Текст книги "Ночная духота (СИ)"

Автор книги: Zella

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

– Ты прав и не прав, – сказала я, уже более расслабленно устраиваясь в пассажирском кресле, чувствуя на губах сладкий привкус дежавю.

Мы много и о многом говорили на заднем сиденье белой «Тойоты». Он распахнул для меня врата в американскую культуру. Каким же классным он был проводником!

– Ты не можешь оценивать конфету по обёртке. Наши ребята, тот же Майк, не занимались принятыми здесь перепевками. Их творчество намного самобытнее вашего подражания кумирам с Туманного Альбиона.

Я ждала реакции, но той не последовала, и я не знала, стоит ли вообще продолжать монолог. Все слова были давно сказаны и просто не приняты его ревниво-патриотичной американской натурой. Но тут Клиф заговорил и будто выплёвывал каждое слово мне в лицо.

– Можешь не продолжать, – подтвердил он мои мысли. – Я прекрасно помню продолжение фразы: придавая слишком много значения музыкальному наполнению композиции, мы отодвигаем на второй план смысл текста, потому что большинство всё равно пропускает его мимо ушей. Не стоит повторять, что наши песни малосодержательны, а порой и просто бессмысленны.

– Отчего ты злишься, Клиф?! Мы же не будем перевирать факты и называть чёрное белым? Даже ваши исследователи рока это говорят, ты ведь заставил меня прослушать онлайн курс. Или тебя раздражает то, что русский рок до сих пор мне ближе, чем английский? Мне вообще по барабану любой рок, а «Зоопарк» я стала слушать из-за тебя, потому что ты попросил для ознакомления что-то русское…

– Вот именно, а ты подсунула мне испорченного Дэвида Боуи!

Он ударил по рулю с такой силой, что сработал клаксон. Резкий звук подействовал на него отрезвляюще, и он даже сбавил скорость. Я улыбнулась и расслабилась окончательно – он был прежним, не ужасно далёким, каким я видела его ещё три дня назад на кухне рядом с Лораном.

– Когда-нибудь ты поймёшь наши песни.

Я не стала спорить. Я погрузилась в нирвану забытых воспоминаний. Такой же тёплый августовский вечер. Джаз в парке. Тихий разговор.

– Русский джаз, – говорила я тогда, казалось, живому парню, – сколько бы наши музыканты не старались, не дотягивает до задрипанного кабачка в Сан-Франциско, потому что до недавнего времени наши культуры не особо соприкасались.

Зато в тот миг соприкасались наши тела, что давало полную уверенность в безнаказанности моих слов.

– Всё, что было под рукой у наших ребят, – записи, причём полученные незаконным путём, переписанные на рентгеновские снимки. Не все могли прослушивать их дома, приходилось в гостях быстро подбирать аккорды на акустике. Переигрывая чужую музыку, они учились у вас. Почему ты ставишь это им в вину? Будто вы не делали то же самое с афро-американским ритм-блюзом?

Ни тогда, ни сейчас Клиф ничего не ответил. Мы застряли в правом ряду. Он, любитель скорости, вёл машину черепашьим шагом. Наверное, чтобы не мешать плавному течению моих мыслей.

– Логично, что у вас на первом месте музыка, потому что у вас были все условия для её создания, – говорила я давным-давно в парке, забираясь под кожаную куртку Клифа. – А наши записывали свои песни в комнате, играли в клубах с одной колонкой, боясь что в любую минуту появятся ребята из органов. Какие тут виртуозные исполнения – русские рокеры изначально создавали песни, которые можно было сыграть в подъезде на акустике, поэтому и ставили превыше музыки смысл текста. Хотя, к чему скрывать, на первых порах они просто переводили ваши песни, потому что большинство слушателей, не зная английского, могли понять лишь название. Впрочем, на танцах, кто вслушивается в слова…

– Послушай, – неожиданно перебил меня Клиф. – Давай договоримся: ты при мне больше не слушаешь «Зоопарк». Так будет лучше для нас обоих.

