Текст книги "«Книга Всезнания» (СИ)"
Автор книги: Tamashi1
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)
– Я бы нашел доказательства их вины и предъявил претензии. Попытался бы посадить их в тюрьму Виндиче. Если бы не получилось, и они сумели выкрутиться, уничтожил бы.
Тсуна вздрогнул. Он никогда не думал, что отец может с такой легкостью говорить об убийстве… но тут он вспомнил, что его отец – не мирный добытчик нефти, а глава разведки мафиозной семьи. И сказка о бойскаутах в роли мафиози была для Тсунаёши окончательно похоронена.
– А если бы ты точно знал те секреты, которые ото всех скрывают… например, где спрятаны клады, где хранят деньги всякие богатеи, кто кому что должен… если бы ты мог узнать всё о человеке и какой-либо вещи, что бы ты сделал?
Ёмицу призадумался. Вопросы сына ему крайне не нравились, но он всё еще не понимал, что же за артефакт такой тот обнаружил, раз интересуется подобным. Спустя минуту, Савада-старший наконец ответил:
– Если бы я узнал, где лежит старинный клад, конечно же, выкопал бы. Чужие деньги брать бы не стал, а использовать информацию о людях… если бы это помогло в работе, использовал бы, но не с целью им навредить. Хотя если бы это была информация о сбежавших преступниках, направил бы по их следу охотников.
– А если бы ты мог узнать что угодно, что бы ты захотел узнать? – задал Тсуна самый главный вопрос, и Ёмицу окончательно растерялся. Вот только он начал понимать, что же попало в руки его сына… Но лгать мужчина не хотел. А потому честно ответил:
– Глупый, наверное, вопрос, но я бы попросил держать меня постоянно в курсе того, как вы с мамой. Не только финансово, не только чем занимаетесь, но и что у вас на душе. Знаю, мы слишком редко видимся и вы грустите, но я по вам тоже скучаю… так что я бы спросил, как вы там.
Тсуна опустил взгляд и подумал, что всё это время был слишком несправедлив к отцу. И правда острым ножом полоснула по памяти, в которой, раздувшись, словно напившаяся крови пиявка, всплыла отвратительная фраза, в детстве не казавшаяся неправильной: «Лучше бы его вообще не было!» Сжав кулаки, парень пристально рассматривал паркетный пол, но ничего не видел. Слез на глазах не было, но не было и сил что-то ответить. А чувство вины, весь последний год острым червячком точившее душу, оскалило клыки и со всей силы начало рвать ее на куски.
– Ну что, я прошел экзамен? – невесело усмехнувшись, уточнил Ёмицу, а Тсуна выдавил:
– Прости… я думал, тебе на нас наплевать…
Мужчина замер. Эти слова, казалось бы, абсолютно логичные в данной ситуации, произвели эффект разорвавшейся бомбы. Ведь хоть Ёмицу и понимал, что сын на него зол и ему не хватает отцовского внимания, никогда не думал, что всё настолько плохо. Он наивно полагал, будто зарабатывая деньги и обеспечивая семью, показывает им свою любовь, а никогда не высказывавшая недовольство жена, смиренно принимавшая положение вещей, лишь добавляла уверенности в этом странном тезисе. И даже зная, что Тсуне не хватает отцовского внимания, и встречаясь с ним лишь несколько раз в год, Ёмицу верил в сына и его любовь, а потому искренне считал, будто тот в него тоже верит.
– Но я же звонил… писал… – растеряно пробормотал он, и Тсуна удивлено покосился на отца, которого никогда прежде не видел таким потерянным. И старые обиды померкли, а чувство вины начало атаковать еще сильнее.
– Но ты ведь никогда не говорил… Всегда приезжал, пил пиво, болтал с мамой и заваливался спать. А я… Ты же только шутил!
– Но ты ведь сам меня избегал! Я думал, ты просто стыдишься такого безалаберного отца, потому сам не хочешь со мной общаться!
Отчасти это было правдой, и Тсуна не знал, что сказать, но мощным усилием воли пнув собственную гордость и стыд, осторожно сказал:
– Так и было. Но мне тебя всё равно не хватало.
