Текст книги "«Книга Всезнания» (СИ)"
Автор книги: Tamashi1
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 42 страниц)
– Как и всем другим торговцам моего профиля, – спокойно разбил его в пух и прах Хоффман.
– Но… я…
– Вы – что? Приведите доказательства Ваших обвинений, иначе они будут абсолютно беспочвенны.
«Знания, не подкрепленные логикой…» В тот раз Лия не успела договорить эту фразу, но сейчас Тсунаёши понял, что она собиралась сказать. Знания, не подкрепленные логикой, не способны никому ничего доказать. Они бессмысленны. И это его разозлило. Разозлила собственная глупость, беспечность, неспособность сделать что-то полезное… Он хотел было встать и уйти, но немец не собирался так просто завершать диалог.
– Итак, Вы не можете подкрепить свои обвинения ничем, кроме моей профессии. Тогда я требую извинений. Иначе Вонголе будет предъявлено обвинение в том, что ее наследник пренебрегает этикетом мафии: не обвинять без доказательств, или же подкреплять обвинения силой. Если хотите доказать, что кто-то не прав, либо соберите улики, как Вонгола Примо, либо просто застрелите его, как Второй Вонгола, и это априори сделает Вас правым. А если не способны ни доказать, ни уничтожить – извиняйтесь.
– Да ни за что! – возмутился Гокудера, и Хоффман рассмеялся. Наиграно-весело, словно выдавливал из себя реакцию на несмешную шутку.
– О, правда? Тогда, возможно, попытаетесь меня уничтожить? Третьего не дано. Впрочем, пожалуй, я приму и извинения Девятого. В письменной форме, или при свидетелях…
– Девятый тут ни при чем! – воскликнул Тсуна и вскочил.
– Правда? – следя за ним немигающим взглядом будто застывших в арктическом холоде глаз, усмехнулся немец. – Но Вы его наследник, и о семье должны были думать до того, как приходить сюда. Итак, Вы меня оскорбили, не собираетесь приносить извинения и нарываетесь на драку. Как мне это расценивать? Как попытку покушения на мой бизнес? Хотите захватить уже завезенные на склад товары без оплаты? Вонгола так низко пала, что решила ограбить даже старого партнера?
– Да о чем Вы говорите?! – Шаг назад, и Тсуна, запнувшись о диван, рухнул на него. – Вы с ума сошли?!
Хоффман поднялся и, сложив руки на груди, холодно бросил:
– Это похоже на никчемную попытку «шестерки» завоевать положение, выслужившись нечестными методами. Похвально, Вонгола Дечимо. Но бесполезно. Я предвидел неприятности, потому хоть и сообщил дону Тимотео о том, что товар уже на складе, завозить его не спешил. Вы действуете от своего лица или от его, но покрываете босса, и скоро мне ждать новый налет на мои владения?
Каждое слово немца буквально впечатывало Саваду в диван. Фукс сказал бы ему, что Хоффман простой ритор, что его речь зияет логическими несостыковками и провалами, что разбить его выводы не составит труда, но Фукса рядом не было. Зато рядом был его соотечественник, даже не старавшийся выстроить безупречную речь. Он подавлял оппонента количеством слов, абсурдными обвинениями и абсолютно уверенным в собственной правоте тоном. И Тсуна не мог возразить. Только вот он еще не понимал, почему немец не отпустил его с миром, а завел этот бессмысленный монолог…
– Вы пришли на мой склад, развязываете ссору, называете меня безумцем и хотите выйти сухими из воды. Этот конфликт не может пройти даром для Вонголы. Я требую компенсации, теперь вы не отделаетесь простыми извинениями. Ах да, и, конечно, такой человек в роли наследника будет обузой для семьи. Стоит сообщить об этом Девятому…
Хоффман на секунду прикрыл глаза и собирался было продолжить речь, как вдруг в руках Гокудеры Хаято появился динамит.
– Не смей так говорить о Десятом! – крикнул он.
Тсуна не заметил ухмылку, скользнувшую по губам торговца оружием. Он просто кинулся к другу, пытаясь его остановить, но подрывник лишь закричал:
– Джудайме, отойдите, я не позволю ему Вас унижать!
– Гокудера, не надо!
