Текст книги "Ночная духота (СИ)"

Автор книги: Zella

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

Наверное, в тот момент я думала ещё о чём-то, но вряд ли мою голову тогда посетила хоть одна мысль о бегстве, и не потому, что оно было обречено на провал, а потому что мне не хотелось никуда бежать. Я устала бороться, зная, что всё предрешено. Попытки противостоять воле вампира походили на капризы повзрослевшего ребёнка, который уже понимает их бесполезность, но скандалит по инерции.

– Не надо, прошу вас…

Я ни о чём не просила, потому что понимала, что графу вовсе не нужен аттракцион для того, чтобы я упала к нему в объятья, я просто не могла больше молчать. Я едва стояла на ногах, зависнув подле графа как в магнитном поле, не отдаляясь и не приближаясь к нему ни на дюйм. Нотки мольбы походили на мышиный писк, и мышь замолчала и ухватилась за горячее запястье, словно могла оттащить вампира от турникета. Это была странная ненужная никому игра – низкая и жестокая, сдобренная долгожданной улыбкой победителя.

– Я хочу пойти на этот аттракцион по той самой причине, по которой ты не хочешь туда идти, – усмехнулся Антуан дю Сенг.

К чему были сказаны эти слова? Я уже полностью поверила в правоту суждений Клифа, пусть он и не сказал напрямик, что граф вычеркнул его из моей души, чтобы заполнить её собой. Низко отбирать игрушку у ребёнка, которым мне сейчас виделся Клиф, но ещё подлее мучить жертву. Так чем же вы отличаетесь от своего сына, каким он был тогда, когда воплощал в жизнь зверские фантазии? Останься в вас хоть на грамм жалости, вы бы прекратили весь этот фарс прямо сейчас, если и не убив, то хотя бы лишив возможности здраво оценивать происходящее. Но вы садист, и моей агонии длиться до среды. Вы будете пассировать меня в масле страха долго, чтобы моя кровь могла удовлетворить ваш изысканный вкус.

Из-за болезненного ощущения на лице я поняла, что счастливо улыбаюсь. Или граф вновь управлял моим телом, медленно превращая в мазохиста. Я залезла в машинку будто на электрический стул, и граф с улыбкой опустил раму. В последней попытке самосохранения я вжалась в железный бортик, прекрасно понимая, что на первом же круге центробежная сила швырнёт меня в объятья вампира, чтобы я ощутила теплоту всего его тела.

Бешено вращающаяся по кругу карусель не давала возможности отстраниться хотя бы на дюйм. Мне хотелось заплакать, но, похоже, я выплакала все свои слёзы в машине и теперь безмолвно принимала в тело сжигающий дотла огонь. Голова безвольно откинулась на плечо мучителя, и я с ужасом осознала, что не хочу, чтобы бег по кругу заканчивался, и даже разрыдалась, когда скрежет полозьев сообщил о конце одурманивающего танца. Откинувшая вверх рама выпустила меня из плена машинки, но из вампирского плена выхода уже не было.

Голова кружилась, ноги вело в сторону, но заботливая тёплая рука поддерживала меня за талию, задирая кофту и щекоча живот острыми ногтями. Взгляд туманился, и веки закрывались, вырывая из подожжённого тела стон, сдержать который я не могла. Из последних сил я выбросила руку вперёд, чтобы схватиться за тонкий канат заграждения, натянутый между колышками. Тот полоснул по ладони острыми ворсинками, и лёгкая физическая боль оказалась ушатом холодной воды для моего закипевшего сознания. Значит, граф намеренно не подчиняет меня своей воле полностью. Как долго он желает, чтобы я сопротивлялась ему, и возможно ли прекратить эту игру назло вампиру? Теперь я хочу покорно вязнуть в трясине, даже не раскрывая рта. Хватит!