И на этот раз Ёмицу понял, насколько ошибался. Столько лет он возглавлял разведку, столько лет управлял могущественной тайной организацией, столько лет вел допросы, научившись читать людей как открытую книгу, а вот собственного сына понять не смог. Хотел защитить жену от излишних треволнений, и потому носил маску беззаботного шахтера, впрочем, если уж говорить начистоту, эта роль ему на самом деле нравилась: позволяла расслабиться и забыть о тревогах. Вот только сын, отдалившийся от него после первой же полугодовой отлучки, по возвращении отца начал его сторониться, и Ёмицу подумал, что виной тому обида, но не стал утешать ребенка обещаниями больше никогда не уезжать – он просто сказал, что работа очень важна, и если он не будет работать, им всем нечего будет есть. А потому попросил сына быть сильным и поддержать маму. Но не задумался о том, что буквально переложил на плечи ребенка свою обязанность, не объяснив ему, что это не побег, а вынужденная необходимость, не сказав, что и сам хотел бы остаться, но не может… И потому Тсунаёши решил, что отец попросту бросил их. Умчался в свою шахту, чтобы вести легкую жизнь где-то далеко, где не надо волноваться о жене и ребенке. Он почувствовал себя ненужным. Просто потому, что ему не сказали обратного. И год за годом ситуация становилась лишь хуже, а обида переросла в стойкое неприятие отца, стыд за его образ жизни и чуть ли не отвращение к тому, с какой легкостью тот возвращался домой и вскоре снова исчезал как ни в чем не бывало. И ни разу за эти годы Ёмицу не развеял сомнения сына, сказав, что тот ему нужен. Просто видел, что Тсуна всё больше его сторонится, и потому не настаивал на задушевных беседах и совместных мероприятиях. Он практически потерял собственного сына. И если бы сейчас Тсунаёши не сказал правду, всё могло бы стать только хуже. Эта простая истина ударила главу CEDEF под дых, выбив разом весь воздух из легких. И он просто молча смотрел на сына, не желая верить, что мог окончательно его потерять, но всё же понимая, что это правда.
– Извини, я не думал, что мы с мамой тебе и правда важны, – тихо добавил Тсуна, так и не дождавшись ответа отца. – Но теперь понимаю… Извини за всё.
Ёмицу не ответил. Он лишь подумал, что извиняться должен далеко не Тсуна. А в следующую секунду крепко обнял сына, так, что у того кости захрустели, и, не обращая внимания на боль в раненном плече, уткнулся носом в растрепанные каштановые волосы, а затем пробасил:
– Прости старого дурака, сынок…
Почему-то на глаза Тсунаёши навернулись непрошеные слезы. Но он отогнал их, не желая показывать отцу слабость, и, едва сумев сделать вдох, прохрипел:
– Оба виноваты.
«У меня, оказывается, очень мудрый сын, – подумал Ёмицу. – Не только добрый, но и мудрый». А затем отпустил парня, потрепал по волосам, и, начав обрабатывать глубокую ссадину на его плече, спросил:
– Ну что, расскажешь, что там у тебя на самом деле произошло?
– Расскажу, – со вздохом ответил Тсуна, подумав, что отец – человек хороший и вряд ли соблазнится на знания Книги. – Только не говори, пожалуйста, ничего Реборну. Вообще никому без необходимости. Мои друзья знают, точнее, знают Хром, Чикуса и все Хранители, кроме Ламбо, а больше мы никому решили не говорить, потому что… это опасная штука. И если ее решат использовать… В общем, я сегодня понял, что если бездумно пользоваться Книгой, можно устроить кучу бед. Поэтому не говори никому.
– Ты не доверяешь Реборну? – нахмурился Ёмицу, старательно обеззараживая разорванную кожу.
– Доверяю, конечно! – опешил Тсуна и с удивлением посмотрел на отца, но затем поморщился и пояснил: – Просто он такой… любит он власть и всеми командовать. Так что не говори ему, а то он может попытаться заставить меня делать то, что ему нужно.
– А это было бы очень плохо?
– Сегодня я понял, что да. Книгу вообще лучше использовать как можно меньше.