Двое охранников, прибежавших на крики, тут же достали оружие, но Хоффман махнул рукой и пистолеты были опущены.
– Такая реакция говорит о том, что я прав, – с усмешкой бросил немец. – Сильный босс защищает себя сам, слабого защищают подчиненные.
– Да как ты!..
– Гокудера!
Секунда, и динамит полетел в Клауса Хоффмана. Вторая, и Ямамото, мгновенно обнажив меч и перепрыгнув через диван, срезал фитили со всех зарядов. Бесполезной горкой мусора упали на бетонный пол не собиравшиеся уже взрываться динамитные шашки. Хоффман нахмурился и щелкнул пальцами. Дверь за его спиной распахнулась, и охранник, явно куда более тренированный, чем двое, встретившие Хранителей перед зданием, вошел в комнату. Он вел перед собой девушку, чьи руки были связаны за спиной, а ноги связаны длинной веревкой, позволявшей ей идти, но сковывавшей свободу движений. Рот ее затыкал кляп, а в огромных, полных ужаса медовых глазах застыли слезы. Тсуна вздрогнул. Отпустив мгновенно замершего Хаято, которого держал за руки, он чуть не упал. Просто колени подогнулись. Сами собой. Но Тсуна всё же сумел устоять.
Сасагава Киоко не плакала, хотя явно готова была в любой момент разрыдаться. И виноват в этом был тот, кто не сумел ее защитить.
– Разведка доложила, что Вонгола Дечимо в городе, – холодно и словно отстраненно сообщил Хоффман и по-кошачьи мягко приблизился к заложнице. Ствол пистолета, направленный ей в затылок, казался Саваде гремучей змеей, способной в любую секунду совершить рывок. И потому он не двигался.
– Я ожидал подвоха и приказал проследить за оставленной вами в городе девушкой. И когда вы явились на мою территорию, приказал привести ее сюда. Мне не нужны конфликты с Вонголой, однако вы первые напали на меня. Потому я вынужден прибегнуть к этому козырю. Либо вы меня отпускаете, и я покидаю здание, либо мозг этой девочки украсит пол моего склада.
Медленно и плавно Хоффман вытащил из кобуры, до сих пор скрытой пиджаком, пистолет. Встал рядом с охранником за спиной Киоко. А затем снял оружие с предохранителя и приставил дуло к виску девушки.
Киоко вздрогнула и умоляюще посмотрела на Тсуну, а тому показалось, что через него пропускают заряд в двести двадцать вольт. Его поджаривали на электрическом стуле, а он не издавал ни звука и лишь смотрел в глаза девушки, которая была ему дорога. Слишком дорога. Дороже чего бы то ни было. Вот только он понял это слишком поздно. Когда в ее висок посмотрела девятимиллиметровая бездна Преисподней.
– Сейчас мы уйдем, – тихо, вкрадчиво и абсолютно спокойно сообщил Хоффман. – Комната снабжена микрокамерами слежения, выводящими происходящее в реальном времени на мой дисплей. – Он поднял левую руку и продемонстрировал хранителям часы с крупным жидкокристаллическим экраном, вместо времени показывающий всё происходящее в комнате.
Тсуна сглотнул. Гокудера сжал кулаки, Ямамото бегал взглядом по комнате, пытаясь отыскать камеры, но не замечал их.
– После того, как я покину комнату, вы должны в течении десяти минут оставаться на месте, иначе я убью эту девочку. Десяти минут мне хватит, чтобы отъехать на безопасное расстояние. После этого я ее отпущу, а вы подберете. Не преследуйте нас.
– Где гарантия, что вы ее не убьете? – едва сдерживая злость, спросил Хаято, а немец саркастично усмехнулся.
– Нигде. Но я торговец и дорожу своей репутацией. Потому сделки всегда выполняю на высшем уровне. Итак, договорились?
Повисла тишина. Все ждали решения Савады, а он пустым взглядом смотрел в глаза Киоко и не мог выдавить из себя ни слова. «Это я виноват, я виноват, я виноват…»
– Договорились? – повторил немец и несильно надавил пистолетом на висок девушки. Киоко склонила голову, и Тсуна, запинаясь, прохрипел:
– До… говорились.
