Текст книги "«Книга Всезнания» (СИ)"
Автор книги: Tamashi1
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 42 страниц)
– Да, босс, – девушка кивнула, и серьга в ее левом ухе засветилась мерным синим Пламенем, а на левом глазе появился странный окуляр с совиными крыльями. – Только Фран не сможет мне помочь: он убегает от Кена, расставляя перед тем неопасные иллюзорные ловушки.
– И их рассорили? – нахмурился Тсуна, продолжая размахивать руками, словно что-то эмоционально втолковывал подруге.
– Да, мы все попали под действие, даже я немного… зла на Вас. А Вы разве не чувствуете раздражения?
– Есть немного, – поморщился Тсуна, которого до сих пор очень сильно злило поведение Стражей. – Обижен на Стражу, но понимаю, что это не то, из-за чего надо ссориться. А ты… на меня зла за Мукуро, да?
Хром поджала губы, из-за спины босса осторожно разглядывая местность.
– Вонгола косвенно виновата в том, что случилось с Мукуро, Кеном и Чикусой, – вздохнул Савада и опустил руки. – А я виноват в том, как вы жили до этого момента. Давно надо было уговорить Мукуро переехать в нормальный дом и принять зарплату Вонголы. И я уверен, что теперь смогу это сделать. Правда, меня это не оправдывает. Но я… прости, Хром, вы все – мои друзья, и я буду делать всё, что могу, чтобы вам помочь. Поэтому и соврал вам. Это ведь я придумал снести Кокуё-Ленд, чтобы вас переселить в теплое жилье, но его обманул. Сказал, что не в курсе. Просто… не буду я оправдываться. Сделанного не вернешь. Но я надеюсь, что в будущем смогу всё исправить.
– Босс… – Хром улыбнулась, и Тсуна понял, что ее злость почти сошла на «нет». – Спасибо Вам. Позаботьтесь о Мукуро, хорошо?
– И ты тоже, – кивнул Савада и тихо добавил: – Счастья вам.
Хром залилась румянцем и опустила взгляд, а тихое «спасибо» растворилось в холодных порывах ветра. Но она тут же вскинулась и продолжила поиск, старательно вглядываясь в окружающий ландшафт.
– Один в том самом стуле, – наконец отрапортовала иллюзионистка, – один на крыше центрального склада, один под кустом в сорока градусах к востоку от крайнего правого склада, и один слева, у края деревьев. Я уничтожу иллюзиями первые три, потом побегу к лесу и уничтожу последний. Он слишком далеко. Словно…
– Словно? – нехорошее предчувствие кольнуло Саваду. Интуиция застонала, будто кто-то провел когтями по грифельной доске.
– Да нет, ничего…
– Хром-тян, не ходи туда, – тоном, нетерпящим возражений, велел Тсуна. – «Словно нас заманивают» ты хотела сказать, да? Значит, не ходи. Поймай Франа, вдвоем вы сможете накрыть большую площадь. Сделаете это залпом. Не приближайтесь к лесу.
– Но босс, это долго…
– Хром! Не подвергай себя опасности. Обещай мне.
– Хорошо…
Девушка вздохнула, еще раз осмотрела окрестности с помощью линзы и убрала ее. Небо спокойно смотрело на то, как Наги со всех ног кинулась к месту «догонялок на выживание», затеянных друзьями, а Тсуна помчался назад, к складам, состроив полную отчаяния гримасу. «Странно, как-то мне совсем не нравится то, как я себя веду, – отрешенно думал он. – А ведь раньше вот так паниковать, бояться, стесняться всего и вся, быть не способным принять решение являлось для меня нормой. Неужели я был таким… бесполезным? Хотя нет. Неужели я был таким глупым?»
Ты просто жил за юбкой матери, за стеной дружеской защиты, за рвами неприятия реальности, твои глаза были зашорены нежеланием принимать действительность. Ты не хотел взрослеть. Но ты повзрослел. И теперь дороги назад не будет.
– Банда Кокуё в полном составе сможет их разнять! – возмущенно бросил Тсуна Хоффману, однако тот лишь развел руками и улыбнулся.
– Мне всё равно. Ваши Хранители затеяли драку – это Ваши проблемы. Я же собираюсь удалиться.
– Я Вас не отпущу!