И Тсуна наконец рассказал отцу всю правду, без утайки. Начиная от нахождения артефакта и заканчивая сегодняшней встречей с Хоффманом. И на удивление, Ёмицу не потребовал ни доказать существование духов, ни продемонстрировать всезнание артефакта. Он даже не сказал, что Книга может помочь изобличить Хоффмана.
– Мы должны расторгнуть этот договор, – решительно, но как-то обреченно сказал он, и бледность главы разведки сказала Тсуне о его состоянии намного больше слов.
– Это невозможно.
– Мы должны попытаться. Давай поступим так. Как только закончится вся эта суматоха, и у меня, наконец, будут развязаны руки, мы с тобой объедем всех экзорцистов и прочих изгоняющих демонов спецов и попытаемся сделать всё, что можно, чтобы его расторгнуть. Я слышал, тибетские монахи вообще чудеса творят, так что шанс есть. Я не поверю, что его нет, пока всё не испробую. Плевать, что эта Книга говорит. Мы должны попытаться… Нет, мы должны сделать абсолютно всё, что можем, чтобы тебя спасти. Ты понял?
– Хорошо, – растеряно глядя на отца и натягивая новую чистую рубашку, ответил Тсуна. – А что делать сейчас?
– Старайся не грешить, поменьше используй Книгу и держись подальше от стычек, где можешь погибнуть, – ответил Ёмицу, и в его глазах промелькнула боль.
– А помогать в расследовании можно? Я ведь не совсем уж бесполезный, думаю, смог бы пригодиться…
Робкая просьба Тсуны была прервана ответом, которого тот никак не ожидал:
– Не можно, а нужно! Ты у меня сообразительный, Хранители твои тоже, ваша помощь будет очень важна. Я всё думал, кто на тебя так влияет, потому не давал полного доступа к информации, но раз враги точно не при чем, будешь мне помогать. И еще. Эти твои… Стражи. Если они на самом деле хотят помочь, они ведь могут поспособствовать в обработке информации?
– Сильно сомневаюсь, – поморщился Тсуна, а Лия, всё это время стоявшая за спиной парня, у окна, рассмеялась и бросила:
– Я бы помогать не стала, а вот Вольф прямо-таки рвется в бой! Сообщил мне, что раз всё сложилось так, как сложилось, у него теперь абсолютно развязаны руки, и он с радостью поможет Хозяину стать еще сильнее и умнее. Ах, нет, пардон! Он сказал: «Помогу развить логику»! Но что уж греха таить, он отнюдь не считает тебя семи пядями во лбу, потому и интеллект подтянуть мечтает не меньше.
– А ему это зачем? – опешил Тсуна. Призрак рассмеялся, а Савада-старший нервно осмотрелся, но, так никого и не обнаружив, раздраженно передернул плечами: отчего-то вся эта ситуация заставила мурашки пробежать по его спине.
– Чтобы Хозяин Книги стал достойным человеком, точнее, чтобы он стал сильным по меркам Фукса, – развела руками Страж. – Пойми, нам скучно. И для Вольфрама единственным времяпрепровождением, когда он на самом деле чувствует себя живым, является время плетения интриг… ах, пардон, «время, когда он может сделать Хозяина сильнее». Просто Фукс не любит бездействие, к тому же очень хочет, чтобы Хозяин Книги был достоин его общества. А эго у него ой как завышено. Ну и конечно, он не хочет видеть Хозяином простого человека, неспособного на Поступок: таких он презирает. Да еще и ненавидит, но об этом я уже говорила. Потому его главная цель – сделать Хозяина сильным, умным, решительным, способным самостоятельно решить, встать на путь грехопадения или сохранить душу светлой до самого конца. Фукс не поведет тебя ни к одной из этих дорог. Он хочет лишь подвести тебя к перекрестку не слабаком, а Личностью, которую он сам смог бы уважать.
– А раньше такое было? – нахмурился Тсуна.
– О, постоянно! – рассмеялась Страж невесело. – Однако лишь один Хозяин смог выбрать верную дорогу. Остальные, осознав собственную силу, ум и хитрость, да еще и познав власть Книги, начинали скатываться в пропасть и уже не могли остановиться. Разве что последний Хозяин, закопавший Книгу там, где ты ее нашел, в конце жизни осознал, насколько был не прав. Но менять что-то было уже поздно, и он отправился в Ад.
