Текст книги "Империя грез (СИ) "

Автор книги: А. Велнер

С этим странным копьем в руках демоны-химеры для Маркуса из неуязвимых карателей ада стали всего лишь остервенелым зверьем, подобное которому он уже очень давно, при любом удобном случае, кромсал на мелкие части без особого труда. Третье по счету чудовище бросилось на него почти сразу после неминуемой гибели своих темных сестер. Непроницаемая тень ударила слева из молодых еловых зарослей, как он и предположил с самого начала. Они коснулись друг друга почти одновременно. Маркус угодил длинным жалом копья точно в страшную пасть, разинутую с целью перерубить его пополам. А ему самому на миг показалось, что кто-то хлопнул его справа по ребрам легко, будто близкий товарищ на веселом пиру в знак дружеского одобрения. Боль пришла не сразу.

Он вырвал копье, пробившее чудовище в буквальном смысле насквозь, и понял, что на снег по левой ноге ручьем текла его собственная кровь. Руки его были вымазаны в чем-то черном и густом, как гусиный жир. Мало кому из смертных за все существующие времена удавалось увидеть на своих руках кровь демона, в особенности, если демоном этим была Химера. Приступ боли ударил в сознание, будто к телу приложили раскаленное железо. Страшные когти порвали броню на Маркусе, как тонкую бумагу, а вместе с ним и живое тело, но сил добраться до чернокнижницы, наславшей на него эту погибель, было еще предостаточно.

Он снова перехватил копье правой рукой, забыв думать о страшной ране в боку. Они какое-то время стояли на месте и смотрели друг другу в глаза. Ее взгляд был одновременно наполнен лютой ненавистью, призрением и вместе с тем безразличием ко всему, что ее окружало. То жестокое безразличие, с которым волк смотрит на стадо ягнят, которое рано или поздно обязательно сожрет, просто потому что он хищник, а они – его еда. Девушка тяжело дышала, будто пытаясь усмирить в своем теле боль от жестоких побоев.

В серо-зеленых глазах харагрима плескалась готовность убить и умереть, чистое желание действовать во имя собственной цели и убеждений, пусть даже они уже потеряли всяческий смысл. В его взоре не было ни сомнений, ни жалости к себе, ни каких-либо хоть даже малейших сожалений о содеянном.

Демоница вдруг прыгнула вверх, точно взведенная пружина, которую кто-то со щелчком отпустил с огромного крючка. Время опять потекло неестественно медленно. Маркус, что было сил, метнул в нее темное копье. Это был его единственный шанс остановить ее теперь, ибо приближалась она слишком уж быстро. Он вложил в этот бросок всю свою силу, все умения и всю безупречность, на какую был когда-либо способен, но даже этого сейчас оказалось увы не достаточно. Маркус из Рэйна был всего лишь человеком, а с демонами должны были сражаться равные по силам. Клинок ударил чернокнижницу всего в пол ладони правей от сердца и практически оторвал ей тонкую жилистую руку, войдя в многовековое дерево позади нее легко и плавно, как горячий гвоздь в сливочное масло в пузатом глиняном горшке. Так могла бы ударить божественная стрела, пущенная с небес карающей рукой Предвечного Света. Темное древко загадочного оружия задрожало от тяжелого удара, а длинное лезвие вошло в ствол столетней ели до самого основания гладких колец на серебряной втулке.

Она снова закричала от боли и повалила его на землю, прижав к его груди вторую еще уцелевшую руку, тихо оскалившись как волкодав, который никогда не лаял и не рычал, убивая тихо и молча всякого, кто осмелился к нему прикоснутся. Боль в боку стала такой, что казалось, будто Маркуса распилили пилой ровно пополам. Он понял, что изо рта идет кровь, его голова жутко кружилась, а перед глазами скакали пурпурно-серые пятна. Мастер клинков коснулся гладкой костяной рукояти ножа, висевшего на поясе, но выхватить его уже не успел. Сознание жило, но тело быстро сдавалось, уступая жуткому яду Химер, неминуемо несущему смерть всему живому, к чему отрава только могла прикоснуться.

