Текст книги "«Книга Всезнания» (СИ)"
Автор книги: Tamashi1
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 42 страниц)
– Но ведь те, кто ее мучил, давно мертвы! – возмутился Савада.
– А чем они отличаются от ученого семьи Эстранео, мучившего детей «ради блага семьи»? – парировал Фукс, и Тсуна не нашел, что ответить.
– Неужели ничего нельзя сделать для нее? – тихо спросил он.
– Увы, – немец пожал плечами и посмотрел на небо. Безразлично. – Она боится людей и ненавидит, а это – самый страшный вид ненависти, самый ядовитый. Он разъедает душу. Она боится всего и вся, и только в моменты, когда может отомстить хоть одному живому человеку, сбрасывает страх, обнажая ненависть. Все люди напоминают ей отца и сектантов – все, кроме Хозяина. Потому Хозяина она боится, но не ненавидит. Ведь он почти как Страж – тоже связан с Книгой. А вот боль остальных для Бекки превращается в боль тех, кто ее уничтожил. В месть. Именно это и является причиной вчерашних событий. Но если бы не Бекки, вряд ли бы я или Лия смогли помочь вам с иллюзионистом. Мы можем смотреть на пытки совершенно спокойно, но объяснять и помогать в этом без запроса Книге… Наша ненависть не безгранична. Возможно, к сожалению.
– Нет, это к лучшему, – прошептал Тсуна и тяжело вздохнул. Мозаика наконец сложилась. И если сначала Тсуна не мог понять, как отец Лии и брат Вольфрама могли так подставить своих родственников, сейчас он даже не удивился. Потому что начал понимать, пусть и не до конца, одну простую истину. Все люди разные: есть добряки, а есть злодеи. И если кто-то один не способен на ужасный поступок, это не значит, что его не сможет совершить кто-то другой. Нельзя мерить людей по себе… но как же сложно перестать это делать!
Тсуна хлопнул себя по щекам и потер лицо.
– Я понял, Вольф… Спасибо.
– Не за что. Главное, не считай Бекки-тян монстром, она и так натерпелась.
– Не буду. Она не виновата. Ее такой сделали.
И Тсуна, поймав кивок Стража, отправился на ужин: в залу, где кусок не лез ему в горло и вызывал лишь одно желание – умчаться куда подальше… подальше от тарелок, полных сочного мягкого мяса с кровью.
***
Очередное собрание Хранителей, ставшее теперь чуть ли не ежевечерним, привело к довольно печальным результатам. Вся собранная по Хоффману информация вырисовывала очень четкую, но крайне непонятную картину, дававшую больше вопросов, нежели ответов. И когда все рассказали, что им удалось узнать, в библиотеке повисла напряженная тишина.
Гокудера кусал незажженную сигарету, явно желая ей мучительной смерти, Ямамото хмуро смотрел на столешницу, не в силах подбодрить друзей, Рёхей сжимал руки, привычно обмотанные бинтами, в кулаки и скрипел зубами, Хибари полностью ушел в раздумья, сложив руки на груди и откинувшись на спинку стула с таким видом, будто мог на месте растерзать любого суицидника, что решился бы вывести его из транса, Чикуса и Хром поглядывали на своего лидера, поджимая губы, причем парень даже снял очки и начал протирать стекла грязным носовым платком, а сам Мукуро сверлил злым взглядом столешницу, временами бросая косые взгляды на всех присутствующих, словно раздумывая, не пропустил ли кто-то из них некую важную деталь. И только Савада Тсунаёши оставался на удивление спокоен. Он был хмурым, расстроенным, озадаченным, но ни капли нервозности в нем не ощущалось. Наконец, Тсуна глубоко вздохнул, провел ладонью по лицу, словно стряхивая наваждение, и обратился к собравшимся:
– Давайте вкратце подведем итоги? Без деталей и лишних нагромождений попробуем вычленить костяк произошедшего.
Последнюю фразу очень любил произносить Фукс, сейчас прятавшийся в тени библиотечных полок, чтобы не мешать мыслительному процессу Хозяина. И, как и многие другие привычки барона, Тсуна сам не заметил, как перенял ее.
