Текст книги "Ночная духота (СИ)"

Автор книги: Zella

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

Я уже не думала о последних словах графа. Мысли оцепенели, как и тело, которое, не успев принять перпендикулярное положения, осталось прижатым к покачнувшемуся торшеру, а он, казалось, презрев законы физики, замер на манер Пизанской башни. Или не было вакуума, а был лишь краткий миг человеческого ужаса, за который два французских монстра успели обсудить все текущие дела… Неожиданно я отвалилась от торшера и вжалась коленями в колени графа. Это стал финальный кадр кино не для всех и первый новой ленты с Катей в главной роли.

– Отнеси портрет Лорану.

Руки парижанина прошлись по мне сухим льдом, и я чуть не выронила рамку, когда отпрыгнула от стола, вжав голову в плечи, словно заяц уши. Оцепенение спало, и сердце вновь стучало в висках тысячею барабанов. Морщась от боли, я упрямо шла по бесконечному ковру к двери, где стоял Лоран. Последний шаг я не сумела сделать, но хозяин успел подхватить меня раньше, чем я выронила фотографию. Я повисла на нём тряпичной куклой. Он схватил меня за шею и ткнул в пахнущую свежестью стирального порошка грудь… Какой противный запах, я забыла бросить в сушилку освежающие салфетки…

Рука Лорана непрерывно скользила от моей макушки по влажной шее к спине и обратно, неся с собой волны спокойствия. Сердце билось спокойнее, и я вновь непроизвольно потянулась к нему в благодарном поцелуе. Лоран успел отстраниться, и я слепо ткнулась ему в шею, ощутив противную скользкость белил. Я держала рамку крепко, будто коршун, но когда после несостоявшегося поцелуя опустила глаза, увидела лишь пустые руки.

– Сними шутовской наряд, – сказал Лоран равнодушным тоном уже по-английски. – Клиф будет здесь с минуты на минуту. Мы все идём в Монтальво слушать блюз. Я знаю, как ты устала, – Продолжительной паузой Лоран дал мне понять, что знает о просьбе освободить меня от общества графа. – Я отпущу тебя спать раньше полуночи. И я, как истинны католик, не заберу у тебя воскресенье. Ступай.

Не убирая руки с шеи, хозяин выставил меня в коридор. Сломя голову я бросилась к себе в комнату и так сильно хлопнула дверью, что задрожали стёкла. Я мечтала о душе и боялась вновь оказаться обнажённой пусть даже в пустой комнате.

– Тебе помочь?

Я лишь успела вскрикнуть от голоса графа, а потом вновь окаменела, позволяя ледяным рукам возиться с узлом передника. Он не позволил мне раздеться самостоятельно. Из-за закрытых глаз обострился слух. Я слышала шуршание брюк раньше движения рук. Граф явно присел подле меня на корточки, чтобы подцепить подол юбки. К счастью, он сумел стащить с меня всё одновременно.

– Теперь ступай в душ.

Обретя свободу, я метнулась к шкафу, схватила джинсы, футболку с длинными рукавами и трусы. Искать бюстгальтер времени не оставалось. Вновь я повернула замки на обеих дверях и вслушалась в тишину в надежде уловить удаляющиеся шаги парижанина, но не услышала и шороха. Ушёл? Остался? Я бросила охапку одежды на пол и шагнула под ледяную струи. Они всё равно были теплее рук вампира. Горячей воды я не дождалась и схватила полотенце.

Спальня пустовала. В гостиной и кухне тоже никого не оказалось. Я медленно открыла шкаф, накинула кофту, сунула ноги в балетки и простояла так ещё, наверное, с минуту, наслаждаясь эфемерным одиночеством. Но лишь я щёлкнула замком шкафа, как тут же распахнулась входная дверь. От неожиданности я даже не поблагодарила графа за галантность и подаренную минуту свободы. Моя благодарность его не интересовала, его заботил пучок, в который я стянула волосы перед душем. Игнорируя боль, я стащила резинку и распушила лохмы. Граф одобрительно кивнул и, к счастью, не подал руки.

