Текст книги "Ночная духота (СИ)"

Автор книги: Zella

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц)

Ещё на подъезде к парку я прокляла своё желание отыскать Тростниковую вершину, на которой по легенде жил знаменитый койот. Ночью все возвышенности казались одинаковыми, а днём приняли различную форму, но все как один были бледно-жёлтыми, выжженными солнцем, и выпуклые, будто их вылепили из папье-маше на манер яичных упаковок. Наконец-то показалась долгожданная будка лесничего. Я отсчитала достаточное количество долларовых купюр и, получив в обмен парковочный талон и карту парка, спросила:

– Не подскажете, которая вершина тростниковая?

Доллары застыли в руках лесничего. Дядька так сосредоточенно вглядывался в вершины, что я рассчитывала получить точные координаты вплоть до количества ярдов. Но за минутой молчания последовали пожатие плечами и встречный вопрос:

– А что это за вершина?

– Да так, не важно, – махнула я рукой, поняв, что обратилась не по адресу.

Запарковала машину, я долга искала парковочный тормоз, который оказался под ногами. Окружающую красоту портила раскалённая духота, от которой я поспешила укрыться в здании музея, напоминавшем средневековый замок и, блаженно вдохнув охлаждённый кондиционерами воздух, принялась исследовать стенды, но не нашла никакой информации о месторасположении вершины. Однако той ночью Клиф уверенно показал мне её. Неужели пошутил, чтобы удвоить мой восторг от мысли, что мы стоим в самом центре мироздания?

В одна тысяча восемьсот шестом году из ближайшей католической миссии сбежали обращённые индейцы, и посланные следом солдаты, не найдя следов беглецов, списали свою неудачу на происки нечистой силы, и за местом закрепилось название «Monte del Diablo», дьявольские заросли. Англоязычные поселенцы переиначили название, и парк уже получил название «дьявольской горы» – «Mount Diablo». И если гора и не стоит в середине индейского мира, то точно служила точкой отсчёта для раздела земель Калифорнии и соседней Невады. Для пущей важности на смотровой площадке оставлен чугунный компас, от которого, впрочем, пришлось отдёрнуть руку, настолько тот накалился под палящим августовском солнцем.

Я подошла к перилам и тут же отпрянула, увидев низко летящий самолёт, но быстро сообразила, что нахожусь по меньше мере на километровой высоте, а до посадочной полосы аэропорта тут рукой подать, даже залив просматривается. Интересно, где сейчас самолёт с гробом графа дю Сенга? Наверное, уже пролетел полпути из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Встреча неумолимо приближалась, и я не знала, стал ли сарафан мокрым от страха или всё же от невыносимой жары. Рядом пристроился старичок в шортах и широкополой шляпе. Он направил палку на вышки. Неужели я поразилась самолётам в голос! Верный признак того, что я реально начинаю сходить с ума.

– Это маяки, – пояснял старик. – В тысяча девятьсот сорок шестом году здесь разбился военный самолёт, и оба лётчика погибли. Скорее всего из-за шторма и большого апрельского тумана они не заметили сигнал. Два года назад я написал о них статью, и вот, – он протянул свежий номер парковой газеты, – сейчас мы напечатали письмо от девяносточетырехлетней сестры одного из лётчиков. Представляешь, школьная приятельница отвезла ей нашу газету в Мэриленд. Та растрогалась до слёз, так ей стало приятно, что заговорили про её брата, о котором помнит лишь горсточка родственников да пара друзей, и если она раньше не хотела ступать на землю, где погиб брат, то теперь точно приедет в Калифорнию.

Я традиционно улыбнулась и, чтобы вежливо отделаться от старичка, уставилась в телескоп, сжав в руке газету с чисто американской слезливой историей. Можно скептически улыбнуться, а можно вспомнить слова Тютчева – «нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся» – иногда оно действительно может быть сказано или написано кстати. Возможно, мой рассказ не пишется, потому что его прочтение ничего не даст людям. Легенда давно рассказана другими, да и мне самой пора перестать искать Тростниковую вершину! Я распрощалась с Клифом той ночью. Его больше не существует, как никогда не существовало того койота и того орла. Глупо взывать к несуществующему духу: небо в круге телескопа оставалось пустым. Ни один орёл не спустился с высоты, чтобы указать мне священную вершину. Клиф тоже её не знал. Он врал, как врал мне все эти годы.