Его губы беззвучно прошептали: «Прости, Киоко-чан», – и девушка предприняла слабую попытку улыбнуться. Кляп не дал ей этого сделать, но в медовых глазах застыла благодарность и желание поддержать друга, вот только Тсуна не заметил, что там промелькнуло и еще одно чувство. Куда более сильное и важное.
– Отсчет пошел, – бросил торговец и лаской скользнул за дверь, прикрывая отход связанной девушкой. Охрана покинула комнату следом за ним, и топот ног, донесшийся из коридора, сообщил оставшимся в зале хранителям, что Хоффман спешно покинул здание.
В воцарившейся тишине Ямамото посмотрел на часы и поморщился. Оставаться здесь не хотелось, но и подставлять Киоко под удар он не мог. Вот только инстинкты шептали, что надо уходить…
– Тсуна, что будем делать? – осторожно спросил он, вернувшись к осмотру комнаты, но не двигаясь с места.
– Я… простите, – прошептал Савада и опустился на колени. В карих глазах блеснули слезы, но на грязный бетон не упали. Тсуна зажмурился и шумно выдохнул. Он пытался прогнать из мыслей образ Киоко, так преданно смотревшей на него, будто он был единственным лучиком света в беспроглядной мгле. Ведь Савада понимал, что на самом деле это он принес в ее мир темноту.
– Глупый маленький мальчик, – тихо сказала Лия, и Тсуна вздрогнул. – Ты ошибся. Пошел на поводу у эмоций. Не пожелал понять, что знания бесполезны, если их не подкрепляет логика. Скажи мне, ты вынес из этого всего урок?
– Я подставил… всех… Киоко… старшего брата… дедушку Тимотео… всех…
– Точно так. Но скажи, ты хотел этого?
– Нет! – Тсуна вскинулся и посмотрел на Лию полными немого ужаса глазами. – Я не хотел, я…
– Ты сглупил, – вынесла вердикт призрак и присела на пол рядом с Хозяином. – Скажи мне, сначала надо думать или делать?
– Ду… думать…
– А эмоции надо подавлять или надо вестись у них на поводу?
– Пода… влять…
– И кому в первую очередь нельзя верить, Тсуна? Кто может подвести в любой момент, хотя кажется, что никогда не подведет?
– Я… сам?
Тихий шепот Савады прервал его тяжелый вздох. Парень шмыгнул носом и уставился в пол, а Лия едва слышно спросила:
– Вот и скажи, Тсунаёши, что важнее всего? Вера в чудо или логический расчет? Скажи, ты вынес из всего этого урок?
– Я… не подставлю друзей… больше… я буду думать… не подставлю… никогда…
– Молодец, ответ правильный, – улыбнулась призрак и осторожно обняла парня за плечи, прижав к себе.
Недоуменно Хранители смотрели на то, как их друг, прижавшись к кому-то невидимому и сжавшись в комок, кусает губы, сжимает кулаки и жмурится, отчаянно стараясь не разрыдаться. А Тсуна, прижимаясь к давно умершему человеку, впервые не чувствовал холода от ее прикосновений. Он отпускал собственную боль, найдя ту самую поддержку, которой ему не хватало во всех прошлых неприятностях. Объятия, сравнимые своим теплом и нежностью с материнскими.
– Глупый мой Тсунаёши, – прошептала Лия, аккуратно поглаживая парня по растрепанным волосам. – Тебе очень больно, но теперь ты знаешь, к чему приводит поспешное решение. Прости, я не хотела, чтобы ты грустил. Однако скоро всё станет еще хуже. И если сейчас ты не научишься быть сильным и думать на десять ходов вперед, закончишь… плачевно. Погибнешь в муках, один, сломанный… Эта судьба слишком страшна. Обойди ее. Ты слишком светлый человечек для подобного финала. Прости себя за эту глупость, исправь ее последствия и не совершай новых. Это будет твое искупление и твоя защита от новых бед.
– Но Киоко-чан…
– Она поймет и простит. Ведь ты ей очень дорог. А еще она в тебя верит.
– Я ее подвел…
– Да. Но больше не подведешь. Так ведь?