Клиф стоял подле мотоцикла и задумчиво глядел в нашу сторону. Задумчивость в тот момент определялась медленным кручением на руке шлема. Однако стоило графу спуститься на дорожку, он тут же повесил шлем на багажник и спрятал руки в карманы, на жуткий американский манер безобразно оттопырив джинсу. Вчерашний шарм сменился мятой чёрная футболкой и замшевой курткой с драной, на индейский манер, бахромой. Лоран на этот раз выглядел подстать дружку – в потёртых рваных джинсах и сером растянутом свитере. Сомнений не было – раз папу не удалось уложить спать, его следует доконать американским шармом.

Оба выстукивали кроссовками нетерпеливый такт. До моего появления граф явно успел отчитать их или хотя бы наградить тем взглядом, которым встретил меня. Что ж, со своим парижским вкусом нечего соваться к нам на Дикий Запад… Нет, в тот момент я эту фразу не подумала, ощущая спиной холод французского айсберга. Лоран подарил мне желанное спокойствие, и я не смела нарушать его хрупкое равновесие игрой с графом. Оставшиеся до воскресенья часы я буду послушной куклой. Благо Клиф сдержал обещание и позаботился о культурной программе графа на первый вечер. Я даже не ожидала! Однако моё благополучие всецело зависело от благосклонности этого поистине странного парижского художника. И если ему вдруг не понравится блюз…

– Идём?

На локоть тут же легла ледяная ладонь графа, и я вздрогнула не от страха, а холода, и тут же прокляла свою несдержанность. Граф пустил в моё тело тепло, но кто даст гарантию, что он не усыпит по привычке мой мозг, и главное – свой. Лоран может и не успеть остановить голодного вампира… Голодного? Было слишком темно, чтобы оценить разлившуюся по щекам графа палитру. Оставалось надеяться, что на столешнице осталась пара пустых бутылок.

Мы шли медленно вдоль обочины, то и дело останавливаясь, чтобы пропустить спешащие на концерт машины. Клиф не вынимал рук из карманов, словно боялся дать им волю. Лоран тоже отступил от него шага на три – рукой не дотянешься. К чему такие предосторожности? Вы, двое, не выказывали при мне никаких сантиментов. Значит, умеете прекрасно себя контролировать, или в присутствии графа даже вы теряете контроль? Или мёртвые чувства нечто иное, не подвластное живому разуму? Или же я создала миф безразличия, чтобы оградить себя от лишней боли, и просто не замечала ваши знаки внимания друг к другу? Как вы вообще, такие разные, способны быть вместе? И эти джинсы, и эту футболку, Лоран, тебе привёз Клиф. Он не понимает, насколько далёк от тебя…

Я пыталась не думать об их любви, но слишком сильную встряску получили сегодня мои чувства, чтобы оставаться равнодушной к этой парочке. Я весь год мерила их поведение по шкале живых чувств. И сейчас я смотрела в узкую спину Клифа, как смотрят на манекен, не видя пластик за красивой одеждой. Это был живой человек, который не мог принадлежать замазанному белилами вампиру. Под моим пристальным взглядом Клиф даже походку изменил. Бахрома теперь почти не болталась, он шёл ровно – так, как не ходил никогда, и ужас… Я поняла, что вижу не Клифа, потому что на нём была чужая куртка. Я видела её настоящего хозяина – старого индейца. Как же одежда меняет человека! Я даже головой затрясла, и вот Клиф вновь заковылял вразвалочку. Тьфу ты… Я совсем привалилась к руке графа, или это он приобнял меня, чтобы я не оступилась в темноте. Или же ему было так удобнее читать мои мысли. Ну и пусть, я не могу не думать вовсе. И тем более – не думать о Клифе.

В открытом амфитеатре было негде яблоку упасть. Только Клиф способен достать билеты за один вечер, пусть и в боковую секцию, где сидели прямо на траве. По желанию графа мы устроились подальше от толпы – он прятался то ли от музыки, то ли от людей. Я тоже поспешила отойти, заметив уголок на каменной скамейке, и радостно ощутила под собой реальное тепло камня. Одиночество длилось не дольше минуты. Граф присел у моих ног, даже не взглянув на меня. Он предпочёл моё общество обществу сына и его возлюбленного, похвально! Кожа его вернула усталую бледность, и он даже с каким-то живым интересом глядел на сцену, где шли последние приготовления. Или думал о Лоране… О разговоре в кабинете, оставившем в обоих почти человеческий осадок. Граф обернулся, и мы долго глядели друг другу в глаза. Он что-то видел в моих, а я в его – лишь моё собственное отражение.