От напряжения или жары начала кружиться голова, и я еле доковыляла до двери в музей, но внутри ноги окончательно перестали слушаться, и я привалилась к стенду, но тут же отпрыгнула. Сердце бешено заколотилось, а спина покрылась испариной – меня буравило взглядом будто живое чучело птицы. Казалось, орёл сейчас расправит крылья и взлетит в синюю высь, чтобы отыскать своего друга койота. Бредовая легенда, право слово… Ну какая дружба может быть между орлом и почти что волком, когда они гонятся за одним зайцем? Интересно, хоть какие-то хищники делят добычу по-честному или всегда бьются за неё до последнего? Мысли будто заключили договор с чёртовой пятницей, чтобы окончательно доконать мой разум. Здравый смысл давно уже испарился из головы на ужасном калифорнийском солнце.

Я принялась обмахиваться газетой и зацепилась взглядом за объявление о сборе средств в поддержку вымирающих койотов. Ну вот, и для чего вы с орлом, спрашивается, создавали человека… Я сначала хотела бросить газету в урну, а потом всё же, как могла, расправила и положила обратно на стенд. Вдруг для кого-то письмо той старушки послужит хорошим лекарством от скептицизма. А я давно нашла для себя иное снадобье – прогулку на свежем воздухе, хотя нынешнее расплавленное марево только обжигало грудь, не принося никакого наслаждения. Склоны гор расчертили борозды для внедорожных гонок, и от мыслей о Клифе стало ещё грустнее. Вампир, даже в шутку соревнующийся с людьми, выглядит глупо. Похоже, Клиф забыл, что умер… Хотя, если бы он действительно был жив и был со мной, я бы ничего больше и не смела желать… Глаза защипало от слёз, и я прокляла своё несостоявшееся прощание. Я везде способна отыскать намёки на Клифа. Как же глубоко он всадил в моё сердце клыки. Его яд парализовал все мои мысли, но возможно именно принесённая им визитка станет желанным противоядием. Оставалось только доставить французский гроб по назначению.

С понурой головой я побрела на стоянку. Откуда ни возьмись, на маленькой тропке, между «дьявольскими» кустами, появился койот. Он глядел по-собачьи грустными глазами, словно вышел ко мне, чтобы подтвердить легенду. Серо-рыжий, на тощих ногах, с облезлым хвостом, точко дворняга. Я стояла, не двигаясь, без страха следя за его приближением. Койот потёрся о мою голую ногу, и я машинально потянулась за телефоном. Бывший властитель местных земель навострил уши, но не испугался и позволил себя сфотографировать, но потом, поняв, что кормить не будут, обиженно дал дёру. Кормить его, конечно, нельзя, как и всех других представителей дикой природы, но люди явно нарушают запреты, и мне тоже стало жаль отпускать бедолагу ни с чем, будто я разбила его мечту.

Я сама проголодалась. Если поторопиться, можно успеть пообедать в аэропорту до принятия особо важного груза. И вообще медлить нельзя, ещё не известно, сколько я буду воевать с нескончаемым серпантином и незадачливыми велосипедистами. К тому же, мне стало страшно встретить в парке ещё знак и из-за пятницы неверно истолковать его.

Самолёт авиакомпании «Эр Франс» прилетел вовремя, то я не торопилась допивать колу. Пройдёт не мало времени, пока его разгрузят.

– Мои соболезнования.

Непроницаемое лицо офицера и заученная фраза, сказанная так театрально, должны были вызывать на глазах родственников слёзы. Я же с трудом удержалась от улыбки и судорожно подтянула к коленям сарафан, в котором успела продрогнуть в кондиционируемом здании аэропорта. В носу неприятно защипало, и я предусмотрительно зажала ноздри пальцами, чтобы не чихнуть, и перестала вообще что-либо слышать.