– Да! – Тсуна поднял голову и посмотрел на Лию. Она улыбалась. И осторожно стерев слезы с глаз Савады, призрак прошептала:
– Вот и молодец. Живые могут исправить свои ошибки. Потому просто продолжай жить. И не допускай новых.
Тсуна кивнул и слабо улыбнулся. Он чувствовал себя пятилетним ребенком, который поранился в песочнице, потеряв все свои игрушки, и разревелся, и которого мама, немного пожурив, утешила, подарив ему чувство абсолютной защищенности. И боль постепенно уходила, как уходили разочарования, печали и сомнения. Призрак была права: на ошибках люди учатся, и чем серьезнее ошибка, тем сильнее урок.
– Вот и молодец, – улыбнулась Страж, продолжая кончиками пальцев вытирать слезы Хозяина, не замечавшего всегда пугавших его загноившихся ран. – Давай вытрем слезы и подумаем, что нам теперь делать, да?
Савада кивнул и, уткнувшись лбом в плечо Лии, шумно выдохнул. А в следующую секунду он взял себя в руки, поднялся, шепнул Стражу: «Спасибо!» – и посмотрел на друзей.
– Надо уходить, – нервно бросил Хаято, – мне не нравится его условие. Десять минут – это слишком много.
– Уверен, это ловушка, – поддержал подрывника мечник.
– Мы не уйдем. Иначе Киоко-чан пострадает, – ответил Тсуна и зажег Пламя Предсмертной Воли. Вот только ни он сам, ни его взгляд не изменились. В нем была всё та же решимость, независящая от наличия Пламени, что загорелась в карих глазах, когда Тсуна поднялся с пола.
– Тогда что делать? – нахмурился Гокудера.
– Зажигаем Пламя, достаем оружие, – Тсуна натянул варежки, вынув их из кармана пиджака, и они тут же превратились в окутанные оранжевым пламенем перчатки Вонголы. – Если что, отбиваем атаку.
Ожерелье мечника и пояс Хаято мгновенно полыхнули Пламенем, и парни, встав в круг, приготовились отражать нападение.
– Если здесь будет…
Договорить Тсуна не успел.
Дикий грохот заглушил все звуки, и земля содрогнулась. А в следующую секунду старое здание сложилось, будто карточный домик. И взрывная волна, промчавшись по окрестностям, выбила стекла соседних домов. Огненные языки заплясали на старых деревянных балках, осколки кирпичей прокатились по почерневшему асфальту, серая пыль темным облаком взметнулась в воздух.
Клаус Хоффман, сидя в салоне бронированного автомобиля, довольно улыбался, глядя на монитор часов, отражавших уродливую картину взрыва.
========== 29) Затишье в эпицентре бури ==========
Серая пыль оседала на землю дождем военного неба. Ветер разносил крупицы праха наконец дождавшегося давно запланированной смерти здания по улицам старинного городка, рассказывая украшенным потеками домам об ожидающей их судьбе. Дома молчали в ответ и закрывали глаза пестрыми шторами век. Им не было дела до смерти, пока она не постучалась в их дверь.
Искореженный сетчатый забор напоминал о восстаниях в концлагерях, массовых побегах из тюрем и военных действиях не меньше груды камней, в которую превратилось хлипкое здание. Разве что на нем совсем не было багряных языков пламени, почти нежно слизывавших остатки жизни с деревянных перекрытий погибшего свидетеля зари маленького города. Взрыв положил начало закату. И жители окрестных домов, высунувшись из окон и распахнув пестрые занавески, с любопытством и недоумением взирали на памятник собственному прошлому, воздвигнутый скульптором-абстракционистом, которому взрывчатка была милее стеки.
Пыль медленно оседала на асфальт, решив, что оплакивать больше нечего.
По грязной, усыпанной осколками кирпичей и цемента дороге брели трое. Глубокие царапины роняли мелкие алые капли, словно уговаривая пыль продолжить притворяться дождем. Волосы этих троих были растрепаны, одежда порвана и перепачкана в пыли, гари и крови, но на лицах застыло странное, неуместное выражение. Полная отрешенность. Безразлично переставляя ноги по серому полотну, они пустым взглядом смотрели вдаль, на горизонт, но словно ничего не видели. Потому что в их головах звенел набатным колоколом вопрос, куда более насущный, чем злость на человека, решившего их убить.