Клаус рассмеялся, но внезапно остановился и потер виски. Странный шепот, сорвавшийся с его губ, Тсуна еле расслышал, да и понял лишь несколько слов, ведь говорил немец почему-то на итальянском: «Зря мы не ушли раньше, но здесь слишком весело. Мне правда хочется смеяться, Диана. Это…» Савада не разобрал последних слов. Он не знал испанский.
– Почему Вы всё это сделали, зачем? – Тсунаёши просто тянул время. – Неужели так ненавидите этот мир?
– Ненавижу? – Хоффман вздохнул. – Ненавижу. Вы видели слишком мало, герр Савада. Вы живете недолго. Но ничего, у Вас всё впереди, – и он рассмеялся. Но не как кукла. – У Вас впереди почти вечность для осознания реальности. Разве что когда-нибудь сможете вырваться из Книги, и вечность подойдет к концу!
Идеально белые, ровные зубы с каждым смешком тихо клацали, встречаясь друг с другом. Челюсти открывались, обнажая доменную печь рта, захватывали кислород и, отправив топливо в глотку, с грохотом захлопывались. Губы широко, будто мешали зубам, растянулись, превратившись в страшный оскал. Тсуна никогда прежде не видел, чтобы так странно смеялись. Только этот смех был искренним, в отличие от клейких улыбок, ловящих собеседника словно муху. Это смех был настоящим. Но не живым.
Как у черепа в мексиканский День Мертвых!
– Да почему Вам так нравится причинять людям боль?!
– У всего есть причины, – Хоффман подмигнул врагу и нехотя развернулся, словно кто-то советовал скорее уходить, но ему отчего-то хотелось задержаться. Возможно, ему и правда было слишком весело сейчас?..
Тсуна преградил врагу путь.
– Вы не можете уйти. Я не позволю Вам…
– Хочешь меня убить? – усмешка и насмешливый тон отчего-то сбили запал Савады. – Ну попробуй. Только сначала справься с моей охраной.
Савада резко отошел от Клауса. Пламя он так и не зажег, но ему казалось, что с немцем он сумел бы справиться даже голыми руками, а вот охрана… Вдруг там элитные киллеры, владеющие сильными атрибутами? Вдруг там супер-профи, как Вария?.. Савада озирался, а Хоффман преспокойно двинулся к складам. Неподалеку продолжались два боя, полные ненависти и проклятий, а вот Рёхей вскочил и закричал:
– Савада, держи его, а то уйдет!
Но Тсуна не сдвинулся с места. Он знал, что одна камера всё же ловит происходящее в объектив, хоть и не может зафиксировать звук. А значит, он не имеет права нападать первым. Но немец не обращал на парившего высоко в небе орла никакого внимания: он не знал, что орел держит в лапах аркобалено дождя, вооруженного мощнейшей оптикой, способной записать происходящее на земле даже из-под облаков. Оттуда, куда действие глушителей электрических волн не долетает.
– Вы не уйдете, – с угрозой в голосе произнес Савада, но не пошевелился. Немец обернулся и взвесил ситуацию. Тсуна ведь в любую секунду мог зажечь Пламя Предсмертной Воли и выстрелить им – тогда бы торговца ничто уже не спасло. А этого допустить он никак не мог.
– Здесь очень весело, но мне всё же стоит попрощаться, раз ты отверг мое щедрое предложение, – улыбнулся он фальшиво, а в следующую секунду из-за угла склада вышли двое охранников. Тсуна застыл как вкопанный.
***
– Киоко-чан, только ни за что не покидай усадьбу. Сиди с мамой в гостиной, пусть рядом кто-то будет. Обещаешь?
– Конечно, Тсуна-кун. Не волнуйся. Мы останемся.
– Что бы вам ни написали, ни сказали, ни сообщили… Так, нет. Оставьте все средства связи в своих комнатах. Но если всё же как-то получите сообщение о том, что мы в беде, не верьте. Вас обязательно попытаются выманить из дома, так что не верьте никаким словам. Даже если пришлют фото, где я кровью истекаю, не покидайте дом: это фотомонтаж.
– Хорошо, я всё поняла, Тсуна-кун. Мы не будем обузой, обещаю.
Он поверил ей. Десять часов назад, утром, он поверил ей. Зря.