– При тебе? А разве…

Он не дал мне закончить фразу, опередив вопрос:

– Завтра я хотел поучаствовать в ночных внедорожных гонках в горах, но если ты хочешь…

– Нет, нет, я всё равно буду спать. Надеюсь днём порисовать. А в пятницу… Знаешь, Лоран не хочет, чтобы ты видел его таким. Подожди до субботы. Вдруг он ещё не совсем придёт в себя.

– Но ведь он придёт в себя лишь в полночь, – со странной настойчивостью продолжал Клиф, будто уговаривал меня на свидание. – А до этого…

– Клиф, я не страдаю от одиночества. К тому же, у меня есть визитка.

Зачем я это сказала? Он даже побледнел. Или мне просто хотелось в это поверить, когда на мёртвое лицо упал отсвет приборной доски.

– Ты позвонишь ему?

– А отчего бы и нет? Ты ведь сам дал мне телефон, а я… Я, честно говоря, сыта вашей идиллией с Лораном, мне тоже хочется…

Я замолчала и отвернулась. Нет, я не должна с ним об этом говорить. Не должна. Он и так всё знает. Тогда в парке я впервые позволила себе критику его музыки. Он ушёл, не прощаясь, и я приняла его уход за прощание без лишних эмоций. Нет, эмоции были, но он не мог ударить женщину, даже защищая свою правду. Я проплакала всю ночь и весь день, кляня всех советских рокеров за то, что потеряла своего первого и единственного нормального бойфренда. Чего я желала доказать, ведь мне было плевать на весь рок вместе взятый, если его играл не Клиф. Я, наверное, просто хотела показаться умной. И он был не дурак, простил мне дурость и встретил после вечерних лекций.

Смерть не лишила его природного такта, и Клиф не произнёс и слова, пока не припарковал машину на крытой парковке.

– Выходи.

И вышел сам, хлопнув дверью. Хотелось верить, что Клиф не обиделся, а просто сдерживает обещание не касаться меня, потому и не подаёт руки. Но дверцу мог бы открыть вместо того, чтобы стоять в отдалении, засунув руки в карманы. Может, он наконец повзрослел и приноровился к реалиям нового мира? Сейчас попросит, чтобы я заплатила за кофе.

– Хочешь кофе? – спросил он уже на улице под ярким фонарём, забирая одеяло.

– Я предпочту пиво. Мне хочется выспаться. Я устала от безделья.

– Ты уже закончила писать рассказ?

Он решил поиздеваться. Знает же прекрасно, где и когда я поставила в файле точку.

– Я пишу медленно, потому что… Я пишу его по-русски.

– Зачем?

– Так велел Лоран.

– Лоран? Он тебе ещё будет указывать, что и как писать? – Клиф чуть ли не подпрыгнул от злости.

– Лоран мой хозяин, и я не смею его ослушаться, – бросила я с вызовом и увидела, как Клиф сжал губы, а потом вдруг протянул руку, и я тут же против воли вложила в неё мокрую ладонь.

– Ты же обещал, – простонала я, ощущая разливающееся по телу тепло.

– А что, ты хочешь замёрзнуть? – усмехнулся Клиф, и я внутренне сжалась, поняв, что сердце бьётся ровнёхонько, как у космонавта. – Я совсем не хочу потерять тебя в толпе и вообще… Я хочу с тобой потанцевать, как в старые добрые времена… – передразнил он мою недавнюю фразу. – Разве можно смотреть на танцующих людей и сидеть на месте? К тому же, когда ты танцевала последний раз?

Я прикрыла глаза, чтобы не видеть чёртиков, промелькнувших в его тёмных глазах. Конечно, последний раз я танцевала с ним. Вообще после него у меня никого не было, а с ним я провела целых два счастливых года.