Мне необходима была передышка, чтобы понять, как перестать быть на людях влюблённым подростком. Как упросить графа сжалиться надо мной? Здание кинотеатра выросло будто из-под земли, и я рванула туда, оставив вампира на небольшом, но всё же расстоянии. Я заметила сломанное кресло, перетянутое лентой, и поспешила занять единственное место у прохода. Теперь у графа не было возможности дотянуться до меня. Я пристегнулась ремнём и облегчённо выдохнула, ловя последние минуты свободы, а возможно и жизни. Краем глаза я видела, что граф спокойно откинулся на спинку кресла и нацепил на нос трёхмерные очки, будто мы вообще не были с ним знакомы. Я уставилась на уже оживший экран, приготовившись к путешествию на Южный Полюс, и вдруг полностью забыла, кто я и подле кого нахожусь.

Я уже видела этот фильм прежде, но тогда трёхмерные фигуры пингвинов вызывали лишь непроизвольную улыбку, возвращавшую на миг в безмятежное детство, когда поездка с горки была целым событием. Однако в этот раз каждая новая встряска кресла, каждая меняющаяся на экране картинка безжалостно рвала связь с реальностью, и я полностью перевоплотилась в пингвина, радостно скользящего вниз по снежному склону прямо в воды Южного Океана. И вот моё сердце замерло на самом высоком взлёте кресла и вновь упало вниз, когда на меня двинулась страшная зубастая морда. Пальцы непроизвольно вцепились в подлокотник, когда пингвин стал пытаться найти спасение в глубине вод. Напрасно – смертельная пасть уже близко, и я из последних сил, уже без какой-либо надежды, перебирала в воде лапками. Вот она – снежная глыба, она совсем рядом – последний рывок, и ты спасён. Только друзья-пингвины смеются. Не может быть, не могло все это привидится… Ведь вот же, этот зубастый кожаный мешок – он здесь, в снегу, прямо рядом с нами и все ещё готов сожрать меня. Но я больше не бегу, а напротив делаю шаг вперёд, навстречу опасности – и я улыбаюсь чудовищу. Я не боюсь смерти, которую несут его клыки, я не боюсь его. И он отступает, огрызается, но уже не нападает, хотя и знает, что сила на его стороне, и я ничего не смогу сделать, чтобы защитить себя – только улыбаться в ответ. Улыбайся, смейся, и он уйдёт, потому что бесстрашная жертва невкусна, пресна без соуса, замешенного на слезах и страхе. Страхе неизбежного конца. И вот оно на экране – самое страшное слово – «конец».

Яркий свет, что это? Где я? Звук отстёгивающегося ремня, и передо мной холодная рука, в которую мёртвой хваткой вплетены мои пальцы. Я невольно дёрнулась, когда острые ногти стащили с меня очки и бросили в корзину. Я не попыталась освободить руку, потому что пол под ногами ходил ходуном – казалось, что ноги вообще не касались его. Будто в тумане я прошла длинный коридор до выхода из кинотеатра, и раскрасневшееся лицо обожгло ночным ветерком. Граф продолжал удерживать мою руку в своей. Только теперь уже не сжимал, а скользил пальцами по моим, и я чувствовала прикосновение ледяной рыбной чешуи.

– Улыбайся, смейся, и он уйдёт, потому что бесстрашная жертва невкусна, пресна без соуса, замешенного на слезах и страхе, – услышала я вновь, и в этот раз поняла, что это граф говорил со мной.

– Что? – переспросила я, опускаясь на скамейку.

– То, что я сказал, – граф сел рядом. – К сожалению, катарсис не убивает в человеке два первородных чувства – радости и страха, которые являются первоосновой для всех остальных чувств, потому при соответствующем умении Клиф сумеет вернуть тебя себе, как только что сделал я. Послушай, Катья. Я не могу предсказать его действия, но единственная твоя защита – это научиться не бояться. Если тебе вдруг становится страшно подле вампира, то ты смейся вместо того, чтобы плакать. Это единственно-возможный блок, но поставить его можешь лишь ты сама. Не жалей Клифа, не вспоминай ничего хорошего или грустного из своего прошлого. Думай лишь о том, что тебя смешило в нём. Нарисуй в голове на него карикатуру и воспринимай все его действия лишь через эту призму. Прости, – ледяные ладони парижанина легли на мои, и он качнул головой и горько усмехнулся: – Это всё, что я могу для тебя сделать.

Меня била дрожь, но я не вырывала рук из ледяного пожатия. Я пыталась вновь поверить в честность сидящего рядом вампира.