***
Запястья девушки крепко сжимали веревочные кольца. Плотно, словно удав вокруг тела жертвы, обвивался белый шнур вокруг тонких рук, стягивал их за спиной и спускался вниз – к ногам. Лодыжки прочно фиксировали узкие веревочные полосы с массивными узлами, завязанными напротив болевых точек, но девушка всё еще могла идти, хотя каждый шаг давался ей с трудом. Ноги ее были связаны толстым шнуром на расстоянии двадцати сантиметров, и она семенила, чтобы не упасть. Число шагов при такой ходьбе возрастало, однако с каждым шагом узлы давили на болевые точки. В глазах Киоко Сасагавы застыли слезы боли, но она не плакала.
– Как?.. – беззвучно спросил Тсуна, а Киоко побледнела.
– Вы же обещали! – крикнула она Хоффману, и Тсуна резко обернулся к торговцу. Глаза его застилала ярость. Ненависть. Желание разорвать врага на сотни сочащихся кровью кусков! Таких, как тогда, в подвале пыток!..
Тсуна вздрогнул. Что-то холодное легло ему на плечи. Ледяное, мягкое… мертвое! Но совсем не мерзкое.
– Лия…
Он резко обернулся. Ненависть всколыхнулась в сотню раз больше. Зачем она пришла сюда?! Предательница!
– Правильно, mon cher Тсунаёши. Злись на меня, не на него, – она улыбалась. – Тебе надо спасти свою любимую и всех невинных жертв Меча. Злись на меня, не на него. Камера ведь снимает…
Шаг назад. Тсуна смотрел в печальные понимающие глаза и чувствовал, как ярость отступает: он просто не мог ненавидеть человека, улыбавшегося ему, как родная мать неразумному малышу. Не мог ненавидеть ту, что столько раз спасала его от самого себя. Пусть она и лгала, пусть делала это ради себя… Он тоже всегда заботился о себе, а не о Страже. Даже ни разу не попытался дать Лие воды, хотя мог это сделать. Просто не думал об этом, сосредоточившись на своих проблемах.
Эгоцентризм – главная черта любого человека. И это норма жизни.
Тсуна тряхнул головой и обернулся. А за его спиной вдруг раздался дикий рев. Словно с цепи спустили разъяренного голодного медведя. Тсуна отскочил в сторону буквально на автомате, и вовремя – воздух, где он только что стоял, рассек мощнейший удар. Перебинтованный кулак вспорол плоть ветра, лишь чудом не задев Саваду Тсунаёши. А впрочем, чудес не бывает. Есть лишь правила причинно-следственной связи.
– Это всё из-за тебя! – крикнул Рёхей, нанося удары, которые блокировал всё же вынужденный зажечь Пламя Савада.
– Может, будешь злиться на Хоффмана? – искал лазейку к спасению Савада.
– Я его не трону, иначе Киоко убьют! А ты… это ты не смог защитить ее! Я тебе верил!!!
– Братик, не надо, это я виновата! – Киоко потащили назад, Хоффман быстрым шагом удалялся с невеселой цирковой арены жизни.
– Почему ты здесь? – крикнул Тсуна, продолжая парировать удары боксера, но не нанося ни одного сам.
– Прислали письмо!.. Через… ммм… – ей заткнули рот. Заткнули рот и потащили за склад, как тряпичную куклу. А в лодыжки продолжали впиваться узлы, и из глаз девушки всё же брызнули слезы: попытки сопротивления причиняли адскую боль. Но она упорно пыталась вырваться из цепкого захвата.
А Тсуна продолжал отступать от склада под натиском молниеносных мощнейших ударов. Выбора не осталось.
– Прости, старший брат, – прошептал Савада, а в следующую секунду яркое оранжевое пламя, вырвавшееся из его перчаток, ослепило боксера. Рывок, удар, и время замерло. Устроилось на траве, рядом с упавшим ничком боксером. Удар ребром ладони в основание шеи – очень удобный прием, если надо лишить противника сознания. Вот только овладеть им на должном уровне довольно сложно: ударишь послабее – противник продолжит бой, ударишь посильнее, особенно с Пламенем на перчатках, – кто знает, сумеет ли противник когда-нибудь подняться. Тсуна точно знал, что Рёхей поднимется. Он больше не сомневался в себе.