– Попытайся, если что-то напутаешь, твои слова дополнят, – привычным ехидным тоном бросил Мукуро, но ехидства в его словах не было и в помине. И Хранители, за исключением Тсуны и Хибари, удивленно покосились на иллюзиониста.
– Ладно. Тогда начали, – кивнул Савада и приступил к подведению итогов: – Хоффман был единственным наследником одного из ведущих торговцев оружием, и в двадцать пять сменил убитого отца на посту лидера. Кто убил Хоффмана-старшего неизвестно, считают, что это сделали конкуренты. Клаус уверенно начал вести дела, но они шли не очень успешно: только те, с кем он вел дела и прежде, охотно ему доверяли. Однажды он продал оружие одному бандформированию в Асуане, и после этого пропал – подчиненные искали его, даже привлекали к поискам местную мафию, но не нашли. А через три дня он вышел из пустыни – один, в изорванной одежде, без воды. Обезвоживание и ссадины от веревок на запястьях – все повреждения, что на нем были. Сам он, когда пришел в норму, рассказал, что его отвезли в пустыню с намерением убить, но ему удалось бежать, когда убийцы рассорились и начали спорить, на самом ли деле его надо убить или сначала стоит потребовать у подчиненных выкуп, а затем уже убивать. Нападавшими были… эти…
– Сторонники противоборствующей группировки, – тут же подсказал Хаято, решивший не загромождать речь босса лишними уточнениями и потому не начавший по привычке вдаваться в детали и уточнять название и сферы интересов бандформирования.
– Ну да, – смущенно улыбнулся Савада и начал вертеть в руках лист бумаги, впрочем, практически не нервничая. – Они разозлились на то, что Хоффман поставил их врагам качественное вооружение, и решили его устранить, поскольку денег на покупку чего-то подобного у них не было. Только выкрав его и привезя в пустыню, те четверо переругались, и он умудрился сбежать, убив при этом одного из похитителей. Двое других погнались за ним, но последний выстрелил им в спины: они были не согласны с его решением получить за Хоффмана выкуп. Немец как-то умудрился убежать: воспользовался заминкой, дал деру и затерялся в близлежащих руинах, где бандиты собирались спрятать его тело. Последний оставшийся в живых бандит его искал, но Хоффман подкрался сзади и его убил, вот только лошади и верблюд, везший немца, давно разбежались. Ему надо было возвращаться, но поднялась небольшая песчаная буря – пришлось пережидать ее в руинах. А затем он вышел, но следы замело, и он не знал, куда идти. Как-то сориентировался по солнцу, забрал фляги у трупов и отправился в путь. Трое суток бродил по пустыне, вода давно закончилась, но он всё же как-то сумел добраться до города. И это был первый раз, когда конфликт спас Хоффмана.
Все помрачнели, но Савада не стал делать акцент на своих словах и продолжил:
– Он вернулся в Германию, где прошел недолгое лечение в частной клинике. Вот только неизвестно, от чего его лечили: все документы были уничтожены, врачи, имевшие с ним дело, скончались в течение двух лет после его выписки. Мы ничего не смогли разузнать ни о его диагнозе, ни о том, как он вел себя в больнице. После выписки Клаус вновь приступил к своим обязанностям, и дела пошли как и прежде, вот только он словно начал страдать паранойей. У него была чуть ли не мания преследования, и он защищался ото всего и вся так, словно весь мир был против него. На охрану тратил бешеные деньги. А потом всё начало постепенно меняться: он, видимо, понял, что количество охраны не равно ее качеству, и стал изобретать хитрые ловушки. Что интересно, очень многие на них попались, и Хоффман уничтожил кучу народу, покушавшегося на него. Причем всегда отмазывался, если ему предъявляли претензию, – мол, нападавшие сами виноваты, нечего было лезть в мой дом. Он даже начал покупать небольшие старые дома, в которых останавливался, чтобы если кто-то там погибнет, можно было оправдаться перед полицией словами о защите частной собственности. Пару раз прокатило, но вообще он избегает полицию всеми силами, особенно в последнее время. Итак, два года он возглавлял бизнес умершего отца, затем был случай в Асуане, и потом еще десять лет он торговал оружием совершенно спокойно, причем с каждым годом его дела шли всё лучше. Примерно через год после происшествия в Египте он начал путешествовать по миру, предлагая свои услуги воюющим сторонам одним из первых, а еще через год и вовсе начал всех обгонять. Где был военный конфликт, там был Хоффман, приезжавший даже… как Гокудера сказал: «раньше репортеров».