«Если нас попытались взорвать, что будет с Киоко?»
И больше всех этот вопрос терзал Саваду Тсунаёши, который готов был прямо сейчас зажечь Пламя и лететь на ее поиски. Но он этого не делал. Потому что летать над городом под прицелом взглядов сотен горожан было запрещено. А подставлять Вонголу и своих друзей еще больше он не мог. Отойдя от места взрыва на достаточное расстояние и свернув в переулок, где никто не мог их увидеть, друзья начали быстро перешептываться. Было решено, что Тсуна, как единственный Хранитель, способный летать, отправится на поиски Киоко, Гокудера и Ямамото же должны были бежать к магазину стройматериалов – узнать, что произошло с Рёхеем, и вызвать подмогу. Телефоны парней пострадали от взрыва, равно как и планшет, но микрофлешку, за которой они приезжали, удалось сохранить: ее спасли небольшие размеры и то, что спрятана она была в нагрудном кармане пиджака Тсуны, ведь во время взрыва он инстинктивно защищал живот и грудь – самые уязвимые части тела. Впрочем, если бы парни не зажгли Пламя, даже чрезмерная выносливость и усиленные наличием Пламени защитные функции организма не спасли бы их. Но, к счастью, они успели его зажечь и даже приготовить оружие, а потому пострадали не сильно. Вот только это не решало вопрос, ржавым ножом вспарывавший сознание Тсунаёши. «Как там Киоко-чан?..»
Боль. Страх. Тоска. Чувство вины. Всё это беспощадной лавиной захлестывало душу Десятого Вонголы, но его разум оставался на удивление чист. Словно что-то в нем изменилось. Словно осознав, что он явился причиной возможной гибели любимой девушки, Тсуна повзрослел. И в его сознании щелкнул переключатель, оставивший детство, сомнения и неуверенность позади. Потому что больше он не имел права на ошибку. Ни на одну.
Взмыв в воздух, Савада оставил друзей и помчался высоко над городом, высматривая на дорогах черный джип, запримеченный им еще при входе в ныне почившее здание. Однако машины нигде видно не было, и Савада попытался прикинуть, в какую сторону мог податься Хоффман. Получалось, что ему необходимо было срочно убираться из населенного пункта и мчаться к автостраде, чтобы как можно быстрее покинуть зону досягаемости Хранителей, и Тсуна, взлетев повыше и посмотрев на город, словно на его уменьшенный макет, очертил для себя примерный район поисков. Рванувшись в сторону окраины, он нашел руины, в которые превратился несостоявшийся склад боеприпасов, и проследил за разветвлением дорог, отходивших от него, а затем помчался вдоль серого полотна, быстрее остальных выводившего автомобили из города.
Ветер, срывая с одежды цементную пыль, осенним холодом прижигал раны. Играя растрепанными, спутанными, перепачканными красной кирпичной крошкой волосами, он шептал научившемуся летать человеку, что люди не птицы, и участь Икара – единственное, на что они могут рассчитывать, взлетая слишком высоко. Пробираясь под изорванную одежду, он ласково, с садистским наслаждением царапал кожу холодом, пробегал вдоль позвоночника лезвием опасной бритвы и, смеясь, уносился прочь. А Тсуна лишь увеличивал скорость, помогая ветру стать еще холоднее, еще острее и еще беспощаднее.
«Киоко-чан, только не… только живи. Я всё сделаю, чтобы ты больше не плакала. Только не… Ты нужна мне. И старшему брату… всем нам! Пусть с тобой всё будет хорошо… Только пусть ты не…» Страшное слово Тсуна не мог произнести даже в мыслях. Он отказывался верить, что может больше никогда не увидеть Сасагаву Киоко. И летел всё быстрее и быстрее, проверяя одну дорогу за другой. Призрак летела рядом, всё порываясь ему что-то сказать, но не в силах издать ни звука. Желание Тсуны узнать, что же произошло с Киоко, было в сотню раз сильнее желания Стража ему об этом сообщить. А часы медленно и неотвратимо отсчитывали минуты, которые могли стать для девушки последними… но не стали.