– Сейчас я сожру твою жалкую душу, меч в небесах! – пообещала колдунья, сверкнув своими разноцветными глазами, будто двумя полукруглыми бритвами. Она склонила свое лицо над его лицом, перепачканным кровью, черной и алой, как рубин и деготь.

Харагриму показалось вдруг, что он стал горным озером, из которого кто-то решил разом вынуть всю воду до капли. Именно вынуть, и это чувство нельзя было сравнить ни с чем другим на земле. Он почувствовал, что все его мысли, желания, всю память и все его существо, каким оно было когда-то, сейчас пытались у него безвозвратно отнять. И не было силы, которая способна была остановить это непостижимое действие. Сначала он понял, что настал его последний миг. Что прямо сейчас он умрет и мир, к которому он так сильно привык, исчезнет со всеми тягостями и радостями, которые его населяли, пока он в нем существовал. Он уже множество раз думал так прежде на полях жестокой брани, когда от ран на его теле не оставалось живого места, но теперь все было иначе. Только теперь ему вдруг стало понятно, что его ждет нечто большее, чем просто обычная смерть. Нечто еще более страшное и абсолютное. Перед глазами встала белая мгла и он уже был в самом сердце густого тумана, который рос и дышал, словно сокрушительный смерч. Боль тела абсолютно прошла и дальше с ним начало происходить нечто непостижимо ужасное. Что-то, чему не было достойных объяснений на языке людей и скорее всего ни на каком известном языке вообще. Что-то настолько страшное, что смерть по сравнению с этим могла бы быть драгоценным избавлением, если бы только она при этом могла еще быть возможна. Это была не боль и не безумие и ничего схожее с этим. Ему показалось, что его забирают куда-то, при этом оставляя на месте. Будто единое целое разделили на две равные части, при этом оставив его по-прежнему единым целым. Одну из частей у него пытались навсегда отнять, словно поместив ее в огромный сосуд из мутного белесого стекла. Кто-то неимоверно сильный, безжалостный и очень злой отнимал у него душу. Он не мог кричать, двигаться и кажется даже дышать. Он тонул в белом тумане, как мелкая песчинка в холодном молоке и то, что с ним происходило сейчас, было невозможно вынести.

Внезапно в его сознании ударил приступ ослепительной ярости и несогласия со всем, что с ним пытались сейчас сотворить. Так часто случалось с ним, каждую бесконечно долгую ночь, когда наконец удавалось уснуть. Как и теперь, все в его снах было кошмаром, и, отогнав его от себя усилием воли, Маркус всегда просыпался. От самого своего рождения она обладал несгибаемой волей и о его упрямстве люди, знавшие его давно, слагали легенды. Особенно в том, что касалось его собственной правды и того, во что он сам по-настоящему верил. То, что с ним хотели сейчас сотворить, не могло происходить наяву, хотя бы потому, что это было богохульством и мерзким черным колдовством, а значит этому не было места на свете. А значит, всего этого попросту не могло с ним быть. Не могло случится с прославленным в грядущих веках несокрушимым воином Света.

Внезапно все прекратилось, резко, будто кто-то разом разбил о его голову огромный пустой сосуд. Чувство, будто кто-то забирает все его сознание себе, внезапно прошло так же резко, как и началось.

Он медленно открыл глаза и тихо засмеялся, стараясь не захлебнуться в собственной крови.

– Хрен тебе, а не моя бессмертная душа! Она принадлежит мне и Предвечному Богу, меня создавшему. И тебе не забрать мои силы себе. Убирайся обратно в ад, откуда приползла, тварь безобразная. Возиться с тобой мне наскучило.

Чернокнижница отчего-то удивилась не сильно. Она некоторое время молча и очень внимательно смотрела ему в глаза, будто пытаясь разгадать в чем же именно был его секрет и отчего она вдруг проиграла в попытках забрать себе то, что ей не принадлежало. Все было так просто и одновременно сложно невероятно. То, что выходит с одними, не всегда получается с другими. Такова древняя и непостижимая природа людей. Каждый из них совершенно уникален, всегда оставаясь похожим на всех остальных.