– Значит, решать всё равно буду я?
– Именно.
– Ну… а ты не обидишься, если придется снова вернуться в Книгу? – настороженно и слегка смущенно спросил Савада, и Лия вновь рассмеялась. На этот раз ничуть не фальшиво, тепло, по-доброму.
– Не волнуйся, mon cher Тсунаёши. Я привыкла к Книге. Поэтому можешь спокойно звать Фукса. А впрочем… Ладно уж, я сегодня добрая. Лови подарочек в честь чудесного спасения Киоко и продвижения ваших с ней романтических отношений.
– Мы не!.. – начал было Тсуна, заливаясь густым румянцем, но Лия уже исчезла. Просто исчезла, без вспышек, мерцания и прочих спецэффектов. И слова, застрявшие у Тсуны в горле, уже не могли достичь ее ушей. Вот только Страж отлично знала, что он собирался ей сказать, потому и исчезла, не дав договорить смущающую фразу при отце. А через пару секунд на месте, где только что стояла Лия, возник Вольфрам Фукс собственной персоной. Черный камзол всё так же идеально облегал стройную фигуру, начищенные до блеска ботинки могли бы работать зеркалами, но не отражали ничего, кроме самого Стража, а шелковый серый платок, аккуратно и изящно повязанный на аристократически тонкой шее, скрывал уродливую алую полосу, навсегда подарившую барону чувство удушья.
– Рад приветствовать, герр Савада, – с улыбкой и легким грациозным поклоном отрапортовал Фукс.
– Да… ну… ага… – растерялся Тсуна, но тут же спросил: – А ты почему в прошлый раз исчез, не предупредив?
– Ради твоего же блага, – развел руками дух, начиная привычно отстукивать ногой странный ритм, накрепко засевший в памяти Тсуны. – Нужна была встряска, дающая понять, что Книгу нельзя использовать бездумно. И лишь фройляйн Лия могла ее тебе обеспечить.
– Надо было предупредить… хотя бы…
– Тогда не получилось бы встряски. Панеле Лия ведь очень доходчиво своим раздражением донесла до тебя собственную позицию. А будь ты к этому готов, эффект был бы много меньше.
– Ладно, ты прав, – сдался Тсуна и, покосившись на поджавшего губы, сложившего руки на груди отца, смущенно пробормотал: – Ну, вот как-то так… Вольф поможет мне, потому что хочет, чтобы я стал умнее.
– Только будь внимателен, Тсуна, – проворчал Ёмицу, сверля предположительное место пребывания призрака напряженным взглядом. – Не нравится мне этот энтузиазм. Ты и так не дурак, а он… В общем, будь настороже.
– Ага, – кивнул Тсуна, и его отцу показалось, что за беспечным тоном скрывалось абсолютное согласие с его словами. И он был прав.
– О, не хотелось бы прерывать семейную сцену, – с усмешкой всё же прервал ее Фукс, – но у нас проблемка. Неподалеку Бьянки-чан выжимает из «Фордика» всё, что может, но… в общем, первый визит Наны-доно в Рим начался неудачно. Плюс еще одна куда большая проблема возникла на горизонте…
Но дальше Фукса уже не слушали. Тсуна подскочил, кинулся к телефону, и крикнул отцу:
– Мама в беде!
И грядущая опасность была благополучно проигнорирована. Вот только немец ни капли не расстроился. Хоть ситуация с Ёмицу и вышла из-под контроля благодаря признанию Тсуны, это дало больше плюсов, чем минусов. И Лис уже точно знал, как извлечь из нее максимальную выгоду.
