тайных собраний в Империи выбирали рабов, которые от рождения были лишены возможности слышать, а чтоб они не смогли ничего рассказать им обязательно урезали язык. Некоторых впрочем, в случаях свершения чего-то неимоверно тайного, чему они были безмолвными свидетелями, их все равно в итоге лишали жизни. На всякий случай, для полной уверенности в том, что никто лишний не сможет потом ничего узнать и проведать о решенном и сказанном. Шемит вложил широкую теплую чащу в руку экзорциста и заставил его сделать глоток. Затем он решил, что оказал старику уже достаточно помощи и, развернувшись, поднял вверх правую руку ладонью вперед, в знак приветствия всех собравшихся в зале.

– Господа. Как вам уже известно, меня зовут Джодар-Мэйс. Я глава Ордена Тайн. Говорить о том, кто я и чем именно занимается мой Орден, полагаю не нужно. Вам это должно быть очень хорошо известно и так. Прошу вас садиться, – попросил он. Тон его был спокойным, но в нем чувствовалась по-настоящему безграничная власть. Приказывать людям для него было столь же естественно и просто, как есть или дышать. Коллегия первосвященников бесшумно и мгновенно расселась по местам.

– Этот человек, – тут Джодар кивнул в сторону принесенного им священника, – прибыл сюда вместе со мной по велению Императора. Его зовут Самаель-Хан. Уверен, что вы не раз слышали о таком.

После небольшой заминки голос подал седобородый человек, сидевший в центре стола и совершенно очевидно бывший самым старшим среди собравшихся служителей культа.

– Конечно, посланник. Самаель-Хан самый сильный экзорцист и провидец в Империи. Уважаемый и великий человек. Во время упадка и смуты он изгнал Вермитракса из простого крестьянского ребенка, сильнейшего из демонов древнего мира, которого в аду называют Зодчим страданий.

– Верно, – шемит задумчиво кивнул. – А кстати, знаете ли вы, что случилось с этим ребенком сразу после того, как изгнание было совершено? Уверен, что нет. Его арестовала Инквизиция. Его очень долго пытали, стараясь понять, как именно и почему такой могучий и старый демон, как Вермитракс, смог вселиться в невинное дитя. Так делали почти со всеми, кого наш достопочтимый святой отец избавлял от зла и страданий, совершая ритуал очищения. Вообще с любым, поскольку вселение демона в человека скрыть попросту невозможно, Инквизиция берет всех, без исключения, причастных к подобным делам. За одно пытают их родных и близких, родственников и даже друзей. Да в общем-то и всех знакомых в придачу. Потому как мало ли что. В случае борьбы со злом лучше уж перестараться, не так ли, господа?

– Этого не может быть! – выдохнул старый священник и попытался встать со стула. Его глаза округлились, а кожа стала белой, как свежая простокваша.– Ты лжешь, Мэйс! Зачем ты говоришь подобные гнусности в присутствии этих людей? – бронзовая чаша, из которой едва заметно шел пар, дрожала в слабой старческой руке.

– Напротив. Я лично читал все документы, составленные при допросах. Его, и сотни других людей, прошедших изгнание тьмы. Примерно везде было написано одно и то же. Никто ничего не знает и молит о пощаде или о смерти. Это не смотря на то, что подобные пытки вынести просто не возможно. Под ними можно рассказать все, что угодно, не только то, чего не было, но и то, чего вообще не могло быть. Говорю я вам это совсем не просто так. Всех, кто перенес демоническое вселение, объединяло только одно обстоятельство. Они были достаточно сильными физически и духовно. И все были предельно набожными людьми. Больше ничего схожего. Ни возраст, ни пол людей не имеет определяющего значения. Их жертвой может стать кто угодно. К примеру вот вы!