– Я доверяю вам, Антуан, – повторила я вновь фразу, с которой покинула дом Лорана, до конца так и не поверив, что не вру себе. – Я доверяю вам.

– Я постараюсь быть рядом, но не могу обещать помощь, потому что глупо верить в своё всесилие. И я в него не верю. Я пытался и не сумел помочь Лорану.

– А отчего вы помогаете мне? Оттого, что вам так не понравился Клиф?

– Зачем тебе правда? Важно то, что я помогаю. Вернее уже помог, как мог. Дальше дело за тобой.

– А что хочет Клиф? Влюбить меня в себя, чтобы убить и получить силу? Или он действительно любит меня и желает оставить подле себя навсегда?

– И ты думаешь, что я могу ответить на данный вопрос? – улыбнулся граф. – Нет, не могу. И зачем тебе знать его мотивы, когда ты не хочешь ни умереть, ни полюбить его? В общем-то, это равносильно одно другому. Я бы мог сказать, что в вампире в момент перерождения умирают эти два первородных начала: радость и страх, а без них невозможно любить. Но вдруг существует вампир, способный на любовь? Тогда ты скажешь, что я подлый лжец.

– Зачем любви радость и страх?

– Когда любишь, то испытываешь радость от обладания любимым и одновременно страх потерять его. Разве не так?

– Значит, вы не способны любить? И не верите, что Клиф способен? Таков ваш ответ. А способен ли человек?

– Я уже забыл, когда был человеком. И сдаётся мне, что истинной любви я не познал.

– А что такое истинная любовь?

– Катья, ты мне надоела. Я не хочу говорить с тобой о любви.

И вампир действительно отвернулся и стал смотреть в конец пустой дорожки, но когда захотел встать, я ловко ухватилась за его футболку.

– Так как же я пойму, что Клиф начинает влюблять меня в себя? Сейчас я ощутила к вам плотское влечение, но и только. Я продолжала вас ненавидеть. Даже сильнее, чем прежде. Не говорите мне, что любовь и есть эта ненависть и беспомощность противостоять своей природе. Покажите мне её настоящую.

Я произнесла свою просьбу и замерла, не в силах вынести огня, вспыхнувшего за мутными стёклами графских глаз.

– А если я не смогу потушить в тебе этот огонь? Что ты будешь тогда делать?

Сердце на миг перестало биться и, облизнув губы, я сказала:

– Любить вас.

– Как настоящий Мефистофель, – граф вновь завладел моими пальцами, – я должен потребовать с тебя расписку в том, что это была твоя добровольная просьба, но в Штатах ведь принято верить друг другу на слово?

Он прищурил глаза и сильнее сжал мои пальцы.

– Вы же сказали, что у меня нет особого выбора, – выдохнула я едва слышно. – А умирающий готов глотать любые пилюли в надежде, что хоть какая-то да поможет.

Я не помнила, как мы пересекли парк, и очнулась лишь ощутив под собой холод новой железной скамейки. Мы сидели перед эстрадой, где молодёжь развлекалась караоке. Парк закрывался. Все от мала до велика подтягивались сюда, потому что с минуту на минуту должен был начаться субботний августовский салют. Неожиданно людской гул перекрыли раскаты рок-н-ролла. Я замерла будто природа перед бурей, и моё сознание смыл мощью девятого вала довольно чистый голос вылезшего на сцену старшеклассника, от которого я явно не ожидала знаний классического рока. Неужели граф знаком с американским роком, неужели?

– When the truth is found to be lies, and all the joy within you dies, donʼt you want somebody to love, – пел мальчик. – Donʼt you need somebody to love? Wouldnʼt you love somebody to love? You better find somebody to love…

Темнота стала кромешной даже для моих всевидящих глаз. Её уже не могли прорезать своим светом желтоватые шары фонарей. Привычные к уличным концертам люди легко двигались в такт знаменитой песни «Джефферсон Эрплейн», посылая восхищенные взгляды в сторону эстрады, а я сидела как каменное изваяние – неподвижно, до боли в мышцах, не в силах отвести глаз от певца. Тёплая рука вампира лежала на моём плече, и я понимала, что только что сама подписала себе смертный приговор. Быть может, этот француз даже умел играть на гитаре и читал творение Кена Кизи.