Тсуна резко затормозил. На одной из узких, затерявшихся в хвойном лесу дорог, он вдруг увидел одинокую хрупкую фигурку, со всех ног мчавшуюся в направлении города. Машин на трассе не было, старое асфальтовое покрытие испещряли глубокие уродливые трещины, и единственным, что было живо на этой никому не нужной, заброшенной дорожной ветке, была одинокая девушка, спешившая куда-то так, словно от этого зависела ее жизнь. Тсуна рванулся было вниз, но затормозил, взлетел повыше и осмотрелся. Машины видно не было, деревья закрывали обзор буквально через пару сонет метров, однако на отрытом участке врагов не было, и потому Тсуна вновь устремился вниз. К той, кого он узнал бы из миллиона с любой высоты…
Сердце бешено билось о ребра, кровь пульсировала в висках, складываясь в сознании единственным понятным соловом. «Жива». Всё остальное уже было не важно, и только чувство вины приглушало радость, впрочем, не в силах полностью ее уничтожить.
Киоко, мчась со всех ног по заброшенной дороге, испуганно озиралась. Короткая клетчатая юбка и бежевый пиджак, составлявшие школьную форму, были измяты, а бант на шее сбился и казался просто рваной тряпкой, непонятно зачем ставшей частью гардероба. Волосы ее были всклокочены, будто через тело пропустили разряд тока, а в глазах застыла паника, но вместе с ней – отчаянная решимость добраться до города любой ценой. Сказать друзьям, что с ней всё в порядке. Успокоить тех, кто сейчас наверняка сбился с ног в поисках…
Запястья болели, красные полосы от веревок жгло огнем, ссадины на лодыжках с каждым шагом всё сильнее прижигали нервы, посылая мозгу прошение об отдыхе. Но она продолжала бежать, зная, что друзья не найдут себе места, пока не поймут, что ее оставили в живых. Впрочем, волноваться было и не из-за чего, ведь Клаусу Хоффману невыгодно было убивать подругу Десятого Вонголы. Но никто из подростков этого не понимал, что было торговцу оружием только на руку.
Внезапно опустившаяся на дорогу тень, с каждой секундой всё разраставшаяся, напугала девушку, и она отпрянула назад. Сердце бешено забилось, но, подняв глаза к небу, Киоко резко выдохнула. Колени подогнулись, слезы навернулись на глаза, а паника прошла, уступив место благодарности и счастью.
Он пришел. Он ее не бросил. Он сумел найти ее там, где никто бы не смог…
Тсуна приземлился на дорогу в десятке метров от подруги и кинулся было к ней, но замер в паре шагов. Чувство вины всё же перекрыло радость и, глядя на чуть не плачущую, прижимающую руки к груди девушку, Тсуна вдруг осознал, что он не имеет права подходить к ней, если…
– Прости, Киоко-чан, – прошептал Савада, и Пламя на перчатках Вонголы погасло, превратив их в уютные мягкие варежки.
Киоко всхлипнула. Закусила губу. А в следующую секунду крепко обняла парня, уткнувшись носом в его шею, и едва слышно пробормотала:
– Спасибо… спасибо, Тсуна…
Без уважительного суффикса, без привычного сдержанного тона, без формальностей, всегда отдалявших их друг от друга. Она впервые в жизни позволила эмоциям руководить разумом, и отчего-то это не казалось неправильным. Савада крепко обнял дрожавшую девушку, прижав к себе и отрешенно подумав, что больше никогда и никому ее не отдаст. Просто потому, что не сможет. Ведь абсолютное доверие человека, который попал в беду по его вине, хлестало сердце окропленным кислотой хлыстом, но в то же время прижигало раны обезболивающим под названием «счастье».
– Прости, я больше тебя не оставлю, – прошептал Тсуна, крепко прижимая к себе хрупкую, беззащитную фигурку, которую ему впервые в жизни хотелось не просто поставить на пьедестал и любоваться издали, а запереть на замок в пуленепробиваемом сейфе и оберегать ото всего и вся.
– Спасибо…
Киоко снова всхлипнула, но слезы с ее ресниц всё еще не срывались. Она со всей силы жмурилась, стараясь не показать собственную слабость слишком важному для нее человеку, а он, почувствовав, что она еле держится, осторожно сказал:
– Ты… поплачь. Это же нормально… Я не скажу никому, правда.