Курильщик посмотрел на босса довольным взглядом, Ямамото рассмеялся, Тсуна улыбнулся. Остальные не прореагировали, разве что Рёхей вздохнул – ему в такой ситуации смеяться не хотелось.
– Ну а еще через пару лет, когда он наконец завоевал доверие в теневых структурах и сделал себе имя, всё пришло к тому, что есть сейчас, – продолжил Савада. – Он начал появляться в местах грядущего конфликта даже раньше начала боевых действий, и оружие всегда было где-то неподалеку, чтобы не тратить время на долгую и опасную транспортировку, во время ведения боевых действий в разы усложнявшуюся. И возникла тенденция: где Хоффман – там бои. Но он всё равно оставался в тени, и никто не связывал его появление с развязыванием войны: всё выглядело как совпадение. Он об этом позаботился. Бросал то тут, то там фразы о том, что ему чертовски везет, на вопросы о своей удаче отвечал словами о развитой интуиции и деловых навыках, позволяющих ему просчитать наперед действия многих лидеров бандформирований… В общем, он создал себе репутацию очень умного и удачливого бизнесмена. Но он прокололся. Если раньше он всегда появлялся в местах, где рано или поздно конфликт в любом случае начался бы, решив заняться мафией, он прокололся. Потому что раньше никогда не возникало подобных ситуаций – Вонгола урегулировала все разногласия. А теперь не смогла, потому как, разрешив один конфликт, мы получали два, и даже мирные кланы взялись за оружие, а те, кто лояльно относился к соседям, перешли в наступление, припомнив старые обиды. И Хоффман заключил сделки со всеми боссами мафии, что первыми были задействованы в конфликтах. А дальше пошла цепная реакция, и все подряд начали вступать в войну, те же, кто хотел выйти, внезапно вспоминали старые обиды и возвращались к боевым действиям. Их всех ослепляла ярость. CEDEF и Хибари-сан, изучавшие схему начала конфликтов, были удивлены нелогичностью некоторых приказов. Порой боссы кидали все силы против мощного клана, хотя сначала было выгодно перебить его мелких сторонников и захватить их территорию, а порой крупный клан полностью уничтожал мелкий, хотя достаточно было всего лишь пары операций устрашения, и те сдались бы. И я всё же напомню про Гокудеру-куна: он впал в ярость при встрече с Хоффманом, хотя для этого не было оснований.
– Были, но не такие, чтобы я динамит достал, – проворчал курильщик.
– Теперь моя очередь, – подал голос Мукуро и поднялся. Тсуна одарил его печальным взглядом, Хибари – раздраженным, а Хром – взволнованным. – Мы допросили ученого, серьезно занимавшегося влиянием на эмоции при помощи химикатов. Он не имеет отношения к происходящему: Хоффман с ним даже не связывался.
Все дружно переглянулись, и лишь Тсуна печально смотрел на Мукуро, хотя отчаянно хотелось отвести взгляд. Но он не имел на это права.
– Однако он сообщил несколько интересных фактов. Я их проверил – подключил Верде к исследованию показаний Росси, и оказалось, что он не лгал, по крайней мере, Верде уверен в этом на восемьдесят процентов. Остальное требует долгого и тщательного изучения, а также клинических испытаний, – иллюзионист хмыкнул, словно энтузиазм ученого, с восторгом ухватившегося за идею нового исследования, его раздражал. – Итак, стало ясно, что воздействовать на человека с помощью химикатов, вызывая агрессию, возможно. Возможно даже пробудить в человеке самые страшные воспоминания. Однако контролировать, что именно человек вспомнит, без долгого тщательного наблюдения и серьезных медицинских процедур невозможно. Человек вспомнит самые страшные моменты прошлого – то, что ярче всего отпечаталось в памяти. Но не факт, что это будет связано с нужным экспериментатору человеком. Конечно, плохие воспоминания боссов мафии чаще всего связаны с другими кланами. Однако судя по данным разведки, временами бои начинались буквально из-за пустяка. Один клан увел у другого партию контрафактного виски, пусть и крупную, и это вызвало побоище. Смешно. Судя по данным Росси, такого невозможно добиться простым химическим воздействием. Долгого же влияния на людей Хоффман оказывать не мог: времени не было. С некоторыми мафиози он пересекался лишь однажды, продавая им оружие незадолго до начала сражений. Так что вряд ли он влияет на их разум химикатами. Мы вернулись к тому, с чего начали.