Концерт начался для меня незаметно, словно не было обращения к залу и первых аккордов. Я сразу окунулась в океан ритмов и блюзов и неожиданно вынырнула из него на террасе виллы, где стояли столы с закуской, и не смогла вспомнить, как оказалась здесь и кто всучил мне стакан с кофе, и когда тот успел остыть? Я оглянулась и уткнулась в графа.

– Шоколадного кекса нет, только овсяное печенье.

Я покорно взяла печенье и не стала задавать лишних вопросов. Вдруг я сама попросила кофе и кекс. Лоран прав – у меня что-то с памятью, но это не самое страшное. Страшно, что мне сейчас тепло вовсе не от кофе, и я покорно следую за графом в беседку. Пустую во время концерта! Хотя чему удивляться: любой нормальный человек, не отдавая себе в том отчёта, удерёт при приближении вампира. Не удерёт лишь тот, кого решили поймать.

– Благодарю, – произнесла я с опозданием, вгрызаясь в печенье.

Я хотела есть, хотела пить. И, может, граф просто, как настоящий джентльмен, исполнил желание дамы, и мне нечего бояться. К тому же, я увела графа от Лорана, как он и просил. Я продолжила грызть печенье и запивать остывшим кофе. Музыка громыхала будто в отдалении, хотя по законам физики звук в трёх шагах от сцены не должен был ослабевать… Граф вновь заблокировал мне уши, чтобы я могла слышать его тихий голос.

– Я бы с удовольствием заменил это издевательство над гитарами тишиной леса. Ты согласна подняться со мной в горы? Ночная романтическая прогулка…

Я кивнула и не думала сопротивляться. Только надеялась, что вечерняя романтика графа не будет сродни дневной.

– Я ощущаю потребность поговорить. Значит, настало время для истории…

– Вы расскажете о матери Лорана?

Граф молча забрал стакан, обёртку от печенья, мятую салфетку и выбросил в урну, а потом подал мне руку. Я с радостью ощутила её холод и покорно шагнула на дорожку, ведущую к началу горной тропы, которая начиналась прямо за амфитеатром.

– Там же темно…

Ни вопрос, ни просьба – простая констатация факта.

– Боишься? Не бойся. Я с тобой, – в голосе графа послышались задорные нотки. – История ищет не только верное время, но и место с нужным антуражем. Ночь, горы, нельзя вообразить себе лучшего места и времени для нынешней истории.

Я осторожно ступала по тропе, обрамленной высокими деревьями, которые вырисовывались передо мной странными серыми силуэтами. Шаблонного голливудского шиканья цикад я не слышала, как и уханья совы, но странная ночная тишина не добавляла смелости, лишь сильнее пугала. Я следила сквозь деревья за огнями виллы, надеясь, что ближе к вершине они сменятся городскими огнями, и не будет и минуты, когда я окажусь с графом в полной темноте.

– Знаете, Ваше Сиятельство, – решила прервать я тягостное молчание. – Наша прогулка напоминает сцену из диснеевского мультика «Красавица и Чудовище». Помните, когда Бель бежит из замка…

Парижанин молчал, и даже хватка на моих пальцах не изменилась.

– Уолт Дисней говорил, – продолжила я осторожно, – что создаёт мультики для взрослых, не для детей. Прогулка по ночному лесу наводит на людей ужас, и часто это находит отражение в ночных кошмарах.

– Закрой глаза, если тебе страшно, – сухо и очень тихо сказал граф.

Я хмыкнула, не решившись рассмеяться, и так же тихо ответила:

– Я и так с трудом нащупываю дорогу, а с закрытыми глазами…

– Тебе станет идти куда спокойнее, – перебил меня граф, сильнее сжав руку. – Я ведь держу тебя, чего ты боишься? Обещаю, ты не оступишься. Закрывай глаза.