И теплые ладони, скользнув по измятому бежевому пиджаку, позволили себе непростительную вольность. Тсуна осторожно гладил Киоко по спине, закрыв глаза и не думая о том, что делает – просто пытаясь поделиться теплом, нежностью и заботой, чтобы нервная дрожь наконец исчезла, и Киоко смогла улыбнуться. И этот простой, ненавязчивый, слишком доверительный поступок уничтожил последнюю линию обороны Сасагавы Киоко.
– Извини, – прошептала она и, еще сильнее обняв Тсуну, перестала изо всех сил стараться подавить подкатывавшие к горлу рыдания.
Горячие соленые капли упали на смуглую кожу парня, замороженную холодом ветра. Скользнув по шее и ключице, они добрались до ссадин и ласково наградили оголенные нервы жгучей болью. Но Тсуна этого даже не заметил. Он осторожно гладил Киоко по спине, прижимая ее к себе и клянясь самому себе, что из-за него она больше не прольет ни слезинки. Тонкие, чуть дрожавшие пальцы девушки сжимали изорванный воротник его пиджака, колени ее подгибались, но Тсуна крепко держал ее левой рукой, и точно знал, что ни за что не позволит упасть. Даже без пламени, даже без подбадриваний друзей, даже без поднятия боевого духа Реборном или Стражами. Он просто был уверен на все сто процентов, что не причинит Киоко боль снова.
Впервые в жизни Савада Тсунаёши поверил в себя без оговорок, без чужого влияния и без тени сомнения. Потому что впервые в жизни он принял важное решение исключительно по собственной воле, и решение это было для него слишком важно.
– Всё нормально. Иногда можно, плакать не стыдно… – прошептал он, и, стянув варежки, зарылся пальцами в волосы девушки. Осторожно и очень мягко пытаясь ее успокоить, он всё так же крепко держал ее левой рукой, и Киоко окончательно разрыдалась. Ведь он сказал, что она может немного побыть слабой, позволил больше не прятать собственные эмоции.
– Ты прости, я больше не подведу. Я… постараюсь, чтобы никто больше тебя не обижал. К тебе никто не подойдет. Я… может, и не многое могу, но с этим справлюсь, обещаю.
– Спасибо, Тсуна…
– Извини. Это я виноват.
– Неправда! – Киоко резко отстранилась, и заплаканные медовые глаза с возмущением посмотрели на Саваду. Тот растеряно моргнул, но слезы, катившиеся по щекам девушки, были сильнее ее слов, и чувство вины не желало давать слабину.
– Ты не виноват, Тсуна… кун, – привычный суффикс неприятно резанул по слуху обоих. Но первые эмоции немного улеглись, и формальности снова вступили в свои права. – Ты сделал всё, чтобы меня спасти! Согласился с условиями того человека, потом помчался меня искать и…
Киоко вздрогнула. Только сейчас она поняла, в каком Тсуна был состоянии, и это заставило ее с ужасом посмотреть в глаза парня.
– Что они сделали? Что они с тобой сделали?! – прошептала она, побледнев.
– Дом взорвали, – честно ответил Савада, всё еще придерживая Киоко. Он боялся, что она всё-таки упадет. – Но мы не пострадали. Только немного поцарапало и форму разорвало, а так всё нормально.
– А… братик? – осторожно спросила Киоко, и Тсуна растерялся. Он понятия не имел, что с Рёхеем, но успокаивать девушку не стал. Он уже понял, что правда лучше сладкой лжи, даже если у нее привкус серной кислоты.
– Я не знаю, его с нами не было. Мы как вас оставили у магазина, больше его не видели. Но ребята побежали его искать, так что… ты скажи, что вообще произошло? Как тебя поймали? Старшего брата не забирали с тобой?
Киоко растерялась. Опустив взгляд, она увидела широкую алую полосу, расчертившую бедро Тсунаёши, пропитав надорванную штанину кровью, и охнула. А затем встряхнулась, хлопнула себя по щекам и потянула его за руку к обочине. Остановившись под деревом, девушка скинула пиджак и, отдав его Саваде, попросила разорвать на лоскуты, чтобы перевязать его раны. Тсуна возражать не стал. Еще раз оглядевшись по сторонам и прислушавшись, он сел под дерево, скинул собственный пиджак и начал разрывать форму Киоко, отдавая ей лоскуты. Та же приступила к торопливому рассказу о недавних событиях.