– Не совсем, – осторожно сказал Тсуна, и Мукуро, снова опустившись на стул, пожал плечами – мол, у каждого своя точка зрения. – Мы ведь узнали, что химия не при чем, а до этого делали ставку именно на нее. Значит, теперь мы знаем, что в этом направлении искать не стоит. А еще… Вот почему до Египта такого не было? Не случалось конфликтов, помогавших Хоффману? А потом они стали нормой. Что там было, в этом Асуане? В пустыне. Что случилось?
– Два дня без воды под палящим солнцем, – протянул Чикуса, поправляя очки. – Мне интересно, как он вообще выжил. Но даже если списать это на крепкий организм, возникает другой вопрос. Неужели этот случай прошел для него без последствий? Как физических, так и психических? Он ведь лечился всего неделю, а потом выписался и вернулся к делам, как ни в чем не бывало. Трое суток в одиночестве под палящим солнцем, двое из них – без капли воды. Без компаса, рации и знаний о том, в какой стороне город. Как он не свихнулся?
– Если не свихнулся, – нахмурился Хаято, и сигарета, искалеченная зубами, наконец сломалась. Парень бросил ее на стол и, сложив руки в замок, уставился на Чикусу тяжелым взглядом. – Я тоже об этом думал. И мне кажется странным, что он не только уничтожил медицинскую карту и все записи, но и свидетелей. Думаю, никто не будет спорить с тем, что «несчастные случаи» с врачами таковыми не являлись?
Оптимистов в комнате не нашлось, и Хаято закончил мысль:
– Так что же он настолько тщательно пытался скрыть? И почему только спустя полгода начал избавляться от свидетелей, хотя карту и записи выкрал сразу после выписки? Что такого он понял за эти полгода о своем состоянии, что потребовалось уничтожить всех, кто мог поделиться информацией с врагами?
– Его мания преследования тут не при чем, – подал голос до сих пор хранивший гробовое молчание Хибари. – Она началась сразу после выписки.
– В точку, – кивнул Гокудера. – Так что не ясно, что же такого он узнал о своей болезни, что ему срочно понадобилось ее ото всех скрыть.
– «Срочно» – неверное определение, – снова вмешался комитетчик. – Он убивал семерых медиков в течение полутора лет. Хотя мог уничтожить одним ударом. Начал с лечащего врача, закончил медсестрой из приемной и сиделкой. Он не убил их сразу, потому что сомневался. Человек, уверенный в необходимости убийства, убивает без колебаний.
– Но он ведь не любит марать руки, – осторожно напомнил Тсуна и получил снисходительный взгляд черных глаз.
– Не любить марать руки и не убивать тех, кто тебе мешает, – разные вещи, Савада.
– Поддерживаю, – с усмешкой добавил Мукуро, и те же обсидиановые глаза посмотрели на него как на врага всего живого. Иллюзионист же не преминул съязвить: – Не переживай, Кёя-кун, я и правда тебя поддерживаю, представь себе! Человек, хладнокровно убивший похитителей ради спасения в пустыне, причем вторую жертву поджидавший в засаде, вряд ли страдает от избытка пацифизма, – и, подарив Тсуне выразительный взгляд в стиле «учитель наставляет ученика на путь истинный», добавил: – Подумай, Савада. Он торгует оружием, зная, что им будут убивать людей. Он не гнушается похищениями, а вас так и вовсе пытался подорвать. Почему он не убил Сасагаву? Это не являлось необходимостью, она не несла угрозы. И он включил режим «не хочу пачкать руки». Вы же могли доставить ему неудобства, и вас без зазрения совести попытались ликвидировать. Надеюсь, ты не настолько наивен, что считаешь, будто Хоффман пожалел вас, потому и заложил небольшой заряд тротила? Любого другого в доме прихлопнуло бы. Точнее, почти любого.