Его слова больше походили на приказ, нежели предложение, подразумевавшее возможность добровольного отказа, и я закрыла глаза, а когда попыталась открыть вновь, ресницы намертво склеились. Граф начал новую игру. Клиф прогадал с концертом, и вот парижанин, как и предрекал Лоран, сам себя развлекает. С помощью меня!

– Сильнее сожми мои пальцы и старайся чувствовать плечом мою руку.

Голос графа звучал слишком близко, будто он склонился к моему уху. Я стиснула холодную ладонь и сделала первый нерешительный шаг по горной тропе в полной темноте. Затем второй, третий…

– Чем меньше человек знает, тем он счастливее, не правда ли? – спросил граф, заставив меня похолодеть, ведь ни одну фразу после разговора в кабинете я не могла воспринимать однозначно. Он пророчил мне смерть, и как уберечься от неё, я не знала… Поможет ли полное подчинение его желаниям?

– А слепой человек счастливее зрячего в стократ, согласна? – продолжал тем временем граф, и я похолодела, поняв, что вампир может навсегда лишить меня зрения. – Ну вот, ты уже начала улыбаться.

Неужели я действительно улыбалась? Это была гримаса страха! Или улыбка? Я не чувствовала лица. Человек всегда дурацки улыбается, когда делает что-то необычное, а я никогда прежде не ходила по горам с закрытыми глазами. Я даже днём боялась скатиться кубарем по склону.

– Почему ты молчишь?

Граф остановился, и мне пришлось опустить занесённую для следующего шага ногу.

– А какого ответа вы от меня ждёте? Мне совсем не спокойно с вами, ведь слепого легче обмануть, потому как эмоции в голосе намного легче взять под контроль, нежели мимику. Впрочем, если говорить про вампиров, то вы и мимику хорошо контролируете.

– Неужели ты не в силах довериться мне? Без этого не получится поставить блок. Ну давай же попытаемся сблизиться… Я действительно хочу тебе помочь, но и ты не можешь оставаться безвольной куклой. Я стал твоими глазами, теперь попытайся ступать со мной в унисон.

– Ваше Сиятельство, – голос мой дрожал. – Мне не нужен больше блок от вашего сына. Я поняла, что без Лорана абсолютно беспомощна.

– Ну нет, Катья, даже слепые не сдаются. Они берут в руки белую трость и собаку-поводыря. Неужели тебя так легко сломить?

– А вы ещё сомневаетесь? – через горький смех выдавила я, напрасно пытаясь разлепить ресницы.

– Сомневаюсь. Иначе бы даже не делал попыток помочь тебе. И Лоран бы не стал помогать, будь твой случай совсем безнадёжен. Вперёд, мадемуазель. История не будет ждать тебя вечность.

– А будет история? Мне показалось, вы не передумали её рассказывать.

– Причём тут мои желания? История хочет быть рассказанной, потому что ты хочешь узнать про мать Лорана?

– Неправда! Не хочу. Это вы желаете мне о ней поведать, – поразилась я собственному упрямству.

– Хорошо. Это я желаю, чтобы ты шла вперёд и слушала. Идём, Катья.

Я сделала один шаг, другой, и поступь моя утратила скованность. Я двигалась вперёд непроизвольно, словно стояла на бегущей дорожке в аэропорту.

– Фотография была сделана перед свадьбой, только ещё не с Рене. Брак оказался недолгим. Её муж погиб, сражаясь на стороне конфедератов за месяц до рождения дочери. Эстель с матерью, сестрой и младенцем, спасаясь от ужасов войны, ухала к родственникам в Париж. Рене сразу увлёкся кузиной, но не смел сделать предложение вдове. Не в силах сопротивляться любви, он уговорил второго брата проводить родственников обратно в Америку с мыслью открыть в Новом Орлеане бизнес и втереться в доверие к дяде. Он всё подготовил и поспешил к отцу в Париж, чтобы получить в его банке ссуду и заодно благословение на брак, и там он получил письмо с ужасным известием – его невеста ослепла из-за болезни. Ну и как ты себя ощущаешь? Уже не кажется, что ступаешь в пустоту?

Я замерла, с ужасом поняв, что граф убрал руку, оставив меня на узкой тропе в полнейшей темноте.