– Поспеши влюбиться в кого-нибудь, – врывался в моё сознания уже не знаю чей голос. Я понимала, что начинаю плакать от безысходности, от страха, от своего полного фиаско. Я пыталась вырвать руку, но не могла пошевелить и пальцем. Перед глазами всё плыло, словно отражения в бегущих по стеклу струйках дождя. Любовь. Любовь. Любовь – эхом отзывалось в пустой голове, стянутой кожаной повязкой с непонятно кем вышитым орнаментом. Откуда она вдруг взялась у графа и зачем он сейчас нацепил мне её на голову? Я старалась сопротивляться, крутила головой, но не могла скинуть её… Тёплые ладони сжимали мои мокрые щёки. Мягкие губы вампира ловили искусанные в кровь губы жертвы. Рассмеяться, только бы суметь рассмеяться ему в лицо. Но смеха не было, было лишь сознание того, что нельзя, ни в коем случае нельзя позволить себе влюбляться в вампира, стать для него пилюлей силы, пилюлей могущества, пилюлей вечной жизни…

Первые раскаты грома и рождённые в ночном небе радужные цветы вывели мою душу из небытия, и я взглянула в небо, в котором не было облаков, не было луны, не было звёзд – была лишь кромешная тьма и искусственные яркие разноцветные вспышки света. Красота, сопровождаемая запахом гари… Народ вокруг ликовал, смеялся, требовал продолжения. Я стояла, вжавшись спиной о грудь вампира, которому теперь безраздельно принадлежала. Я понимала, что это последние спасительные мысли взрываются в моей голове яркими вспышками, чтобы навсегда исчезнуть в кромешной тьме смертельной страсти, от которой спасения нет… Вампиры не умеют любить и не умеют влюблять в себя, они способны лишь наградить безумным желанием быть рядом – добровольно, безраздельно и обречённо.

А потом мы как-то дошли до машины, подле которой следовало отпустить его руку.

– Антуан, пожалуйста…

Даже не знаю, что я хотела тогда попросить, вцепившись в плечи вампира посредине почти пустой парковки. Быть может, стоять вот так, вжавшись в его грудь, и было тогда моим наивысшим счастьем и единственным желанием. За его спиной зловеще сверкали фары разъезжающихся машин, но он заставлял меня глядеть прямо на мерно раскачивающуюся в его руках связку ключей, пока я наконец не схватила их, рухнув с зажатым кулаком прямо к его ногам. Кажется, я даже успела коснуться губами запылившихся ремней сандалий до того, как граф за шкирку поднял меня в воздух и прижал к машине, чтобы подарить равновесие моему обмякшему телу.

– Очнись же! – рычал он мне в лицо, но даже злость его звучала в моих ушах музыкой. В свете фар его лицо утратило сероватую бледность и налилось румянцем, что спелое яблоко. Он будто скинул внешне пару лет, и сейчас я записала бы его в ровесники. Я вновь тянула к нему руки, но он отмахивался от меня, словно играя, а потом вдруг заломил мне руку за спину, и я вновь пала к его ногам, но уже с лёгким вскриком, и разрыдалась, по-детски размазывая слёзы по всему лицу. И вот он вновь ухватил меня за запястья и развёл мои руки в сторону, распяв на сохранившей дневное тепло дверце машины. Он смотрел мне в глаза. Я попыталась улыбнуться в ответ, но лишь глупо оскалилась, не в силах растянуть губы. Он разжал мне руку и вновь принялся трясти перед глазами ключами, что-то говоря, но я не могла разобрать слов, слыша лишь звяканье металла, а потом наступила тишина, будто в кинотеатре неожиданно выключили звук.

– Теперь бери ключи и садись за руль, – услышала я откуда-то издалека приказ и отлепилась от машины.

Покорно, но осторожно, опираясь о капот, я обошла машину и опустила то, что являлось моим телом, на водительское сиденье, сунула ключ в зажигание и пристегнула ремень.

– Заводи машину, – скомандовал граф, но я не подчинилась.