– Наверное, вы правы, – сдался Тсуна. – Но тогда почему он тянул так долго? Семерых можно убить… очень быстро. Может, он не хотел, чтобы их смерти связали?
– Используя разные методы убийства можно было ликвидировать их почти одновременно и не вызвать подозрений, – безучастно констатировал факт Хибари. Тсуна вздохнул.
– Думаю, он сомневался, стоит ли их убивать, – хмуро поделился соображениями Хаято. – Если подумать, первые два года после Египта он появлялся в местах конфликтов одним из первых, но не первым. Причем уже после начала боевых действий. Что если он просто проверял свои способности? Что если два года он не был в них уверен, потому отправлялся в страну, где развязал бойню, только после ее начала? И с каждым экспериментом всё больше убеждался в своих силах, потому после особо удачных вспоминал о медиках и убивал того, кто, по его мнению, нес наибольшую угрозу.
– А после того, как на все сто убедился в своих способностях и окончательно в них поверил, – добавил Чикуса, – убил оставшихся свидетелей: медсестру и сиделку. Подчистил хвосты, а затем начал уверенно работать по наработанной схеме. Подвозил товар к определенному месту, где назревал конфликт, влиял на его участников, продавал им оружие и уезжал с началом боевых действий, почти не подвергая себя серьезной опасности.
– Вполне логично, – протянул Ямамото. – Но как он это делает? Что за способность развилась у него в Египте?
Повисла тишина. Часы с большими ажурными стрелками качали маятником, будто языком колокола, и молоточки в сердце большого деревянного короба мерно отбивали по нервам неумолимый ритм. Тик-так, тик-так, тик-так… Зажужжала шестеренка, другая, что-то завертелось в сердце гроба, и заключенное в нем время с грохотом дернуло боек. «Бом!» – сурово изрек язык колокола, продолжая ритмичное движение. А может быть, он промолчал? А может, это сказал кто-то другой? «Бом!» И снова, и снова, и опять. Двенадцать раз, двенадцать долгих гулких всхлипов. И тишина. А затем снова: тик-так, тик-так, тик-так…
– Я не верил в чудеса, – тихо сказал Тсуна, не желая спорить с часами. Они были правы: нужно просто следовать свей судьбе. – Но теперь верю. Поверил, когда понял, что Книга настоящая. Я не знаю, что случилось в Египте, но явно что-то аномальное. И знаете… Я сначала думал, что свихнулся. Не верил в Книгу. Потом начал сомневаться. Следовал советам и всё больше убеждался, что это правда. Я… да, можно сказать, в какой-то мере я ее проверял. А потом окончательно поверил, что не спятил – когда Мукуро уговорил меня передать Лие энергию, и она передвинула ветку. Знаете… что бы ни случилось с Хоффманом, я знаю, почему он проверял свои способности. Боялся, что спятил, и всё происходящее – плод его воображения. Через два года после Египта, незадолго до почти одновременной смерти медсестры и сиделки, должно было случиться что-то важное. Что-то, что доказало Хоффману – он не сошел с ума. Что-то масштабное. А может, и нет, но точно давшее ему понять – теперь он может разжигать конфликты где угодно и когда угодно.
– Надо ехать в Асуан, – подал голос Хибари, и все повернулись к нему. – Обследовать руины. И прихватить с собой археолога, чтобы перевел надписи, если таковые будут.
– Повторяешь эпопею десятилетнего будущего и рвешься на разведку? – бросил Мукуро.
– Я бы мог вернуться в Намимори, и ехать в пустыню пришлось бы тебе, – ответили ему с презрением. – Но учитывая, что ты вряд ли сумеешь всего себя посвятить поискам и не отвлечешься на вещи, важные лишь для тебя, я не собираюсь предоставлять тебе шанс всё разрушить.
– Ку-фу-фу, неужто ты считаешь меня бездельником? Судишь о других по себе?
– Я считаю тебя проходимцем, извлекающим выгоду из любой ситуации, – холодно, словно отстраненно. – И сужу по сотням таких, как ты, которые нарушали покой моего города.