Савада бросился в погоню, не бросив на Рёхея и взгляда. Он не проверил его пульс, не прислушался к дыханию, не посмотрел, целы ли позвонки. Он просто мчался вперед, будучи уверенным в своем ударе. Завернув за угол, Тсуна увидел бежавшего со всех ног к лесу немца, которого окружила толпа охраны, а примерно на середине этой дистанции двое довольно сильных на вид мужчин тащили упирающуюся Киоко. Серые брюки девушки были все в земле, некогда белая блуза потеряла лоск и местами порвалась, обнажив покрытую мурашками кожу.
С утра прогноз погоды обещал понижение температуры до нуля.
Тсуна на полной скорости мчался к мужчинам, будто и не очень спешившим за боссом – можно было перекинуть Киоко через плечо и оказаться рядом с хозяином в пару минут! Но они не спешили. А в глазах их застыла странная отрешенность, словно у смертников, надевающих пояса шахидов… И Савада понял, что надо остыть. Что-то во всем этом было не так.
Подбежав на расстояние пистолетного выстрела, Тсуна ожидал немедленного открытия огня, но его не последовало. Просто смуглый мужчина, очень похожий на египетских рыночных торговцев, что с громкими криками пытались всучить туристам поддельные украшения, вдруг остановился и прижал к себе Киоко. Черные глаза его будто превратились в две пугающих бездны, а пиджак распахнулся.
Савада никогда не видел ничего подобного. Он не видел людей, глядящих на врага со смесью презрения, ненависти, отчаяния, решимости, жажды жизни и обреченной готовности умереть. Он не знал, что безумный блеск в глазах смертников совсем не безумен. Араб готов был умереть и знал, на что шел. Боялся, но не собирался отступать. И наркотика в его крови не было – только вера в собственную правоту разъедала душу…
– Не подходи, иначе всё взорвется! – ломанный японский, который сложно было понять. Но не понять его всё же было невозможно.
Тсуна никогда прежде не видел поясов шахидов, начиненных тротилом, гайками и гвоздями без шляпок. Теперь он знал, как выглядит оружие почти массового поражения – небольшая вещь, способная уничтожить толпу.
– Не надо, погоди! – крикнул Савада и остановился. Напарник араба, европеец с арийскими чертами лица, выхватил из кобуры пистолет. «Хорошо, что у меня костюм бронированный», – подумал Тсуна, и словно в ответ на эти мысли немец прицелился ему в лоб – чуть ниже ярко-рыжего Пламени Неба.
– Давайте договоримся?
– Просто стой и дай нашему хозяину уйти, – араб явно не понимал японских слов, говорить с ним было бесполезно. Он повторял заученные слова, ломая их ужасным акцентом, а Тсуна думал, что же делать.
– Я отойду. Отойду! – сказал он и медленно двинулся назад. Идти спиной вперед было неудобно. Разворачиваться – опасно. И Тсуна, осторожно нащупывая дорогу, медленно выходил с линии обстрела. Как только невидимая черта была преодолена, парень развернулся и помчал со всех ног назад. Верная охрана Хоффмана праздновала победу.
Гокудера всё еще пытался нанести Такеши сокрушительный удар, но в рукопашном бою они были примерно на одном уровне. И выбежавший из-за складов Савада увидел довольно неприятную картину: мечник, вытирая с разбитых губ кровь, исподлобья смотрел на друга и тяжело дышал, ссутулившись и слегка пошатываясь. Гокудера же, стоя на одном колене чуть поодаль, не замечал, как мерзлую землю у его ног орошала алая влага, обильно покидавшая тело: капилляры в носу очень чувствительны, и сломанный нос курильщика щедро одаривал живительным кармином мертвую траву. Хаято уже собирался встать и снова атаковать, когда между ним и его целью вдруг выросла смутно знакомая фигура. Сквозь пелену ярости Ураган Вонголы осознал, что в ней было нечто очень важное, родное, то, что нельзя было просто сдвинуть с дороги…
– Гокудера, не надо! – голос долетел до подрывника словно сквозь вату. Фигура приблизилась, алое марево перед глазами начало меркнуть.
– Ты же мой друг, ты же не причинишь вреда хорошим людям, правда?
Хорошим? О ком речь? Об этом бейсбольном идиоте, пытающемся отнять у него Джудайме?! Да он не!..