– Нет, у меня не заказан катафалк, – ответила я после второй попытки офицера достучаться до меня. – Сейчас пригоню машину.

Я пробежала огромный зал, виляя между людьми и чемоданами, будто в меня стреляли. В лифте я стала судорожно отыскивать ключи, которые вертела в руках весь обед, но натыкалась лишь на письмо. Меня охватила паника – если сейчас придётся вызывать представителя компании, чтобы открыть машину, уже наступит вечер, а граф так и останется запертым в гробу, а на что способен голодный бодрствующий вампир в ящике, не хотелось и думать. Я выбежала из лифта первой, продолжая на бегу копаться в рюкзаке, уже не надеясь на удачу, и даже почувствовала на глазах слёзы, когда наконец нащупала ключи, застрявшие в сложенном письме. Машинально поднеся к носу конверт, я вдруг узнала аромат. Так пахло в спальне Лорана, куда я заглядывала крайне редко. Горьковатый аромат щекотнул ноздри, и в этот раз я не сдержалась и чихнула.

Следовало поторопиться, но как назло прямо за мной припарковался индус и сейчас безуспешно пытался впихнуть в багажник десять чемоданов. Я так и не избавилась в Калифорнии от привитой мне в Сиэтле политкорректности, но через пять минут была готова нагло попросить индусов хотя бы сдвинуть поклажу в сторону. Вцепившись в руль, я громко ругалась по-французски, чтобы спустить пар. Лоран стойко игнорировал мои просьбы освежить в памяти французский, зато научил мастерски ругаться. Я никогда не видела его ругающимся с людьми, но порой он извергал ругательства, глядя на нотный лист. Он был странным, но я и никогда не пыталась понять его тонкую натуру. Если в тот момент я появлялась в гостиной, Лоран тихо говорил – Ta gueule! – хотя я даже в мыслях ни о чём его не спрашивала. В устах вампира французский сленг приобретал страшное значение, ведь милое на вид чудовище могло легко перегрызть глотку.

Я нацепила на нос солнцезащитные очки и настроила допотомный кондиционер, чтобы охладить салон не только для себя, но и для старого графа, хотя не имела ни малейшего понятия о том, как вампиры переносят жару. Меня же бросало в жар не столько от погоды, сколько из-за нервного напряжения. Подрулив к дальнему выходу из здания аэропорта, я трясущейся ногой вдавила парковочный тормоз. Груз уже ждал меня. Я открыла багажник и отошла в сторону. Каких трудов и нецензурных выражений стоил мне утренний съём правого кресла второго ряда! Я три раза прокрутила ютюбовский ролик, чтобы понять, что же делаю не так, и сейчас надеялась на помощь Лорана в установке кресла обратно. И на воспитание графа, который не отчитает сына за помощь служанке.

– Ребята, аккуратнее, пожалуйста!

Моя просьба опоздала. Гроб проехался по всему салону и упёрся в спинку пассажирского кресла, и я собственным телом прочувствовала удар. Сунув носильщикам двадцатку, я поспешила закрыть багажник и перелезла назад, чтобы проверить, хорошо ли заперт гроб. Правда, я не подумала, что стану делать, если тот окажется открытым. К счастью, крышка не поддалась, и я облегчённо выдохнула. Затем запустила руку в рюкзачок, чтобы проверить, что ключ всё ещё на месте.

Скоростная трасса ехала уже достаточно медленно. Тишина угнетала, но не зная вкусов графа, я не решилась включить радио. Движение стало совсем плотным. До кромешной тьмы оставалось от силы часа два. Опускающееся за горы солнце безжалостно слепило глаза, и я чуть не пропустила развилку. Чтобы не пускать в голову лишних мыслей, я принялась читать номера машин, с которыми минута на минуту могла поцеловаться. Первое впечатление очень важно, а думать при вампире равносильно разговору в голос. Кто знает, может, граф уже давно не спит. Особенно после того, как бравые ребята так сильно встряхнули гроб.