– Раз так, ты нам больше не нужен, – спокойно сказала она. И правой рукой, сухой и тонкой, как птичья лапа, впилась Маркусу в горло, оскалившись в очередном приступе бешеной злобы. У него уже не осталось сил даже чтобы шевельнуть пальцами, яд Химеры, попавший в его кровь, был действительно страшен и Маркус беспомощный и неподвижный, словно пугало на поле, почувствовал, что еще через мгновение у него лопнет позвоночник, передавленный стальной хваткой маленькой дьявольской руки. Но вдруг с обратной стороны леса, в сторону которой он теперь лежал головой и которую никак не мог сейчас видеть, стало подниматься что-то немыслимое. Нечто схожее с огромной морской волной во время жуткого шторма. Волна, способная уничтожить любое судно, волна, способная накрыть собой громадный портовый город целиком, стерев даже воспоминания о том, что он существовал когда-то. Одна большая стена непроглядного мрака, как смерч поднялась над лесом и двинулась вперед, прямо на две вцепившиеся друг в друга насмерть фигуры.

– Рейна, – шепнул Маркус, глядя прямо в громадную стену черного вихря перед собой.

 
Глава 12. Ведьма.
 
 
На вкус зелье "Арима", или проще говоря, субстрат восстановления, был жутким и в буквальном смысле невыносимо кислым. От него немел язык, ломило челюсть, а слюна во рту мигом превращалась в сметану. Но это была небольшая плата за то, чтоб выиграть себе немного времени и остаться в живых. Рейв сидел на снегу, прислонившись спиной к стволу только что сваленной им сосны. Он чувствовал, что его левая рука сломана в двух местах, почти все ребра с левой стороны лопнули, правое плечо выбито из плечевого кармана и сильно повреждены оба колена. Удар химеры был не смертельным, но по-настоящему страшным по своей силе и точности. Действие первой порции зелья, которое в Империи ценилось дороже платины, уже постепенно перестало облегчать мучения и сращивать сломанные кости. Нестерпимая резкая боль от наспех заживших ран медленно начинала возвращаться и теперь уже с удвоенной силой. Он осторожно достал из сумки второй пузырек, с резким визгливым скрипом зубами вынул пробку и в несколько мучительных глотков выпил омерзительную мутную жидкость, которая на вид напоминала ему ослиную мочу. Субстрат восстановления было древнейшим снадобьем на земле и практически бесценным артефактом во всей бескрайней Империи Грез. Ходили легенды, что в нынешние времена всего два человека, из ныне живущих, способны были его изготавливать. Один из них был личным лекарем Императора, а второй якобы являлся старым и обезумевшим алхимиком, живущим в добровольном изгнании посреди непроходимых "Соловьиных топей" на самых окраинах Предвечной земли. Те стеклянные пузырьки с эликсиром "Арима", что были в распоряжении Рейва сейчас, он взял много лет назад в качестве трофея у языческих жрецов после того, как армия Неприкасаемых выиграла битву за храм "Огненной бури" в травяных степях Ханоши. С тех самых пор утекло уже очень много воды.
Рейв берег это зелье именно для такого случая как сейчас. Боль, снова проснувшаяся в его изломанном теле, начала медленно затихать, прячась и зарываясь обратно, будто огромная жаба в рыхлый болотный ил. Он морщился, мучительно и терпеливо сглатывал густую и омерзительно кислую слюну. Рейвен хорошо знал, что рано или поздно все его недуги все равно вернутся, но пока это значения не имело, и ему нужно было очень многое сделать, прежде чем придет время по-настоящему залечивать недавно полученные раны.
Из проклятого и оскверненного храма, на который напали демоница по имени Бьянка и ее четыре ручные Химеры, их вывел чудом выживший брат Авентинус.