– Не надо, Гокудера! Мы же друзья. Давай вернемся в Намимори, слышишь? Будем есть мороженое и запускать фейерверки. Только ты умеешь их так здорово запускать, чтобы всё небо сразу расцвело. Эй, слышишь? Не бросай меня, Гокудера.
И он услышал. Огненные блики, захватившие сознание, начали затухать. Алое марево расползлось по миру, словно дым рассеял мощный порыв вера. Что он делал? Бил Яма… Что?!
– Чёрт! – простонал Хаято и упал на землю. – Чёрт, чёрт, чёрт!
Кулаки с яростью врезались в землю, и он уже не слышал, как босс спрашивал Ямамото, в порядке ли он. Тот сплюнул, и на траву упали алые капли.
– Не в порядке, спасибо Гокудере. Но не волнуйся, я его не собираюсь трогать, если он прекратит ерунду нести. Мы все друзья, какого черта, Хаято?!
Никогда раньше Такеши не называл его по имени. Он всегда улыбался, прикидывался дурачком и урегулировал конфликты, не предъявляя окружающим претензий. Просто прятал в себе то, что сказал сейчас, под действием демонического артефакта, обнажающего самые темные закоулки душ.
– Зачем мне какое-то там место «Правой руки», что ты себе напридумывал?! Мы все друзья, в одинаковой степени! И для меня одинаково важны что Тсуна, что ты, что Рёхей… Что ты вечно цепляешься за этот «титул», как ребенок за игрушку? Очнись уже! Это не я идиот, а ты! Вместо того, чтобы дружить, хочешь служить, вместо того, чтобы искренне смеяться, зацикливаешься на какой-то чуши! Мы не коллеги, не босс и подчиненные, не Хранители и лидер мафиозного клана! Мы – друзья! Так какого чёрта, Хаято?! Для тебя что, важен только титул, а дружба – плевать на нее?! Что ты творишь всё это время? Тебе на нас что, плевать?!
Ядовитыми стрелами слова проникали в сознание подрывника. Он не отвечал – просто смотрел на собственную кровь, медленно и словно нехотя покрывавшуюся коричневой коркой. Он не хотел соглашаться с обвинениями, но не мог возразить. Просто потому, что для него самым важным было – быть нужным своему лучшему другу, Саваде Тсунаёши. И он видел лишь один способ его не потерять: стать идеальной «Правой рукой». Глупо, наивно, по-детски… Но ведь ему было всего семнадцать.
А может, уже семнадцать? И пора было начинать взрослеть?
– Прости, – хриплый тихий шепот. – Все… простите. Я просто боялся потерять дружбу…
– Ну и зря, – ответил Савада и подал ему руку. – Мне главное, чтобы мои друзья рядом были, а все эти титулы только напрягают.
– Простите оба…
– Придурок, – бросил Ямамото беззлобно, и стало ясно, что ярость в нем начала утихать. Причем очень и очень быстро – спустя пару секунд он встряхнулся, потер лицо и предпринял слабую попытку улыбнуться…
– Помогите мне, – привлек их внимание к куда более важной проблеме Савада, не дав опомниться. – Киоко-чан в заложниках. Снова. И охрана угрожает ее взорвать.
Парни переглянулись. Общая опасность всегда сплачивала их куда лучше задушевных разговоров. А потому, кивнув друг другу, они со всех ног бросились к складам, на ходу проверяя оружие.
========== 43) Фатуум ==========
Дождь успокаивал. Он шел только в одном участке поляны и расслаблял, расслаблял, расслаблял… Ласточка, кружившая над двумя мужчинами, отступавшими к лесу с пленницей, распыляла на них едва различимые частицы голубого Пламени Дождя. И этот успокаивающий дождь следовал за охранниками Хоффмана неотступной пеленой. Сам немец давно растворился в лесу.
Мужчины зевали, не в силах противостоять мощнейшему нейролептику. Их ноги словно наливались свинцом и отказывались двигаться. Руки всё меньше сжимали запястья девушки. Киоко тоже зевала, и, казалось, могла заснуть в любую секунду. Внезапно ласточка спикировала вниз, подчиняясь приказу своего хозяина, и несильно клюнула девушку в ногу. Та встрепенулась, один из охранников вяло махнул рукой. Боль – лучший психостимулятор, способный разбудить кого угодно. И потому ласточка девушку не щадила.