– Отдаться музыке, почувствовать её энергетику, позволить звукам вытеснить из головы все ненужные мысли…

Он шептал всё это, как заклинание, увлекая меня всё дальше и дальше по запруженной народом улице, туда где гремели удары чужих сердец. И в этом шуме мне мерещилось его живое сердце. Я позабыла все страхи и проблемы, словно стала трубкой патефона, в которой жили лишь альты и басы, биты и аккорды. Голова кружилась, но ночного ветра я не чувствовала, таким теплом веяло от Клифа, когда я на миг касалась его груди, локтя, колена. Пустота в голове сохранилась до самого дома, где я отчего-то слишком долго не могла попасть ключом в замочную скважину, будто мозг был задурманен марихуаной, хотя в парке я специально пряталась от сладковатого запаха. Неужели на меня так подействовал стакан пива? А, может, мне просто хотелось подольше постоять рядом с Клифом, или это хотелось ему… Я обернулась, но он смотрел не на меня, а в тёмное небо, прорезанного отсветом натыканных вдоль дорожки фонариков.

– Клиф, – протянула я, вдруг решив поблагодарить его за вечер, но вместо этого против воли выпалила: – Покорми, пожалуйста, змей, а то я…

Дверь наконец поддалась, и я вбежала на кухню, на ходу распахнув гаражную дверь, боясь отказа.

– Мыши в холодильнике. Ну, пожалуйста…

– Я думал, ты перестала их бояться. Они ж не ядовитые.

– Они противные – скользкие и холодные.

– Прямо как мы…

О, нет, хотелось сказать, вы не такие, вы тёплые, когда обнимаете живых… Клиф тут же раскинул руки, и я, не задумываясь и минуты, прильнула к его груди.

– Спасибо за вечер, – прошептал он мне в ухо, едва касаясь мочки тёплыми губами.

Я отстранилась или же меня оттолкнули. Не важно. Главное, я не успела испугаться. Клиф меньше минуты пробыл в гараже, затем взял шлем и затворил за собой дверь. Будто был, а будто и не было его. Я даже не успела пожелать ему удачи на завтрашних гонках. Впрочем, какая удача! Он никогда не выигрывал, чтобы не выдать своей природы.

========== Глава 6 ==========

За год, проведённый в доме Лорана, я сумела развить в себе силу предчувствия и погасить излишнее любопытство. Наутро я проснулась с полной уверенностью, что нынче со мной что-то случится – всё что угодно: например, нечаянно поскользнусь на плитке и сломаю ногу. Пробираясь на кухню, я вымеряла каждый шаг, словно пьяный, который из последних сил старается выглядеть трезвым. Сегодня я могла без опаски поднять жалюзи и разрушить привычный полумрак. Яркое калифорнийское солнце ударило в глаза, и пришлось на ощупь отыскивать кофеварку. Голова вновь не болела, хотя я ожидала проснуться с привычной мигренью, ведь ночью с моим мозгом изрядно поиграли. Ещё я боялась возвращения Клифа в мои сны. После расставания я всякую ночь просыпалась с ужасным криком, чувствуя кожей острые клыки. Чудом терапия не дала сбоя – я не видела ничего, кроме привычной темноты.

Лоран отнял у меня способность видеть сны, заменив сон временной смертью. Именно так, по его словам, спят вампиры. Подобно вязкой чёрной пустоте смертельный сон затягивает жертву в свою трясину. С каждым мгновением всё сильнее и сильнее, чтобы никогда не выпустить из когтистых объятий, и уходит так же неожиданно, как и начинается. Я просыпалась ровно в полдень без всякого будильника, где-то на подсознательном уровне чувствуя зябкую временную грань между миром мёртвых и живых, о которой говорили друиды. Я была уверена, что если останусь с закрытыми глазами хотя бы на несколько минут дольше, больше никогда их не открою. Лоран шутил, что я слишком много знаю про суеверия и ничего про свою болезнь.

Я действительно не знала, что происходит с моей головой, но радовалась непривычно-прекрасному самочувствию. Я проснулась довольно рано, потому могла украсть у августовской жары пару часов. Если поставить мольберт во дворе, можно работать и в пятницу, когда придут уборщицы. Оставалось сделать выбор между акриловыми красками и масляной пастелью, и, конечно же, победила последняя. Когда ещё выпадет возможность писать на улице при свете дня, да и пользоваться скипидаром внутри дома мне никто не позволит. Что ж, своим дурацким пари Лоран сделал мне неожиданный подарок, и грех им не воспользоваться. Вместо кофе я заварила чай с жасмином и намазала тост арахисовым маслом, пожалев, что нет варенья, чтобы сделать знаменитый Peanut butter and jelly sandwich. Надо жевать то, что есть. Прохлада в саду улетучивалась, а я обязана была не только начать, но и завершить картину до пробуждения хозяина.