– А знаете, – вмешался Тсунаёши, – ехать ведь надо не только в Египет. – И на этот раз все взгляды устремились на него. – Нет, правда, откуда мы знаем, что Хоффман уничтожил все свидетельства из больницы? Он хитрый, осторожный, но если он не обладает Книгой Всезнания, запросто мог что-то пропустить.
– Книга Всезнания – уникальный артефакт, – бросил Фукс, отстукивавший непонятную мелодию в темноте. – Лишь она дает знания абсолютно обо всем.
– Вот, Вольф говорит, что Книга такая одна, – кивнул Тсуна. – Так что где гарантия, что он абсолютно всё подчистил? Ведь говорят, что идеальных преступлений не бывает – обязательно останутся улики.
– Собираешься поехать в Германию? – хмыкнул иллюзионист.
– Нет, – покачал головой Тсуна. – Надо создать несколько команд. В каждой команде будет кто-то, кто хорошо разбирается во вверенном ему вопросе, и кто-то, кто сможет удержать его от слишком резких поступков. У нас… в общем, самые гениальные из здесь присутствующих очень вспыльчивы, поэтому им нужны стоп-краны, вот. Я буду стоп-краном.
– Самокритично, – усмехнулся Мукуро.
– Зато правдиво, – развел руками Тсуна. – Поэтому предлагаю как-то разделиться… так, чтобы всем комфортно было. Мукуро, думаю, тебе удобнее всего будет с друзьями, а Хром отлично подходит на роль стоп-крана.
– Я не… – начала было Докуро, но осеклась и покосилась на сидевшего справа от нее иллюзиониста.
– Ку-фу-фу, я могу себя контролировать в любой ситуации, – высказался тот, но добавил: – Однако эта компания устраивает меня много больше, чем кипящей злобой поборник дисциплины.
– Египет мог бы стать для тебя отличным надгробием, – процедил объект издевки.
– Оу, ты так мной восхищаешься, что в качестве надгробия предлагаешь целую страну?
– Мукуро, ты всё равно не спровоцируешь сейчас Хибари-сана на бой, – вклинился Савада и устало потер виски. – Давайте лучше подумаем, кто с кем поедет? Думаю… Хибари-сан, Вы не против, если я поеду с Вами?
– Смысл? – было ему ответом.
– Ну… Во-первых, Вы вспыльчивый и можете сорваться на археолога, если он будет плохо работать, – честность Савады всегда приятным камешком падала на душу любителя порядка. – А во-вторых, я думал последнее время о своих тренировках. Я, конечно, делаю всё, что говорит Реборн, но… если честно, раньше я всё выполнял спустя рукава, а когда приехали сюда, времени на нормальные занятия не осталось. Так что извините, я еще хотел Вас попросить меня потренировать, вот. Потому что Вы сильный противник, и когда тренировали меня в будущем с помощью спаррингов, я прогрессировал быстрее, чем от простых упражнений.
– Они тоже необходимы, – нехотя бросил комитетчик. Его не пытались ни втянуть в авантюру против его воли, ни уговорить, давя на болевые точки, ни заманить в ловушку двусмысленными высказываниями. Его просто просили о помощи, как он недавно велел – без использования уловок. Но даже сам этот факт уловкой не был: Тсуна отлично знал, что Хибари может отказаться, а тот отлично понимал, что Саваде об этом известно. А значит, была лишь просьба о помощи и надежда на положительный ответ. И причин для отказа комитетчик не нашел, ведь он и сам любил спарринги с сильным противником…
– Знаю, потому и тренируюсь, – вздохнул Тсуна. – Ну так как, Вы не против моей компании?
– Нет, ты можешь быть полезен, – Тсуна понимал, что последние слова были лишь привычным дополнением к главному ответу, а вот Хаято этого признавать не хотел.
– Джудайме, может, лучше я с вами? А то он вон уже сейчас Вами помыкает, а что в Египте будет?
– Ну, я уверен, что буду трудиться не покладая рук, – без энтузиазма, но и не обреченно ответил Тсуна.
– Хорошо, что ты это понимаешь, – бросил комитетчик.