Алия после схватки с нечистью была по-прежнему без сознания и сердце ее едва билось. Дышала девушка неглубоко и прерывисто, но все же пока упорно хранила в себе жизненную искру, что вселяло надежду, вперемешку с тревогой и неопределенностью. Рейв всю дорогу нес ее на себе, не смотря на то, что сам был переломан почти пополам. Именно тут зелье восстановление спасло его во второй раз в жизни. Жаль, действие его было не слишком долговечным, а количество, которым он располагал, далеко не безграничным. Вышли они из церковных катакомб лишь утром следующего дня, в глухой лесной чаще, заваленной снегом, приблизительно в десяти днях пути от Деревянной крепости великого Северного дома, где был сейчас его старший брат и отец. Потайной ход оказалось брал свое начало прямо из личных покоев первосвященника в храме, что для него самого скорее всего было неимоверно удобно. Ход этот являлся частью всех здешних подземелий недавно перестроенного языческого храма, которые судя по всему ранее были очень сложными и разветвленными и использовались местными жрецами с целью тайного хранения вещей, не предназначенных для глаз обычных смертных, а так же для абсолютно незаметного перемещения в город и из него.
Демоны ушли из оскверненной ими церкви так же внезапно, как и появились в ней, словно по чьему-то резкому и очень злому приказу. На поднявшийся шум и богомерзкие звуки, полные боли и ужаса, звучавшие из храма, к запертым изнутри дубовым вратам немедля сбежалась добрая половина горожан, принеся с собой огонь и оружие. Объяснять все случившееся набожным людям и Инквизиции в придачу с городской стражей, Рейв в тот момент совершенно определенно не собирался. Он хорошо понимал, что это вряд ли получится сделать, оставшись при этом живым и избежав прямых обвинений в колдовстве и пособничеству проклятым. Не помог бы даже медальон Черного Дракона, дававший неприкосновенность и неограниченную власть. У него на руках была ведьма и церковный служитель, который почти все видел своими же собственными глазами и находился при этом в сговоре с Орденом Тайн, которому Рейв сейчас активно противодействовал. Пришлось бы слишком многое объяснять, и в большинство из этого все равно никто бы не поверил, не смог и не захотел бы все это понять и верно истолковать случившееся. Значит, следовало немедленно уходить.
Мгновенно прикинув все свои немногочисленные шансы, Рейв разумно решил убираться оттуда как можно скорей, по пути заметая следы. Он без труда отыскал Авентинуса там же, где его оставил утром, и, предельно быстро вернув ему чувства, в спешке собрал все, что могло пригодится в пути. Снаружи уже слышались уговоры, угрозы и громкие крики. Вооруженная толпа горожан очень быстро принялась рубить крепкие ворота в мелкую щепку. К тому времени трое, чудом выживших в проклятой церкви, ушли, плотно закрыв за собой потайную дверь, найти которую под силу было далеко не каждому ловчему Тьмы.
Рейв первым делом выложил на снегу ложе из лапника, уложил на него Алию и укрыл всем теплым, что успел взять с собой из покоев брата Авентинуса. Рядом с ней он усадил самого измученного от всего пережитого священника Предвечного Света. Тот, от всего перенесенного за последние два дня, кажется вообще был уже на грани тихого помешательства. Явление Химер в его храм среди бела дня не прошло для его разума бесследно, глубоко сокрушив почти все его основания, какие только существовали. В выцветших глазах служителя культа, которые еще совсем недавно горели надменностью, презрением и неприкрытой гордыней, теперь начали загораться огни глубокого ужаса и духовной болезни. Рейву после всего, что он увидел сам, было трудно обвинить Авентинуса в подобном.
Веки священника распухли и воспалились, губы потеряли цвет и потрескались, оставив широкие кровавые полосы. Щеки впали и на них теперь горел болезненный алый румянец. Ему необходимо было срочно дать воды, иначе очень скоро он попросту мог умереть, сам не поняв, что именно с ним приключилось. Ледяную воду священник пил с жадностью, но говорить ничего не стал, лишь абсолютно пустыми и напуганными глазами уставился куда-то в сторону, прямо в слепящую белым снежную насыпь. Почти всю свою жизнь он слишком часто во время своих пламенных проповедей говорил простым людям о необходимости во всем противостоять злу. Злу в самом себе, злу, бродившему вокруг под личинами других людей, даже злу, таившемуся в глухом полумраке. Он так часто упоминал его имена и описывал образы, что однажды оно пришло к нему лично и он, узрев его истинное лицо, раз и на всегда осознал насколько на самом деле все это может быть жутко.