Как же давно я не рисовала для души. Вместе с Лораном мы настроили для меня грандиозных творческих планов. По истечении года я даже не заполнила альбом карандашными набросками. Единственный хороший рисунок так и не нашёл воплощения в красках. Лоран позировал с любимой змеёй и в конце швырнул её мне на шею. Я даже не смогла закричать. Он извинился, забрал змею и оставил меня рыдать в одиночестве, продемонстрировав идиотский способ излечения от боязни змей! Если раньше я просто с закрытыми глазами опускала в террариум корм, то теперь меня охватывала физическая дрожь при одной ещё только мысли, что этих тварей следует покормить.

Никаких больше змей! Я нарисую хаски. С фотографии, которую сделала вчера на океане. Их полюбили за прекрасные шубы. Только никто из калифорнийцев, кажется, не задумывается, что место таким собакам в снегах Аляски, но никак не на раскалённом песке калифорнийских пляжей. Хотя, что скрывать, если бы вампиры могли держать дома собак, я попросила бы Лорана завести именно хаски. Прикрепив к мольберту распечатку, я принялась за работу, удивляясь, что даже после такого длительного безделья руки продолжают слушаться, а я боялась, что выйдет детский рисунок. Собака проявлялась на холсте, словно выходила из тумана, медленно, но верно. Через два часа я взялась за скипидар, но звонок в дверь заставил отложить кисть.

Я никого не ждала. В тонкой майке, не оставлявшей разбега для фантазии, и шортах, соперничавших в длине с трусами, было совестно встречать даже почтальона. Обтерев руки тряпкой, я забежала в дом и осторожно разъединила пальцами деревяшки жалюзи. На улице действительно стояла почтовая машина. Почтальон позвонил ещё раз, и пока я натягивала вчерашнюю кофту, принялся заполнять бланк извещения.

– Я думал, что никого нет дома, – принялся извиняться индус в тюрбане, когда я наконец распахнула дверь.

Он протянул заказное письмо из Парижа и попросил поставить электронную подпись в почтовом аппарате. Конверт до журнального столика, где Лорану сподручней будет его найти, я не сумела добросить и пришлось поднимать письмо с пола. Только тогда взгляд случайно упал на графу получателя: в ней стояло моё имя.

Неожиданные письма от неожиданных отправителей никогда не несут в себе ничего хорошего. Если сказать, что меня охватило плохое предчувствие – это значит не сказать ничего. У меня затряслись руки, и пальцы отказались подцеплять отрывную полоску. Я положила письмо на диван и направилась к раковине, надеясь, что звук льющейся воды хоть немного успокоит нервы. Я даже отхлебнула остывший чай. На кружке красовались магические слова: «Не заставляй меня считать до трёх». И всё же я сосчитала даже до пяти и наконец смогла открыть конверт, чтобы извлечь аккуратный листок с вензелем. Бумага источала одурманивающий хвойный аромат, от которого потемнело в глазах. Пришлось даже присесть на диван, и лишь спустя пять минут слова перестали расплываться. В письме, изысканно написанном от руки, английским языком сообщалось, что отец Лорана прилетает завтра в Сан-Франциско, где я должна его встретить.

Неожиданно зазвонил телефон. Я бросилась в спальню, продолжая сжимать листок в руке. Голова оставалась в дурмане, и я чуть не выронила телефон. Номер звонящего я не признала, потому выдала традиционное приветствие: «Hello, this is Catrin». Мог звонить кто угодно. Кто угодно, но не отец же Лорана! Ноги подкосились, и я рухнула на кровать, до боли в пальцах стиснув корпус телефона. Не знаю, вскрикнула ли я или кровать скрипнула слишком громко, но граф поинтересовался, в порядке ли я. Как истинная американка, я тут же ответила, что у меня всё отлично, не заикнувшись о жутком аромате письма. К моему счастью, вампиры не в состоянии угадывать мысли людей по телефону.