– Я не могу вести в таком состоянии, – выдохнула я, вцепившись в руль обеими руками, вдруг почувствовав себя человеком, которого только что окатили ушатом холодной воды.

– Сможешь, это поможет тебе остыть.

– Что это было? – спросила я, глядя в мерцающую далёкими фонарями темноту.

– Моя дурацкая попытка влюбить тебя в себя. Но чтобы влюбить кого-то, надо хотя бы помнить, что это такое любить…

– Я спрашивала про другое. Про вашу игру с моим восприятием реальности. После этого мальчика на эстраде я больше не верю, что виделась с Клифом. Зачем вы всё это делаете? Чего добиваетесь?

– Ты про эту дурацкую песню, – рассмеялся граф и пристегнулся. – Нет, я не знаю вашего рока. Просто так совпало… Когда нашими мыслями овладевает какая-то идея, то всё вокруг начинает казаться неслучайным, и мы начинаем искать знаки, забывая про существование простых совпадений.

Граф говорил слишком быстро, будто боялся, что я перебью его, хотя глупое-то какое слово – боялся, его нет в обиходе вампира.

– Катья, – он вдруг стал говорить медленно. – Ты была у Клифа, ты говорила с ним, я ничего не выдумал. Ты говоришь, что доверяешь мне, и в следующее же мгновение обвиняешь в том, что я готовлю себе любовный напиток. Так нечестно вести себя с тем, кто пытается помочь.

– Помочь?

– Помочь победить Клифа, – проговорил граф по слогам. – Я бы на его месте так просто не сдался. Игра обещает быть интересной.

– Вы не помогаете мне, – Я продолжала сжимать руль с такой силой, словно отпустив его, могла упасть с небоскрёба. – Вам просто скучно. И вас не интересует исход игры.

– Уверяю, мадемуазель, вам станет слишком весело, если я выйду из игры. Ты даже не попыталась сейчас сопротивляться мне, будто все мои слова ушли в пустоту.

– Я пыталась. Я пыталась рассмеяться, но не смогла или не успела, – призналась я.

– Радуйся, что я сумел вернуть тебя с небес на землю, но с Клифом этот номер не пройдёт. Он не отпустит тебя. А теперь скажи то, что я желаю услышать.

– Я доверяю вам, Антуан, – ответила я даже без секундной запинки.

– Вот так-то лучше, Катья, и если ты посмеешь даже мысленно ещё раз во мне усомниться, я брошу тебя на растерзание Клифу, даже ахнуть не успеешь. Заводи машину и поехали. Я никогда не опаздываю на встречи.

И я повернула ключ.

========== Глава 29 ==========

Перед моим воспаленным взором мелькала лишь тонкая линия горного серпантина, ведущего из долины к побережью Тихого океана. Я казалась себе зашоренной лошадью, потому что вдруг перестала видеть и срезанные откосы гор, и свисающие с них деревья, и даже свет фар несущихся навстречу машин. Остались лишь тонкая извивающаяся асфальтовая змейка и бампер идущей впереди машины. Я вновь находилась во власти графа, который заблокировал моё боковое зрение, иного объяснения своему нынешнему состоянию я не находила. Я не видела даже его самого, и, наверное, это и было самым важным в тренинге. Зато я прекрасно слышала шум сменяющих друг друга радио-волн, но вскоре и тот стих, потому что парижанин смирился с тем, что нормального сигнала в горах не будет. Теперь в ушах стояла зловещая тишина – даже не звенящая, а мёртвая. Мерный стук моего сердца и тот не был способен пробиться сквозь её вязкие мрачные слои. Я гнала прочь любые мысли, боясь ненароком рассердить графа. Всё моё естество сосредоточилось на одном желании – не разреветься.