========== 31) Робкое, но искреннее Небо ==========
Первым, что притягивало взгляд в просторной светлой комнате, была кровать. Двуспальная, массивная, с резным деревянным изголовьем и двумя огромными мягкими белыми подушками. Вот только обычного серебристого покрывала на ней в данный момент не наблюдалось: кровать была разобрана и приютила под теплым одеялом, запрятанным в белый пододеяльник, невысокую женщину лет сорока. Крашеные темно-русые волосы растрепались по подушкам безжизненной паутиной, глубокие карие глаза смотрели на высокий потолок, украшенный незамысловатой лепниной, с нотками раздражения и обреченности, перекрываемыми жаждой деятельности. Тонкие пальцы с огрубевшей, чуть шершавой кожей бегали по одеялу, расправляя микроскопические складки. То и дело женщина порывалась встать или хотя бы уговорить окружающих позволить ей не играть в больную, и лишь мертвенная бледность Наны Савада говорила о том, что женщине на самом деле лучше было оставаться в постели. Вокруг нее суетились две девушки: Киоко Сасагава, надевшая поверх школьной формы светло-бежевый фартук, и Хром Докуро, скинувшая куртку цвета хаки и внимательно следившая за состоянием матери босса, то и дело бегая к доктору Шамалу за советом.
Нану привезли полчаса назад, а точнее, ее принес Тсуна, долетевший до места происшествия и вытащивший мать из искореженного автомобиля. Бьянки, встречавшая ее в аэропорту, сражалась с шестью вражескими солдатами, решившими, как оказалось, избавиться от одного из сторонников Вонголы, пока он был относительно беззащитен и не мог рассчитывать на скорое прибытие подмоги. Вот только враги просчитались: «Ядовитый Скорпион» Бьянки была отличным воином, и к тому времени, как Тсуна добрался до места происшествия, нападающих осталось трое. Вот только если бы не он, девушке пришлось не сладко: силы ее были уже на исходе, ведь сестра Хаято вынуждена была оставаться рядом с машиной, чтобы защитить потерявшую сознание Нану, и потому ее передвижения были сильно ограничены.
Как только Тсуна приземлился на пустынную дорогу, перекрытую полицейскими шипованными лентами, призванными прокалывать шины автомобилей, он попытался вступить в бой, но Бьянки приказала вытаскивать мать, и Савада кинулся к искореженному автомобилю, из-за прокола шин съехавшему с дороги и врезавшемуся в дерево. К сожалению, все бронированные авто были на задании, потому «Скорпиону» пришлось ехать за Наной на обычном «Форде», и это привело к катастрофе. Савада получила множественные порезы от разбившихся стекол, сотрясение мозга от удара головой и глубокую рану на левой руке, породившую сильное кровотечение – искореженный лист металла перерезал вены и мог лишить этим мать Тсунаёши жизни. Вот только он успел ее спасти.
Вытащив мать из машины, Тсуна занялся перевязкой. Руки, задрожавшие при виде груды металлолома, в которую превратился «Форд», сейчас действовали четко и уверенно, глаза уже не заволакивал туман, подкатившая к горлу паника отступила. Просто потому, что, подбежав к машине и увидев истекавшую кровью, бледную, не шевелившуюся мать, Тсуна почувствовал, как земля уходит из-под ног, но был пойман под руки Вторым Стражем. И ледяное прикосновение давно мертвых ладоней вкупе с тихими, но очень уверенными словами: «Она жива», – заставили Тсуну отбросить собственные эмоции и броситься на помощь раненой. И потому вытаскивал мать из салона, перевязывал раны и пытался привести ее в сознание Тсуна уже четко и уверенно, без тени сомнений, колебаний и страха. Он просто понимал, что счет идет на минуты. И потому для истерик времени нет.