Я прикрыла глаза, чтобы вновь погрузиться в спасительную темноту. В кофте было слишком тепло, и майка прилипла к спине.

– Надеюсь, мой сын предупредил тебя, что небезопасно будить его раньше пятницы.

– Ага.

В горле пересохло, и я была способна выдать лишь стандартное междометие, надеясь, что звонящий не сочтёт его за неуважение.

– Не потеряй ключ от гроба.

– Я никогда его не теряла, – я с трудом отыскала голос, когда поняла, что тишина слишком затянулась.

– Я говорю о ключе от моего гроба.

– Ключе?

Не дожидаясь ответа графа, я ринулась в гостиную и принялась трясти конверт. На диван выпал небольшой ключ. Маленький и плоский он застрял в углу конверта.

– Я рад, что позвонил, – послышался из трубки смешок графа дю Сенга.

Как хорошо, что мы говорили по телефону, потому что я не смогла удержаться от мысленного комментария, что можно было повесить ключ на цепочку или хотя бы завернуть в салфетку.

– Мой самолёт через пару часов. Я хочу быть рядом, когда Лоран проснётся. На всякий случай.

– Лоран не предупредил о вашем приезде.

– Он о нём ничего не знает.

– Он успел вам позвонить? – задала я вопрос, забыв про непозволительность любопытства в общении с вампирами. Голос графа походил на голос Лорана. Такой же мягкий и бархатистый, располагающий к беседе. Повисло молчание, и я уже приготовилась извиниться за вопрос.

– Кровная связь существует только в фильмах о вампирах, – ответил граф с прежним смешком. – Мне позвонили благожелатели. Надеюсь, мой сын не очень напугал тебя?

– Не беспокойтесь.

Граф не ждал от меня излияний. Прошлый раз он был подле сына, потому прекрасно знает, что я увидела. Человек не в силах вынести подобного зрелища. Вампир не станет спрашивать из вежливости. Ему важно знать, насколько тяжело оказалось отравление сына.

– Лоран позаботился о том, чтобы мне не было страшно, – уточнила я, гоня прочь образ зелёного монстра.

– Обещаю позаботиться о тебе, когда Лоран проснётся.

Это было сказано без сарказма, и майка прилипла уже и к груди. Лоран дал себе срок до пятницы, и в пятницу я рассчитывала узреть хозяина абсолютно здоровым. Что же имеет в виду граф? Лучше не строить никаких предположений, а просто порадоваться, что не придётся самой открывать белый гроб.

– Спасибо, – сказала я не из вежливости, а от чистого сердца.

– Не стоит благодарить заранее. Я принимаю благодарности лишь за выполненные дела.

У меня промокли даже шорты. Короткие фразы графа были слишком многозначны. Или моё воображение от хвойного запаха разыгралось не на шутку. Надеюсь, старый вампир не скрывает так вонь разложения…

– Я поблагодарю вас в субботу, – ответила я, как можно спокойнее, понимая, что потрачу до субботы все нервы. – Я встречу вас завтра и не потеряю ключ. Не беспокойтесь.

О чем может беспокоиться вампир, зная, что не один из слуг никогда не ослушается своего господина? Завтра ровно в пять вечера, даже помирая от какой-нибудь страшной болезни, я буду принимать его гроб в международном аэропорту Сан-Франциско. Я знаю, как это делается, потому что уже встречала Лорана из поездок. Завтра, в мой последний свободный день… Я рухнула на диван, прижимая к часто вздымающейся груди выключенный телефон, не находя сил подняться.