– Прошу вас… – взмолилась я, и тут же вновь почувствовала холод мёртвой руки. – Спасибо, Ре…

Я осеклась, вернее вторая рука графа закрыла мне рот.

– Меня зовут Антуан. И если бы ты хоть раз пролистала альбомы, которые есть у Лорана, ты бы поняла, что я совершенно не похож на Рене. Это была всего лишь присказка. Ты веришь в счастливые истории любви? Хотя бы те, о которых рассказывают в книгах?

– Нет, – сухо ответила я. – Я вообще не верю в любовь.

– Ну вот, потому я и не спешил рассказывать эту историю. Постарайся поверить, что мужчина может любить женщину, даже если она старше его, с чужим ребёнком и к тому же слепа… И верь, что другой мужчина может ему завидовать. И даже не один, а целых два. Отец Эстель, как и ты, не верил в бескорыстную любовь Рене, но они всё равно поженились в шестьдесят шестом, когда Эстель лично вымолила у церковнослужителей разрешение на повторный брак. Странно-то как, те, кому велели верить в любовь, долго не соглашались обвенчать влюблённых. С тяжёлым сердцем Рене приняли в семью. Они жили в огромном доме все вместе, чтобы помогать слепой матери растить детей. Эстель родила Рене ещё троих. Тебе вообще всё это интересно?

Я даже не сразу поняла, что это вопрос, так неожиданно граф прервал рассказ.

– Какие цветы ты любишь?

В голосе вампира слышалось раздражение, будто я была плохой слушательницей. Разве прилично перебивать рассказчика? Особенно, когда он не желает делать паузы, чтобы выслушать ответ.

– Розы в твоём нынешнем состоянии опасны. Ими легко разодрать руки, когда перебираешь цветы на ощупь.

– Только не говорите, – моё сердце упало и покатилось со склона. – Только не говорите…

Не в силах закончить фразу, я ухватилась ногтями за ресницы, но бесполезно, я не могла раскрыть глаз.

– Эстель очень любила перебирать цветы на ощупь. Ты же хотела узнать про неё, как можно больше…

Он издевался надо мной. Если бы он и вправду решил ослепить меня, то поменял бы что-то в голове, а не склеивал ресницы. С каждой секундой резь в глазах нарастала. Я из последних сил пыталась поднять веки, но граф не желал прекращать мои мучения. Неужели в нём так сильно садисткое начало? И как Лоран мог отпустить меня с ним… Хотелось плакать, но я не могла доставить графу такое удовольствие. Я сдержала рыдания, даже когда вместо темноты перед глазами поплыло море маков. Не ярких красных, а наших калифорнийских – оранжевых.

– Я не люблю маки! Уберите хотя бы их, прошу вас!

Просила ли я? О нет, в тот момент я кричала и даже слышала эхо в ночном лесу вперемешку со смехом графа. Он вновь схватил меня за руку и потащил в сторону.

– Подними левую ногу и почувствуй под ногами ствол! – Каким же ласковым был его голос. Я не видела лица, но оно явно осталось мёртвой маской. – Хочешь пройтись по бревну без моей помощи?

– Нет! – вновь закричала я, поняв, что уже балансирую на поваленном дереве.

Я помнила, что оно совсем немного нависает над землёй, но падать даже с такой ничтожной высоты не хотелось. Я раскинула руки и пошла вперёд, нащупывая ногой каждый сучок. Постепенно движения обрели лёгкость… Ещё бы, граф управлял мной. Сама я не могла так быстро научиться передвигаться в темноте. Даже дома в полумраке я постоянно натыкалась на углы…

– Эстель довольно быстро выучила расположение мебели в доме, – с прежним смешком произнёс граф прямо над моим ухом, и в тот же миг его холодные руки легли мне на талию. За краткое мгновение нашей близости я успела испугаться, что он меня поцелует. Но нет, граф вернул меня на тропинку и убрал руку, но я сумела вновь завладеть ей. – Эстель была беременна пятым ребёнком, когда Рене отправился в Париж, чтобы повидаться с Эдгаром. Он нашёл его в плачевном состоянии – Эдгар почти ослеп на один глаз – и забрал с собой в Америку. Ваше американское солнышко оказалось для художника хорошим лекарем, во всяком случае это официальная версия исцеления Дега от временной слепоты…

– А неофициальная? – зачем я спросила, ведь и так всё было понятно.