Он не сильно боялся, что брат Авентинус попытается бежать. Вряд ли он выживет один в глухих заснеженных зарослях леса подобного этому, но еще с войны он привык уделять максимум внимания любой, даже на первый взгляд самой незначительной мелочи. Так ему будет немного спокойней.
Пришибленное молчание своего нового спутника правнука Ворона сейчас более чем устраивало, он спрятал небольшую кожаную флягу со святой водой, найденную в храме рядом с вещами Алии, в мешок и снова завязал священнику рот и проверил узлы на его узких запястьях. Тот не сопротивлялся и вообще почти не подавал признаков какой-либо сознательности, сидя на еловых ветвях ели будто мешок отсыревшей картошки. Вот и славно, одной заботой было меньше.
Зелье "Арима" начало действовать и ощутив внезапный и довольно резкий прилив сил, от которого даже на лице проступили крупные капли пота, Рейв поспешно принялся за дело. Сегодня заночевать им предстояло в зимнем лесу и времени на подготовку было в обрез, поскольку Алия уже не на шутку замерзала, а значит вполне могла не дожить даже до следующего утра.
Рейв свалил еще два небольших дерева. Для костра он выбрал сухую сосну. Поспешно чуть укоротил ствол и начисто срубил все толстые смолянистые ветки. Он работал уверенно и быстро, топор в его руке звенел о дерево как небольшой свадебный колокольчик, повешенный над ритуальным венком из белых цветов.
Ворон обрубил два ствола длиной в полтора человеческих роста и еще один тот, что был самым широким, покромсал на три части длиной в человеческий рост. Их он, проворно орудуя боевым лезвием секиры, расколол ровно пополам. Получившиеся толстые горбыли рейв проворно уложил поверх лапника, широкой стороной вверх, переложил на них прихваченные в церкви теплые шкуры и на получившееся ложе перенес Алию, абсолютно спокойную и неподвижную, словно спящее дитя. Получилось очень твердое и жесткое ложе, но на нем было довольно тепло. Лежавший под ним на земле валежник и рыхлый снег расчищать уже не было времени и сил. Место, где они остановились, он выбрал далеко на случайно, с одной стороны их прикрывал небольшой холм, с противоположной – непролазная стена рослых заснеженных деревьев. Настало время развести огонь, который смог бы согревать их во время сна.
Поперёк получившегося настила он уложил первое длинное бревно и быстро обтесал его вдоль сверху, начисто срубив полукруглую верхушку ствола. По самому центру бревна чуть в стороне от него он расчистил снег и выложил на нем колючие ветки, сухую кору, щепы и оборванный лапник. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы поджечь получившуюся рыхлую охапку сушняка. Огонь должен был гореть вдоль всего ствола, поэтому он зажег его еще несколько раз по краям и ближе к середине лежавшего на земле бревна, точно таким же образом как и в его середине. Сразу сильно потянуло едким хвойным дымом и тепло от огня моментально достигло тела, легко принеся с собой первобытную радость существования и желания немедленно уснуть. Рейв сноровисто раздул получившееся пламя и сразу подкормил его толстыми сучьями, которые наломал руками как сухие соломины. Пришло время заняться вторым бревном, которое должно было располагаться сверху получившегося зимнего костра. Нужно было сделать жерди и два деревянных крюка.
Заднюю часть настила, на котором лежала ведьма и связанный священник, правнук ворона закрыл широким куском ткани, так же прихваченному в богатом кабинете храмовника, прямо с роскошного резного стола. Кажется, он использовал эту ткань в качестве обеденной скатерти. Рейв почти всю жизнь провел под открытым небом, а безошибочно брать с собой только самое необходимое за очень короткое время научился уже довольно давно еще с самого раннего детства. Ткань он растянул по принципу огромного морского паруса, чтобы тепло от костра не смогло бы уходить в противоположную сторону. Ветра пока не было совсем и это было очень хорошим знаком. Для каркаса под тепловой парус он использовал длинные жерди, которые прекрасно получились из верхушек трех срубленных сосен. Он связал конструкцию длинными и прочными кожаными шнурами, которые он всегда и везде носил с собой как свой верный родовой нож из черного камня. Часть ткани он привязал к росшему рядом дереву, со скрипом натянув все края до возможного предела. Оставшимся лапником он забросал обратную сторону навеса из ткани и как смог присыпал его снегом от ветра.