Небо стало вовсе оранжевым, когда я подъехала к дому. Гаражная дверь открывалась невыносимо долго. Даже если бы машина Лорана была припаркована идеально, я бы не рискнула вгонять микро-автобус в гараж. Но в ужасном состоянии хозяин поставил «Порше» чуть ли не по диагонали. К счастью, ключи остались в машине, и я выгнала её на улицу, чтобы вкатить в гараж микро-автобус, не решившись оставить вампира под открытым небом пусть и в закрытом гробу.

У меня в распоряжении было чуть меньше часа, чтобы навести марафет перед встречей с графом дю Сенгом. Французский подучить я уже не успею, а к человеку, говорящему по-английски, французы заранее настроены враждебно. Оставалась надежда, что старый граф уже выжил из себя эту идиотскую национальную черту. Не могу же я говорить с ним по-русски или по-испански! Впрочем, ещё непонятно, на каком языке я изъясняюсь хуже.

Дом сиял чистотой. Даже крышка рояля, который прекрасно просматривался из кухни, была идеально вытерта. Я непроизвольно зевнула и пожалела, что нет и минуты для сна. Предыдущей ночью я спала очень плохо, а когда у меня закончится эта ночь – оставалось только гадать. Быть может, прохладный душ придаст мне немного бодрости, чтобы я не начала зевать в присутствии графа дю Сенга. Да, «кровавого графа». Говорящая фамилия, конечно же, ненастоящая, потому что не могло будущим вампирам так подфартить от рождения.

На всякий случай я проверила, заперта ли дверь в подвал. Всё было спокойно, насколько может быть спокойно в доме, где в подвале спит один вампир, а в гараже другой. Настолько спокойно, что я поняла, будь у меня даже всё время на свете, уснуть не получилось бы.

========== Глава 8 ==========

Я открыла окно, чтобы проветрить комнату, но вечерний воздух оставался сухим и душным. С тяжёлым вздохом я стянула липкий сарафан и распустила хвост. Резинка запуталась, и пришлось вырвать клок волос, который я поспешила суеверно спустить в канализацию, потому что в пятницу тринадцатого мне совершенно не хотелось страдать от мигреней. Этот сумасшедший день преподнёс моему возбуждённому сознанию слишком много знаков. Я уже боялась взглянуть в зеркало. В таком состоянии лучше верить в силу воды, а уж мёртвой или живой, не имеет значения. Однако вместо бодрости я ощутила смертельный холод: каждая клеточка стала леденеть, а потом костенеть, хотя вода была достаточно тёплой.

Я рухнула на кровать, даже не промокнув тело полотенцем, и прикрыла глаза. Усталость жестоко давала о себе знать, но я заставила себя встать и подойти к окну. Теперь чувствовался небольшой ветерок, хотя небо с оранжево-розовыми облаками продолжало хранить оттенки бирюзового. Вдали прорисовывались темно-синие силуэты гор, но воздух серел очень медленно. Закатный пейзаж ввёл меня в странный транс, и когда я опомнилась, кожа успела высохнуть без всякого полотенца. Я быстро натянула сарафан и повязала шарфик, старательно обмотав шею там, где предательски пульсировала сонная артерия. Затем вернулась в ванну, чтобы нанести лёгкий макияж. Живот предательски запросил ужина, потому что в аэропорте из-за волнения я не сумела дожевать бургер, и я отказалась от фена.

До пробуждения парижского гостя оставалось не так много времени, поэтому стоило использовать его максимально толково. Если живот предаст меня перед графом, я сгорю от стыда. В пустом холодильнике осталась банка овощного сока. Ну что ж, хоть что-то… Увидев на столешнице пустую вазу, я вспомнила про розы. Сегодня граф не выйдет на улицу, а завтра днём я приведу лужайку в порядок. К тому же, не стоит колоть себя шипами перед встречей с вампиром, который столько часов провёл в ящике.

Через секунду сок был выпит, стакан вымыт, протёрт бумажным полотенцем и водружён обратно в шкафчик, и отражение в стеклянной дверце показало отсутствие на лице незапланированных томатных усов. Теперь можно, а вернее нужно выйти в гараж и попытаться не испортить первое впечатление. Ключ нашёлся быстро, замок на гробе поддался легко, только крышку открыть я не успела. Слышанный по телефону голос остановил меня резким приказом.