– В обмен он написал для меня портрет Эстель… С маками…

– Лучше расскажите, как вы познакомились? Вы тоже притворялись человеком, как делал со мной Лоран?

– Притворялся? Ты просто не желала видеть, кто перед тобой. А познакомились мы случайно… Улыбаешься? Верно, случайных встреч с вампирами не бывает… Мне захотелось пообщаться с мастером, но больше всего я желал иметь портрет Эстель… – Это больше не был голос графа. Не мог вампир говорить с такой грустью. Я даже забыла про резь в глазах. Вернее, я списала её на выступившие слёзы. – Помню её, как сейчас. Тонкий немного крючковатый нос, зачёсанные в узел волосы. Модные тогда пышные юбки придавали ей полноты. Она не любила тёмных одежд, предпочитая светлые ткани, чаще всего в горошек.

– Она же не видела платья, так какая разница… – заполнила я оставленную для меня паузу.

– Не видела, но помнила… Человеческая память очень цепкая, и от устоявшихся предпочтений избавиться невозможно, ведь так?

– Ваше Сиятельство, вы лишили меня зрения, но разум у меня ещё присутствует, – довольно тихо, но всё же достаточно твердо произнесла я. – Не могли бы вы прекратить говорить со мной намёками? Я знаю, что так и не стала до конца американкой. У меня остались русские привычки, и порой я веду себя, будто не было этих десяти американских лет. И всё же, поверьте, я – это я, и со всеми моими минусами во мне есть много положительного. Что вы знаете о русских, чтобы иметь основание утверждать, что я забыла свою природу? Поверьте, ваши манекенщицы совсем не похожи на нынешних русских. Но и я не та, кем была в пятнадцать лет…

– Мои манекенщицы… – Я вырвала руку, испугавшись злости, прозвучавшей в голосе графа, но он вновь схватил меня и от нежности не осталось и следа, но я не поморщилась, лишь сократила на шаг расстояние между нами, чтобы не было так больно. – Больше слушай моего сына! Он знает обо мне не больше, чем знаешь ты о нём. Он даже не знает, кем была моя мать! Я ни на что тебе не намекаю, мне на тебя плевать. Мне просто скучно, вот и всё… Нет, не всё! Мне противно видеть, кем окружил себя мой сын. Я бы ещё простил ему тебя, ведь он ни черта не смыслит в женщинах. Но это чучело, чьё имя мне даже противно произносить… Он предпочёл ему общение со мной. Да он же просто…

Граф осёкся, не смея при мне выругаться, а иных эпитетов в отношении бедного Клифа у него не было. И вот тут я позабыла страх. Захлестнувшая меня злость просочилась сквозь плотно стиснутые зубы.

– Поверьте, Лоран прекрасно чувствует себя в обществе Клифа. И он лично попросил меня избавить его от вашего общества. Я терплю ваши издевательства, потому что люблю вашего сына, и он любит меня. А вы… Я не знаю, кто вы и почему Лоран называет вас отцом. Вам никогда не стать ему настоящим отцом, потому что вы его не любите. И он не любит вас. И я понимаю, почему…

– Ты ждёшь от меня пощёчины, чтобы наконец заткнуться? – голос графа оставался тихим, я была рада, что не вижу его лица. Достаточно было рук на моих плечах. – Я не бью женщин. И я даже не заставлю тебя замолчать, и знаешь почему… Потому что ты права… Ты не сказала мне ничего нового. Я знаю, что не сумел стать Анри отцом, сколько ни старался.

– Анри?

Я пыталась понять, насколько далеко от меня лицо графа. Я не чувствовала холода.

– Анри Дега, он стался в душе Анри Дега. А я гонюсь за призраком Лорана дю Сенга. Прости, на сегодня история закончена. А, может, и навсегда. Открывай глаза.