Настало время сделать самое сложное. Длинным лезвием ножа он вырезал из толстых веток два крюка, используя разветвление ветвей и толстый сучек. Нижнюю часть Рейв заточил будто колья, от нечистой силы. Умело орудуя топором, он пробил во втором бревне две узкие щели и обухом своей секиры намертво вбил в бревно получившиеся крюки. Затем Рейв осторожно положил в обоих торцах бревна, которое уже начало разгораться, два небольших деревянных чурбана, разместив их таким образом, чтоб если положить на них второе бревно, между ними получился бы зазор толщиной в три пальца. Колобашки он предварительно обтесал в форме вытянутых песочных часов. Взяв второе бревно за деревянные крючья, он почти бесшумно водрузил его на первое, передав его сухое и промерзшее нутро разгоравшемуся снизу пламени.
Убедившись, что она не падает ни в какую из сторон, он приступил к самому сложному. Бревно нужно было закрепить за деревянные крюки таким образом, чтобы зазор между ними оставался в любом случае в течении всей ночи, пока горит дерево и пока все, кто сидит у костра, не уснули, потеряв возможность следить за огнем. Нижнее полено почти не будет прогорать, в отличие от того, что должно было быть сверху. Для долгого и равномерного горения зазор между бревнами зимнего костра должен был остаться. Обтесанные чурбачки, державшие бревна, скоро прогорят и костер может рассыпаться на части или потухнуть. Можно было закрепить бревно кольями с обеих сторон, но они бы тоже рано или поздно сгорели, к тому же вбить кол в промерзшую до каменной твердости землю, сейчас не получилось бы даже у дракона. Значит, верхнее полено нужно было подвесить за две гибкие жерди на крючки из сучьев, словно огромный ковш над углями, намертво закрепив противоположную часть жерди между камней. Иногда люди, ночевавшие зимой в лесу, для этого просто сгибали целое молодое и упругое деревце, но тут на близком расстоянии, к сожалению, ничего подходящего не росло.
Работал Рейв очень проворно и так, будто не имел права делать ни единого лишнего движения. Скоро все было готово. Теперь тепло будет всю ночь, даже в случае если верхняя часть костра прогорит, ее не трудно будет заменить на новое бревно. Рейв вымок насквозь. Так засыпать было смертельно опасно даже у огня. Необходимо было как можно быстрей просушить одежду. Сев на настил под матерчатый навес, он медленно начал снимать с себя вымокшие холодные тряпки. Становилось все теплей и вместе с тем, дело близилось к закату, в лесной чаще всегда темнело значительно быстрей, а дальше, чтоб передвигаться, нужны были глаза волка или ворона, потому что человек, не умевший видеть в темноте, не прошел бы и полсотни шагов. Рейв проверил Алию. Все было по-прежнему без каких-либо изменений, в лучшую или худшую сторону. Укутав ее потеплей, он отыскал в своей сумке еду – вяленая говядина, черствый хлеб, яблоки, на самом дне лежала полированная медная фляга с крепким вином. Это были все, что он успел прихватить с домашнего пира Середины зимы. Жизнь постепенно стала вполне сносной. Ароматная малиновая настойка жидким фруктовым огнем согрела ему пересохшее и чуть воспаленно горло, медленно спускаясь вниз и принося блаженное тепло. Спать не хотелось совсем, хотя он хорошо знал, что уже очень давно должен был валиться с ног от усталости. Алхимики древности, сварившие субстрат "Арима", хорошо знали свое дело. У него появилось наконец время спокойно обдумать, что следовало делать дальше. Завтра можно было попробовать вернуться в город по Имперскому тракту, однако оставлять так на долго почти полоумного Авентинуса и бесчувственную ведьму в полном одиночестве один на один, было недопустимо и попросту опасно.