– Вернись в дом.

Я стрелой вылетела из машины, успев мысленно поблагодарить графа. Совершенно не хотелось смотреть на то, как встаёт из гроба мертвец, голодный мертвец. Зрелище, должно быть, не из приятных. Быть может, из-за голода он и отослал меня прочь. Спасибо ещё раз! Я принялась нервно разглаживать зелёный гранит кухонного островка. Рука потянулась к вазе с бананами, но разум остановил её – первое впечатление с набитым ртом не самый лучший вариант, а как быстро появится передо мной вампир, мне оставалось только гадать.

– Добрый вечер, Китти.

Я не успела бы и очистить шкурку, потому что долго решаю, как чистить банан на этот раз – с корешка как правильно или с веточки как удобнее.

– Bonsoir, Monsieur, – пожелала я вошедшему доброго вечера по-французски, потому что не смогла сообразить, на каком языке тот со мной поздоровался. Я вообще с трудом разлепила губы. Пронизывающий взгляд серых глаз пригвоздил меня к месту, и даже пол под босыми ногами стал влажным. Я собиралась забрать из гаража сандалии, чтобы не встречать европейца по привычке босиком. Какая к чёртовой матери обувь! Было чувство, что я стою перед гостем голая. Особенно пустой казалась шея.

Сердце поднялось к самому горлу и перекрыло дыхание. Я ждала совсем другого графа. Этот никакими судьбами не мог приходиться Лорану отцом. Не только в лицах не наблюдалось сходства, но и возрастом парижанин был не многим старше предполагаемого сына. Если убрать из-под глаз жуткие фиолетовые круги, ему с натяжкой дашь тридцать пять. Как же сразу я не догадалась, что отцами вампиры называют своих создателей! Мои руки продолжали утюжить гранит, и я не могла их остановить, пока одна не оказалась в ледяном плену. Поцелуй графа был поцелуем вежливости, холодным и лёгким.

– Enchanté, Mademoiselle.

Я не сумела подавить вздох разочарования, когда парижанин отпускал мою руку и отошёл к шкафчику со встроенной решёткой для хранения вина – он всунул в ячейку закупоренную бутылку и вопросительно посмотрел на меня, крутя в руке пустую.

– Поставьте, пожалуйста, на столешницу, – едва слышно выдавила я из себя абсолютно севшим голосом. – Я всё сама уберу.

Стекло звякнуло о гранит и отдалось в моих ушах звоном тысячи колокольчиков. Ужас, я чувствовала непреодолимое желание бросится незнакомцу на шею. Именно так описывают встречу с вампиром в любовных романах. Полное отключения всех контактов с мозгом… Только мокрые ноги намертво приклеились к полу. Нет, нет, нет! Кажется, я даже замотала головой. Лоран открылся мне на территории Стэнфордского университета подле роденовских врат ада. Сейчас, если я сделаю хоть шаг в сторону графа дю Сенга, я затворю врата изнутри, навсегда… Замок, ключ, Лоран!

– Я сейчас дам вам ключ, – чуть ли не по слогам выдавливала я из себя английские слова, сообразив, что вопрос был произнесён парижанином уже по-английски. Иначе я бы ни черта не поняла.

Только граф заслонял заветный шкафчик. Я шла прямо к нему, стараясь не поднимать глаз выше идеально-отутюженной белой рубашки.

– Вы позволите?

Следовало дождаться, когда он отойдёт, и только тогда приблизиться к предательскому шкафчику, но я не могла остановиться и коснулась обнажённой рукой шёлковой ткани рукава рубахи графа. Парижанин не шелохнулся, и я тоже замерла с вытянутой рукой, не смея прервать соприкосновение. Наверное, это не продлилось больше мгновение. Извинившись, граф вежливо отступил в сторону. Его забавляла моя растерянность. «Дура, – злилась я на себя. – Китти, он играет с тобой, словно с котёнком. Меня зовут Кэтрин, Кэтрин…»

– Имя Кэтрин совсем не подходит тебе.