Я открыла глаза и тут же зажмурилась. Никогда не думала, что ночная темнота может быть настолько яркой! Ярче калифорнийских маков! Он схватил меня за руку и поволок по дороге вниз. Я еле успевала перебирать ногами, не особо понимая, касаюсь ли вообще смешанных с землёй камней и корней деревьев. Стремительный спуск закончился прямо у того места, где я сидела раньше. Шло второе отделение концерта, судя по шуршанию обёрток купленных в перерыве чипсов. Граф мгновенно исчез. Я хотела повернуться, чтобы отыскать Лорана, но тёплая рука остановила меня.

– Как в старые добрые времена, не правда ли?

Как же я не заметила Клифа! Живые глаза за чёлкой нахально блестели, но я с радостью положила голову на затянутое индейской курткой плечо. Он оставил на моей макушке горячий поцелуй. Лишь сейчас я поняла, как сильно продрогла в лесу.

– Где Лоран?

– Увёл графа домой. Сказал, что тот хочет спать, да и сам признался в недомогании. Не думаю, что ты нужна сейчас дома.

Клиф замолчал, и я надеялась, что его фантазия не оказалась такой же бурной, как моя. Анри и Антуан, нет, невозможно… Он не может быть его любовником.

– Я купил вина… Хочешь?

Не дожидаясь ответа, он ногтем разрезал упаковку и вытащил пробку зубами. Напиться? А почему бы и нет… Меня обещали уложить спать в полночь и не трогать до понедельника, так отчего бы не попытаться хоть немного расслабиться… Я отхлебнула прямо из горла, хотя и заметила в руке Клифа одноразовый стаканчик.

– Ты ещё помнишь, какое вино я люблю, – я благодарно провела рукой по его груди, затянутой чёрной футболкой. – Спасибо, Клиф, и прости меня за все те гадости, которые я сказала тебе в последние дни. Просто…

Я отвернулась и шмыгнула носом, а потом сделала несколько длинных глотков, с радостью ощущая сладковатый привкус мускатного вина.

– Я не обиделся. Мы оба вели себя не лучшим образом. А это вино, оно ведь часть ностальгии, признайся, – он даже пихнул меня в бок, но я промолчала. – Можно сказать, что это вино сделано в русских виноградниках…

– Ты слишком хорошо знаешь русскую историю Калифорнии, – перебила я Клифа. – Слишком хорошо… Может, ты и подружку потому себе русскую нашёл, – я тоже пихнула его в бок. – Почему тебе интересны русские?

– Мне? Интересны? Совсем нет. Если бы Форт Росс принадлежал испанцам, я знал бы о нём столько же… – Клиф усмехнулся, ещё ниже склоняясь к моему уху. Мы говорили слишком громко, но не слышали друг друга. Лишь мешали соседям. Теперь он шептал. – Я ничего не знаю. Это всё он, – Клиф потряс бахромой куртки. – Он рассказывает, я слушаю, потому что старших перебивать нельзя, так меня воспитали… «Саттер Хоум»… Хорошо, что русские ушли из Калифорнии. Да, кстати, у меня для тебя подарок.

Клиф полез в карман, но так и не достал ничего.

– Идём на террасу, – он поднялся со ступеньки и протянул мне руку. – Без света ничего не увидишь.

Знал бы он, что такое жить без света! Клиф не отпускал моей руки, но я и без него не оступилась бы, потому что не чувствовала даже лёгкого опьянения, хотя по дороге почти прикончила бутылку. Я смотрела на тонкую спину Клифа и пыталась вспомнить, есть ли у него на спине родинки… Нет, всё же мускат успел ударить в голову, раз я против приказа Лорана думаю о Клифе… Ну, а родинки, неужели нет ни одной?

На террасе в свете фонарей лицо Клифа утратило смертельную белизну и приобрело болезненную, но все же относительно живую, желтизну. Чёлка забавно колыхалась в такт отбиваемого ногой мотива, порождённого доносящимся со сцены громом ритм-секции. Мы сидели прямо на камне, привалившись спинами к перилам. Кофта не спасала от лёгкого вечернего ветерка, но выпитое вино согрело тело и душу. Даже засунь меня сейчас в холодильник, я всё равно буду чувствовать себя превосходно, потому что рядом нет графа дю Сенга.