Ёмицу прибыл на помощь Бьянки, когда сын уже начинал перевязку. Он лишь бросил короткий взгляд на свою семью и, тряхнув головой, кинулся в бой. Никто не заметил, как янтарные глаза заволокла мутная пелена боли и отчаяния. Потому что Савада Ёмицу умел брать себя в руки гораздо лучше сына. И он начал атаковать врагов не с целью отомстить, а с целью уничтожить угрозу: обдумано, спокойно, не поддаваясь панике. И вскоре бой был закончен: пятеро нападавших убиты, один взят в плен главой CEDEF, Бьянки получила несколько глубоких, но неопасных ранений, а Нана пришла в себя. И Тсуна, ничего не объясняя матери, подхватил ее на руки и на полной скорости помчался в штаб. А Ёмицу, со всей силы ударив последнего нападавшего в челюсть, сплюнул, пнул серый, оскалившийся на небо острыми клыками щебня асфальт, и помог Бьянки сесть в свою машину. Всего один удар содержал в себе ненависть и боль лидера разведки Вонголы. Он не убил человека, которого мечтал разорвать в клочья. И виноват в этом был далеко не пацифизм, избытком которого Савада Ёмицу не страдал – просто он должен был допросить врага, и получение информации для предотвращения новых диверсий было намного важнее вымещения эмоций. Он это отлично понимал. И всё же едва сдержался от нанесения травм, несовместимых с жизнью…
Шамал, осмотревший Нану и зашивший ее раны, после переливания крови отправил женщину в комнату ее сына и велел девушкам, вызвавшимся позаботиться о той, кого безмерно уважали, не оставлять ее одну ни на минуту и не давать нарушать постельный режим. Вот только госпожа Савада, привыкшая крутиться как белка в колесе, лежать категорически не хотела, и это приводило к постоянным попыткам уломать «сиделок» на послабление режима.
Тсуна, решивший присутствовать при допросе «языка», оставил мать лишь после того, как Шамал сказал, что ее жизнь вне опасности, однако рассказать ей, что происходит, парень не решился. Да она и не спрашивала – лишь как-то очень печально смотрела на сына и улыбалась ему краешками губ, когда отчего-то вдруг словно повзрослевший парень на руках относил ее в собственную спальню. Он боялся сказать ей правду о мафии, но понимал, что иного выхода нет, вот только решил сначала дать ей прийти в себя, а себе – время собраться с мыслями, и поэтому отправился на допрос. А еще потому, что хотел увидеть глаза человека, способного так легко, без тени сомнений уничтожить мирную, никому никогда не причинявшую вреда женщину… Вот только оказалось всё довольно прозаично. На Нану нападавшим было плевать, они просто хотели уничтожить «Ядовитого Скорпиона», так удачно оставшегося без прикрытия. И им это почти удалось, ведь если бы подмога не пришла… а она не могла прийти. Просто потому, что у Бьянки не было времени ее вызвать. И Тсуна понял, что Книга Всезнания – очень странный демонический артефакт. Артефакт, способный как уничтожить миллионы, разрушив жизни всех вокруг, даже своего Хозяина, так и спасти, даже если о спасении Хозяин не просил… Только вот Савада не понимал, что законы причины и следствия никто не отменял. И далеко не каждому Хозяину Книги Стражи помогали в подобных ситуациях…
На добро у людей чести принято платить добром. Даже если их честь привела к бесконечным мучениям в оплату грехов.
Допрос завершился лишь под утро, и Тсуна, помаявшись минут десять под дверью кабинета, в котором закрылся отец, чтобы сравнить показания пленника с данными, известными их семье, решил проведать мать. Шамал, которому Тсуна постоянно отсылал смс с вопросами о состоянии матери, устав от сообщений, позвонил будущему боссу и недвусмысленно посоветовал ему посмотреть на часы и вспомнить о совести, что окончательно успокоило Саваду. Нервное напряжение спало, и благодаря этому медленно, но верно в нем поднимала голову привычная нерешительность. Тсуна задался вопросом: «Рассказать всё маме самому, или это должен сделать отец?» А еще ему хотелось ее проведать, но гордость шептала, что раз всё это время он пытался выглядеть перед родителями взрослым и избегал их, то сейчас идти на контакт и показывать «слабость» было бы неуместно. Вот только в ответ на такие мысли Тсуну похлопали по спине, и он поежился от холода.
– Савада-хён, знаешь ли, есть два выхода из ситуации. Оставить мать без внимания, лелея свою гордыню, или же навестить ее, выполнив сыновний долг и усмирив собственное эго. Просто реши, что тебе важнее: быть гордецом или хорошим сыном?
И Тсуна поморщился, повел плечами, разгоняя неприятный мертвенный холод, а затем направился в собственную спальню. Просто потому, что мать ему всё же была намного важнее собственной гордыни. А Фукс, шагая за ним с видом триумфатора, протянул:
– Гордыня – второй из семи смертных грехов. Неплохой ты сделал выбор, неправда ли?