Лоран упомянул в подвале отца, но я не заострила на факте существования ещё одного дю Сенга никакого внимания, потому что была слишком напугана видом хозяина. Кто мог предположить, что граф свалится нам на голову, как снег в августовскую жару. Я боялась за нас обоих. Меня страшила благодарность, которую старый граф мог от меня потребовать, и мне было страшно за здоровье Лорана. Из-за пустяковой аллергии отец не сорвался бы пулей из Парижа. Остаётся надеяться, что это просто подстраховка или старческий маразм. В любом случае перспектива нахождение под одной крышей с двумя монстрами меня совершенно не радовала. У Клифа слишком худая спина, чтобы за ней спрятаться, да и уверенности в том, что байкер решит встать на мою защиту, не было. Впрочем, уверенности в том, что у него даже при желании хватит силы меня защитить, было ещё меньше. Но чего я собственно боюсь, ведь не станет же отец убивать служанку сына, у них ведь так не принято…

Следовало успокоиться и переодеться. Только полный шкаф поразил меня своей пустотой. Не могу же я появиться перед престарелым французским графом в шортах. Европейцы встречают по одёжке. Это у нас в деревне можно ходить в вылинявшей майке, и никто не заметит. Мне необходимо длинное платье хотя бы для первого вечера, который нам предстоит коротать вдвоём. А вот когда отец с сыном займутся друг другом после долгой разлуки, я смогу вернуться к хипповским нарядам, в которые обрядил меня Клиф. Хотя, что такое «долгая разлука» по понятиям вампиров?

Я положила ключ и письмо в рюкзак, решив, что потом постираю его с каким-нибудь ароматизатором, нейтрализующим терпкие запахи. До вечера я управлюсь с шоппингом, вкусно поужинаю и даже посмотрю что-нибудь в кино. Быть может, найду ещё какую-нибудь похожую на себя актрису. Столько раз на улице мне говорили про сходство с Гвинет Пелтроу. Клиф тоже считал, что я не выгляжу русской. Что он может знать про русских! Я такая же, как половина девчонок Питера.

Женщине с расшатанными нервами противопоказаны магазины, особенно в период распродаж. С июля фирмы пытаются втюхать покупателю сентябрьскую коллекцию, сбывая летнюю одежду за гроши, и вот уже пять лет весь август, в настоящее калифорнийское пекло, я радую себя обновками – и сейчас тоже не смогла пройти мимо любимых брендов, напрочь позабыв, зачем пришла в торговый центр. Правда, я опомнилась, когда сумма перевалила за триста баксов, а я так и не купила платья.

Весь год я тратила свои прежние накопления. Лоран исправно каждые две недели переводил мне на счёт сумму прежней зарплаты, но я боялась прикасаться к вампирским деньгам. Максим Горький прав: за всё, что мы берём, мы платим трудом, а иногда жизнью. Я ничего не делала для Лорана, чтобы заслужить зарплату. Тратя собственные деньги, я создавала мираж независимости, чтобы не сойти с ума от сознания полной зависимости от хозяина. Лоран в шутку называл нас семьёй, но в любой шутке слишком много правды, а становиться полностью его собственностью не хотелось. И тем более – его отца. С Лораном в отношениях всё было предельно просто: добрый доктор и бесправный пациент. А вот завоевать расположение второго француза мне ещё предстояло. Бросив девчачьи шмотки в машину, я отправилась на поиски чего-нибудь консервативного, но с изюминкой. Выбор пал на строгий бардовый макси-сарафан, с которым великолепно будет смотреться расписанный мной ирисами шелковый шарф. Я буду выглядеть совсем по-французски.

Удовлетворение покупками сменилось удовлетворением едой, и я стала намного меньше переживать по поводу предстоящей встречи с отцом Лорана. Впрочем, мысли о нём разбавились мечтами о вечернем платье кремового цвета. Я и не думала покупать его, ведь в нашей деревне даже не было быка, которого я могла в нём очаровать. Ну не Клифа же пугать и уж точно не мальчика из Питера, визитку которого он мне нагло вручил. Впрочем, я никого никогда не соблазняла и растеряла за ненадобностью даже все врождённые женские способности.