– Мы с братом закупились всем необходимым очень быстро. Там прямо в соседних отделах всё было… Расплатились, и пока нам собирали товар в коробки, Рёхей носил уже собранные в машину. Я хотела ему помочь, но он мне только лампочки доверил, так что просто так ходила за ним… Но когда он нес последний ящик с какими-то железками, я увидела старушку. У нее была большая сумка, и ей явно было тяжело. Потому попросила братика отпустить меня помочь ей. Он был против, но всё-таки согласился: мы ведь уже выходили практически, так что на стоянке я была бы рядом с ним. Я предложила бабушке помощь, она отдала мне сумку, и мы пошли к автомобилю – там какая-то черная машина была, большая… а дальше не помню. Просто вдруг дышать стало нечем, запах противный, и словно тряпку к лицу прижали… а потом темнота. Я не знаю, что с Рёхеем. Тсуна-кун, как нам быть? А что, если братика тоже забрали?
– Нет, – Савада покачал головой и подумал, что Рёхея таким трюком было бы не провести, и его боксерский инстинкт не дал бы врагу шанса так просто победить. – Если бы его ударили, он ударил бы в ответ, ты же знаешь, старший брат очень крепкий, – Киоко улыбнулась, осторожно перевязывая ногу Тсуны, а он продолжил: – А если бы его попытались усыпить, как тебя, он бы сразу среагировал. Он же боец, если кто-то со спины заходит, настораживается. Так что чуть бы к носу прижали тряпку, сразу бы ударил и вывернулся. А… убивать или ранить его не стали бы, думаю. Тебя ведь отпустили, значит, и старшего брата не тронули бы, тем более в центре города.
– Ты уверен? – осторожно спросила Киоко, пытаясь скрыть дрожь в пальцах.
Тсунаёши нахмурился, призадумался, а затем кивнул собственным мыслям и уточнил:
– Что этот человек сказал тебе перед тем, как отпустить? И что вообще произошло после того, как ты пришла в себя?
– Я очнулась в темной каморке, – затараторила Киоко, спеша рассказать всё, что знала, чтобы Тсуна мог побыстрее дать ответ на ее вопрос. – Попыталась выбраться, но руки были за спиной связаны, а дверь закрыта, и даже перепилить веревку было нечем. Я пыталась развязаться, но не получалось, а потом пришел тот человек с пистолетом и повел в комнату. Я слышала часть вашего разговора, но не могла закричать: кляп мешал, а этот человек сказал, что если всё пройдет хорошо, меня отпустят, потому что их боссу незачем меня убивать. Я… «разменная монета, пешка, которая может еще пригодиться». Я запомнила это, может, тебе поможет…
Савада кивнул, а Киоко, начав перевязывать его руку, продолжила рассказ:
– Дальше ты знаешь: меня завели в комнату. Спасибо, Тсуна-кун, ты рисковал собой… все вы рисковали. Спасибо…
– Не надо, – Савада смутился, опустил взгляд, но чувство вины шепнуло, что благодарность Киоко не просто излишня, но еще и неправильна. – Тебя ведь похитили из-за нас, так что…
– Нет, неправда! – возмутилась девушка и заглянула Тсуне в глаза. – Ты не виноват. Это тот человек… Мы ведь просто делали покупки, никого не трогали, а он решил меня похитить. Это не твоя вина.
– Но если бы я не пошел к нему…
Тсуну перебили, просто взяв за руку. Киоко смотрела в карие, полные раскаяния глаза и осторожно сжимала ладонь друга… или кого-то большего, всеми силами стараясь донести до него мысль, в которой была полностью уверена.
– Ты не виноват. Ты хотел прекратить войну, потому и пошел туда. Просто тебе не повезло, этот человек оказался очень хитрым. Но ты ведь хотел как лучше. Поэтому ты не виноват. Просто… просто в следующий раз ты должен быть хитрее него. Вот и всё. Не вини себя, ты же не знал, что он такой изворотливый.