Тсуна фыркнул. Такого вывода он никак не ожидал и о грехах даже не задумывался, а оказалось, что совет Вольфрам дал исходя из блага Хозяина, а не из того, что было бы лучше для Наны, их взаимоотношений или понятия «сыновнего долга». С одной стороны, это было неприятно, ведь хотелось сказать, что порой отношения с окружающими даже важнее собственного душевного покоя, а с другой – крайне радовало, ведь Фукс помог ему избежать греховного поступка, и значит, его личные предпочтения были вполне очевидны: он не желал Хозяину вечных мук в Аду.
Только Савада не мог знать, чего же на самом деле ему желал Страж.
Подкравшись к двери, из-за которой не доносилось ни звука, парень замер. «Спит? Наверное… Тогда пойду-ка я… Потом приду», – не самые храбрые, отдающие ноткой восторженной радости и облегчения мысли были прерваны голосом Фукса:
– Не спит, не спит. Можешь не сиять от счастья, она как раз проснулась полчаса назад и теперь не знает, куда себя деть: и встать хочется, и подводить девочек, вечером взявших с нее слово без особой необходимости не подниматься, нельзя.
Тсуна вздохнул. Мученически посмотрев на Стража и в ответ на его ухмылку закатив глаза, он осторожно поскребся в дверь, не надеясь, впрочем, что его не услышат.
– Заходите-заходите, я не сплю! – тут же донесся бодрый, но всё еще слабый голос Наны, и ее сын, тяжко вздохнув и подумав: «Ну почему именно я должен ей правду вместо отца рассказывать?» – открыл дверь.
На удивление, Нана, сразу после пробуждения натянувшая поверх спальной рубашки длинный шелковый халат, лежала. Несмотря на всю жажду деятельности, сил у нее пока было мало, и раз уж встать и заняться делами она не могла, предпочитала лежать, а не сидеть в кровати. Но стоило лишь Тсуне заглянуть в комнату, как женщина мгновенно подобралась, расплылась в улыбке и села.
– Не надо, доктор Шамал сказал, что тебе нужен отдых, – осторожно попытался воззвать к разуму матери Тсуна и зашел-таки в комнату.
– Да я уже в порядке! – беспечно отмахнулась женщина. – Лучше скажи, как ты, как папа? Не поранились?
– Нет… Мам, ляг! Ну куда ты опять собралась?
Нана, бодрым живчиком выскользнув из постели, намеревалась было начать заправлять кровать, так как идеальная хозяйка не может пренебрегать своими обязанностями, но Тсуна, махнув рукой на собственное нежелание слишком сближаться с родителями, отобрал у нее одеяло и не терпящим возражений тоном скомандовал:
– Слушайся доктора! Пока он не скажет, что ты в порядке, вставать нельзя!
– Тсуна? – опешила Нана.
– Мам! Мне доктора позвать?
Парень нахмурился, поджал губы и надул щеки, отчего напомнил матери хомячка – обиженного на жизнь, воинствующего, но отнюдь не опасного. Она тихонько рассмеялась, закатила глаза, подняла руки, сказав этим, что сдается на милость победителя, и устроилась на кровати. Тсуна накрыл женщину одеялом, вспомнил, что она всегда подтыкала покрывало, когда он болел, и проделал то же самое, а Нана всё это время пыталась подавить то и дело норовившую выплыть на свет довольную улыбку.
– Как Ламбо с И-пин добрались? – наконец прервала молчание, решив не смущать сына еще больше, раненая.
– Ламбо поехал к своей семье, они сказали, что займутся его здоровьем – у него же краснуха. А И-пин уехала к своему учителю по борьбе в Китай. Вчера вечером все отзвонились, всё в порядке. Добрались без происшествий, – отрапортовал Тсуна.
– Жаль, что Ламбо-куна мы не взяли с собой, краснуха – неприятная болезнь, он наверняка скучает по моим такояки… – вздохнула Нана, но тут же одернула себя: – Впрочем, учитывая случившееся, это только к лучшему. На нас… террористы напали?