Так что ни к чему мне платье, тем более такое, в котором покоряла мужские сердца маленькая княгиня! Я уже мало помнила сюжет «Войны и Мира», но вот модный в то время псевдогреческий стиль почему-то врезался в память, как и тот факт, что великосветские модницы из чувства патриотизма решили отказаться от французских нарядов и французского языка – правда, на то, чтобы выучить русский, времени у них особо не было. Я же уже год безуспешно вспоминала французский… Однако платье я купила не из чувства патриотизма непонятно к какой стране, а потому что ко мне подошла продавщица, и я приняла это как знак. Я взяла его, даже не примерив. «Сегодня мне можно, – пищал один мой внутренний голос на вопрос второго, взывавшего к ответу за бесполезную трату приличной суммы, – потому что с завтрашнего вечера у меня начинается весёлая ночная жизнь в стиле…» Сегодня я ещё не могла ответить на этот вопрос. Ответ придёт завтра, когда с гор спустится чёрная калифорнийская ночь.

Вечерний воздух был до безобразия душен и тяжёл, и я по глупости позволила себе после кинотеатра охлаждённый кофе, который запрятал сон в самый дальний закоулок мозга, выпустив на волю опасные мысли о том, что в мировой традиции пятница неспроста считается несчастливым днём. В этот день Бог выгнал Адама и Еву из рая, разрушился храм Соломона и был распят Христос, хотя в античной культуре пятницу считали днём любви, а в фольклорной традиции она стала самым удачным днём для встречи с нечистью.

Я подскочила от звонка будильника и потянулась к телефону, чтобы выключить сигнал. За этот год я совершенно перестала следить за календарём, потому что в моей жизни исчезло понятие будней и выходных. И вот сейчас я поняла, что сегодня не просто пятница, но ещё и тринадцатое число. Нет, я совершенно не суеверна, хотя понимаю, что раз существуют вампиры, то могут существовать и оборотни, и русалки, и черти – последним, впрочем, до нас, людей, нет дела, потому что мы и так прекрасно портим себе жизнь собственными руками, а нечисть до нас доберётся в любой день, если пожелает. Просто я вспомнила, что значит число тринадцать в египетской мифологии, и потому осталась сидеть на кровати, завернувшись в простынь, словно та могла защитить меня от убийственных мыслей.

Египтяне делили жизнь, как день и ночь, на двенадцать циклов, и тринадцатым как раз была смерть. Однако для древних жителей долины Нила смерть не считалась разложением, а наоборот виделась возрождением к новой жизни, потому что земная жизнь – всего лишь мгновение, а загробная – вечность. Нет, надо отогнать подобные мысли горячим душем и перестать проецировать на себя весь мировой фольклор. Хватает того, что моим возрождением занимается Лоран. Ну какое дело графу дю Сенгу может быть до очередной служанки сына, которых у того за несколько веков перебывало сотни.

Струи горячей воды охладили мысли, когда те готовы были взорвать мне голову. Я провела рукой по запотевшему зеркалу и взглянула на краснокожее отражение. Вот именно – я передам графа сыну и примусь за обещанный Клифу рассказ, в основу которого собиралась положить древнюю индейскую легенду. По дороге в аэропорт я сумею мысленно перенестись из страны пирамид обратно на землю койота и орла. И писать стану по-английски, потому что если кому-то и есть дело до моей писанины, то только Клифу, а если Лоран вдруг вспомнит про рассказ, я переведу написанное на русский.

Эта легенда попалась мне совершенно случайно, когда я перерывала документы девятнадцатого века для университетского проекта о культуре индейцев. Во времена, когда нога человека ещё не ступила на землю Калифорнии, безраздельно властвовали две стихии – добро и зло. Они вели бесконечные войны, и однажды добрый дух одолел злого. В то время вся земля, за исключением двух островов, была покрыта водой. На одном из них жил Койот, единственное живое существо в здешних землях. Однажды, подплывая к острову, он увидел плывущее по воде перо, и очень удивился. Внезапно из-за горы появился орел, и отныне они стали жить в полном согласии друг с другом, совершая частые прогулки от одного острова к другому. Койот плыл, Орел летел рядом. И вот настал день, когда, держа совет, они решили создать индейцев. И когда те были созданы, воды отступили, и показалась сухая земля… Потому до сих пор наши края называют землёй койота и орла.