Раз за разом птица взмывала вверх, осыпала врагов успокаивающими голубыми искрами и пикировала вниз, неизменно нанося мощный удар клювом по и так впивавшимся в болевые точки узлам веревки. И Киоко, попадавшая под умиротворение дождя, приходила в себя от боли. А ее охранники всё больше расслаблялись и уже даже не замечали проносившуюся у самой земли птицу.
Палец араба соскользнул с кнопки детонатора. Ласточка пролетела перед Киоко и клювом вспорола кожу на ее груди. Девушка, осознавшая, что ей дали шанс, рванулась в сторону. Один короткий рывок, и тело пронзила адская боль. Затекшие руки будто прокололи сотни игл, ноги взорвались тупой пульсирующей болью, словно их переломали и оставили без гипса. Киоко не вскрикнула – только слезы брызнули из глаз с новой силой. Она откатилась в сторону, а осознавшие, что лишились добычи, мужчины кинулись за ней, но… было уже поздно.
Пара точных движений, расчертивших воздух оранжевыми вспышками, и они оказались на земле. Без сознания, как недавно Сасагава Рёхей. А Тсуна, не глядя на врагов, кинулся к пытавшейся откатиться подальше Киоко. Ямамото вернул ласточку – единственное оружие атрибута дождя, что взял в этот раз с собой, а Гокудера кинулся к потерявшим сознание охранникам – проверять, нет ли у бомбы таймера. Его не оказалось, зато парень смог от души, очень крепко связать руки араба собственным галстуком, предварительно разминировав пояс смертника. А Ямамото тем временем копошился неподалеку, пытаясь связать немцу и руки, и ноги. Только вот если руки удалось обмотать галстуком, что делать с ногами парень не знал, и решил воспользоваться шнурками жертвы – галстуков у охраны Хоффмана не наблюдалось.
Пока в одной части поля время неслось вперед семимильными шагами, в другой оно попросту замерло.
– Погоди, сейчас, Киоко-чан, я тебя развяжу, – Тсуна тараторил как заведенный, осторожно пытаясь распутать узлы, а девушка лежала на боку, судорожно всхлипывая, и кусала губы. Не от боли – от чувства вины. Вот только ее никто ни в чем не винил.
Наконец Тсуна понял, что узлы завязаны слишком крепко, прошипел что-то неразборчивое, а затем пережег Пламенем веревку, соединявшую лодыжки девушки. Стало легче – веревка неохотно начала поддаваться. Наконец освободив Киоко, словно бабочку из куколки, он отшвырнул мерзкую веревочную гадюку и прижал девушку к себе. Крепко. Словно обещая никому никогда не отдавать.
– Прости, Тсуна, я не думала… – пробормотала она, всхлипывая. Слезы катились по щекам, хотя боли не было, и это било по Саваде даже сильнее, чем слезы боли. Потому что она винила себя в его промахе. Но в промахе ли?..
– Не извиняйся, это я виноват, – перебил ее Савада, но ему не дали договорить. Киоко трясущимися руками вцепилась в воротник его пиджака и быстро заговорила:
– Прости меня. Мне принесли письмо, сказали, просила передать какая-то женщина с улицы. Горничная принесла. Мы с ней… хорошо общались. Я прочитала, а там… Это от него было, от Хоффмана! Он не пытался меня обмануть, точнее, пытался, но… Тсуна, всё не так было!
Она всхлипнула, горячая капля упала на шею Савады, и он закусил губу.
– Ты говорил, нас хитростью из дома выманят, но он написал… написал, что если я не выйду добровольно, на штаб нападут. И что Нану-сан обязательно убьют… А еще написал, что если я умру ради его побега, он оставит тебя в живых… Тебя и братика… всех… Я… прости меня, я думала, что лучше так, чем если в штабе опять будет… бой… Многие бы умерли, не хочу! Не хочу, чтобы кто-то умирал! Прости меня…
– Ты не виновата, – прошептал Тсуна и закрыл глаза. Злости не было, как и ярости, ненависти, обиды… не было даже чувства вины. Только обреченная мысль: «Он на шаг впереди, потому что знает, как нами манипулировать. Он слишком умный. А я идиот. Я должен стать умнее. Видео у нас уже есть. Только на нем нет звука. Мы так и не успели записать признание. А оно необходимо. И я его получу. Даже если придется…»
– Прости меня, Киоко, – голос был тихий и на удивление спокойный. – Я сейчас уйду, потому что его должен кто-то остановить. Если удастся, я или поймаю его, или убью. Если нет, умру сам.