Я чуть не выронила ключи, которые успела достать из шкафчика, так близко прозвучал голос вампира. Зачем только я подумала про котёнка. Теперь бы собраться и протянуть ему ключи.

– Положи их на стол, – усмехнулся вампир. – Тебе ведь не нравится, когда американцы обращаются к тебе Катья…

Когда я наконец обернулась, граф всё так же опирался на кухонный островок. Он не приближался ко мне, просто говорил очень громко, не боясь потревожить сон Лорана.

– Раньше полуночи он всё равно не проснётся, – ответил на мои мысли граф. – Это серьёзнее, чем ты можешь себе представить. Иначе меня бы здесь не было. Ты можешь не спрашивать о причинах его болезни, я не раскрываю чужих секретов. Лорану решать, что именно ты достойна узнать.

Я кивнула, мысленно поблагодарив графа за использование слова «достойна». Мне только что достаточно вежливо, совсем по-французски, указали на моё место. Однако в сложившейся ситуации моё место меня более чем устраивало, а вот больше трёх часов в обществе парижского гостя – нет. Только гость продолжал улыбаться, а я под его взглядом – чувствовать озноб.

– Я прикрою окна, – сказал граф. – А ты высуши наконец волосы и возвращайся ко мне.

Парижанин растянул последний звук на французский манер, и я понадеялась, что он не заложил во фразу этой интонаций иной смысл. Возвращаться к нему не входило в мои планы. Я поспешила в спальню, пожалев, что на дверях отсутствуют замки, хотя какие засовы способны остановить вампира? Сердце бешено колотилось, и я чуть не отпрянула от зеркала, увидев свой бешеный, совершенно пьяный взгляд, и ещё… Мой шарф был полностью размотан и свободно лежал на плечах, выставляя на обозрение самую лакомую часть шеи. Я не сумела вспомнить, когда развязала шарф. И если это сделали пальцы графа, то что удержало его от укуса, и как теперь появиться в гостиной без трясущихся коленок?

Дождаться бы пробуждения Лорана здесь! Но граф не поймёт трёхчасового промедления. Клиф, он собирался в гости. Уже темно, так где же этот чёртов байкер! Я бросилась к тумбочке, но телефон остался на кухне. Пришлось шмыгнуть носом, но не от слёз, а холода. Если графа так заботит моё завтрашнее состояние, то, быть может, у него нет и в мыслях кусаться?

Руки так тряслись, что я чуть не сломала ноготь, когда открывала ящик, где лежал фен, а потом лишь с третьего раза попала штепселем в розетку. Горячий воздух обжигал, но я специально поставила максимальную температуру, чтобы быстрее высушить волосы, постоянно оборачиваясь на дверь. В итоге пара волосинок попала в мотор, и запахло гарью. Чёрт! Я выдернула шнур и бросила фен в открытый ящик. Не найдя расчёски, пригладила волосы пальцами и завязала шарф аж на два узла, решив, что возня с узлом позволит если не взять ситуацию под контроль, то хотя бы закричать, а не молча упасть в смертоносные объятья француза.

Гостиная оказалась пустой, но зато во дворе горели фонари. Граф дожидался меня на улице, ведь ему-то свет был не к чему. Я замерла на пороге, чтобы справиться к подкатившим к горлу комом стыда. Парижанин, воспитанный на полотнах Лувра, пристально рассматривал мой неоконченный рисунок.

– Глаза… —сказал он, не повернув головы. – Они у собаки слишком грустные. Это очень плохо. Или ты писала автопортрет?

– Просто сегодня ночью я не выспалась, – прошептала я пересохшими губами, борясь с желанием закусить нижнюю губу. Я предусмотрела всё, но мольберт напрочь вылетел из головы. Первое впечатление, похоже, непоправимо испорчено.

– Вчера ночью, ты хотела сказать, – граф продолжал стоять ко мне спиной. – Сегодняшней ночью ты ещё не спала. Ты желаешь, чтобы я отпустил тебя прямо сейчас?