Тогда я уже встречалась с Клифом и, зная его любовь к индейской культуре, спросила пояснить для меня современные названия, приведённые в документах. В тот же вечер мы отправились на прогулку в парк, где по верованиям местных индейцев как раз зародилась жизнь. Никогда не забуду невероятный трепет, который охватил меня, когда мы стояли в темноте на высокой горе и смотрели на простирающиеся у подножия городские огни, похожие на мириады ночных светлячков. Мне захотелось прийти сюда днём, но Клиф вновь сослался на жуткую занятость, и я принялась гнать от себя не дававшую покоя мысль. Он не желает тратить на меня свободное дневное время, потому как, кроме секса, ему от меня в действительности ничего не нужно. После той ночи я решила полностью закрыть от него сердце, чтобы потом не было мучительно больно расставаться, и действительно не влюбилась. Сейчас его власть надо мной не больше обычной власти вампира над смертной. Ничего личного.

Я подошла к прикроватной тумбочке и с ужасом обнаружила, что визитка исчезла. К счастью, я тут же отыскала её на полу, но не набрала указанный номер. Смысл договариваться о встрече, когда понятия не имеешь, что будешь делать в ближайшие дни. Быть может, теперь мне действительно придётся выполнять роль служанки. Я положила визитку обратно на тумбочку и придавила лампой, чтобы не потерять. Затем нацепила короткий сарафанчик, который купила вчера, ещё раз проверила, хорошо ли отвиселся сарафан, приготовленный для встречи с графом, достала шарфик и вышла на кухню как раз в тот момент, когда в дверь позвонили мексиканки. Быстро запихнув в рот подогретую в тостере вафлю, я с горечью взглянула на мольберт и взяла рюкзачок. Меня ожидало такси. Для транспортировки гроба пришлось снять микро-автобус. В аэропорту следовало оказаться до часа-пик. Опоздание будет чревато неприятностями вселенского масштаба – кто ж знает норов старого графа…

Я так и не вернулась в парк днём, и сейчас решила, что подобная прогулка станет жирной точкой в моих отношениях с Клифом. На вершине я распрощаюсь с прошлым и с чистой совестью позвоню питерскому парню. Заодно запасусь вдохновением для рассказа, а то пока меня хватило всего на пять абзацев.

Лоран отлично заперт в гробу, ключ убран, и мексиканки слишком дорожат своей работой, чтобы что-то воровать, да и воровать тут вообще нечего – не ноты же с белого рояля! Я попросила уборщиц захлопнуть дверь, когда будут уходить, и шагнула под палящее солнце. Пришлось зажмуриться и опустить глаза, что позволило отметить аккуратно подстриженный газон и совершенно неподрезаные кусты роз – надо бы сделать «амигос» выговор, только я не смогла вспомнить, в какой день те приезжают. Вечером срежу огромный букет роз, и никто не заметит беспорядка. Впрочем, какое дело вампирам до розовых кустов. Хотя, это ведь французские вампиры, да ещё и аристократы, а у них все должно быть действительно «comme il faut» (Как надо, франц.).

========== Глава 7 ==========

Парк оправдал название «Чёртовой Горы» по полной. Нога занемела на педали тормоза. Вот уже четверть часа я крутилась на нескончаемом серпантине, как в замедленной съёмке. На узкой двуколейке приходилось держаться середины дороги, чтобы не сбить велосипедиста и прижиматься к отвесному краю, чтобы разминуться со встречной машиной. Изгибы были настолько круты, что впереди виднелось лишь бескрайнее небо, создавая пугающее ощущение полёта. Только рождённый ползать летать не может, но свернуть с серпантина, не добравшись до верха, не представлялось возможным. В глаза било солнце, и оно было страшнее дождя и темноты. Я боялась лишний раз выжать педаль газа, и настолько вывела из себя севшего на хвост лесничего, что тот даже включил мигалку. Толку-то! Я не чувствовала чужую огромную машину настолько хорошо, чтобы приблизиться к обрыву. Лесничий пошёл на слепой обгон, заставив моё бедное сердце провалиться в пятки.