Девушка вздрогнула, но Тсуна не дал ей сказать и слова – лишь крепче прижал к себе и выдохнул прямо в ухо:
– Если я вернусь, дай мне ответ… А пока ничего не говори, – два сердца синхронно замерли, и едва слышный голос произнес: – Люблю тебя, Киоко. Прости.
Тсуна быстро встал, на его перчатках загорелось рыжее Пламя, и в следующую секунду воздух расчертил след, похожий на хвост кометы. Ветер звенел в ушах уносившегося прочь парня, а девушка, не прислушавшаяся к его просьбе, повторяла как мантру одно и то же. «Люблю, люблю, люблю, люблю…»
И Тсуна ее услышал.
***
Холодное январское небо остудило голову и заставило сбросить скорость. Тсуна огляделся, но не обнаружил и следа машины Хоффмана. Припомнив карту местности, Савада вспомнил возможные пути отхода, сравнил их с направлением, в котором скрылся немец, и выбрал для проверки лесную дорогу, выводившую в близлежащий город. Однако стоило лишь ему рвануться в ту сторону, как рядом с ним возник призрак девушки, утратившей все былые эмоции. Под глазами ее отчего-то залегли глубокие тени, а губы были мертвенно бледного, почти серого цвета.
– Можешь мне не верить, – тихо сказала она, – но его там нет. Он выбрал другой путь.
Тсуна не ответил.
– Мое желание сообщить тебе эту информацию выше твоего ее получить, поэтому я скажу. Что делать дальше, решай сам.
Тсуна притормозил.
– Он в загородном доме, расположенном к северу отсюда, в пяти минутах полета. Туда уже вызван вертолет, но ты еще успеваешь. После он отправится в Берлин, и любая попытка поговорить закончится обвинением во вторжении в частную собственность. Но этот дом ему не принадлежит. Поэтому Хоффман очень хочет побыстрее оттуда убраться. Он уязвим.
– Почему ты мне это говоришь? – тихо спросил Савада, зависнув в воздухе и посмотрев призраку в глаза.
– Потому что ты глупый маленький мальчик, – ответила она как-то отрешенно. – Но очень добрый. Слишком мало таких людей осталось. Ты не сломался даже тогда, когда все ломаются. После осознания грядущего. Ты слишком добрый, Тсунаёши. И я не хочу, чтобы ты страдал еще больше. Можешь не верить, мне всё равно.
Ей и правда было всё равно. Она просто хотела, чтобы он знал, а поверит или нет… не важно, ведь она не лгала.
– Не хочешь, чтобы я страдал, и помогаешь застрять в Книге? – сарказм – одна из защитных реакций.
– Да. Это всё же лучше, чем вечные пытки в Аду. А выбора у тебя всё одно – нет.
– Вроде как, это мне надо спасибо сказать? – роль, принадлежавшая Мукуро, Саваде не шла. Но обида захлестывала, заставляя говорить колкости.
– Нет, – Лия не отводила взгляд, но пустота, застывшая в ее глазах, не давала ответа на вопрос, о чем она думает. – Просто если Хозяин не знает о грядущем заточении, старается грешить меньше. Если знает, скатывается во все тяжкие быстрее. Потому мы лгали. Чтобы спастись самим. Я Первый Страж, и после смерти не вставшего на путь грехопадения хозяина я, возможно, сумела бы вырваться из Книги. Фукс стал бы Первым Стражем, Ребекка – Вторым, а новенький – Третьим. И, найдя трех добрых Хозяев, Книга дала бы шанс и ему. Всё просто. Каждый хочет для себя счастья, наплевав на других.
– Не каждый, – раздраженно бросил Савада.
– Да. Ты первый, кто решил подумать о нас, а не о себе…
И Тсуна наконец понял, почему ее глаза были пустыми. Чувство вины оказалось слишком сильным, собственная ошибка – предположение, будто все люди одинаковы, сжигала душу. Лия просто не хотела больше ошибаться. И решила не искать выгоды, а делать то, что велит сердце.