Раньше Тсуна не обратил бы внимания на тон, которым была сказана последняя фраза. Но сейчас понял, что мать просто подсказывает ему возможный вариант лжи, чтобы не ставить в неловкое положение. А потому парень, почувствовав острый укол совести, одернул подол белой рубашки, покрутил небольшую пластмассовую пуговицу на манжете и с тяжелым вздохом опустился в кресло рядом с окном.
– Нет, мам. Слушай… ты только не злись на меня и отца, мы не хотели тебя волновать, вот и молчали. В общем… папа не шахтер и нефть не добывает. Но ты и так это знаешь.
Нана нахмурилась и, натянув одеяло до самой шеи, принялась расправлять на нем складки. Разговор был важный, и она очень хотела услышать правду, но… хотел ли ее рассказывать Ёмицу и можно ли было об этом говорить?
– А папа в курсе, что ты собираешься мне его секрет раскрыть? – осторожно спросила она, и Тсуна поморщился. Отцу было не до этого, потому посоветоваться с ним он не успел.
– Нет. Но это не только его секрет, но и мой. Так что я имею право рассказать хотя бы то, что касается меня. А он потом сам решит, говорить про себя или нет.
– Ты всё еще злишься на отца?
Тсуна вздрогнул: такого вопроса он не ожидал.
– Не то, чтобы… Мы с ним вчера поговорили и поняли, что оба неправы были… – смущение и нежелание говорить об отце и своем с ним примирении перевесили желание отвечать на расспросы матери, а потому парень быстро сменил тему: – В общем, папа тебе сам расскажет, что да как с ним, а я… я вроде как мафиози.
Нана поперхнулась воздухом, и Тсуна всполошился, но прокашлявшаяся женщина, снова откинувшись на подушки, от предложенной сыном воды отказалась и переспросила:
– Ты – кто?! Ты не ошибся, Тсуна? У тебя температуры нет?
– Мам, ну не начинай! – мученически простонал парень, закатив глаза, и плюхнулся обратно в кресло, сжимая в ладонях высокий стеклянный бокал. – В общем, дело было так…
***
Закончив рассказ о собственной принадлежности к сильнейшему мафиозному клану и выслушав все сетования матери на несправедливость бытия в лице взрослых, заставляющих детей брать оружие, а также успокоив ее словами о том, что Реборн его хорошо натренировал, Тсуна приготовился к возражениям, возмущению и обидам, но их не последовало. Нана просто подозвала сына, потрепала его по голове, как в детстве, и пожелала удачи, сказав, что если что-то пойдет не так, ее горячие такояки всегда будут ждать его дома, как и она сама. А Тсуна подумал, что мать приготовилась расстаться с ним так же, как с отцом, и остаться в полном одиночестве. А потому его слова, сказанные с абсолютной уверенностью и явившиеся для женщины полной неожиданностью, были самым важным признанием за это утро: «Я тебя не оставлю, не переживай. Уезжать, как папа, не собираюсь, а если придется… ну, в Италии тоже хорошо, и от японской пищи, думаю, мои друзья точно не откажутся. Так что не надо так говорить, будто я тебя бросаю. Ничего подобного».
Он не сказал матери, что любит ее. Не обнял. Не рассказал, как скучал по тем отношениям, что были у них много лет назад. Однако Нана всё это поняла. Слишком хорошо она знала сына и умела читать между строк. И смущенное почесывание носа, бегающий взгляд, а также нервная, с ноткой напускного раздражения речь сообщила ей много больше любых слов. И потому женщина, подойдя к сыну, несмотря на всё его возмущение, обняла его, потрепала по волосам и пообещала, что всегда будет присматривать за ним. За ним и за отцом. И Тсуна сам не заметил, как обнял Нану в ответ. Только вот он довольно быстро это осознал, всполошился и, заставив мать снова лечь, умчался прочь из комнаты – подальше от смущающих, но совсем не лишних проявлений чувств.
«Если бы я вчера не успел, больше этого не было бы». Тсуна убегал от матери, излишних нежностей и осознания того, что подобного могло больше никогда не произойти.