Неожиданно почувствовав приближение руки графа, я внутренне сжалась, но не вздрогнула, когда он наконец коснулся моего плеча. Рука не была холодной, не была тёплой, даже не была тяжёлой – прикосновение походило на объятие, которое дарит маленький ребёнок, именно так в последний раз обнимали меня близнецы. Я не дёрнулась и не напряглась, но внутри подле сердца противно кольнуло, и глаза невыносимо защипало. Я зажмурилась, словно от солнечной вспышки, но лишь на секунду, потому как вспомнила, что веду машину. Тогда я ещё крепче стиснула руль, аккуратно входя и выходя из виражей. Глаза мои, будто под большой дозой кофеина, были теперь широко распахнуты, и я приковала взгляд к бегущей под колеса чёрной ленте дороги. Граф молчал и не убирал с моего плеча руки, и постепенно я начала возвращать себе недостающие фрагменты дорожного пейзажа. Только улыбнуться я всё равно не могла – наверное, возвращение улыбки пока не входило в планы графа. Должно быть, он приберегал её для Клифа. Слёзы же продолжали безжалостно выступать на глазах, но я не могла понять, то ли страдаю от яркого света фар, то ли граф продолжает пугать меня, но изо всех сил старалась удержаться от рыданий, хотя в душе не верила в победу.

– Не сдавайся, слышишь? – по-человечески тёплый голос живого Антуана, да именно его, а не холодного вампира, звучал подле самого уха.

Я молча кивнула, и, к своему полному разочарованию, тут же почувствовала щекой слезу.

– Ты не можешь сейчас плакать, слышишь? – продолжал нашёптывать мне на ухо Антуан. – Думай о том, что мы все ещё не переехали горный хребет, и здесь некуда съехать, чтобы выплакаться. Пусть эта безысходность придаст тебе силы.

И в ту же секунду я почувствовала, как его острый ноготь прошёлся от уголка глаза к слёзному каналу, смазывая настырную слезу.

– Не мучьте меня больше, – взмолилась я, понимая, что сейчас уступлю своему желанию разреветься. – Позвольте спокойно вести машину, сил моих больше нет.

– Не могу, – сказал граф уже по-обычному сухо. – У меня слишком мало времени, чтобы показать тебе, на что способен вампир, когда заинтересован в жертве. И главное помни, что нельзя верить ни единому его слову – поверишь, и ты пропала.

– Нельзя верить Клифу или любому вампиру? А как же моё доверие к вам? – глухо спросила я, ещё сильнее сжимая руль.

– Заинтересованному в жертве вампиру нельзя верить. Мне верь, потому что я в тебе не заинтересован. А вот Клифу не верь. Я выразился яснее?

– Тогда ответьте, в чём его главная ложь? Он лгал, признаваясь мне в любви?

– Откуда мне знать мысли другого вампира! Мальчик сильнее, чем я вначале подумал, он не поддался на внушение. Да и Лоран хорош. Слишком долго прятал от меня свои карты, дав Клифу возможность приготовиться к отпору. Мне трудно поверить в любовь вампира к смертной, но что-то в его словах кажется правдой. Хотя вампиры редко говорят друг другу, а тем более людям, правду, и уж точно никогда не говорят всей правды… Да и как может любить тот, у кого по определению нет души…

Его рука исчезла, и я с радостью отметила, что дорога пошла вниз – даже пришлось убрать ногу с педали газа. Навигационная система показывала, что до пункта назначения остаётся меньше двадцати минут. Боже, двадцать минут, да за них можно сойти с ума от подобных разговоров!

– Про душу – это Стокер придумал, так ведь? – попыталась я увести разговор от реальных вампиров к вымышленным. – Это хорошо для книжек, но я не представляю себе, что такое вампир без души и что такое человек с душой…

– А что для тебя душа?

Парижанин говорил совсем тихо. Казалось, что он выбился из сил, приводя меня в чувства. Я видела, что он прижимается виском к ободку дверцы, будто собирается провалиться в сон, но глаза его оставались открытыми. Только сомневаюсь, что в мелькавших мимо деревьях он мог находить красоту. Должно быть, он о чём-то думал, но точно не о душе. Я же молчала, понимая, что любой мой ответ лишь насмешит вампира, да и его вопрос казался слишком уж риторическим. И зачем только я открыла рот!