Он обернулся, наглядно продемонстрировав прикрытый бледной ладонью зевок. Я тут же машинально повторила его жест, но зевок мой вышел куда более натуральным, и на секунду меня охватила пугающая слабость. Я непременно б упала, если бы рука вампира не легла заботливо мне на талию. По телу прокатилась волна дрожи, сравнимая с первыми объятьями ледяных вод Тихого Океана.

– Выпей воды.

Нить времени ускользнула от меня. Неужели я всё же свалилась в обморок, потому что сейчас уже сидела на диване, а граф протягивал мне стакан. В тусклом свете притушенных ламп я отметила, что кожа его имеет сероватый оттенок, а губы подёрнуты синевой, словно их обвели подводкой.

– Трансатлантика в грузовом отсеке – это не бизнес-класс, – скривил губы граф, и в то же мгновение я ощутила в своих руках ледяной стакан. Граф вновь возвышался надо мной скалой, будто и не наклонялся к дивану – не мог же стакан пролететь по воздуху! В воде не блестел лёд. Видно это руки графа охладили стекло настолько, что оно запотело. Я облегчённо перевела дух: то, что я не чувствовала исходящего от графа тепла, было хорошим знаком.

– Не расстраивайся, Китти. Многим великим не давались глаза. Модильяни вон так и не сумел написать глаза жены, потому что не понять её души.

– Это собака, – выдавила я из себя уже достаточно бодро. – Какая душа! Вы отвлекли меня вчера от работы звонком, и портрет ещё не окончен.

– О, прошу прощения, юная леди, – усмехнулся граф и отошёл к роялю. – Хорошо, когда есть, кого обвинить в своих неудачах, не правда ли?

– Я вас не понимаю, Ваше Сиятельство.

Я добавила великосветское обращение, потому что мне казалось, что английский в моих речах звучит слишком фамильярно, и я жалела, что не могу говорить с графом по-французски и использовать вежливую форму «vous»; впрочем, испанский с его «usted» был бы более уместен.

– Отчего бы тебе действительно не освежить в памяти французский? – сказал граф, поднимая крышку рояля.

– Я его забыла полностью, – ответила я правду и покраснела. – Лоран не пожелал освежить мою память. И, признаться, я вообще не слышала, чтобы он говорил с кем-то по-французски.

Я опустила глаза, не смея словами описать общение хозяина с нотными листами. С ними он ругался изысканным французским языком. Граф промолчал, присел к роялю и умело тронул клавиши, а я не могла совладать с пальцами, мёртвым кольцом обвившими стекло. Я боялась, что стакан треснет и поранит руку, но тело продолжало жить отдельной от моего сознания жизнью.

– Узнаешь мелодию?

Я не слышала, что граф играл, а видела лишь его бледное лицо. Каштановые бакенбарды смотрелись инородной печатью прошлого, которое вампиру было не суждено скинуть. Волосы лёгкой волной спускались на плечи, едва касаясь их, словно он не мог целый год найти время для посещения цирюльника. На Лоране удлинённое каре смотрелось по хипповски небрежно, а графу не помешало бы прилизать отросшие волосы гелем. В неровном свете настенных светильников парижанин стал выглядеть чуть старше. Возможно, Лоран похож на мать, и граф действительно приходится ему отцом. Лицо гостя избороздили то ли тени, то ли морщины. Хотелось подойти и смазать их, словно след сажи. Встать и подойти… Я поднялась с дивана и осторожно ступила на ковёр, ощутив босыми ступнями ласковое покалывание ворсинок. На пути к графу меня задержал рояль, в который я со всей дури влепилась животом. Я так и не разжала пальцы, стакан будто прилип к коже, но я спокойно подняла левую руку к узлу шарфа.

– Красивые ирисы, – сказал граф, прервав игру, и моя рука тут же скользнула по груди вниз и ощутимо ударилась о рояль. – Посмотри работы лорда Лэндсира. Он писал портреты собак, как писали в то время людей, раскрывая антуражем характер. Он обожал ньюфаундлендов. Он изображал их за работой. Странно, согласись, и непонятно: животное, презрев природный страх, спасает чуждую себе особь…

Хорошо, если вопрос риторический, но граф мог намекать на терапию Лорана. Я нашла в себе силы вернуться к дивану и сумела наконец отлепить от пальцев стакан.