– Только Хибари-сан и сам будет работать не меньше, – улыбнулся Тсуна, и лукавый блеск в карих глазах, бросивших на комитетчика довольный взгляд, заставил того поморщиться. Хибари любил отдых, ненавидел рутинную, скучную работу, но всегда идеально выполнял всё, что было необходимо, какой бы скучной, тяжелой или раздражающей ни была работа.
– Вы же босс, – проворчал Хаято.
– Нет, я ваш друг, – пожал плечами Савада, и его честность поразила даже стоявшего в тени напольных часов и книжного шкафа духа.
– Тогда мне ехать в Германию? – уныло уточнил Гокудера.
– Хибари-сан – разведчик по призванию, – призадумался Тсуна и добавил в сторону комитетчика: – Уж извините.
Тот передернул плечами, не собираясь спорить с очевидным – сбор и анализ информации были его стихией. Равно как и бои, впрочем.
– Но он не очень хорошо ладит с людьми, так что говорить со свидетелями – не его. Поэтому нам лучше поехать в Египет. А ты, Гокудера-кун, отлично разбираешься и в медицине, и в химии, и в паранормальных вещах, так что если найдешь свидетеля, сможешь понять, с чем мы имеем дело. Только ты можешь нагрубить свидетелю, поэтому надо бы взять того, кто с людьми ладит.
– Вы на бейсбольного идиота намекаете? – буркнул Хаято.
– Я про Ямамото говорю, – свел оскорбление на «нет» Савада.
– Я не против, – улыбнулся мечник. – Только я немецкого не знаю. Гокудера, ты знаешь?
– На базовом уровне, – нехотя ответил тот, доставая новую сигарету из пачки.
– Тогда надо будет переводчика найти, – блеснул оптимизмом Такеши. – Только надежного. Попрошу нашего местного помочь с поисками.
– Отлично, – просиял Тсуна. – Гокудера, ты не против?
– Ну… это лучше, чем другие варианты, если уж я не могу поехать в Египет, – проворчат тот.
– Отлично, – усмехнулся Ямамото, и Тсуне на миг показалось, что мечник сейчас покажет Гокудере язык и состроит рожицу, но тот лишь бросил на подрывника немного ехидный взгляд и настроился на оптимизм: – Привезем всем сувениров! А я своему старику баварского пива захвачу, пусть попробует.
– Только сам не напивайся, – хмыкнул Рёхей и спросил у Тсуны: – А я что, с иллюзионистом останусь тут, что ли?
– Не совсем, – вздохнул Тсуна. – Ты с Киоко-чан и мамой останешься здесь и если сможешь… в общем, я бы тебя попросил поискать в исторических книгах, не было ли чего-то подобного. Я про войны. Вы втроем, думаю, справитесь. Может, есть упоминания о разжигателях войн в старинных легендах или сказаниях… Попрошу папу найти их для вас, а вы почитаете, ладно?
Боксер мученически вздохнул, покосился на выход, сжал и разжал кулаки, глядя на собственные пальцы. На его лице сменился вихрь эмоций, и видно было, что желание помочь другу борется с нежеланием долго и нудно зарываться в книги. Вот только дружба, как всегда, победила.
– Ладно! – наконец крикнул Рёхей и хлопнул по столешнице ладонями. Ножки стола отозвались жалобным всхлипом. – Я экстремально это сделаю! Если и были в истории такие Хоффманы, мы вам их найдем!
– Отлично! Спасибо, старший брат! – обрадовался Тсуна и, покосившись на мрачневшего с каждой минутой иллюзиониста, тоже резко помрачнел. – Мукуро… я тебе заданий давать не хочу, решай сам, что будешь делать. Вообще, надо ведь и к Верде съездить, узнать у него, как в принципе можно на людей воздействовать, если не с помощью науки – вдруг он знает какие-то иные способы? Гипноз там или еще что. А еще надо продолжать копаться в прошлом Хоффмана, и было бы хорошо, если бы кто-то сумел поговорить с уже пострадавшими от его действий людьми. Это всё сложно, но нужно, хотя, может, ты и еще что-то придумаешь…
– Я бы предпочел заняться проблемами влияния на разум, – тени с лица иллюзиониста исчезли, морщины, залегшие меж бровей, разгладились. Тсуна не был боссом – он был другом и в очередной раз это доказал. – Только вот ехать к Верде глупо. Он ученый, не верящий в сверхъестественное и сверхспособности обычных людей. Мы же поищем специалистов этого профиля и выясним, как экстрасенсы, гипнотизеры и прочие необычные личности влияют на окружающих. А прошлым Хоффмана пусть занимается CEDEF.