– Ладно, не стану тебя мучить, – бросил граф тихо, так и не отвернувшись от окна. – Если в этом вопросе полагаться на Аристотеля, считавшего, что многие состояния души зависят от состояния тела, то душа у меня имеется, только немного в ином состояние, чем у тебя, потому что наши тела, как бы сказать, находятся тоже немного в разных состояниях. Душа, как говорил философ, является принципом жизни для всех живущих существ, а если брать во внимание фразу «движение – это жизнь», то согласно математическому правилу, она будет верна и в форме «жизнь – это движение», поэтому я тоже в своём роде живое существо, потому что двигаюсь. К тому же, если сердце моё остановилось, то, остаётся надеяться, что мозг в какой-то степени жив. Одушевлённое, как говорил Аристотель, более всего отличается от неодушевлённого двумя признаками: движением и ощущением, и у меня не только в наличие все пять чувств: осязание, обоняние, слух, вкус и зрение, но ещё и мышление, которое состоит из воображения и суждения. Наверное, это и есть душа… Как думаешь, уже можно включить музыку?

Неужто графу показалось, что я его не слушаю, или ему действительно не терпелось отделаться от беседы, потому что и без моего ответа, он стал крутить колёсико стереосистемы и наконец нашёл волну с «Лунной сонатой», и больше мы не говорили. Я иногда растягивала губы, пробуя улыбнуться, но так и не сумела вернуть улыбку – ту, которой я улыбалась графу на парковке. Нет, непосильную задачу поставил передо мной Антуан дю Сенг, ещё и брякнув между делом, что Клиф достаточно сильный даже для вампира, который минимум в два раза старше его. Сумею ли я выстоять? Сумею ли дотянуть до утра?

Я следила за навигатором, чтобы не сбиться с дороги, и вот наконец мы въехали на бескрайнее поле, превращённое огромным количеством машин в кукурузный початок. Втиснув машину между двумя домами-на-колёсах, я выключила зажигание и сложила руки на коленях, не в силах сделать больше ни одного движения. Граф тут же накрыл мою правую ладонь своей. Я подняла глаза, чтобы встретиться с его кошачьей улыбкой, и поняла, что мои губы свободно сложились в такую же. Поддавшись непонятному порыву, я метнулась вперёд и коснулась губами его холодных губ. Испугавшись своего поступка, я тут же откинулась обратно и ударилась затылком о стекло водительской двери. Рука моя машинально ушла наверх, чтобы потереть затылок, но вместо этого сняла с головы повязку. Кожа с бисером так долго сжимала мне голову, что я даже почувствовала у корней волос боль.

– Умница, – сказал граф, и я не совсем поняла, что сделала правильно – поцеловала его или же сняла повязку. – Всё ты сделала правильно, всё. Во-первых, ты мне улыбнулась, посылая куда подальше, но главное, ты меня поблагодарила без принуждения. Только вот срывать повязку ещё рано. Верни быстро на голову, потому что к нам идёт её хозяин.

Клиф почти сразу распахнул дверцу и, если бы не поймал за руку, я бы точно вывалилась из машины. Только его хватке не хватило галантности, как-то уж слишком по-хозяйски он вытащил меня наружу, будто родитель непослушного ребёнка. Теперь в одной руке он держал шлем, а в другой – меня, и возможно не отпустил бы вообще, не ткни ему Лоран в грудь ресторанной коробкой. Встретить хозяина я никак не ожидала и не знала, радоваться его присутствию или ещё больше испугаться. Может, он лично решил проверить действенность терапии и лишь сильнее подзадорит Клифа. По голосу графа, сухо поприветствовавшего обоих, я поняла, что появление сына для него не меньший сюрприз. Похоже, и Клиф получал мало удовольствия от присутствия Лорана, уж слишком сильно тряс чёлкой, будто та и в правду мешала ему.

– Положи в машину, – прошептал Клиф.

Чтобы пропустить Лорана, ему пришлось разомкнуть на моём запястье пальцы. Хозяин резко протиснулся между нами, отпихнув меня в сторону графа, который уже успел обойти машину.

– Что там? – спросила я, надеясь, что простой вопрос остудит накалившийся воздух.

– Клиф купил краба, – ответил Лоран первым. – Но до окончания арт-марафона остался лишь час, и я уверен, что отец успел накормить тебя каким-нибудь очередным кулинарным шедевром, потому краба будешь символично поедать после сожжения фигуры творящего человека.

– Прямо масленица, да, Клиф? – спросил граф, прищурено глядя на прячущегося за чёлкой байкера.