– Ты не ответила на мой вопрос, юная леди, – повторил граф с заметным раздражениям, и я чуть не опрокинула стакан, опуская его на журнальный столик.

Обернувшись, я наткнулась на ледяной взгляд вампира. По спине побежала такая же ледяная капля пота.

– Собаки любят людей, – озвучила я запоздалый ответ, стараясь незаметно вытереть о сарафан вспотевшие руки.

– А, может, дело в том, что кому-то приятно думать, что тот, кто вынужденно подчинён твоей воле, на самом деле испытывает к тебе любовь. Или наоборот, тот кто подчинён, верит в хозяйскую любовь?

У меня даже для себя не было ответа на данный вопрос. Пусть сам спросит Лорана, почему тот лечит меня.

– Почему ты решила рисовать хаски? – граф будто бы сменил тему.

– Они мне нравятся, – ответила я как можно проще.

– Ты хотела бы завести себе такого друга? – продолжал допрашивать граф.

– Какое значение имеют сейчас мои желания, ведь Лоран не может держать в доме собаку, ведь вы…

– Мы спокойно уживаемся со всеми представителями живой природы. Просто собака – это ответственность.

– Ответственность? А змеи? Их ведь тоже надо кормить.

– Причём тут кормить? Ты ведь читала «Маленького принца» даже на языке оригинала и помнишь строки моего великого тёзки: мы в ответе за тех, кого приручили. Собака, не в пример змеям, привязывается к тебе, а ты, увы, не можешь ответить взаимностью, потому что забыл или же никогда и не знал, что значит – любить. Так ты ответишь на мой вопрос?

Я недоуменно посмотрела на графа, который неожиданно вернулся к прерванной мелодии.

– Ну, Китти, напряги память… Скажи, что я играю? И если ответишь – «Марсельезу», я разозлюсь.

Граф усмехнулся, но в этот раз, похоже, по-доброму, если такое вообще можно сказать про вампира.

– Oh! je voudrais tant que tu te souviennes, – начал напевать граф. – Des jours heureux où nous étions amis… Подпевай же!

– Простите, но, во-первых, я не помню слова Превера, а, во-вторых, совсем не умею петь…

– Да и я не Ив Монтан, – усмехнулся граф, и без его подсказки я бы не вспомнила знаменитого исполнителя. – Я не прошу тебя петь голосом Эдит Пиаф, хотя если так тебе будет легче, можешь, на её манер, исполнить английский вариант, я подскажу слова…

– Не мучьте меня, Ваше Сиятельство, прошу вас, – взмолилась я, почувствовав, как защипало глаза. – Я жутко говорю по-французски, а стихи Превера читала последний раз в пятнадцать лет. Я и помню-то только: Les feuilles mortes se ramassent à la pelle. Tu vois, je nʼai pas oublié…

– Я действительно вижу, что ты ничего не забыла, – прервал меня насмешливо граф, но мне некогда было обижаться. Я пела и пыталась понять, как слова о ледяной ночи и расставании возлюбленных вылетают из моего несчастного рта, не в состоянии отвести взгляда от серых глаз. Лёгкое покалывание в висках перешло в нестерпимую боль. Я схватилась за голову и вжала лоб в ледяной корпус рояля.

– Ты думаешь, что так легко забыть, что было всего каких-то десять лет назад? – Усмешка быстро сменилась злобой. – Нет, юная леди, забыть ничего невозможно, но очень легко просто не вспоминать…

Ледяная ночь, расставание возлюбленных, только не хватало морской волны… Граф нагло копался в моей голове. Или же мысли о прощании с Клифом лежали на поверхности. И какого чёрта я полезла сегодня на «Чёртову гору»!

– Ты кого-то ждёшь? – спросил граф, остановив мелодию, и я сумела поднять голову. Боль уходила, убегала прочь океанской волной, оставив на глазах лишь пену слёз.

– Друг Лорана обещал заглянуть к полуночи, – соврала я, чувствуя, что краснею. – Я действительно немного страшилась пробуждения вашего сына.