В городе можно было купить все необходимое, включая лекарства, одежду и лошадей. Спокойно снять себе комнату, где тихо можно бы было перетерпеть возрождение боли от причиненных Химерой ран, после того как кончится драгоценное зелье. А перед этим послушать, что говорили люди о случившемся в храме. Посетить пару трактиров и, угостив кого-то выпивкой и хорошенько накормив, можно было легко узнать последние сплетни, уже явно щедро обогащенные народными небылицами и пустой и богобоязненной молвой. Денег у него было в достатке, а даже если бы не хватило на что-либо необходимое, сломанная драконья печать не раз открывала перед ним любые двери в Империи. Но теперь все это было непозволительной роскошью. Можно было оставить Алию и вернуться за ней позже, а потом под разными предлогами найти надежное убежище для них двоих. Оставалось непонятным, что же именно было делать с почти уже чокнутым священником. Его точно знал весь город. Единственным надежным вариантом было привязать его к дереву и оставить тут на потеху волкам, но теперь, после того как он вывел их из храма, пусть и не по собственной воле, потомок Ворона отчетливо осознавал, что столь безжалостно лишить его жизни он уже не сумеет. Как бы сильно он его не презирал. К тому же было совершенно не ясно, сколько людей из Ордена Тайн было теперь в городе. Где именно они были и что замышляли в связи с произошедшим в церкви? Они наверняка прекрасно знали про тайный ход, а возможно не они одни были в курсе случившегося. Уже завтра город будет кишеть всевозможными слугами святой церкви, ловчими Тьмы, инквизиторскими ищейками, имперскими убийцами и еще Предвечный Свет знает кем. Все они, каждый по своему, будут участвовать в большом церковном расследовании относительно тех ужасов и той жуткой скверны, в которой утонул не так давно малый храм Предвечного Света. Не исключено, что начнут арестовывать и пытать всех, на кого уже сегодня донесли, а после, если ничего не удастся узнать, то может и вообще всех, кто попадется под руку. Потомка Ворона совершенно случайно могли узнать в толпе и все бы началось сначала, только возможно на сей раз у них получилось бы взять в плен именно того Рейва, что им был нужен с самого начала. И тогда Алия замерзла бы насмерть, а полоумного священника порвали бы голодные росомахи, вышедшие из темной чащи на запах заплутавшей в лесу человечины. Риск вернутся в город, как и желание сделать это, были почти равными и слишком высокими, чтоб можно было им поддаться прямо сейчас.
Двигаться вперед в сторону дома так же не представлялось возможным. В таком виде далеко они не уйдут. По лесу Рейв, неся на руках бесчувственное тело и ведя на привязи полоумного служителя культа, далекой уйти не сможет, поскольку рано или поздно субстрат "Арима" перестанет действовать, он упадет как гнилая колода прямо в сугроб и они все вместе дружно замерзнут в этом лесу насмерть. Причем Рейв замерзнет мучаясь от нестерпимой боли во всем переломанном теле. Положиться в данном случае на брата Авентинуса и его желание жить было так же опасно и легкомысленно в данной ситуации, как пытаться дать затрещину гремучей змее, предварительно вынув ее за хвост из сухого оврага.
Он не мог с восхищением сказать о себе, что его не посетила мысль бросить тут обоих, спасая себя. С чего бы ему, воину Света, спасать ведьму, вступившую в сношения и шашни с проклятым Йормунгом? Зачем умирать ради человека, который служил верховному синоду зла, получая приказы от них напрямую? Тому, кто по велению мрака совращал и губил мужчин, сводил с ума и проклинал женщин, ворожил, вызывая в этот мир голодные тени, и говорил напрямую от лица Тьмы. Тому, кто втянул их с Маркусом во все это, сыграв на самом больном, что осталось у его брата и у него самого. На исчезновении и гибели Рейнариди-Дейриш. С чего ему спасать слабого духом, жадного и трусливого священника, который всем своим существованием осквернял и позорил все, за что Рейв воевал с языческими богами не жалея своего тела и души?