– Что? – переспросил тот как-то слишком грубо, будто раздражение на графа прорвало ранее выстроенную им плотину вежливости.

– У русских есть такой праздник – проводы зимы и встреча весны, они тоже сжигают чучело.

Граф говорил всё это с затаённым смехом, иначе отчего бы его английский вдруг стал совсем плохим, и даже, покачав головой, с притворным огорчением взглянул на меня:

– Он вовсе не интересовался русской культурой, Катья? Совсем? Ах, какая жалость… Клиф, – Граф уже глядел в лицо байкера: – Как же так, три года встречаться с русской девушкой и не выучить ничего про русских…

– Я не встречался с русской девушкой, – ответил Клиф, захлопнув водительскую дверцу, которую Лоран оставил открытой, отделив нас друг от друга, словно два враждующих лагеря. – В Кэтрин не осталось ничего русского. Во всяком случае, я лично вижу в ней американку.

– Плохо смотришь, – уже почти без акцента сказал граф. – Я вот не спутал бы её в толпе разряженных хиппи. Она не похожа ни на одну из них, сколько бы повязок ты ей не дарил.

Клиф стиснул губы. Я впервые видела его таким злым – казалось, пыль должна была вспыхнуть под ногами графа. Однако тот лишь вальяжнее отставил ногу.

– Она вообще похожа на Гвинет Пелтроу, – не сдавался Клиф. – Разве не так?

– Если бы я ещё знал, кто это такая, – усмехнулся граф.

– Актриса. И потом, какой у нас тут крови только не намешано…

– О, да… – продолжал улыбаться граф, глядя на байкера с каким-то совсем уж нескрываемым снисхождением.

– А много ли вы сами знаете про русских, Ваше Сиятельство?

Должно быть, Клиф специально после секундной запинки добавил светское обращение, потому что его «you» сейчас прозвучало более чем фамильярно.

– Быть может, и не достаточно, – спокойно ответил граф. – Но мы с ней европейцы, и наши культуры достаточно близки. Во всяком случае в культурном плане мы можем найти много общего… Если ты читал роман Льва Толстого «Война и мир»… – И тут граф едва не рассмеялся и демонстративно прикрыл губы холёной рукой. – Ах, да… Хиппи предпочитали читать о сумасшедших…

– Я же сказал, что только краб может подождать, – вмешался Лоран, от которого сейчас тоже вовсе не веяло спокойствием.

Он встал между мной и Клифом, оставляя тому возможность обниматься лишь с собственным шлемом и испепелять графа воинственным взглядом, потому что парижанин предложил мне взять его под руку. Но лишь мы пробежали между машинами и занырнули в толпу, Антуан сжал мою руку так крепко, будто боялся потерять, как беспомощного ребёнка, или я должна была иначе истолковать рукопожатие, но я не хотела ни о чём думать. Я глядела вокруг, стараясь позабыть о своих спутниках. Оба, отец и сын, то и дело пригибались, чтобы не сбить светящиеся фигурки, летавшие над головами собравшихся. Особенно мне приглянулись радиоуправляемые бабочки, злобно сверкавшие лампочками усиков – они напомнили глаза Клифа, и я так ими залюбовалась, что завизжала, как резанная, когда какой-то мужик сунул мне в лицо светящуюся проволочную змею. Граф сильнее прижал меня к груди и сказал так громко, чтобы Клиф точно услышал:

– Со змеями ты теперь дружишь. Настало время бояться пятящихся крабов.

Я не знала, какова моя роль в словесном или мысленном поединке двух вампиров, и было не ясно, молчит Клиф или отвечает оппоненту мысленно. Я не могла понять, насколько остаюсь сейчас самостоятельной, потому решила ничего не говорить, ничего не делать и действительно спрятать голову в песок. Рука графа перестала быть ледяной, но при этом не стала горячей, потому я теперь почти не ощущала её дружеского пожатия. С другой стороны, нога в ногу, маршировал Лоран, не давая мне даже малейшей возможности взглянуть в сторону Клифа. Да я и не желала на него смотреть, опасаясь дать лишний повод усомниться в моей лояльности.