– Я поговорю с отцом, – с готовностью кивнул Тсуна. – Тогда решено?
Все кивнули, и Савада поблагодарил друзей за помощь. Поднявшиеся из-за стола люди не увидели усмешки призрака. А в следующую секунду дверь распахнулась, и на пороге возникла Бьянки. Гокудера резко отвернулся, живот его свело диким спазмом, но сестра не обратила на него внимания – она тихо, но четко произнесла:
– Беда.
Фукс беззвучно рассмеялся. Он пытался предупредить заранее, но тогда его не выслушали. Теперь было уже поздно. Но это могло закалить душу Хозяина еще сильнее… а могло его уничтожить.
Но никто ведь не говорил, что будет легко.
========== 37) Поймать мечту ==========
Солнце прожигало на небе ярко-рыжую дыру, которая казалась вечной. Песок осыпавшимся с наждачки корундом впитывал его тепло и помогал прогревать воздух. Ветер, решив остаться где-то далеко, за бескрайней синей лентой Нила, отказывался хоть немного разогнать жару. Египет как всегда напоминал доменную печь.
Руины, некогда являвшиеся небольшим, но прекрасным храмом, славившим богов, ныне ютились в бесконечности пустыни, всеми забытые. Город, выросший в паре часов езды от них, забрал людей, которые уже не верили в Ра, всё же надеясь на благосклонность солнца. Серые камни, от времени и песка потерявшие остроту углов, складывались в невысокие стены, местами полностью разрушенные, местами чудом уцелевшие, и тянулись по желтому наждаку сложным лабиринтом. Небольшим, легкопроходимым за счет дыр в стенах, но некогда способным запутать любого чужака. И по этим переходам сейчас пытались пробраться двое чужеземцев, которые никогда не прославляли плывущего по небосводу в солнечной ладье великого сокологолового Ра. Они верили в других богов. И начинали ненавидеть беспощадное к чужакам египетское солнце.
Савада Тсунаёши, с прилипшими к щекам каштановыми волосами, уже не смотрел на небо: его волновал песок, забившийся в кеды, духота, выжимавшая из тела последнюю влагу, и жажда, накрепко поселившаяся в горле. Периодически парень поправлял хлопковую куфию – клетчатый серо-белый кусок материала, обернутый вокруг головы на манер тюрбана, угол которого надежно защищал лицо от ветра и песка. Правда, сейчас Савада сдвинул угол платка вниз: ветра не было, и песок ему не мешал, а вот духота – более чем. Свободная белая одежда, купленная им на местном рынке в день приезда по совету Вольфрама, сохраняла прохладу, но этого всё же было недостаточно: рубаха до лодыжек с длинным рукавом могла спасти от жары привычного к высоким температурным показателям араба, но отнюдь не японца, не понаслышке знакомого со снежной зимой. Однако Тсуна отлично понимал, что, оденься он в европейскую одежду, давно бы превратился в курицу-гриль.
Шествовавший справа от Савады Глава Дисциплинарного Комитета изнывал от жары не меньше, однако муки в черных глазах не было – лишь раздражение и вызов, который он решил бросить погоде. «Арафатка», такая же, как у Тсуны, надежно укрывала от солнца голову японца, а европейская одежда была оставлена им в чемодане через два дня исследования руин: Хибари Кёя приобрел такую же «рубаху», как у Тсуны, осознав, что его битва с жарой может быть проиграна, если он не начнет вести сражение продуманно. Собственно, в белой тунике, закрывающей даже лодыжки, ходить было крайне неудобно, да еще и фасон настраивал на минорный лад, однако любивший кимоно японец быстро справился с неудобствами, привыкнув к наличию длинного подола без разреза, и перестал обращать внимание на неприятный глазу крой: главным в одежде для него всё же всегда оставалась функциональность, а джалабия не только частично сохраняла прохладу, но и была крайне удобна для ношения в пустыне.