– Не понимаю я тебя, – вздохнул Савада. Злость куда-то испарилась. – Ты сама человек хороший, а всех вокруг плохими считаешь.
– Уже не всех, – как-то судорожно улыбнулась Лия, и Тсуна рванулся в указанном ею направлении.
– Не жалей его, Тсунаёши, – летя рядом, прошептала Страж. – Кроме тебя его никто не остановит.
– Я сделаю всё, что смогу.
***
Дом окутывала тишина. Где-то там, в пустых коридорах, на пыльных лестницах, у скрипучего крыльца, лежали ничком потерявшие сознание охранники. Вертолет должен был прилететь с минуты на минуту, и почти идеальный план Хоффмана по отходу с места встречи сработал бы, но… он кое в чем просчитался. Знал, что в одиночку Саваде не справиться с двумя охранниками и поясом смертника, и думал, будто помощь ему никто не окажет достаточно долгое время. Хоффман слишком полагался на демонический артефакт и не верил, что узы дружбы могут быть сильнее пламени гнева. Он ошибся в своем неверии в людей. Но Гокудера не продолжил бой, услышав Тсуну. И это сломало почти идеальный план, основанный на вере в грехи, а не в добродетели.
Дом замер, и только кран на кухне изредка ронял холодные капли, с ритмичностью китайской пытки отбивая каждую десятую секунду.
Немец стоял у стены большой комнаты, и деревянные панели, темные, старые, изъеденные жуком-древоточцем, чутко ловили каждое движение его пальцев. Вверх-вниз, вверх-вниз, ухоженные, идеально ровные ногти скребли по панелям, будто мечтали пробиться сквозь них. Тсуна замер напротив, и оранжевое Пламя, горевшее на его перчатках олимпийским факелом, обещало немцу скорую смерть.
– Скажи, зачем ты всё это сделал? Зачем развязал войну в мире мафии? – ровный, спокойный голос предельно четко запечатлял крохотный микрофон, еще с утра надежно спрятанный в складках белого платка, украшавшего нагрудный карман черного похоронного костюма. Колонелло, следовавший за Савадой весь полет и «снявший» охрану на улице из винтовки, проверял сигнал – в этом месте «глушилка» была всего одна, и Савада еще на подходе уничтожил ее мощнейшим Пламенем Предсмертной Воли. Почти таким, что в будущем сожгло Бьякурана Джессо.
Хоффман знал, что разговор записывается, но сейчас ему куда важнее было выбраться из дома живым, дождаться вертолет и улететь. А запись он потом как-нибудь опровергнет. Ему ведь угрожают, а чего только не скажешь под прицелом!
– Только не убивай меня, – пробормотал Хоффман, вжимаясь в стену и продолжая ее царапать. – Я всё скажу, только не…
– Я не собираюсь тебя убивать, – перебил его Савада. – Мне просто нужно знать, зачем ты развязал войну.
– Войну? Войну… Ну… – глаза мужчины бегали по комнате, пальцы вгрызались в деревянную панель, голос дрожал. – Ну а почему нет? Мафия вредит простому народу, почему бы не навредить ей? Да и потом, вы и сами друг друга постоянно уничтожаете, чуть больше боев – чуть меньше… Зато бизнесмены получили неплохую выручку, и не только я, заметь!
На лице Тсунаёши промелькнуло презрение. Лия хмурилась, но молчала. Сейчас ее куда больше волновала Диана. Дух не мог причинить вред духу, а вот человеку… Отдай ей Хоффман немного энергии, и охотница сразу всадила бы в спину Тсунаёши нож, совсем недавно выбитый из рук немца и лежавший теперь на полу в центре комнаты. А потому Лия неотступно следовала за невидимой ее глазу женщиной, читая в Книге каждое ее движение и сопоставляя его с пространством комнаты. У любого другого давно бы заболела голова от подобной нагрузки: не всякий мозг сумеет провести подобную аналитическую операцию. Но, к счастью, Лия очень любила играть в го на память с двумя противниками одновременно…
– Деньги, деньги, – процедил Савада. – Неужели это самое главное? Разве жизни не важнее? Разве не лучше жить в мире, но небогато, чем в центре военных действий, но с миллионами?!