Сейчас мы молчали, потому что успели поругаться по-американски – тихо и вежливо, не привлекая внимания девушек-буфетчиц. Я то и дело бросала беглый взгляд на Клифа, но он растворился в музыке; даже пальцы, свободно лежащие на подтянутой к животу коленке, перебирали белесые нити вытертых джинсов на манер гитарных струн. Я пару раз присвистнула в такт, желая прекратить дурацкую ссору, но байкер не желал идти на примирение. Похоже, моя реакция на подарок стала для него полной неожиданностью, если вообще вампиры способны чему-то удивляться. Впрочем, Клиф по вампирским параметрам Голливуда уступал даже Лорану, не говоря уже об этом непредсказуемом, непонятном и оттого ещё более пугающем парижанине.

Одной рукой я продолжала сжимать горлышко пустой бутылки, а второй разглаживала на коленях смятый в сердцах комикс. С показавшейся мне в тот миг глупой ухмылкой Клиф протянул ветхую страницу, непонятно когда – полвека назад или накануне – аккуратно вырезанную из журнала, где чёрным по белому были отпечатаны картинки с изображением крепости Форт-Росс. Картинки, которым, по мнению Клифа, я должна была умилиться. Что же, наверное, мне стоило порадоваться, что кто-то вообще подумал, что мне что-то может быть интересно… Хотя после вчерашнего высмеивания комикса о вампирах, Клиф не смел ожидать от меня иной реакции.

Я тёрлась спиной о перила и пыталась понять, что заставило меня вести себя так, словно я была патриоткой России. Наверное, тыканье графа в мою несостоятельность как американки обнажило нервы, и Клиф стал последней каплей. Я забурлила, как сода гашёная уксусом. Нет, я не исходила слюной, американская жизнь научила меня высказывать своё мнение тихо, но чётко – только в тот момент я позабыла ещё одно главное правило – никогда не переходить на личности. Всему виной сковавший меня с парижанином страх. Он слишком резко отпустил моё тело, и мозг не успел включиться. К тому же, я была пьяна и потому напрочь забыла все правила.

Это был высокохудожественный комикс – отличные зарисовки деревянных строений крепости, что делало художнику честь. Он их восстановил по старым акварелям, ведь землетрясение в начале двадцатого века полностью разрушило крепость, а восстановление началось лишь при Рейгане, спустя четверть века после создания комикса. Из себя меня вывел бородатый мужик в тулупе и ушанке, который грозил кулаком бравому американскому парню.

– Где медведь? – зарычала я и ткнула комикс в ставший слишком большим нос Клифа.

Чёлка дёрнулась, и байкер отшатнулся от меня.

– Ты для чего мне это подсунул? – я шагнула к нему, чтобы не повышать голос. – Я и без того прекрасно знаю, что ты все ещё живёшь в бункере и ждёшь, когда СССР нападёт на вас!

Какого черта Форт Росс, я никогда не говорила ему, что меня хоть как-то интересует судьба русской крепости. Да, я всплакнула, когда губернатор Шварценеггер попытался закрыть её, оправдываясь тем, что парки, не пользующиеся популярностью, в рамках строгой экономии бюджета финансировать не стоит, и, как налогоплательщик, я его поддержала и молча проигнорировала воззвание русской общественности обратиться за помощью к российскому правительству, чтобы русско-американское наследие стало финансовой ответственностью обеих сторон. Я не разделяла мысль, что раз две сотни лет российский флаг развевается над калифорнийской землёй, то Россия обязана постараться, чтобы так было всегда. В то время меня больше забавляла реакция коллег. Сделав удивлённые глаза, они заявили, что никогда не слышали о таком парке и даже не предполагали, что в Калифорнии когда-то были русские, хотя все гуляли по «русским холмам». Они были абсолютно уверены, что город Севастополь, где выращивают знаменитые калифорнийские яблоки «Гравенштейн», произошёл от какого-то индейского слова, а «Русская речка» совсем нерусская, а просто «быстрая», потому что никто никогда не видел её названия на карте, а на слух «Russian» и «rushing» легко спутать… А вот с Клифом я не обсуждала Форт-Росс, потому что обидеть американца, тыкая его носом в собственное невежество, очень легко, а в то время я не желала обижать своего бойфренда.