Он не мог сказать, что был чист и не думал об этом пока медленно жевал твердое и волокнистое вяленное мясо и смотрел темными как угль глазами на жаркое и равномерное пламя прямо перед собой. Он, сгорбившись, сидел на соболиной шкуре почти голый будто древний пещерный человек, ищущий ответ там, где его не могло быть, в бледно рыжем свете огня. Но он, поступив так, был бы еще хуже чем они. Алия была ведьмой, первой среди равных себе и явилась к ним, не скрывая своей сущности. Она служила тому, кому считала нужным служить и делала то, что считала правильным для себя. Разве он сам не поступал так же? Так не жили лишь те, кто не мог себе позволить подобного. И Алия пока еще ни разу не обманула ни его, ни Маркуса. А еще бросить их, спасая себя, он не мог потому, что он не так давно осознал для себя самого, что темное не всегда значило бесчувственное и злое. Порой, это просто выбор настроение и желание, и почти ничего на свете нельзя было разделить на абсолютно доброе и злое, белое и черное, хорошее и плохое. В том и другом почти всегда легко можно бы было найти частицу абсолютно противоположного. И только каждый человек в отдельности мог выбрать, кем именно он желал быть, хотел быть и мог, если был по настоящему честен перед самим собой не думал, что он много лучше, чем есть. Возможно, человеческая сущность в принципе никогда не была способна на что-то абсолютное. И в этом и крылась самая страшная тайна и постоянная невозможность Тьмы обыграть Свет, а Свету искоренить Тьму. Хотя все кажется понимали, что Свет разумеется был на много сильней и именно он создал все сущее во всех возможных мирах. И отчего-то видно его было куда реже, чем мрак. А возможно никакой войны между ними вообще никогда не было, поскольку для них самих в этом не было никакого смысла? Просто люди придумали ее себе, как и все прочие войны вокруг. Войны, в которых не было победивших и проигравших, были лишь бесчисленные жертвы. Сломленные, обесчещенные и покалеченные умственно и физически. Очевидно, что каждый человек видел в окружающем мире то, что было глубоко внутри него самого и похоже ничего поразительно хорошего в людях, живущих в данный момент на этой земле, в основном не хранилось. Почти все они, как один, видели вокруг себя одно и то же, поступали говорили и мыслили почти одинаково. Он снова отпил из фляги и решил оставить эти мысли до времени, когда он выберется из этого места живым. Если этому вообще суждено будет случиться.
В таком случае оставался еще один вариант – попросить помощи у того, кто в данный момент действительно мог ее оказать.
Рейв полез в потайной карман отсыревшей одежды в попытках найти старинную медную монету, которую дала ему Алия перед встречей с демонами. Он некоторое время настороженно рылся в куче тряпок и, наконец, отыскал то, что хотел, а вместе с ним кое-что еще. Широкая карта из серого картона, абсолютно ровная и сухая, не смотря на влагу, пропитавшую ткань одежды, легла в руку легко и уверенно, будто рукоять боевой секиры. На рубашке карты был сложный узор потрясающей красоты, а на лицевой был изображен огромный ворон, расправивший крылья, как разгневанный черный дракон. Ворон летел над лесом, отбрасывая на землю огромную тень. Рисунок был перечеркнут красной узорчатой полосой. Потомок Ворона долго разглядывал странную карту, не понятно каким образом оказавшуюся в его кармане за это короткое время. Он отчего-то был полностью уверен, что нашел эту вещь далеко не просто так. Рейв отыскал монету и некоторое время грел ее в правой руке, пока не услышал скрипучие шаги совсем рядом с собой. Он мигом взвился будто облако голодной саранчи, схватив верный топор и вытянув каменный нож. У заснеженных зарослей он увидел вдруг фигуру человека в одежде священника, почти такую же одежду, в какой он пришел недавно в малый храм города.
 

– Кто ты?! Назовись!